Война балбесов - Они

— Они давно не приходили. Я даже думал, почему не приходят? Ясно: армяне.

— Да, — согласился Тимур Ахмеджанович. — Больше некому.

— Точно они.

— Ну, тогда буду искать, на кого они вышли.

— Найдите, Тимур Ахмеджанович. А мы, конечно, с нашей стороны...

Тимур Ахмеджанович поморщился и поднял руку, прекращая слова Самира, суть которых знал наперед:

— А, перестань!

Действительно, зачем говорить об очевидном?

Часть IV

Финал. Эпилог. Приложение

Финал

Юрий Иванович включал телефон раз вдень: позвонить жене и сказать, что командировка затягивается. Обычно она начинала его упрекать: уехал неожиданно, не предупредил, не говорит толком, где находится, что за секреты? Это должно было убедить Карчина в том, что Лиля скучает. Но он чувствовал, он слышал сквозь ее голос: ей одной вполне хорошо.

На этот раз Лиля сообщила с тревогой (потому что неприятности мужа могут обернуться неприятностями для нее), что несколько раз домой звонил разгневанный Линьков, ищет его, спрашивает, почему отключен мобильный телефон.

Карчин тут же перезвонил Линькову.

— Роман Валерьевич, это Карчин...

Линьков тут же закричал с мощью бывшего прораба, привыкшего перекрикивать шумы стройки:

— Это что за шутки, Карчин? Ты куда пропал?

— Да все элементарно! — заторопился Юрий Иванович. — Ехал по делам, аж в Вологодскую область понадобилось, попал в аварию, машину никак на ход не могли поставить, да еще такая дыра, что телефон из сети выпадает все время...

— А на поезде ты не мог добраться? Машину, что ли, стережешь? Ты сколько уже там?

— Да все уже сделали, уже еду фактически!

— Фактически или практически? — язвительно спросил Линьков, любящий цепляться к словам.

— Утром буду.

— Ну, смотри. Теперь давай объясняй, что произошло.

Карчин объяснил.

Линьков слушал, хмыкая и матерясь, слова Карчина будто убеждали его в чем-то. И вскоре он свое убеждение высказал. Он воспринял то, что Карчина оставили без поддержки, отдали на милость милиции, отняли у него функции распорядителя по проекту «Стар-трека» и все остальное не как репрессии против Карчина, а как прямой вызов ему, Линькову. Ибо, логично рассудил он, в его присутствии не посмели бы так обращаться с близким ему человеком. Но Линьков все поставит с головы на ноги и этим докажет, что с ним лучше не связываться. Если бы они знали о его перспективах, каждый в штаны тут же наложил бы, уже в который раз намекнул Линьков на свое скорое выдвижение в заоблачные высоты, откуда доносится лишь клекот орлов, а орлы у нас известно кто, причем в считаном количестве.

И по заслугам, если выдвинут, подумал Карчин о Линькове, когда разговор закончился. Воистину великий человек: не позволяет ущемить ни себя, ни кого-либо из своего окружения. Потому что ему еще понадобится команда людей по-настоящему преданных, своих. В том числе и там, где клекот орлов. Следовательно, и Карчин может оказаться в непосредственной близости к заоблачным высям.

Он пошел от берега речки, где забавлялся ловлей красноперок, к дому.

— Надо ехать, Оля.

— Давно пора, — сказала Ольга.

У Гоши оказалось почти две тысячи; он надеялся, что Килил, у которого осталось целых восемь (по его предположениям), не будет чересчур возмущаться, когда вернется домой. Лишь бы с ножиком опять не полез, дурачок, а то ведь придется принять ответные меры. Отнять нож и настучать по голове. Гоша связался с Супер-драйвером, сообщил, что готов заплатить вступительный взнос. Ответ был кратким.

Suрег-driveг. В 23 часа у гостиницы Молодежная, черный Мерседес с флажком партии на капоте.

Gоshа. А какой флажок у партии?

Super-driver. Извени, забыл, разослал рисунок только членам партии. Смотри.

И Супер-драйвер прислал рисунок флага ПИР: на черном фоне белое изображение мозга и короны над ним. Полукругом надпись: «Интеллектуалы всех стран, соединяйтесь!»

Гоша оценил деликатность Супер-драйвера: до «Молодежной» ему десять минут пешком (свой адрес, как и прочие данные, он послал еще раньше, отвечая на анкету кандидата в члены ПИР).

Выходя, Гоша столкнулся с Килилом, который задержался, потому что перепрятывал деньги.

— Сволочь! — только и сказал Килил, проходя мимо, и Гоша понял, что брат уже успокоился или, по крайней мере, смирился с потерей части денег. И это было действительно так. Сначала Килил, плача от злости, придумывал, каким способом вернуть отобранные Гошей деньги, а потом остыл: у него все-таки осталось больше трех тысяч, а начнешь задираться, требовать или еще что-то, Гоша может разозлиться и сдаст его милиции, деньги-то все-таки ворованные. И посадят, на самом деле, в колонию, а ему этого вовсе не надо. Надо теперь думать о другом: как уехать, если он теперь на учете и его будут ловить по всей стране? Вопрос большой, серьезный, ответа на него Килил пока не нашел.

Без пяти минут одиннадцать Гоша был у гостиницы. Но и «Мерседес» с флажком уже стоял там. Окна темные, ничего не видно. Гоша подошел и встал перед машиной, показывая, что это он — тот, кого ждут. Дверца открылась, Гоша сел внутрь. Он увидел мальчика постарше Килила, совершенно обыкновенного, который протянул ему руку для пожатия и сказал:

— Привет. Я брат Супера. Супер-драйвера, в смысле.

Они сидели сзади, шофер был отделен непрозрачным стеклом.

— Что-то ты слишком молодой, — сказал Гоша.

— Для брата? Братья и меньше бывают.

— Для доверенного лица.

— А он больше никому не доверяет. На.

Мальчик протянул бумажку. На ней было отпечатано с помощью принтера: «Удостоверяется получение от Сивохина Г. М. вступительного взноса в ПИР и его вступление в ПИР». Дата, подпись Супер-драйвера: буквы "С" и "у", а потом завиток.

— Членские билеты будем выдавать чуть позже, — сказал мальчик. — Вопросы есть?

— Какие к тебе вопросы?

— Я брату передам.

— Сам напишу.

— Ну, твое дело. Давай деньги-то.

Мальчик взял деньги и, не считая, сунул их в карман.

— У нас доверие, — объяснил он. — Хотя, если обманешь, тебе же хуже. Подвезти?

— Я близко живу.

— Это мы знаем. Просто ты на такой машине не ездил. Она плывет, а не едет.

— Ну, подвези.

Мальчик нажал на кнопку и сказал:

— По Дмитровскому к центру!

Ехали всего минуту, но Гоша действительно успел почувствовать плавность и комфортность хода этого авто-корабля. Брат Супер-драйвера поглядывал на него с простодушной хвастливостью, будто машина принадлежала ему.

У метро Гоша вышел, спросив:

— А когда будет встреча?

— Тебе напишут.

— Ладно.

Шацкий поставил машину и направился к подъезду. Набрал код, открыл дверь. Сзади послышались шаги, и вместе с Володей в подъезд вошел молодой человек с большим букетом цветов.

— Спасибо, — сказал он, благодаря за открытую дверь.

Вместе вошли в лифт.

— Мне последний, — сказал молодой человек.

Володя нажал кнопку своего этажа, встал лицом к дверям. Сзади одуряюще пахло дешевым одеколоном.

Живы в нас еще первобытные инстинкты, подумал Шацкий иронически. Вот кто-то сзади — и уже неприятно, уже ощущение какой-то опасности. Глупо.

Через минуту молодой человек без букета вышел из подъезда и пошел вдоль стены дома, свернул за угол. Там сел в машину и поехал. Через некоторое время, проезжая вдоль набережной, открыл окно и что-то выкинул в темную ночную воду.

Ольга, вернувшись, обрадовалась, что Килил нашелся, и огорчилась, что нет Герана. Впрочем, она к этому была готова.

Пора было выходить на работу, писать объяснительную, жить дальше. Карчину не звонила: ждала его звонка. Он обещал позвонить сразу же, как только немного разберется в своих делах. Видимо, не разобрался.

Линьков в считаные часы добился того, что машина закрутилась в обратную сторону. Глупое дело Карчина, связанное со стариком и скандалом в милиции, пообещали закрыть. Вероломного Юшакова отстранили от проекта, Линьков взялся сам добиться оформления бумаг в ближайшие сроки. Очень удивлялся Карчину: как это может быть — знать, что мальчишка спер документы и не выбить их из него? Не отдает? — давить на семью, чтобы она давила на него!

— Пробовал, — сказал Карчин.

— Плохо пробовал. Я уезжал, думал — ты в два дня все решишь. А у тебя вон что, оказывается.

— Не все так просто.

— Да все просто! — возразил Линьков.

В квартиру Сивохиных, позвонив в дверь и сказав, что обнаружена утечка газа и нужно проверить трубы, вломилась группа людей в масках. Перевернули всю квартиру, нашли в столе Гоши сумку Карчина, а в его книгах — доллары, но немного, куда дел остальные, Г. Сивохин не признавался. Говорили с ним отдельно, строго и особо. Он не выдержал разговора и указал на малолетнего брата. Стали того искать, но он исчез. Взяли по подозрению в соучастии мать Г. Сивохина, О. В. Сивохину. Взяли чуть позже и П. А. Сивохину по подозрению в причастности к преступлению: в лифте своего дома обнаружен убитым адвокат В. Шацкий, занимавшийся делом Карчина, т.е. и Сивохиных; П. Сивохина могла как минимум что-то знать, потому что ее с ним видели.

Карчину об этих событиях ничего не было известно. Звонил домой Ольге, никого не заставал, а доехать не мог из-за катастрофического отсутствия времени. Возникновение из небытия украденной сумки с документами и прочим содержимым, исключая деньги, о которых он и не печалился, сделало его почти счастливым человеком и утвердило в мысли, которую он чуть было не подверг сомнению: нет в жизни нерешаемых проблем и тупиковых ситуаций. Правда, на этот раз решил вопрос не он, а Линьков. Но то, что Линьков стал его благодетелем, — чья заслуга? Роман Валерьевич не всякого человека держит за своего, следовательно, это ему, Карчину, плюс.

Геран, узнав о том, что происходит с его бывшей семьей, понял: пора уезжать из Москвы. Он пришел к Самиру взять паспорт.

— Нет проблем, — сказал Самир. — Но такая штука: на наш коллектив сильно наехали сейчас, знаешь? А ты член коллектива, разве нет?

— Я уволиться собираюсь. Уехать хочу.

— Какой ты! То работаешь, то не работаешь, то уволился, то опять пришел, то опять уволиться хочешь! Пойми тебя! Ладно, я не держу, — великодушно сказал Самир. — Но ты же был в коллективе, нет?

— Я был всего лишь сторож.

— А хоть кто. Ты слушай. Мы решили так: по тысяче долларов все собираем. На взаимопомощь для всех.

— У меня нет таких денег.

— Э, брось. Такие деньги у любого мужчины есть, когда надо.

— У меня нет таких денег.

— Возьми у жены, у сына, у него много. Если уже не взял, а?

— Он не сын. Но не в этом дело. Денег я ни у кого не брал и вообще ушел из семьи, сам знаешь, квартиру ты же мне нашел, спасибо.

— Пожалуйста. А с деньгами я не тороплю, принесешь завтра, послезавтра. Тогда паспорт отдам.

— То есть ты хочешь, чтобы я выкупил паспорт?

Самир всегда считал Герана человеком не очень умным, Самиру показалось смешно, что он начал придумывать какие-то причины, чтобы взять у Герана денег. У неумных людей деньги берут без объяснения — просто потому, что надо. Но он не привык переключаться с одной игры на другую: даже в глазах неумного человека не хочется выглядеть несерьезным.

— Глупость не говори, — сказал он. — Это просто условие.

— А я ведь подозревал что-то в этом роде, — задумчиво сказал Геран. — Когда ты попросил у меня паспорт, я подумал... Но понадеялся, что ты все-таки не такой подлец, Самир.

— Я подлец? — оскорбился Самир. — Ты не путай, а то перестану с тобой вообще как с человеком говорить! Я у тебя паспорт в самом деле для договора брал, чтобы оформить! И оформил, между прочим! — указал Самир на какую-то папку. — Я тебе разве сказал сразу: дай денег за паспорт? Сказал или нет?

Геран молчал, понимая, чем все кончится, независимо от его слов.

— Сказал или нет? Не сказал! Я надеялся, что ты, как все, как мужчина, дашь денег на общее дело! А ты не даешь! Ты хочешь сбежать! Что мне остается? Нет, скажи, в чем я не прав? А?

— По-своему ты прав, Самир, как всегда.

— Ну? И о чем тогда разговор?

Борис Борисович Шиваев вызвал М. М. Тот явился без сына, что облегчило задачу Борису Борисовичу. А задача была непростая: заставить старика забрать заявление и подтвердить, что он не имеет к Ю. И. Карчину никаких претензий. Начал он так:

— Михаил Михайлович, хочу задать вопрос: как вы относитесь к коррупции, к мафиозным группировкам, к бандитизму?

— Плохо, конечно, — ответил М. М., глядя в окно и думая о чем-то своем.

— А представьте, что вы стали их орудием.

— Это как? — слегка заинтересовался М. М.

— А так. Юрий Иванович Карчин — прекрасный специалист своего дела, уважаемый человек. Преображает к лучшему облик Москвы. Бескорыстный труженик, говоря откровенно. Но нашлись подлецы, которые захотели его уничтожить. Честные люди мешают, видите ли! Им долго не удавалось. А тут такой счастливый случай: Юрий Иванович задевает вас, на него заводят дело, его враги ужасно рады. Понимаете? Вы невольно оказались их пособником!

— Не удивляюсь, — неожиданно ответил М. М.

— Это почему? — даже опешил Борис Борисович.

— А все мы пособники. И все жертвы. Знаете, вы не тратьте время. Что нужно написать? Что не имею к нему претензий? Диктуйте, напишу.

Получив от старика необходимую бумажку и отпустив его, Шиваев почувствовал даже некоторое разочарование. Он готовился к битве гигантов (ибо почти всякий пенсионер, как он знал по своему опыту, гигант упорства и тупости), а вышло все легко, играючи. Если так работать, никакого интереса не будет. И дело со стоянкой оказалось легкое: позвонил Софьин и сказал, что мелкую шваль можно отпустить, но одного обязательно придержать, как следует оформить, чтобы потом судить и дать ему срок. Санкции сверху имеются, и даже не санкции, а прямое пожелание, ибо слишком много подобных дел заканчивается полюбовно, требуют показать результат.

Шиваев выбрал Расима, и тот, похоже, смирился со своей участью. Упрашивал только отпустить на один день — нормально попрощаться с родными.

— Мамой клянусь, никуда не денусь! — обещал Расим.

Шиваев знал: они мамой просто так не клянутся. Если ты поклялся матерью и не сдержал слова — будешь проклят. Но тонкость в том, что клятва эта действительна лишь тогда, когда дается соплеменникам. Клятва хоть мамой, хоть детьми, хоть любыми богами, данная чужому, не в счет. Поэтому он предпочел словам более действенный залог: денежный. Деньги за Расима пусть заплатят родственники, следовательно, это будет обязательство Расима уже перед ними, а не перед Шиваевым. И через это Расим переступить не сможет.

Расим согласился. Его выпустили до суда под два залога: один официальный, другой — Шиваеву, как залог совести, с точно оговоренной суммой, которую Шиваев вернет родственникам Расима, когда тот явится обратно.

Но Самир сказал Расиму: «Я пойду вместо тебя. Никто даже не заметит, так мы похожи».

Расим удивился и спросил: «Зачем?»

Самир сказал: «У меня трое детей, и все в порядке. А ты поздно женился, у тебя только одна девочка. Тебе надо дальше заводить детей и жить».

Расим сказал: «Выйду — заведу».

Самир сказал: «Никто не знает, когда ты выйдешь».

Расим сказал: «Я не согласен».

Самир сказал: «Я старший, я сказал — так будет. Мне твое согласие не надо».

Расим сказал: «Пусть тогда нас родственники рассудят. Сам не послушаюсь».

Вечером родственники собрались в своем любимом ресторанчике у парка, закрыли двери, стали говорить и обсуждать.

Угрюмый Расул, самый старший, одинокий, сказал: «Правильно говорит Самир, надо дать возможность Расиму нормально создать семью, у него девочке только год».

Семейный Абдулла возразил: «У Расима один ребенок, правильно, но у Самира трое детей еще не совсем выросли. Каково им будет, если папа в тюрьме?»

Неунывающий Мехти задал вопрос: «Неужели нельзя сделать, чтобы никто не шел в тюрьму?»

Самир ответил: «Нельзя». (Тимур Ахмеджанович объяснил ему, что одного человека придется отдать, так сложились обстоятельства.)

Гусейн, отличающийся оригинальностью ума, сказал: «Если сейчас один может пойти за другого, поскольку вы полные близнецы, то и потом один может заменить другого. К примеру, дадут срок четыре года, два посидит Расим, два Самир — или наоборот».

Родные братья близнецов слушали и пока молчали, понимая, что их словам будет придан особый вес.

И вот заговорил старший из них, Латиф: «Я считаю, и так плохо, и так плохо. Надо бросить жребий, вот и все».

Рауф, учившийся два года в университете и обладающий способностью видеть любую проблему широко, сказал: «Я тебя уважаю, Латиф, но нельзя заменять разум людей глупым жребием, нельзя ответственность с себя переложить на короткие-длинные спички или на решку-орла. Да, и так плохо, и так плохо. Но надо думать не только о чьих-то детях. На Самире все держится, он имеет личные связи с нужными людьми. Он уйдет, сколько времени надо все налаживать? В результате пострадает больше людей, чем если уйдет Расим, которого я очень люблю, прости, Расим».

Остался Насиф, самый младший.

Он смущался, ерзал, видно было, что у него есть предложение. Видно было также, что он заранее им гордится.

И он сказал: «Не надо идти ни Расиму, ни Самиру. Этим ведь все равно, кого взять. Ну да, в документах записан Расим. Но бумажки всегда можно переписать. Или сказать, что то, что сделал Расим, сделал другой. А кстати, что сделал Расим?»

Это был вопрос очень молодого человека, почти глупый. Насиф понял это и покраснел. И поспешил добавить: «Я хочу себя предложить. У меня еще все впереди, посижу несколько лет, начну все заново, все успею!»

Подумав, родственники сказали, что в рассуждении юного Насифа есть резон (он вспыхнул от радости и гордости). Но ему идти не следует: нельзя с этого начинать биографию. Надо подумать о человеке, который уже пожил и ничего особенного не ждет. И, говоря правдиво, от потери которого меньше урона всем.

Расул сказал: «Вы меня имеете в виду? А если мне не хочется?»

Тут все замолчали.

Все молчали, но чудилось, будто в воздухе незримо витают слова, которые каждый из присутствующих мог бы сказать, но терпел по деликатности.

И Расул услышал эти слова. И сказал: «Ладно».

Ночью Геран услышал звонок, открыл и увидел в свете тусклой лампочки мальчика с рыжими волосами.

— Здлавствуйте, дядя Гелан, — сказал мальчик.

— Килил? Ты что с собой сделал?

— Покрасился.

— Зачем? Да ты заходи! Как ты меня нашел?

— Я давно знаю, где вы живете.

Геран накормил Килила, напоил чаем. И Килил рассказал ему о своей мечте, о том, как она почти осуществилась.

— Я бы опять туда поехал или в другое такое место. Таких мест, наверно, много. Но меня одного поймают. Поехали вместе, дядя Геран? Вы тоже ведь хотите в деревне жить, я знаю.

— Хочу. А мама как же? Ее отпустили, кстати?

— Да. Мы ей скажем и попросим молчать. Не будет же она родного сына выдавать! А потом уговорим ее к нам приехать.

— Заманчиво, Килька. Но я не могу уехать, у меня паспорта нет.

— Почему?

— Отобрали. Тысячу долларов заплатить надо.

— Я вам дам. У меня две с лишним еще останется, нам хватит. Работу там какую-нибудь найдем.

— Чудак! — усмехнулся Геран. — Если бы так все просто!

Но понимал, что все действительно просто, надо только поверить в это.

Эпилог

«Стар-трек» открыли все-таки с запозданием и без большой помпы из-за случившихся накануне трагических событий, которые не позволяли слишком шумно веселиться. Карчин не хотел брать на торжество Лилю и Никиту: у него, как и у многих, появилось что-то вроде теракто-фобии, ему чудилось, что здание, в котором соберется много народа, могут взорвать. Лиля обиделась, Никита захныкал, Юрий Иванович уступил. И все обошлось, взрыва не было, крыша обрушилась только через полтора года и не от взрыва, а совсем по другой причине. На Карчина опять завели дело, однако, похоже, опять бесперспективное, слишком много людей задействовано в проекте и все понимают: если Юрия Ивановича доведут до опасной черты, он расскажет больше, чем того хотелось бы. Поэтому успешно его отбивают.

М. М. прибаливает и почти не выходит из дома.

Ольга, Килил и Геран живут в деревне у матери Ольги, им там нравится, хотя Ольга скучает иногда по Москве.

Ломяго неожиданно уволили из рядов российской милиции по причине служебного несоответствия, и он начал вдруг зверски пить.

Расулу дали всего два года, все за него радовались: ждали больше.

В Полину влюбился какой-то чин из МВД, которому она попалась на глаза, он взял ее на содержание, а через полгода она бросила его и уехала за границу, сейчас танцует в одном из берлинских ночных клубов. Живет на квартире с подругой.

Гоша, оставшись один, пустил с разрешения Ольги квартирантов и существует на эти деньги. С ним было что-то странное, нехорошее, он чуть ли не травился, но обошлось, сейчас все нормально.

Виктор стал жить с Кристиной, он ее почти любит, а она к нему доброжелательно-равнодушна, его это очень устраивает.

Если о ком не упомянуто, значит, у них тоже все в порядке, а когда все в порядке, рассказывать вроде бы не интересно, хотя, на мой взгляд, в описании порядка и благополучия и есть самый настоящий интерес, но — в другое время, в другом месте.

Приложение

Гений-недоучка

Все помнят странные шествия, сборища и акции, которые устраивались в Москве этим летом и которые считали так называемыми флэш—мобами, то есть бесцельными игрищами интернетной молодежи, договаривающейся о какой-нибудь совместной массовой глупости — себя потешить и публику посмешить. То все разом бумажные самолетики запустят, то выстроятся вдоль дороги с желтыми цветками в руках... Но выяснилось, что эти игры не всегда так уж безобидны и часто направлены против конкретных людей. Больше того, кто-то создал организацию под вызывающим названием «Партия Интеллектуального Расизма» (ПИР) и начал руководить действиями десятков и сотен примкнувших к этой виртуальной партии молодых людей. Точнее было бы назвать эту организацию «партией избирательных репрессий». То одни, то другие люди подвергались массированным атакам: например, их вдруг на улице окружали незнакомые юношии и девушки с жалобными воплями: «Подайте на пропитание!» — или начинались безымянные звонки и послания на мобильный телефон, при этом прямых угроз не было, но, согласитесь, легко довести до нервного шока, когда сотня незнакомых людей пожелает тебе по телефону доброго утра. Эти акции возникали и прекращались спонтанно, но вскоре выяснилось, что некоторым людям, на кого пал выбор руководства партии, предлагали заплатить, чтобы от них отстали. И они соглашались! Больше того, и за вступление в партию руководство во главе с человеком, назвавшим себя «Супер-драйвер», уже начало брать деньги, и немалые.

На это доходное веселье обратили внимание компетентные органы и вскоре довольно легко взяли след. Каково же было общее удивление, когда выяснилось, что никакого руководства не существует, что все эти масштабные мероприятия придумал, организовал и осуществил один человек — 13-летний школьник Максим Сухарев (фамилия в интересах следствия изменена). Он в одиночку состряпал устав партии, рассылал свои «прельстительные письма», которые, кстати, были ужасающе безграмотны, поскольку Максим, являясь докой в компьютерных делах, русским письменным владел весьма плохо. Иногда, правда, использовал (при составлении устава и других серьезных текстов) программу проверки орфографии или вдруг копировал и посылал кусок заумного текста, наугад выхваченный с какого-нибудь интернет-сайта. Парадокс в том, что нашлись сотни молодых людей (возраст членов партии Максим ограничил 25-ю годами), неглупых, образованных, готовых выполнять любое его приказание. Появился целый штат осведомителей, исполнителей и руководителей средних звеньев. А он обещал им за это отмщение их личным врагам и — ни много ни мало — будущее мировое господство партии и ее членов! Никто не обратил внимание на нелогичность первых акций, а это Максим сначала забавлялся. Мстил продавцу на рынке, который продал ему «левые» кроссовки, и вскоре весь рынок был терроризирован покупателями, которые все примеряли, но ничего не покупали. Наказывал мелкого жилищного чиновника за отсутствие горячей воды и за то, что невежливо говорил с Максимом, когда он дозвонился до жилконторы. Обращал с помощью добровольных адептов свой гнев на обычную продавщицу кваса, потому что квас этот ему не понравился. Или репрессировал известного архитектора К., считая его виновным в том, что рядом с домом Максима поставили другой, испортив ему вид из окна...

Но очень быстро юный виртуальный Наполеон сообразил, что можно не только развлекаться, но и получать деньги. Одна проблема: по малолетству ему нельзя было открыть счет. Сначала он попросил свою маму, скромную служащую одной из служб метрополитена, завести для него кредитную карточку, положив на нее какую-нибудь мелочь. Мама удивилась, но согласилась, таким образом Максим заимел возможность указывать счет, а деньги снимал с помощью карточки в банкоматах. Но вскоре поступлений стало так много, что он испугался: могут заинтересоваться, откуда на счет простой работницы идут такие деньги? Тогда Максим нанял личного шофера с «Мерседесом», действуя от имени несуществующего богатого отца, работающего за границей и беспокоящегося о комфорте сына. На этом лимузине он лично подкатывал к простакам, жаждущим стать членами партии или к перепуганным людям, желающим откупиться, представлялся младшим братом Супер-драйвера, и они, не сомневаясь, вручали этому мальчику деньги в размере от 500 до 5000 долларов (справедливости ради надо отметить, что пяти тысячный куш перепал ему только однажды).

Все это длилось до тех пор, пока ему не написал не очередной лох-интеллектуал, а майор ФСБ, который за два дня легко раскрыл и взял с поличным малолетнего комбинатора.

Сейчас расследуются подробности, к Максиму никого не пускают, но нашему корреспонденту удалось, хоть и наскоро, поговорить с ним. Самым замечательным было высказывание 13-летнего «интрасиста», как он себя называет: «Если бы я захотел свергнуть президента и устроить государственный переворот, мне бы понадобилось не больше 48 часов!»

Заявление, конечно, мальчишеское, глупое. Если не учитывать, что в самой крупной из акций участвовало (со своими руководителями подразделений, с четким распределением задач и функций) около пятисот человек, которых Максим мобилизовал за считаные часы. А иногда просто куражился: заставил полторы сотни девушек (только девушек!) прийти во двор его дома в полночь и по команде одной из них разом прокричать: «Спокойной ночи, любимый!»

Вот такая вот история, с подробностями которой мы вас еще будем знакомить. Однако уже сейчас можно сказать банальную, но всегда актуальную фразу: «Есть о чем подумать!»

"Массковский костомолец"[6], №41 от 4 октября 20... г.

Примечания

1

На этом принципе строится и любое капиталистическое общество, просто в странах, называемых развитыми, воровство приняло более или менее цивилизованные рамки и называется прибылью, прибавочной стоимостью, процентами от сделок, доходом и т. п. Счастливым жителям этих стран хорошо бы помнить, что их государства живут воровским счастьем, используя мировую конъюнктуру и играя на сложившемся неравенстве возможностей, в их обшак сливают деньги транснациональные корпорации, они во всяком деле имеют право первой ночи. Если страна при этом не дура, то она убаюкивает своих граждан иллюзией справедливости с помощью создания рабочих мест и внушения гражданам ощущения, что им платят за достойный труд достойные деньги. Ясное дело, что значительная часть труда при этом будет украдена, но за вилы, топоры и автоматы браться не стоит: не бывает общества без воровства, «и волтерьянцы напрасно против этого говорят». Вопрос в том, сколько шкур из имеющихся в соответствии с поговоркой семи с вас снимут. Если две-три — благоденствие. Четыре-пять — жить трудно, но можно. Шесть — совсем туго. До семи мало кто был безрассуден докатиться. Россия в числе тех стран, где докатывались, оставляя людей вовсе без шкуры; результаты налицо. (Здесь и далее примечания автора.)

2

Тем паче что USA давно уже не государство, а корпорация со всеми вытекающими отсюда последствиями, приятными для членов корпорации и неприятными для всех остальных.

3

Строго говоря, это не идея (я вообще считаю идею национальной идеи анахронизмом), а всего-навсего необходимейшее условие, при котором мы имеем шанс избежать социальных потрясений.

4

Флэш-моб, Flash mob, мгновенная толпа, т. е. неожиданное появление большого количества людей в одно время и в одном месте; как правило, они выполняют одинаковые действия, оговоренные заранее по интернету и координируемые с помощью мобильных телефонов. Это молодежное увлечение родилось в 2003-м году, первой акцией считается одновременное посещение сотней молодых ньюйоркцев универмага «Мейсис» с намерением купить ковер для массового занятия любовью в загородной коммуне стоимостью в 10 000 долларов.