Кортни (№4) - Пылающий берег

Это был сержант, человек плотного сложения, почти возраста ее отца, с широким приятным лицом, покрытым серой щетиной. У него в груди была настоящая дыра, через которую дыхание вырывалось пеной розовых пузырьков. Ей пришлось склонить ухо почти к губам, чтобы услышать просьбу, и тогда она быстро осмотрелась и увидела на серванте серебряную супницу времен Людовика XVI. Поднесла и, расстегнув ему бриджи, подержала ее перед ним, а он все шептал:

— Я сожалею… пожалуйста, простите меня, вы такая молодая. Это так неприлично…

Так они проработали всю ночь. Сантен спустилась вниз за новыми свечами взамен тех, что оплывали в канделябрах, и едва дошла до этажа кухни, ее внезапно охватил неукротимый приступ тошноты. Спотыкаясь, она свернула в туалет для прислуги и на коленях склонилась над зловонным ведром. Бледная и дрожащая, умылась из кухонного крана. Анна ждала ее.

— Ты не можешь так дальше продолжать. Только взгляни на себя, ты долго не выдержишь… — Она чуть было не произнесла «дитя», но удержалась. — Ты должна отдохнуть. Съешь миску супа и посиди немного рядом со мной.

— Этому не видно конца, Анна… там все новые и новые.

Раненые уже переполнили салон и лежали на лестничных площадках и в коридорах, так что санитарам, выносившим мертвых на холщовых носилках, приходилось перешагивать через них. Умерших, завернутых в серые одеяла, складывали на булыжниках сбоку от конюшни, и ряд этот становился длиннее с каждым часом.

— Сантен! — Бобби Кларк кричал с самого верха лестницы.

— Он фамильярен, ему следовало бы называть тебя мадемуазель, — с негодованием и раздраженно проговорила Анна, но Сантен вскочила и побежала, лавируя между распростертыми на ступеньках телами.

— Вы можете снова пробраться в городок? Нам необходимы еще хлороформ и йод. — Бобби был измучен и небрит, красные круги вокруг глаз да и сами глаза красные, а голые руки в высыхающей крови.

— Уже почти рассвело, — согласно кивнула Сантен.

— Поезжайте мимо перекрестка. Выясните, расчищается ли дорога, нам нужно начинать перевозить некоторых раненых.

Сантен пришлось дважды поворачивать Облако от запруженной дороги и искать путь по прямой через поля, так что к тому времени, когда она добралась до госпиталя в Морт Омм, был уже почти день.

Сразу же увидела, что госпиталь эвакуируют. Оборудование и пациентов грузили на санитарные машины и повозки, а тех раненых, что могли идти, собирали в группы и выводили на дорогу, чтобы двигаться в южном направлении.

Майор Синклер рычащим тоном давал указания водителям санитарных машин.

— Молю тебя, будь осторожен, парень, у того малого пуля пробила легкое… — Он взглянул на Сантен, подъехавшую верхом.

— Снова вы! Черт вас возьми совсем, а я уже и позабыл о вас. Где Бобби Кларк?

— Все еще в шато, он послал меня попросить…

— Сколько у него там раненых? — прервал ее майор.

— Я не знаю.

— Тьфу, пропасть, девушка, пятьдесят, или сто, или больше?

— Наверное, пятьдесят или немного больше.

— Нам надо их вывезти… немцы прорвались у От Поммьер. — Он помолчал, критически изучая ее, замечая почти прозрачный блеск кожи и синяки под глазами. «Она дошла до предела, — решил было он, но, увидев, что Сантен по-прежнему высоко держит голову и что глаза у нее светятся, изменил свое мнение. — Она сделана из хорошего материала, еще сможет продержаться».

— Когда немцы доберутся сюда?

Он покачал головой:

— Я не знаю, думаю, что скоро. Мы окапываемся сразу за городком, но, возможно, не сумеем даже задержать их там. Нам нужно выбираться — и вам тоже, молодая леди. Скажите Бобби Кларку, что я пришлю ему столько транспортных средств, сколько смогу. Он должен возвращаться в Аррас. Вы можете ехать с санитарными машинами.

— Хорошо, — она развернула Облако, — я подожду их у перекрестка и провожу к шато.

— Умница, — прокричал Синклер вслед, когда, повернув жеребца, девушка выехала со двора и поскакала к винограднику на восточной стороне городка.

За виноградником Сантен выехала на тропку, что вела вверх, к холму над лесом. Дала Облаку волю, и они полетели по склону и выскочили на гребень холма. Отсюда открывался чудесный вид — к северу от гряды холмов через поля и леса, окружающие городок. Светило раннее солнце, воздух был ясным и чистым.

Инстинктивно она сначала взглянула в сторону фруктового сада у основания Т-образного леска, различив открытую грунтовую полосу, что служила взлетно-посадочной полосой для эскадрильи Майкла.

Палатки исчезли, а кромка сада, где обычно выстраивались ярко раскрашенные истребители СЕ-5а, была теперь пустынна: эскадрилья снялась и ушла ночью, как цыганский табор, и настроение Сантен мгновенно ухудшилось. Пока летчики были здесь, казалось, что сохранялось что-то от Майкла, но теперь они улетели и оставили в ее душе зияющую черную пустоту.

Она отвернулась и стала смотреть на гряду холмов. На первый взгляд сельская местность казалась такой мирной и безмятежной. Раннее лето раскрасило ее в зеленый цвет, очень красивый в лучах утреннего солнца, а неподалеку, в зарослях куманики, звенел жаворонок.

Сантен посмотрела внимательней и увидела на полях крошечные пятнышки множества людей, поспешно передвигавшихся, подобно насекомым, прочь от гряды. Они были такими далекими и маленькими, что она едва разглядела их и теперь пыталась определить, что они делают.

Вдруг крошечное серовато-желтое облачко дыма взорвалось в середине одной из групп бегущих, и, когда оно уплыло в сторону, четыре или пять похожих на муравьев фигурок остались лежать в беспорядке, а другие продолжали бежать.

Потом были еще клубы дыма, как бы случайно разбросанные по зеленому ковру полей, и стал слышен донесенный ветром гул.

— Артиллерийский огонь! — прошептала она и окончательно поняла, что там происходило. Это были войска, выбитые со своих позиций германским наступлением. На открытой местности их настигал огонь батарей, которые немцы, должно быть, подтянули следом за продвигающейся вперед пехотой.

Теперь, когда Сантен смотрела с холма вниз, ей стала видна линия окопов, которые солдаты спешно готовили вчера утром. Траншеи извивались вдоль кромки дубового леса, подобно коричневой змее, проходя под прикрытием каменной стены в верхней части северного поля, слегка поворачивая вслед за изгибом берега ручья, а затем теряясь среди виноградников, принадлежавших семье Конкур.

Сантен различала в окопах солдатские каски и ощетинившиеся пулеметные стволы, выступающие над земляными брустверами. Некоторые из бегущих фигурок добирались до линии окопов и тут же скрывались из вида.

Всадница вздрогнула, когда почти рядом с ней, позади, раздался орудийный выстрел, обернувшись, увидела тонкие серые перья дыма, плывшие от британской батареи, находившейся у подножия холма. Пушки были так искусно скрыты под маскировочными сетями, что Сантен заметила их только сейчас.

Укрытые в лесу и фруктовом саду орудия стреляли по невидимому врагу, а снаряды ответных неприцельных залпов яростно рвались вдоль линии свежевырытых укреплений. Чей-то крик вывел ее из пугающего гипнотического состояния. Она обернулась и увидела взвод пехотинцев, бегущих вверх по тропинке к гребню холма. Во главе их бежал младший офицер, который отчаянно махал ей руками.

— Убирайся отсюда, чертовая дура! Разве ты не видишь, что тут идет бой?

Она повернула коня к тропинке и пустила его галопом. Промчалась мимо колонны солдат, а когда обернулась, они уже в бешеном темпе зарывались в каменистую землю на гребне холма.

Сантен осадила лошадь, добравшись до перекрестка. Весь транспорт, кроме застрявшего в канавах и поэтому брошенного, прошел. Однако дорога была заполнена толпой отступавшей пехоты. Люди шли, шатаясь под своей ношей, неся па спинах разобранные пулеметы, ящики с боеприпасами и другое снаряжение, которое они умудрились вынести с поля боя. Пронзительными звуками свитков и отдаваемыми криком приказами офицеры собирали их, чтобы с дороги направить в недавно вырытые траншеи.

Внезапно над головой Сантен пронесся мощный стремительный звук, похожий на шум ураганного ветра, и она испуганно пригнулась. Снаряд разорвался в сотне шагов, и Облако попятился, поднявшись на задних ногах. Она удержала равновесие, голосом и прикосновением успокоила животное.

Оглянувшись, Сантен увидела, как со стороны городка к перекрестку приближаются грузовики. Привстав на стременах, смогла разглядеть красный крест на белом круге сбоку у первого. Галопом помчалась навстречу ему и еще семи санитарным машинам. Натянув поводья, поравнялась с головной машиной.

— Вас направили в шато?

— А что это такое, красавица?

Водителю был не понятен ее с сильным акцентом английский, и она даже подскочила в седле от огорчения и безысходности.

— Капитан Кларк? — попробовала объяснить снова. — Вы ищете капитана Кларка?

— Да, точно. Капитана Кларка. Где он?

— Езжайте за мной! — Сантен повысила голос, так как еще один снаряд разорвался позади каменной стены рядом с ними и послышался электрический треск шрапнели, пролетавшей над головой. — За мной! — жестом показала она и повернула Облако на аллею.

Ведя за собой колонну санитарных машин, Сантен поскакала по аллее к шато и увидела, что снаряд разорвался прямо позади конюшни, а другой ударил в теплицу в конце огорода. Стеклянные панели разбились на мелкие осколки, бриллиантовыми брызгами блеснув на солнце.

— Господи, ведь шато — такая естественная мишень, — сообразила она и галопом пустила Облако во двор.

Раненых уже выносили. Когда первая машина остановилась у подножия лестницы, водитель и санитар выпрыгнули, чтобы помогать грузить носилки в кузов.

Сантен поставила Облако в небольшой загон рядом с длинным зданием конюшни, черепичная крыша которой была только что разбита гаубичным снарядом, развалившим и часть каменной стены. Однако конюшня была пуста, поэтому она опрометью кинулась в кухню.

— Где ты была? — потребовала ответа Анна. — Я так волновалась…

Сантен промчалась мимо в свою комнату. Стащила с гардероба саквояж и стала кидать туда одежду.

Откуда-то сверху послышался оглушительный грохот, оштукатуренный потолок треснул, и куски посыпались вокруг. Сантен сгребла фотографии в серебряных рамках с прикроватного столика в сумку, открыла выдвижной ящик и достала шкатулку с драгоценностями и дорожный туалетный набор. Воздух был полон белой пыли от штукатурки.

Еще один снаряд разорвался на террасе, рядом с ее комнатой, и окно над кроватью буквально взорвалось. Летящие куски стекла загремели по стенам, а один осколок оцарапал Сантен предплечье и оставил на коже кровавую полосу. Она слизнула кровь, упала на колени, подлезла под кровать и подняла неприбитую половицу.

В потайном углублении лежал кожаный кошелек с их накопленным запасом наличных. Она взвесила кошелек в руке — почти двести франков в золотых луидорах — и бросила в сумку.

Волоча саквояж, сбежала по лестнице в кухню.

— Где папа? — закричала она.

— Он пошел наверх, на самый верхний этаж. — Анна запихивала связки лука, ветчинные окорока и хлеб в мешок из-под зерна. Кивком головы указала на пустые крюки на стене. — Взял свое ружье и много коньяка.

— Я приведу его. Присмотри за моей сумкой.

Сантен подхватила юбки и помчалась обратно по лестнице.

На верхних этажах шато царила неразбериха. Санитары пытались освободить салон и основную лестницу.

— Сантен! — Бобби Кларк крикнул через лестничный колодец: — Ты готова ехать? — Он держал с одного конца носилки и старался перекричать голоса санитаров и стоны раненых.

Сантен пробивала себе дорогу наверх, сопротивляясь давлению спускавшихся вниз по лестнице. Бобби поймал ее за рукав, когда она с ними поравнялась:

— Куда вы идете? Нам надо скорее выбираться отсюда!

— Мой отец… Я должна найти отца! — Она стряхнула руку Бобби.

Самые верхние этажи дома были уже пусты, и Сантен, осматривая их на бегу, пронзительно кричала:

— Папа! Папа! Где ты?

Она пробежала по длинной галерее, со стен которой надменно взирали портреты ее предков. В конце галереи налегла на створчатые двери, что вели в спальные покои матери, сохранявшиеся графом все эти годы в неизменном виде.

Нашла отца в гардеробной. Тяжело обмякнув, он сидел на гобеленовом стуле с высокой спинкой перед портретом матери Сантен и поднял голову, когда дочь ворвалась в комнату.

— Папа, мы должны немедленно уезжать!

Казалось, он не узнает ее. На полу рядом с ним стояли три нераспечатанные бутылки коньяка, а еще одну, полупустую, он держал за горлышко. Граф сделал большой глоток, по-прежнему глядя на портрет.

— Папа, пожалуйста, мы же должны ехать!

Единственный глаз даже не моргнул, когда еще один снаряд разорвался в шато, где-то в восточном крыле.

Сантен схватила отца за руку и попыталась поднять на ноги, но он был слишком тяжелым. Лишь немного коньяка пролилось на рубашку.

— Немцы прорвались, папа! Пожалуйста, пойдем со мной.

— Немцы! — внезапно взревел граф и оттолкнул дочь от себя. — Я сражусь с ними снова!

Вскинул длинноствольную винтовку «шаспо», которая лежала на коленях, и выстрелил вверх, в расписной потолок. Пыль от штукатурки сделала волосы и усы графа седыми, заметно состарив его.

— Пусть только придут! Это говорю я, Луи де Тири, пусть все они приходят! Я готов дать им бой!

Он был не в себе от спиртного и от отчаяния, но Сантен все пыталась поднять его на ноги.

— Мы должны уезжать отсюда!

— Никогда! — заорал он и еще грубее оттолкнул ее от себя. — Я никогда отсюда не уеду! Это моя земля, мой дом… и дом моей любимой жены… — глаза графа светились сумасшедшим блеском, — …моей дорогой жены. — Простер руку к портрету: — Я останусь с ней, я буду сражаться с ними здесь, на моей собственной земле.

Сантен поймала протянутую руку за запястье и подергала, пытаясь поднять отца, но граф, приподнявшись, опять оттолкнул дочь к стене и принялся перезаряжать старинную винтовку, держа ее на коленях.

«Я должна позвать Анну на помощь».

Она побежала к двери, и в эту минуту новый снаряд попал в северную часть шато. За грохотом рушащейся кладки и разлетающегося на осколки стекла мгновенно последовала взрывная волна. Она бросила Сантен на колени и сорвала несколько тяжелых портретов со стен галереи.

Девушка поднялась на ноги и побежала по галерее. Азотисто-кислый резкий запах взрывчатки смешивался с едким запахом дыма. Лестница была почти пуста. Выносили последних раненых. Когда Сантен выбежала во двор, две перегруженные санитарные машины выезжали через ворота и поворачивали на аллею.

— Анна! — пронзительно закричала она. Та привязывала саквояж и разбухший мешок к крыше одной из санитарных машин, но тут же спрыгнула вниз.

— Помоги мне. Папе нехорошо…

Три снаряда один за другим попали в шато, а еще несколько разорвались на поляне у конюшни и в парке. Германские наблюдатели, должно быть, заметили движение вокруг здания. Их батареи вели пристрелку.

— Где он?

— Наверху. В маминой гардеробной. Он сошел с ума, Анна. Напился до безумия. Я не могу его поднять.

Войдя в дом, они сразу же почувствовали запах дыма. По мере того как взбирались по лестницам, он усиливался, а густые клубы уже вились вокруг. Когда женщины добрались до второго этажа, обе кашляли и хрипели от удушья.

Дым в галерее мешал видеть что-либо уже в нескольких шагах, через эту завесу просвечивало колеблющееся оранжевое зарево: огонь разгорелся в передних комнатах и светился в дверях.

— Иди обратно, — задыхаясь, произнесла Анна, — я найду его.

Сантен упрямо покачала головой и двинулась дальше. Еще один гаубичный снаряд ударил по шато, часть стены галереи рухнула, частично завалив проход, а закружившаяся кирпичная пыль смешалась с густым дымом, ослепив женщин, так что они съежились и присели на вершине лестницы.

Дым и пыль немного рассеялись, но пробоина в стене, словно вытяжная труба, усилила пламя: оно с неистовым ревом взмывало вверх, а жар наступал сплошной стеной, преграждая дорогу.

— Папа! — закричала Сантен, отшатнувшись от пламени. — Папа! Где ты?

Пол под ногами подпрыгнул, когда снаряды опять ударили по древнему зданию. Женщины были оглушены громом падающих стен и потолков и нарастающим ревом огня.

— Папа! — Голос дочери почти утонул в грохоте, но Анна взвыла, перекрикивая ее:

— Луи, viens cheri — приди ко мне, мой дорогой! Даже в своем горе Сантен поняла, что никогда не слышала, чтобы Анна обращалась к ее отцу с нежными словами. Это, казалось, и подняло его на ноги.

Сквозь дым и пыль появился граф. Пламя ревело вокруг, поднимаясь уже у ног, — горели половицы, лизало его с обшитых деревом стен, а дым покрывал темным плащом, так что де Тири казался существом из самого ада.

Рот был открыт и издавал дикий, полный страдания звук.

— Он поет, — прошептала Анна. — «Марсельезу».

— К оружию, граждане, вас батальон зовет.

Только тогда Сантен узнала искаженный припев.

— Вперед! Вперед! Пускай земля кровищу гадов пьет[93].

Слова стали неразличимыми, а голос графа ослаб, когда жар обступил его со всех сторон. Винтовка выскользнула из руки, он упал и пополз к ним. Сантен попыталась было пробраться к отцу, но жар не дал сделать ей и шагу, и Анна оттащила ее назад.

Темно-коричневые пятна появились на рубашке графа, когда белый лен стал обугливаться, но страшный звук все еще шел из его открытого рта, и он все еще полз по горящему полу галереи.

Вдруг густая темная копна волос вспыхнула, и показалось, будто отец надел золотую корону. Сантен была не в состоянии ни отвести глаз, ни снова заговорить, она лишь беспомощно прильнула к Анне и почувствовала, как рыдания сокрушают тело этой немолодой женщины. Рука Анны, обнимавшая ее за плечо, так напряглась, что до боли сдавила его.

И тут пол галереи подался, горящие половицы разверзлись, подобно темной пасти с огненными клыками, и поглотили де Тири.

— Нет! — неистово закричала Сантен, но Анна уже подняла ее и побежала к лестнице. Она все еще рыдала, и слезы ручьями лились по толстым красным щекам, но сила не ослабла.

Позади них обрушилась часть потолка, увлекая за собой остатки пола галереи, и Анна поставила Сантен на ноги и потянула за собой вниз по лестнице. Дым понемногу рассеялся, и наконец они вырвались во двор, глотая воздух.

Шато был в огне от края до края, а артиллерийские снаряды продолжали крушить его или взрывались высокими столбами дыма и поющей шрапнелью на лужайках и окрестных полях.

Бобби Кларк руководил погрузкой последних санитарных автомобилей, но его лицо засветилось от облегчения при виде Сантен, и он подбежал. Огонь спалил ей концы волос и обжег ресницы, копоть полосами покрыла щеки.

— Нам надо выбираться отсюда… где ваш отец?

Она не могла ответить. Ее трясло, от дыма саднило в горле, а из покрасневших глаз текли слезы.

— Едет?

Она отрицательно покачала головой и увидела промелькнувшее на его лице сострадание. Он взглянул на пылающее здание.

Потом взял девушку за руку и повел к ближайшей санитарной машине.

— Облако, — прохрипела Сантен. — Мой конь. — Голос стал грубым от дыма и потрясения.

— Нет, — резко ответил врач и попытался задержать руку, но спутница вырвалась и побежала к загону у конюшни.

— Облако! — Попробовала засвистеть, но из пересохших губ не раздалось ни звука. Бобби нагнал ее у ворот в загон.

— Не входите туда!

Смущенная и озадаченная, она изогнулась, чтобы заглянуть поверх ворот.

— Нет, Сантен! — Он потянул ее обратно, но девушка уже увидела лошадь и отчаянно закричала.

— Облако! — Нараставший рев и гром удара еще одного залпа полностью утопили крик, шедший из глубины сердца, она билась у Бобби в руках.

— Облако! — закричала снова, и жеребец поднял голову. Он лежал на боку: один из разорвавшихся снарядов раздробил обе задние ноги и вспорол брюхо.

— Облако! — Конь услышал голос и попытался подняться на передние ноги, но усилие было для него чрезмерным, и он повалился обратно. Голова глухо ударилась о землю, широкими ноздрями жеребец издал тихий трепетный звук.

Анна подбежала Бобби на помощь, и вдвоем они потащили Сантен к ожидавшей санитарной машине.

— Вы не можете оставить его в таком состоянии! Пожалуйста, пожалуйста, не оставляйте его страдать!

Очередной залп накрыл двор, вдавливая барабанные перепонки и наполняя воздух вокруг свистящими и шипящими осколками камня и кусочками стали.

— У нас совсем нет времени, — пробормотал Бобби, — мы должны ехать.

Они силой усадили Сантен сзади в кузов, между рядами носилок, и втиснулись туда сами. Водитель тут же резко включил скорость, и машина тронулась с места, круто развернувшись по кругу, подпрыгивая на булыжниках, а затем направилась через ворота на подъездную аллею.

Сантен проползла к борту набирающего скорость грузовика и стала смотреть назад на шато. Языки пламени вырывались через пробитые снарядами в розовой черепице дыры, и темный, черный дым нависал над домом, поднимаясь прямо в залитое солнцем небо.

— Все, — прошептала она. — Ты забрал все, что я люблю. Почему? О, Господи, почему ты это сделал со мной?

Грузовики съехали с дороги к опушке леса и встали под деревьями, чтобы укрыться от обстрела. Бобби Кларк спрыгнул на землю и обежал всех водителей по очереди. Потом, двигаясь за его головной машиной, они на скорости домчались до перекрестка и повернули на главную дорогу.

И снова снаряды стали падать рядом, потому что германские наблюдатели уже позаботились о том, чтобы перекресток хорошо простреливался. Как танцоры, идущие в затылок друг другу в танце конга[94], грузовики по извилистому маршруту переезжали с одной стороны на другую, чтобы избежать попадания в воронки от снарядов и столкновения с обломками уничтоженных повозок, мертвыми упряжными животными и брошенным снаряжением.

Едва выехав из-под обстрела, они сомкнули строй и устремились по дороге, ведущей вниз, в сторону городка. Когда проезжали мимо кладбища, Сантен заметила, что в зеленом медном шпиле зияет сквозная дыра.

Хотя она и высмотрела краем глаза верхние ветви тисового дерева на фамильном участке кладбища, могила Майкла с дороги была не видна.

— Вернемся ли мы когда-нибудь обратно, Анна? Я пообещала Майклу…

— Конечно, вернемся. Куда же еще нам ехать? — Голос Анны звучал грубо и прерывисто из-за горя и тряски.

Обе женщины провожали взглядом насквозь простреленный церковный шпиль и уродливый черный столб дыма, валившего в небо над лесом. Дым венчал погребальный костер, в котором горел их дом.

Колонна санитарных машин догнала хвост основной группы отступавших британских частей на окраине городка. Здесь военная полиция выставила на дороге временный заслон. Полицейские отправляли всех годных к службе военных для перегруппировки и создания запасной линии обороны и обыскивали транспортные средства в поисках дезертиров.

— Новая линия фронта держится, сержант? — спросил Бобби Кларк полицейского, который проверял его документы. — Можем мы сделать остановку в городке? Некоторые из моих пациентов…

Его прервал разрыв снаряда, ударившего в один из домиков у дороги. Они все еще находились в пределах досягаемости огня германских орудий.

— Трудно сказать, сэр. — Сержант вернул Бобби документы. — Будь я на вашем месте, ехал бы прямиком до главного базового госпиталя в Аррасе. Здесь будет немного неспокойно.

Итак, длинное и медленное отступление началось. Они стали частью сплошного потока, заполнившего дорогу впереди, насколько хватало глаз, и двигались мучительно-долгим шагом.

Санитарные машины рывком трогались с места, проезжали несколько ярдов и, уткнувшись во впереди идущий транспорт, снова тормозили и останавливались на время еще одного нескончаемого ожидания. Днем жара усиливалась, и дороги, которые еще недавно растекались в жидкой зимней грязи, превращались в пыль, напоминавшую тальк. Мухи налетели с окрестных ферм на запах крови бинтов и ползали по лицам раненых, лежавших на ярусах носилок, люди стонали и кричали, прося воды.

Анна и Сантен отправились попросить воды в одном из фермерских домов у дороги и нашли его уже покинутым. Они забрали ведра для молока и наполнили их из водокачки.

Женщины шли вдоль колонны, раздавая кружки с водой и обтирая лица тех, кто был в жару от ран. Помогали санитарам обмывать раненых и все время старались казаться веселыми и уверенными, давая то успокоение, на которое были способны, несмотря на собственное горе и тяжелую утрату.

К полуночи колонна прошла менее пяти миль, гул сражения все еще был слышен. В очередной раз заглушили моторы, ожидая, когда можно будет двигаться дальше.

—Похоже, что наши сумели сдержать их у Морт Омм. — Бобби Кларк остановился рядом с Сантен. — Теперь, должно быть, можно будет остановиться на ночлег. — Он внимательно вгляделся в лицо солдата, за которым в тот момент ухаживала девушка. — Видит Бог, эти бедолаги долго не выдержат. Они нуждаются в пище и отдыхе. За следующим поворотом есть ферма с большим амбаром. Ее еще никто не занял — мы захватим ее.

Анна извлекла из своего мешка связку лука и добавила его для вкуса и запаха в тушеное блюдо из мясных консервов, которое приготовила на костре. Раздали тушенку, галеты и крепкий чай — все это получили с продовольственных машин, стоявших в колонне.

Сантен кормила солдат, которые были слишком слабы, чтобы есть самостоятельно, а потом помогала санитарам менять бинты и повязки. Жара и пыль сделали все самое худшее, многие раны воспалились и начали гноиться.

После полуночи Сантен выскользнула из амбара и пошла к водокачке во дворе. Она была грязной и потной, очень хотелось помыться и переодеться в чистую, свежевыглаженную одежду. Уединиться для этого не было возможности, а те немногие вещи, что упакованы в саквояж, нужно хранить, ибо теперь это вся ее одежда. Сбросила нижнюю юбку и панталоны и выстирала их под краном, потом отжала и повесила на калитку, сама умылась холодной водой.

Сантен дала ночному ветерку осушить кожу и натянула еще сырое нижнее белье. Лишь расчесав волосы, почувствовала себя немного лучше, хотя глаза все еще щипало, они слегка опухли от дыма. Тяжесть горя, словно камень на груди, и безумная физическая усталость сделали ее ноги и руки тяжелыми. Видения пережитого — отец в дыму, белый жеребец, лежащий на траве, — возникали перед ней снова и снова, но она оградила себя от этих мысленных образов.

— Хватит, — сказала вслух, прислоняясь к дворовой калитке. — На сегодня хватит, я поплачу завтра.

— Завтра может и не наступить. — Голос на ломаном французском ответил из темноты, и это заставило Сантен вздрогнуть.

— Бобби?

Она увидела тлевший огонек его сигареты, он вышел из тени и прислонился к калитке подле нее.

— Вы — поразительная девушка, — продолжил по-английски. — У меня шесть сестер, но я никогда не встречал такой девушки, как вы. Между прочим, я встречал чертовски мало парней, которые могли бы быть вам под стать.

Сантен молчала. Когда Бобби затянулся сигаретой, при свете ее огонька рассмотрела его лицо. Он был красив и почти одного возраста с Майклом. Полные и чувственные губы придавали лицу кротость, которую прежде она не заметила.

— Послушайте, — его вдруг смутило ее молчание, — вы ведь не возражаете, что я разговариваю с вами, а? Я оставлю вас в покое, если вам так больше нравится.

Девушка покачала головой.

— Я не возражаю.

Какое-то время они молчали, Бобби попыхивал сигаретой, оба слушали доносившийся издалека шум битвы и иногда звучавшие в амбаре тихие стоны кого-то из раненых.

Затем Сантен повернулась к нему и спросила:

— Вы помните молодого летчика в шато, когда вы туда впервые приехали?

— Да. Того, что был с обожженной рукой. Напомните, как его звали… Эндрю?

— Нет, то был его друг.

— Дикий шотландец… да, конечно.

— Летчика звали Мишель.

— Я помню их обоих. Что с ними сталось?

— Мишель и я должны были пожениться, но он погиб…

Бобби был человеком незнакомым и добрым, Сантен не смогла больше сдерживать свои чувства и разговорилась. На странном английском рассказала о Мишеле, о планах жить в Африке, поведала об отце, о переменах, что произошли с ним после смерти матери, о том, как она, Сантен, старалась присматривать за стариком и пыталась сделать все, чтобы он не пил так много. Затем описала то, что произошло утром в горевшем шато.

— Иногда я думаю, что именно этого папа желал. По-своему устал от жизни. Захотелось умереть, чтобы снова быть с мамой. Но теперь и его, и Мишеля больше нет. У меня никого не осталось.

Когда она наконец закончила рассказ, то почувствовала себя опустошенной и усталой, тихо смирившейся со своей судьбой.

— Да, вы и правда прошли через ужасные муки. — Бобби протянул руку и сжал ее предплечье. — Жаль, что я не могу вам помочь.

— Вы уже помогли мне. Спасибо, Бобби.

— Я мог бы дать вам… немного настойки опия, вам надо выспаться.

Сантен почувствовала, что кровь застучала у нее в висках: страстное желание получить быстрое забвение, которое он ей предлагал, было столь сильным, что это напугало ее.

— Нет, — отказалась она с излишней выразительностью. — Со мной все будет в порядке. — Поежилась. — Мне холодно, и уже поздно. Еще раз благодарю за то, что выслушали меня.

Анна повесила одеяло в виде ширмы в конце амбара и сделала для них с Сантен матрас из соломы. Упав на него, девушка почти тотчас же заснула мертвым сном и пробудилась на рассвете в поту от нахлынувшей на нее неукротимой тошноты.

Еще не до конца проснувшись, пошатываясь и спотыкаясь, она вышла наружу и ухитрилась спрятаться за каменной стеной двора, прежде чем стошнило. А когда распрямилась и вытерла губы, прижимаясь к стене в поисках опоры, то обнаружила рядом с собой Бобби Кларка. На его лице появилось встревоженное выражение, он взял ее запястье и проверил пульс.