Кортни (№4) - Пылающий берег

Анна волновалась, а перед ней разворачивалась драма: ветер, пересекавший широкие просторы Атлантического океана свободно и нестесненно, встретил неожиданную преграду в виде большой горы и, как необъезженная лошадь, впервые почувствовавшая удила, подался назад и забился в чудовищном раздражении.

На широкой плоской вершине горы густое белое облако расцвело и стало, выкипая, переливаться через отвесный край медленным, вязко-студенистым потоком вниз по голым скалам. Вокруг раздались изумленные восклицания, но Анной владело лишь непереносимое желание почувствовать под ногами землю и повернуть свои стопы назад, на север, чтобы начать поиски.

Теперь обозленный ветер, слетевший со скал, снова направился на море и вздыбил его спокойную голубую поверхность, сначала придав ей мрачный цвет оружейного металла, а затем доведя до неистовства и покрыв пятнами пены. Когда «Инфлексибл» вышел из-под прикрытия горы и вступил в узкий проход между Столовой бухтой и островом Робен, юго-восточный ветер ударил по нему, словно молот, и даже такой корабль был вынужден продемонстрировать почтение и накрениться под его мощью.

В истории парусного мореплавания большим кораблям не раз удавалось подходить на такое же близкое расстояние к горе, но лишь для того чтобы их, с приведенными в беспорядок снастями, сдувало обратно в океан, после они еще многие дни или даже недели не видели земли. Но «Инфлексибл», раз продемонстрировав свою силу, прошел через ворота в бетонном молу и сдался только притязаниям суетливых паровых буксирчиков, которые заспешили ему навстречу. Как возлюбленный, корабль поцеловал причал, и толпа, выстроившаяся на пристани, замахала, глядя вверх, на палубы. При этом женщины сражались со взбунтовавшимися юбками, мужчины прижимали шляпы к головам, а звуки мелодии, которую играл военно-морской оркестр, разместившийся в передней части главной палубы крейсера, становились то громче, то тише. Порывы ветра придавали песне «Правь, Британия»[124] необычный ритм.

Как только были спущены трапы, по ним поспешила группа людей — служащие гавани, одетые в белую тропическую форму, украшенную золоченым шнуром, и военно-морские офицеры вместе с несколькими явно важными гражданскими лицами.

Теперь, помимо своей воли, Анна почувствовала легкий интерес и стала внимательно рассматривать белые городские здания, разбросанные вдоль всего подножия высоких серых скал.

— Африка, — пробормотала она. — Ну, и из-за чего было так суетиться? Интересно, а что бы Сантен…

При мысли о девушке все остальное было изгнано из помыслов; Анна еще смотрела на берег, но уже ничего не видела и не слышала, пока легкое прикосновение к плечу не вернуло ее в настоящее.

Один из гардемаринов, молодой и зеленый, как школьник, даже в своей ладной тропической форме, робко отдал ей честь.

— В офицерской кают-компании вас ждет посетитель, мэ-эм.

Когда стало ясно, что она его не поняла, он жестом попросил следовать за ним.

У двери кают-компании гардемарин посторонился и пропустил Анну. Она стояла у входа и мрачно-подозрительно осматривалась, держа обеими руками впереди себя саквояж. Посетители и офицеры корабля уже вовсю отдавали должное запасам джина и тоника, когда флаг-адъютант крейсера увидел ее.

— А, ну вот, наконец-то. Это та самая женщина, — он отозвал в сторону одного из гражданских и подвел его, чтобы познакомить.

Анна тщательно оглядела его. По-мальчишески строен, одет в серый, цвета голубиных перьев, костюм-тройку великолепного покроя из дорогого материала.

— Мевру Сток? — спросил как-то застенчиво, и Анна с удивлением сообразила, что он не только не мальчик, но, вероятно, лет на двадцать ее старше.

— Анна Сток? — Его волосы, поредев, обнажили две глубоких залысины с обеих сторон гладкого академического лба, но их длинным прядям было позволено спускаться на шею и плечи. )

«Вот где бы поработать ножницами», — подумала Анна и сказала:

— Ja[125], я — Анна Сток.

Он продолжил на африкаанс, который был ей понятен:

— Приятная встреча… aangename kermis… Я — полковник Гаррик Кортни, но я опечален, как, видимо, и вы, той страшной потерей, которую мы испытали.

Несколько минут Анна не понимала, о чем идет речь. Вместо того чтобы прислушиваться, она рассматривала его еще внимательнее и теперь увидела, что нестриженые волосы осыпали одно плечо дорогого костюма хлопьями белой перхоти. На жилете не хватало пуговицы, на ее месте болталась нитка. На шелковом галстуке жирное пятно, а носок ботинка поцарапан.

«Холостяк». Несмотря на умные глаза, чувственный нежный рот, в нем было что-то детское, беззащитное, и Анна почувствовала, как в ней зашевелился материнский инстинкт.

Он сделал шаг, приблизился к ней, и это неуклюжее движение напомнило Анне о том, как генерал Кортни рассказывал им с Сантен о несчастном случае на охоте.

— Вслед за гибелью в бою моего единственного сына, — Гаррик понизил голос, и выражения его глаз оказалось достаточно, чтобы сдержанно-осторожная манера Анны смягчилась, — еще и эта новая, почти невыносимая потеря. Я потерял не только сына, но и дочь, и внука, даже не успев увидеть их.

Только теперь Анна наконец поняла, о чем он говорит, и ее лицо стало таким красным от ярости, что Гарри инстинктивно отшатнулся.

— Никогда больше не произносите этого! — Она шла на пятившегося Гарри, их носы почти касались друг друга. — Не вздумайте когда-нибудь сказать так снова!

— Мадам, — Гарри запинался, — извините, я не понимаю… я обидел вас?

— Сантен не умерла, больше никогда не смейте говорить так, словно ее нет в живых! Вы меня поняли?

— Вы хотите сказать, что жена Майкла жива?

— Да, Сантен жива! Конечно, жива.

— Где же она?

Радость неуверенно занималась в поблекших голубых глазах Гарри.

— Вот именно это нам и предстоит выяснить, — твердо сказала ему Анна. — Нам нужно ее найти… нам с вами.

Гарри Кортни поселился в номере отеля Маунт Нельсон, над самым центром Кейптауна.

Для джентльмена-путешественника, посетившего мыс Доброй Надежды, конечно, не было иного по-настоящему достойного места, где он мог бы остановиться. Книга регистрации постояльцев читалась, словно список почетных гостей: государственные деятели и путешественники-исследователи, алмазные магнаты и охотники на крупную дичь, храбрые солдаты и блистательные пэры Англии, князья и адмиралы, — все они превращали отель в свой временный дом.

Братья Кортни, Гарри и Шон, всегда останавливались в одном и том же люксе в угловой части верхнего этажа. С одной стороны оттуда открывался вид на парк, разбитый еще губернаторами голландской Ост-Индской компании[126], и воды столовой бухты, вплоть до затянутых дымкой голубых гор на горизонте. С другой — серые скалистые неприступные горы находились от окон так близко, что закрывали половину неба.

Эти легендарные виды не отвлекли Анну ни на минуту. Она быстро окинула взглядом гостиную, положила саквояж на стол в середине комнаты и порылась в сумке. Вытащив серебряную рамку с фотографией, показала Гарри, который в нерешительности стоял у нее за спиной.

— Боже милосердный… это же Майкл… — Он взял рамку из рук Анны и стал жадно вглядываться в фотографию двадцать первой эскадрильи, сделанную всего лишь несколько месяцев тому назад. — Так трудно поверить… — Умолк и проглотил ком в горле, прежде чем продолжить. — Пожалуйста, вы не разрешили бы мне снять копию для себя?

Анна кивнула, и Гарри переключил свое внимание на две фотографии на второй стороне рамки.

— Это Сантен? — Он произнес имя на английский манер.

— Ее мать. — Анна дотронулась до другой фотографии. — Вот Сантен. — Она поправила произношение.

— Они очень похожи, — Гарри повернул фотографию к свету. — Мать красивее, но дочь — Сантен — явно обладает более сильным характером.

Анна снова кивнула.

— Теперь вы знаете, почему она не могла умереть, она не из тех, кто легко сдается. — Ее манера стала резкой. — Но мы теряем время. Нам нужна карта.

Через десять минут после звонка Гарри в дверь постучал портье гостиницы, и они развернули принесенную им карту перед собой.

— Я в этих вещах не разбираюсь. Покажите мне, где был торпедирован корабль?

Гарри узнал про это место от штурмана крейсера «Инфлексибл» и пометил его для Анны.

— Вы видите? Это же всего в нескольких сантиметрах от земли! — И она провела пальцем по очертаниям Африки. — Так близко, очень близко…

— Здесь сто миль… даже больше, наверное.

— Вы всегда такой нерешительный? — оборвала его Анна. — Мне говорили, что течение поворачивает к суше и что ветер тоже сильно дует к земле — так или иначе, я хорошо знаю мою маленькую девочку.

— Скорость течения — четыре узла, а ветер… — Гарри сделал быстрый подсчет. — Это возможно. Но на это ушло бы много дней.

Гарри уже начинал получать удовольствие. Ему нравилась абсолютная уверенность этой женщины. Всю свою жизнь он был жертвой собственных сомнений и нерешительности; не мог вспомнить ни единого случая, когда был бы так же уверен в чем-то одном, как она, казалось, уверена во всем.

— Итак, если ветер и вода помогали ей, то где она вышла на берег? — требовала ответа Анна. — Покажите мне.

Гарри карандашом нанес на карту свои расчеты.

— Я бы сказал… приблизительно здесь!

— А! — Анна поставила толстый мощный палец на карту и улыбнулась. Улыбаясь, стала меньше похожа на Чаку, здоровенного свирепого мастифа Гарри, и он улыбнулся вместе с ней. — Ах вот как! Вы знаете это место?

— Ну, кое-что о нем знаю. Я был там с Ботой и Смэтсом в 1914 году в качестве специального корреспондента газеты «Таймс». Мы высадились здесь, в Уолфиш-Бей, Заливе китов.

— Хорошо! Хорошо! — Анна оборвала его. — Так что проблемы здесь нет. Мы отправимся туда и найдем Сантен, да? Когда мы можем ехать, завтра?

— Все не так-то просто. — Гарри был застигнут врасплох. — Понимаете, это одна из самых суровых пустынь в мире.

Улыбка Анны исчезла.

— Вечно вы находите проблемы. Вы, видно, предпочитаете разговоры делу, а пока вы разговариваете, что происходит с Сантен, а?! Мы должны срочно ехать!

Гарри смотрел на нее с трепетом. Казалось, она уже изучила его до тонкостей. Поняла, что он — мечтатель и романтик, скорее согласный жить в созданном им воображаемом мире жизнью героев своих творений, нежели в реальном жестком мире, который так пугал.

— Времени на ваши разговоры больше не осталось. Нам надо действовать. Во-первых, мы составим список того, что нам нужно предпринять — и все это выполним. А теперь начинайте. Что у нас на первом месте?

Никто никогда так не разговаривал с Гарри, по крайней мере, с детства. При его военном звании и кресте Виктории[127], унаследованном богатстве, научных работах по истории и репутации философа общество относилось к нему с тем уважением, какого заслуживает мудрец. Он же знал, что по-настоящему не соответствует этому, и еще больше уходил в воображаемый мир.

— Пока вы составляете список, снимите жилет.

— Мадам?

— Я не мадам, я Анна. А теперь дайте мне ваш жилет — там недостает пуговицы.

Он тихо повиновался.

— Первым делом, — Гарри писал на листе гостиничной бумаги, — надо дать телеграмму военному губернатору в Виндхук. Нам понадобятся разрешения и пропуска, это все закрытая военная территория. Нам понадобится и его содействие, чтобы договориться о местах, где мы будем пополнять запасы провизии и воды.

Теперь, когда Гарри подтолкнули к активным действиям, он работал быстро. Анна сидела напротив, пришивая пуговицу сильными умелыми пальцами.

— Какой провизии? Вам понадобится для этого другой список.

— Конечно… — Гарри потянул к себе новый лист.

— Вот! Готово! — Анна откусила нитку и вернула жилет. — Можете его теперь надеть.

— Да, меврау, — смиренно сказал Гарри и не смог вспомнить, когда ему в последний раз было так хорошо.

Уже после полуночи он вышел на балкончик своей спальни в халате, чтобы перед сном вдохнуть ночного воздуха, и, когда вспоминал события прошедшего дня, жизнерадостное ощущение здоровья и благополучия не покидало его…

Вдвоем с Анной они проделали огромную работу. Уже получили ответ из Виндхука от военного губернатора. Как и всегда, имя Кортни распахнуло двери для искреннего сотрудничества. Были забронированы места на пассажирский поезд, который уходит завтра во второй половине дня и за четверо суток привезет их через реку Оранжевую и пустынные просторы Намакваленда и Бушменленда[128] к Виндхуку.

Завершили даже основную часть работы по снаряжению экспедиции. Гарри поговорил по телефону, на который всегда взирал с серьезными опасениями, с владельцем универмага Статтафорда. Заказанные товары будут упакованы в деревянные ящики, содержимое каждого четко укажут на ярлыке, и они будут доставлены на железнодорожную станцию на следующий день пополудни. Мистер Статтафорд заверил, что все будет готово вовремя, и послал один из своих зеленых грузовичков к отелю Маунт Нельсон с большим выбором одежды-сафари для Гарри и Анны.

Она отвергла большую часть из предложенного мистером Статтафордом гардероба по причине либо дороговизны, либо чрезмерной фривольности — «Я не poule»[129] — и выбрала длинную юбку из толстого набивного ситца и тяжелые высокие ботинки на шнуровке с подбитыми гвоздями подошвами, фланелевое нижнее белье и только по настоянию Гарри — «африканское солнце убивает» — пробковый шлем с зеленым, прикрывающим шею, отворотом-клапаном.

Гарри также устроил перевод 3 000 фунтов стерлингов в Стандард Бэнк в Виндхук для покрытия расходов на окончательное снаряжение экспедиции. Все это было сделано быстро, решительно и умело…

Гарри глубоко затянулся, швырнул окурок с балкона и прошел в спальню. Сбросив халат на стул, забрался между хрустящими, как салатные листья, белыми простынями и выключил ночник. И сразу же все его старые опасения и неуверенность в себе, толпясь, полезли из темноты.

— Это сумасшествие, — прошептал он, и в памяти встала та страшная пустыня, бесконечно мерцающая в ослепляющем пекле. Тысячи миль береговой линии, омываемой безжалостным течением, таким холодным, что даже крепкий мужчина смог бы продержаться в его водах всего несколько часов.

Они же собирались отправиться на поиски молодой девушки нежного воспитания, беременной, которую в последний раз видели прыгающей с верхней палубы обреченного лайнера в ледяное темное море за сто миль от этого свирепого берега. Каковы шансы найти ее? Даже не стоит пытаться оценить их.

— Сумасшествие, — почувствовав себя несчастным, повторил он, и вдруг ему захотелось, чтобы Анна была рядом и поддержала. Гарри долго старался придумать предлог, чтобы вызвать ее из номера в конце коридора, пока не заснул.

Сантен поняла, что тонет. Ее так глубоко затянуло под воду, что под тяжестью темной массы легкие как бы оказались смяты. Голова была полна чудовищного рева, идущего от тонущего корабля, треска и визгливого свиста барабанных перепонок от перепада давления.

Она знала, что обречена, но со всей своей силой и решимостью боролась, брыкаясь и цепляясь за жизнь, сопротивляясь свинцовой тяге холодной воды, борясь со жгучей болью в легких и необходимостью сделать вдох. Бурное кручение воды вызвало головокружение, Сантен перестала представлять, куда движется, вверх или вниз, но все же продолжала сражаться и знала, что умрет, сражаясь за жизнь своего ребенка.

Вдруг почувствовала, как едва не сломавшая ей ребра тяжесть воды ослабевает, ощутила, что легкие расправляются, а восходящий поток воздуха и пузырей из разрушенного корпуса корабля подхватывает ее, словно искру от костра, и швыряет к поверхности воды, уши обжигает боль вдавленных барабанных перепонок, ставший тяжеленным спасательный жилет врезается в подмышки.

Сантен выскочила на поверхность высоко подброшенная бурлящим фонтаном вырывавшегося из-под воды воздуха. Попыталась вдохнуть, но вода попала в напрягшиеся легкие, она закашляла и захрипела, пока не прочистились дыхательные пути. Тогда показалось, что свежий морской воздух чересчур терпок и насыщен: от него все горело как от огня, Сантен задыхалась и мучилась, словно астматик.

Очень медленно удалось восстановить дыхание, но из тьмы неожиданно налетели волны, накрывая с головой и снова душа, пришлось учиться приноравливать каждый вдох к ритму океана. В промежутках между налетами волн она попыталась оценить свое состояние и обнаружила, что не пострадала. Похоже, не было сломанных или треснувших костей, несмотря на страшное, захватывающее дух падение с корабельного ограждения и оглушающий удар о твердую, как мощенная булыжником улица, воду. Сантен уже могла полностью контролировать свои движения и действия, когда ощутила первые уколы холода, проникшего через одежду в тело и кровь.

«Мне нужно выбраться из воды. На одну из спасательных шлюпок».

Она стала прислушиваться, но поначалу различила лишь ветер и плеск быстро набегавших волн с белыми барашками. Затем слабо, очень слабо донеслись нечленораздельное бормотание человеческих голосов, сорочий хор хриплых возгласов и криков, и Сантен позвала на помощь, но очередная волна накрыла ее с головой. Захлебнувшись, девушка подавилась и стала ловить ртом воздух.

Понадобилось время, чтобы прийти в себя, но как только легкие очистились, она решительно начала грести туда, откуда, как ей казалось, звучали голоса, больше не тратя силы на тщетные мольбы о помощи. Тяжелый жилет мешал, волны накрывали с головой, ее поднимало на гребни и бросало вниз, но Сантен продолжала плыть.

«Я должна выбраться из воды. Холод может убить… Мне нужно добраться до одной из лодок».

Размахнулась для следующего гребка и ударилась обо что-то твердое с такой силой, что содрала кожу на суставах. То, на что она наткнулась, представляло собой какой-то предмет, нависавший над головой, но Сантен не могла найти на нем ничего, за что можно было бы ухватиться. И она начала ощупью передвигаться вокруг этого плавающего обломка в поисках опоры для рук.

«Он невелик…» В темноте сориентировалась: не более двенадцати футов в длину и шести в ширину, из дерева, но покрыт гладкой масляной краской, с одной стороны сломан и расщеплен. Сантен поцарапала руку. Порванную кожу щипало, но холод притуплял боль.

Один конец обломка плыл высоко над водой, другой опустился. Сантен попробовала вползти на него, но немедленно почувствовала, насколько неустойчиво это сооружение. Хотя она влезла только наполовину и ноги еще оставались в воде, обломок опасно наклонился. Послышался хриплый крик:

— Осторожно, ты, чертов дурень… ты нас перевернешь!

Кто-то нашел этот плот до Сантен.

— Извините, — тяжело выдохнула она, — мне было невдомек…

— Ничего, парень. Просто будь поосторожней. — Мужчина на плоту принял ее голос за голос одного из корабельных юнг. — Ну, давай руку.

Сантен отчаянно шарила рукой в воздухе и наконец коснулась вытянутых пальцев. Ухватилась за протянутую руку.

— Легонько! — Она отталкивалась ногами, пока мужчина тянул ее вверх по покатому скользкому покрытию, свободной рукой за что-то уцепилась и легла вниз животом на качающуюся неустойчивую поверхность. От слабости и дрожи не могла поднять голову.

— Ты в порядке, сынок? — Спаситель Сантен лежал рядом.

— Все в порядке. — Она почувствовала прикосновение руки к своей спине.

— У тебя спасательный жилет, ты молодец. Привяжи его тесемками к этой стойке… вот, давай покажу. — Он сделал все быстро и умело. — Я завязал рифовым узлом. Если перевернемся, потяни за этот конец, соображаешь?

— Да… спасибо вам. Спасибо вам большое.

— Это оставь на потом, парень. — Человек рядом с ней опустил голову на руки. Оба лежали дрожа, мокрые насквозь, и плыли вперед навстречу набегавшим из ночи волнам на своем хрупком неустойчивом суденышке.

Не говоря больше ни слова, не имея даже возможности разглядеть друг друга в темноте, быстро научились вдвоем сохранять равновесие плота с помощью согласованных, едва заметных движений. Ветер становился все злее, море начинало штормить, но они ухитрялись удерживать более высокую сторону своего суденышка против волн.

Через некоторое время измученная Сантен забылась и впала в сон, такой глубокий, что напоминал коматозный. Пробудилась днем, во власти еле видимого серого мрачного света, среди бурных серых волн и низких нависших серых туч. Спутник на корточках сидел на накренившейся поверхности плота и пристально наблюдал за ней.

— Мисс Солнышко, — сказал он, как только она пошевелилась и открыла глаза. — Я и не догадался, что это вы, когда прошлой ночью вы сюда попали.

Она быстро села, крошечный плот окунулся в воду и опасно закачался под ними.

— Осторожность, моя хорошая, вот про что нам не надо забывать. — Протянул руку с шишковатыми пальцами, чтобы поддержать ее. На предплечье татуировка, изображавшая русалку.

— Меня зовут Эрни, мисс. Матрос первого класса Эрни Симпсон. Я, конечно, вас узнал. Все на судне знают мисс Солнышко. — Он был тощ и стар, редкие седые волосы от соленой воды прилипли ко лбу, лицо в морщинах, словно сушеная слива, зубы желтые и кривые, но улыбка добрая.

— Что случилось с остальными, Эрни? — Сантен стала оглядываться, ужас опять охватил ее.

— Большинство из них отправилось к Дейви Джонсу[130]…

— К Дейви Джонсу… а кто это?

— Я имел в виду, что они утонули. Чтоб сгинуть тому мерзкому гунну, который это сделал!

Ночь скрывала всю отчаянность положения. Реальность оказалась еще более пугающей, чем Сантен себе воображала. Вокруг не было ничего, кроме воды и неба, ни шлюпки, ни пловца, ни даже морской птицы.

— Мы совсем одни, — прошептала она. — Tous seuls.

— Не горюйте, милая. Мы ведь живы, а это самое главное.

Эрни был занят работой, пока Сантен спала. Он ухитрился собрать в воде несколько обломков и разных предметов и связать всю эту коллекцию обрывками веревок. Позади плота тащился и ровный кусок очень толстого холста с коротенькими пеньковыми петельками по краям, словно какой-тo чудовищный осьминог с поврежденными щупальцами.

— Брезент, закрывавший спасательную шлюпку, — объяснил Эрни. — А это — части корабельного рангоута и еще кое-какой хлам. Прошу прощения, мисс, никогда не знаешь, что может пригодиться.

Говоря с Сантен, он продолжал работать — проворными пальцами, покрытыми шрамами, сращивал короткие кусочки шлюпочного троса в один длинный.

— Мне хочется пить, — прошептала Сантен. Соль разъела рот, губы горели и распухли.

— Думайте о чем-нибудь другом, — посоветовал Эрни. — Вот, помогите-ка нам с этим. Умеете сращивать тросы?

Сантен покачала головой. Эрни в начале слов не произносил звук «h». Будучи француженкой[131], она почувствовала к нему симпатию и нашла, что он легко может понравиться.

— Это просто, давайте, хорошая. Я научу вас, как надо. Смотрите!

У Эрни был складной нож, прикрепленный к поясу шнуром, и он использовал шильце, чтобы расплетать куски пенькового троса.

— Один хвостик поверх другого, как змея заползает к себе в нору! Смотрите!

Сантен быстро освоила приемы. Работа помогла отвлечься от мыслей об их ужасном положении.

— Вы знаете, где мы находимся, Эрни?

— Я не штурман, мисс Солнышко, но мы к западу от побережья Африки — как далеко, я не имею ни малейшего понятия, но где-то там — Африка.

— Вчера в полдень мы были в 110 милях от берега.

— Я уверен, что вы правы, — кивнул Эрни. — Мне известно лишь то, что нам помогает течение, да и ветер тоже… — Он поднял лицо к небу. — Если бы мы могли использовать ветер.

— У вас есть план, Эрни?

— У меня всегда есть план, мисс… правда, не всегда он хорош, должен признаться. — И широко улыбнулся Сантен. — Сначала нам надо закончить это.

Как только у них получился один длинный, в двадцать футов, трос, Эрни подал Сантен складной нож.

— Привяжите себе к поясу, дорогуша. Вот что надо сделать. Нам же негоже уронить его в воду, правда?

Он соскользнул с края плота и по-собачьи подгреб к тянувшейся за ними куче обломков. Под его руководством Сантен подтягивала их к плоту, из частей рангоута они сделали основание для мачты и надежно закрепили пеньковым тросом.

— Вот и утлегарь получился, — Эрни говорил, захлебываясь от воды. — Я научился этому фокусу от черномазых на Гавайях.

Плот стал явно устойчивее, и Эрни вполз обратно.

— Теперь мы можем подумать о том, чтобы поставить какой-нибудь парус.

Понадобились четыре бесплодные попытки, прежде чем они сумели соорудить временную мачту и поднять парус, грубо вырезанный из брезента.

— Мы, конечно, не выиграем кубок Америки, милая, но мы движемся. Посмотрите на след за кормой, мисс Солнышко.

За их неповоротливым судном тянулся медлительный, будто вязкий, след. Эрни тщательно установил крошечный парус наивыгоднейшим способом.

— По крайней мере, два узла, — прикинул он. — Отличная работа, мисс Солнышко, а вы боевая, это точно. Один бы я этого сделать не смог. — Моряк примостился на корме плота, используя вместо руля кусок выловленной корабельной доски. — А теперь прилягте и отдохните, милая, нам с вами придется сменять друг друга на вахте.

Весь остаток дня ветер порывами налетал на них, грубо сработанная мачта дважды оказывалась в воде. Каждый раз Эрни приходилось слезать с плота, чтобы достать ее.

К ночи ветер ослабел, а затем мягко и постоянно задул с юго-запада. В облаках появились просветы, изредка проглядывали звезды.

— Я устал до изнеможения. Теперь вам придется занять место у руля, мисс Солнышко. — Эрни показал ей, как держать руль и управлять. — Вон та красная звезда — это Антарес[132], с боков у него по маленькой белой звездочке, он совсем как покидающий берег матрос, на каждой руке у которого по подружке, прошу прощения, мисс Солнышко, но вам надо только править на Антарес, и с нами все будет в порядке.

Старый моряк свернулся калачиком у ее ног, будто дружелюбный пес, а Сантен присела на корточки на корме и взяла грубый руль под мышку. Волны, как и ветер, стали тише, и ей показалось, что плот поплыл быстрее. Оглядываясь, она видела тянувшийся позади зеленый фосфоресцирующий след. Сантен смотрела, как гигантский красный Антарес с двумя сопровождавшими его звездами взбираются выше по черному бархатному плоту небес. Она почувствовала себя одинокой и все еще была испугана и поэтому подумала об Анне.

«Моя милая Анна, где ты? Жива ли? Добралась ли до одной из спасательных шлюпок или же ты тоже цепляешься за какой-нибудь жалкий обломок, ожидая приговора моря?»

Страстное желание ощутить рядом привычную уверенность старой кормилицы было таким сильным, что угрожало опять превратить Сантен в дитя. По-детски доверчивые слезы обожгли веки, а ярко светивший красным светом Антарес расплылся и раздвоился. Захотелось забраться к Анне на колени и спрятать лицо на теплой, пахнущей мылом, большой груди. Сантен почувствовала, что решимость и целеустремленность целого дня борьбы тают, и подумала, как просто было бы лечь рядом с Эрни и больше ничего не пытаться делать. И громко заплакала.

Звуки собственных рыданий испугали ее, она вдруг рассердилась на себя и свою слабость. Вытерла слезы большими пальцами и ощутила, что высохшие кристаллы соли хрустят на ресницах подобно песку. Ее гнев усилился и теперь был адресован судьбе, которая так огорчила.

— Почему? — требовала Сантен ответа у огромной красной звезды. — Что я такого сделала, что ты выбираешь меня из всех? Ты что, наказываешь меня? Мишель, мой отец, Облако, Анна — я потеряла всех, кого любила. Почему ты так поступаешь со мной? — Она остановилась, пораженная тем, как близко подошла к богохульству. Согнулась, положила свободную руку себе на живот и поежилась от холода. Попробовала уловить необычный признак жизни в своем теле, что-то выпирающее, какой-нибудь комочек или движение, но была разочарована. Гнев охватил ее опять с новой силой, а с ним — какое-то буйное неповиновение.

— Я клянусь! Насколько безжалостно поступаешь со мной, настолько же стойко я буду сражаться, чтобы выжить. Ты, Бог или Дьявол, ты послал мне все это! И я даю тебе клятву. Я выдержу, и мой сын выдержит вместе со мной!

Она была вне себя. Поднялась на колени и погрозила кулаком красной звезде.

— Давай! Постарайся сделать все самое худшее и давай покончим с этим, хватит!

Ни раската грома, ни удара молнии не последовало, был слышен только ветер, овевавший грубую мачту и поддувавший в обрезок паруса, бурлящая вода оставляла след за кормой. Сантен тяжело опустилась, крепко сжала руль и решительно направила плот на восток.

С первыми лучами дневного света прилетела и повисла над головой птица. Это была маленькая морская птичка темного серо-голубого цвета, напоминавшего цвет ружейного ствола, с мягкими белыми, как мелом начерченными, метками над черными глазами-пуговками, нежными, красивой формы крыльями, одиноко и негромко кричавшая.

— Проснитесь, Эрни! — закричала Сантен. Распухшие губы лопнули от напряжения, струйка пузырящейся крови побежала по подбородку. Все в пересохшем рту походило на шероховатые лохмотья старой кроличьей шкуры, а жажда прямо-таки жгла огнем.

Эрни с трудом поднялся и изумленно огляделся. Он, казалось, уменьшился и высох за ночь, его губы тоже были в белых хлопьях и покрыты коркой соляных кристаллов.

— Смотрите, Эрни, птица!

— Птица, — уставившись, эхом повторил Эрни. — Земля близко.

Птица повернулась и метнулась прочь, низко летя над водой, и вскоре из-за своей серо-стальной окраски потерялась из виду на фоне темно-серого моря.

В середине утра Сантен молча указала вперед, ибо ее рот и губы были так иссушены, что она не могла говорить. Прямо впереди плота у поверхности плавал темный спутавшийся предмет. Он качался на воде и волнообразно двигал своими щупальцами, словно монстр из глубин океана.