Северка

 
      В троллейбусной остановке от моего дома рынок. Пустой. Яблок нет.
      Правда есть дешевая клубника. Яблоки нашел в изобилии в центре города. И вообще в центре много фруктов.
      Раньше Киев я знал по фильмам 'Адъютант его превосходительства',
      'Прощайте, голуби', 'За двумя зайцами', по Булгаковской 'Белой гвардии'. В детстве читал роман Вигдоровой. Не запомнил название.
      Действие происходит в 1918 или 1919 году. В Киеве идут бои, встречаются названия: Подол, Арсенал. Теперь я знаю, где Арсенал,
      Подол Крещатик, Дарница, Андреевский спуск.
      Зефир в Киеве не такой вкусный, как наш от Ударницы.
      Купил историю Украины на русском. Интересно. Раньше кроме Петлюры, немцев, Скоропадского и Щорса ничего не знал. Купил книжку про
      Красную шапочку и серого волка на украинском языке. Интересно, смогу ли понять язык. Иногда встречаются слова, у которых нет аналогичных корней в русском. Откуда они их только набрали? У польского на удивление больше общего с русским языком. Только латинские буквы. Не берусь утверждать точно, но у них можно встретить надписи наподобие
      'whod', 'wyhod', 'objazd'.
 
      Решил вернуться в Москву, а оттуда ехать в Варшаву. Карты Украины и Чечни выбросил. Историю Украины прочел и оставил в лесу на пеньке и русский песенник тоже оставил – чуть тяжелее сумка – начинаю хромать.
      Хозяйка квартиры пять минут вырывала у меня из рук пакет с мусором. Говорю ей, что мне он еще понадобится. Вцепилась. Странная тетенька. Вообще-то там обрывки моего заявления.
      Билетов в купе и плацкарте не было, поехал в мягком вагоне. Стоит чуть дороже самолета. В купе телевизор. Один или два канала с видео.
      А еще два канала подключены к видеокамерам. Один показывает вид коридора справа от купе, другой – слева. Со мной едет дяденька лет тридцати пяти. Его провожала жена. Едет в командировку. Он представился мне, зачем-то. Полностью с фамилией и отчеством. Я сказал очень приятно и назвал только имя. Разговора не получилось, меня не интересуют знакомства, у меня другие проблемы. Через одно купе едет Наталья Варлей.
      В нашем вагоне едут столько иностранцев. То и дело слышно:
      'цурюк', 'натюрлих', 'вау', 'камон эврибоди', 'норсульфазол…Пуркуа норсульфазол?'
      Дверь купе приоткрыта, и я вижу в коридоре американца. Стоит и смотрит в окно. Вот он долгожданный случай рассказать все свободному человеку! Но до меня так туго доходит, что я преспокойно прикрываю дверь. Посидел, посидел, а судьба снаружи снова открыла дверь. Стоит американец, ждет, но лицо уже кислое. И вновь я закрыл дверь. И опять ее открыл кто-то. И опять я закрыл.
 
      Москва. Мне не удобно возвращаться на квартиру в Крылатском. Ведь этот месяц не оплачен. Снял номер на сутки в гостинице Киевской у вокзала. Появилась еще одна идея, но поздновато. Нашел в справочнике агентство по трудоустройству за рубежом. Можно устроиться на сельхозработы, приехать и попросить убежища. Агентство берет за услуги пятьсот, шестьсот долларов. На самолет нужно еще пятьсот. К сожалению, у меня уже нет таких денег, значит поеду в Польшу. Купил билет в Калининград.
      В три часа ночи наш поезд остановился на белорусском погранпункте.
      Раздали листки декларации. Я указал оставшиеся у меня девятьсот долларов. В моем портмоне лежат 1800 рублей и 30 долларов. Не подумал, что и их нужно указывать. В декларации требовалось указать, если везешь больше тысячи долларов. И потом как я могу потратить эти деньги в три ночи на темной глухой станции, не боясь при этом отстать от поезда.
      Дяденька с таможни заглянул в мой портмоне, и спросил меня и соседа: – Вы вместе едете? – Нет. Он позвал сопровождающую, и меня высадили из поезда за сокрытие валюты. Пока я проходил по коридору вагона, выглядывающие из купе пару раз успели сказать мне 'Дай ты им двадцатку…'. Идем к какому-то зданию, сопровождающая позади, смотрит, чтобы я ничего не выбросил по дороге. Зашли в комнату. Дядя стал составлять акт. Писал полчаса, часто отрываясь и задумываясь.
      Другая тетя в это время отобрала у меня билет на поезд, чтобы проставить какой-то штамп. Предполагалось, что теперь я поеду следующим поездом. С некоторых пор предусмотрена услуга, по которой пассажир калининградского поезда может выйти в любом пункте и через неопределенное время продолжить свое путешествие в другом поезде.
      Тетя спросила, почему у меня нет корешка к билету (корешок забирает проводница), – Не знаю, как Вы поедете дальше… Судя по всему, придется сидеть здесь всю ночь, а утром покупать новый билет. Поезд стоит. Таможенник пишет. К нему подошел дяденька, не официальный, мне показалось даже в спецовке. Он наклонился и стал что-то говорить, а закончил фразой: 'Сколько дашь?' Дядя таможенник никак не реагирует, продолжает писать. Я сижу в трех метрах от них и отгадываю кроссворд. Дяденька в спецовке ушел. Еще через пару минут таможенник быстро закончил и сказал, что берет с меня штраф 300 долларов, а необъявленные 30 долларов и 1800 рублей конфискует.
      Только я расписался в акте, как все вокруг забегали: 'скорее, скорее, поезд уходит, поезд уходит, он не будет ждать, скорее…'.
      Иду не тороплюсь, я уже все понял. Зашел в купе, улегся и молча стал переживать случившееся. У меня отняли треть, осталось 600 долларов.
      Через час успокоился и стал гадать кроссворд. Если будете пересекать белорусскую границу, указывайте все денежные средства до копейки.
      Второе – таможенники предпочитают иметь дело с одинокими – нет лишних свидетелей. Если уж попались, особенно ночью, не волнуйтесь, вы уедете этим же поездом. Перед Вами будут разыгрывать спектакль, нервничать, но поезд будет ждать. Если Вас оставить на станции, Вы станете свидетелем следующего ограбления, когда придет новый поезд.
 
      Калининград. Остановился в той же гостинице, что два года назад. И номер тот же, что в прошлый раз.
      Душ в подвале. Нужно заплатить и взять ключи у дежурной. Дежурная сказала, что ключа пока нет. Минут через пять ключ мне дали. Душевые кабинки две. Соседняя была свободна. Почему они не дали ключ от нее, не знаю. Когда раздевался, слышал, как в соседнюю кабинку кто-то зашел. Два года назад мне тоже дали ключ от этой самой кабинки. А в соседней кто-то был. Я знаю это, потому что дернул тогда дверь, и изнутри ответили.
      Прохожу мимо стойки дежурной. Два дяденьки разговаривают: '… а я всегда с собой ключ беру (от номера)…'. Подумал, пусть роются, если хотят. А брать ключ с собой бесполезно. Как будто у них нет дубликата.
      Вспомнил, когда еще работал и стал ездить в командировки, мне говорили про гостиницы: 'документы и деньги всегда с собой'.
      Вообще-то случаев, когда что-нибудь пропадало, не было. Видимо наши программисты и сетевики по долгу службы много интересного знали про горничных и дежурных.
      По городу на пустых улицах за мной стали ходить. Смотрят, что покупаю в киосках. Один дяденька встал сбоку и смотрел на меня через два стекла киоска, пока я не заметил его. Он стушевался и пошел писать рапорт, что обнаружен.
      На пятку пытались наступить только один раз в троллейбусе, а других мест скопления людей в городе нет. Впрочем – рынок тоже подошел бы для этого.
      Вокруг меня вертятся сотрудники преимущественно мужского пола, в отличие от Москвы. И вообще видно, что они отстают от москвичей. Нет слаженности, наглости и желания задавить своим напором. Не просто напугать, а задавить. Впрочем, может быть это потому, что они только начали изучать меня.
      Видел американца на остановке. Беседует с маленьким мальчиком.
      Гладко говорит. Я подумал, что он из Техаса, вдруг смотрю – ботинки коричневые из военторга.
      Жду автобуса. Начался мелкий дождик. Я встал вплотную к стене дома. Над головой эркер – он немного защищает от дождя. Через пару минут на тротуар заезжает пикап. Окошек нет, двери сплошные.
      Тормозит напротив меня. Теперь я стою в туннеле, образованным стеной и пикапом. Около метра шириной. Я закрыт от всех прохожих и людей на остановке. Открывается дверца кабины и отъезжает дверца кузова, напротив меня. Выскакивают люди. Тут во всем я вмиг признался, повинился, разрыдался.
 
      С помощью турфирмы я заказал гостиницу в Варшаве на пять дней, купил польский разговорник. Карту Варшавы мне любезно оставила сотрудница турфирмы.
      Автобус в Варшаву отходит вечером. У меня оставалось время, поехал в Светлогорск и Зеленоградск. Прохожу мимо колбасного магазинчика в
      Зеленоградске, продавщица поздоровалась.
      – Вы меня знаете?
      – Вы покупали колбаску кошке. – Да, да. Надо же, помнит.
 
      Автобус в Варшаву начал заполняться задолго до отъезда. Двери открыты, багажные отделения открыты. Часть вещей стоит на тротуаре.
      Кто-то сидит в автобусе, кто-то стоит с провожающими. У автобуса остановились две тетеньки с собачкой и стали беседовать. В это время резвая собачка бегает и обнюхивает все сумки и чемоданы, не пропуская ни одного. Хвостиком виляет. Если она найдет наркотики, перестанет вилять и шепнет хозяйке: – В том. Да нет же, в темно-синем.
      Граница. Русскую таможню прохожу последним. Таможенник неприлично в упор смотрит на меня. Только у меня из всей группы, он порылся в сумке. Таможенников учат, что наркокурьер всегда идет последним
      Польские таможенники не смотрят так вызывающе. Кажется, даже вещи не проверяют. У некоторых отбирают паспорта на дополнительную проверку. Автобус осматривают в то время, когда пассажиры проходят паспортный контроль.
      В Варшаву приехали поздней ночью. Пассажиры куда-то рассосались.
      Из темноты дорогу мне перешел кто-то, на дороге остался лежать кошелек. Переступл его, обернулся через несколько шагов – двое стоят, смотрят вслед. Людей совсем нет, мелькают редкие такси.
      Перешел мост через Вислу, несколько минут и моя гостиница.
      Утром проснулся – окна выходят во двор – колодец. Телевизора и радио нет. В Киеве говорили про какую-то польскую организацию, помогающую украинцам, белорусам и русским иммигрировать. Сначала искал ее. Купил справочник. Отметил какую-то католическую организацию, телефон американского консульства. Нет, пожалуй, в консульство нет смысла идти. Почтовый адрес в справочнике есть только у американского торгового представителя. Начал готовить письмо. Два дня писал, редактировал, делал копию. Как учили меня
      'программисты' из НИИАС, черновики носил с собой, а документы оставил в сумке, в номере.
      С утра выхожу в ближайший парк и пишу письмо. Сначала исследовал этот парк и нашел скамейку вдалеке от дорожек под склоненными ветвями. На второй день ко мне подошел дяденька, и что-то спросил по-польски. Закурить, что ли. Показал ему жестами, что не курю.
      Дяденька полез скрюченными пальцами к моему лицу. Я ударил его по руке, оставаясь сидеть. Он что-то пробубнил и ушел.
      Недалеко от гостиницы исторический центр. Купил черешни и клубники. Цены примерно московские.
      С трудом нашел Интернет-кафе. Хотел написать в американское консульство – кириллицы нет на компьютерах.
      Отправил письмо на имя американского торгового представителя.
      Конверт бросил в почтовый ящик на вокзале и пошел пешком в гостиницу. Хожу только пешком.
      До гостиницы уже недалеко. На пути небольшой пустой парк. Пройти его нужно по узкой асфальтированной пешеходной дорожке. Дорожка шагов через сто упирается в проезжую часть. На проезжей части стоят две черные машины с надписями 'полиция', оставляя узкий проход между собой. Около машин человек пять – шесть полицейских. Свернуть никуда нельзя, только вперед или назад. Елочки, сосеночки, чужою стороной, ах, как страшно девочки в лес ходить одной.
      Со следующего дня, после того, как опустил письмо, на меня стали бросаться собаки, на пустых улицах навстречу попадались сумасшедшие с искривленными лицами и руками, которые что-то выли. По одной пустой улице меня метров сто 'вели на расстрел'. Велосипедист вспугнул меня в толпе на тротуаре. Вообще-то он ехал не быстро и не на меня, только почему-то за два шага направил колесо на меня, а в следующий момент резко свернул в сторону. Происходит все то, о чем я писал в письме торговому представителю. Значит, польские товарищи прочли его.
      В письме я оставил свои варшавские координаты и телефон гостиницы.
      Ожидал ответа дня два – три. Все время проводил в ближайших парках.
      В Варшаве миллион семьсот тысяч жителей, а территория размером с
      Москву.
      Обошел несколько варшавских парков. Прогулочные дорожки разделены на две части – пешеходную и велосипедную. Надписей нет, нарисован пешеход, а с другой стороны велосипедист.
      Травка всюду маленькая, безжизненная и однообразная, как в Летнем саду в Петербурге. Муравьи на асфальте настолько маленькие, что сначала думаешь, что померещилось.
      Висла – быстрая коричневая река с запахом канализации.
      Голуби в парках едят хлеб и с ладони, и когда держишь кончиками пальцев. Не боятся садиться на колени. У меня после завтрака в гостинице остается булочка. Первые день, два я не трогал ее, а потом стал брать с собой для голубей. На третий день в этом парке уже в двух местах гуляющие кормили голубей.
      Сходил в дальний парк, по дороге заглянул в овощной. Купил черешни. Сижу на скамейке в парке, ем. Косточки собираю в ладонь и бросаю за спину на газон. Проходят редкие прохожие. Есть и с собаками. Только теперь прохожие с собаками сворачивают у моей скамейки на газон и проходят за моей спиной, а собаки тщательно обнюхивают траву.
      Справа приближается дяденька. Солидный. Живот, костюм, белая сорочка, галстук, ботинки настоящие, не из военторга. Смотрит на меня и приветливо улыбается. Много снега навалило, по колено вязнешь, ты скажи, скажи Глафира, любишь или дразнишь? Ну, конечно же, это американский торговый представитель, которому я писал.
      Господи, какой же пароль? Вертится только: 'Как на счет халвы, матрас?'.
 
      На другой день ко мне подсел дяденька с испуганным лицом и по-польски предлагал что-то купить или обменять валюту.
      – Русо туристо, облико морале, – отвечаю на латыни, и дяденька, крестясь, удаляется.
      Со мной пытаются заговорить по-аглицки:
      – Папаша, огоньку не найдется?
      – А..а..э..
      – Ты, что, глухонемой что ли?
      – Йес
      Или по-аглицки же спрашивают время. Молча показываю часы. Мои часы украшены громоздкими датчиками температуры и давления.
      Вскоре на скамейку поблизости сели двое. Полчаса я слушал с их стороны тихое: 'пи-пи-пи… пи-пи… пи-пи-пи… пи-пи'. Ничего не боятся шпионы, резидента, наверное, вызывают, деньги кончились.
      … Штирлиц шел на встречу с Борманом. На выходе из
      Рейхсканцелярии висело объявление:
      1. Завтра в кафе 'Элефант' состоится встреча Штирлица с женой.
      Билеты в профкоме 6-го отдела РСХА.
      2. Фашисты, убедительная просьба сдать деньги на памятник агенту
      Клаусу (Штирлиц, Вас особо касается).
      Клаус. Клаус. Это было в августе 43-го…
      – Штирлиц, отныне у Вас новый агент, Клаус, – объявил Шелленберг.
      – Группенфюрер, да у меня этих Клаусов пруд пруди… В памяти засела последняя встреча с клаусом. Они шли по апрельскому лесу, вдоль тихого озера. Клаус впереди, Штирлиц позади. С винтовкой наперевес. Услышав щелчок затвора, Клаус, не оглядываясь, достал из кармана пальто зеленую резиновую шапочку:
      – Есть в графском парке старый пруд, там лилии цветут, – затянул он…
      Да. Что и говорить, не раз Штирлиц был на грани провала. Взять хотя бы тот случай с рацией Кэт, с нацарапанным на крышке 'Штирлиц – дурак', которая привела его в кабинет Рольфа. Стирая пошлость на крышке, Штирлиц незаметно расспросил шарфюрера, не упоминала ли русская пианистка некого господина Бользана, который частенько продувает в шахматы фрау Заурих в кафе 'Элефант'. Получив отрицательный ответ, Штирлиц направился к двери:
      – Постой, а за чем же я к тебе заходил?… Ах, да, послушай, сволочь фашистская, нет ли у тебя таблетки от головной боли?
      Штирлиц знал, что запоминается последняя сказанная фраза. Теперь
      Рольф, спроси его кто-нибудь, скажет, что Штирлиц заходил за таблеткой…
      А что же Кэт? Неделю назад Штирлиц уже было спас радистку.
      – У нее черный ребенок! – кричал возмущенный Хельмут, – Черный ребенок, господа!
      – Ну и что же? – спросило партайгеноссе.
      Сотрудники Рейхсканцелярии стали передавать девочку из рук в руки.
      Мюллер ласково взял девочку и запел:
      – Тупаре, чункаре…
      Потом девочка перешла на руки к Кальтенбруннеру:
      – Ани-на, ани-на, генацвали пасара.
      Тут фашисты посмотрели на Хельмута и запели:
 
Но сурово брови мы насупим
Если враг захочет нас сломать
Как невесту родину мы любим
Бережем, как ласковую мать
 
 
Широка страна моя родная
Много в ней лесов, полей и рек
Я другой такой страны не знаю
Где так вольно дышит человек…
 
      Штирлиц вспомнил жену и ее новогоднюю телеграмму: 'Юстасу. Ежевика с викою, а я сижу, чирикаю'… и последнюю встречу с ней в кафе
      'Элефант'. Она, конечно же, не узнала его. И не мудрено, ведь
      Штирлиц сидел в конспиративных очках, подаренных ему мистером Икс.
      Ира подошла, и что-то сказала пианисту, после чего тот объявил:
      – А эта песня прозвучит для нашего дорогого гостя из солнечного
      Бабесберга господина Бользана: 'Пумба, рымба, пумба, рымба, пумба, рымба, пумба, рымба, а я иду, шагаю по Москве и я пройти ишо смогу…'. А ведь это провал, подумал Штирлиц. Он ничем не выдал себя, только руки, как всегда в минуту опасности, стали собирать из спичек слово 'писец'. Ира, Ира, и как тебя угораздило. Я же просил что-нибудь лирическое, ну, хотя бы: 'Ехали цыгане да с ярманки домой, да остановились за этой ярманкой'…
      Ну вот, приеду я домой, думал Штирлиц, – жена дома, пока ничего не подозревает. Открою дверь, а она:
      – Штирлиц, тебя, что, из Рейхсканцелярии выгнали? Ты меня в гроб вгонишь!…
 
      Штирлиц шел на встречу с Борманом. Неделю назад во время бомбежки он остановился у комнаты правительственной связи. 'Здесь держать можно двери открытыми, – подумал он, – что надежней любого замка'.
      – Борман у аппарата, – донеслось из трубки, – Борман слушает, говорите.
      – Это Штирлиц говорит… Штирлиц… первая буква 'ша'… 'ша'…
      'Широка страна моя родная…'…
      Да, но кто же мог дать объявление в Рейхсканцелярии? Геринг?
      Исключено. Рейхсмаршал занят эскадрильей майора Булочкина и хозяйством Семибаба.
      Фюрер? Последние дни он закрывается в бункере с Гимлером и поет свою любимую:
      'Мне бы дьявола коня, да плеточку заветную и тогда искать меня в рейхе не советую. Ла-ла-ла, ла-ла, ла-ла. Ла-ла, ла-ла, ла-ла, ла-ла. Ла-ла-ла, ла-ла, ла-ла. Ла-ла, ла-ла-ла, ла-ла, ла-ла'. Потом он обращается к Гимлеру:
      – Чей будешь, дядя?
      – Простите?
      – Фармазон…
      После этого фюрер говорит что-то про мышей, бьет в дверь и орет:
      – Дайте воды! Воды!
      Вбегает адъютант: – Почему шумим! И получает по затылку. Фюрер переодевается в адъютантскую одежду и друзья пробираются в туалет на восьмом этаже. Вылезают через окно, перекусывают электрический провод (отсюда у фюрера кариес) и, повиснув за конец, пролетают и тормозят о стену соседнего здания… Нет, Штирлиц исключил и его.
      Плейшнер? Однажды Штирлиц путешествовал с ним в одном поезде в
      Швейцарию. Плейшнер ехал в соседнем вагоне, как шведский ученый с простой скандинавской фамилией Цхаджбаджибриджибаджибаев. 'Карпуша, да ты на ноги-то его посмотри, какой из него ученый', вспомнил он предостережение фрау Заурих. Ботинки! На Плейшнере были те самые желтые лыжные ботинки, в которых ушел в Швейцарию Кальтенбруннер.
      Значит, и лыжи он тоже умыкнул…
 
      На следующий день я снова пошел за черешней и клубникой в дальний магазинчик. Там ягоды дешевле и такого же отличного качества.
      Свернул неправильно и забрел в правительственный квартал. Тротуар выложен плиткой. Вдоль него грядки с кустами и цветами. Земли под ними не видно – все покрыто сосновой корой. Любопытно. После обработки сосен поляки не выбрасывают кору.
      Синички в парке едят крошки с протянутой ладони.
      Все кроссворды мои давно отгаданы. Телевизора в номере нет. Ответа на письмо нет, звонков нет. Нужно возвращаться в Москву.
 
      Не смотря на то, что у меня ничего не получилось в Варшаве, я чувствовал себя увереннее. Увереннее, благодаря приключениям, развернувшимся здесь и очень похожим на московские. Раньше я думал, поверит ли кто-то моим рассказам, теперь знаю – поверят, ведь этим занимаются и польские спецслужбы, значит, об этих методах должны знать любые другие.
      Это же заставило меня сомневаться, стоит ли выходить в Вильнюсе и просить политического убежища.
 
      Автобус идет в Россию. В основном едут дамочки – челночницы с мешками и сумками. Везут кучу женских туфель без коробок. С вьетнамского рынка. В Варшаве туфли стоят шестнадцать, а в
      Калининграде продают за двадцать шесть. Прямо перед российской таможней одна дамочка вручила мне пакет с туфлями, тротиловыми шашками для областной агентуры и попросила пронести.
 
      Переночевал в Калининграде и на следующий день поехал в Москву. В
      Вильнюсе стояли минут сорок. Сойти, или не сойти? Десять дней тому назад здесь вышел мой попутчик по купе. Слышал, как он говорил кому-то, что можно сойти без визы и заплатить за нее на месте.
      Вообще Литва красивая. Зеленая, лесная. Людей не много. Крестьяне на подводах, лошади, лошади.
      Решил день побыть в Москве, а на следующий взять билет до
      Калининграда и все-таки выйти в Вильнюсе.
      Сумку оставил в камере хранения на Белорусском вокзале – завтра опять сюда. В гостинице не хочу останавливаться, теперь для меня это дорого. Поеду в Крылатское.
      Приехал, отдохнул. Надо позвонить в последний раз своим, попрощаться. Звоню на Комсомольский. Никто не отвечает. В Кузьминки.
      Тоже. Почему отец не отвечает? Подождал, еще позвонил. Тишина. Лучше съездить. Приезжаю, у подъезда сидят три пенсионера. Знаю их с детства. Они рассказали, что отец мой умер два месяца назад. Слушаю, но ничего не говорю. Не верится. Где-нибудь прячется среди стукачей.
      Зашел в соседний дом к пенсионерке Наташе, попросил приютить меня на одну ночь. У нее две квартиры. Вторая в нашем доме, там живет ее младший сын, один живет. На это я и рассчитывал. Сына ее я знаю, тихий такой, однажды я восстанавливал ему винчестер. Наташа сказала, что ж ты к себе не идешь, позвони Сашке, ключи от квартиры у него. Я позвонил Сашке, мы встретились, и он передал мне ключи. Он рассказал, что отец умер, когда брился, сидя на табурете перед зеркалом в ванной. Последние полгода его опекали родственники. Отец жил в няниной комнате, а две другие сдавал иногородним. Квартиранты приносили ему водку и еду.
      Съездил на Белорусский за сумкой. Когда вернулся в Кузьминки, осмотрелся. постельных принадлежностей и подушек не нашел. Пришлось снова ехать в Крылатское. Переход на филевскую ветку делал на
      Киевской. Слева десятка три турникетов, рядом с ними лежит убитая бездомная собака. Вокруг головы лужа крови.
      На следующий день я проснулся и не поехал в Литву. Не буду спешить. Деньги у меня есть месяца два смогу прожить. Нужно только отложить на билет до Калининграда. Работники невидимого фронта меня пока не трогают. В Чечню точно не поеду. После первого дождя в горах упаду на скользком камне и опять сорву себе ногу. Дважды такое уже случалось, придется лежать пару недель. Где я там буду лежать?
      Жаль, что так быстро промотал деньги. Можно было бы оформить трудоустройство за рубежом. Прилетел бы в страну, а там – в первый же полицейский участок. Получу убежище. Что дальше? Как программист я не представляю интереса, отстал, вуз закончил не престижный, возраст сорок два. Видимо, придется делать что-то простое: подметать, разносить письма, мыть посуду. Денег на жизнь мне хватит.
      Машина мне не нужна. Лучше ездить в автобусе и иметь возможность свободно поглазеть, подумать. Интересно сколько времени буду отходить после потери родины. Привыкну когда-нибудь? Может лес поможет.
      Постепенно я пришел к мысли: остаться, хотя бы на полгода. Я не верю, что Няня и отец умерли. Не верю. И когда это кончится, хочу посмотреть им в глаза и послушать их. А кончиться это должно скоро, потому что оба они пожилые. Может быть, к новому году или к следующему лету. Только денег не хватит, нужно устроиться на работу.
      Поехал в Суздаль, чтобы найти там жилье и работу. Проработаю до нового года, а там посмотрим.
      В Суздале остановился в гостинице Ризоположенского монастыря.
      Номер дали тот же, что в первый раз. Попытался устроиться социальным работником в городе – носить продукты бабушкам, помогать по дому.
      Вакансии есть такие. Но платят мало, хватит оплатить только снимаемую комнату. Идея – в библиотеку. Нет. Но служащие посоветовали мне сходить в бюро по трудоустройству. Вышел из библиотеки и увидел табличку редакции городской газеты. Из дверей выходят три человека.
      – Не подскажете, как мне найти главного редактора?
      – Это я.
      – Я из Москвы, хочу предложить Вам свои услуги в качестве корреспондента. По образованию я технарь, но чувствую, что смогу.
      Редактор оставил товарищей и вернулся со мной в помещение. В комнате несколько старых столов, людей нет. Ни компьютеров, ни печатных машинок. Побеседовали. Редактор предложил мне работу корреспондентом с окладом в тысячу шестьсот рублей. Моя тема происшествия в городе. Я согласился и сказал, что оформлюсь, когда найду жилье. Поспрашивал бабушек, стоящих с овощами у гостиного двора, они посоветовали несколько адресов и сориентировали на 400 -
      450 рублей в месяц за комнату.
      Обошел полтора десятка домов на Васильевской, улице Ленина, улице
      Нетека и Слободской. Или нет владельца, или сдают учащимся художественной школы. На Слободской улице просят оплатить за полгода вперед – не рискнул. На Васильевской просят 500 рублей не в месяц, а в сутки. По пути зашел в бюро по трудоустройству. Ни души. На стене список вакансий. В окошко сказал тетеньке, что я программист. -
      Сейчас мы Вас устроим. И она дала мне адрес городской жилбытконторы,
      – Там нужен программист, 2500 рублей. Приходите после конторы, попробуем устроить Вас по совместительству в новую гостиницу, тоже программистом на три тысячи. В жилбытконторе меня сразу радостно принял начальник в своем кабинете. Он посмотрел мой диплом и паспорт, а потом передал меня бухгалтерше, чтобы я посмотрел, смогу ли справиться с задачей. Девушки забегали – москвич на работу устраивается. К ним из Владимира изредка приезжает программист, налаживает. Посмотрел программу – начала 90-х годов. Кларион или
      Фокс под ДОСом, сейчас уже не помню. Даже пакет для разработки есть в отдельном каталоге. Задача простая: из-за меняющихся требований нужно переделать формы для печати документов, еще какую-то мелочь.
      Уверенно сказал главбуху – справлюсь. Оставалось найти жилье. Когда выходил от бухгалтеров, столкнулся с начальником. Он не задал мне ни одного вопроса. Что произошло за эти несколько минут? Все его гостеприимство куда-то исчезло. Я начал говорить ему, что задача мне по силам, он даже не остановился, пробурчал что-то на ходу, боится глазами встречаться.
      В одной из продовольственных лавок продавщица сказала, что комнату можно получить в общежитии сельскохозяйственного техникума на улице
      Виноградова. Стоит 350 рублей в месяц. Пошел к директору техникума и написал заявление. Он сказал, что на счет комнаты будет известно через два дня. Пришлось вернуться в Москву и вновь приехать через два дня.
      Секретарша: – Директора нет, и не будет. Зашел в общежитие и сказал, что директор обещал комнату, а самого его нет. Дежурная проводила меня на второй этаж. Длинный пустой коридор. Дежурная попыталась открыть – ключ не вставляется. Принесла ключ от другой комнаты. К другой подходит. На входной двери, чуть ниже замочной скважины прибита фанера. Если на нее нажать, рука пролезет и откроет дверь изнутри. Хорошо, что не взял с собой сумку.
      В комнате стоят четыре койки с полосатыми матрацами, стол у окна и стул без спинки с жестким сиденьем. Пол покрыт пластиком. Под койками пыль и бумажки. Белье и подушку дежурная принесла. На потолке две люминесцентных лампы, как в поликлинике, горит одна.
      Другого освещения и электроприборов нет. Выключатель у двери. Чтобы выключить свет, нужно встать с кровати и идти к нему. Такое впечатление, что кроме меня никого нет на этаже. Туалет на этаже один. Коричневая дверь внутри закрывается на крючок. Ни каких надписей, догадаться можно по запаху. На входе две мойки с холодной водой. Дальше ряд кабинок без дверок. Туалетной бумаги нет. Вместо унитаза дырочка в полу, по бокам две огромные позиции для ног с пупырышками. Как будто протекторы космонавта… Заправлены планшеты, космические карты и штурман уточняет последний раз маршрут, давайте-ка ребята попляшем перед стартом, у нас еще в запасе четырнадцать минут. Я верю, друзья, караваны ракет помчат нас отсель от звезды до звезды. На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы.
      На верхнем этаже более благоустроено. Слышен веселый детский смех и визг. Детки бегают по коридору и катаются на трехколесных велосипедах. Здесь люди живут семьями и, похоже, давно. Туалет здесь чище.
      Утром начал новые поиски жилья. Наконец на Колхозной улице нашел комнату. Пристройка к дому. В доме живут молодая женщина с мальчиком и ее мама. Наконец-то, непьющие люди попались и цена нормальная – четыреста. Идти отсюда в центр Суздаля, где, предположительно буду работать, далековато. Красиво все-таки звучит: Суздаль. Хрусталь, селезень, мед и колокольный звон. По тропинкам напрямик – двадцать минут. Зимой тропинок не будет, значит нужно рассчитывать на сорок минут или более (по снегу).
      Осталось съездить в Москву за вещами. Поеду позднее, а пока еще поищу жилье. Может, найду ближе к центру. Днем пообедал в кафе, в турцентре. Вышел и сел на лавочку среди зеленых ив и кустов.