Утеха падали

— Тони, — хрипло произнес Вилли, — нам пора поговорить.

— Не сейчас, — бросил Хэрод, пытаясь пройти мимо, но Рэйнольдс обошел скамейку и преградил ему путь.

— Отдаешь ли ты себе отчет, что ты делаешь, Тони? — негромким голосом осведомился Вилли.

— А ты? — огрызнулся Хэрод, тут же поняв, насколько беспомощно это прозвучало, но им владело лишь одно желание — поскорее уйти отсюда.

— Да, — важно кивнул Вилли, — я отдаю. И если ты сейчас начнешь соваться не в свое дело, ты уничтожишь годы моих усилий и планов.

Хэрод огляделся и понял, что их в этом заросшем цветами тупике никто не увидит даже с помощью телекамер. Отступать он не хотел, да и Рэйнольдс продолжал загораживать дорогу.

— Послушай, — сказал Хэрод, чувствуя, как от напряжения у него срывается голос, — в гробу я все это видал, и мне плевать, о чем ты там говоришь. Я просто не хочу в этом участвовать, понятно?

Вилли улыбнулся. Маленькие глазки его сузились и теперь почти не походили на человеческие.

— О'кей, Тони. Но нам всем остается сделать несколько последних ходов, и я не позволю, чтобы мне мешали.

В голосе бывшего партнера прозвучало что-то такое, что напугало Хэрода, как никогда в жизни. Он даже онемел на мгновение.

Вилли сменил тон, голос его стал более доверительным.

— Полагаю, это ты отыскал моего еврея, которого я бросил в Филадельфии, — продолжал он. — Ты или Барент. Но это неважно, даже если они тебе приказали разыграть этот гамбит.

Хэрод открыл было рот, но Вилли жестом остановил его.

— Возьми сегодня еврея, Тони. Мне он больше не нужен, а вот на тебя я сделаю ставку в конце этой недели... если ты больше не будешь создавать сложностей, понятно? Тебе понятно, Тони?

Безжалостный холодный взгляд палача проник в сознание Хэрода.

— Понятно.

На мгновение Хэрод отчетливо представил себе, что Вилли Борден, Вильгельм фон Борхерт мертв, а перед ним сидит его труп. Однако скалился в ухмылке не просто череп из обычных костей, но некое вместилище миллионов других черепов, из акульей пасти которого доносилась вонь склепов и безымянных могил.

— Очень хорошо, что ты понял, — одобрительно сказал Вилли. — увидимся позже, Тони, в Игровой комнате.

Рэйнольдс отошел в сторону с тем же подобием улыбки Вилли, которую на рассвете Хэрод видел на лице Дженсена Лугара за мгновение до того, как тот свернул шею его суррогатке.

Хэрод отправился на пляж к Марии Чен. Даже опустившись на раскаленный песок под лучами жаркого солнца, он не мог унять дрожь.

— Тони? — прикоснулась к его руке Мария Чен.

— К черту! — прорычал он. — К черту! Пусть получат еврея. Кто бы за ним ни стоял, что бы они ни имели в виду, пусть получат его сегодня. К черту. Пошли они все к черту.

В этот вечер банкет закончился раньше, словно все торопились в предвкушении начала Игры. Кроме Хэрода и Вилли, остальные уже посетили загон для суррогатов и отобрали себе фаворитов, тщательно их осмотрев, как обычно осматривают скаковых лошадей. За обедом Барент сообщил, что будет использовать глухонемого с Ямайки — человека, бежавшего со своего родного острова после того, как он из кровной мести убил четверых. Кеплер довольно долго выбирал себе суррогата — он дважды миновал клетку Сола, не обращая на него никакого внимания, приглядываясь к более молодым. Наконец он становился на одном из уличных сирот Саттера — высоком худом парне с сильными ногами и длинными волосами.

— Гончая, — удовлетворенно заметил Кеплер за обедом. — Гончая с клыками.

Саттер в этот вечер решил положиться на обработанную пешку, заявив, что будет использовать человека по имени Амос, который в течение двух лет был его личным телохранителем в Библейском центре, низкорослого мужчину с бандитским лицом и телом полузащитника.

Вилли снова намеревался пустить в ход Дженсена Лугара. Хэрод сообщил лишь, что будет использовать польского еврея, и больше не захотел принимать участие в разговоре.

В предыдущий вечер Барент и Кеплер сделали ставки почти в десять тысяч долларов, теперь они удвоили их. Все сошлись во мнении, что для второго вечера ставки невероятно высоки и соперничество обещает быть жестоким.

Солнце зашло за тучи, Барент сообщил, что барометр быстро падает, с юго-востока приближался шторм. В половине одиннадцатого все поднялись из-за стола и направились в Игровую комнату, оставив телохранителей и обслуживающий персонал за дверью.

Игроки расселись по своим местам, лица их снова стали походить на неподвижные маски. Это впечатление еще больше усугублялось из-за света единственной люстры, висевшей над столом. Время от времени темное небо за окном освещалось вспышками молний. Барент распорядился отключить иллюминацию в Дубовой аллее, дабы наслаждаться величавым зрелищем надвигавшейся грозы.

— До начала Игры осталось тридцать секунд, — объявил он.

Четверо игроков закрыли глаза и напряглись в ожидании. Хэрод отвернулся и принялся смотреть, как яркие вспышки освещают силуэты деревьев вдоль Дубовой аллеи и иссиня-черные грозовые тучи.

Он не имел ни малейшего представления, что случится, когда поднимется решетка камеры с евреем по имени Сол. Хэрод не собирался вторгаться в его сознание, а без этого он не будет знать, что происходит. Однако именно такое положение вещей вполне устраивало Хэрода. Что бы там ни замышлялось, кто бы ни пытался смешать карты, введя в колоду этого еврея, какие бы цели они ни преследовали, его это не волновало. Он знал, что не будет иметь никакого отношения к событиям последующих шести часов и что в этой партии он не участвует. В этом он не сомневался.

Никогда еще Хэрод не заблуждался так жестоко.

Глава 30

Остров Долменн

Понедельник, 15 июня 1981 г.

Сол просидел в своей крохотной нише более суток, когда вдруг механизмы, скрытые в каменных стенах, завыли и стальные прутья решетки поползли вверх. На мгновение он растерялся.

Его заключение вызывало в нем странное чувство спокойствия, словно все сорок предшествовавших лет исчезли и он вернулся к самому важному в своей жизни. Двадцать часов он пролежал в холодной каменной нише, размышляя о жизни и подробно вспоминая вечерние прогулки с Натали возле фермы в Кесарии, залитый солнцем песок и мощенный кирпичом виадук, томные зеленые волны Средиземного моря. Он вспоминал их беседы и смех, откровения и опасения, а когда засыпал, его тут же охватывали видения, уносившие его туда, где жизнь утверждалась иначе перед лицом жестокого самоотречения.

Дважды в день охрана пропихивала в щель пищу, и Сол ел. Низкие пластиковые подносы были наполнены макаронами с консервированным мясом. Пища для космонавтов. Но Сола не удивляла эта ирония судьбы: космический паек подавался в загоне для рабов! Он съедал все, пил воду и возвращался к упражнениям, чтобы не затекали мышцы и не замерзало тело.

Больше всего он тревожился о Натали. Они предвидели многое из того, что им предстояло сделать, до мельчайших подробностей изучали план действий по-одиночке, но когда подошло время расставания, оба почувствовали горький привкус трагического конца.

Сол вспомнил освещенную солнцем спину уходящего в небытие отца и руку Иосифа на его плече.

Лежа в темноте, пропахшей четырехвековым страхом, он размышлял о мужестве. Об африканцах и коренных жителях Америки — индейцах, лежавших в этих же каменных клетках, вдыхавших тот же запах безнадежности и не знавших тогда, что они победят, что их потомки обретут свет, свободу и достоинство, в которых было отказано тем, кто дожидался здесь своей смерти. Он закрыл глаза и тут же увидел скотовозы, въезжавшие в Собибур; исхудавшие, холодные, смешанные в кучу трупы, жмущиеся друг к другу тела в поисках тепла, которому неоткуда было взяться. Но за этими закоченевшими телами и укоризненными взглядами он различал молодого сабру, который шел из кибуца на работу в садах или вооружался для ночного патрулирования, — в его лице сквозила твердость и уверенность, возможно, даже излишняя самоуверенность, и он был полон жизни. Собственно, сам факт его существования был ответом на вопрошающие взгляды мертвецов в Собибуре, которых машина за машиной сваливали в Ров в 1944 году...

Сол тревожился за Натали и боялся за себя, как боятся лезвия опасной бритвы, приближающегося к глазам, вкуса холодной стали во рту. Однако ему был знаком этот страх, и он приветствовал его возвращение, позволял ему проникать в себя. Но не желал покоряться. Тысячу раз Сол мысленно повторял все пункты плана, которые ему предстояло выполнить. Анализируя возможные препятствия, он прикидывал различные варианты их устранения. Он размышлял над тем, как поступит Натали, если старуха согласится следовать их плану, и что ей придется делать в более вероятном случае, если Мелани Фуллер начнет вести себя с непредсказуемостью, обусловленной ее безумием. И решил, что все равно будет продолжать, даже если Натали погибнет. И даже если все их планы пойдут прахом, он тоже будет продолжать. Он будет действовать и в том случае, если не останется никакой надежды.

Сол лежал в темной расщелине на холодном камне и размышлял о жизни и смерти — своей собственной и других людей. Он анализировал все непредвиденные повороты событий, а затем начинал изобретать новые. И все же в тот момент, когда прутья решетки со скрежетом поползли вверх и остальные четверо заключенных зашевелились и начали выбираться из своих укрытий, Сол Ласки в течение целой минуты, которая, казалось, длилась бесконечно, не знал, что ему делать.

Он вылез из своей ниши и замер. Каменный пол обжег холодом его босые ноги. Тварь, именуемая Констанцией Сьюэлл, смотрела на него сквозь стальные прутья и спутанные волосы.

* * *

Сол последовал за остальными к дверному проему, ведущему во тьму.

Тони Хэрод сидел в Игровой комнате и из-под опущенных век посматривал на лица четверки, ожидающей начала ночного состязания. Лицо Барента выражало спокойствие и удовлетворенность, уголки его рта подрагивали в легкой улыбке. Кеплер, запрокинув голову, хмурился от напряжения. Джимми Уэйн Саттер сидел, наклонившись вперед и положив руки на стол, — его морщинистый лоб и верхняя губа были покрыты капельками пота. Вилли так глубоко зарылся в кресло, "то свет падал лишь на его лоб, острые скулы и нос. И нее же Хэроду казалось, что глаза у Вилли открыты и он не сводит с него своего пристального взгляда.

Сам Хэрод ощущал внутри нарастание паники, по мере того как осознавал всю абсурдность своего положения — он был лишен возможности видеть происходящее. Он даже не пытался прикоснуться к сознанию еврея, поскольку знал — кто бы им ни руководил, ему не дадут в него войти. Хэрод в последний раз окинул взглядом лица присутствующих. Кто в состоянии управлять двумя суррогатами одновременно? Логика подсказывала, что это под силу только Вилли, — в пользу этого говорили и способности старика, и цели, которыми он руководствовался, — но к чему тогда эта перепалка в саду? Хэрод чувствовал растерянность и страх. И его мало утешала мысль, что Мария Чен осталась внизу и спрятала револьвер в катере, ожидающем их у пристани на случай, если возникнет необходимость бегства.

— Черт побери! — вскричал Джозеф Кеплер. Все четверо открыли глаза и уставились на Хэрода.

Вилли подался вперед, его лицо побагровело от ярости.

— Что ты делаешь, Тони? — Затем он окинул ледяным взглядом остальных. — Или это не Тони? Так вот что, по-вашему, честная Игра?

— Постойте! Постойте! — воскликнул Саттер, снова закрывая глаза. — Смотрите! Он убегает. Мы можем... все вместе...

* * *

Глаза Барента широко распахнулись, как у хищника, поджидающего в темноте свою жертву.

— Ну, конечно, — тихо промолвил он, сложив пальцы под подбородком, — это Ласки, психиатр. Я должен был догадаться об этом. Меня ввело в заблуждение отсутствие бороды. Кто бы там ни додумался до этого, у него скверное чувство юмора.

— Какие, к черту, шутки! — рявкнул Кеплер, снова зажмуривая глаза. — Ловите его. Барент покачал головой.

— Джентльмены, по причине непредвиденных обстоятельств сегодняшняя партия откладывается. Я прикажу охране вернуть его.

— Нет! — взревел Вилли. — Он мой! Барент с улыбкой повернулся к нему.

— Да, он может быть и вашим. Посмотрим. А пока я уже нажал кнопку, оповещающую силы безопасности. Они видели на мониторе начало Игры и знают, кого искать. Вы можете помочь им в этом, герр Борден, только проследите, чтобы психиатр не погиб до допроса.

Вилли издал звук, поразительно похожий на рычание, и закрыл глаза. Барент посмотрел на Хэрода с убийственным спокойствием.

* * *

Сол вместе с остальными четырьмя суррогатами поднялся по пандусу и очутился в тропической мгле — в ожидании приближающейся грозы воздух был влажный, какой-то давящий. Звезд видно не было, лишь вспышки молний освещали деревья и пустое пространство к северу от зоны безопасности. Один раз Сол споткнулся и упал на колени, но тут же поспешно поднялся и пошел дальше. На площадке была выложена огромная пентаграмма, остальные суррогаты уже заняли свои места на концах лучей.

Сол подумывал, не побежать ли сразу, но при каждой вспышке молнии за пределами зоны безопасности вырисовывались фигуры двух охранников, вооруженных М-16 и приборами ночного видения. Нет, лучше подождать. Солу пришлось занять пустое место между Дженсеном Лутаром и высоким худым юношей с длинными волосами. То, что все они были голыми, казалось само собой разумеющимся. Из всей пятерки лишь физическое состояние Сола вызывало сомнения.

Голова Дженсена Лугара повернулась как на шарнирах.

— Если ты меня слышишь, моя маленькая пешка, я хочу попрощаться с тобой, — произнес он по-немецки голосом Вильгельма фон Борхерта. — Но убью я тебя не во гневе. Это произойдет быстро. — И Лугар задрал голову вверх, к небу, как и остальные, словно в ожидании какого-то сигнала. Всполохи молний омывали серебром мощный профиль негра.

Сол развернулся, поднял руку и швырнул камень размером с кулак, который он подобрал минуту назад, во время своего умышленного падения. Удар пришелся Лугару в висок, и великан тут же грохнулся наземь. Сол пустился бежать. Пока остальные суррогаты удивленно смотрели ему вслед, он миновал кустарник и скрылся под покровом тропического леса. Выстрелов не было.

Первые пять минут Сол бежал, не разбирая дороги, — сосновые иглы и обвалившиеся пальмовые побеги впивались в его голые ступни, ветви раздирали бока, дыхание с хрипом вырывалось из горла. Затем он все же постарался справиться с собой, остановился и прислушался, присев у зарослей сахарного тростника. Слева плескались волны, вдоль берега ревели мощные сторожевые моторные лодки. Еще до его слуха донесся странный скрежет, который мог быть искаженным звуком мегафонов, но слов ему различить не удалось.

Сол закрыл глаза и попытался представить карты и фотографии острова, которые он так долго запоминал, сидя с Натали на кухоньке в мотеле. До северной оконечности острова было почти пять миль. Он знал, что лес скоро превратится в настоящие джунгли, которые за милю до побережья уступят место болоту и трясине, а затем снова начнутся густые заросли. Единственными строениями у него на пути будут развалины рабского госпиталя, заросший фундамент плантации Дюбуа у скал восточного побережья и поваленные надгробия кладбища.

Во время очередной вспышки молнии Сол оглядел тростник и ощутил непреодолимое желание просто спрятаться в нем, заползти внутрь, свернуться клубком и стать невидимым. Но он знал, что это будет означать лишь более скорую смерть. Чудовища в особняке — по крайней мере трое из них — в течение многих лет преследовали друг друга по этим джунглям. Во время допросов Хэрод рассказал Солу о «Пасхальной охоте», когда в последнюю ночь выпускались все неиспользованные суррогаты — дюжина, а то и более обнаженных беспомощных мужчин и женщин, и члены клуба начинали охотиться на них с помощью своих фаворитов, вооруженных ножами и ружьями. Баренту, Кеплеру и Саттеру известны здесь все укрытия, к тому же Сол не мог избавиться от чувства, что Вилли догадывается, где он находится. В любую секунду он ожидал отвратительного прикосновения старика к своему сознанию, понимая, что если им овладеют на таком расстоянии, это будет полный провал всех его планов и намерений, весь их многомесячный труд окажется напрасным, и все, о чем он мечтал целую жизнь, все сорок лет, пойдет прахом...

Сол знал, что его единственный шанс — бежать на север. Он выбрался из тростника и помчался вперед под грохот приближающейся грозы.

* * *

— Вот он. — Барент указал на бледную обнаженную фигуру, бегущую по экрану одного из мониторов в пятом ряду. — Нет никаких сомнений, это — психиатр Ласки.

Саттер глотнул бурбона из высокого фужера и перекинул ногу на ногу, поудобнее устроившись на одном из мягких диванов комнаты, оборудованной мониторами.

— А никто и не сомневается, — заметил он. — Вопрос в том, кто ввел его в Игру и зачем?

Все уставились на Вилли, но старик смотрел на экран того монитора, где было видно, как охранники уносят «с поля боя» бесчувственное тело Дженсена Лугара. Троих суррогатов отправили в джунгли преследовать Сола Ласки. Вилли повернулся к присутствующим со слабой улыбкой на губах.

— Глупо было бы с моей стороны вводить в Игру еврея, — сказал он. — А я, джентльмены, никогда не делаю глупостей.

К. Арнольд Барент отошел от мониторов и сложил руки на груди.

— Почему глупо, Уильям? Старик почесал щеку.

— Все вы связываете этого еврея со мной, хотя именно вы, герр Барент, уже давно занимаетесь его обработкой и лишь вам поэтому ничего не грозит.

Барент моргнул, но промолчал.

— Если бы мне нужно было незаконно задействовать кого-то в Игре, я не стал бы останавливать свой выбор на человеке, которого вы знаете. К тому же я наверняка предпочел бы более здорового. — Вилли улыбнулся и покачал головой. — Нет, стоит задуматься, и тогда вы поймете, что с моей стороны это было бы глупо. А я, повторяю, не делаю глупостей.

Барент искоса взглянул на Хэрода.

— Тони, ты собираешься придерживаться своей версии о похищении и шантаже?

Хэрод сидел, утонув в низком диване, и грыз зубами костяшки пальцев. Да, он рассказал им правду, поскольку почувствовал, что они готовы все ополчиться против него, и ему надо было развеять их подозрения. Теперь его считали лжецом, и единственное, что ему удалось, так это немного уменьшить их страх перед Вилли.

— Я не знаю, кто должен отвечать за это, — сказал Хэрод, — но кто-то из присутствующих играет с этой сукой. Мне-то какая выгода от этого?

— Действительно, какая? — дружелюбно повторил Барент.

— Думаю, это своего рода диверсия, — выдавил из себя Кеплер, бросив напряженный взгляд на Вилли. Преподобный Джимми Уэйн Саттер рассмеялся.

— Какая диверсия? — хихикая, осведомился он. — Остров отрезан от внешнего мира. Сюда никто не может проникнуть, кроме личных сил безопасности брата К., а они все — нейтралы. Не сомневаюсь, что при первом же сигнале тревоги все наши помощники были бы... э-э... препровождены в свои комнаты.

Хэрод испуганно посмотрел на Барента, но тот продолжал улыбаться. Он понял, каким был дураком, полагая, что в критический момент Мария Чен сможет хоть чем-то помочь ему.

— Какая диверсия? — продолжал Саттер. — На мой взгляд бедного провинциального священника, это не похоже на диверсию.

— Хорошо, но кто-то же контролирует его, — выпалил Кеплер.

— А может, и нет, — тихо заметил Вилли. Все головы повернулись к нему.

— Мой маленький еврей уже в течение многих лет проявляет поразительную настойчивость, — пояснил Вилли. — Представьте мое удивление, когда семь месяцев назад я обнаружил его в Чарлстоне. Барент перестал улыбаться.

— Вильгельм, вы хотите сказать, что этот... человек... явился сюда по собственной воле?

— Да, — кивнул Вилли. — С давних времен моя пешка как тень следует за мной. Кеплер побагровел.

— Значит, вы признаете, что он здесь по вашей вине, даже если он явился с целью найти вас?

— Не совсем, — ехидно улыбнулся Вилли. — Ведь это по вашему «гениальному» указанию в Вирджинии были истреблены его родные.

Барент задумчиво постукивал согнутым пальцем по нижней губе.

— Предположим, ему стало известно, кто несет за это ответственность, но откуда он узнал все подробности о Клубе Островитян? — Он пристально посмотрел на Хэрода.

— Откуда мне было знать, что он действует сам по себе? — огрызнулся Хэрод. — Ведь эти сволочи накачали меня наркотиками.

Саттер встал и подошел к монитору, на экране которого было видно, как обнаженная мужская фигура продирается сквозь заросли виноградника и поваленные надгробия.

— И кто же работает с ним сейчас? — спросил он так тихо, будто обращался лишь к себе.

— Негритянка, — ответил Вилли. — Чернокожая. Которая была с шерифом в Джермантауне. — Он рассмеялся и запрокинул голову так, что стали видны пломбы в коренных зубах, стершихся от возраста. — Как фюрер и опасался, поверженные поднимутся.

Саттер отвернулся от экрана как раз в тот момент, когда на нем появился суррогат Барента с Ямайки — быстро и уверенно тот продвигался по кладбищу, откуда только что, спотыкаясь, вышел Ласки.

— Ну, и где же тогда эта девица? — осведомился Саттер.

Вилли пожал плечами.

— Это не имеет значения. Среди ваших суррогатов черных сук нет?

— Нет, — ответил Барент.

— Значит, она где-то в другом месте, — предположил Вилли. — Возможно, вынашивает планы мести тем, кто убил ее отца.

— Мы же не убивали ее отца, — задумчиво сказал Барент. — Это сделала Мелани Фуллер или Нина Дрейтон.

— Вот именно! — рассмеялся Вилли. — Еще одна ирония судьбы. Но еврей здесь, и я почти не сомневаюсь, что попасть сюда ему помогла та негритянка.

Все снова уставились на мониторы. На экранах сквозь высокую траву на юг от старой плантации Дюбуа пробирался лишь один суррогат Саттера по имени Амос. Закрыв глаза, Саттер сосредоточенно управлял своей пешкой.

— Нам необходимо допросить Ласки! — взвился Кеплер. — Мы должны выяснить, где находится девица.

— Нет. — Вилли покачал головой, не сводя глаз с Барента. — Надо просто как можно скорее убить еврея. Даже если он безумен, он может причинить вред всем нам.

Барент опустил руки и снова улыбнулся.

— Беспокоишься, Уильям? Старик передернул плечами.

— Просто это самый разумный выход. Если мы объединим наши усилия для того, чтобы убить еврея, это докажет, что он не был доставлен сюда кем-либо из нас с определенной целью. А девицу найти будет нетрудно. Предполагаю, она снова вернулась в Чарлстон.

— Предположений здесь недостаточно, — оборвал его Кеплер. — Считаю, что еврея надо допросить.

— Джеймс? — Барент обратился к преподобному. Саттер открыл глаза.

— Убить его и вернуться к Игре, — буркнул тот и снова смежил веки.

— Тони?

Вздрогнув, Хэрод посмотрел на Барента.

— Вы хотите сказать, что у меня есть право голоса?

— Остальные проблемы мы обсудим позже, — ответил Барент. — Пока ты являешься членом Клуба Островитян и пользуешься всеми правами.

Хэрод обнажил свои маленькие острые зубки.

— Тогда я воздерживаюсь. Оставьте меня в покое и делайте с этим парнем все, что хотите.

Барент задумчиво уставился на пустой монитор. Вспышка молнии на мгновение перекрыла чувствительность изображения, экран затопило ослепительной белизной.

— Уильям, — произнес Барент, — я не очень понимаю, чем для нас может быть опасен этот человек, но я готов согласиться с тем, что будучи мертвым он станет представлять меньшую угрозу. А девицу и прочих мстителей мы отыщем без проблем.

Вилли наклонился вперед.

— Вы можете подождать, пока мой суррогат Дженсен не придет в себя?

Барент покачал головой.

— Это лишь оттянет начало Игры. — Он взял микрофон с консоля. — Мистер Свенсон? — Затем надел наушники, дождался ответа и продолжил:

— Вы следите за суррогатом, убежавшим на север? Хорошо. Да, я тоже видел его в секторе два-семь-шесть. Пришло время ликвидировать его. Подключите береговой патруль и снимите с дежурства вертолет номер три. При возможности воспользуйтесь инфракрасным излучением и тут же передавайте наземные сведения поисковым бригадам. Да, я не сомневаюсь, что вы это сделаете, но, пожалуйста, побыстрее. Благодарю. Связь окончена.

* * *

Натали Престон сидела в темном доме Мелани Фуллер в Чарлстоне и вспоминала Роба Джентри. Все прошедшие после той трагедии в Джермантауне месяцы она часто думала о нем, почти каждый вечер, перед тем как погрузиться в сон. Правда, после отъезда из Израиля старалась поглубже запрятать чувство горя и раскаяния, чтобы оставить место для суровой решимости, которая, по ее мнению, должна была сейчас целиком завладеть ею. Но у нее это плохо получалось. Вернувшись в Чарлстон, она каждый день проезжала мимо дома Роба, в основном по вечерам. Расставшись с Солом на несколько часов, бродила по тихим улицам, где гуляли они с Робом, вспоминала не только какие-то подробности их бесед, но и те глубокие чувства, которые зарождались и крепли между ними, несмотря на то, что оба понимали, насколько неуместна и чревата осложнениями возникшая между ними связь. Трижды она ходила на могилу Роба, и всякий раз ее охватывала такая горечь, которую не в состоянии приглушить или компенсировать никакая месть. И тогда она давала себе клятву, что больше не придет сюда.

Теперь, когда наступала вторая ночь в доме ужасов Мелани Фуллер, Натали не сомневалась в том, что если ей удастся здесь выжить, то это произойдет лишь благодаря воспоминаниям о светлых чувствах, а вовсе не решимости отомстить.

Она находилась наедине с лишенным сознания «семейством» Мелани Фуллер немногим более суток, но ей казалось, что прошла уже целая вечность. Ночь с воскресенья на понедельник выдалась очень тяжелой. Натали пробыла в доме Фуллер до четырех утра и ушла лишь когда уже не оставалось сомнений, что до следующего вечера Солу ничего не грозит. Если, конечно, он был еще жив. Натали знала лишь то, что говорила ей Мелани устами мальчика, который когда-то был Джастином Варденом. По мере того как ползло время, версия, что Нина не может контролировать Сола на таком расстоянии и нуждается в помощи Мелани для спасения Вилли и их самих, казалась все менее достоверной.

В первую ночь случались периоды, когда Джастин умолкал и долго сидел, уставясь во тьму невидящими глазами, да и остальные члены «семейства» Мелани становились такими же безжизненными, как манекены. Натали предполагала, что старуха в это время была занята мисс Сьюэлл или мужчиной, за которым в течение многих часов они вместе с Джастином следили в бинокль. Нет, для этого еще не пришло время. Джастин сказал, что за кровопролитием первой ночи Мелани наблюдала глазами одного из охранников. Натали сосредоточила в себе все свойства Нининой личности, чтобы убедить Мелани не вмешиваться и не обнаруживать свое присутствие слишком рано. Джастин бросил на нее ненавидящий взгляд и умолк на час, оставив Натали в полной беспомощности. Она должна была ждать новых сведений. Ждать, когда старуха проникнет в ее сознание и покончит с ней, убьет их обоих.

Натали сидела в доме, провонявшем отбросами и гниющей пищей, и старалась думать о Робе, о том, что бы он сказал в подобной ситуации, какую отпустил бы шутку. После полуночи она потребовала Нининым высокомерным тоном зажечь свет. Великан по имени Калли включил сорокаваттную настольную лампу с ободранным абажуром. Но ее тусклый свет оказался еще хуже, чем кромешная тьма. Все предметы в гостиной были покрыты густым слоем пыли, повсюду валялась чья-то одежда, из-под продавленной софы выглядывал почерневший, полуобгрызенный початок кукурузы, пол под чайным столиком был усеян кружочками апельсинов. Кто-то, скорее всего Джастин, беззастенчиво размазал по подлокотникам кресел и дивана малиновое .или клубничное варенье, и теперь его следы напоминали Натали кровавые подтеки. Между стенами слышалась возня крыс, а возможно, они бегали и по коридору — попасть в дом для них не составляло труда. Порою какие-то звуки доносились и со второго этажа, но они были слишком громкими для крыс. Натали думала об умирающей наверху твари, этой сморщенной старухе с перекошенным от паралича лицом, напоминавшим морду древней черепахи, изъятой из своего панциря; старухе, чья жизнь поддерживалась лишь внутривенными вливаниями физиологического раствора и мощной медицинской аппаратурой. Иногда, во время долгих периодов затишья, когда никто из членов «семейства» не только не двигался, но даже, казалось, переставал дышать, Натали представляла себе, что Мелани Фуллер уже умерла, а эти автоматы из плоти и крови продолжают действовать, подчиняясь последним безумным фантазиям угасающего мозга, как марионетки, приводимые в движение агонией кукловода.

— Они забрали твоего еврея, — внезапно прошептал Джастин.

Натали вздрогнула и очнулась. Позади кресла, в котором сидел мальчик, стоял Калли — его опухшее лицо освещалось единственной лампочкой. Марвин, Говард и сестра Олдсмит прятались где-то в тени за спиной Натали.

— Кто его взял? — еле дыша спросила она. В лучах тусклого электрического света лицо мальчика казалось ненастоящим, словно он был резиновой куклой. Натали вспомнила куклу размером с ребенка в Ропщущей Обители и содрогнулась — да, Мелани каким-то образом превратила этого несчастного ребенка в такой же распадающийся манекен.

— Никто его не брал, — злобно прошипел Джастин. — Час назад они открыли решетку и выпустили его для своих ночных забав. Нина, ты что, не поддерживаешь с ним контакта?

Натали стиснула зубы и оглянулась. Джексон сидел в машине в квартале от дома Мелани Фуллер, Зубатка вел наблюдение из переулка напротив. С таким же успехом они могли находиться на другой планете.

— Мелани, не спеши, — резко бросила Натали. — Расскажи мне, что происходит.

— Не скажу, Нина, — снова прошипел Джастин голосом Мелани. — Настала пора признаться, где ты.