Жена русского пирата

      Метрику - свой единственный документ - Ян берег как зеницу ока. Он догадывался, что в такое смутное время, когда никто никому не верит, бумажка с печатью, выданная ещё в то время, когда в России был закон, должна вызывать уважение. Потому старался в чужие руки её надолго не отдавать. Когда писарь в отряде у красных взял метрику, чтобы записать сведения из неё в какие-то списки, Ян терпеливо сидел рядом и ждал, когда его драгоценная бумага освободится.
      Белые метрику, правда, не забрали - они собирались извести Яна со всем его содержимым.
      А контрабандисты и не подумали искать документ за подкладкой.
      Казаки тоже спросили про документ... Дался он им!
      - А говор-то у тебя, хлопчик, не хохляцкий...
      Янек замолчал и ушел в себя: взялись подвезти, так везите! А то устраивают допросы, точно жандармы! Но казаки и не подумали оставлять его в покое, так наперебой и забрасывая вопросами.
      - Как же батько с мамкой такого молодого видпустылы неведомо куда?
      - Батька давно погиб, ещё в армии - так и не узнал, что я родился. А мамка... она недавно померла.
      Янек тяжело вздохнул, опять ощутив свое одиночество.
      - Так ты - сирота? Не переживай, мир не без добрых людей! - участливо сказал один из казаков.
      Оба они были не старые, лет тридцати с небольшим. Может, даже друзья детства - такой между ними был привычно дружеский настрой. Причем, как определился Ян, один так и остался "чистым" селянином, а второй уже пообтесался в городе и мог быть с одинаковым успехом принят и за сельского, и за городского. Вот он как раз и задал Яну каверзный вопрос:
      - А ты, хлопчик, знаешь, кто такие красные? Кто такие белые?
      - Знаю... Только я ни за кого не хочу воевать... Мне не нравится убивать людей.
      - Кому ж такое любо? - воскликнул казак. - А якщо надо?
      - Надо убивать?! Не знаю... Я так думаю, что можно договориться по-хорошему. Никто не хочет умирать, но все равно воюют - каждый почему-то считает, что всех вокруг перестреляют, а он один останется жив... Когда я похоронил на войне своего лучшего друга - а он умер и не успел ничего, даже ни разу не поцеловал девушку, - я сказал себе: Ян, ты не должен больше брать в руки ружье...
      - А с чего ты взял, что мы тебе воевать предлагаем?
      - Зачем тогда спрашиваете: за кого? А разве не может человек быть ни за кого? Сам за себя?
      - Не может!.. Ты дывысь, Грицко, як вин миркуе! Не хочу воеваты и усе!
      - Значит, пусть за тебя другие воюют? Кровь проливают? А ты на сеновале будешь девок тискать?
      - Не надо, дядько Григорий, за меня воевать! Я ни у кого ничего не прошу и ни на кого не в обиде! Что заработаю - то и мое... Как ты говоришь, чужих девок я тоже не тискаю!
      - Гляди, Андрюха, какой хитрун - со всех сторон закрылся: я - не я, и лошадь не моя, и я - не извозчик!.. Ox уж эти хохлы упрямые! Заберут что себе в голову - хоть кол на ней теши!
      - А сам-то ты хто?
      - Кто-кто... все же казаки, я тебе скажу, не такие отсталые!
      - Слухай, Грицко, а мабуть хлопчик саме то, шо мы шукаем? На хуторе его не бачылы...
      - Посмотри, какой он тощий. Может, больной?
      - Сам ты больной! - огрызнулся Ян.
      - Ось, вин каже - здоровый. А мы ему ще бумагу дадим, шо у его туберкулез...
      Яну наконец надоело, что в его присутствии казаки говорят о своих видах на него, будто его самого это не касается или он уже дал на все согласие. Будто он принадлежит им, как какая-нибудь вещь!
      - Ладно, дядьки, вы тут промеж собой поговорите, а я пошел!
      - Куда это ты пошел? Сиди и молчи, когда старшие говорят... Туберкулез, говоришь? Молодец, Андрюха, его и мобилизовывать не станут, и репрессии применять не будут... Одно слово, больной. И ничей!
      - Я тороплюсь, спасибо, что подвезли! - ещё раз попытался вывернуться Ян, чувствуя смутное беспокойство от этих разговоров.
      - Не бойся, хлопчик! - стукнул его по колену Григорий. - Еще спасибо скажешь, что нас встретил! Екатеринодар-то, куда ты так торопишься, второй раз из рук в руки переходит. Там такая мясорубка - трупы с улиц не успевают убирать! Не одни к стенке поставят, так другие... А мы тебя в тихое место определим, где тебя и кормить, и поить станут, и краля рядом будет такая глаз не оторвать!
      Внезапно из добродушного его тон стал угрожающим:
      - Смотри у меня, только попробуй к ней сунуться!
      И поднес к носу Яна огромный кулак.
      - Ты, Грицко, то лаской, то таской... - Андрюха поцокал языком. Зовсим залякал!
      - Извини, хлопчик, не удержался! Для кого - краля, а для меня сестренка младшая... Одним словом, мы хотим предложить тебе работу!
      Они замолчали. Может, ждали, что Ян к ним с благодарностями кинется? Но те дни и недели, что он провел вдали от своего хутора, среди незнакомых людей и неожиданных событий, приучили его к осторожности. Он подумал и спокойно спросил:
      - А что это будет за работа?
      - Для начала - смотреть и запоминать.
      - И все?!.. Только за это меня станут кормить и поить?
      - За это тебе ещё и платить будут!
      Ян вдруг заметил, что простоватый, сельского вида парень Андрюха уже не балакает, а разговаривает "городским" грамотным языком. Оба казака подобрались, посерьезнели и даже посуровели.
      - А вы кто такие? - робко спросил юноша; не то чтобы он их боялся, а как-то неожиданно для себя почувствовал к ним уважение и уже знал, что на их предложение он согласится.
      - Вопрос правильный, - сказал казак по имени Григорий. - А ты, значит, и не за белых, и не за красных?.. Не беспокойся, с нами ты можешь говорить откровенно!
      - Я думаю... - начал Ян и осекся: все ж таки незнакомые люди...
      С некоторых пор, встречаясь с человеком впервые, Ян стал слушать свой внутренний голос, который проявил странную способность; незримые внешние ощущения стали превращаться внутри в ощущения физические. Например, при встрече с Черным Пашой он ощутил в себе легкое покалывание - как сигнал "берегись!" Сейчас "я" его как бы поглаживало: "успокойся!" И Ян решился.
      - Я думаю - белые, красные - это все пройдет. Один человек отличается от другого добротой, а не цветом мысли. А ещё мне не нравится, как легко отнимают у человека жизнь... Разве не один бог, который нам её дал, может ею и распоряжаться?
      - Вот тебе и сельский хлопец! - радостно воскликнул Андрюха. - Это уже, мой друг, мировая фолософия! Действительно, жизнь человека - ценность, которой могут распоряжаться лишь бог и сам человек!.. К сожалению, таких разумных людей в России раз-два и обчелся. Кровь бросилась в голову! Сменяются правители - один другого кровожадней! "На белый террор ответим красным террором!" "Око за око, зуб за зуб!" А есть ещё кровожадные бандиты рангом помельче: ни за белых, ни за красных - бьют и тех, и других, как бешеные псы... Страшно?
      - Страшно, - дрогнув, сказал Ян.
      - Вот потому и должны быть в мире люди в противовес волкам. Они не приемлют лозунга: "Все пути хороши, если они ведут к цели!" К достойной жизни нужно идти лишь достойным путем. Согласен?
      - Согласен.
      - Для начала этого хватит. Главное, что мы - единомышленники!
      Телега повернула на одну из проселочных дорог, и пейзаж вокруг понемногу стал меняться. То там, то здесь окрестные станицы начали взбираться на пригорки, а дорога, по которой они ехали, устремилась навстречу цепи синеющих вдали гор. Оттуда уже тянуло прохладой, и Ян мысленно похвалил себя за то, что, увязывая в дорогу свой нехитрый скарб, прихватил и полушубок.
      Лошади, должно быть, почувствовали близость дома, прибавили шагу, и телега бодро застучала колесами. Андрюха было заикнулся спросить что-то, но Грицко остановил его.
      - Погодь! До дому доберемся, сядем за стол, а тогда и поговорим.
      Ян расслабился, чего давно уже не мог себе позволить: лег на спину, положил руки под голову и стал смотреть на облака, плывущие к горам. Смотрел и думал: "Красивая все же земля - Кубань, почти такая же красивая, как Украина!.."
      Наверное, под мысли об Украине Янек и задремал, потому не заметил, как телега въехала в одинокий хутор и лошади подкатили её к старому, но добротному дому. Видно, жил здесь когда-то выходец из страны лесов, вот и завез бревна для родного сердцу сруба. На Кубани так не строят. Кубань это хаты-мазанки, снаружи побеленные, из самана или турлучные - на какой материал у хозяина средств хватило. А у хозяев побогаче дома каменные, кирпичные...
      На крыльце дома их встретила невысокая девушка, похожая на подростка, с задорным веснушчатым лицом. В простеньком платке, повязанном низко на глаза, в потертой безрукавке - этакая невидная сельская дивчинка. Она молча посторонилась, пропуская их в хату, только на мгновение молча прильнула к брату. Ян посмеялся про себя выражению Григория про то, какая она краля! Или, может, здесь есть другая краля? Ян сложил на лавку свои вещи, повернулся и обмер. Посреди хаты тонкой березкой стояла юная красавица которая успела снять и платок и потертую безрукавку. Толстая русая коса, скрываемая платком, змеилась теперь по высокой груди и падала на гибкую талию. Глаза, прежде прикрытые пушистыми ресницами, распахнулись, открыв Яну два прозрачных озера хрустальной синевы, и исчезли куда-то прежние веснушки...
      - Вот, Олеся, жениха тебе привезли, - подтолкнул Яна к девушке Андрей.
      - Скажете тоже, дядя Андрей, - улыбнулась, ничуть не смутившись, девушка и предложила: - Вы пока руки мойте, а я буду на стол накрывать. Борщ в печке вас уже час дожидается!
      - Мы, Лесинька, послезавтра опять уезжаем. В Новороссийск. Посланник должен туда приехать. Если, конечно, через кольцо прорвется... А завтра край! - надо будет вас обвенчать. Тогда уж с легким сердцем будем тебя здесь оставлять!
      У Яна язык прилип к гортани: вот так работа - с незнакомой дивчиной под венец идти! Из огня да в полымя!
      - Хлопчик, как видно, ещё ничего не знает, - правильно истолковала его замешательство Оксана. - Опять ты, Грицко, о человеке не думаешь! Я же тебе объясняла, что человечество состоит из отдельных людей. Нельзя заботиться обо всех и не заботиться о каждом!.. А вы, дядя Андрей, куда смотрели?
      - Да я хотел сказать, - стал оправдываться тот, - так ты же знаешь Грицко: чего о серьезном деле в дороге говорить! Рта мне не дал открыть.
      - Олеся, ты как наш магистр, начнешь ругаться - хоть со стыда сгорай! Паренек с дороги уставший, борща твоего поест, подумает... Мы ж его на цепь не посадим! Не захочет - отвезем обратно на то место, откуда взяли, а хоть и в сам Новороссийск...
      - Опять выкручиваешься!.. Хоть бы познакомил для начала...
      Ян благодарно посмотрел на свою заступницу: и правда, чего он испугался? Это дело добровольное.
      Девушка протянула ему руку с тонкими длинными пальцами.
      - Олеся Расторгуева.
      - Ян Поплавский, - он осторожно пожал её пальцы.
      - Так ты - поляк? - спросил Андрей.
      Олеся расхохоталась.
      - Дядьки! Вы когда ума-разума наберетесь?! Жениха мне привезли. Ни он сам об этом не догадывался, ни вы о нем ничего не знали.
      - У меня отец был поляком, а мама - украинка. С Прикарпатья мы...
      Ян рассказал Олесе о себе, не переставая любоваться её руками - они ни минуты не оставались без работы. Пока они говорили да мыли руки, она успела накрыть на стол. Катерина вкусно готовила борщ, но запах, который поплыл по хате, когда из русской печки достали чугунок, был непередаваемо хорош!
      - Быстро за стол! - - скомандовала Олеся.
      - От таке умно дитя из колыбели! - шутливо пожаловался Григорий. Бачь, своего старого брата, как мальчишку - крапивой!
      Олеся поставила на стол запотевшую бутылку.
      - Неужели и нальешь? - спросил брат.
      - Трошечки! - передразнила она.
      Сели за стол.
      - За знакомство! - предложил Андрей, и они выпили чистый, как ключевая вода, самогон.
      Борщ ели молча.
      - О, цэ... произведение искусства! - сказал Григорий.
      Ян с ним согласился и подумал, что на такой борщ можно приманивать женихов и менее красивым девкам...
      - Теперь попробуем, что сварит нам наш гость! - протянул Григорий, когда они блаженно расслабились и давали себе передых перед новым Олесиным блюдом - картошкой с курицей.
      - Расскажи о себе, - поспешил объяснить Андрей, заметив укоризненный взгляд Олеси: опять её брат дурачится, как маленький!
      Ян стал рассказывать, что произошло с тех пор, как он покинул родительский дом: как подорвался на мине, как познакомился с графом Головиным...
      - Его случайно не Федором звали? - не выдержав, прервал его рассказ Андрей.
      - Федором.
      - Как тесен мир! Мы же с ним вместе в лагере у немцев сидели! Я, может, благодаря ему и жив-то остался!.. Только его вроде убили... Нам сказали - при попытке к бегству.
      - Думали, что убили. Я вот этим самыми руками у него пулю из головы вытаскивал!
      Только теперь Ян осознал, сколько событий произошло с ним всего за три месяца! Недаром так недоверчиво поглядывает на него Григорий. Думает, сочиняет хлопец! И он - таки прервал рассказ Яна.
      - Хлопчик, а ты не любитель сказки рассказывать?
      Ян насупился.
      - Понимаю, тебе обидно, но ты послушай, Андрей Евгеньевич, что наш попутчик говорит! Будто он смог убить своего врага взглядом!
      - А я раньше слышал про такое. Тибетские монахи, например...
      - Погоди ты со своими тибетскими монахами. Ты вдумайся, наш простоватый с виду, полуграмотный хлопец...
      - Как это - полуграмотный?! - возмутился Ян. - Да я всему хутору прошения писал. И письма!
      - Еще и горячий такой, совсем не умеет собой владеть. В разговоре со старшими!
      Юноша смутился.
      - Так вот, Ян Поплавский, если ты говоришь правду, то откуда у тебя такое умение? Кто тебя научил?
      - Никто! Понимаете, этот Епифан - он зверь был. Он... мою знакомую девушку железом жег. Я его так не полюбил, так он мне ненавистен стал, что я его как бы ударил. Прямо в сердце! А получилось - по-настоящему!
      Андрей присвистнул.
      - Не свистите в хате! - строго сказала Олеся. - Денег не будет!
      - Извини, Лесинька, но такие дела творятся! Выходит, тебе никакое оружие не нужно? Что ж ты доказывал, что не любишь убивать?!
      - Так это же точно был враг! А на войне? Может, я хорошего человека убиваю? А у него жена, дети... Или только папка с мамкой... А он мне ничего плохого и не сделал!
      - Вы как хотите, - решительно произнес Григорий, - но Ян - не тибетский монах! А после таких рассказов я вообще стал сомневаться, что у него все в порядке с головой!
      - Курица стынет! - сердито сказала Олеся, и по её тону Ян понял, что она мнения брата не разделяет.
      - Ладно, Григорий, - в запальчивости по сельской привычке переходя на "ты", предложил Ян. - Давай мы на тебе и испробуем, сказки это или нет? Не бойся, я убивать тебя не стану, так, легонько стукну!
      - Благодарю покорно! - шутливо воздел руки тот. - Андрейка любит у нас опыты ставить, вот пусть он и пробует!
      - Опыты, мил друг, ставят на сомневающихся, - растягивая слова и странно "акая", проговорил Андрей.
      Ян смотрел на своих новых знакомых во все глаза и не переставал удивляться их многоликости. Они будто разыгрывали перед Яном целый спектакль, будто показывали, каким разным может казаться человек. Или они уже учили его правилам игры?
      - Грицко! - с досадой стукнула по столу Олеся.
      - Ты же сам предлагал - рассказать все! А Янек только начал говорить, как ты со своим - верю-не верю! Пусть человек выскажется, а тогда и решать будем.
      - Человек... Из него человека ещё делать придется... Ладно, продолжай.
      Ян вкратце рассказал, как выбрался из замка, как встретился с Марго, как пристали они к цирковым артистам и, когда добрался до встречи с Черным Пашой, был опять остановлен Григорием.
      - А вот теперь не спеши и набросай мне подробный портрет этого Черного Паши - прямо не человек, а динозавр какой-то!
      Что это за слово, Ян не знал и спрашивать постеснялся, но в который раз отметил про себя: ему надо учиться! Видно, "динозавр" - это что-то древнее...
      - Черным его прозвали потому, что он всегда в черной одежде ходит цвет этот любит...
      - Или отчаянным головорезом хочет казаться, - предложил Андрей.
      - А почему Паша? - спросила Олеся.
      - Он с турками дружбу водит: товар им русский возит, девушек для гарема...
      - Какой ужас! В наше-то время... - вздрогнула Олеся.
      - Меня ругала, а сама второй раз перебиваешь! - возмутился Григорий. Какой он со своим товарищем? Его уважают? Боятся?
      - Кто уважает, кто боится, но против него идти никто не осмеливается. При мне, правда, он никого не убивал, но, думаю, если понадобится, у него рука не дрогнет. И еще: если он чего-то захочет - ни перед чем не остановится, чтобы это получить. Среди циркачей была одна женщина Катерина. Красивая такая...
      - Вам она нравилась? - спросила Олеся.
      - Нет, есть девушки намного краше!
      Хозяйка смущенно улыбнулась.
      - Нашла время - на похвалу напрашиваться! - рассердился брат. Красавица южная, никому не нужная.
      Олеся гневно закусила губу.
      - Но-но, - примиряюще заговорил Андрей, - ещё не хватало вам поссориться!.. Продолжай, Янек, что там с этой Катериной?
      - Ее для себя контрабандист по кличке Бабник хотел оставить, большие деньги за неё предлагал. Но Черному Паше она тоже приглянулась, и последнее слово осталось за ним! Услал Бабника в море, где тот, говорят, погиб в перестрелке с военными.
      - Да, мужик не промах! Что потом с этой женщиной случилось?
      - Он на ней женился!
      - Значит, и сильным мира ничто человеческое не чуждо... Теперь сядет возле женушки, будет детей растить!
      - А вот тут-то вы и ошиблись. Теперь он с дружками решил к духоборам сунуться: богатство сектантов им спать не дает! Это надо ж - из-за цветных камешков жизнью рисковать! А у духоборов-то этих иглы золотые с ядом!..
      В хате повисло молчание. Увлеченный своим рассказом, Ян и не заметил, как вежливое внимание на лицах слушателей сменилось откровенным интересом.
      - Как, ты сказал, зовут этих сектантов?
      - Черный Паша и сам точно не знает: то ли духоборы, то ли солнцепоклонники...
      - Что я тебе говорил! - попенял товарищу Андрей. - А ты: не может быть! Выходит, может! И сокровища, судя по всему, несметные. Представь, получи мы такие средства, какой порядок в России могли бы навести вольные каменщики!<$FВсемирная религиозная организация - масоны.>. Эти разговоры насчет того, что кухарка сможет управлять государством... Еще дедушка Крылов говорил: беда, коль пироги начнет печи сапожник!
      - Осадите назад, господин казак! Вы опять увлеклись! На этот раз сладкими речами юного рассказчика. Разговоры, разговоры... Кто их видел, сокровища? А если их попросту на свете нет?
      Григорий вскочил и нервно заходил по комнате.
      - Есть! И я их видел! - выкрикнул Ян.
      На этот раз из-за стола выскочил Андрей.
      - Как видел? Где?! - они вдвоем склонились перед сидящим Яном.
      - В пещере... Их так много, что они просто сложены грудами в нишах, выдолбленных в камне.
      - А где находятся эти пещеры? Как туда попасть?
      - Не знаю.
      - Интересно, в пещере был, а где она находится, - не знаешь?
      - Я не сказал, что был в пещере, я сказал, что их там видел...
      - А разве это не одно и то же?
      Ну вот опять! Опять Яну нужно объяснять другим то, что он сам не очень хорошо понимает!
      @GLAVA = ГЛАВА 6
      - Вы - самая удивительная пара, с которой мне когда-либо приходилось сталкиваться, - проговорил Константин, когда затихли последние звуки песен, вполголоса напеваемых Дмитрием и Катериной. - Такие талантливые оба! Вы пока не понимаете, как вам повезло, что свершилась большевистская революция! Разве при царизме кто-нибудь заинтересовался бы вашим пением или вашими способностями к языкам? А большевики открывают талантам из народа двери в большую жизнь, в новую пролетарскую культуру!.. Хотите, поедем со мной в Москву? Георгий Васильевич - старый большевик, с ним считаются; он и с жильем поможет, и с работой... Вы оба будете учиться!
      Все остальные члены артели уже спали. Альку Катерина примостила повыше, чтоб не продуло с земли: весна - штука коварная. Синбат, наевшись картошки, заснул прямо у костра. Аполлон спал под телегой. Последним улегся Батя.
      - Совсем вы меня своими песнями убаюкали, - пожаловался он и пошел устраиваться спать в телегу.
      Оставшиеся бодрствовать могли теперь разговаривать без помех, но Черный Паша был слегка обескуражен предложением молодого дипломата. Он не привык принимать скоропалительных решений, ему нужно было подумать. Не отвечая на предложение москвича, он распорядился:
      - Катюш, ты бы поискала нашему гостю одежонку похуже. Не ложиться же ему спать в таком костюме!
      - Не стоит беспокоиться, - сконфузился тот, - я уж как-нибудь...
      - Зачем же как-нибудь, если можно как следует, - пошутил Черный Паша. - Утро вечера мудренее. Идет?
      Он уже приготовил себя к мысли, что рано или поздно с товарищами придется расстаться. Но чтобы вот так, сразу, отказаться от всего, что прежде составляло его жизнь? От захватывающего ощущения опасности? От власти над другими?
      С другой стороны, где лучше затеряться, как не в большом городе, и где лучше начинать новую жизнь, как не в столице? А насчет власти... Так кому её брать в руки, как не человеку опытному, привыкшему командовать. Впрочем, чего гадать? Надо присмотреться к большевикам получше: если они удержат власть, то, скорее всего, верных людей станут поощрять... Вот тут-то и откроются возможности для Дмитрия Гапоненко!
      С теми мыслями и уснул Черный Паша, обняв свою дорогую любимую жену, носящую под сердцем ребенка. Постелили они себе ложе поодаль от костра атаман не любил устраиваться на ночлег в общей куче. Даже здесь, в чистом поле, он остерегался: лучше чуть холоднее, но зато больше простора для возможного бегства.
      Спал он тревожно. От беспокойства за то, что придется объясняться с Батей - товарищем, с которым они много лет делили хлеб-соль и с кем грудью встречали опасность. С Батей, который в трудные минуты не единожды закрывал его собой...
      Никогда прежде Черный Паша не думал, что ему придется выбирать между другом и любимой женщиной. И никогда не поверил бы, что, случись такое, он выберет женщину!..
      Он проснулся чуть свет, но и Батя уже не спал - задавал лошадям овес. На поднявшуюся было Катерину тихонько цыкнул:
      - Спи-спи, мне с Батей надо поговорить!
      - Такое дело, Митрофан, - подошел к нему Черный Паша. - Переговорить надо.
      - Давно пора, - ничуть не удивился Батя. - Поведем коней напоить, а там и побалакаем.
      Друзья пошли в обход небольшого пригорка, с другой стороны которого по балке тек неширокий, но бурный ручей - туда и повели лошадей.
      Напоив, они стреножили их - пусть попасутся - и сели на сухую валежину у самой воды. От ручья тянуло сыростью. Серая туча на востоке небосвода окрасилась по краям в багровый цвет. Снизу, словно из недр земли, ещё не видимое, поднималось солнце.
      - Надо поторапливаться, - пробормотал Батя, - как бы в дороге гроза не застала, а нам и укрыться будет негде... Хочешь с этим молодым хлыщом в Москву ехать? - спросил он почти без перехода.
      - Катя ребенка ждет, - стал оправдываться Черный Паша, - куда ей путешествовать?
      - А ты?
      - Что - я? Бросить Катю одну? У неё ж на всем свете никого из родни... Только я.
      - Не думал, - тяжело бросил Батя, - что баба может стать между нами...
      Никому другому Черный Паша не спустил бы подобного тона, но Батя имел право говорить. Действительно, его жена стала между ними, но атаман даже перед лицом столь очевидных фактов не собирался ничего менять.
      - Альку... тоже с собой возьмете? - внезапно дрогнувшим голосом спросил Батя.
      Черный Паша удивленно уставился на друга. Всецело занятый лишь своими переживаниями, он давно ничего не замечал...
      - Дак... это... он же её брат!
      - Ну так что? Вы сами не знаете, где голову преклоните.
      - Об этом ты с Катериной разговаривай... Слушай, Батя, а может, и ты с нами?
      - Нет, Дмитро, я уже пробовал: в городе мне не житье!
      - Честно говоря, Митрофан, я не верю, что вы найдете этих духоборов. А камешки... пусть они останутся у тебя! Не заладятся дела - продашь. Их должно надолго хватить... Я вот что думаю: мало ли, что может случиться: сегодня одна власть, завтра - другая. Может, придется ноги в руки, и бегом! Давай через годик сговоримся встретиться где-то в городе помельче. Скажем, в Перми или Уфе. Пусть это будет 9 июня - день твоего рождения. Я запомню, да и ты не забудешь. На центральной площади возле главного памятника. В полдень. За год много воды утечет, но ничего другого насчет будущей встречи мне в голову не приходит. Не хотелось бы расставаться навсегда...
      - Это ты хорошо придумал: не дело нам навек расставаться! Давай встречаться в Уфе. У меня там вроде родственник по матери жил...
      Они посидели ещё некоторое время, поглядывая на разрастающуюся на востоке тучу, и Черный Паша сказал:
      - Пожалуй, Батя, ты прав: туча грозовая, как бы ещё и не с градом!.. Решим так: до железной дороги идем вместе, а там разделимся: вы возьмете лошадей, повозку и - на восток, а мы сядем в поезд!
      Когда они вернулись в свой лагерь, все его обитатели проснулись и занимались каждый своим делом. Закопченный казан висел над потрескивающим костром, а бывалые люди Синбат и Аполлон споро укладывали вещи в повозку. Между ними суетился Алька и покрикивал:
      - Синбат, этот угол у тебя совсем пустой.
      - Так ещё продукты не сложили, вот я место и оставил!
      - Продукты с краю положим, а сюда слона ещё можно втиснуть!
      Батя с гордостью кивнул другу на Альку.
      - Погляди, какой смекалистый, работящий хлопчик, и ребята его любят.
      - Слушай мальца, Синбат, - между тем советовал Аполлон, - его сам Батя главным по упаковке назначил.
      С некоторых пор Алька стал пользоваться симпатией и Аполлона, когда тот увидел, как тщательно хлопец разминает свои мышцы. А услышав, что Аполлон жалуется, как у него временами сводит пальцы - сказывалось его рыболовецкое прошлое, - мальчик предложил товарищу упражнение, снимающее боль; потом и сам стал массировать ему руки. Контрабандист, не привыкший к вниманию и заботе, и вовсе растрогался. Теперь он незаметно держался к Альке поближе на случай, если славного парнишку кто попробует обидеть.
      А Синбат в лице Альки обрел своего единственного благодарного слушателя. Уставшие от его россказней старшие товарищи махали руками и сплевывали после первой же фразы Синбата: "Когда мы с Флинтом..." Черный Паша обычно, выслушав красочное вступление, рубил коротко: "Брехня!" Синбат смертельно обижался, потому что в его рассказах основная идея всегда была правдивой, а то, что он украшал повествование разными красивостями, по его разумению, только добавляло интереса. Алька единственный дослушивал истории до конца и уж вовсе лил бальзам на раны Синбата-рассказчика просьбами: "А что дальше?" За это он даже научил мальчишку некоторым своим любимым песням и теперь, улыбаясь, слушал, как пацан вяжет узлы и напевает:
      @STIH = "В Неапольском порту С пробоиной в борту "Жанетта" починяла такелаж..."       Хозяйственный Батя окинул взглядом работящую артель и остался доволен, но тут он повел глазами чуть в сторону и увидел вопиющее безобразие: их московский гость Константин Первенцев спал сном младенца и блаженно улыбался во сне! Видно, легендарный Георгий Васильевич не только прощал ему потерю ценных бумаг, но и благодарил за проявленное мужество...
      - Та нехай ще поспыть! - остановила Катерина решительно зашагавшего к соне Батю. - Вин якого лыха натерпився вид тих билых!
      - Чем он нам поможет? - солидно поддержал её и Алька, на минутку прислоняясь к Бате и любовно поглядывая на него снизу вверх. - Только в ногах путаться будет... Небось, зарядку не делал?
      - Не до зарядки тут! - вздохнул его старший товарищ и тоскливым взглядом окинул Альку. - Значит, тоже с ними, в Москву?
      - Какую Москву? - спросил продолжавший безмятежно ему улыбаться Алька.
      - Значит, ещё ничего не знаешь? Не волнуйся, скажут! И разойдемся мы с тобой в разные стороны, как в море корабли!
      - Батя, я не хочу, слышишь, не хочу с тобой расставаться! - губы Альки задрожали, хотя он все время помнил слова отца о том, что мужчины не плачут.
      - Черный Паша сказал: как твоя сестра решит, так и будет! - Батя был расстроен ничуть не меньше своего любимца.
      - Никакая она мне не сестра! - закричал Алька.
      Катерина, неподалеку достававшая из мешка ложки, вздрогнула, как от удара кнутом.
      - Алька!
      - Да, ты мне не сестра, не сестра! - повторял он, ещё не осознавая, что, будучи всего лишь подростком, уже по-мужски отказывается от неё ради друзей.
      Катерина беспомощно оглянулась на мужа. Тот, не зная, в чем дело, но видя её глаза, полные горя, кинулся на помощь.
      - Алька... каже... не сестра! - захлебываясь от рыданий, еле выговорила она.
      - Ты что делаешь, змееныш, она же ребенка ждет! - Черный Паша замахнулся для удара.
      Катерина перехватила его руку.
      - Подожди, Митя, он прав! - казалось, что обращение к родному украинскому языку размягчает её и потому вызывает слезы, а русская речь успокаивает. - Я ему не сестра.
      - Но ты же сама говорила! - растерялся Черный Паша, который никак не мог понять, что вызвало эту бурю в стакане воды.
      - Говорила, - кивнула Катерина, - спасти хотела: ребенок ведь!..
      Черный Паша опустил голову: долго ещё придется ему отхаркивать куски "славного" прошлого!
      - Я не поеду в Москву! - продолжал выкрикивать Алька, чувствуя, что сейчас его "буза" сойдет ему с рук... - Я с Батей останусь!
      Теперь недоумевать настала очередь Катерины, которой муж просто не успел ничего рассказать. Синбат и Аполлон тоже прекратили работу и сгрудились вокруг Бати и Альки. В конце концов, что здесь происходит?!