Зона зла

Яму наполняла удушающая жара. Кэмпбел чувствовал, что тело его плавало в липком поту, и только сон на некоторое время избавил его от неприятных ощущений.

— Командир!

Кэмпбел узнал голос Харриса, отважного «спеца», который никогда не выходил из себя, был покладист и в то же время упрям до крайности.

— Да, Харрис.

— Сэр, справа от вас…

Харрис говорил кратко, не повышая голоса. Кэмпбел приподнялся на локте и выглянул из-под тента. Метрах в ста от их расположения двигался небольшой караван. Три верблюда шагали по песку один за другим. Они покачивали головами на длинных шеях, словно старались поднырнуть под дрожащий занавес марева.

— Стенд бай! — Кэмпбел подал команду, не повышая голоса. — По местам!

Он знал, его слышат.

— Сэр, нас заметили.

В голосе Харриса звучала тревога.

— Снять презервативы!

Команда, которую подал Кэмпбел, показалась бы кому-то издевательской, но «сасовцы» приняли ее как должное.

Шагая по пескам, вдыхая на каждом шагу мелкую едучую пыль пустыни, валяясь в ямах, отрытых в сыпучем грунте, диверсанты думали не столько о себе, сколько о своем оружии. Поэтому, едва американский пост на границе Саудии скрылся из глаз, все члены группы «Флэш» натянули на стволы автоматов тонкие резиновые чехлы, хотя первичное назначение их было совсем другим. Такое можно было проделать и в лагере, но становиться объектами насмешек для янки англичане не собирались.

— Да, сэр! — доложил Харрис. — Все готовы.

Бой диверсантов с группой Азиза Омара был коротким. Англичане не ждали, когда противник откроет огонь, и нанесли удар первыми.

Трудно было понять, почему, но иракцы тут же отступили, ушли за барханы…

Операция прошла удачно, и после завершения боевых действий Кэмпбел вернулся на родину, размышляя, как строить жизнь дальше. Возникли мысли и о необходимости обзавестись собственной семьей.

В школе Рой увлекался филателией. Его очаровали красочные озубцованные картинки с названиями экзотических стран: Тибет, Непал, Макао, Сиам, Борнео. Марки Британской империи казались Рою самыми неинтересными — однообразная череда королевских лиц в профиль, анфас и в три четверти оборота. И никаких указаний на страну принадлежности. Зато он с интересом рассматривал рисунки диковинных животных на марках заморских стран. Верблюдов и жирафов на знаках Мозамбика, слонов на красочных композициях Лаоса, скачущих всадников на синих прямоугольниках с монгольскими письменами.

Отец быстро заметил увлечение Роя. Старого солдата расстроило это занятие сына. Оно выглядело слишком цивильным и миролюбивым и больше подходило торговцам и учителям, чем человеку, который должен посвятить себя военному делу.

Тогда он и объяснил сыну, что настоящего воина достойны только два увлечения — оружие и секс. Чтобы сделать урок предметным, отец увез Роя на стрельбище, сумев сразу же покорить его возможностью стрелять.

С сексом Рой разбирался сам, хотя не столь решительно, как со стрельбой. В школе он увлекся одноклассницей Кэтрин Таллер. Девочка не считалась первой красавицей класса, но в чувствах рейтинги не играют никакой роли.

Любовь вспыхнула внезапно. При виде Кэтрин Рой, как говорили в таких случаях его сверстники, «млел и таял». Возвращаясь домой из школы, он делал большой крюк, чтобы пройти по улице мимо дома, в котором жила Кэтрин. Однако объясниться девочке в чувствах Рою не позволяла странная робость. Он не боялся выходить на кулачки один против двух, но здесь требовалась смелость иного рода. Еето ему и не хватало.

Все же девушка у Роя появилась. Ей оказалась Ребекка Штеккер, дочь состоятельного владельца нескольких аптек. Черноокая красавица не строила парню глазок, не кокетничала с ним. Ребекка просто подошла к Рою на одной из перемен и, глядя на него честным открытым взором, попросила научить ее стрелять. Рой впервые взглянул на Ребекку с интересом. Он оценил ее обращение как признание его стрелкового мастерства, которым он уже славился в школе, и это ему страшно польстило.

Потом они два раза вместе побывали в тире, где Ребекка показала сносное умение целиться и поражать мишени. Рою это понравилось. Затем Ребекка пригласила Роя в загородное семейное имение. «Там есть старинное ружье», — сказала она заговорщицким тоном.

Подобному соблазну юный стрелок противостоять был не в состоянии. Это то же самое, как если бы предложить филателисту прийти куда-то и посмотреть «Голубой Маврикий» — знаменитую марку, сводящую с ума коллекционеров и стоящую уйму денег.

Они ехали за город на машине, принадлежавшей Ребекке. Ее вел Рой, а девушка сидела рядом. С наивностью деревенской простушки она то и дело задавала ему странные вопросы:

— Мне говорят, что у меня некрасивые колени. Как ты думаешь, это верно?

Ребекка приподняла юбочку повыше, открыв полные белые ноги.

— Да нет, ты что! — Рой отвечал спокойно, не подозревая никакого подвоха.

— А так?

Ребекка сдвинула подол чуть повыше.

Рой еще не завелся, но неведомый ему стартер запуска определенных чувств уже начал работу.

Только значительно позже Рой понял, что завести мужика нетрудно: достаточно ему пощекотать мошонку. Но тогда он попросту не понимал, что происходит, и ко всему относился без задних мыслей.

Погода в тот день стояла чудесная. Чистое голубое небо, свежий воздух, не очень жаркое, но очень доброе солнце. Все располагало к покою и неге.

На велосипедах Рой и Ребекка уехали на реку. На багажник Рою юная хозяйка поставила плетенную из ивовых прутьев корзину с провизией. Они выбрали прекрасное место на берегу, где можно было и загорать и купаться.

Ребекка оказалась аккуратисткой. Она постелила на траву клетчатый шотландский плед. На него бросила белую льняную салфетку. И уже затем выложила снедь — вареные яйца, белые булочки, поставила баночку сардин, большой термос.

Потом они сбегали к реке и умылись: для купанья вода показалась еще слишком холодной. Вернулись к столу и принялись за еду.

Они сидели рядом, но у Роя даже мысли не возникало, что можно каким-то образом проявить интерес к Ребекке. Они были школьными товарищами, то есть существами почти однополыми. И если Рой из этого ряда исключал Кэтрин, то Ребекка под его определение подпадала на все сто процентов.

Увы, сама Ребекка была совсем иного мнения о возможностях их отношений.

Неожиданно она отставила чашечку, из которой пила кофе, и легла, положив голову на колени Роя. Тот опустил взгляд и увидел ее глаза — темные с широко распахнутыми зрачками, в которых отражались голубое небо и он сам.

Ребекка взяла Роя за руку, потянула и провела его ладонь себе под блузку. Под ней ничего не оказалось. Впрочем, не так. Под легкой тканью находилось тело — нежное, теплое, возбуждающее. Ребекка подтолкнула руку Роя, и та коснулась ее груди — небольшой, упругой, формой походившей на плюшку, какие продают в кондитерской на Регент-стрит.

Есть вещи, которые не проходят без последствий. Встань под душ — ты намокнешь, даже если тебе охота остаться сухим. Сунь палец в пламя зажигалки — оно обожжет, хотя этого тебе совсем не хочется. Прикосновение к женскому телу, даже если оно случайное, пробуждает сокровенные мужские начала, есть ли на то его воля или ее не имеется. Именно это начало мгновенно дало Рою знать о себе. Нечто сладко-медовое заполнило ртутной тяжестью низ его живота, вспухло упругостью плоти.

Щека Ребекки, лежавшая на его ногах, тут же ощутила происшедшие перемены.

— Какой ты!

Она произнесла это напряженным голосом и тяжело вздохнула. Сама быстрыми пальцами расстегнула блузку. Потом обеими руками охватила голову Роя, пригнула к себе и коснулась его губ своими. Рой поцеловал ее с детской неопытностью: напряженно, как целуют распятие или руку священника. Ребекка, наоборот, присосалась к нему полуоткрытыми губами, потом раздвинула его зубы и втолкнула свой язык в его рот. Ощущение было столь острым и сладким, что Рой чуть не задохнулся от возбуждения.

Потом было все…

Мир опрокинулся, перевернулся, утонул в теплой сладкой воде удовлетворенных желаний. Так было раз, было два…

Радость ума в познании, триумф — в открытиях.

Радость тела в здоровье, восторг — в обладании.

Тело и ум всегда в борении, они всегда двоятся, не в силах достигнуть гармонии.

С того дня все переменилось в жизни Роя.

Он продолжал любить Кэтрин, как и прежде. Он не мог ее не любить — молодые чувства не стираются враз, как письмена на школьной доске…

Уволившись со службы, Кэмпбел избавился от обязанности тянуть военную телегу, находясь в общей упряжке, по команде штатного погонялы. Теперь его опыт, его знания и не до конца растраченную физическую силу использовали по разовым заявкам наниматели, которым требовалась точность в специальных делах и высокая конфиденциальность. Это приносило неплохой доход при риске ничуть не высшем, нежели он был в годы военной службы.

Широкий круг знакомств в кругах, связанных с проведением специальных операций, обеспечивал Кэмпбелу постоянное поступление выгодных предложений. Ко всему, у него обнаружился некоторый литературный талант.

Он написал для журнала «Soldier of Fortune» — «Солдат удачи» — несколько статей о планировании и проведении диверсионных операций в пустыне, о методике подготовки бойцов рукопашного боя. Статьи вызвали интерес у специалистов по обе стороны океана, что опять способствовало повышению спроса на услуги Кэмпбела.

Именно с последней статьей и был связан звонок полковника Питера Макквина.

Кэмпбел и полковник были давно и хорошо знакомы. Первая их встреча произошла во время боев на Мальвинах. Им вместе довелось лежать на промерзлой земле под минометным обстрелом, под который «сасовцы» попали сразу, едва подразделение высадилось неподалеку от Сан-Карлоса. Такие мгновения открывают людей, надолго сближают их либо навсегда отталкивают друг от друга.

Война сблизила Кэмпбела и Макквина.

Оставаясь начальником по-британски холодным и надменным, полковник искренне уважал Кэмпбела, доверял ему и часто обращался с выгодными предложениями. Тем более делать это было нетрудно. В последние годы Макквин обтяпывал деликатные делишки в интересах одной из британских спецслужб, которая сама не желала лишний раз светиться.

Кэмпбел и Макквин, два джентльмена, одетых строго, но неброско, встретились и провели переговоры в зале прилета лондонского аэропорта Хитроу. Они обменялись рукопожатием, произнесли ритуальные слова, принятые при встречах старых товарищей, и только потом полковник изложил суть дела.

Он предложил Кэмпбелу поработать инструктором в центре специальной подготовки диверсантов в некой европейской стране.

— Можно точнее? — поинтересовался Кэмпбел. — Где именно?

Макквин засмеялся.

— Думал, ты спросишь не «где», а «сколько».

— Сэр! — Кэмпбел ответил таким же смехом. — Вопрос «сколько» зависит от ответа на вопрос «где».

— Снимаю шляпу, Рой. Сам я всегда начинал с вопроса «сколько». Учусь, учусь.

— Итак, где?

— Это Босния.

— Там две стороны, сэр. На какой из них?

— На зеленой.

— Проклятие! Майор Кэмпбел встает под знамена пророка! Сэр, это серьезно задевает мои слабые христианские чувства.

— Никто тебя не просит делать обрезание.

— Уже легче. Теперь вопрос «сколько»?…

В тот же день Кэмпбел подписал контракт сроком на два месяца. Из него он узнал, что база, на которой ему предстояло работать, принадлежала боснийскому мусульманскому правительству и носила название «Зелена песница» — «Зеленый кулак».

Договорившись о следующей встрече, Кэмпбел направился к выходу из аэровокзала и лицом к лицу столкнулся с красивой, прекрасно одетой женщиной. Она шла ему навстречу с небольшим чемоданчиком из крокодильей кожи в руках.

Кэмпбел замер растерянно.

— Простите, неужели это вы, Кэтрин?!

— Мой Бог, это вы, Рой?

— Да, мадам, это я.

— Какими путями? Может, отойдем, присядем? У тебя есть время?

— Вечность, — сказал он и едва удержался, чтобы не взглянуть на часы.

Итак, он встретил Кэтрин Таллер, которую знал со школьных времен. Знал, был в нее влюблен первой юношеской любовью, но, как часто случается, без взаимности. Они дружили, считались хорошими приятелями, но это не помешало Кэтрин выйти замуж не за Роя, а за адвоката Джоуи Картера, богатого пижона, загребавшего деньгу ведением наследственных тяжб.

Они отошли к стеклянной стене, опустились в мягкие, приятно прохладные кресла. Кэтрин села, заложив ногу за ногу, откинула волосы назад и обернулась к нему.

— Я сильно постарела?

Кэмпбел знал, что на подобные вопросы женщине нельзя отвечать откровенно. Но в этот раз он был предельно искренен:

— Ты?! Ты в полном порядке. Больше того…

Он запнулся. Но Кэтрин уже поняла, что он не договорил чего-то. Подобных умолчаний уважающая себя женщина (а любая женшина если не уважает себя, то просто сильно любит) мужчине позволить не может.

— Так что «больше того»? Ты боишься сказать правду?

— Нет, почему. Просто подумал, тебе это может показаться не очень приятным.

— Все равно, говори.

— Хорошо, только без обиды. Я хотел сказать, что теперь ты выглядишь чертовски сексуально. Если раньше была девочкой с этикетки конфетной коробки, то теперь и коробка с рисунком, и сама конфетка — это все ты одна.

Кэтрин весело засмеялась, положила руку на его запястье.

— Ты чудо. Рой. Какую женщину можно обидеть таким признанием?

Он смущенно молчал, с восхищением разглядывая ее.

— Ты прилетел или улетаешь?

— Прилетел.

— Я тоже.

— Тогда едем в город?

Он подхватил ее саквояж и двинулся к выходу. Кэтрин шла рядом, стройная, гибкая. Она дробно пристукивала каблучками.

— Джоуи умер, — сказала Кэтрин. — Ты знал?

— Нет, конечно. Я слишком долго отсутствовал. Ты завтракала?

— Только в Париже.

— Тогда в ресторан. Куда-нибудь подороже.

— Ты очень богат? — Кэтрин спросила с усмешкой.

— Да, конечно. — Кэмпбел отвечал весело. — Я богат. Я встретил тебя, и мне хочется выглядеть миллиардером.

Он ощущал небывалый подъем. Судьба явно сдавала ему выигрышные карты.

Через час они уже были в ресторане. Здесь стояла умиротворенная тишина. Неслышные официанты разносили подносы, подходили к столикам, вежливо склонялись перед гостями, негромко беседовали с ними, как с дорогими, долгожданными друзьями. Сервис здесь поддерживался на самом высоком уровне.

Толстые кошельки позволяли публике держаться независимо, даже развязно. Толстощекий американец в большом подпитии откинулся на спинку кресла и вытянул вперед короткие ноги с жирными ляжками. Он курил сигару и таращил глаза на женщин, сидевших за другими столами.

— Садись сюда. — Кэмпбел указал на место, которое выбрал. — Не хочу, чтобы этот тип разглядывал тебя.

Кэтрин бросила быстрый взгляд в сторону американца и брезгливо скривила губы.

— Типичный наглый янки. Мешок денег в мужских брюках…

Они устроились в тихом уютном уголке у окна. Кэмпбел взял обеденную карту в роскошном переплете с золотым тиснением, протянул ей.

Подошел официант. Точными движениями фокусника стал поправлять тарелки, разложил приборы, расставил бокалы.

— Выпьем? — предложил Кэмпбел.

Кэтрин тряхнула головой, и волосы ее мотнулись, как бунчук паши перед атакой турецкой конницы. Кэмпбел улыбнулся сравнению, невольно пришедшему на ум.

— Только легкое вино, — сказала она. — И только ради нашей встречи. Обычно днем я не пью.

Потом Кэмпбел смотрел, как она маленькими глотками тянет золотистую жидкость из хрустального бокала.

— Что это? — спросила Кэтрин. — Удивительно чистый и свежий вкус.

— Это токайское. Настоящее, из Унгарии. Вино королей. Солнце в прозрачной упаковке.

Она мягко взяла его левую руку и повернула ладонью вверх. Чистую кожу, протянувшись поперек линий жизни, судьбы и ума, пересекал грубый глубокий рубец.

— Что это? — Она повернула его ладонь к свету.

— Пустяк. Есть такая трава. Острая, словно кинжал. Вот и…

Он виновато улыбнулся.

— Где растет такая злая трава? — Кэтрин мягко провела по шраму пальцем.

— Больно?

— Нет, не больно. А трава такая растет далеко. В Южной Америке.

В мелочах Кэмпбел старался быть правдивым. Да, действительно, в джунглях тропиков есть немало злых трав со стеблями острыми, как клинки. Но с травами Кэмпбел никогда не сражался. Шрам остался после встречи с человеком в болотистой сельве.

Кэмпбел, возвращаясь из разведки, увидел партизана сразу, но близость расстояния не позволила приготовиться к обороне. Худой, с выпиравшими из-под кожи ребрами, тонконогий, привыкший к голоду человек стоял за кустом, раздвинув ноги, согнувшись в пояснице, как если бы собирался прыгнуть в воду. В кулаке, который покачивался из стороны в сторону словно голова змеи, он сжимал нож со сверкавшим лезвием.

Кэмпбел сделал выпад, пытаясь перехватить руку противника. Прием удался, но нож все же прошелся по ладони, рассек тело. Зажав руку туземца, Кэмпбел рывком опрокинул его в траву и застрелил, прижимая автомат к груди. Маленький хилый человек так и умер, не издав ни звука.

Рана долго не заживала. Она гноилась, мокла. «Это тропики», — пояснил врач.

Осторожно убрав руку, Кэмбел потянулся к бокалу. Чтобы увести разговор от щекотливой темы о ранах, задал вопрос:

— Чем ты занимаешься, дорогая?

— Милый, — Кэтрин засмеялась, — ты удивительный! С каких пор женщин спрашивают о таком?

— А что? Это неприлично?

— Ничего, отвечу. Сейчас я занимаюсь тем, что пытаюсь обратить на себя внимание интересного мужчины.

— Если ты обо мне, я его уже обратил. Только не знаю, с какого конца подступиться к планомерной осаде.

— Значит, то, чем ты занимаешься, называется «обратил внимание»?

Кэмпбел ощутил прилив упрямства.

— Между прочим, я спросил о другом. Хотел узнать: чем ты занимаешься. Но не здесь, не сейчас. Вообще.

— Ах, вот ты о чем. Пожалуйста. У меня ателье. Мои моды известны. Может, ты слыхал о платьях мадам Картер? Так то моя фирма. На Карнейби-стрит.

— О-ля-ля!

— Но и это не все. Я лидер партии «зеленых». Ты слыхал о таких?

— Слыхал, но имею больше представлений, кто такие «красные» и «голубые». Черт знает, как пали нравы! Как ты…

Он не мог подобрать подходящее слово, а то, что пришло на ум первым, не захотел произносить. Но Кэтрин угадала именно то, самое первое.

— Как я докатилась до такого? Верно?

— Я не хотел грубить. Учти, так ты сама сформулировала.

— И все же, признайся, именно это слово ты собирался произнести?

Кэмпбел смущенно улыбнулся.

— Если говорить правду…

— Тебе она легко не дается?

— Почему же. Как ты до этого докатилась?

— Наконец-то, — сказала она со смехом. — Так вот, дорогой, катятся обычно под гору. А я поднялась к вершинам мудрости. Я поняла, что дальше жить так, как живем мы, просто нельзя. Губить природу — значит, уничтожать жизнь…

— Прости. — Кэмпбел выглядел растерянно. — «Зеленые» — это природа? А я черт-те что подумал!

Она засмеялась.

— Прости, — снова попросил он.

— Нет. Я тебя накажу. Ты сегодня должен пойти со мной на прием. Собираются законодатели мод. У меня приглашение на два лица…

— Нет, Кэт, не пойду. Для меня рауты — гвоздь в ботинке.

— И все-таки пойдем. Ты в моем представлении мужчина, который не бросает друзей. Верно?

— В беде — да. Но в радости во мне мало нуждаются. И потом, дорогая, я думал, ты крупная шантажистка, а ты оказалась маленькой льстицей. — Он помолчал, чтобы усилить эффект своих слов. — Тем не менее мне приятно слышать, что я не бросаю друзей.

— Ты прелесть. — Кэтрин поцеловала его в щеку. — Часто бывал на приемах?

— Очень.

Кэмпбел не лукавил. Он готовил агентов личной охраны шейха Мохаммеда Фахда, и по нужде ему пришлось полгода толкаться на светских тусовках.

— Премьер-министры, послы, — Кэтрин иронизировала.

— Послы? — Кэмпбел поморщился. — Вот уж кого не терплю — это дипломатов. Короли приятней.

— Почему ты не любишь послов? — Она снова не скрыла иронии: Кэмпбел на завсегдатая правительственных приемов походил очень мало.

— Потому, что не верю людям, которые не служили в армии. Вот и все.

— Рой, ты увел меня в сторону. И я поддалась, как дурочка. Ты всегда уходишь от прямого ответа?

— От какого?

— Я пригласила тебя пойти со мной. И не хочу видеть увертки. Основание может быть одно — тебя ждет другая женщина.

— Нет, — сказал он твердо. — Меня не ждут.

— Тогда ты идешь. Это решено.

— Не торопись. Может, я и пойду, но при условии, что ты меня не будешь называть Роем. Для всех я в данный момент Гарри Смит.

Кэтрин с удивлением взглянула на него.

— Ты шпион?

— Нет.

— Тогда зачем тебе другое имя? Чем ты занят, Рой?

Уходить от правды, которая определила их сегодняшние отношения, Кэмпбел не захотел.

— Тебе мои занятия вряд ли понравятся.

— Рой, свое дело выбирают не для того, чтобы оно нравилось другим.

— Так вот, мое дело — война. Если грубо — я солдат. Дикий гусь. Наемник. Солдат удачи. Как тебе будет удобней. И в данный момент выступаю как Гарри Смит. Чтобы не пятнать позором знамена Британии.

Кэмпбел говорил с ожесточением, словно бичевал себя, и это даже доставляло ему удовольствие. Он видел — каждое его слово задевает Кэтрин, но смягчать выражений не собирался.

— Между прочим, — она выждала, когда он выговорится, — иного от тебя не ожидала. Ты всегда делал глупости.

Кэмпбел неестественно громко засмеялся.

— Значит, ты убиваешь за деньги? — Кэтрин смотрела на него пристально.

— Наоборот, — ответил он. — Это я позволяю убивать себя за плату.

Кэтрин молчала. И тогда он заговорил снова:

— Милая, мы живем в мире условностей. Почему военные, те, кто носит форму и готов в любой момент стрелять и убивать по приказу правительства, окружены вниманием и уважением своего общества? А на тех, кто воюет по разовому договору, оно же смотрит с презрением?

— Видимо, потому, милый, что при всей грязности политики государства берегут свои армии для обороны. Самое гадкое они проворачивают руками наемников. Вашими руками.

И тут Кэмпбел взорвался:

— Прости, Кэт, но давай честно. Разве твои успехи в модном бизнесе не зависят от банковских индексов? Между тем все эти индексы связаны с делами, которые я проворачиваю за кулисами, куда вы стараетесь не глядеть — вам, видите ли, стыдно за меня, за нас. Пойми, мы повязаны одной веревкой. Бизнес — и твой и мой — единое целое. Вот только риск разный.

— Ты случайно не коммунист?

— Никогда им не мог бы стать.

— Почему? С такими-то взглядами.

— Потому что не верю в демократию и всеобщее равенство. В нашей жизни все слишком зыбко и призрачно, чтобы где-то были достигнуты идеалы социальной справедливости. Нам суждено жить в зоне зла. И выхода из нее нет…

— Опять же почему?

— Демократическая фразеология иссякает там, где человек, обладающий большими, чем у других, демократическими правами, убирает со своей дороги тех, которые верят в равенство и считают, будто права всем даны в равной мере.

— Как же это совместить с тем, что наша армия воюет за демократию?

Кэмпбел чуть не подскочил с места.

— Кто это сказал?! Я воюю только за деньги.

Она расхохоталась звонко, искренне.

— Рой, у тебя толстые кости черепа. Они не оставляют места для мыслей.

Кэмпбел засмеялся вместе с ней.

— Ты прекрасна! Меня еще никто так не отчитывал. Никто и никогда. Что это за образ с толстыми костями?

— Это не образ, а факт. Естественный отбор среди военных создал особого человека — «хомо милитари». Разве не слыхал, как одному полковнику с верхних этажей на голову рухнул цветочный горшок? Трах! — и разлетелся. Вояка снял фуражку, стряхнул с нее землю и сказал: « А если бы тут шел обычный клерк?»

Кэмпбел даже не улыбнулся: он не терпел анекдотов о военных. Их сочиняли ублюдки, которые вспоминают об армии, когда их жирные задницы начинает прижигать огонь конфликтов. Сколько таких слезливых и дрожащих ему самому пришлось вызволять из стран, охваченных мятежами и войнами. Кто подсчитает?

Кэтрин сразу поняла, почему шутка, неизменно вызывавшая смех в любом обществе интеллектуалов, была так холодно встречена Роем. И перевела разговор на другую тему:

— Тебе не надоело воевать?

— Кто тебе сказал, что я собираюсь это делать? Я еду инструктором. Учить людей.

— Учить воевать?

— Нет, обороняться.

— И что, выйдя из твоей школы, они не будут ни на кого нападать?

Кэмпбел скривил губы в усмешке.

— Нападение — лучшая форма обороны.

— В стране, где воюют, обстоятельства могут вынудить стрелять даже инструктора. Разве не так? Ты хоть задумывался, что можешь остаться там навсегда? В чужой стране, в далеком от нас мире. И ради чего?

— Я связан словом, — произнес Кэмпбел. — Там сегодня идет борьба, и потребовались люди моей квалификации. Интересы Запада…

Кэтрин прервала его, не дав возможности договорить:

— Ах, перестань. Рой! Какие интересы? Какого Запада? Не думай, что встретил дурочку, которая верит всему, что ей говорят. Война в Боснии ничем не угрожает Британии. Ничем. Жертва в той борьбе не наш строй, не королевский режим. А вот вы станете жертвами. Это точно. Да оставьте сербов в покое! Вдумайся и увидишь — наши политики делают все, чтобы огонь в Югославии не угасал. И там — пожар. Ты надеешься в нем уцелеть?

«А что, если я не вернусь?» — подумал Кэмпбел впервые, и его вдруг захлестнула волна противного липкого страха. Подобных ощущений он до сих пор не испытывал. И вовсе не потому, что боялся смерти. Оказывается, появилось нечто большее, что ему никак не хотелось терять. Сама мысль о том, что после него в жизни Кэтрин обязательно появится кто-то другой, заставляла его страдать. Может быть, это случится в тот самый день, когда его не станет.

Сразу за этим. Впрочем, что изменится, если это произойдет чуть позже? Важно другое — в ее жизни появится мужчина. Другой мужчина. Не он…

Неожиданно у него задрожали руки. Потерять Кэтрин, которую только что приобрел? О, Господи, это невозможно! Это безжалостно, бесчеловечно.

— Откажись от всего. Рой. — Кэтрин говорила твердо, требовательно. — Ты хочешь быть вместе со мной? Тогда откажись.

— Исключено. Я сказал — у меня договор.

Они ушли из ресторана после полуночи. Кэмпбел проводил Кэтрин до дверей ее квартиры. Впервые он растерялся. Хотелось притянуть ее к себе, обнять, но он не знал, как она это воспримет. И все же не сдержался. Взяв ее руку, приподнял на уровень своих губ и поцеловал.

Кэтрин не шелохнулась. И тогда он притянул ее к себе. Кэтрин поддалась ему без сопротивления, охотно и нежно.

Он уткнулся лицом в ее шею, коснулся губами мягкой нежной ложбинки и вдруг ощутил удивительно тонкий запах ее волос. Запах нежный и пряный. Так пахнет душистый табак в теплые безлунные ночи. Память услужливо подсказала ему это, выкопав невесть из каких глубин цветочные воспоминания…

Он вернулся к себе поздно ночью и сразу беспробудно уснул. Так же быстро проснулся.

Его переполняло ощущение неясной, но в то же время приятной заботы. Что-то надо было сделать сегодня, очень важное и желанное. Он открыл глаза, не совсем придя в себя, вдруг вспомнил все, что было, и с минуту лежал оглушенный.

Часы показывали половину седьмого. Он пружинисто вскочил с постели, сделал десятка два упражнений зарядки. Ощущая живую силу мускулов, принял душ. Постоял под холодной струёй. До красноты растерся мохнатым полотенцем.

Думая о Кэтрин, Кэмпбел вдруг понял, что его жизнь, особенно будущая, немыслима без этой женщины. До сей поры, оберегая свою независимость, он делал все возможное, чтобы не зацепиться за чью-то юбку. Встречался с женщинами, но едва ощущал рождение привязанности, рвал связи решительно и бесповоротно. Сейчас одна мысль о том, что у них с Кэтрин может быть общий дом, наполняла его спокойным теплым чувством. Правда, омрачала мысль о том, что он должен расстаться с Кэтрин и пуститься в ненужную, как теперь оказалось, авантюру.

В полдень Кэмпбел встретился с полковником Макквином. Полковник передал ему кожаную сумочку-визитку с документами и деньгами.

— Вылет завтра в полдень. Летишь до Чилипи. Это аэродром, рядом с Дубровником. Там тебя встретит их человек. Доставит по назначению. В пути вступать в беседы не рекомендую.

— Да, сэр, — ответил Кэмпбел.

— У тебя хорошие документы, — еще раз предупредил полковник. — Но даже с ними придется забыть о своей, такой полезной для общества, профессии. Ты просто Смит, журналист-фотограф. Готовишь материалы в книгу о Боснии…

Вечером последнего дня, проведенного в Лондоне, Кэмпбел снова встретился с Кэтрин. Отношения, которые связывали их в юношеские годы, восстановились без особых трудностей, не потребовав ни с одной стороны особых усилий. Но это, как понимал Кэмпбел, была уже иная ступень отношений и взаимного интереса. Он испытывал к Кэтрин не безотчетное влечение и мог без затруднений перечислить все то новое, что пробудило в нем старые нежные чувства.

Кэтрин была удивительно привлекательна. У нее красивое, спортивно сложенное тело, легкая походка, согревающая добрая улыбка.

Пристрастие к обильной и жирной пище не коснулось Кэтрин, и уже это говорило не столько о высоких вкусах женщины, сколько о ее воле и умении стоять на своем. Кэмпбел знал, что обжорами не рождаются. Любовь к перееданию — качество наживное.

В последний вечер вроде бы шутливо, но вместе с тем предельно жестко Кэтрин еще раз отчитала его. Она не пыталась скрывать того, что относится к людям его профессии без особого уважения. А почему, собственно, она должна была говорить иначе,? У любого нормального человека признание собеседника в том, что он всего лишь наемник, должно было вызывать однотипную реакцию. Он ведь и в самом деле убивал людей. Более того, убивал по обязанности, не испытывая к тем, против кого шел, ни ненависти, ни дружеских чувств.