Последний переход

      – Потом острить будешь!.. Слушай сюда: всё, что там только явится, кроши в дугу! Не жалей! На ещё магазин. Зря патроны не жги…
      – Ура-а!.. – жидко заголосила местность.
      – Князь, понял?! – вскричал Забелин, клацнув запасным рожком. – Я туда! Из-за стены не высовывайся!
      Он сбежал вниз и кинулся на правый фланг.
      – Генерал! Генерал, мать твою за ногу, гони своих дебилов! В цепь!.. Огнемётчика сюда!
      Захлопали выстрелы.
      Как ни был Княженцев неопытен в военном деле, и он догадался, что чухонинцы – лохи еще хуже худыхинцев. Придумав остроумный отвлекающий маневр с воздушным шаром, они бездарно упустили время. Надо было бить сразу! А они валандались какого-то дьявола.
      Егор отщёлкнул предохранитель до упора – на автоматический огонь. Передёрнул затвор. Почувствовал, как бьётся сердце, точно на бегу. Страха не было.
      По правую руку рванул злой, чёткий залп из множества стволов.
      «Молодец, Пашка!»
      Его рука, сразу чувствуется. Наладил оборону!
      Егор улыбнулся – и из-за угла, намеченного как граница сектора огня, выскочили двое с длиннющими винтовками.
 

* * *

 
      Княженцев вздрогнул, рука сама сжала крючок.
      Автомат сдуру гавкнул краткой очередью. Мимо! От угла брызнуло кирпичное крошево.
      «Дурак!» – мысленно хлобыстнул себя философ.
      Дурак или нет – но в мгновенье ока приклад – в плечо, прицел – в тех двух: огонь!
      Очередь длинно распорола воздух. Прицел мотнуло чёрт-те куда.
      И – Княженцев не поверил очам своим!
      Те двое так и подпрыгнули враз. Первый махнул ногой, как будто хотел откаблучить плясовую. У второго вылетело из рук и порхнуло вверх ружьё.
      Егор обалдело смотрел, как оно летит. Плавно, медленно, важно, как в дурном сне.
      А те стали неторопливо крениться наземь… Егор моргнул.
      И тут же грохнулось ружьё. Первый рухнул мешком, второй упал, вскочил, упал опять, перевернулся, пополз назад. Прополз метров пять и замер.
      Княженцев презрительно цыкнул слюной сквозь зубы, как бывалый воин. От косого среза дульного тормоза легчайше тёк и таял в воздухе нежный сизый дымок.
      Из-за угла вырвались ещё трое. Вырвались – увидали убитых, запнулись.
      Княженцев врезал по ним новой очередью, жестокой и уверенной.
      Но не очень меткой – получилось, видать, излишне самоуверенно. Один взмахнул руками, плюхнулся, двое бросились назад. Упавший вскочил как Ванька-встанька, чудовищным скачком на одной ноге сиганул вслед скрывшимся. Другая его нога болталась плетью.
      – Та-ак, – Княженцев ощерился. – Умылись?..
      – Дяденька! – вякнуло сзади.
      Егор рывком обернулся.
      – А?!
      Вверх по битому камню полз на карачках парнишка лет двенадцати, белобрысый, чумазый и курносый. Правой рукой он с натугой волок за собою деревянный оружейный ящик на защёлках.
      – Ты кто, чудо?
      – Прошка, – малый шмыгнул носом.
      – Очень приятно.
      – Меня ваш генерал прислал!
      Егор зыркнул в проём. Пусто. Два трупа.
      «Ваш генерал…» – несколько секунд понадобилось Егору, дабы сообразить, что речь идёт о Забелине.
      – Патроны, что ли? – повернулся к парнишке.
      – Ага. – Прошка шмыгнул сильнее. – И рожки. Вторым номером к тебе. Рожки набивать. Тебя Егорий Сергеичем кличут?
      – Кличут. – Княженцев улыбнулся. – Сергеичем. Погоняло такое. Сечёшь?
      – Ну! – расцвёл и Прошка. – Мне ваш генерал так и сказывал.
      – Мон женераль… – шутя заговорил Егор, но тут бацнул выстрел, пуля ковырнула стену.
      Егор мигом пригнулся, и ещё пуля свистнула прямо в проём.
      – Ух ты! – вылупил глаза Прошка.
      – Туда, живо! – Егор метнулся вправо, к оконному проему, более уцелевшему, с верхней перемычкой.
      – Засекли, Прохор! – хрипло выдохнул он. – Сюда!
      Прошка ловко подтянул ящик.
      – Ты крикни, Егорий Сергеич!
      – Что? – не понял Егор.
      Прошка с силой вытер под носом:
      – Ты так крикни: «А-а!», когда они стрельнут. Вроде убило тебя. Они дураки, поверят.
      – Ага, – догадался Княженцев. – Теперь понял. А ты башка, Прохор!
      – Хы-ы! – засмеялся тот. Рот растянулся до ушей.
      Бум-бум! – два выстрела. И сразу третий: бум!
      – А-а! – дико, страшно крикнул Егор. А Прошка тут же сильно хлопнул ящиком оземь.
      – Это будто ты упал, – таинственно шепнул он.
      – Молодцом, Прохор, – шепнул в ответ Егор и подмигнул.
      – Глянь, Егорий Сергеич. – Прошка завращал глазами, а пальцем показал в стену.
      Егор взглянул и сразу понял. В стене, левее окна, была выбита небольшая, в два кирпича дыра, почти бойница.
      Осторожно подтянувшись, Егор приник к ней. Обзор, конечно, куда хуже, но главное видать. Угол, площадка перед ним – всё видно вполне. Виден второй труп, тот, что полз перед смертью. Из-под него вязко растекалась лужа крови.
      От угла боязливо показалась тень. «Ага», – ухмыльнулся Егор. Руки поудобнее перехватили автомат.
      Тень замерла. Недвижимо держалась секунд пять и поползла вперёд. Смелее поползла, сволочь!
      Вновь замерла. Егор чувствовал удары своего сердца, оно распирало грудь изнутри.
      Тень ломанулась вперёд, мелькнули ноги, и враз замелькали тени, ноги, Егор пружинисто ринулся вверх и нещадно резанул свинцом по бегущим к нему людям…
      Время исчезло. Где оно? Нет его.
 

* * *

 
      Когда Егора Княженцева вернуло, он увидел, что указательный палец его левой руки жмёт на спуск, ощутил, что всю кисть свело судорогой… и долго, с тупым изумлением смотрел на свою руку, как на чужую. Он стоял, видимый в нише по пояс, совершенно открытый, не думал и таиться, и его легко можно было уложить метким выстрелом – он не видел, не слышал ничего вокруг, он смотрел на руки, на смолкший автомат, смотрел и ничего не слышал, не понимал.
      Потом звуки мира вернулись к нему. Враз, словно лопнула невидимая плёнка. Он вскинул голову.
      Крик, гвалт, стрельба! Правее шёл бой. Шумно ахнула граната. «А-а-а!» – взвился, завертелся над развалинами вопль. Шарахнула очередь, тут же другая. Полыхнул отсвет пламени – и крики сшиблись в вой и рёв. Егор увидел, как по пустырю вдруг побежали фигуры с уставленными ружьями, стреляя на бегу.
      – Наши! – возликовал Прошка.
      Одна фигурка упала, за ней вторая, но прочие – около двадцати – яростно пробежали пустырь, их винтовки непрерывно палили. Эта группа скрылась из виду, и там, куда она делась, грохнул взрыв, другой, пальба залопотала неистово, как припадочная.
      И тут ударило мощное, многогрудое: «Ура-а-а!..» По пустырю ринулась густая, раза в два больше предыдущей, толпа.
      Егор понял, что Забелин с генералом атакуют волнами: навязав противнику ближний бой, они сумели вбросить в самый нужный момент и в самом остром месте превосходящие силы.
      – Ха-га! – Прошка загоготал во весь огромный рот, показал крепкие белые зубы. – Погнали наши городских! Теперя всё, кранты этим дуракам!
      Прошка мыслил стратегически. Егор и сам так думал, он-то знал, что Пашка ещё тот лис, обведёт кого угодно.
      Здесь он как будто заново увидел свой сектор обороны. И уже не два, а четыре убитых валяются там.
      «Это я, – понял Княженцев. – Это я их…»
      Нет, лучше смотреть в небо. И он стал смотреть.
      Почему-то нынче он всё смотрел в него – хорошее оно было такое, ясное и грустное немного. Видно было, что вечер совсем рядом.
      – Егорий Сергеич! – пугливо, уважительно забормотал Прошка.
      – Что? – Егор оглянулся и увидел, что Забелин идёт к ним.
      Шёл он крупным, твёрдым шагом, похлопывал себя по брючине неизвестно откуда взявшимся прутиком, а лицо властное, суровое: ни дать ни взять полководец после победы.
      – Нет, ты посмотри только на него, – негромко сказал Егор Прошке. – Александр Македонский!
      – Гы-ы, – почтительно ржанул Прошка на всякий случай. Кто такой Македонский, он, естественно, слыхом не слыхивал.
      – Жорка! – крикнул ещё издалека Павел и стал наискось карабкаться по развалинам. – Как тут у вас?!
      Вопрос был глупый, но Егор эту глупость Пашке, конечно, простил.
      – Задание выполнено! – вскинул он правую руку к виску. – Ваше превосходительство, осмелюсь доложить…
      – Кончай!.. – Забелин скривился.
      – Ну как же. – Княженцев приставил автомат к стене. – Вас тут уж и в генералы пожаловали.
      – Как пожаловали, так и разжалуют.
      Павел вскарабкался наконец, отдышался, плюнул, матерно вспомнил чьих-то предков.
      – Ну, как тут у вас, – повторил он уже без вопроса, потому что через секунду всё увидел сам.
      И аж присвистнул от неожиданности – такой эффективной обороны он и предположить не мог.
      – Ого! Это… ты их?!
      – Я, мой генерал, – сказал Егор без улыбки.
      Забелин помолчал. Потом произнёс:
      – Н-да… – И опять замолчал.
      – А там что? – кивнул Княженцев на правый фланг.
      – Победа. – Павел увёл взгляд в сторону. – Победа… Раздолбали в пух и в прах. Кто успел смыться, сейчас драпают без задних ног.
      – Наши все целы?
      Павел отвернулся.
      – Серёга… погиб.
      Егор сперва не понял, а когда дошло до него, так и ахнул:
      – Беркутов?!
      – Да. – Забелин откашлялся. – Вот так… А Юра где?
      – Да где! Там же, наверное, куда ты его отправил, в доме.
      – Ну, пойдём, к нему сходим.
      – А эти… противник, так сказать?
      Павел отмахнулся прутиком:
      – Ну, им дай бог ноги унести!
      Егор кивнул. Посмотрел на Прошку:
      – Что, рядовой Прохор? Успел рожок набить?
      – Аж два! Надо, Егорий Сергеич?
      – Нет, у меня ещё один свой есть. Вернее, вот его, генеральский… Ну вали, брат, к своим. Дай пять, попрощаемся. Ты молоток!
      Какое-то время Егор смотрел вслед Прошке, спешившему вниз и отчаянно борющемуся с тяжестью ящика. Смотрел, не замечая улыбки на своём лице, странной такой, невесёлой.
      – Пойдём. – Павел вздохнул. – Пушку не забудь свою.
      Пошли. Захрустели подошвами по обломкам камней, взмахивали руками, удерживая равновесие. Спуск оказался круче, чем казался подъём.
      – Слушай, – сказал Княженцев. – Как Сергей погиб?
      – А, – с досадой Павел дёрнул углом рта. – Я и глазом не успел моргнуть. Когда первая контратака… первых мы бросили, чтобы тех сковать боем… ну, словом, я и ахнуть не успел, а он с ними кинулся вперёд. И там рукопашная… он двоих положил, я сам видел – одного пулей в упор, другого прикладом. И тут его – на! – из револьвера один сбоку.
      – Ты подходил к нему? – спросил Егор. Они уже спустились с косогора.
      – Да. После.
      Егор хотел спросить ещё, но запнулся. Осадил себя.
      Павел открыл дверь подъезда.
      – Юра! – крикнул он в гулкий полутёмный вестибюль.
      – Я здесь, – сразу отозвался мягкий голос. Юра вышагнул откуда-то слева.
      Егор почему-то ужасно ему обрадовался, что чистосердечно и выразил:
      – Ах, Юра, как я рад вас видеть!..
      – Взаимно, – ответил тот полупоклоном и улыбкой. – Все живы-здоровы?
      Егор промолчал… и Юра всё понял.
      – Беркутов… – произнёс Юра даже без вопросительной интонации, и Павел молча кивнул.
      И помолчали все трое. Затем Юра грустно произнес:
      – Знаете, друзья мои, хотите, верьте, хотите, нет…
      – Верим, – перехватил Павел быстро. Ему, как видно, не хотелось разводить долгих базаров на эту тему. – Мы ведь сами не слепые.
      Не слепые. И задним умом все крепки. Павел только сказал это, как Егор сразу вспомнил всё: странную усталость Беркутова, потерю аппетита, равнодушие… и это, стало быть, к тому, чтобы взорваться вспышкой в бою и погаснуть навсегда.
      И вспомнил те слова Сергея, о смерти Мидовского: вот, мол, всё по-солдатски… Сбылось.
      Егор посмотрел на Павла. Тот уловил и ответил Княженцеву тусклым каким-то взглядом.
      – А… Аркадий? – спросил Юра.
      – В порядке, – скупо ответил Забелин. – Слушайте, братья-путешественники, пойдёмте-ка, а? Не знаю, как вас, а меня здесь с души воротит. Тошно! Я хочу отсюда свалить сию же секунду.
      – Сию же не выйдет, – вымученно пошутил Егор.
      – Знаю. Но отправиться мы можем сию же. Пошли!
      Пошли. По пути Забелин говорил:
      – …Надо ведь ещё Аристарховича похоронить по-людски. Этот… раздолбай, генерал, гам собирался чуть ли не факельное шествие устраивать! Я ему сказал, конечно… но похоронить-то надо, тут спору нет.
      Он помолчал, кашлянул и сказал:
      – И этот бедолага погиб… огнемётчик, Кирпич.
      – Жалко, – коротко бросил на ходу Егор.
      – Жалко, – отозвался Павел. – Какой-то срани, вот хоть бы хны, а хорошие парни…
      Не договорил, сплюнул. Секунд десять шагали молча, песок, пыль и щебень хрумкали, скрипели под ногами. Егор спросил зачем-то:
      – Как он погиб?
      – Молодцом. – Голос Павла прозвучал глухо. – Во второй цепи пошёл. Включил огнемёт свой… только успел, тут его пуля и срубила. И вспыхнуло. Сгорел. Факелом! Смесь вспыхнет – не потушишь, ну и… вот так.
      – Жалко, – повторил Княженцев. – Чёрт возьми, всех жалко! Нет, слушай, ведь это немыслимо… как начнёшь вдумываться, так и сам себе не поверишь! Ну разве мог я подумать, когда из дому выходил?!. – Он захохотал жутко, хрипло. – Нет, разве можно было представить – война, смерть! Что сам я буду убивать!..
      – Ну, это ты брось! – Павел нетерпеливо махнул прутиком. – Всех не пережалеешь, а бой есть бой. Да и что там ни говори, а всё же они, эти… ну, все здесь… Фантомы! Мёртвые души.
      – Пабло, ты сам себе противоречишь, – резко сказал Егор.
      Павел не стал спорить.
      – Может быть. Даже очень может… Но всё, хватит! Потом.
      Последние слова он проговорил, понизив тон. Они почти пришли. А вернее, пришли, что там говорить, пришли. Вот они, генераловы бойцы: очумевшие, дикие, взбудораженные схваткой. Шум, гомон стояли в стремительно густеющих сумерках.
 

* * *

 
      Как по взмаху волшебной палочки, возник Бурдюк, счастливый и раболепный одновременно.
      – Рад видеть в добром здравии, господа! Не изволите ли…
      – После! – круто отсёк Забелин. – Где наш друг?
      – Тут! Тут они, собственной персоной-с!.. – закрутился было юлой Бурдюк, но в этот миг, вышли из здания Аркадий и генерал.
      Кауфман махнул товарищам рукой. Генерал приосанился и крякнул – гулко, мощно. Постарался придать лицу скорбное выражение: соболезнуя о смерти боевого соратника союзников, но скорбь эту ему плохо удавалось изобразить, уж очень велика была радость. Победа! Да какая!.. Генерал, очевидно, уже жил в предвкушении милостей свыше – но вот ради приличия вынужден был печалиться.
      – Мы занесли его… Сергея, туда, – показал Аркадий.
      – Да. – Павел согласился. – Генерал! – произнёс он с напором. – Надо похоронить его как можно быстрее.
      Генерал уставился на Забелина с некоторым непониманием.
      – К-гмм! Вы полагаете…
      – Полагаю, полагаю. И без цирка всякого. Он этого не любил.
      Егор слегка приподнял брови – так уверенно сообщил о предпочтениях покойного Беркутова Павел. Но вмешиваться не стал, полагая, что Забелин рассудил здраво.
      Выдрищенский пошевелил усами. В этом жесте трудно было увидеть одобрение – тем не менее слова были озвучены такие:
      – Что ж… Как вам будет угодно.
      – И прекрасно. Давайте незамедлительно и приступим. Смотрите, почти уже стемнело.
      Юра задрал голову, оглядел чернильное небо.
      – Слушайте, а куда шар-то этот идиотский делся?!
      Шара, точно, не было.
      – Сбили? – Аркадий пожал плечами. – Я и не заметил.
      – Не могу знать-с, – очень сухо сказал генерал. – Не интересовался.
      Егор тоже обвёл взором небосвод. На его западной стороне чернильного цвета не было – где-то на середине небосклона он переходил в нежный дымчато-зелёный, ещё ниже становился оранжевым, а уж в самом низу, над чёрным ломаным горизонтом простёрлась грозно-багровая закатная ширь.
      – Чёрт с ним, – заявил Павел… и Княженцев не сразу понял, что это он про шар. – Пойдёмте, сделаем, всё как полагается.
      За спиной Егора послышалось тихое шипение, затем вспыхнуло пламя. Он оглянулся и увидел, что один из бойцов зажёг факел. Пламя разгоралось трудно, было оно дымное, копотное.
      Егор повернулся к Павлу.
      – Я не пойду, – негромко сказал он.
      – Куда не пойдёшь? – Павел свёл брови.
      – Хоронить. Извини, Пабло… не могу.
      Забелин не стал настаивать.
      – Ну что ж, дело хозяйское. А вы, гвардейцы?
      Юра с Аркадием ничего против не имели.
      – Тогда пошли!
      Генерал зычно крикнул Бурдюка, клич этот мгновенно подхватили услужливые голоса, и через несколько секунд ретивый служака предстал перед ними. Ему кратко объяснили суть задачи.
      – Есть! – гаркнул он и захлопотал.
      Егор отошёл в сторонку, чтобы не мешать, присел на чудом уцелевший гранитный парапет – что он раньше огораживал, теперь уже догадаться не было никакой возможности. Сел, положил автомат на колени, стал смотреть, что творится поблизости.
      Вокруг пылало уже множество факелов, отчего происходящее напомнило философу средневековую Европу – по крайней мере, в его собственном, человека двадцать первого от Рождества Христова века, представлении. Егор взирал на это довольно равнодушно, не слишком интересуясь тем, что, собственно, делают факелоносцы. Но очень скоро мельтешение огней и голоса как-то сами собой слились для него в осмысленный сюжет, и он стал смотреть даже с некоторым интересом.
      Рядом с ним происходила идеологическая обработка военнопленных. Сдавшихся в плен согнали в кучу, обступили, держа факелы в руках, и вперёд выступил какой-то придурок – видимо, в отсутствие генерала и Бурдюка, старший. Внешне, кстати, он чем-то и напоминал Бурдюка: приземистый, плотный и ужасно громкоголосый.
      – Ну что, чер-рти полосатые?! – взревел он. – Воевать вздумали? А? Бунтовать?! К-канальи!!.
      И вдруг разом заныли, заголосили пленные:
      – Да батюшка ты наш! Отец родной!.. – и дальше что-то неразборчивое, но, впрочем, понятное: просили прощения и клялись в вечной верности.
      Начальник при этом стоял идолом: подбоченясь, брюхо вперёд, ноги расставил носками врозь. Видно было, что ему очень приятно слышать слёзное покаяние… Покуражился ещё малость и смилостивился наконец.
      – Ладно, с-собачьи дети! Скажите спасибо, что я сегодня добрый. Будете в бою свои грехи замаливать!..
      Прокричав такое напутствие, толстопузый извлёк из штанов записную книжку, отрывисто скомандовал, и тут же загоношились факельщики, забегали, начали строить бывших чухонинцев в ряды.
      Что понравилось Егору – с пленными победители обращались совершенно дружелюбно, угощали куревом, а раненым бережно помогали перебраться в сторону.
      Странное чувство стеснило грудь Княженцева, когда он посмотрел на этих раненых. Наверное – подумалось ему, среди них и тот, кого тогда, в бою, подстрелил он в ногу…
      Он встал, взял автомат и побрёл вдоль парапета подальше от факелов, в темноту. Услышал, как сзади началась перекличка. Пленные громко, старательно выкрикивали:
      – Иван Огурец!
      Или так:
      – Затычка Степан!..
      Егор ускорил шаг. Почему-то ему захотелось побыть одному. Он шёл, шёл, потом перепрыгнул через ограду. Кругом было темно, но, несколько осмотревшись, он догадался, что находится на территории парка. Бывшего парка, конечно – всё разворочено вдребезг… Княженцев постоял, осмотрелся.
      Когда его глаза попривыкли к мраку, он углядел уцелевшие каким-то чудом высокие деревья – тополя вроде бы. И что-то такое знакомое-знакомое, домашнее и грустное пригрезилось ему в этих тополях. Он пошёл к ним.
      Почувствовал под ногами траву. Зачем он шёл к деревьям – он не знал. Просто хотелось подойти, дотронуться, почувствовать ладонями живую, гладкую кору. Он зашагал быстрее. Шёл и улыбался в темноте.
      Подойдя к тополёвой рощице, Княженцев заметил, что в её глубине нечто темнеет гуще, что-то невысокое, типа груды камней. Вначале он не очень-то обратил внимание на этот холмик; так, глянул и отвернулся. Глянул и отвернулся, но…
      Но его точно ткнули шилом сзади. Он аж подскочил, развернулся, кинулся к холму.
 

* * *

 
      Споткнулся, чуть не полетел носом в траву, выронил автомат. Плевать! Он наддал ходу и вмиг оказался у холма.
      Ну да! Сердце его счастливо ухнуло.
      Он не ошибся – перед ним стоял дольмен.
      Как оказался здесь?.. Да чёрт с ним! Какая разница.
      Он чуть не заплакал от счастья и умиления. Приложил обе руки к камню. Удивительно – дольмен был тёплый, как живой.
      – Я сейчас, – сказал ему Егор. – Подожди немного. Я вернусь!
      И побежал обратно, несколько раз оглянувшись, как бы боясь потерять из виду находку. На бегу он ухитрился отыскать в траве автомат и тогда уж припустил во всю прыть, правда, всё же не удержался, обернулся пару раз.

ГЛАВА 18

      Он успел вовремя. Его друзья, а с ними и генерал вышли из здания – он увидел их в факельном свете. Генерал тут же что-то властно гаркнул.
      Егор сбавил ход, постарался отдышаться. Удалось это не до конца, дыханье было сбито, во рту пересохло.
      Павел узнал спешащего навстречу Княженцева, остановился.
      – Ходил куда-то? – хмуровато спросил он.
      – Ходил. – Егор кивнул. – Тише!
      Забелин слегка приподнял брови в немом вопросе.
      – Позови их, – философ указал на Юру с Аркадием.
      – Ваше превосходительство! – крикнул Павел. Все трое разом обернулись: генерал, Юра, Кауфман.
      – Ваше превосходительство, – повторил Павел вежливо. – Я отвлеку своих на пару слов?
      – Да, разумеется, – генералу стало приятно. – Я буду недалеко, вон там.
      Он показал пальцем.
      Аркадий с Юрой подошли.
      – Идём назад. – Павел усмехнулся. – Тут вот… секреты какие-то.
      Юра пожал плечами. Аркадий никак не прореагировал на эту реплику.
      Когда вернулись в дом, Егор увидел, что дом, собственно – лишь одна стена и кусок перекрытия второго этажа. Дальше – развалины и пустота.
      – Так… вы его там и похоронили? – вырвалось у Егора.
      – Там.
      Этот сухой ответ Павла царапнул Княженцева. Но виду он не подал.
      – Слушайте, ребята. – деловито начал он. – Я сейчас забрёл в парк…
      И рассказал.
      Павел вздохнул, поморщился.
      – Князь, – сказал он. – Ты перегрелся.
      – Ага, – с ядом в голосе сказал Княженцев. – На ночном ветерке.
      Забелин вздохнул длиннее.
      – Князь, – повторил он очень терпеливо. – Пока вы дрыхли, я успел и там побывать. В этом парке, так называемом, среди тех тополей…
      Он сделал паузу, а Юра докончил за него:
      – И никакого дольмена не видел там.
      – Вот именно, – ответил Забелин и сделал шикарный аристократический полупоклон.
      – И в этом ничего удивительного нет! – Юра заулыбался так, что это стало видно и в темноте.
      Павел хотел было как-то отреагировать на это заявление, но Юра не дал себя перебить.
      – Я серьёзно, – поспешил он. – Абсолютно. Это может быть блуждающий дольмен. Знакомая штука! Простое дело.
      Юра всё быстро, чётко разъяснил. Транспорталы, по его словам, могут возникать и исчезать в различных местах – там, где по каким-то причинам происходит соприкосновение пространств-времён. И соприкосновение это может иметь разные формы, в том числе и форму дольменов…
      Бог знает куда бы завели дебаты по этому поводу, если бы не Аркадий. Он сказал твёрдо:
      – Так, всё ясно. Туда!
      – Аркан!.. – но Кауфман Павла не стал слушать.
      – Туда! Проверим. И живее!
      – Да, да, давайте… – засуетился Юра.
      Забелин изобразил на лице скепсис, но перечить не стат.
      – Ну, уж коли приспичило… Тогда вот так, задворками.
      Устремились задворками. Павел, похоже, в самом деле успел изучить окрестности. Он так ловко маневрировал, прикрываясь развалинами, что Егор и понять не успел, каким путём они очутились у знакомых тополей – совсем не тем, что добрёл до них он сам.
      Но вот – от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Вот они, тополя, а вот дольмен – стоит, собака, никуда не делся.
      – Ну вот же они! – завопил торжествующим фальцетом Княженцев – сам от себя не ожидал такой фистулы. – Что я говорил?!
      Видимо, возглас сей относился к Забелину, как к некоему Фоме неверующему. Но тот ничуть не упирался, напротив, сказал бодро:
      – Да, вот и отлично.
      – Отлично, отлично… – приговаривал Егор.
      Исследователи засуетились вокруг дольмена.
      – Ага! – первым вскричал Юра. – Вот оно!
      «Оно» – это отверстие.
      Все четверо сгрудились и некоторое время смотрели на смутно различимую – чёрное на чёрном – дыру. Потом переглянулись – если, конечно, можно переглянуться в темноте. Лезть туда казалось малость жутковатым.
      – Строго и жутковато… – Егор засмеялся. Что-то промычал в ответ Павел.
      Все понимали, что пора туда, но не решались. Кому-то надо было это сделать первым. И опять первым стал Юра.
      – Ладно, – произнёс он. – Лучше шанса не будет. Давайте!
      Он пригнулся, потрогал руками края отверстия. На миг, не больше, замешкался – сунулся вперёд головой и пропал во тьме.
      – Давайте, давайте! – поторопил оставшихся Аркадий.
      – Оружие? – спросил Егор.
      – С собой, – без колебаний сказал Павел. – Идём, философия!..
      – Нет уж, сначала ты, – отказался Княженцев.
      Забелин не стал выкобениваться, наклонился, поправил автомат и шагнул в дыру. Егор запоздало подумал, что лучше бы было отправить ясновидящего Аркадия, но теперь-то что уж…
      – Давай, Жора, – сказал Кауфман.
      Давай! Последний глоток воздуха этого мира. Тем же движением, что Павел, поправив автомат, Егор нырнул в дольмен.
      И странное дело! – сразу не так, как тогда, в первый раз. Не было ощущения падения. Наоборот: какая-то бережная сила мягко подхватила и вознесла вверх.
      Княженцев открыл глаза…
      Нет, пожалуй, так сказать нельзя. Он, собственно, их и не закрывал, глаз, просто он ступил во мрак, дружелюбно подхвативший его, – а мрак этот вдруг пропал, а вместо него появился свет.

ГЛАВА 19

      Ах, что это был за свет!.. Такого Егор никогда не видывал, ни разу, за все тридцать два года, пять месяцев и восемнадцать дней своей земной жизни – какие бы ни вспомнить ясные, с бескрайним голубым небом дни. Такие были, да, но здесь не то – здесь это небо как бы само пришло к нему – оно и вправду отозвалось чем-то милым и родным, далёким, из детства, из открытого в летний рассвет окна – но здесь оно было несоизмеримо ближе и живым.
      И это было знакомым – и не надо было вспоминать, когда и где ты встречал это. Сон – тот, что в последнее утро на Земле, этот сон был сейчас здесь.
      Прошлого нет. Ничто не проходит – и этот мир весь твой, в твоём распахнутом окне, в июне навсегда – и это счастье.
      Да ведь и будущего тоже нет здесь – просто здесь другое, этот свет объемлет все земные времена… да и не только… хотя…
      Это открытие поразило Егора. Правда, ему тут же почудилось, что он так и знал всегда, только не давал себе труда как следует вникнуть в эту мысль. А и не надо было вникать! Оно, знание, само пришло, когда сочло нужным прийти – и вот, жить отныне ему, Княженцеву Георгию Сергеевичу с этим знанием.
      Тут он увидел Юру. И засмеялся. По-доброму, без насмешки, даже с уважением.
      И было отчего! Стоило зауважать такого Юру, Юру в истинном облике.
      Как описать его?.. Наверное, словами не выйдет. Человеческий облик? Да, человеческий. Но не того человека из нашего падшего мира, мира вещей, как сказал бы старина Платон. А человека настоящего, прекрасного, осиянного изнутри чудесным тёплым светом, тем же, что был полон этот мир – того ещё невинного Адама Кадмона, у которого нет границы между «Я» и миром – всё едино, я есть мир, и мир есть я.
      Видимо, и Егор стал таким… Да что там! Стал, конечно – он же чувствовал себя, своё значение, своё равенство мирозданию. А потом он увидел Аркадия, столь же небесно-просветлённого, ростом во всё яснейшее пространство – и понял, что не ошибся.
      Аркадий засмеялся:
      – Что скажете, господин философ?..
      Княженцев засмеялся тоже:
      – Всё сказано. Теперь мы только видим.
      – Да. – Кауфман обернулся. – Но между прочим, мы не видим нашего генералиссимуса… Юра, где он, вы не усматриваете?
      – Здесь он, – раздался трубный глас откуда-то сверху.
      А вернее, не то чтоб сверху – как-то отовсюду, этот голос был голос всей бесконечной лазури, и Егор не сразу понял, что это был голос Павла.
 

* * *

 
      Когда же понял, то изумился до немоты. И не он один – такое же изумление отразилось на лицах Аркадия и Юры; на последнем, впрочем, оно тут же сменилось чем-то, чему трудно сразу найти имя… восхищение, почтение, восторг – всё это вместе. Юра здесь был дома, уж он-то знал, что тут к чему.
      – Павел… – проговорил он так, как обращаются, наверное, к особам королевской крови. – Павел!! Да знаете ли вы…
      – Да знаю, знаю, – прозвучал ответ Вселенной.
      И ответ был смущённый, поспешный и какой-то недовольный.
      Егор всё так же немо переводил взор с Юры на Аркадия, с Аркадия в прозрачно-голубую безграничность, с неё вновь на Юру. И, кажется, постепенно стал осознавать, что с Павлом произошло нечто куда более значительное, нежели с ними, его друзьями, и даже с Юрой, которого он, Егор, полагал существом высшего порядка… А это «высшее существо» смотрело на Пашку с обожанием и произнесло высокоторжественным тоном:
      – Павел! Вы первый, способный на такое, кого я встречаю!..
      Аркадий рассмеялся:
      – Ещё один Павел первый…
      А Княженце молча кивнул. Теперь-то до него дошло, на что «такое» оказался способен Забелин.
      Больше того! Теперь совершенно ясно стало, что все те странные, нелепые чудеса завихрились там, на реке, потом в Метеле и в лесу – по одной-единственной причине, и причиной этой был не Аркадий, не Егор, и никто иной, и не Юра. Нет! У причины одно имя: Павел Забелин.