Северные сказки

Говорит ему Покчо:

– Возьми большую ложку. Отвечает ему малыш:

– Ничего, мне много не надо.

Зачерпнул мальчишка своей ложкой кашу из чана – так сразу весь чан и опорожнил.

– Вкусно, да мало, – говорит. Вытаращил Покчо глаза: как так вышло? А люди обижаются:

– Что же ты, Покчо? Обещал всех людей накормить, а не мог мальчика досыта угостить! Видишь облизывается – съел бы еще, да нету.

– Ничего, – говорит Покчо, – я еще крупы куплю. Позовите сюда купца.

Побежали люди за купцом.

Развязал Покчо чувал с деньгами. А монеты сами из чувала выскакивают да по той дороге катятся, по которой купцы приезжали. Хочет удержать их Покчо – да куда там! Будто вода между пальцев, текут деньги. Поглядел Покчо, а оба чувала уже пустые лежат…

– Ничего, – говорит Покчо, – людей как можно не угостить! Халаты продам, а людей накормлю!

Пошел он в амбар. Висели там разные халаты. Ватные, шелковые, из рыбьей кожи, из шкуры сохатого, из меха оленя халаты. Шелками шитые, оленьим волосом шитые, золотыми драконами тканные халаты. С медными, серебряными да золотыми пуговками халаты. Потащил Покчо халаты из амбара. Кричит, чтобы скорее другого купца звали.

А люди говорят ему.

– А что ты, Покчо, продавать хочешь?

– Как что? – говорит Покчо.

Глядит, а в руках у него березовая кора, дятлом поклеванная. И полны амбары березовой коры. Кричит Покчо:

– Ничего, я ведь кукушку съел – теперь счастливый! Давайте калугу есть – на целый год наловили!

– Э-э, хватился! – говорят Покчо. – Нету твоей калуги!

– Да где же она? – спрашивает Покчо.

– Кукушка склюнула.

– Как кукушка склюнула?

– Да так: подлетела к калуге, на голову села, в глаз клюнула, так вся калуга и пропала! Говорил ты, что кукушку съел, а выходит – она тебя съела…

Ушли люди.

Лег Покчо с горя спать. Это он умел делать! Слышит – кричат ему люди:

– Эй, не спи, Покчо: всю жизнь проспишь! Стыдно Покчо стало. Жарко ему стало. Проснулсяон…

Глядит – в охотничьем шалаше он сидит, а костер разгорелся так, что уже и к нему подбирается, от жара даже унты у Покчо покоробились.

Закурил Покчо. Подумал. Еще раз подумал. Глядит – а около самого шалаша свежий следок соболиный. Видно, соболь прошел, когда Покчо сны видел.

Вскочил ленивый Покчо. Схватил лучок. Стал на лыжи. По соболиному следу побежал.

– Э-э, – говорит, – лучше один соболь, своими руками пойманный, чем все кукушкино богатство!

А ведь правда это, пожалуй!

Близнецы

Это не так давно было. Есть еще старики, которые помнят это. Правда, мало таких стариков уже осталось.

Были в роду у Бельды близнецы: Удога и Чубак. Известно, что когда близнецы родятся, это очень хорошо. Вот живут себе Удога и Чубак. Дети как дети, ростом невелики, а умом стариков обогнали. Пять зим только и прошло всего, а Удога и Чубак уже на охоту пошли. И все им удавалось. И лесные, и водяные люди близнецов любили, во всем братьям помогали, во всяком деле удачу посылали.

Вот случился как-то плохой год: зверя мало стало, рыба плохо шла. Стали говорить старики, что место менять надо, что на этом месте черти зверя и рыбу распугали.

Послушал Удога стариков, говорит:

– Чем место плохое?

Тетиву своего маленького лука натянул, вокруг посмотрел, в тайгу стрелу свою послал. Улетела страла. Долго ли летала – не знаю, потом вернулась, сама Удоге в колчан легла, на старое место. А за стрелой прилетели птицы: утки, гуси, перепелки, – и у ног Удоги легли. Посмотрели старики – все птицы в левый глаз ранены. Переглянулись: Если так каждый раз будет, не останется деревня без мяса!

Тут Чубак старикам говорит:

– Чем плохое место?

Бросил одной рукой сетки в воду. Потонули сетки.

Ну, – . «думают старики, – водяной черт утащил!

Подождали немного. Вдруг забурлила река, заки– пела, пузырями вспенилась. Сунул тогда Чубак руку в воду, сетки ухватил и вытащил. Сколько было узелков в сетках, столько рыбы вытащил Чубак. Посмотрели старики друг на друга: Э-э, если каждый раз так будет, не останется деревня без рыбы! Спрашивает тут Чубак женщин:

– В прошлом году на какой стороне у кеты икры было больше?

– На левой, – отвечают Чубаку.

– Так, значит, в этом году рыба под левым берегом идет, – говорит Чубак. – Примечать надо. Вы на правом берегу ловили, вот и показалось вам, что рыбы нету, что ушла рыба.

Тогда и Удога говорит:

– Птица и зверь за рыбой ходят. Надо было на другом берегу промышлять.

Стали старики во всем совета у близнецов спрашивать. И все шло хорошо.

Только вскоре опять беда стряслась! Наехали с чужого берега маньчжу-нойон начальник. С солдатами, с пушками наехал. Требует с Бельды дань – с каждого человека по соболю, по выдре да по лисице!

Запечалились Бельды. Вовек никому дань не платили, а тут сила! Одних солдат в два раза больше, чем всех Бельды.

Пошли старики к близнецам. Совета просят. Посмотрели Удога и Чубак друг на друга. Говорит Удога:

– Дань не платите, не маньчжурские мы люди– мы амурской земли-воды люди! Вот пойдем с братом к тому нойону…

Женщины в деревне плач подняли:

– Как можно! – кричат они. – Тот маньчжу-нойон – худой человек! Убьет он наших близнецов– счасть енаше убьет!

Как ни кричали женщины, пошли Удога и Чубак к тому нойону. Сидит нойон в большом сампане – лодке расписной. На широком помосте сидит. Над нойоном шатер шелковый колышется. Вокруг старжа стоит. У плахи палач кривой меч точит. Нойон пра– вую руку на подушку положил. Ногти на руках у него длинные-предлинные, до полу достают, загнулись, перекрутились, каждый в серебряный футляр вставлен. Чистят ногти нойону пять девушек-невольниц. Толстый писец с большой книгой у ног нойона сидит.

Увидал нойон близнецов, говорит:

– Что здесь нанайским ребятам надо? Посмотрел писец, до земли перед нойоном склонился:

– Эти дети прибежили сказать, благородный нойон, что придут сейчас нанайские старики, ту дань принесут, что велел ты с них взять.

Еще пуще заважничал нойон. Нос кверху задрал. В небо голубое смотрит, чтобы на нанайских стариков не глядеть, глаза себе не портить. Ждал, ждал… Шея у него заболела, а нанайских стариков все нет.

Говорит тут Чубак:

– Не придут старики, благородный нойон! Бель-ды дани кникому не плитили. В своих реках рыбу ловили, своим воздухом дышали. Им смешно дань плтить. Платить станут – смеяться будут. Так чтобы тебя не обидеть, они вовсе не пришли. А мы маленькие, мы ничего не понимаем… Вот подарки тебе принесли, нойон.

Высыпал Удога из кисета горсть амурской земли:

– Прими, нойон, горсть нашей земли, если тебе своей мало!

Вынул Чубак из чумашки глаз совы:

– Прими, нойон, и мой дар – глаз совы. Тогда и ночью ты сможешь увидеть, что на Амуре храбрые люди живут.

Вытащил Удога перо из хвоста орла с красным клювом:

– Прими, нойон, пожелание, чтобы жил ты столько лет, сколько живет орел, и чтобы тебя, как орла, все боялись. Только на Амуре страха перед тобой не будет!

Высыпал из чумашки Чубак горсть золы:

– Пусть обратятся в золу все твои враги, нойон!

Пусть золой покроются все злые мысли против амурских людей!

Удивился нойон тому, как разговаривают маленькие нанайцы. Испугался: если дети такие, то какие же у нанайцев воины и мужчины! Виду нойон не показал, страх свой скрыл. На близнецов закричал:

– Завтра пошлю солдат своих к Бельды! Огню предам всех мертвых, а живых мертвыми сделаю!

Поклонился ему Удога:

– Твоя воля, благородный нойон, только завтра тебе удачи не будет. Лучше сегодня сделай то, что сказал.

Не послушался нойон. Переждал ночь. В поход собрался. Тут полил такой дождь, что берега исчезли из виду и все дороги развезло. Пошли солдаты нойона, да чуть в грязи не утонули. Порох в ружьях у них отсырел. Возвратились солдаты.

– Солнце вчера в тучу садилось, – говорит Удога, – к ливню. Примета верная!

Прошла непогода. Усеялось небо звездами. Говорит нойон:

– Завтра к деревням Бельды поплыву. Всех уничтожу! Всех живых мертвыми сделаю, все дома в пепел обращу!

– Твоя воля, благородный нойон, – говорит Чубак, – только завтра тебе удачи не будет. Сделай сегодня то, что сказал.

Переждал нойон ночь. С утра велел подянть паруса на всех сампанах – плыть к Бельды.

Налетело от заката черное облако с белым венцом – и такая буря поднялась, что в жизни своей не видал нойон такой бури! Заплескался Амур. Волны до неба поднялись, облака до земли спустились. Дунул ветер один раз – все паруса на сампанах порвал. Дунул ветер второй раз – все весла и мачты поломал. Едва-едва сампаны целы остались. Счастье, что третий раз ветер не дунул.

Говорит Чубак:

– Вчера звезды сильно мерцали: к буре это. Сидит нойон сердитый. Халатом закрылся, ни накого смотреть не хочет, никого к себе не подпуска– ет. От злости все ногти себе переломал. Всех девушек своих разогнал. Писца своего палкой исколотил.

Подошли к нему близнецы. Говорят:

– До сих пор мы тебе говорили, благородынй нойон. Теперь ты нам скажи. Вот ты видел, что мы свою землю знаем и не зря с нее дань свою собираем: рыбу, пушнину, птицу берем. Как же ты хочешь дань собирать с земли, которой ты не знаешь?

Побледнел нойон, думает: Как справлюсь я с народом, у которого даже мальчишки такие умные!

Поехал назад на свою сторону манчжу-нойон.

Это не так давно еще было. Еще есть старики, которые тех близнецов помнят. А может быть, они о тех близнецах от своих отцов слыхали… Кто знает!

Как Бельды воевать перестали

Среди всех нанайцев Бельды самые храбрые были. Про Бельды говорили, что людей драчливее их нет. Для Бельды подраться – первое дело было. Сколько раз на соседей войной ходили! Так из драки и не вылезали… Беда, если где-нибудь одного Бельды убьют! Кровная месть! Нельзя не отплатить за убийство. Только у других за убитого брат, отец мстит, а Бельды всем народом идут. А было их много. Глядишь – вместо одного врага несколько убьют. Начинают обиженные мстить.

Так и идет: то Бельды в походе, то Бельды в осаде.

На зверя не стало времени ходить, рыбу некогда ловить… Все война да война!

У Блеьды мальчишка с колыбели за боевой лук из жимолости хватается.

Девчонки с детства, как на улице шум услышат, под нары лезут, прячутся.

И ничего с такими нанайцами не поделаешь. Мы тигриного рода, – говорили они.

Так Бельды к войне привыкли, что, когда драки нет, ходят как потерянные, не знают, за что взяться.

Вот у одного нанайца Бельды родились близнецы. Все родичи обрадовались этому. Ведь известно всем, что когда рождаются близнецы, всему роду большое счастье будет. Еще говорили они, что близнецов почитать надо. И все Бельды близнецов почитали, заботились о них, дали им хорошие, имена: одному Удога, другому – Чубак.

Почитали Бельды своих близнецов, советовались с ними. А про женщин и говорить нечего. Бывало так, что в стойбище мужчин вовсе не оставалось, кроме близнецов. Они маленькие еще были, в поход не ходили, на нарах в фанзе сидели, ножиком играли. Близнецы умные были: все знали.

Что случится, женщины к ним идут, спрашивают, как быть.

Прибежит к Удоге и Чубаку. женщина. Говорит, что во сне крик кукушки слышала.

Спрашивают близнецы:

– А голос у кукушки какой?

– Хриплый голос, – отвечает женщина.

– Это к смерти, – говорит Удога. Примутся женщины плакать.

Сколько-то времени пойдет – возвращаются Бельды из похода; глядишь, на циновках за собой убитых волокут.

Весной женщины к близнецам идут:

– Какая рыба в этом году будет? Говорит Чубак:

– Принесите мне перелетную птицу. Принесут. Посмотрит Чубак.

– Птица жирная, – говорит, – рыбы много будет.

Зимой спрашивают Удогу и Чубака:

– Шалаши рыбачьи на каком месте ставить: на высоком или низком?

– Месяц низко ходит сейчас, – говорит Чубак.

– Ставьте рыбалку на высоком месте – вода будет большая.

Так жили боизнецы. Подрастали понемногу…

Только Бельды из одного похода вернулись, а тут опять беда: из одной ловушки какой-то Заксули хорька вынул!

Зашумели Бельды, засуетились, стали копья готовить, стали ножи точить, стрелы делать. Побежали женщины к близнецам, плачут, кричат, что не стоит из-за хорька воевать. И так с каждым годом мужчин в стойбище все меньше становится!

А тут мужчины пришли, чтобы посоветоваться с близнецами.

Говорит Чубак, в руки боевой лук взяв:

– Обида большая! Соболя бы у вас из ловушки взяли – простить можно. Соболь больших денег стоит. За эти деньги человек пищу купить может, за эти деньги человек одежду купить можетт. Значит, нужда заставила того соболя взять. А бедному как не помочь!.. Хорек – нестоящий зверь. За его шкурку ни одежды, ни пищи не купишь – значит, из озорства взяли… Нас за людей не считают. Думают, мы за себя постоять не можем! Пустяк взяли– значит, мертвыми нас считают, все равно что убили нас. Надо воевать!

Говорит Удога, копье в руки взяв:

– Надо против Заксули воевать! Надо Заксули всех убить! Плохие люди Заксули – хорька у нас украли… Воевать пойдем – заклятье надо сделать: на их земле еду не брать, на их земле воду не брать.

Приуныли женщины, видят – и близнецы воевать хотят, ничего не поделаешь. Еду мужчинам приготовили, лепешек напекли, рыбу насушили, сараны положили, мяса вяленого.

Вот пошли Бельды воевать.

Навьючили на себя мешки с едой, на шею повязали кувшины с водой. Идут, пыхтят… Тяжело! Чем дальше идут, тем больше злятся; вот какие эти Заксули плохие люди! Мало того, что против них воевать надо, так еще и тяжести с собой таскать приходится.

Три реки перешли, девять озер перешли.

В брусничнике женщин из рода Заксули увидели. Позвал их Чубак.

– Идите, – говорит, – скажите: всех ваших убьем, ни одного не оставим!

Перепугались Бельды:

– Зачем сказал! Теперь знать будут. Как за ними гоняться будем с кувшинами да с мешками?

Промолчал Чубак. Ничего не ответил.

Побежали женщины в деревню. Мужьям сказали, братьям сказали. Те в домах засели. Куда от Бельды скроешься! Сидят, не показываются! Подошли Бельды к деревне. В засаду сели, Заксули караулят, ждут.

А женщиныв из деревни вокруг ходят, палками в траве да кустарниках шарят. То одному, то другому Бельды палкой по голове заедут так, что искры из глаз сыплются.

Молчат Бельды, терпят. Подальше от женщин отходят, чтобы не рассердиться: нельзя женщин задевать.

Сидят Заксули в домах: струсили сильно.

Сидят Бельды в кустах, врагов подкарауливают. Не дают рыбу ловить, не дают птицу стрелять.

Пока еда была, вода была, Бельды сильно храбрые были.

Вот вся еда вышла. Сидят Бельды. Терпят.

Говорит Чубак:

– Теперь уж немножко ждать осталось! Умрут от страху Заксули.

Вот у Бельды вся вода вышла. Терпят. Молчат. Говорит Удога:

– Ну, теперь совсем мало ждать осталось!

Вот у Бельды все терпение вышло, сидят, ворчат на такую войну, худеют, копья у них из рук вываливаются.

И Заксули не слаще – дома, взаперти, голодом сидеть.

Сидели, сидели – невтерпеж стало. Старика к Бельды послали. Тот палку с человечьим лицом: взял. Пошел. Идет, от ветра шатается.

И Бельды не лучше – отощали, как медведь весной.

Стал старик мира просить. Стали судиться.

Говорят старики тому почтенному старику:

– Вы перед нами сильно виноваты. За это мы с вас большой байта – штраф – возьмем. Никто еще такого байта никогда не платил!

Испугался тот старик, затрясся: чем Заксули большой байта платить будут? Совсем бедные люди Заксули…

Говорит Чубак:

– Ой, большой байта! Котел, да копье, да платок – стыд с лица утереть.

Вытаращили глаза, Бельды, затряслись – вот так байта!

Стоило из-за этого голод и жажду терпеть!

Стоило из-за этого на войну ходить!

А в голове одна мысль – скорей бы домой, да поесть, да попить всласть!

Обрадовались Заксули. Байта сразу же отдали.

От себя Удоге да Чубаку девушек красивых в жены отдали, чтобы породниться с Бельды и не ссориться никогда.

Взяли Бельды девушек. Домой побежали: откуда сила взялась! Домой прибежали! Спрашивают их женщины: какая война была?

Говорят Бельды:

– Ой, какая война была! Самая страшная война, хуже нету!

Принялись Бельды пить. Три дня пили. Целое озеро выпили. Так выпили, что с тех пор озеро высохло. Принялись Бельды есть. Три дня ели. Все съели, даже сохатиные халаты съели.

С тех пор больше не воевали с сородичами. Все дела миром кончали.

Спасибо Удоге и Чубаку, что уму-разуму научили!

Мальчик Чокчо

За себя как не постоять! Как за родича не постоять! Разве обидчику простить можно?

Жил в одной деревне нанаец Бельды. Был у него сынок, по имени Чокчо. Совсем маленький сынок – едва ходить умел. Всю зиму Бельды охотился. Много пушнины – мехов накопил. И соболь у него был, и лисица, и нерпа, и медведь, и колнок, и волк. Смотрит на меха Бельды и радуется:

– Вот поеду в Никанское царство – в город Сан-Син, – меха продам, еды, припасов на целую зиму накуплю! Сетку овую куплю, ружье, порох, патроны, игрушки.

Летом и верно собрался Бельды в Сан-Син ехать. Просит его сынок.

– Возьми меня с собой, отец!

Подумал Бельды – дорога опасная, могут разбойники напасть. Мало ли тчо в дороге случиться может…

– Что ты, сын! – говорит Бельды. – Как это можно, чтобы в доме мужчины не осталось! Кто же будет мать да сестренок защищать? Надо тебе остаться.

Уехал Бельды.

Много времени прошло. Чокчо за это время научился ножом владеть. Сидит стругает: ложку сделал, лодку маленькую сделал, оленя из дерева вырезал, нарты, медведя, собачек… Много разных игрущек сделал… А отца все нет!

Вот уже листья на деревьях пожелтели, трава повяла. А Бельды все не едет домой.

Потом из соседнего стойбища приехали люди.

Сделала мать Чеокчо кушанье – мось, – угостила приезжих юколой.

Сидели, сидели они, курили, курили, юколу ели, ели, потом говорят:

– Мы вместе с Бельды в Сан-Син ездили. Торговали. Обратно вернулись…

– А где отец? – спрашивает Чокчо. Друг на друга поглядели люди.

– Твой отец, – говорят, – торговал с одним человеком по имени Лян. Тот у Бельды всю пушнину купил. Пошел Бельды к этому маньчжу, чтобы рассчитаться, и не вернулся. Не купец, оказалось, Лян, а разбойник. Всю пушнину у Бельды взял и самого его убил.

– Почему же вы за отца не заступились? – спрашивает Чокчо.

Говорят люди:

– У того Ляна-маньчжу большая шайка. А нас мало. Не могли мы за твоего отца заступиться – побоялись: люди Ляна нас догнать могли, все товары отнять и нас убить могли…

– Плохо вы сделали, – говорит Чокчо. Обиделись люди, сели в лодку и уехали.

Стала мать Чокчо плакать, сестренки тоже заплакали.

До того плакали, что у них совсем глаза запухли– Что теперь будет с нами?

Но делать нечего – слезами Бельды не вернешь! А жить надо. Поплакали, поплакали они да за дело взялись. Старшая сестра копье взяла, в тайгу пошла – охотиться. Младшая в лодку – оморочку – села, по Амуру поехала – рыбу ловить. Мать дома осталась – за очагом следить, еду варить.

А Чокчо говорит матери:

– Сшей мне унты, испеки лепешку. Пойду я Ляна искать. Найду – За отца отомщу, пушнину верну!

Говорит мать:

– Что ты, Чокчо! Куда ты пойдешь? Ты маленький еще.

Посмотрел на нее Чокчо:

– Отец сказал, что я мужчина. А мужчины должны род защищать, врагу мстить должны.

Видит мать – Чокчо на своем крепко стоит, не отговорить его. Испекла ему лепешку, сшила ему унты.

Взял Чокчо свой нож, охотничью повязку на голову надел, юколы в мешок пложил, унты на ноги надел, простился с сестрами, с матерью и пошел.

Шел, шел Чокчо, видит – на пути большой лес стоит. Деревья высокие-высокие. Сосны, дубы шумят в том лесу, вершинами качают. Конца-краю тому лесу нет. Не побоялся Чокчо. Идет по лесу, лепешку жует, ножом играет, песню поет, вдруг слышит голос:

– Куда идешь ты, маленький нанаец? Оглянулся Чокчо. Никого вокруг нет. А голосопять зовет его. Отвечает Чокчо:

– Иду за отца мстить!

– Помоги мне, и я тебе помогу! Другом буду, – говорит тот же голос.

Увидал Чокчо: лежит на камне желудь. Падал с дерева на землю, да попал на камень. Лежит и высыхает.

– Возьми меня с собой, – говорит желудь. – Я тебе пригожусь…

Взял Чокчо желудь, дальше пошел.

Повстречал старое кострище. Остановился отдохнуть. Снял унты, ноги повыше положил. Лепешку откусил. Вдруг слышит скрипучий-скрипучий голос:

– Куда ты идешь, мужчина?

– За отца мстить иду! – говорит Чокчо. – А ты кто? Где ты.

– А я около тебя лежу.

Посмотрел Чокчо – у самого очага, в золе, вертел лежит, на котором охотники мясо жарят. Кто-то бросил вертел в огонь. Погнулся вертел, чуть не сгорел, окалиной покрылся. И ему Чокчо помог: окалину песком отчистил, направил его. Совсем вертел как новый стал.

– Спасибо, Чокчо! Ты мне помог, и я тебе помогу. Возьми меня с собой! – говорит, мальчику вертел.

Взял Чокчо вертел с собой и пошел дальше. Мимо покинутой рыбалки проходил – опять голос услышал. Спрашивают его, куда идет. Ответил Чокчо. Увидал, что это мялка да колотушка, которыми рыбью кожу выделывают. Кто-то в мялку гвоздь вбил, а у колотушки черенок сломал. Вытащил Чокчо из мялки гвоздь, колотушке новый черенок сделал.

– Вот спасибо тебе, Чокчо! – говорят ему опять. – Ты нам помог, и мы тее поможем. Возьми нас с собой!

Взял Чокчо мялку с колотушкой. Дальше пошел. Шел, шел, до ручья дошел. Разлился ручей – дальше дороги нет. Как быть?

Тут слышит Чокчо – опять его зовут:

– Эй, сосед, помоги мне, и я тебе помогу! Другом буду!

Глядит Чокчо – вода березу подмыла, упала береза, щуку, придавила. Лежит щука под березой – ни взад, ни вперед, хвостом виляет, а ходу нет. Совсем задыхается щука. Отвалил березу Чокчо, щуке волю дал. Говорит ему щука:

– Как ручей перейдешь? Садись, перевезу.

Сел Чокчо на щуку. Вмиг на другом берегу оказался.

Говорит ему щука.

– Возьми меня с собой – пригожусь! Положил ее Чокчо в мешок. Дальше пошел. Вот уже Амур видно… Вдруг видит Чокчо – в траве одна лыжа. Вот жалко, – думает Чокчо, – хорошая лыжа, а одна! А в это время и другую увидал. Далеко лежит вторая, кто-то ее в валежник бросил. Не поленился Чокчо, принес вторую лыжу. Вместе сложил. А те и говорят ему:

– Ты нам помог, и мы тебе поможем! Куда ты идешь, маленький нанаец?

– За отца мстить иду! – гооврит Чекчо. – Только мало сил у меня, не знаю – дойду ли… Путь далекий! Как через Амур перейду?

Говорят ему лыжи:

– Это все ничего. Становись, покатим тебя '– скорее дело пойдет.

Рассмеялся Чокчо:

– Кто же по траве на лыжах ходит?

Однако на лыжи все-таки стал. Выросли тут крылья у лыж. Поднялись они в воздух и полетели. Да быстро-бытсро! Ветром чуть повязку с головы. Чокчо не сорвало. Над Амуром полетели – точно голубая лента, вьется река.

А лыжи летят и летят, только ветер свистит в ушах. Мелькают внизу реки, стойбища, леса… У Чокчо дыхание захватывает.

Примчали лыди в Сан-Син.

Посмотрел Чкочо и испугался.

Стойбище большое-большое, домов много. Никогда Чокчо не думал, что в одном месте столько домов может быть: рядами стоят, один на другой поставлены; столько их, что и конца не видно. И народу тут множество великое. Шум от голосов такой стоит, будто буря деревья валит. Толкаются люди, кричат. Покупают, меняют, продают. Людей много, а знакомых нет. Стал Чокчо спрашивать, как к дому Ляна-маньчжу пройти. Смеются прохожие над мальчиком, не понимают. Кто удрит его, кто толкнет, кто за косу дернет, кто накричит. На его счастье, проходил один старик, язык нанайцев знавший. Расспросил он Чокчо. Показал, где Лян-маньчжу живет.

Пошел в ту сторону маленький нанаец.

Видит – красивый дом стоит. У крыши концы вверх загнуты. На концах серебряные колокольчики висят, звенят. В окнах прозрачная бумага вставлена. Вокруг дома деревья разные растут: вишни, яблони… Золотые птички на ветках сидят. Музыка играет повсюду. Ручьи меж деревьев струятся, журчат, будто потихонечку разговаривают.

Вошел Чаокчо в дом, кричит:

– Эй, Лян, выходи на бой! – и палку приготовил, чтобы с Ляном драться не на жизнь, а на смерть.

Не отвечает никто маленькому нанайцу. Видно, дома того человека нет.

Вошел Чкочо в комнату Ляна. В золу очага желудь сунул, чтобы полежал тот на мягком. В умывальный таз Ляна щукупустил. Вертел около печки поставил. Мялку с колотушкой оставил около двери. Сел сам на нары да и уснул.

Вечером вернулся домой Лян, веселый, пьяный.

Захотел он в очаге огонь развести. Нагнулся над ним, угли стал раздувать. А тут желудь как подскочит да как хватит Ляна в глаз! Взвыл от боли Лян, кинулся к тазу с водой, чтобы глаза промыть. А щука из таза высунулась и цапнула Ляна за нос. Отскочил Лян от таза. А тут вертел ему в спину воткнулся. Совсем перепугался Лян. Кинулся к двери, чтобы убежать… А тут мялка с колотушкой за Ляна взялись, принялись они колотить его, мять, оюжимать так, что Лян и света невзвидел! И так мялка с колотушкой работали, пока из Ляна тонкую шкурку не сделали.

Проснулся Чокчо, спрашивает:

– Не пришел Лян? Отвечают ему друзья:

– Пришел на свою голову! Вот смотри, какой он стал.

Посмотрел Чокчо. Видит – лежит белая мягкая шкурка, совсем на ровдугу похожая. Сказал спасибо своим друзьям Чокчо, пожалел только, что не сам с Ляном расправился.

Разыскал Чокчо в доме Ляна пушнину Бельды. Охотничий припас забрал, товары всякие, что обманом Лян у людей отобрал, – сложил все в шкуру Ляна. Собрал своих друзей: мялку с колотушкой, желудь, щуку да вертел. Стал на свои лыжи.

Поднялись лыжи опять, полетели как стрела. Под самым носом у Ляновых слуг пролетели.

Долетели лыжи до того места, где их Чокчо нашел. Оставил их мальчик: Спасибо за помощь. Чу-жого мне не нужно.

Щуку в самую глубину ручья пустил. Колотушку и мялку у покинутой рыбалки оставил: пригодятся хозяину, коли вернется. Вертел на старое место у костра положил. Желудь в мягкую землю бросил, чтобы пророс тот и новое дерево из него выросло.

И пошел Чокчо своей дорогой.

Домой вернулся богатый. Развернул он шкуру Ляна – удивились все в стойбище: как много в ту шкуру влезло!

Обрадовалась мать, сестры обрадовались, что вернулся Чокчо. Целуют, обнимают его, от себя ни на шаг не пускают.

А Чокчо говорит, как мужчина и охотник:

– Мои унты совсем износились. Сшейте мне новые. Завтра я в тайгу пойду.

Сшили ему сестры унты из шкуры Ляна.

Долго носились те унты, потому что нет на свете кожи, крепче кожи обманщика и грабителя, которого жалость не проймет и слезы обиженных им не тронут.

Как медведь и бурундук дружить перестали

Когда Хинганские горы еще маленькие были, когда мджно было выстрелить из лука и услышать, как стрела по ту сторону Хингана упадет, – вот тогда медведь и бурундук дружили. Жили они вместе в одной берлоге. Вместе на охоту ходили. Делили все пополам: что медведь добудет, то бурундук ест; что бурундук добудет, то медведь ест. Так дружили они очень долго. Да известно – завистникам чужая дружба всегда глаза колет. Пока друзей не поссорят, не успокоятся…

Вот вышел как-то бурундук из берлоги, захотелось ему орехов пощелкать. Повстречалась ему лиса. Рыжим хвостом завертела, поздоровалась, спрашивает:

– Как поживаешь, сосед? Рассказал ей все бурундук.

Выслушала его лиса, и завидно ей стало, что два зверя вместе живут и не ссорятся. А сама она ни с кем не дружила, потому что всегда хитрила да всех обмануть норовила.

Притворилась лиса, что жалеет бурундука, лапки на животе сложила, слезу пустила: известно, что обманщику заплакать ничего не стоит. Говорит:

– Бедный ты, бедный! Жалко мне тебя! Испугался бурундук:

– Почему ты жалеешь меня, соседка?

– Глупый ты! – отвечает лиса. – Медведь тебя обижает, а ты и не догадываешься об этом.

– Как так – обижает? – спрашивает бурундук.

– А вот так. Когда медведь добычу берет, кто первый ее зубами рвет?

– Брат-медведь, – отвечает бурундук.

– Вот видишь, самый сладкий кусок ему и достается! Ты, поди уж, давно хорошего куска не видал, все медвежьими объедками питаешься! Оттого и ростом ты маленький.

Завиляла лиса хвостом, слезы утерла, покачала головой.

– Ну, прощай, – говорит она напоследок. – Вижу, нравится тебе такая жизнь. Только я на твоем месте первая бы в добычу зубы запускала!

И побежала лиса, будто по делу. Бежит, хвостом следы заметает.

Посмотрел ей вслед бурундук, задумался: А ведь соседка-то, пожалуй, правильно рассудила!

Так бурундук задумался, что и про орехи забыл. Вот, – думает, – медведь-то какой обманщик оказался! А я ему верил, за старшего брата считал.

…Вот пошли медведь и бурундук на охоту.

Зашли по пути в малинник. Сгреб медведь в лапы куст малины, присосался сам и брата приглашает. А тот смотрит – лиса-то правду сказала!

Поймал медведь еврашку – суслика, – зовет бурундука. А тот глядит – медведь-то первым в еврашку когти вонзил! Выходит, правду лиса говорила!

Пошли братья мимо пчелиного дубка. Медведь тот дубок своротил, лапой придержал, нос в улей всунул, ноздри раздул, губами зашлепал. Брата зовет – мед испробовать. А тот видит: опять медведь первый пробует, – значит, опять лиса права!