Утеха падали

Он был в наручниках. Лежал в постели в наручниках. Его правая рука лежала на подушке, кольцо же наручника, больно обхватившее запястье, было присоединено к мощному металлическому изголовью кровати. Левая рука лежала вдоль тела, и ее наручник был прикреплен к какой-то неподвижной части, находящейся под матрасом. Хэрод попытался поднять левую руку и услышал металлический скрежет. Значит, к остову. Или к трубе. Или еще к чему-нибудь. Он не был еще в состоянии повернуть голову, чтобы убедиться в этом. Возможно, он сможет сделать это позднее.

«Черт, с кем я провел ночь?» У Хэрода было несколько подружек с садо-мазохистскими наклонностями, но он никогда не позволял себе оказываться в роли жертвы. «Слишком много выпил? И Вита наконец завлекла меня в свою комнату наслаждений?» Он открыл глаза и, невзирая на боль, доставляемую режущим светом, заставил себя не закрывать их больше.

Белая комната, белая кровать, простыни, медные спинки, тоже зачем-то выкрашенные в белый свет, белые стены, на противоположной стене небольшое зеркало в белой крашеной раме, дверь. Белая дверь с белой ручкой. С потолка на белом шнуре свисает единственная голая лампочка — ватт эдак сотен в десять, насколько мог судить Хэрод по излучаемому ею резкому свету. Сам он лежал почему-то в белой больничной рубашке. Он ощутил разрез на спине и почувствовал, что кроме рубашки на нем ничего нет.

Слава Богу, это не Вита. Ее комната наслаждений была отделана камнем и бархатом. У кого из его знакомых был эдакий медицинский задвиг? Ни у кого.

Хэрод подвигал кистями и ощутил под наручниками свежие ссадины. Он чуть наклонился влево и посмотрел вниз. Белый пол. Левое запястье приковано к белому металлическому остову кровати. Больше двигаться было незачем. Разве что накатит приступ рвоты, тогда он заблюет весь этот чистенький белый пол. Это надо было обдумать.

На какое-то время Хэрод погрузился в забытье. Когда позднее он пришел в себя, горел все тот же режущий глаза свет, он находился все в той же белой комнате, разве что голова стала болеть чуть меньше. Тогда он вспомнил о психиатрических клиниках. Неужели кто-то умудрился затолкать его в подобное местечко? Но в психушках больным не надевают наручники. Или надевают?

Его охватил такой ужас, что он начал брыкаться и дергаться, скрежеща металлом о металл, пока полностью не обессилел. Барент, Кеплер, Саттер — эти низкопробные сукины дети куда-то запрятали его, и теперь остаток жизни он проведет, глядя на белые стены и писая под себя?!

Нет, эта компания не стала бы так поступать. Они бы просто убили его.

А потом Хэрод вспомнил «Пинко, подростков, фургон и черную цыпочку. Она была той самой. Что о ней говорил Колбен в Филадельфии? Они считали, что ее и шерифа использует Вилли. Но шериф погиб..» Хэрод присутствовал при этом, когда Кеплер и Хейнс подкинули его труп на автобусную станцию в Балтиморе, чтобы его не связали с их фиаско в Филадельфии. А кто теперь использовал ее? Вилли? Возможно. Возможно, он не удовлетворился посланием, которое отправил Кеплер. Но к чему все это?

Хэрод решил на время перестать думать. Этот процесс был слишком болезненным. Лучше подождать, пока не появится кто-нибудь. Если придет чернокожая цыпочка и окажется, что Вилли или кто-нибудь другой держит ее не слишком крепко, можно будет устроить для них небольшой сюрприз.

Хэроду нестерпимо хотелось писать, и он уже кричал в течение некоторого времени, когда дверь наконец открылась.

В комнату вошел мужчина. На нем был зеленый хирургический костюм, на голове — черный капюшон с зеркальными очками вместо глаз. Хэрод вспомнил о солнечных очках Кеплера, а потом об убийце в сериале «Вальпургиева ночь», который они снимали вместе с Вилли, и тут же чуть было не описался.

Но это был не Вилли. Хэрод сразу это понял. Не был он и Томом Рэйнольдсом — пешкой Вилли с пальцами душителя. Впрочем, это не имело значения. У Вилли было время набрать легионы новых пешек.

Хэрод попытался проникнуть в него. Он действительно попытался, но в последнюю секунду его охватило уже известное ему отвращение, оказавшееся еще более сильным, чем предшествующая тошнота и головная боль, и он отстранился прежде, чем его волевой импульс сумел проникнуть в чужое сознание. Хэрод готов был скорее вылизать чужую задницу или взять в рот чужой пенис, чем вторгнуться в чужое сознание — даже это казалось ему более простой и менее интимной процедурой. Одна мысль о вторжении в чужое сознание заставила его вздрогнуть. Тело его покрылось холодным потом.

— Кто вы? Где я? — слова звучали неразборчиво, он едва ворочал одеревеневшим языком.

Мужчина подошел к кровати и посмотрел на Хэрода. Затем он залез под свою хирургическую куртку и вытащил револьвер.

— Тони, — произнес он с мягким акцентом, целясь Хэроду в лоб, — я досчитаю до пяти, а потом выстрелю, так что если ты хочешь что-нибудь сделать — делай это сейчас.

Хэрод напряг руки так, что кровать затрещала.

— Раз... два... три...

Мысли Хэрода заскакали как сумасшедшие, но тридцать лет самообработки не давали ему возможности вступить в контакт с мужчиной.

— ..четыре... Хэрод закрыл глаза.

— ..пять. — Щелкнул взведенный курок, но выстрела не последовало.

Когда Хэрод открыл глаза, мужчина уже стоял около двери, револьвера в его руках не было.

— Вам что-нибудь надо? — спросил он тихо, с небольшим акцентом.

— Судно, — умоляюще прошептал Хэрод. Капюшон благосклонно качнулся.

— Сестра сейчас принесет.

Хэрод дождался, когда закроется дверь, и крепко зажмурился, пытаясь сосредоточиться. «Сестра, — думал он. — Боже милостивый. Пусть это будет старомодная клуша с торчащими сиськами и прорезью между ног».

Он принялся ждать.

Сестра оказалась чернокожей. Той самой, из Филадельфии. Той самой, которая стреляла в него и доставила его сюда.

Он вспомнил, как ее звали. Натали. У него к ней накопился большой счет.

На ней не было капюшона, зато к вискам белым пластырем были прикреплены какие-то тонкие провода, датчики, убегавшие назад и переплетенные с ее кудрявыми волосами. В руках у нее было судно, которое она профессионально установила под тело Хэрода и отошла в сторону.

Еще облегчаясь, Хэрод слегка заскользил по ее сознанию. Нет, девушку никто не использовал. Он даже не мог поверить себе, что они оказались настолько глупыми, кем бы они ни были. А может, их всего двое? Эта глупая черная сучка и ее сообщник? Колбен, помнится, что-то говорил: они охотятся за Мелани Фуллер. Вероятно, они не догадывались о том, на что он сам был способен.

Хэрод подождал, пока она вынимала судно и направлялась обратно к двери. Ему надо было удостовериться, что дверь не заперта. Это было бы в стиле шуток Вилли — оставить их взаперти, предоставить Хэроду возможность использовать кого-то и лишить его какого-либо способа использования. И что это за датчики были на ее волосах? Хэрод видел их в каких-то фильмах о больницах, но их закрепляли на пациентах, а не на сестрах.

Девушка тем временем открыла дверь.

Он вторгся в нее с такой скоростью и такой силой, что она выронила судно и моча полилась по ее белой юбке. «Ну-ка, девочка, — велел Хэрод, протолкнул ее сквозь дверной проем и осмотрелся ее глазами. — Достань мне ключи, — распорядился он. — Любым способом убей этого педераста, достань ключи и вытащи меня отсюда».

За дверью виднелся небольшой коридорчик, упиравшийся в следующую дверь. Эта дверь была заперта. Он заставил Натали кидаться на дверь, пока не почувствовал, что у нее вывихнуто плечо, и тогда она стала царапать дверь. Дверь не поддавалась. «К черту!» Он заставил ее вернуться обратно в комнату. Вокруг не было ничего, что можно было бы использовать как оружие. Она подошла к кровати и стала дергать за наручники. Если бы она могла разбить кровать, расчленить ее основу. Но достаточно быстро это было сделать невозможно, пока Хэрод оставался прикованным к изголовью и раме одновременно. Он взглянул на себя ее глазами и увидел небритую щетину на бледных щеках, свои расширенные глаза и свалявшиеся курчавые волосы.

Зеркало. Хэрод посмотрел в него и понял, что это тонированное стекло, обладающее односторонней прозрачностью. Если понадобится, он заставит Натали разбить его голыми руками. А если и оттуда не будет выхода, он заставит ее воспользоваться осколками стекла, чтобы убить того типа в капюшоне, когда он войдет. Если зеркало не разобьется, он заставит ее биться физиономией о стекло до тех пор, пока от ее лица не останется ничего, кроме черепа с обвисшими ошметками черной кожи. Что-что, а уж он устроит шоу для тех, кто наблюдает за ним с противоположной стороны. Когда же они войдут, она вцепится им в глотки и будет рвать их зубами и ногтями, вырвет у них оружие и раздобудет ключи...

Но тут дверь распахнулась, и в комнату снова вошел человек в капюшоне. Натали повернулась и присела, готовясь к прыжку. На ее лице появился оскал, который можно увидеть только в зоопарке на звериной морде, когда время кормежки слишком долго откладывается.

Человек в капюшоне выстрелил из ружья, которое держал в руках, и попал ей в бедро. Натали прыгнула вперед, вытянув руки. Мужчина схватил ее и осторожно опустил на пол. Затем он встал рядом с нею на колени, взял ее за запястье, чтобы посчитать пульс, и, приподняв веко, заглянул в зрачок. Поднявшись, врач подошел к кровати Хэрода.

— Сукин сын! — произнес он дрожащим голосом, затем повернулся и вышел из комнаты.

Через некоторое время он вернулся, набирая в шприц какую-то жидкость из ампулы. Выпустив из шприца несколько капель, мужчина обратился к Хэроду тихим сдавленным голосом:

— Это будет немножко больно, мистер Хэрод.

Хэрод попытался отдернуть левую руку, но мужчина воткнул иглу прямо ему в бедро через рубашку. В течение секунды Тони ощущал лишь немоту, а потом ему показалось, что кто-то внутривенно ввел ему шотландский виски. Пламя охватило его от бедер до груди. У Хэрода перехватило дыхание, когда жар подобрался к самому сердцу.

— Что... что это? — прошептал он, осознавая, что человек в капюшоне убил его. Летальная инъекция, как называла это бульварная пресса. Хэрод всегда был сторонником смертной казни. — Что это?

— Заткнись, — рявкнул мужчина и повернулся спиной, а тьма уже поглотила и кружила сознание Тони Хэрода, унося его прочь, как щепку в бушующем море.

Глава 10

Неподалеку от Сан-Хуан Капистрано

Пятница, 24 апреля 1981 г.

Натали выбралась из тумана анестезии и ощутила нежное прикосновение Сола, утиравшего ей лоб влажным полотенцем. Она бросила взгляд вниз, увидела, что ее руки и ноги привязаны ремнями, и разрыдалась.

— Ну-ну, — успокоил ее Сол, склонился ниже и поцеловал в голову. — Все в порядке.

— Как... — начала было Натали, умолкла и облизнула губы — они казались резиновыми и чужими. — Сколько?

— Около получаса, — ответил Сол. — Возможно, мы слишком поскромничали с раствором.

Натали покачала головой. Она вспомнила весь ужас, испытанный ею, когда снова насиловали ее мозг. Вспомнила, как готовилась прыгнуть на Сола. Она понимала, что в тот момент могла бы убить его голыми руками.

— Быстро... — прошептала она. — А Хэрод? — она с трудом заставила себя произнести это имя. Сол кивнул.

— Первый допрос прошел очень удачно. Электроэнцефалограмма замечательная. Скоро он начнет выходить из этого состояния. Поэтому-то... — Он указал на ремни.

— Я понимаю, — кивнула Натали. Она сама помогала оснастить кровать этими ремнями. Сердце у нее все еще колотилось от невероятного адреналинового выброса, происшедшего в то время, пока ее сознанием владел Хэрод, и от страха, который она испытывала, прежде чем войти к нему в комнату. Войти оказалось сложнее всего.

— По-моему, картина весьма примечательная, — сказал Сол. — Согласно электроэнцефалограмме, он не пытался использовать ни тебя, ни меня, пока находился под воздействием пентотала натрия. Уже минут пятнадцать как он выходит из этого состояния... показатели выглядят почти так же, как установленные сегодня утром... больше он не пытался восстановить контакт с тобой. Я почти уверен, что для установления первоначального контакта или восстановления прерванного необходимо визуальное общение. Конечно, с обработанными субъектами картина будет выглядеть иначе, но не думаю, что он сможет использовать тебя не напрямую. Ему нужен непосредственный контакт, он должен тебя видеть...

Натали изо всех сил старалась не расплакаться. Не то чтобы ремни ее очень обременяли, но они вызывали в ней неприятное чувство клаустрофобии. От электродов, закрепленных на голове, к телеметрической установке на ее груди сбегали маленькие проводки. Сол знал об этой аппаратуре от своих коллег, занимавшихся изучением сна, и поэтому смог точно указать Коуэну, где ее приобрести.

— Мы просто не знаем... — вздохнула Натали.

— Мы знаем гораздо больше, чем двадцать четыре часа назад, — возразил Сол и вытянул две длинные бумажные ленты с записью ЭЭГ. Самописец компьютера дикими каракулями отметил пики и впадины. — Посмотри на это. Видишь, сначала появляются эти периодические провалы в гипокампусе. Амплитуда волн альфа постепенно уменьшается, практически сходит на нет, а затем переходит в состояние, которое можно квалифицировать как быстрый сон. А вот через три секунды... смотри... — Сол вытащил вторую ленту, на которой пики и ровные участки почти идеально соответствовали тем, что были изображены на первой. — Полное совпадение. Ты лишилась всех функций высшей нервной деятельности, потеряла контроль над произвольными рефлексами, даже периферическая нервная система оказалась в полном подчинении Хэрода. Потребовалось четыре секунды на то, чтобы ты подключилась к его искаженному состоянию быстрого сна или чем там оно является.

Но, возможно, самая интересная аномалия — это то, что Хэрод начинает генерировать здесь ритм Тета. Это совершенно неоспоримо. И твой гипокампус начинает реагировать идентичным Тетаритмом, а неокортикальная кривая начинает приобретать тенденцию к выравниванию. Этот Тета-ритм, Натали, хорошо исследован у кроликов, крыс и подобных млекопитающих во время их специфически видовой деятельности — состояния агрессии, процесса завоевания лидирующего положения, но он никогда не наблюдался у приматов!

— Ты хочешь сказать, что у меня мозг, как у крысы? — спросила Натали. Это была неудачная шутка, и ей снова захотелось плакать.

— Каким-то образом Хэрод... и, вероятно, все остальные генерируют в собственном гипокампусе и в гипокампусе своей жертвы этот редчайший Тета-ритм, — объяснил Сол, в основном обращаясь к самому себе. Он даже не обратил внимания на попытку Натали пошутить. — Значит, это процесс с одновременной генерацией искусственного состояния быстрого сна. Ты получаешь чувственные сигналы, но не можешь действовать в зависимости от них, а Хэрод может. Невероятно! Это... — Сол указал на резкое распрямление кривой на энцефалограмме Натали — ..тот самый момент, когда нервные токсины начали действовать из ампулы с транквилизатором. Обрати внимание на отсутствие взаимовлияния: все его желания совершенно очевидно передаются твоему организму с помощью нейрохимических команд, твои же ощущения лишь частично воспринимаются Хэродом. Твоя боль или ощущения парализованности воспринимаются им не более как во сне. А вот через сорок восемь секунд, когда я ввел ему аметил с пентоталом... — Сол показал Натали место, где судорожные рывки линий трансформируются в мягкие волны. — Господи, чего бы я только не дал, чтобы поработать с ним в течение месяца на приборах, определяющих познавательные способности.

— Сол, а что, если я... что, если ему удастся восстановить свой контроль надо мной? Сол поправил очки.

— Я сразу зарегистрирую этот момент, даже не глядя на записи приборов. Я запрограммировал компьютер на сигнал тревоги при появлении первых же признаков этой лихорадочной деятельности его гипокампуса, внезапного провала твоих альфа-ритмов или проявления Тета-ритма у него.

— Да, — вздохнула Натали, — но что ты тогда станешь делать?

— Мы продолжим наши исследования, как и планировали, — ответил Сол. — С помощью купленных Джеком датчиков мы можем передавать сигнал на расстояние до двадцати пяти миль.

— А что, если он способен влиять на сотню миль, на тысячу? — Натали старалась сохранять спокойствие, хотя изнутри ее рвался крик: «А что, если он никогда не отпустит меня?» Ей казалось, что она согласилась на какой-то медицинский эксперимент, позволив внедрить в свое тело какого-то отвратительного паразита. Сол взял ее за руку.

— Пока мы должны апробировать диапазон в двадцать пять миль. Если потребуется, мы вернемся, и я снова введу ему пентотал. Нам уже известно, что он не может контролировать свое поведение, когда находится без сознания.

— Он никогда не сможет этого делать, если умрет! — сквозь зубы зло бросила Натали. Сол кивнул и сжал ее руку.

— Сейчас он очнулся. Подождем минут сорок пять, и если он не предпримет попытки завладеть тобой, ты сможешь встать. Что касается меня, то я не верю, что наш мистер Хэрод сможет это сделать. Что бы ни являлось источником способностей этих монстров, все предварительные данные свидетельствуют о том, что Энтони Хэрод — самый безопасный из них. — Сол подошел к раковине, налил в чашку воды и напоил Натали, приподняв ее голову.

— Сол... а после того, как ты освободишь меня, ты не станешь отключать сигнал тревоги у компьютера?

— Нет. — Сол покачал головой. — До тех пор пока у нас в доме эта гадюка, будем держать ее в клетке.

* * *

«Второй допрос Энтони Хэрода. Пятница, 24 апреля 1981 года... 7 часов 23 минуты. Субъект временно находится под воздействием пентотала натрия и мелиритина С. Данные так же регистрируются с помощью видеозаписи, ЭЭГ на многоканальном осциллографе и по каналам биодатчиков».

— Тони, ты меня слышишь?

— Да.

— Как ты себя чувствуешь?

— О'кей. Смешно.

— Тони, когда ты родился?

— А?

— Когда ты родился?

— Семнадцатого октября.

— В каком году, Тони?

— Э-э... в сорок четвертом.

— Значит, сколько тебе сейчас лет?

— Тридцать шесть.

— Где ты вырос, Тони?

— В Чикаго.

— Когда ты впервые осознал, что владеешь Способностью, Тони?

— Какой Способностью?

— Способностью диктовать свою волю другим людям?

— Ах, этой...

— Когда это произошло впервые, Тони?

— А-а-а... когда тетя велела мне ложиться в постель, а я не хотел этого, и тогда я заставил ее позволить мне не ложиться.

— Сколько тебе тогда было?

— Не знаю.

— Ну, как ты думаешь, Тони?

— Лет шесть.

— А где были твои родители?

— Отец к тому времени уже умер — он покончил с собой, когда мне было четыре.

— А где была твоя мать?

— Она не любила меня. Она сердилась на меня и отдала меня тете.

— А почему она не любила тебя?

— Она считала, что это я виноват.

— В чем виноват?

— В смерти отца.

— Почему она так считала?

— Потому что перед тем как выпрыгнуть отец ударил меня... сделал мне больно.

— Выпрыгнул? Он выбросился из окна?

— Да. Мы жили на высоком третьем этаже, и отец упал на изгородь, ну, такую, с пиками.

— Отец часто бил тебя, Тони?

— Да.

— Ты помнишь это?

— Сейчас помню.

— Ты помнишь, за что он избил тебя в тот вечер, когда выбросился из окна?

— Да.

— Расскажи мне об этом, Тони.

— Мне было страшно. Я спал в передней комнате, где стоял большой шкаф. Я проснулся и испугался. Как всегда, пошел в мамину комнату. Только там оказался папа. Обычно его там не было, потому что он занимался продажей вещей и в основном отсутствовал, а в тот раз он оказался там, и он делал маме больно.

— Как именно?

— Он лежал на ней голым и делал ей больно.

— И что же ты сделал, Тони?

— Я закричал, чтобы он перестал.

— А больше ты ничего не сделал?

— Не-а.

— Что произошло дальше. Тони?

— Папа... прекратил. Вид у него был страшный. Он вытащил меня в гостиную и ударил ремнем. Он действительно больно ударил меня. Мама сказала ему, чтобы он перестал, но он продолжал меня бить. Мне было очень больно.

— И ты заставил его остановиться?

— Нет!

— Что произошло дальше, Тони?

— Внезапно папа перестал меня бить. Он поднял голову и пошел какой-то странной походкой. Посмотрел на маму. Она уже не плакала. На ней была папина фланелевая рубашка. Она часто ее надевала, когда его не было, потому что она была теплее, чем ее. А потом подошел к окну и шагнул из него.

— Окно было закрыто?

— Да. На улице было очень холодно. А изгородь была новой. Домовладелец установил ее перед самым Днем Благодарения.

— И через сколько времени после этого ты перебрался жить к тете, Тони?

— Через две недели.

— Почему ты решил, что твоя мать сердится на тебя?

— Она сама сказала мне.

— Что она сердится?

— Что я причинил боль папе.

— Что ты заставил выпрыгнуть его?

— Да.

— А ты заставлял его выпрыгивать, Тони?

— Нет!

— Ты уверен?

— Да!

— Тогда откуда же твоя мать знала, что ты можешь заставлять людей делать разные вещи?

— Не знаю!

— Нет, ты знаешь, Тони. Подумай. Ты уверен, что впервые использовал свою Способность, когда заставил свою тетю позволить тебе не ложиться в кровать?

— Да!

— Ты уверен, Тони?

— Да!

— Тогда почему твоя мать считала, что ты способен на такие вещи, Тони?

— Потому что она сама умела это делать!

— Твоя мать умела управлять людьми?

— Да. Она всегда это делала. Она заставляла меня садиться на горшок, когда я был маленьким, она заставляла меня молчать, когда я хотел плакать, она заставляла отца делать для себя разные вещи, когда он был дома, поэтому он все время уходил. Это она, она сделала!

— Она заставила его выпрыгнуть из окна в тот вечер ?

— Нет, она заставила меня заставить его выпрыгнуть.

«Третий допрос Энтони Хэрода. Восемь часов семь минут. Пятница, 24 апреля».

— Тони, кто убил Арона Эшколя и его семью?

— Кого?

— Израильтянина.

— Израильтянина?

— Тебе должен был об этом рассказать мистер Колбен.

— Колбен? Нет, мне об этом говорил Кеплер. Да, точно. Парень из посольства.

— Да, парень из посольства. Кто его убил?

— С ним ездила говорить команда Хейнса.

— Ричарда Хейнса?

— Да.

— Хейнса, агента ФБР?

— Ага.

— Хейнс собственными руками убил семью Эшколя ?

— Думаю, да. Кеплер сказал, что он возглавлял команду.

— А по чьему распоряжению была проведена эта операция?

— Э-э-э... Колбена... Барента.

— Так кого имени", Тони?

— Какая разница? Колбен — просто марионетка Барента. Можно, я закрою глаза? Я очень устал.

— Да, Тони, закрой глаза. Поспи, а потом мы еще побеседуем.

«Четвертый допрос Энтони Хэрода. Пятница, 24 апреля 1981 года. Десять часов шестнадцать минут. Внутривенно введен пентотал натрия. В 10.04 повтор но введен амобарбитал натрия. Данные зарегистрированы в видеозаписи на многоканальном осциллографе, энцефалографе и с помощью биодатчиков».

— Тони.

— Да.

— Ты знаешь, где оберет?

— Кто?!

— Уильям Борден. Вилли фон Борхерт...

— Ах, Вилли.

— Где он?

— Я не знаю.

— У тебя есть какие-нибудь представления, где он может быть?

— Нет.

— Ты можешь как-нибудь узнать, где он?

— М-м-м. Возможно. Я не знаю.

— Почему ты не знаешь? Может, кто-нибудь другой знает?

— Может быть. Кеплер.

— Джозеф Кеплер?

— Да.

— Кеплер знает, где находится Вилли Борден?

— Кеплер говорит, что получает письма от Вилли.

— Как давно было прислано последнее письмо?

— Не знаю. Несколько недель назад.

— Ты веришь Кеплеру?

— Да.

— Откуда приходили письма?

— Из Франции, из Нью-Йорка... Кеплер не все мне рассказывал.

— Переписка начата по инициативе Вилли?

— Я не понимаю, что вы имеете в виду.

— Кто написал первым: Вилли или Кеплер?

— Кеплер.

— Как он связался с Вилли?

— Послал письмо ребятам, которые охраняют его дом в Германии.

— В Вальдхайме?

— Да.

— Кеплер послал письмо сторожам Вальдхайма?

И Вилли ответил ему?

— Да.

— Зачем Кеплер писал ему и что Вилли ответил?

— Кеплер играет не в одни ворота. Он хочет заручиться расположением Вилли, если тот войдет в Клуб Островитян.

— Клуб Островитян.

— Да. В то, что от него осталось. Траск мертв. Колбен мертв. Наверно, Кеплер считает, что Барент будет вынужден вступить в переговоры с Вилли, если тот не ослабит своего давления.

— Расскажи мне об этом клубе, Тони...

* * *

Было уже начало третьего, когда Сол пришел к Натали на кухню. Вид у него был уставший, лицо — страшно бледное. Натали налила ему свежего кофе, и они уселись, глядя на огромный дорожный атлас.

— Это максимум того, что мне удалось сделать, — сказала Натали. — Я отыскала его на круглосуточной грузовой стоянке.

— Нам нужен настоящий атлас или что-нибудь вроде спутниковых данных. Возможно, нам сможет помочь Джек Коуэн. — Сол провел пальцем вниз по побережью Южной Каролины. — Здесь он даже не отмечен.

— Да, — согласилась Натали, — но, как говорит Хэрод, он всего лишь в двадцати трех милях от берега, и на этой карте его просто не может быть. Думаю, он где-то здесь, к востоку от Кедровых островов и островов Мерфи... но не южнее, чем мыс Ромен.

Сол снял очки и устало потер переносицу.

— Это не отмель и не наносной песчаный остров, — заметил он. — Согласно словам Хэрода, остров Долменн — почти семь миль в длину и три в ширину. Ты почти всю жизнь прожила в Чарлстоне. Неужели ты никогда не слышала о нем?

— Нет, — ответила Натали. — Ты уверен, что он спит?

— Да, — кивнул Сол. — Даже если бы я очень захотел, ближайшие шесть часов я бы не смог его добудиться. — Сол достал карту, нарисованную со слов Хэрода, и сравнил ее с географическим атласом, приложенным Коуэном к досье на Барента. — Ты не слишком устала, чтобы снова повторить это?

— Давай попробуем, — сказала Натали.

— Давай. Барент и его группа... оставшиеся в живых ее члены... соберутся на острове Долменн в летний лагерь седьмого июня, с тем чтобы пробыть там неделю. Это формальная часть. Хэрод сказал, что там будет тот самый набор знаменитых людей определенного ранга, о которых нам рассказывал Джек Коуэн. Исключительно мужчины. Женщины не допускаются. Даже Маргарет Тэтчер не удалось бы туда попасть, если бы она очень захотела. Весь обслуживающий персонал — тоже исключительно мужчины. Судя по словам Джека, там будут толпы охранников. Официальные развлечения заканчиваются в субботу, тринадцатого июня. В воскресенье, четырнадцатого июня, согласно информации Хэрода, туда прибудет наш оберет, чтобы присоединиться к четырем членам Клуба Островитян, включая Хэрода, и за этим следует еще пять дней совсем других развлечений.

— Развлечений! — выдохнула Натали. — Я бы назвала это иначе.

— Кровавых развлечений, — поправился Сол. — Выглядит вполне логично. Эти люди обладают теми же способностями, что и полковник, Мелани Фуллер и Нина Дрейтон. Они страдают наркотической зависимостью и не могут прожить без насилия, но они — общественные деятели. Они не могут позволить себе даже косвенно участвовать в уличных преступлениях, которыми начала развлекаться наша троица еще молодыми, в Вене, до войны...

— ..и поэтому они отводят для этого одну жуткую неделю в году, — договорила Натали.

— Да. Которая также дает им возможно безболезненно... безболезненно для них... каждый год регламентировать свою иерархическую структуру. Остров является частной собственностью Барента. С формальной точки зрения, он даже не находится под юрисдикцией Соединенных Штатов. Когда Барент приезжает туда, он и его гости располагаются вот здесь... на южной оконечности. Здесь — его поместье, а также так называемые средства обслуживания летних лагерей. Далее минными полями обнесены три мили джунглей и мангровых лесов. Именно там они разыгрывают свою версию старой Игры оберста и тех двух девиц...

— Не удивительно, что он прилагает столько усилий, чтобы оказаться в числе приглашенных, — заметила Натали. — И сколько невинных людей приносится в жертву в течение этой безумной недели?

— Хэрод говорит, что каждый член Клуба Островитян получает пять суррогатов, — ответил Сол. — То есть по одному на день.

— Откуда они берут этих людей?

— Раньше всех их поставлял Чарлз Колбен, — пояснил Сол. — Цель заключается в том, чтобы они вытягивали своих... как бы это сказать, свои фигуры наугад каждое утро. Сама же забава, или охота, начинается вечером. Хэрод говорит, что Игра не может начинаться раньше чем наступят сумерки. Они испытывают свою Способность с некоторой долей риска. Они не хотят терять... фигуры... на обработку которых было потрачено длительное время.

— А где же они будут раздобывать своих жертв в этом году? — Натали подошла к буфету и вернулась с бутылкой "Джек Дэниэло, влив себе в чашку добрую порцию бренди.

Сол улыбнулся ей.

— В том-то все и дело. В качестве младшего партнера, или начинающего вампира, или кем они там считают нашего мистера Хэрода, он обязан в этом году поставить пятнадцать суррогатов. Это должны быть относительно здоровые люди, но такие, которых не станут искать.

— Это абсурд, — возразила Натали, — почти любого человека будут искать.

— Не совсем так, — вздохнул Сол. — В этой стране каждый год из домов сбегают десятки тысяч подростков. Большинство из них так никогда и не возвращаются домой. В больницах многих крупных городов есть психиатрические отделения, которые наполовину заполнены людьми без биографий, без семейных связей, фактически без памяти. Полиция завалена рапортами о пропавших мужьях и сбежавших женах.