Обитель теней

Но прежде чем мы рассмотрим Розу Армстронг глазами Тома Фланагена и вместе с тремя молодыми людьми станем свидетелями умопомрачительных событий, происшедших в те последние несколько месяцев их пребывания в Обители Теней, я должен сделать необходимое отступление. В повествовании моем до настоящего момента обитали два "призрака". Первым, разумеется, была Роза Армстронг, сидящая теперь в черном купальном костюме и рубашке своего приятеля на слегка взбитой постели Дэла и приводящая в смятение Тома Фланагена. Второй же призрак, лишь мельком упомянутый в первой части книги, скорее всего, уже забыт читателем – я имею в виду Маркуса Рейли. Для меня это – одна из ключевых фигур по двум причинам. Во-первых, потому, что самоубийство, в особенности совершенное еще достаточно молодым человеком, не так-то просто выкинуть из головы. А во-вторых, я в последний раз виделся с Маркусом Рейли за несколько месяцев до этой трагедии, и вот тогда он сказал мне кое-что, имеющее, на мой взгляд, прямое отношение к истории Дэла Найтингейла и Тома Фланагена.

Впрочем, может, я и ошибаюсь.

Как я уже упоминал в начале книги, Рейли оказался самым большим неудачником из моих однокашников. В то же время успехи его в Карсоне были неоспоримы, хотя и не имели отношения к учебе. Просто он был отличным спортсменом, а в числе лучших его друзей были Пит Бейлис, Чип Хоган, ну и, конечно, Бобби Холлингсуорс – последний, впрочем, находился в прекрасных отношениях практически со всеми. Крепкий, атлетически сложенный блондин, похожий на молодого Арнольда Палмера, Маркус был из тех, о ком говорят: светит, но не греет. Его главной чертой было стремление всегда плыть по течению, воспринимая окружающий мир таким, какой он есть. Семья у него была одной из самых состоятельных: их особняк на Куантум-хиллз превосходил по роскоши дом Хиллманов. Он мог считаться образцовым питомцем Карсона и с возрастом стал бы походить на мистера Фитцхаллена, хотя преподавательскую карьеру ни за что бы не выбрал.

Окончив школу, Рейли поступил в частный колледж на Юго-Востоке, не помню, в какой именно. Помню только его восторг по поводу того, что наконец-то он нашел место, где активность в "общественной жизни" считалась столь же важной, как и учеба. После колледжа он закончил юридический факультет университета того же штата. Я уверен, он был там, так сказать, крепким середняком. В 1971 году я узнал от Чипа Хогана, что Рейли работает в адвокатской конторе в Майами. Что ж, и работа, и место проживания казались идеальными для него.

Спустя четыре года один нью-йоркский журнал заказал мне статью о знаменитом писателе-политэмигранте, который как раз отдыхал зимой в Майами-Бич. В компании знаменитости я провел, вероятно, два самых тоскливых дня моей жизни. Свой отель на залитой солнцем Коллинз-авеню этот самовлюбленный зануда покидал исключительно в теплом фланелевом костюме, фетровой шляпе и с огромным зонтом в руках – слава Богу, он хотя бы держал его закрытым. Всемирно известный романист испытывал отвращение ко всему американскому, потому-то и решил провести два месяца именно в Майами-Бич. Даже американская денежная система выводила его из себя: "Вы это называете "четвертаком"? Боже мой, как грубо и пошло!" Собрав достаточно материала для будущей статьи, я решил временно выкинуть всю эту ахинею из башки и повидаться лучше с Бобби Холлингсуорсом, которого не видел по меньшей мере лет десять. Из журнала для выпускников привилегированных учебных заведений я знал, что он живет в Майами-Бич и является владельцем фирмы по производству сантехники. Однажды в аэропорту Атланты я забежал в туалет: на писсуаре красовалась табличка "ХОЛЛИНГСУОРС. КЕРАМИКА". В общем, мне захотелось посмотреть, каким он стал теперь, а когда я позвонил, он с радостью пригласил меня к себе.

Его громадный особняк в испанском колониальном стиле выходил к бухте, на противоположном берегу которой красовались фешенебельные отели. У пирса стояла яхта сорокафутовой длины, выглядевшая так, будто Атлантический океан был для нее не более чем прудом.

– Замечательное местечко, – заливался соловьем Бобби за ужином. – Здесь лучший в мире климат, полным-полно воды, а уж возможности для бизнеса поистине уникальные.

Нет, без дураков, если и существует рай земной, то он – здесь. В Аризону я бы не вернулся и за целое состояние, не говоря уже о северных штатах – упаси Боже!

В свои тридцать два года Бобби уже имел солидное брюшко, да и вообще был маленьким, кругленьким, как домашний кабанчик. На пальце-сардельке красовался перстень с бриллиантом размером почти с фасолину. Как и прежде, он сиял своей неизменной улыбкой, прямо-таки приклеенной к физиономии. Одет он был в желтую махровую рубаху и того же цвета шорты. Он явно упивался своим достатком, и я за него был искренне рад. Судя по всему, начальный капитал ему предоставила семья жены, и он сумел им распорядиться самым удачным образом, так, что новые родственники даже не ожидали. Его благоверная, Моника, за ужином все больше помалкивала, лишь выбегая без конца на кухню.

– Она ко мне относится как к августейшей персоне, – самодовольно заявил Бобби, когда Моника в очередной раз отправилась присмотреть за кухаркой. – Дома я чувствую себя императором. Все, что у нее есть в жизни, это я да разве что вон та яхта. Когда я ее подарил Монике в прошлом году на Рождество, она прыгала вокруг меня, как щенок. Мне-то эта яхта до лампочки, но Моника счастлива, ну и замечательно.

Послушай, если ты играешь в гольф, мы завтра можем отправиться в клуб – у меня есть запасной набор клюшек.

– Извини, я не играю, – ответил я.

– Ты не играешь в гольф?! – Бобби прямо-таки ошалел.

Вероятно, он просто забыл, что я живу в несколько иных климатических условиях. – Ну, в таком случае, может, покатаемся на яхте? Побалдеем, немного выпьем, а? И Моника будет в восторге.

Я ответил, что это – можно.

– Отлично, старик. А знаешь, ведь именно к этому нас и готовили в школе. Разве я не прав?

– К чему "этому", Бобби?

Тут за стол вернулась его супружница, и Бобби не преминул похвалиться:

– Завтра он пойдет с нами на яхте. Побалуемся спиннингом, поймаем что-нибудь на ужин…

Моника устало улыбнулась.

– Все будет просто замечательно. Так о чем я говорил?

Ах да, о нашей старой доброй школе. Ведь ее главная цель – научить нас, как достичь того, чего я достиг, и какую жизнь вести потом, после достижения успеха – не важно, в какой сфере деятельности. Разве я не прав? Ты можешь исколесить весь Юго-Восток, и где бы ты ни остановился отлить, обязательно увидишь мое имя.

Моника отвела глаза и принялась изучать салатный лист в тарелке.

– Давно ты виделся с Маркусом Рейли? – перевел я разговор на другую тему. – Насколько мне известно, он тоже здесь живет.

– Да виделись мы как-то раз, – нехотя ответил Бобби. – Не стоило мне это делать. Понимаешь, Маркус вляпался в какую-то темную историю, из-за чего его лишили адвокатской лицензии. Советую тебе держаться от него подальше. Он конченый человек.

– В самом деле? – Я был поражен.

– Ну, когда-то он действительно был шишкой, но потом серьезно влип. Так что послушайся моего совета… Я, конечно, могу дать его номер, но связываться с ним настоятельно тебе не рекомендую. Он – неудачник. Сейчас он вынужден лезть из кожи вон, чтобы хоть как-то удержаться на плаву.

На следующее утро я набрал номер, который Бобби все-таки мне продиктовал. На другом конце провода ответили:

– "Вентуорс" слушает.

– Маркуса, пожалуйста.

– Кого-кого?

– Маркуса Рейли. Можно его к телефону?

– Ах да. Секундочку.

Это был, похоже, коммутатор: в трубке опять послышались длинные гудки, потом ее подняли, не произнеся, однако, ни слова.

– Это ты, Маркус? – спросил я и назвался.

– Дружище, чертовски рад слышать тебя! – донесся хрипловатый голос Маркуса Рейли. – Ты в городе? Как насчет повидаться?

– Может, отобедаем?

– Отлично, только угощаю я. Отель "Вентуорс" знаешь?

Это на Коллинз-авеню, с правой стороны, сразу за Семьдесят третьей улицей. Я буду тебя ждать у входа. В двенадцать, идет?

Я перезвонил Бобби Холлингсуорсу – предупредить, что не смогу покататься с ним на яхте.

– Ничего страшного, – ответил Бобби. – В следующий раз возьмем с собой парочку знакомых девочек. Договорились?

– Договорились, – сказал я, отчетливо представляя, как он в этот момент, откинувшись в кресле и накачивая свое брюшко пивом, пудрит какой-нибудь шлюшке мозги насчет того, что его фамилию можно лицезреть в любом сортире по всему Юго-Востоку.

Коллинз-авеню теряла свой шик в той ее части, где жил Маркус Рейли. По тротуарам мимо магазинчиков уцененных товаров, сомнительного вида забегаловок и бесчисленных лавочек со всякой всячиной брели в основном старики в застиранных панамах, с отвисшими животами да старухи в несвежих платьях и громадных солнечных очках.

Я с удивлением обнаружил, что конторка портье отеля "Вентуорс" располагалась вне здания, в каком-то закутке, отгороженном от тротуара просто ширмой. В пять минут первого оттуда появился Маркус в костюме из шотландки. Он проскочил мимо старух и стариков, расположившихся за металлическими столиками открытого кафе у входа в отель, с такой скоростью, точно боялся, что кто-нибудь его непременно остановит.

– Рад, чертовски рад видеть тебя, – приговаривал он, тряся мою руку.

Теперь он нисколько не напоминал молодого Арнольда Палмера. Щеки у него раздулись, глаза, наоборот, сузились, волосы на жарком влажном воздухе завились в колечки.

Костюм его никак не соответствовал погоде, но в отличие от писателя-политэмигранта внутреннего, так сказать, кондиционера у него не было.

Вел себя Маркус как-то нервно: прищелкивал пальцами, потирал ладони, озирался по сторонам.

– Боже мой, это сколько же лет прошло? Пятнадцать?

– Что-то около того, – ответил я.

– Идем-ка, старина, отсюда. Покажу тебе окрестные пейзажи. Давно ты здесь?

– Да всего-то пару дней.

Не дожидаясь меня, Маркус зашагал по улице.

– Так-так… А где остановился?

Я назвал отель.

– Дыра. Вонючая дыра, поверь мне на слово. – Повернув за угол, он открыл дверцу зеленого "гремлина" с проржавевшим насквозь правым задним крылом. – Впрочем, то же самое можно сказать про весь этот чертов городишко.

Кинь все это назад. – Я убрал с переднего сиденья несколько старых номеров "Майами геральд" и грязных, скатанных в комок рубашек. – Что сначала: пообедаем или выпьем?

– Выпить было бы неплохо, Маркус.

– Так и сделаем. – Он включил зажигание и отъехал от тротуара. – Тут в паре кварталов есть неплохое местечко. – Мы свернули за угол. Маркус говорил так, точно времени у него было хоть отбавляй. – Вообще-то, и в Майами-Бич есть свои плюсы; кроме того, у меня еще много чего впереди, так что и в этой дыре жить можно. Угнетает только то, что людям здесь органически чуждо элементарное чувство благодарности. Прямо-таки один подонок на другом сидит и третьим погоняет… И это те, кому я помог встать на ноги, ради кого делал все возможное и невозможное… Ты ведь уже знаешь, что меня лишили адвокатской лицензии? Наверняка Бобби рассказал, ведь это он дал тебе мой номер?

– Он, – подтвердил я.

– Ага, король сортирный. "В шести штатах отливать вы будете обязательно на мое имя" – говорил он так? Остряк чертов. А ведь это я помог ему, когда он только переехал в Майами. – Маркус вел машину точно тяжелый грузовик. Пот с него лил градом, завитки волос стали как у негра. – Плевать, что он женился на богатой сучке, никогда бы он не получил таких контрактов без моих связей. Это – железное правило в Майами, да и повсюду. И после этого он от меня шарахается как от зачумленного. Ну да хрен с ним, с Бобби.

Он все равно не доживет и до сорока – от ожирения подохнет. Все, приехали.

Маркус шмякнул "гремлин" о бордюр тротуара, пулей вылетел из машины и почти вбежал в бар под названием "Ураган".

– Господин адвокат! – приветствовал его бармен.

– Пару пива, Джерри, – бросил ему Рейли, плюхнулся за стойку и стал прикуривать. – Познакомься, Джерри, это мой старинный приятель.

– Рад видеть вас, – сказал мне Джерри, ставя перед нами кружки.

Маркус тут же схватил свою и залпом осушил половину.

– Без связей в этом городе – труба, будешь тыкаться, как слепой котенок, и все без толку. Уж чего-чего, а связей у меня навалом, так что все будет в порядке. Ты не поверишь, какие я дела сейчас стараюсь провернуть. Я ведь совсем еще молодой… – Мы с ним были одного возраста, но выглядел он лет на десять старше. – Я руководствуюсь жизненным правилом, которое гласит, что человека нельзя считать конченым, пока он сам не сдался. Хочешь верь, хочешь не верь, но даже то, что я торчу в таком гадюшнике, как "Вентуорс", идет мне на пользу: человек с адресом на Коллинз-авеню имеет в этом городе определенный вес. Вот увидишь, два-три года – и они вернут мою лицензию. Вот тогда-то и старина Бобби приползет ко мне… У меня ведь все схвачено, абсолютно все, я могу провернуть что угодно, любую сделку.

А это единственное, за что здесь могут уважать: способность оказать услугу по принципу "ты – мне, я – тебе". – Он заглотнул остаток пива. – Ну что, идем теперь обедать?

Маркус оставил два доллара на стойке, и мы вышли на улицу.

Через пару кварталов он открыл дверь заведения под названием "Кафе-мороженое дядюшки Эрни".

– Тут великолепные сандвичи, – так объяснил он этот странный выбор.

Мы сели за столик в глубине зала и заказали хваленые сандвичи.

– Школу еще помнишь? У меня-то это место никак не выходит из головы. Вот и Холлингсуорс все время говорит о школе, правда другим тоном. Послушать его, так это по меньшей мере что-то вроде Итона[9].

Даже сидя за столом, Маркус не переставал жестикулировать. Он то и дело барабанил пальцами, потирал руки, взъерошивал себе волосы, тер ладонями щеки. – А помнишь, что учудил Змеюка Лейкер тогда, на общем собрании?

– Еще бы.

– Псих ненормальный. Скотина. А Фитцхаллен с его сказками? Я бы ему такие сказочки порассказал – закачаешься. Вот, например, в прошлом году, когда у меня еще была лицензия, я тут связался с этими, ну, ты понимаешь, с крутыми. Серьезные мужики, я тебе скажу. Может, и зря я это сделал, но ведь адвокаты им всегда нужны, а мне нужны такие, как они. Ты ведь знаешь, обид я не прощаю, так что и здесь они всегда могут понадобиться. Ну так вот, через них-то я и вышел на ребят с Гаити. Вообще-то, здесь полным-полно гаитян, большей частью нелегалов, но это совсем другие люди. Серьезные, не какая-нибудь шантрапа. Ты что, все еще мурыжишь сандвич? – Свой он проглотил уже давным-давно. – Я тут хотел показать тебе кое-что, как раз по твоей части – ведь я знаком с твоей работой. Это имеет отношение к моим друзьям с Гаити.

Наконец я покончил с сандвичем. Маркус вскочил, швырнул на столик деньги и потащил меня на улицу, залитую солнцем. Здесь он принялся шептать мне чуть ли не в самое ухо:

– Сейчас как раз я проворачиваю с ними одно дельце.

Плевать им на мою лицензию: у гаитян довольно гибкое отношение к закону. Я с ними собираюсь работать по-крупному. Тебе известно что-нибудь про Венесуэлу?

– Очень мало.

– Мы хотим купить остров у побережья, большой остров, который в настоящее время именуется национальным парком. Переименовать-то его можно в два счета: один из моих гаитян имеет прочные связи с венесуэльским режимом. Не это главное. Остров тот битком набит ошеломляющими, просто поразительными вещами. Не понимаешь, о чем я? – Он вдруг ухватил меня за локоть и повлек за собой на противоположную сторону улицы. – Не возражаешь, если мы заскочим в "Макдональдс"? Я, кажется, все еще голоден.

Я пожал плечами, и Маркус втащил меня в сверкающий чистотой зал.

– Биг-Мак, хрустящий картофель, – бросил он официантке. – В следующий раз пойдем с тобой к Джо, в его "Скалистый утес". Обалденное местечко! – Взяв поднос с заказом, он принялся, стоя, поглощать пищу. – Ладно, давай продолжим. Скажи, что ты думаешь о рассуждениях Фитцхаллена?

– По поводу чего?

– По поводу того, какая магия может считаться "правильной".

– Поясни, пожалуйста.

– А вот Бобби не нужно объяснять, что значит "правильная". По его мнению, "правильно" – это когда у тебя есть яхта, особняк, когда ты носишь туфли за две сотни. Я помог ему получить контракт на производство джакузи[10], и это, конечно, хорошо. Ты тоже так считаешь?

– Ну, иногда…

– А я считаю это свинством – то, как он со мной обошелся. Но это так, к слову. В общем, я с этими ребятами такого насмотрелся… У них довольно странные верования. – Маркус, вытирая руки о штаны, подался к выходу. – Им ничего не стоит лишить кого угодно зрения или слуха. Или, наоборот, заставить видеть всякую чертовщину. Они это называют магией. Так вот, по моему убеждению, магия – это плохо. Я понял на собственном опыте, что "хорошей" магии не существует.

– Но Том…

– Да, Фланаген, – перебил он. – Конечно. Мы с ним как-то раз встречались, здесь, в Майами-Бич. Вот только… – Внезапно лицо его стало как бы распадаться на части. Впечатление было как в фильме-катастрофе про рушащийся небоскреб. – Видишь птицу, вон там?

Я посмотрел, куда он показывал. Ничего необычного, лишь витрины магазинов да вездесущие старики и старухи на тротуаре.

– Ладно, не обращай внимания. Давай прокатимся.

Он рыгнул, и я почувствовал запах мяса.

Мне было уже жаль, что я так опрометчиво отказался от прогулки на яхте, даже если бы опять пришлось выслушивать разглагольствования Бобби о его ошеломляющих успехах в унитазном бизнесе.

Я взглянул на часы.

– Извини, мне пора…

– Нет, подожди. – Маркус смотрел на меня умоляюще. – Я еще хотел показать тебе кое-что.

В голосе его мне послышались нотки отчаяния. Не менее удивительна была настойчивость, с которой он потянул меня за собой к "гремлину".

Добрых полчаса мы бесцельно колесили по пригородам Майами-Бич, и все это время Маркус не закрывал рта. Он сворачивал наугад, иногда притормаживал, словно пропуская вперед кого-то невидимого, или, наоборот, рискованно подрезал другие машины.

– Смотри, вон библиотека, а вот тут – книжный магазин. Выбор в нем богатейший, ты бы глазам своим не поверил. Вообще, в Майами-Бич для тебя есть масса любопытного. Я мог бы свести тебя с кем надо, помочь раскопать такой материал, о котором ты и не мечтаешь. Ты бывал на Гаити?

– Нет, я не бывал…

– Настоятельно рекомендую. Великолепные отели, пляжи, хорошая пища… А вот парк. Очень красивый парк. Ты уже был в Ки-Бискайне? Нет? Давай съездим? Это недалеко.

– Извини, Маркус, не могу. Ей-богу, мне пора.

Я уже давно подозревал: всего, что он мне так настойчиво обещал показать, либо просто не существовало, либо он в последний момент решил, что мне ни к чему это видеть.

В конце концов мне удалось уговорить его подвезти меня к отелю.

Прощаясь, он взял мою ладонь обеими руками и как-то очень жалобно посмотрел на меня своими водянисто-голубыми глазами.

– Мы ведь неплохо провели время, правда? Теперь, дружище, смотри в оба. Скоро обо мне напишут в газетах.

Когда его потрепанная тачка сворачивала на Коллинз-авеню, мне почудилось, что он, сидя за рулем, разговаривает сам с собой.

Поднявшись в номер, я первым делом принял душ, потом заказал выпить, после чего лег в постель и проспал три часа кряду.

Спустя два месяца я узнал о самоубийстве Маркуса Рейли. В завещании своим душеприказчиком он назвал меня, вот только имущества у него не оказалось никакого, за исключением одежды, да еще "гремлина", в котором он и застрелился. Позвонивший мне адвокат сообщил, что Маркус выстрелил себе в голову около шести утра на автостоянке между теннисными кортами и культурным центром Северного землячества, то есть в трех кварталах от "Макдональдса", куда мы с ним заходили.

– Но почему он назначил меня душеприказчиком? – недоумевал я. – Мы ведь с ним были едва знакомы.

– В самом деле? – удивился адвокат. – В своей комнате он оставил записку, согласно которой вы – единственный человек, способный его понять. Он там написал, что показывал вам что-то, когда вы были здесь.

– Это ему, наверное, почудилось, – сказал я.

И тут мне вспомнилось, как он меня спросил, вижу ли я птицу, и как лицо его покрылось складками и бугорками, точно кто-то пытался прошить его мелкими стежками изнутри.

Девушка настойчиво отводила от него взгляд. Она сидела на кровати Дэла, потупив глаза и, несомненно, думала, что он над нею издевается. Да и Дэл смотрел на Тома ошарашенно.

– Ради Бога извини, – забормотал Том. – Не знаю, как это у меня выскочило. Во всяком случае я не хотел тебя обидеть.

– А я тебя знаю, – сказала она наконец. Одного взгляда ее чуть бледных, переливчатых глаз было достаточно, чтобы у Тома закружилась голова. – Все утверждают, что ты станешь великим магом.

– Мне уже слегка осточертело это слышать, – с неожиданной для самого себя резкостью заявил Том. Роза вздрогнула, точно от пощечины. Плечи ее под шелком рубашки Дэла задрожали. – И кто, скажи на милость, эти "все"?

– Дэл и мистер Коллинз. Особенно мистер Коллинз.

– Он что, говорил с тобой обо мне?

– Конечно, и не раз. Еще прошлой зимой.

Дэл чему-то улыбнулся. Том, озадаченный, переводил взгляд с него на девушку.

– Но прошлой зимой он еще меня не знал…

– Знал, – коротко возразила Роза, не вдаваясь в детали.

Теперь она не отводила взгляд, а твердо и спокойно смотрела прямо ему в глаза. Том вспомнил, что она на год их старше, но теперь эта разница в возрасте казалась ему десятью годами как минимум: тоненькая и хрупкая, как цветочный стебелек, она в эти минуты выглядела неожиданно по-взрослому, по-женски. И в то же время ее полные губы и высокий лоб так и излучали ранимость. Это впечатление усиливали до сих пор не высохшие, слипшиеся волосы. Том вдруг понял, что завидует Дэлу, его близкому знакомству с этой необыкновенной девушкой. Роза Армстронг своим совершенством походила на прекрасную статую.

Ожившую статую…

– Он сотворил меня, – внезапно заявила Роза.

Том вздрогнул – слова эти его огорошили, но девушка тут же пояснила:

– Я была ничем, полным ничтожеством, до знакомства с мистером Коллинзом. В голове у меня не было ни единой мысли. – Она снова взглянула так, словно ее только что глубоко обидели. – Я бы ему простила что угодно…

– И часто ты его прощаешь? За что именно?

– В основном за то, что он ужасно много пьет, а мне это не нравится. Когда он сильно переберет, он так меняется…

Том кивнул: в этом он убедился в полной мере.

– А зачем ты тогда, ночью, отправилась на холм, одетая по-зимнему? – спросил он. – Да еще с дымовой шашкой.

– Он меня попросил. Одежду тоже дал мне он.

– Попросил? И этого, по-твоему, достаточно?

– Конечно.

– Ты знала, что спектакль этот предназначался для нас?

– Ну, я догадывалась, что кто-то должен был меня увидеть. Иначе в этом не было никакого смысла.

– А он тебя тоже прощает?

– Господи, за что?

– Ну, например, за то, что ты зашла сюда. Я встретил его в коридоре, пьяного в стельку. Он сказал, что собирался предостеречь Дэла, но теперь это сделаю я. Хотя он ничего не объяснил, но, полагаю, это предостережение относится к твоему пребыванию здесь, у Дэла.

Лицо ее залилось краской.

– Да, наверное… То есть, безусловно, мне сюда не следовало приходить. Но, может быть, завтра все утрясется.

– То есть когда он протрезвеет?

Она кивнула.

– Но все равно мне надо уходить. Дэл, я… Ну, ты знаешь.

На Тома снова накатила волна ревности: его-то она ни разу не назвала по имени.

– Знаю, – ответил Дэл.

Девушка, поднявшись, опять посмотрела на Тома так, будто он дал ей пощечину. Или это выражение приклеилось 10-7к ее лицу так же, как неизменная улыбка – к физиономии Бобби Холлингсуорса? Она медленно стянула с плеч рубашку Дэла. В наступившей неловкой тишине Том вскочил:

– Подожди. Прежде чем ты уйдешь, могу я задать тебе один вопрос?

Она кивнула.

– Есть тут еще люди, кроме нас? Ты видела кого-нибудь?

– Да. – Смотрела она не на Тома, а на Дэла. – Их тут не было, может, год, а может, и два. Это его друзья. Они остановились в домике, на том берегу озера.

– Ясно, – сказал Том.

– Они работают вместе с ним, – добавила она, все так же глядя на Дэла. – Мне они не нравятся. Они другие, не такие, как он. – Роза стояла, загородившись рубашкой словно щитом. Вдруг она выпалила:

– Они все мертвы…

Вот это новость! Наверное, такое ей наплел Коллинз спьяну, и она поверила.

– Полная чушь, – заявил Том.

– Думай как знаешь – твое дело. Но он мне рассказал, как это все случилось.

– Все равно чепуха.

"А если нет?" – промелькнуло в голове у Тома. Вслух же он спросил:

– И что, он тебе поручил сказать нам это?

– Нет. Мне пора идти.

Тома охватило нетерпение, смешанное со жгучим желанием воспрепятствовать уходу Розы Армстронг.

– А где ты живешь? Тут, в доме?

– Вот этого я сказать не могу: не разрешено. – Она наконец скинула рубашку на кровать и улыбнулась Дэлу:

– А твой друг и в самом деле многого не понимает…

– Если я передам тебе письмо, – не унимался Том, – можешь его отправить? Просто опустить в почтовый ящик?

– Вообще-то, это не положено. – Роза грациозно двинулась к двери. – Но ты мог бы попросить Елену.

– Эту женщину, то есть старуху? Она не говорит по-английски.

– Ну, слово "почта" она, безусловно, поймет. – Впервые Роза улыбнулась. – Надеюсь, когда мы в следующий раз увидимся, ты будешь в лучшем настроении.

Она как тень скользнула к двери.

– Пока, Дэл! – Переливчатые глаза чуть насмешливо взглянули на Тома. – До свидания, сердитый Том!

Роза исчезла.

Дэл сидел словно зачарованный, с глуповато-восторженной физиономией. Из коридора донесся легкий топот босых ног как раз в том направлении, в котором он преследовал женщину по имени Елена. Где-то мягко открылась и закрылась дверь, потом все стихло.

Том повернулся к Дэлу, погруженному в свои мысли:

– Я тут повстречался внизу с братьями Гримм. Они ведь тоже умерли, по-моему… – Дэл ответил лишь улыбкой Джоконды. – Послушай, что это он с ней делает? Гипноз или еще что-то?

Дэл не только не отвечал, но даже не шевельнулся.

Том, плюнув, подошел к двери и выглянул в коридор.

Там было тихо и темно. В лесу все так же горели фонарики, будто сигнальные огни. Приблизившись к окну, он выглянул: Роза Армстронг, пробежав по кафельному полу террасы, принялась спускаться по железной лесенке с холма, где стоял дом. Вот она, вероятно, споткнулась и взмахнула руками, чтобы удержать равновесие. Кожа ее под лунным светом серебрилась.

– Теперь ты знаешь, что в доме она не живет, – раздался сзади голос Дэла.

Том молча кивнул. В тоне Дэла довольно ясно проскользнула нотка подозрительности.

– История эта произошла на самом деле, – говорил маг, – и называется она "Гибель любви". Ах, мелодрама…

Легкий ветерок шевелил копну его густых седых волос.

Они втроем сидели на прибрежной гальке: мальчики – лицом к озеру, казавшемуся бездонным в своей голубизне, а Коллинз – напротив них, глядя на круто вздымающийся склон. Справа далеко в воду выступал покосившийся пирс, рядом с ним стоял на сваях домик для хранения лодок. Роза Армстронг была права: от вчерашней холодной ярости Коллинза не осталось и следа. За завтраком мальчики обнаружили на подносе с едой его записку с просьбой к десяти утра спуститься на пляж. Было без четверти десять, когда они сошли вниз по шаткой железной лесенке, все еще прокручивая в уме – каждый по-своему – вечернее свидание с Розой Армстронг. Спустя двадцать минут на берегу появился Коллинз в белой панаме, со скатанным одеялом под мышкой, неся в руке корзину – вроде тех, что обычно берут на пикник. На нем была синяя рубашка с длинными рукавами, легкие серые брюки и сандалии, причем рубашка с брюками слегка болтались на нем, точно он недавно сбросил вес.

– Доброе утро, любезнейшие, – приветствовал их маг. – Как, хорошо выспались после наших вчерашних упражнений?

Он расстелил одеяло и поставил на него корзину, прикрыв ее панамой.

– Садитесь, ребятки. Сегодня у нас урок истории, если, конечно, любовные переживания не слишком отвлекут вас от столь сухой материи. Пришло время поведать вам одну из обещанных историй, – скаламбурил он, – а если вам станет совсем уж тоскливо, можно посмотреть на воду и немного помечтать о Розе Армстронг. – Он добродушно улыбнулся. – Итак, история эта произошла на самом деле…

***

– Уже сейчас ваши познания в области истинной магии неизмеримо превосходят все, что известно девяноста девяти процентам живущих на Земле людей, включая тех, кто считает себя магом. Вернемся же в те далекие времена, когда я сам самостоятельно постигал азы этого древнего искусства, делая первые шаги к тому, чтобы овладеть собственной силой. Перенесемся на сорок лет назад, к концу второго десятилетия нашего века.