В Михайловском замке размещается какая-то городская организация.
Лишь часть помещений отдана под экспозицию. Замечательный макет замка со всеми рвами, мостиками и гренадерами у полосатых будок.
– Вы можете купить билет на музыкальное представление, которое состоится как раз сейчас, – говорит экскурсовод, – Вас оденут в камзол и букли. Под музыку Моцарта по комнатам замка за Вами будут бегать лейб-гвардейцы с лозунгами: 'Узурпатора к ответу!',
'Апоплексическим ударом по разгильдяйству и бюрократизму'.
Храм Спаса на крови. Большевики хранили здесь картошку. Перед войной решили взорвать – мешает проезду. В храм завезли динамит, но подорвать не успели – началась война. В храме нет фресок или икон, все сюжеты и лики набраны мозаикой.
Рядом квартира Пушкина на Мойке. Уютный тихий внутренний дворик.
Двухсотлетие поэта было в прошлом году. Работники музея еще живут этим, светятся.
Площадь Искусств – где есть еще такое имя. Русский музей. Есть двадцать минут до открытия. Скамейки свободны, но сесть на них нельзя, они все в каплях, величиной с горох. Дождя не было ни сегодня, ни вчера. Это роса. Кажется, этот портрет Екатерины уже видел в другом музее.
Литературное кафе на Невском навеяно историей. Когда-то здесь бывали идиот с Настасьей Филипповной, Андрей Болконский с Наташей
Ростовой: 'Волчица ты, тебя я презираю, к Птибурдукову ты уходишь от меня. Так вот к кому ты от меня уходишь. Волчица старая и мерзкая притом'. Здесь читал свои ноэли Пушкин, меланхолический Якушкин казалось молча обнажал цареубийственный кинжал. А знаменитые литературные щи? Старик Державин их отведал и в гроб, сходя, благословил.
На некоторых петербуржских набережных растут деревья. Вдоль чугунной ограды узкий тротуар – единственное место, где возможно бегают утром бегуны. Дома начала двадцатого века с уникальными фасадами, один другого краше. Засмотришься и упадешь в Мойку.
У всякого моста через малые реки или каналы по бокам четыре пристани с прогулочными катерами. У Аничкова моста причал, где стоит государственный катер. Билет здесь стоит сорок рублей, у частников – шестьдесят. На государственном катере строгая дисциплина, сидеть можно только в салоне, фотографировать через пыльное стекло.
Мальчишки с моста бросают петарды на крышу катера. С тетеньками делается как без чувств.
На маленький десятиместный катер можно сесть у Петропавловской крепости. Сильно качаясь на волнах, он переплывает Неву и идет по
Мойке или Фонтанке до Новой Голландии. Речной трамвайчик с Дворцовой набережной плавает по Неве до лавры и обратно. С Дворцовой набережной уходят трамвайчики до Петродворца. В три раза дороже и медленно, по сравнению с Ракетой в Кронштадт.
Некоторые станции метро совпадают по названию с московскими:
Фрунзенская, Маяковская, Пушкинская, Пролетарская. Реклама в вагонах висит лишь в местах, где у нас карта метрополитена, и вся в рамках одинакового размера. В Москве объявляют название следующей станции перед закрытием дверей и отправлением. А в Питере следующую станцию объявляют перед открытием дверей. Новые пассажиры могут лишь предполагать, куда едут. На весь вагон две, три схемы метро.
Указатели переходов и выходов висят часто только в конце и начале станции. Станции длинные, нужно пройти полкилометра, чтобы прочесть указатель. Неудобно приезжим. Петербуржцы не замечают этого. Они привыкли и делают пересадку автоматически. В метро многоразовые пластиковые карточки и тяжелые металлические жетоны. Если на карточку купить много поездок обойдется дешевле.
С пятисотрублевыми купюрами в пригородах Питера нечего делать.
Разменять их можно только в отделении сбербанка (в Питере сбербанк работает до девятнадцати, а не до двадцати часов, как в Москве).
После девятнадцати крупные купюры можно разменять в метро.
Очень вкусные пирожки в Гостином дворе. Они дороже уличных в два раза, но качество значительно лучше.
Невиданное дело – книжный на Невском работает до 22-х часов.
Побегать так и не удалось. Ежедневно возвращаюсь поздно вечером, а рано утром опять в поход.
Девять дней пролетели быстро. Вечерний поезд увозит меня в
Петрозаводск. Сумка стала тяжелее от полутора десятков буклетов.
Сфинксы, ростральные колонны, царь-плотник, Английская набережная, каналы, шпили и другие городские виды увожу на четырех фотопленках.
В шесть утра поезд пришел в Петрозаводск. Пасмурно. Оставил сумку в камере хранения, сел на троллейбус и поехал осматривать обе городские гостиницы. Снял номер и заплатил за два дня. В анкете в графе цель приезда написал 'шпионаж и контрреволюция'. Сразу на морской вокзал. Купил билет на Кижи и обратно.
Петрозаводск – столица Карелии. На экологическую карту Карелии тяжело смотреть. Коричневое пятно тянется вдоль мурманской железной дороги на десятки километров в стороны. Чистый Карельский перешеек, здесь нет промышленности.
Главная улица – Ленина, идет от вокзала к Онежскому озеру. С западной стороны вдоль нее тянется глубокий овраг, в котором расположен тракторный завод. Он настолько глубок, что трехэтажные заводские корпуса утоплены в нем по крышу. Похоже, дышать рабочим трудно.
Город зеленый. В красивом сквере памятник Марксу и Энгельсу.
Друзья сидят рядышком на кованной железной скамейке. Во фраках и цилиндрах.
Метеор заходит на Кижи и идет дальше, развозя жителей окрестных деревень. Вернуться в Петрозаводск можно на нем или через три часа на другом метеоре. Это оговаривается при покупке обратного билета в кассе порта. Соседка моя средних лет крестьянка с загоревшим лицом и морщинами на лбу. Разговорились. Она предложила на будущий год приехать к ней отдохнуть. Рассказывала, что зимой туристы ходят на
Кижи на лыжах по заснеженному льду. Бывает, обмораживают пальцы на ногах… Берега пропали, со всех сторон вода, как в море. Вторая или третья остановка Кижи. Этот островок длиной в километр и шириной двести метров, совсем плоский, чуть выступает над водой. Несколько редких ив, рябина с ярко-красными листьями, невысокая трава.
Деревянный храм обнесен забором, смотреть можно только снаружи.
Несколько деревянных изб и мельниц. Одного часа для осмотра вполне достаточно. Входной билет на территорию в два раза дороже, чем в
Эрмитаж или Петродворец. Для жителей Карелии вход бесплатный. У пристани несколько киосков. Один с 'пищей', другой с открытками. Все дороже в два – три раза, чем в Петрозаводске. Столики с мелочью из карельской березы. Отполированные кусочки размером с коробок стоят шестьдесят рублей. Все это рассчитано на туристов, приплывающих на лайнерах, они не заходят в Петрозаводск.
Между Москвой и Питером разница в температуре мало заметна. В
Петрозаводске эта разница ощутима, здесь градуса на четыре ниже.
Многие листья уже покраснели и пожелтели, в Москве пока зелено.
Улан-Удэ и Чита.
В конце января случилась вторая командировка. Вылетели из
Домодедово в десять вечера. Внизу горят огни Москвы и пригородов, потом темнота. Не хочется спать, читаю, посматриваю в иллюминатор.
Прошло два часа. За окном полная темнота. Только одинокое газовое пламя на месторождении.
На рассвете показался Улан-Удэ, столица Бурятии. Сделали круг над городом. Пол города занимают гаражи и промзоны. Улан-Удэ не крупный город, проживают триста тысяч. Мы прилетели вчетвером – два дяденьки и две тети. Поселились в гостинице – здании этажей в шестнадцать, окна на юг. Розовое Солнце каждое утро встает в тумане, стелящемся над поверхностью земли. Впереди сопка. Судя по карте, которую купил в Москве, она высотой 950 метров. Но этого никак не скажешь.
Все-таки я видел когда-то Ай-Петри и могу сравнить. Дело в том, что
Улан-Удэ стоит на плато, метров в 800 вот и получается, что сопки не высокие.
Что я знал раньше о Сибири? Уральские горы, Свердловск. Дальше:
Омск, Томск, Челябинск, Новосибирск, Иркутск, Красноярск, Чита. В какой последовательности – не знаю, какие города до Байкала, какие после – тоже не знаю. Знаю, что на Амуре Хабаровск и
Комсомольск-на-Амуре, а внизу – Владивосток. На Камчатке -
Петропавловск.
Каждый день светит солнце. Никаких облаков, никаких осадков.
Среднегодовая норма осадков – 300 мм, как на южных курортах. Под ногами тонкий слой снега. Он выпал месяц, полтора назад и с тех пор превратился в порошок, постоянно перетираемый пешеходами. Мелкая копоть от городской теплоцентрали покрывает снег и потому он серый.
Ночью температура 35-40 ниже нуля, днем, когда солнце в зените – 15 градусов. На лицах буряток и бурятов улыбки, а на щеках морозный румянец. От щедрого солнца. Большинство горожан носят дорогие меховые шапки. Это престижно и необходимо в сильные морозы.
Буряты двух типов. У одних – плоское лицо и тонкий заостренный нос
– они напоминают монголов. У других – круглые большие щеки, и нос пуговкой – они ближе к эвенкам, якутам.
Утром бегаю вдоль берега Селенги. Первая пробежка не удалась.
Километр пробежал и лицо как помидор от сырого и холодного встречного ветра. А в следующие разы было не ветрено, бегал стандартные семь километров. Чтобы не замерзнуть одеваю под куртку две майки, шерстяную безрукавку, сорочку с длинным рукавом и свитер, трое трусиков, на ноге два носка.
Красивый вид на сопки противоположного берега Селенги. Когда сбегаю с занесенных снегом дорожек на голый асфальт, кроссовки стучат как башмаки у Буратино – 35 мороза. Горячей воды в номере нет и во всей гостинице тоже. Хорошо, что привык к холодной.
На центральной площади стоит группа скульптур из прозрачного льда.
В магазинах сувениров поделки из склеенных гладких камешков, куклы в национальной одежде. Главная примета продовольственных магазинов – кедровый орех, в скорлупе и очищенный. В двух местах можно купить морковь и капусту, разнообразия фруктов и овощей, как в Москве нет.
В редких кафе в меню манты, чай, кофе. Мы питались в столовой административного здания, где расположено представительство или в ресторане при гостинице. Там такой полумрак – вилку плохо видно. Во всем зале заняты два, три столика.
В городе есть сверкающий супермаркет, который напоминает Москву, в нем можно купить апельсины, мед, варенье и другие стратегические продукты. Заборов в городе нет ни у школ, ни у университета, ни у других зданий.
В одном продовольственном магазине продавцы с марлевыми повязками.
Наверное, против гриппа.
Через неделю мы поехали поездом в Читу. До Читы от Улан-Удэ тысяча километров. К сожалению, ехали ночью, совсем ничего не видно. В коридоре висит расписание движения поезда. Читаю названия населенных пунктов: Сковородино, Ерофей Павлович. В Читу прибыли в три часа ночи. Стоим на перроне, никто не встречает. Через полчаса начал пробирать сорокаградусный морозец. Наконец появились встречающие.
Отвезли в гостиницу – двухэтажный домик на юго-восточной окраине. Мы здесь одни в качестве постояльцев. Обслуживающий персонал – две девушки и тяжелая тетя. В номере кровать, стул и тумбочка. Тяжелое стопроцентно синтетическое одеяло. Даже прикасаться неприятно. Ночью оно сползает и сбивается в ком. Освещение только верхнее, бра или настольных ламп нет. Перед сном полчаса читаю 'Американскую трагедию'. Бедный Гриффитс, как ему не скушно так жить? Чтобы потушить свет, приходится вылезать из согретой постели и, смяв задники ботинок или кроссовок, идти через всю комнату к выключателю.
Тапочек не взял. В гостинице есть кухня с большим столом и телевизором, холодильник и плита, есть душ.
В Чите живет порядка трехсот тысяч. Преимущественно русские. Лица необычные. Таких просто нет в европейской России. И никто не догадывается, что такие бывают. В Москве если не слышать речь, трудно догадаться кто перед тобой – москвич или лондонец, американец или петербуржец, киевлянин или парижанин. Все они однообразно похожи друг на друга лицами и одеждой. Про Читу этого не скажешь. Из России сюда не едут, заработать здесь невозможно. И из Читы выехать тяжело при низких заработках. Поэтому они не смешиваются с другими.
Красивые лица, как будто попал в прошлый век.
Чита лежит на плато 800-900 метров над уровнем моря. С севера и юга город опоясан параллельными горными грядами. Главная магистраль
– улица Ленина – шесть остановок на троллейбусе от начала до конца города. В центре сталинские и дореволюционные дома. Книжный магазин единственный, классика очень слабо представлена. Интересно, как здесь обстоят дела с библиотеками. Пожалуй, такой книжной коллекции, как у меня в Чите ни у кого нет. Ведь это страшно и надежды нет, несчастные люди. Удалось купить книжку по истории края. Оказывается, после изгнания Колчака здесь года три была Дальневосточная республика, протяженностью до океана и включавшая часть Камчатки. И совсем не советская, большинство в парламенте – меньшевики. Открытки с видами Читы изданы двадцать лет назад, других нет. В Улан-Удэ повезло больше, там купил отличный альбом.
В выходной прогуливаемся по улице Ленина. Долго не походишь, прячемся от мороза в магазин. Ресторан дома офицеров. Наши женщины боятся заходить – вдруг высокие цены, неудобно будет уйти. Почему неудобно? Надо только вспомнить вслух: 'Мать честная, я ж зам по кадрам не позвонил' и вперед. Да, обед действительно дороговат – сто двадцать рублей. Что же это такая за непонятная страна, где офицеры столько платят за обед?
Гуляли по городу и зашли в соевое кафе. Соевый творог, соевое мороженое, соевая отбивная.
В будни мы едим в служебной столовой. В здании, где расположено представительство. Оно здесь не одно, много других учреждений. А здешняя столовая похожа на цеховую. Кормят сносно. Популярен салат из филе кальмара.
На окраине Читы китайский вещевой рынок. Дешевые кожаные куртки и пальто. Покупателей кот наплакал. Все продавцы – китайцы. Впервые вижу китайцев.
Специализированный кондитерский магазин 'Столичные конфеты'. Купил двести граммов шоколадных. Попробовал, невкусные. Проходил мимо бездомного и отдал ему. Интересно, где он ночует? Днем пятнадцать, а ночью под сорок мороза.
Карту Читы купил еще в Москве. Теперь выбираю по ней маршрут для бега. Сначала прошел пешком. А следующим утром побежал по улицам, освещенным фонарями, мимо спешащих на работу горожан. Заканчивается маршрут бульваром, который постепенно идет в гору и танком Т-34.
Прибегаю в гостиницу, когда начинает светать. Раздеваюсь – ноги ярко красные от колен до трусиков.
На ужин Марина принесла коврижку и угостила народ. Мне так понравилось, что разузнал, где она ее купила. В этот же день пошел искать магазин. В Москве такую коврижку не делают. Ни в сказке сказать, ни пером описать. Прошел пешком через всю Читу. Нашел и купил большой вкусный кусок. Выхожу из магазина, на улице лоток с зефиром от Ударницы. Приятная неожиданность. Впереди в очереди стоит мужчина средних лет. Покупает две зефирины. С улыбкой поворачивается ко мне: – Попробовать что ли? Я как-то не обратил внимания на него и не задумался тогда, что у него на большее нет денег. А мне никакого труда не составило бы подарить ему десяток зефирин.
В городе раздолье фруктовых и овощных магазинов, в отличие от
Улан-Удэ. Цены на апельсины и зефир московские, а зарплаты у читинцев меньше, чем у нас.
Несколько китайских кафе и ресторанов. В один нас сводили в знак приезда. В окрестностях Читы бьют минеральные источники и поэтому на столе в ресторане фирменная вода с сильным привкусом железа.
Приемка системы – крупное событие для города. Пришли представители местной прессы, телевидения, высокие чиновники. В комнате стоит несколько мониторов. На каждом своя картинка, показывающая какую-нибудь функцию системы. На моем мониторе форма в виде анкеты – стандартный бланк с данными на туриста, въезжающего в страну. Если ко мне подойдут, я должен показать, как отсекается нежелательный для въезда человек. В системе существует список таких людей. Среди них, например, Матиас Руст, который ни за что обидел мудрое руководство страны, усевшись на Красной площади, террорист Бен Ладен. Но это все приевшиеся фамилии, и потому я вписал на своем мониторе: Фридрих
Иероним фон Мюнхгаузен. Тоже подозрительная личность. Если бы Вы знали, как он врет. В вечерних новостях по телевизору мелькнул мой монитор, но всего на пару секунд.
Через два дня после нашего приезда в Читу из Москвы прилетели и присоединились к нам пяток человек из института, МИДа и КГБ.
Читинский глава представительства спокойный человек, как будто не подхалим, а разделил нашу группу на начальников и всякую чепуху. Ни в одном из представительств такого не было. Нас всегда группой кормили, и культурная программа была для всех общая. А в Чите после приемки глава увез трех наших старших в ресторан. А чепуха пошла в китайское кафе. Заказали четыре кастрюли еды. Китайская пища весьма острая. Все фибры души стали делить шкуру неубитого медведя. В глубинах живота идет эвакуация: двигают мебель, перегоняют скот.
Сходили в деревянный православный храм, построенный декабристами.
По периметру он окружен пятиэтажками. Не действующий, внутри экспозиция. Среди прочих документов листы ведомости на заработную плату. Список фамилий и напротив '1 рубль 20 копеек'. Это зарплата каторжника за месяц. Их жены княгини и графини ехали из Петербурга в
Сибирь и везли с собой десятки тысяч рублей. По приезде деньги приходилось сдавать администратору, во избежание грабежа. На всем долгом пути их встречал только чум с тунгусом, который на обед мог предложить лишь сырое мясо.
Перед отъездом нас повезли на минеральный источник в горах.
Километрах в тридцати от Читы. На всем пути встретилась одна автобусная остановка – жердь с табличкой, проехали две машины.
Населенных пунктов нет. На заднем сиденье машины стоят разнокалиберные плохо отмытые стаканы в ящике из-под пылесоса, гремят на колдобинах. Приехали. Из дыры в горе течет вода с пузырьками. Вокруг все обледенело. Кто-то помог нам зачерпнуть воду в стаканы. Пока говорили воду затянула корка льда. В гостинице, те, кто выпил ее, жаловались на желудок. Рядом с источником стоит деревце, увешанное истрепанными ветром и выгоревшими от солнца платочками. По веткам прыгают две незнакомые европейцу птички.
Вытянул руку – попрыгушка села на ладонь. Наскреб в кармане крошек от зефира – жует. Сфотографировал сосну. Поставил трехкратное увеличение и выбрал часть ствола, где кора золотистая. На обратном пути нарвали багульника. В Москве он выпустил листочки.
Мы не сразу полетели в Москву, а вернулись поездом в Улан-Удэ. В первый свой приезд туда мы настраивали систему и обучали системного администратора. А теперь будет приемка.
Едем днем. На этот раз можно рассмотреть местность. Поезд идет по степи. На сопках вдалеке сосновый бор. Ближе к нам деревни из нескольких черных изб. Насыпь приподнята и потому из поезда хорошо видны дворы. Избы почернели от времени. Рядом с некоторыми избами стоит такой же черный сарай. Не видно никакой утвари. Не видно людей. Заборы из длинных горизонтальных жердей. Никаких магазинчиков, административных зданий, дорог, фонарей.
В Улан-Удэ пробыли еще три дня. Поселились в другой гостинице, в два раза дороже и более престижной. Горячая вода, холодильники с набором вин и напитков. Вечером звонит телефон, вкрадчивый девичий голос предлагает провести ночь с девушкой. В прошлой гостинице тоже звонили.
Приемка. Пресса и телевидение, как и в Чите. Смотрим себя в городских новостях. После приемки банкет в общем кругу. Поездка в краеведческий музей под открытым небом и в буддийский храм – дацан.
На улице тридцать пять мороза, а в открытых вольерах стоят изюбр, верблюд. Раньше верблюд ассоциировался у меня только с жарой и пустыней. В музее представлен быт казаков и якутов. Казачья деревня вытянута вдоль дороги. Поставить дом позади другого было невозможно.
Окна узкие, расположены на уровне второго этажа. Более поздние избы похожи на российские. Бревно обычное. Бревна с метром в диаметре можно увидеть лишь в фильме 'Девушка с характером'. Чумы якутов покрыты древесной корой. Как тут можно жить зимой? Жена обязательно порвет колготки.
Дацан стоит одиноко. Куда ни посмотри вокруг – сопки. В дацане две двери, в одну входят, в другую выходят. Внутри яркое разнообразие цветов. Скульптура Будды с дарами прихожан, статуэтки, портрет Далай
Ламы. Пахнет благовониями. Молодые монахи с бритыми головами в розовых халатах негромко беседуют с посетителями. Внутри храма киоск с буддийской литературой, колокольчиками, разной мелочью.
В Москву вылетели в 11 часов по местному времени. Разница с
Москвой пять часов. Ту-154 вместительнее ТУ-134 и в салоне тише.
Самолет еще набирал заданную высоту, когда под нами появился Байкал.
Летом его не увидеть так отчетливо, как зимой. Зимой это вытянутое белое пятно, окаймленное хвойными лесами. Виден остров Ольхон и часть Байкала за ним. Погода солнечная, видимость прекрасная километров на четыреста в сторону. Вот внизу большое водохранилище, рядом город. Это Красноярск или Абакан. Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги…
Восточная Пруссия и Польша.
В начале июля я взял отпуск и поехал в Калининград. Мне хочется побывать в Светлогорске, Зеленоградске, о которых узнал в Интернете.
И на Куршской косе. Купил карту, а больше информации о Калининграде никакой, в отличие от прошлогоднего путешествия в Питер и
Петрозаводск. Знаю только, что в области проживает полтора миллиона, из них полмиллиона в Калининграде. В Интернете нашел лишь адреса пансионатов и домов отдыха, расположенных по балтийскому побережью от Отрадного (западное предместье Светлогорска), до поселка
Рыбачьего на Куршской косе. Думаю остановиться в Калининграде, в гостинице на сутки, чтобы спокойно сделать вылазку на побережье и найти жилье. Специально выбрал поезд так, чтобы приехать утром. Но наш поезд отправился с Белорусского с опозданием на четыре часа.
Значит, приедем днем, беспокоюсь, хватит ли мне времени.
Соседи по вагону две подружки и дяденька. Подружки едут в
Калининград в гости, а дяденька – калининградец. Он сказал, что у них трудно с гостиницами. Ну, вот, думаю, это тебе не Питер. Как приехали, оставил сумку в камере хранения и сразу удачно купил брошюру с достопримечательностями, картой города и телефонами гостиниц. Позвонил в одну – мест нет. В другую – есть. Снял номер на сутки, перенес вещи и сразу поехал в Светлогорск, поискать жилье в пансионате, доме отдыха, или снять комнату.
Еду на электричке. Зона стоит здесь два рубля (в Москве рубль шестьдесят). Какая прелесть вокруг. На всем пути почти нет населенных пунктов, куда ни глянь – поля. Некоторые культивируются, на других густая трава выше колена. Поля не гладкие, то идут вверх, то прячутся за невысокими холмами. В полукилометре тянутся два ряда старых деревьев, между ними проезжают редкие автомобили, это автомобильная дорога в Светлогорск.
В Светлогорске обошел почти все записанные в блокнот пансионаты и дома отдыха. Мест или нет, или есть четырехместные номера, или стоимостью от 30$ за сутки. На это я пойтить не могу. Я рассчитывал платить не более чем двести рублей за сутки (примерно 7$). Спрашиваю у прохожих, не сдают ли комнату. Один посоветовал обратиться в пятиэтажку неподалеку на третий этаж. Да, действительно. Хозяин просит двести пятьдесят. Осмотрел. Прокурена. Всю комнату занимает кровать с малиновым покрывалом, стенка с посудой. Шторы тоже сексуальные. В общем, половая атмосфера. Сказал, что подумаю. Если больше не найду – придется жить здесь.
В немецких домиках с оранжевой черепичной крышей пахнет сыростью.
Здесь тоже мест нет. Часа через три, наконец, нашел. В трехэтажном доме. Хозяйка сдала комнату за двести рублей. Заплатил за пять дней вперед. Остановлюсь пока здесь, а потом подыщу что-нибудь лучшее.
Вечером вернулся в Калининград, и следующий день посвятил ему. Раз уж номер в гостинице за мной до шестнадцати часов, нужно воспользоваться случаем. Утро выдалось пасмурным. Такого дождя еще не видел. Капли как пыль, не падают, а порхают по ветру. Сходил в музей янтаря, еще какой-то музей в башне городских ворот и съездил на городской рынок. В городском путеводителе мало достопримечательностей. Во время английской бомбардировки 1944 года погибло 80 – 90% зданий Кенигсберга. Англичане мстили немцам за бомбежку Лондона. В городе есть необычные улицы: в одну сторону машины едут по булыжнику, в другую – по асфальту. На месте асфальта когда-то стояли дома с черепичной крышей. До середины 50-х годов
Кенигсберг лежал в руинах и грудах кирпича, который постепенно развозили в железнодорожных составах по всей стране для восстановления народного хозяйства. Кенигсберг стал Калининградом в сорок шестом, после смерти всесоюзного старосты Михал Иваныча
Калинина, который не успел сознаться, что шпионил на Японию. Все населенные пункты области переименованы. Нет Прейсиш-Эйлау,
Тильзита, Пилау, Кенигсберга.
В городском зоопарке жирафы, слоны, несколько тигров, леопард, львы, пони, птицы. Гориллы тихо вяжут свитера. Хищники часто голодны. По вторникам и четвергам у них день открытых дверей.
Квартира, где я поселился, убогая. Хозяева перебиваются случайными заработками, сдачей жилья и пенсией. В моей комнате раньше жила дочь хозяйки с маленькой девочкой. Теперь они спят где-то у знакомых. На кухне грязно. В ванной грязно. Из душа половина воды течет на голову, другая выливается через дырки в душевом шланге.
Светлогорск стоит на высоком берегу. К песчаному пляжу можно спуститься по лестнице, по спуску-серпантину, на лифте военного санатория и на фуникулере. Город зеленый и уютный. Иногда от одной группы домов до другой идешь по лесной тропе. В городе есть и лиственные породы и сосна. Есть необычные (для России) клены с вытянутым листом, длина к ширине относится как 3:1.
Светлогорск делится на две части – северную и южную, между которыми лежит сосновый лес и озеро. Песчаные дорожки в лесу усыпаны иглой и шишками. Вдоль дороги на широких листьях растений сидят медленные слизни размером с палец.
Песок на берегу моря не такой, как в Юрмале. Крупнее, и много ярко блестящих песчинок.
Вдоль пляжа на сваях приподнята широкая площадка, длиной в километр, она называется променад. Утром бегаю здесь. Каждое утро вдоль берега с запада непрерывно дует ветер. Такой сильный, что если бегу навстречу, сгибаюсь в поясе. Променад я вскоре забросил и стал бегать по песку на восток. Бежать лучше всего у самой воды. Здесь песок сырой и плотный. Но за волной тоже нужно смотреть, иначе зальет кроссовки. Два шага в сторону – песок сухой. Бежать по нему трудно. Бег и ходьба получаются с одной скоростью. Береговая линия извилистая. У воды берег имеет некоторый наклон. И потому при беге одна нога выше другой сантиметров на десять. Бегаю за выступающий на востоке мыс, по времени получается час.
После пробежки окунаюсь в море. Купаться не хочется – от воды пахнет. В море сбрасываются неочищенные воды. Вдоль берега патрулируют десятки чаек. Рыбы для них предостаточно. У рыбы тоже есть корм. Все живое кормится вокруг неочищенных сбросов. Источников загрязнения здесь не видно, а в Отрадном, например, западнее
Светлогорска, серые канализационные ручейки открыто стекают с холмов в море.
Днем на променаде людно. Если сесть на скамейку, поблизости возникнет дяденька лет тридцати с выводком пятнадцатилетних девочек.
Дяденька разговаривает сам с собой, как бы отвечая на вопросы, которые никто не задает: – Одна штука, да одна штука за ночь. А что, это нормально…
В мои планы входит посетить Куршскую косу, Зеленоградск, поселок
Янтарный, Балтийск, Польшу и увезти сундук янтаря.
Хочется добежать до Пионерска, городка восточнее Светлогорска, но путь к нему преграждает груда, как попало брошенных на берегу бетонных блоков. Если от Светлогорска до мыса встречаются редкие спуски от домов отдыха и пионерлагерей, то здесь берег пустой. На нем после шторма можно найти янтарь. Он запутывается в выброшенных волной водорослях. Мелкий, конечно. Но все-таки свой.
Пробовал искать янтарь на Светлогорском пляже, ничего. Случайно нашел янтарное сердечко с иголкой. Девушка потеряла, когда купалась.
Поблизости бродит пара девчонок, согнулись в поясе и смотрят под ноги. – Нашли, что-нибудь?, – спрашиваю. Показывают мне свой улов. А я им янтарное сердечко. – Да, ладно, – говорит одна и улыбается.
Бегать на запад, в сторону Отрадного невозможно. Километра через два волна вплотную подступает к горе, пляжа нет.
Поехал в Янтарное. В этом поселке добывают 95% мировых запасов янтаря. Автобус идет по узким Прусским дорогам. Вдоль дороги по бокам стоят многолетние деревья. Они посажены немцами, в те времена, когда ездили в пролетках и на телегах. На каждом дереве нанесена белая полоска. Ночью она отражает свет фар и не дает водителю врезаться. Промелькнул отдельно стоящий невзрачный сарай. Я почему-то обернулся. К сараю от главной дороги ведет дорожка, мощеная булыжником. Шириной в одно транспортное средство. Булыжник заканчивается точно у ворот. В России мощеных дорог к сараю не встретишь. Значит и под асфальтом, по которому мы едем тоже булыжник.
В Янтарном краеведческий музей. Я единственный его посетитель.
Восемнадцатилетняя девочка-экскурсовод рассказывает мне интересные вещи. В 1946 году немцев, оставшихся в Восточной Пруссии, стали депортировать в Германию. Дали на сборы несколько часов.
Правительство разрешило брать с собой небольшой мешок, килограммов в пятьдесят. Из России и Украины приехали новые поселенцы. Они селились в немецких домах. Годы спустя, роя яму для нового туалета, новые жильцы натыкались на упакованную посуду, другую утварь, семейные реликвии. Немцы не могут расколоть или уничтожить нажитое.
Часть этих вещей в музее, тут же немецкие каски, автоматы.
