Солнечные стрелы

      У нее обязательно будет муж, сказал Эсториан, которого она найдет в одном из Девяти Городов, но он не станет сидеть нянькой у ее подола на краю света. Она должна приготовиться к этому. Потом она родит ему дочь, которая станет ее наследницей, а сыну, если он появится, будет уготована другая участь.
      Восхитительно! воскликнула Зиана. Хотелось бы мне пожить такой жизнью.
      Не так уж это и восхитительно, возразил Эсториан. Места там болотистые, лесные, много пастбищ и голых равнин. Дворец это огромный помещичий дом с сельским укладом. Зимой там холодно и сыро, летом чаще идет дождь, чем пригревает солнце. Люди там не носят шелков и не выделывают красивых вещиц. Они грубы и малочувствительны.
      Шелк весьма практичная ткань, сказала Зиана, у него много сортов. Все зависит от натяжения нити. Тугое плетение вполне способно согреть вас даже в очень плохую погоду. Шелк не так пачкается, как холстина, а краски его гораздо богаче. Она была очаровательна на свой лад. Эсториан глядел на нее почти с умилением.
      Ах, прошелестел лорд Фираз, скользнув змейкой внутрь маленького кружка,
      наконец-то мы разыскали вас, милорд. Я вижу, вы уже познакомились с дочерьми принца Алишанда. Это драгоценные камни в диадеме Маркада, род их матери сплетается с королевским. Их бабушка Орозия из Магрина была чародейкой и жрицей Солнца, первой и лучшей среди остальных, ей покровительствовала божественная Саревадин.
      Великолепная родословная, сказал Эсториан. Как он глупо попался в сети поддался очарованию янтарных и золотых глаз. Эсториан склонился к регенту.
      Я в затруднении, высокочтимый лорд. Здесь две девушки, и обе прекрасны. Кого из них вы посоветуете выбрать?
      Зачем выбирать, сир, удивился лорд Фираз. Берите обеих.
      Обеих? удивился, в свою очередь, Эсториан.
      Милорд, вы находитесь здесь давно и все еще не завели гарема. Асаниан в смятении, оттого что его женщины не нравятся вам. Наши понятия о чести знатных родов сейчас попираются вами. Император должен иметь много жен, способных родить ему сильных сыновей.
      Много жен? Эсториан почувствовал, как кровь приливает к его лицу. Спасибо предкам, на темной коже это было почти незаметно. Как много?
      Как правитель двух могущественных государств, вы имеете право взять себе жену на каждый из дней в году. По истечении года вы можете удвоить это число, а если за это время появится наследник утроить. Эсториан почувствовал, что у него отваливается челюсть.
      Разве может какой-нибудь мужчина на свете обладать столь неистощимой силой? Глазки лорда Фираза заискрились весельем.
      Не какой-нибудь мужчина, милорд, а лучший из них.
      Хирел Увериас имел пятьдесят братьев. Эсториан содрогнулся. Но я не асанианин. Я варьянец, и у нас принято брать в жены одну женщину на весь свой век.
      В Керуварионе дела обстоят так, сир. Здесь же, взяв только одну жену, вы нанесете оскорбление всем знатным родам, имеющим право породниться с императорским домом. Эсториан, конечно же, знал обо всем этом. Но знать одно, а сталкиваться с такими вещами на деле совершенно другое.
      О, бог и богиня! сказал он.
      У нас тысячи богов, напомнил регент. Эсториан сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.
      Ладно, пробормотал он и посмотрел высокочтимому лорду прямо в глаза. Будет ли честь ваших высоких родов удовлетворена, если я поступлю в qnnrberqrbhh с обычаями Янона и выберу себе в жены девятерых из присутствующих здесь красавиц? Будет ли Высокий двор мною доволен?
      Для начала это неплохо, сир, поклонился регент.
      Вот и прекрасно. Прошу вас, отыщите еще семь барышень, которых не очень пугает мой внешний вид?
      Вы не хотите, милорд, сделать свой выбор сами?
      Я его уже сделал, сказал Эсториан. У регента от изумления поднялись брови.
      Означает ли это, что милорд облекает меня своим высоким доверием?
      Да. Эсториан повернулся и побрел к выходу из зала. Девушки, кажется, сильно смутились, подумал он, но старая карга, похоже, осталась довольна.
      ГЛАВА 23
      Они недвижно стояли напротив него. Девять асанианских девушек. Девять полупрозрачных вуалей колыхались от легкого сквозняка. Девять фигурок, обтя нутых в шелка столь плотно, что трудно было судить об их стройности. Девять одиноких беззащитных существ. Их недавние защитники и покровители вели сейчас переговоры с лордом Фиразом, определяя размеры содержания, приличествующего дочерям знатных домов. Комната была маленькая, увешанная занавесками. Он заглянул за одну из них и с отвращением отстранился. Там ничего не было. Только стена и свет, проникающий сквозь узкое, забранное решеткой окно. Ложь. Имитация объема. Он фыркнул. Девять пар глаз исподволь наблюдали за ним. Евнухи разглядывали паркет. Он сел на единственный в комнате стул, чтобы иметь возможность рассмотреть своих суженых не нагибаясь. Он с трудом подавил желание зарычать от навалившейся на него тоски. Все начиналось не очень-то хорошо. Он попытался улыбнуться, но улыбка не получилась. Все они были скованны и, похоже, охвачены страхом. Все, кроме Галин. Девушка сморщила носик, повела плечом и поднесла руки к вуали. Женщины Керувариона охотнее обнажали свои тела, чем асанианки лица, но Галия решилась. Этим поступком она дарила ему себя. Он не мог с уверенностью сказать, хороша ли она, щечки и носик были словно осыпаны светло-коричневой пудрой. Девушка храбро улыбнулась ему, и на этот раз он сумел ей ответить вполне нормальной улыбкой. Остальные бедняжки, увидев, что ничего страшного не произошло, последовали примеру отважной красотки. Теперь он мог в подробностях рассмотреть каждое личико и составить некоторое мнение о своем благоуханном цветнике. Они поочередно подходили к нему, трепеща, краснея, обдавая его ароматами притираний и тонких духов. Каждой из них он говорил какие-то слова, обод ряющие, но пустые. Зиана подошла последней и показалась ему прекраснее всех. Правильное овальное личико ее заливал золотисто-багряный румянец. Он не вполне понимал, что делает, когда взял ее за руку и поцеловал узкую кисть, робко и почтительно, словно принц Нижнего двора, удостоенный чести попасть на прием к императрице. Она осторожно высвободилась и отошла. Он позволил ей это сделать с большой неохотой и знаком подозвал к себе Галию. Он чувствовал, что сейчас может говорить только с ней, ибо другие девушки казались слишком напуганными. Он опять улыбнулся, заглянув в ее глаза, в которых подрагивали искорки смеха.
      Это снимается? Он бережно провел пальцем по светло-коричневым пятнышкам, осыпавшим ее щеки. Он хотел ее рассмешить, но вопреки его ожиданиям девушка неожиданно стала серьезной.
      Если вам не нравится моя внешность, милорд, вы можете отослать меня обратно. Но примите хороший совет не упускайте Зиану. У нее нет недостатков.
      Так же, как и у тебя, сказал он.
      Я некрасива. Галия закусила губу. Я слишком худа для изящной девицы, лицо мое портят веснушки. На одном из моих зубов есть щербинка, на подбородке W шрам. Пони моего брата оказался норовистым, а ограда слишком высокой, и я...
      Могу я, прервал он журчание ее ручейка, могу я иметь собственное мнение в этом вопросе?
      Вы император. Она поклонилась.
      Ненавижу, когда люди говорят со мной так.
      Тогда я не буду говорить с вами так, сказала она и прибавила: Ваше величество. Она была очень маленькой и вела себя, как маленькая девчонка, и, может быть, потому он абсолютно не боялся ее. Она глядела на него, по-птичьи вскинув головку, задрав подбородок, ее глаза весело и задорно блестели.
      Вы подозвали меня, чтобы отослать прочь?
      Разве ты этого хочешь?
      Мои желания тут ничего не значат.
      Значат, если я спрашиваю о них. Он был не менее упрям, чем она. Она вновь блеснула своими золотыми пуговками и скривила губу.
      Но для чего вам все это надо? Ведь вы могущественный владыка, и все, что здесь есть, принадлежит вам.
      Но не ты.
      Ошибаетесь, милорд. Я ваша собственность. Она заглянула в его глаза.
      Вы можете отослать меня прочь. Я не обижусь. Жалко лишь, что я никогда не узнаю, что это значит быть принцессой в Керуварионе.
      Ты хочешь стать керуварионской принцессой? Он не знал, плакать ему или смеяться. Ее наивность и простота обращения восхищали его. Но больше всего его потрясала ее откровенность. Редкое и драгоценное качество в мире коварства и лжи.
      Я мечтала об этом. Но очень давно, сказала Галия. Потом я решила, что совсем неплохо быть обычной женщиной, выйти замуж за простого мужчину и нарожать ему кучу детей. Теперь и это уже невозможно.
      Почему нет, если я отпущу тебя? Ее смех прозвучал как звон серебристого колокольчика.
      Вы действительно этого не знаете, милорд? Нам некуда идти после того, как вы увидели наши лица. Никто другой уже не захочет взять нас. Эсториан оцепенел. Он почувствовал, что у него холодеет сердце.
      Но тогда, медленно произнес он, все женщины, которые поднимали передо мной вуали в других городах... что теперь стало с ними?
      Ох, сказала она, милорд, какой вы еще невежда! Не беспокойтесь, с этими дамами все в порядке. Вы не выбрали ни одну из них, и еще не сели на Золотой трон, а показать лицо равному по рождению мужчине не такое большое бесчестье. Уверяю вас, их братья и отцы не столь щепетильны, чтобы считать, что их сестрам и дочерям нанесен какой-то урон. Тогда как мы являемся теперь вашей безраздельной собственностью, после того как вошли вон в ту маленькую дверь.
      Это смешно и нелепо, сказал Эсториан.
      Таков обычай. Если бы вы были простым лордом или даже принцем, кто-то, кто выше вас, мог бы взять отвергнутую вами наложницу в свой гарем, но выше вас нет никого в обеих империях. Мы будем иметь только то, что вы захотите дать нам. И если вы не дадите нам ничего, мы так и останемся ни с чем. Значит, такова наша доля. Тут нечего возразить. Ей было, что возразить. Он чувствовал это. В этом маленьком золотистом теле жила гордая и любознательная душа, которая не сможет смириться с участью узницы, даже если ее тюрьмой станет императорский гарем.
      Я сделаю тебя свободной, сказал он.
      Это невозможно.
      Для императора нет ничего невозможного.
      Император может многое. Но даже он не может сделать женщину мужчиной.
      Зачем, черт побери, тебе это нужно?
      Она хочет сказать, прозвенел вежливый голосок, что женщины в нашей стране от рождения не свободны. Подошедшая к ним Зиана вновь зарумянилась от смущения и влажно блеснула глазками. Этим они отличаются от мужчин, милорд. Мужчины вольны в своих поступках, они охотятся, пьют вино, ездят bepunl, уезжают в Керуварион... Эсториан протестующе поднял руки.
      Я знаю, что могут мужчины. Скажите, чего желаете вы?
      Сумасшедший подобен покойнику, сказала Галия. Нам нечего требовать, милорд. Мы хотим быть вашими женами и исполнять все ваши желания. __ А как же насчет того, чтобы охотиться, пить вино, скакать куда-то сломя голову?
      Ох, сказала она и опустила глаза, но не прежде, чем он успел разглядеть пляшущие в них искорки. Сестрица забылась. Я тоже. Это больше не повторится, милорд.
      Прекрати, оборвал он ее почти грубо. Отвечай, решитесь ли вы на поездку в Керуварион?
      В носилках? Окруженные евнухами и стражей?
      На сенелях. В брюках. Вместе со мной. И со стражей. Он мотнул головой. От стражи, пожалуй, деваться некуда.
      Разве такое возможно? Он помолчал. Они глядели на него, не опуская глаз, две маленькие золотоликие решительные гордячки. Он взял их за руки и медленно произнес:
      Весь мир, если понадобится, ляжет к вашим ногам. Эсториан почувствовал на деле, что тюремщики удлинили его цепь. Теперь, не вызывая нареканий со стороны лорда Фираза, не вступая в конфликт с молчаливыми оленейцами, он мог расширить радиус своих прогулок, свободно приходил к матери и посещал прежде пустынные женские покои, где находились его жены и наложницы; как их называть, он сам еще толком не знал, потому что фактически они не относились ни к той, ни к другой категории. Впрочем, такие визиты вежливости он наносил далеко не каждой из них, а только приглянувшимся ему дочерям принца Алишанда. Эти визиты были вполне благопристойны, потому что в опочивальни сестер он не заглядывал, а в будуарах всегда обретались благообразные евнухи, они молчаливо сидели на корточках вдоль стен, свесив руки с колен и созерцая стопы могущественного владыки. Все развлечение для несчастных, думал он, поглядывая на них и ожидая появления какой-либо из красавиц. Походка его была легкой и бесшумной, как у степного кота, и Зиана, заливаясь краской смущения, стала называть его так, ибо в асанианском языке понятия рысь и северянин обозначаются одним словом. Галия не называла его иначе, как милорд . Сегодня он явился к ней раньше, чем обычно. Галия была еще не одета, он нахмурился и сердито зашагал из угла в угол комнаты, ожидая, когда принцессазлатоглазка соизволит к нему выйти. Он не терпел проволочек и раздражался, когда что-нибудь мешало ему осуществить намеченное. В покоях, кроме него и евнухов, находился еще один человек. Сам по себе Годри никогда не решился бы зайти так далеко, если бы Эсториан не пригрозил ему полным разрывом дружеских отношений. Годри нужен был ему как помощник в довольно сложной затее, поскольку других верных людей в Асаниане он не имел. Задрапированная в вуаль Галия, выскочив в будуар, невольно ойкнула. Она была предупреждена о присутствии постороннего, но никогда прежде не встречалась с Годри и не видела его боевой татуировки. Грозный воин-южанин обладал достаточной деликатностью, чтобы не обращать внимания на изумленные взгляды девчонки. Повинуясь движению бровей своего господина, он поклонился и протянул ей то, что держал к руках.
      Бери, буркнул Эсториан. И постарайся разобраться со всем этим побыстрее. Она словно оцепенела, не в силах поверить своему счастью.
      Что это?
      Ну же! прикрикнул Эсториан. Или мы сами тебя оденем! Она выхватила из рук Годри ворох одежд и убежала.
      Шустренькая малышка, пробормотал Годри. Эсториан чуть не ударил его.
      Не забывайся. Она настоящая леди.
      Разве я говорю что-нибудь другое? пожал плечами слуга. Эсториан вновь зашагал по комнате, моля Небо ниспослать ему толику терпения. Через минуту он уже полагал, что она никогда не придет. Наконец Галия появилась, возбужденная и смущенная одновременно. Костюм для верховой езды пришелся ей впору. Темные шаровары великолепно облегали стройные ножки, куртка, чтобы пощадить ее стыдливость, была достаточно велика, но все же не настолько, чтобы скрыть изящные линии бедер и талии. Головной убор изобретение леди Мирейн, дань асанианским обычаям имел небольшую вуаль, прекрасно служившую также для защиты от солнца и пыли. Он взял ее за руку прежде, чем она успела отстраниться.
      Идем, сказал он. Будем тренироваться. Он сильно рванул ее за руку, но она уже сама бежала за ним, глаза ее возбужденно блестели, в них светилось любопытство, смешанное со страхом. Евнухи с отчужденными лицами даже не пошевелились, когда они выскакивали за дверь. Путь их на какую-то секунду преградили караульные, следовавшие на свой пост. Эсториан остановился с недовольным лицом. Галия взволнованно вскрикнула и крепче уцепилась за его руку.
      Там, она ткнула пальцем вслед уходящей страже, там... я видела, там... женщины!
      Да, это так. Эсториан явно забавлялся.
      Но они... в форме охранников!
      Женщинам не возбраняется служить в охране.
      Но...
      Ох, сказал он, прежде чем она впала в обморочное состояние, какая ты все-таки чувствительная, Галия. Я позаимствовал этих стражниц из свиты моей матери. Моя личная гвардия, конечно, надежнее, но их трудновато сюда загнать.
      Но, пробормотала Галия, эти жуткие мечи... и эти доспехи!.. Это что какая-то игра? Я чувствую себя абсолютной дурой!
      Ты просто великолепна! сказал он. Она вся дрожала, и он испугался, что она сейчас вырвется из его рук и убежит. Но Галия сумела справиться с собой и храбро двинулась дальше. Небольшой дворик, обнаруженный Эсторианом в пределах дворца, был годен для выездки и граничил с одной из конюшен препроводить туда верхового сенеля не составляло особого труда, что конюх-евнух и сделал, повинуясь особому распоряжению его императорского величества. Эсториан с удивлением рассматривал понурое животное, стоявшее у стены. Кобылу выбирал Годри, он, конечно, не мог ошибиться в выборе, весь вопрос в том, из каких он при этом исходил соображений. Старушка была хорошей породы и когда-то брала на скачках призы, но годы тоже брали свое, ноги ее покривились, тело раздалось вширь, голову, украшенную зачатками рогов, об метали седые волосы.
      Годри! рявкнул Эсториан. Откуда ты выкопал это чудо? Галия, мигом от него отцепившись, подбежала к животному и обхватила руками косматую шею.
      Нет! закричала она. Не отсылай ее прочь! Она чудная, она просто прелесть! Я не хочу никакой другой, кроме нее. Эсториан поджал губы.
      Милорд, рассмеялся Годри, у вашей леди неплохой вкус.
      Она идиотка, буркнул Эсториан, впрочем, ничего другого ей сейчас и не нужно. Ему было необходимо сорвать на чем-нибудь скопившееся раздражение. Просто прелесть! передразнил он. На таком приблизительно скакуне я въезжал в Кундри'дж-Асан. Мне хотелось сожрать его с потрохами. И я сделал бы это, будь я уверен, что мой желудок переварит такую тварь. Галия повернулась, все еще прижимаясь к кобыле. Старушка вела себя восхитительно и уже прихватила губами прядку волос, выскользнувшую из-под вуали девушки.
      Что вы имеете в виду?
      Я имею в виду, что это животное лучшее из всех, какие пасутся в пустынях Варяг-Суви. Годри делает тебе почти королевский подарок. Ее щеки залились краской. Но держалась она неплохо.
      Кто-нибудь поможет мне сесть на этого скакуна? Или я должна это сделать q`l`? Кобыла, фыркнув, захватила зубами край ее вуали и тут же выплюнула его. Годри счел за лучшее удалиться. Эсториану пришлось самому исполнять роль грума при леди Высокого двора. Для домашней кошечки она совсем неплохо смотрелась в седле.
      Где ты этому научилась? Она вышла из ванной комнаты и была уже в многослойном платье, приличествующем благовоспитанной девушке. Ее миловидное личико прикрывала густая вуаль.
      Я наблюдала, сказала она. Из окна. Брат часто проезжал там на пони. А потом я попыталась ездить сама.
      И пони это понравилось? Она рассердилась.
      Вы все время подшучиваете надо мной, милорд! Я, наверное, кажусь вам ужасной дурочкой. Я видела, как вы посмеивались надо мной. Вместе с этим раскрашенным дикарем.
      Этот раскрашенный дикарь князь и воин клана Ваоягов. Он сейчас единственный в Кундри'дж-Асане, кого я могу назвать моим другом. Эти слова несколько охладили ее пыл, но она не привыкла сдаваться так просто.
      Вы смеялись.
      Мы были изумлены. Годри сказал, что ты прирожденная наездница.
      Вы тоже думаете так?
      Мне кажется, ты неплохо справляешься. Ее пальчики теребили кружево занавески. Она опустила глаза.
      Милорд... Этот... скакун. Он действительно мой?
      Разве я давал тебе повод сомневаться в моих словах? Давал. И не раз. Но Галия не стала упоминать об этом.
      Значит, я смогу хоть изредка ездить верхом?
      Каждый день, если пожелаешь. Они, он оглянулся, будут сопровождать тебя. Евнухи промолчали, но Эсториан знал, что они слышали. Ей захотелось броситься ему на шею, но она не решалась. Мешала проклятая асанианская сдержанность. Он, наверное, думает, что это холодность. Она собралась с духом и шагнула вперед. Тонкие ручки обвились вокруг смуглой шеи. Он сидел смирно, боясь дохнуть. Она была горячей, от нее пахло пряностями. Прохладные губы коснулись ее губ. Евнухи встали и выскользнули за дверь. Он отстранился, осторожно и мягко.
      Я должен принять это как плату? Она не ударила его, хотя имела на это полное право. Она взяла в свои ладони его лицо. Он ощутил исходящий от них жар. Ее руки дрожали.
      Обжигает, сказала она. Словно костер.
      Все говорят, что я правнук Солнца. Ее руки сползли на его плечи, ее пальцы сжимались. Она была близка к обмороку, так казалось ему. Она была маленькой, жаркой и гибкой, и желтизна ее кожи уже не раздражала его. Золото, бегущее по слоновой кости, марево солнечных лучей, слегка тронутое румянцем... Она выглядела совсем иначе, чем до верховой прогулки.
      Мы пылаем, сказала она, когда солнце касается нас.
      Ты становишься золотой.
      Я быстро загораю. Она отвела взгляд.
      Ты боишься меня?
      Да. Она совсем не выглядела испуганной, и все же это была правда. Он забыл обо всем и видел только свет ее глаз. Она качнулась к нему. Ее волосы сверкали, словно солома, освещенная лучами заката. Ее запах кружил ему голову. Они были одни, и, сжимая ее в объятиях, он чувствовал, как окружающий мир сливается в неясное и дрожащее пятно. Он снова стал маленьким и задыхался от полноты жизни. Вот уже цикл прошел с тех пор, как он последний раз терял cnknbs, погружаясь в тепло, исходящее от любящей женщины. Эта девочка не любила его. На какой-то момент магическая сила вернулась к нему, и он невольно позволил себе проникнуть в сущность, дрожащую рядом. Он очень ее интересовал. Он нравился ей, но она сейчас всего лишь повиновалась своему долгу. Она готовилась отдать ему свое тело добровольно и даже гор дилась этим поступком, потому что считала его своим хозяином. Он осторожно высвободился из ее рук и тут же почувствовал, как холод охватывает каждую клетку его кожи. Мир сделался унылым и серым. Он вдруг испугался, что она убежит. Он поцеловал ее в бровь, целомудренно, как сестренку.
      Девочка, маленькая, сказал он. Я здесь не хозяин, и ты не рабыня. Ее глаза сузились.
      Все дело в той женщине, разве не так? В простолюдинке. Вы хотите первенца от нее. У него сжалось сердце.
      Откуда ты знаешь о ней? Она рассмеялась, коротко и тяжело.
      Мы ходим в цепях, но наши уши открыты. Каждый знает о женщине с Островов. Она не хочет утешать вас. Она эгоистка.
      Каждый волен в своих поступках, мягко сказал Эсториан.
      Она не красива, продолжала Галия, словно не слыша его. Но вам не нужны красавицы. Вы ищете в женщинах необычности.
      Это, наверное, правда, усмехнулся Эсториан. С лица воду не пить, так говорят в Яноне. Скажи, асанианки носят вуаль, чтобы их не сглазили маги?
      Не знаю, сердито ответила Галия. Я не маг.
      Разве? Он, прищурившись, поглядел на нее. Но в тебе что-то такое есть. Я явственно ощущаю это.
      О, отмахнулась она, я знаю, о чем вы говорите. Это не магия. Это сила, сходная с ней, блуждающая в крови Винигаров. Судите сами. Она приложила ладошку к его плечу и сдвинула брови. Он ощутил укол, а потом резкий удар, отозвавшийся болью в позвоночном столбе. Она отвела руку. Его молчание испугало ее.
      Милорд, воскликнула она, я сделала что-то не так? Я причинила вам боль? Я обидела вас?
      Нет, проговорил он быстро. Совсем нет. Все хорошо. Просто я немного задумался. Она помолчала, потом резко вскинула голову.
      Да, милорд, сказала она. Вас интересуют только необычные женщины. Ибо то, чем обладаете вы, превыше любой красоты.
      Ибо то, чем обладаете вы, превыше любой красоты, задумчиво повторил Эсториан. Что она имела в виду? Уж конечно, не мое лицо.
      Позвольте мне, сир, сказал Годри, не комментировать ваши слова. Эсториан рассмеялся. Он допустил неловкость, и Годри, как истый южанин, не мог спустить это северянину с рук.
      Она имела в виду вашу бороду, буркнул Годри хмуро.
      Возможно. Моя борода повергает асаниан в шок. Он вздохнул и подошел к зарешеченному окну, выходящему на запад. В непосредственной близости от решетки на стене висели три боевых метательных топора. Они были очень древними, но их лезвия грозно поблескивали, они все еще годились в дело и словно дремали, ожидая прихода воина, способного погрузить их в горячую плоть врага. Проклятая решетка. Проклятый, осточертевший пейзаж. Он оперся о подоконник и прижался лицом к витым прутьям. Солнце, клонясь к закату, висело над крышами и куполами дворца, над ненавистным городом, за чертой которого блестела река и простиралась равнина. Ветер, коснувшийся щек, был холодным. Лето, казавшееся бесконечным, подходило к концу. Еще три дня, и солнце войдет в новый цикл, и наступит праздник Первого Дня Осени. Ганиман погиб в эту ночь, в канун праздника, десять лет назад. Десять лет без трех дней. Он поднес пылающую ладонь к холодному камню стены.
      Кто бы мог подумать, что я окажусь здесь снова?
      Память, отозвался Годри, худшее из наших мучений. Эсториан вздрогнул.
      Иногда я сам не могу разобраться в ней. Где там правда, где вымысел? Где реальность и где смешавшийся с ней ночной кошмар? Кто из нас вообще является здравомыслящим? Кто мы сами? И кто наши враги?
      Маги, быстро проговорил Годри.
      И короли. Он посмотрел на висящий в пустоте солнечный шар. Там была жизнь. Но там же была смерть. Их объединял всепоглощающий огонь. Солнцерожденный не понимал этого. Он пытался прогнать темноту прочь, называл ее смертью и вражеской силой. Так оно, конечно, и было. Но кроме смерти темнота таит в себе сон. И отдых. И всепримиряющее забвение. В этом мире нет ничего абсолютного. Асаниан был его тюрьмой и в то же самое время он управлял им. Вернее, учился управлять, и сквозь толщу его ненависти стали пробиваться ростки любви. Он внезапно обернулся. Комната после яркого солнца показалась ему темной. Годри терпеливо ждал.
      Там что-то есть, сказал он. Идем. Годри бесшумно, как тень, последовал за своим господином. Среди комнат, которые Эсториан закрепил за собой, была одна, забранная решеткой, запертая по его повелению на крепкий замок; туда он еще не заглядывал. Он просунул руку сквозь прутья и провел ладонью по инкрустированной золотом поверхности. Сценка, изображенная на дереве, была довольно забавной: караван, шагающий через пустыню, сбился в кучу при виде выскочившего из-за холма льва. В груди его защемило. Ключ от замка находился у дворецкого, но в нем не было надобности. Знак Солнца, горевший на правой руке Эсториана, отмыкал любые замки и запоры. Об этой его способности мало кто знал, и посвященные молчали. Вспышка света была мгновенной, замок без стука упал на каменный пол и разлетелся на мелкие кусочки. Эсториан перевел дух, стараясь унять дрожь в груди.
      Это было необходимо, сказал он в пространство кому-то, возможно, богу. Дверь распахнулась от легкого толчка благодаря хорошо смазанным петлям. Воздух внутри помещения был чистый, без примеси посторонних запахов или затхлости. Смерть недолго находилась здесь; тело Ганимана, забальзамированное и приведенное в должный вид, после прощальной церемонии было переправлено на восток, где заняло место в усыпальнице королей в толще серебристой скалы, увенчанной башнями Черного Замка. Пол там, где он упал, был чист, кровать могильным холмом возвышалась рядом, ничто не говорило о муках, которые он принял перед тем, как его забрала смерть. Агония Ганимана была долгой. Эсториан не помнил этого, хотя находился тогда при нем. Он стоял возле корчившегося в судорогах отца, но ничего не видел, не двигался и не отвечал на вопросы. Очевидцы впоследствии рассказали ему, что глаза его не отрывались от лица Ганимана. Он не помнил этого, потому что его дух в тот жуткий час находился далеко, в погоне за магом-убийцей. Он не видел, во что отрава и колдовство превратили его сильного, веселого отца, как отвратительно ссохлось его тело, он не слышал, как увял его звучный голос. Жалкое, скулящее, безумное существо корчилось там, где только что находился полный жизни и радужных надежд человек, но Эсториан был слеп, глух и нем. Впоследствии он благодарил за это судьбу. Вспоминая отца, он видел его таким, каким он был в жизни, высоким, могучим и самым лучшим на свете, ибо так и только так он думал о нем в детстве. Ибо так и только так он думает о нем и сейчас.
      За ночь до смерти он послал целый полк гвардейцев в покои императрицы, чтобы они выкрали оттуда матушку и доставили сюда. Эта идея пришла ему в голову ближе к рассвету. Всемогущее небо, какой поднялся шум! Люди подумали, что женский дворец атакован мятежниками. Евнухи причитали, служанки вопили. Это было великолепно! Годри рассматривал мраморный бюст, стоявший в небольшой нише.
      Это он? Эсториан даже не оглянулся.
      Да. Только они приукрасили его. Он был симпатичнее в жизни. И носил бороду.
      Вы только взгляните на него, продолжал бормотать Годри. Какое лицо! Какая усмешка! Сразу ясно, что такой человек не мог быть увальнем или тютей...
      В отличие от меня, холодно бросил Эсториан. Годри пристально, через плечо посмотрел на своего господина.
      Разве я сказал это? Он вновь повернулся к бюсту. Вы меня извините, милорд, но тогда ваш носик был еще сопливым. Поглядите в эти глаза. В них нет неуверенности. Только неукротимая воля и мощь.
      Это бог сквозь него смотрит так я тогда говорил. Эсториан стоял возле кровати. Он с некоторым изумлением прислушивался к себе. Он не ощущал сейчас ничего, словно все чувства в нем умерли, словно они перегорели в темном огне бессонных ночей и бесконечных кошмаров. Годри между тем перешел к картине, где были изображены два молодых человека в одеждах королевских домов обеих империи.
      Хирел и Саревадин, сказал он. Совсем юные, просто дети.
      Ему не было и шестнадцати лет, когда у них появился сын. В голосе Эсториана слышалось безразличие.
      Ну-ну, пробормотал Годри, немного поразмыслив. Желтоголовые не живут долго. Эсториан молчал. Годри словно не замечал его состояния.
      Леди чудо как хороша, продолжал он. Лицо янонки, волосы, словно ворох соломы. Похоже на то, что ваш родитель пошел в нее. Возможно, ей следовало оставаться мужчиной.
      Там нет признаков японской крови, поморщился Эсториан. Все это наследство Гилена. И крючковатый нос, и костлявое тело.
      И то, и другое не будет заметно, если получше питаться, философски заметил Годри. Он обошел вокруг Эсториана. Черные глаза угрюмо сияли на его татуированном лице
      Вам плохо? внезапно спросил он.
      Нет, сказал Эсториан, может быть, слишком поспешно. Совсем нет. Он сидел на троне, когда я вошел. Потом метался вокруг дворца... Годри задрожал, но сумел быстро взять себя в руки.
      Вы излечились, напомнил он.
      Наверно, устало ответил Эсториан. Если это можно назвать так.