Последний переход

      – Так, – уверенно сказал Забелин. – С этим понятно. А что относительно нынешней позиции?
      Выдрищенский резко вскинул левую руку и вновь щелкнул – на редкость звучно выходило это у него, как удар в воздухе пастушьего кнута.
      Генерал даже не обернулся: видно, он сумел наладить среди своих охламонов такую дисциплину, в коей не сомневался ни на йоту. И был прав – как чертик из коробочки откуда-то выскочил Бурдюк и в мгновение ока был у стола.
      – Карту! – генерал скомандовал, как выстрелил. И пальцем указал на посуду:
      – Убрать!
      Сказал так и спохватился:
      – Простите, господа, вы уже отобедали?
      – Да, – кратко ответил за всех Павел. – Можно нести карту.
      И столь же молниеносно стол был очищен, вытерт, карта явилась, с ней появился красный карандаш.
      – Прошу вас, господа. – Генерал поднялся, карандаш нацелился в карту. – Мы находимся здесь, извольте взглянуть. Противник… по данным разведки…
      Забелин и Беркутов склонились над картой, с интересом смотрели и слушали. Зачем-то уставились в топографический пейзаж Юра с Аркадием. А Егор и не поднялся с табурета, ему это все было скучно. Он закинул голову вверх и стал смотреть в небо.
      Небо здесь совершенно земное, какое оно бывает в ясные июньские дни – ясное, бесконечно далекое, с крохотными облачными мазками в самой-самой высоте. Так было в детстве – такое небо, вспомнил Егор… Ему сделалось лениво и приятно… в брюхе уютно ворчал перевариваемый обед. Глаза сами стали жмуриться… Долетали до ушей разные вздорные речи: дислокация, фланги… данные разведки… боестолкновение… Княженцева стал одолевать сон.
      Заметил это Павел. Поднял голову и увидел, что философа развезло.
      – Э, – сказал он, – похоже, что к моим орлам является Морфей… Да признаться, я и сам не прочь отдохнуть. Можно ли у вас тут где-нибудь вздремнуть часика три?
      – Весьма, весьма, – оживился Выдрищенский. – Место найдется. Я прикажу… – И фирменный щелчок пальцами. – Раньше вечера точно ничего не начнется. Это твердо можно сказать! Они не рискнут… Забери это! – велел генерал подскочившему Бурдюку. – Отведи гостям комнату, ту угловую, им надо отдохнуть. Понимаешь?
      – Сию секунду, ваше превосходительство!
      С проворством он свернул карту, карандаш спрятал, точно фокусник.
      – Прошу вас, господа, – пригласил генерал.
      Княженцев поднялся, взял автомат. Двигаться не хотелось, разморило. Но перспектива отдыха показалась заманчивой.
      Все разобрали свое оружие, побрели вдоль стены к сравнительно уцелевшему пятиэтажному дому.
      Генерал шел, любезно приговаривая:
      – Милости просим, господа… После сытного обеда, так сказать… хе-хе! Отдохнете, в тишине, в спокойствии… А затем мы вас и еще провиантом обеспечим, и между прочим, патроны к вашим аэрам найдутся…
      – К чему?! – брякнул Егор; спохватился, прикусил язык, но – поздно.
      Генерал непонимающе задрал брови.
      – Я говорю… – несколько помолчав, сказал он, – к автоматическим ружьям вашим. АР-8, так ведь они называются?
      – Да, – поспешно ответил Павел. – Именно восьмая модель, но модернизированная.
      – Вот я же и говорю… – Генерал оглядел Беркутова. – А у вас… – Тут он запнулся чуток. – У вас, я смотрю…
      – Это несколько другой тип, – спокойно сказал Беркутов. – Но патроны те же.
      – Так, – согласился генерал. – Гм…
      Сергей Аристархович усмехнулся как-то через силу.
      – Вас униформа моя интересует?.. Это другой департамент, точнее сказать не могу. Секрет.
      – Так, – повторил генерал уважительно. – Весьма понимаю-с… Вот мы, в сущности, и пришли. Вот это парадное… Ну-ка, братцы, расступитесь!
      Последние слова были обращены к вооруженным людям, вышедшим из подъезда и остолбеневшим при виде процессии. Рты раскрылись, глаза округлились от субординационного ужаса… Но генеральский рык оживил их: с шумом и топотом они ринулись в сторону, толкая друг друга на бегу.
      Генерал посмеялся:
      – Воспитывать приходится. Без этого нельзя-с… Однако, прошу, господа.
      Вошли в парадное, где царила приятная прохлада. Кроме нее, царил там еще и страшный разгром – а все-таки, несмотря на разруху, отбитую лепнину потолочных карнизов, выбитые окна, мусор и битое стекло повсюду – несмотря на все это, сразу было видно, что это роскошный барский дом, именно столичный: мозаичный пол, мраморные ступени… Егор вздохнул незаметно: ему всегда больно было видеть упадок.
      – Сюда пожалуйте, в третий этаж, – уверенно баритонил генерал.
      На третьем этаже в распахнутых настежь дубовых дверях поджидал их вездесущий Бурдюк.
      – Сюда, сюда-с… Ждем-с!
      Огромными пустыми, мертвыми комнатами они прошли в комнатку неожиданно маленькую, уютную, оклеенную веселыми голубыми обоями.
      «Детская», – как по наитию понял Егор.
      Вдоль стен здесь стояли шесть кроватей: три у одной стены, три у другой. Стекла в окне были, конечно, выбиты, и дул несильный сквознячок.
      – Располагайтесь, прошу. – Генерал хозяйски повел рукой. – Не прислать ли кого в ваше распоряжение? Могу рекомендовать своего ординарца, малый изрядный, расторопный и не болтун.
      – Спасибо, ваше превосходительство. – Павел улыбнулся. – Ординарца не надо, а неплохо бы того, которого мы повстречали там. Он, кажется, у вас огнеметчиком служит.
      Генерал строго повернулся к Бурдюку:
      – Кто таков?
      Тот заплясал на месте от рвения:
      – Есть такой! Кобылий Кирпич! Из мобилизованных.
      – Да-да! – обрадовался Забелин. – Он самый. Так распорядитесь, пожалуйста.
      – Обеспечь! – распорядился генерал. А гостям деликатно: – Ну-с, не смею вам мешать. Счастливо отдохнуть!
      И щелкнул каблуками – сабельно лязгнули шпоры. Затем он поправил бабочку, и Егор только сейчас заметил, что рука у него холеная, с тщательно обработанными, но не слишком чистыми ногтями.
      Полуприкрыв дверь, генерал удалился; долго еще слышалось слабеющее звяканье шпор по паркету.
 

* * *

 
      Княженцев положил автомат и с огромным удовольствием обрушился на ближнюю к окну кровать.
      – Ух-х! – всласть выдохнул он. – Кайф, братцы!..
      Братцы, похоже, княжеских простодушных восторгов не разделяли. Они как-то неуверенно стали разбредаться по комнате, подходить к кроватям – Юра зачем-то подошел к одной, взялся за железную спинку, потряс ее. Лицо его выразило тягостное непонимание происходящего.
      Егору же, наоборот, неизвестно отчего сделалось легко и беззаботно.
      – Да плюньте вы, Юра! – сказал он. – Ну, промахнулись, бывает. Прорвемся!
      Юра сложно этак повел бровями, носом, верхняя губа дернулась. Он сел на кровать.
      – Да ведь… – уныло молвил и не закончил.
      – Что? – Егор вскинул брови.
      – Скверно.
      – Не надо опускать руки.
      – Я не опускаю. – Юра вздохнул. – А все-таки дурак я.
      – Ну вот, надо же, экая самокритика! – рассмеялся Егор. – Ладно уж, скажите: умный!..
      – Если умный, то задним умом, – вяло улыбнулся Юра. – Теперь-то я, конечно, вижу… А тогда я в таком восторге был, что наконец-то… Старался не замечать, думал, мол, ерунда. Ан нет, не ерунда!
      – Как-то туманно говорите, тёзка, – удивился Княженцев.
      Юра откашлялся и изъяснился более внятно:
      – Когда наконец-то всё совпало, и мы все пошли к дольмену, я там, сидя внутри Юры, так ликовал, так уж ликовал… Это сладкое слово свобода! И не замечал, что ситуация-то вокруг складывается аховая… а уж если честно, то старался не замечать. Думал: пронесёт. Но – бац! – не пронесло. Эта нечисть все-таки загнала нас куда-то не туда.
      Аркадий присел на соседнюю с Юриной кровать. Пружины тихо скрипнули.
      – Вы имеете в виду те наваждения, которые случились там… в части, и позднее, по дороге? И уже там, на склоне?..
      – И их тоже.
      Здесь Юра помолчал, как бы не решаясь: говорить ли, не говорить нечто… Решился:
      – Помните, там. в части, когда темень пришла, и всякая нечисть… и покойник стал смотреть на вас?
      – Почему на вас? – сразу поправил Егор. – На нас.
      – На нас, – согласился Юра. – Но вы помните?
      – Ещё бы! И хотел бы, да не забудешь. Вы ещё сказали тогда, что это, мол, утопленник.
      – Это Юра-первый сказал. Но абсолютно верно. Это утопленник. И вы его знаете.
      От этого сообщения все малость обомлели, однако Аркадий моментально догадался:
      – Семён?..
      Юра-второй грустно кивнул.
      Повисло тягостное молчание. Секунд, наверное, десять длилось оно, после чего Егор спросил изменившимся голосом:
      – Как вы это знаете?..
      Юра пожал плечами:
      – Как? – Сплёл пальцы рук, похрустел суставами. – Да вы сами, по сути, это знаете…
      Егор подумал. Кивнул:
      – Да.
      Понятно, что у всех у них была разная степень иммунитета к воздействию «зираткульской одури». И самой слабой эта степень оказалась у Семена. Он сначала потерял сон, там в вагоне, ворочался, не мог уснуть. У него стало путаться сознание, а потом внезапно нахлынула, наоборот, сонливость. Он слабел. И когда поплыли по реке, продолжал слабеть, жизнь уходила из него, а он, видно, не понимал, что с ним творится, да и никто вокруг не понимал… Но вот пришёл миг – и нечисть, воплотившаяся в стихию, обрушилась на них. Она обрушилась на всех, а забрала с собою только его одного…
      – Ч-чёрт… – проговорил Княженцев тихо и поднялся. Сел. – И что же, он пошёл камнем на дно?
      Скорее всего, так оно и есть. Так и есть… Стихия легко поглотила, утопила его, и он перестал быть Семёном, а стал – утопленником, зомби, ходячим вместилищем темных сил.
      Педантизм Кауфмана не дал ему просто молча выслушать эту гипотезу.
      – Минуточку, – сказал он. – Но если так… то зачем ему приходить к нам? Или этим силам посылать его? Ведь мы же его не узнали. И не могли узнать! Разве то, что смотрело в окно, разве онобыло Семёном?!. Егор, ты помнишь это лицо?
      Княженцев только закряхтел, стаскивая нога об ногу кроссовки – расшнуровывать было лень. Стащил кое-как, спихнул их на пол.
      – Помню, – коротко ответил он.
      Юра-второй, однако ж, объяснился. Предварил, правда, объяснение тем, что можно лишь предполагать… и т. п. А предполагать следует: что это кошмарное порождение, ставшее орудием зла, всё-таки ещё сохранило в себе что-то от Семёна… А точнее, поблизости от своих былых товарищей в нём последний раз вспыхнула память о том, что оно когда-то было человеком – и оноподошло, смотрело, возможно, уже не понимая, но еще чувствуя что-то неясное, зовущую тоску по былому… а затем и это сгинуло для него– навсегда.
      После такого рассказа все помрачнели. Кауфман, не говоря ни слова, тоже разулся и завалился на кровать. Впечатление, понятно, было тягостное.
      Потом Княженцев произнес:
      – Вообще-то… логично. Следующим, стало быть, оказался Виталя.
      Юра подтверждающе кивнул.
      Да, у Виталия иммунитет, как выяснилось, был немногим крепче. Слабость и вялость овладели им…
      – Честно сказать, мне этот ваш Виталя сразу не понравился, – сообщил Юра. – Вы понимаете, что я вижу больше и шире… а через меня, между прочим, и Юра-первый почувствовал. Он начал вас сторониться. Я хотел к вам, а он противился, Виталий его отталкивал.
      Как нечисть поглотила Виталия? Этого точно знать нельзя. Да и не надо. Важен сам факт. Он стал лёгкой добычей; возможно, куда более лёгкой, чем Семён, ибо по складу характера – неуживчивого, стервозного – был сам ближе к нечисти. Он тоже стал слабеть, а когда уснул и дневное сознание покинуло его, нечисть окружила дом Клавдии Макаровны, каким-то образом выманила Обноскова оттуда… Ну, собственно, вот и всё. И кто знает, может, он уже стал упырём или ещё каким гадом… В общем, там, в строю отвергнутых, ему нашлось место.
      Аркадий, лёжа, грустно покивал головой:
      – Да уж… Я подозревал, что он парень гниловатый. Помнишь, там, у костра? – Кауфман повернулся к Егору. Тот кивнул: помню. – Но не предполагал, конечно, столь жуткий финал…
      Когда Павел с Виталием отправились на свою неудачную рыбалку – уже тогда Аркадий уловил в Виталии какую-то гнилинку характера, которая, впрочем, могла бы никак не проявиться… Но она была. И экстрасенс Аркадий Кауфман ее ощутил совершенно явно, правда, не понял, в чем она – точнее, не догадался, какой в этом смысл здесь, близ Зоны.
      А смысл самый простой: глиста в душе – значит, дырка; значит, в эту дырку легко проникнуть темной силе; а раз легко, то она и проникла, чего ж не проникнуть-то… Дальнейшее же – дело техники.
      – А вот Семен… – тут Кауфман призадумался. – Я просто не успел его узнать, все случилось слишком быстро. Думаю, он парень хороший, но совсем слабовольный… Ну, совсем тюфяк! Зона стала давить его. Он слабел, дряхлел… собственно, мы это сами все видели. Он даже не дал себе труда понять, что с ним происходит. И это чуждое просто поглотило его… Да, вот ещё. Вы, Юра тогда сказали: «Сеня Лысый». Почему – Лысый?
      – Да тоже детское прозвище. – Юра грустно улыбнулся. – Это Юра-первый сказал… Почему – не знаю.
      – Ну, ладно, – стал вслух рассуждать Егор. – Как бы там ни было, мы добились своего, угодили в этот дольмен. И что в итоге?
      Аркадий усмехнулся:
      – Думаю, это пока не итог.
      – Ах, вот как?.. Да, кстати! – Егор оживился. – Вспомнил: вот насчёт убийства в бараке… Помните, Юра? В той страшной комнате! Ведь кто-то там нашёл свою смерть… Этого вы не видели? Что там случилось?
      Юра замялся… Взгляд его забегал туда-сюда. Егор сразу насторожился.
      – Юра? Что с вами?
      – Нет, ничего… – Юрин голос зазвучал глухо, и Княженцев сообразил, что он задел какую-то струну, какую лучше было бы не задевать. Но уже поздно.
      – Не понял? – Павел сдвинул брови. Юра поморщился:
      – Э… Не хотел я трогать эту тему… ну да что ж теперь. Там не убийство, там самоубийство было. Застрелился… – Тут Юра вновь помедлил, словно ему трудно было это сказать. Но решился всё же: – Застрелился друг ваш. – Он взглянул на Сергея. Тот посмотрел удивлённо. – Миловский, – сказал Юра. – Особист вашей части.
 

* * *

 
      На секунду повисла ошеломляющая пауза. Ещё секунда – и она бы взорвалась вихрем эмоций – но Юра успел вскинуть руку:
      – Я объясню!
      И объяснил.
      Он, Юра-2, естественно, не знал всего. Он не соврал, когда сказал, что не знает, куда, в какой из миров провалилась та экспедиция восемьдесят четвёртого года. Все ли те люди оказались вместе, или их размело по разным закоулкам мирозданья?.. Неведомо. Но что Юра увидел в одну из своих внезапных вспышек – то, как Миловскому удалось вырваться сюда. Домой.
      – Удалось?.. – с недоверием переспросил Беркутов.
      – Ненадолго. – Юра грустно усмехнулся. – Минут на пять, может чуть больше.
      Можно лишь догадываться, да и то вряд ли – что довелось пройти, что испытать бывшему капитану за годы странствий. Десять лет, десять земных лет, Боже мой!.. И ради чего? Чем встретила его родина?!
      Вполне возможно, то была засада. Нечисть нарочно подстерегла Мидовского именно там, именно в тот миг, когда он через десять лет прорвался, продрался, вырвался домой. Она, сволочь, знала, на что и где ловить… А может быть, и нет. Может, это такая уж жестокая усмешка рока – вернуться, чтоб погибнуть на своей земле. Хотел вернуться? Ну так вот тебе!..
      Да уж, судьба-злодейка. Каким-то невероятным вывертом угораздило же капитана оказаться в том самом проклятом бараке в тот самый момент – может, это было полнолуние?.. – когда нечисть сгустилась и воплотилась – из теней, завываний ветра, из безотчётной людской тревоги соткались бредовые химеры, точь-в-точь, как нынче перед нашими путниками. Но их уроды тронуть не смогли, а на одинокого человека набросились всем скопом.
      Собственно всё Юрино видение – у тёмной стены человек с гривой полуседых волос и такой же светло-серебристой бородой. Одет нелепо, даже дико: дурацкий клетчатый пиджак с длинными фалдами, спортивные штаны, заправленные в старые, разбитые вдрызг сапоги. В руке…
      Но это потом.
      Заросшее лицо бледно и очень спокойно. Ясно, что человек понял: это его последний миг.
      Годы, годы, годы!.. Столько лет жить мечтой о возвращении, жить, не сдаваться, рваться, всё преодолеть, вернуться – и вот так попасть.
      Но никакой слёзной тоски, никакого отчаяния. Твёрдый взгляд. Так – значит, так. Пусть будет смерть в бою. Семь пуль врагу, одну – себе.
      Толпа тварей с воем валила на этого человека.
      Юра толком не разглядел их. Да ведь и было это вспышкой – пять секунд всего.
      В правой руке у человека был пистолет.
      Он резко вскинул его. Выстрел! – и одной нечисти снесло башку. В конвульсии взметнулись вверх страшные ручищи с кривыми когтями.
      Еще выстрел. Ещё. Ещё. Ещё! Семь раз швыряло разных тварей на пол. Брызгала вонючая жижа. А потом ствол «макара» взлетел к правому виску стрелка.
      Грохнул восьмой выстрел.
 

* * *

 
      Юра умолк. И все молчали. Как-то невольно взгляды сошлись на Сергее…
      Тот сидел, недвижным взглядом вперясь в стену.
      Егор, решив, что молчание ненужно затягивается, осторожно кашлянул.
      – А мне-то там чёрт-те что померещилось. Какой-то упырь… Ну, тот, что приходил, был в коридоре…
      – Нет, – негромко ответил Юра. – То другой. Тот вправду нечисть.
      – Да? – Егор не очень-то и удивился. – А кто он?
      – Не знаю, – ещё тише проговорил Юра.
      Беркутов слегка вздрогнул, очнулся.
      – Да, – вымолвил он. – Вот, значит, как довелось узнать… Эх, Гена, Гена! Ну да что ж – всё по-солдатски, так, как надо. Он встретил смерть лицом к лицу…
      – Как в битве следует бойцу, – закончил Забелин фразу, а вместе с ней и грусть воспоминаний. – Слушайте… – Но дальнейшее завершить не успел, потому что за дверью раздался топот, железное бряцанье, а затем в дверь постучали:
      – Дозвольте взойтить?..
      Явился Кирпич, неразлучный со своим ящиком.
      – Явился в ваше распоряжение!
      – Орёл, – кратко похвалил его Павел и распорядился: – Вы вот что, ложитесь-ка на самом деле, вздремните. Что-то мне подсказывает, что силы нам ещё понадобятся. А я тем временем схожу на рекогносцировку… Эй, Аника-воин! – Это Кирпичу. – Пойдёшь со мной.
      – Я тоже с вами! – Беркутов встал. – Мне спать не хочется.
      – Пошли, – согласился Павел.
      И они втроём ушли, попирая скрипучий паркет.
      Юра зевнул:
      – А-ахх!.. Что правда, то правда, надо отдохнуть. Не знаю, как вы, а меня в сон так и клонит!..
      Сказавши так, он взялся расшнуровывать утлые кеды.
      – Да, – поддержал Егор, снова заваливаясь на койку. – Здесь такой ветерок… прелесть, так прохладно…
      Юра стряхнул обувку, прилёг, смежил веки.
      – Давайте, – невнятно произнёс он. – Как это у вас, Георгий Сергеевич? Утро вечера мудренее?..
      Егор подумал, что проснутся они как раз вечером, улыбнулся, уже с закрытыми глазами. Они сами закрылись. Он потянулся, сонные видения заклубились перед ним… ему вроде бы захотелось удержать их, да лень было…
      Он мягко провалился в сон.

ГЛАВА 17

      Только провалился – и сразу вынырнул. Так показалось ему.
      Его трясли за плечо:
      – Вставайте!.. Князь, вставай! Подъём!
      Княженцев вмиг открыл глаза – как и не спал.
      – А?! – вскрикнул он.
      Пашка стоял над ним и хохотал. Сзади виднелось лицо Беркутова с бледной, усталой какой-то улыбкой.
      – Закрой варежку, княже!
      Егор сомкнул губы, глянул в окно. Небо сильно потемнело.
      – А… – голос со сна съехал в хрип. Егор откашлялся.
      – Аг-гмм!.. Хорошо мы поспали?
      – Изрядно. Часика четыре всхрапнули, не меньше. Видишь, дело на закат?
      – Вижу.
      Павел резко повернулся к Юре и Аркадию.
      – Встаёте?
      Те проснулись так же мгновенно, как и Егор, и теперь лихорадочно возились, обуваясь. А Павел ещё и подогнал:
      – Живей, живей!..
      – Что за пожар?
      – Надо поспешать, – взгляд Забелина стал деловым, сфокусировался. – Кажется, я нашёл способ, как нам отсюда слинять.
      Странно, но это сообщение почти не вызвало эмоций – только такое же деловитое желание услышать подтверждение. Павел согласно кивнул и подтверждение озвучил.
      Прежде всего: путём умелой психологической раскрутки Кирпича Забелину удалось выяснить, кто же такие пресловутые юго-восточные. Точно, правда, не сумел он узнать, но приблизительная ситуация вот какая.
      Географически этот мир – нечто вроде палеозойской Земли с одним суперматериком Гондваной; здешняя суша представляет собой одну такую Гондвану, а вокруг – океан. Материк населён людьми, которые, как водится, мирно ужиться друг с другом не смогли и разделились на несколько государств, в разной степени враждовавших одно с другим или там вдвоём против кого-нибудь третьего. И как уж получилось – бог весть, но одна из стран, находящаяся на юго-востоке континента, в развитии своём вдруг танком попёрла вперёд – пошла, пошла и начисто оторвалась от всех других. Настолько, что ей, юго-восточной этой стране, в общем-то не стало никакой нужды до всех остальных, они стали ей не опасны и не интересны. Прогресс юго-восточных выразился, между прочим, ещё и в том, что они овладели каким-то совершенно непостижимым для прочих и крайне простым для себя способом транспространственного (очевидно, и трансвременного) перемещения. Сделал человек шаг в сторону – и пропал, и тут же появился за тысячи вёрст от этого места.
      Немудрено, что при таких умениях юго-восточные очень быстро добились успехов и в иных областях. У них возникло новое огнестрельное оружие – автоматические ружья и пушки, пистолеты. Часть этого оружия всяким контрабандным путём попадала и в другие края материка, служила предметом торговли и наживы. Самим же юго-восточным было глубоко плевать на то, что творится у их соседей. А творилось там разное, и большей частью совсем не хорошее: неурядицы становились всё сильнее, начались свары уже внутри стран, земляки били смертным боем земляков. Нечто подобное заварилось и в этой части света, юго-западной; обе стороны принялись взывать за помощью к юго-восточным, на что, естественно, им отвечали равнодушным молчанием. Стороны, однако, не оставляли попыток, нервничали, пугали друг друга…
      И вдруг такая нежданная-негаданная радость для худыхинцев! Теперь уже об этом звонили направо и налево, воинство Одиссея Никаноровича взыграло духом, надеясь с помощью прибывших нанести чухонинским решающий сокрушительный удар.
      – То-то я смотрю, мы в важные чины попали, – усмехнулся Егор. – Раз уж генералы перед нами гнутся…
      Шут с ними, генералами, и со всей их братией – примерно так отвечал на это Забелин. «Наша задача другая: вырваться отсюда! И я, похоже, нашёл выход…»
      Этим известием Павел сумел взволновать всех. Юра аж кеды бросил налаживать – один гнилой шнурок у них порвался.
      – Но… подождите, Павел Васильевич…
      – Не верится? – поддразнил Юру Павел. – А я вот уверен!
 

* * *

 
      Эта уверенность явилась вместе с озарением, вдруг посетившим Забелина во время беседы с Кирпичом. Озарение, как ему и полагается, свалилось счастливым невзначаем, подобно яблоку Ньютона. А именно – вот как.
      Павел осторожно выведывал у Кирпича всякие подробности положения дел и без особой задней мысли спросил:
      – А раньше здесь наши появлялись?
      (Под «нашими» он уже уверенно имел в виду юго-восточных.)
      – А как же! – Кирпич привычным движением плеч подтянул свой дурацкий ящик поудобнее. – Бывали. Появятся, чего-то там полазают-полазают, и – амба. Только их и видели.
      – Зачем?
      – Да кто ж знает. Вам виднее, – дипломатично ответил Кирпич и высморкался пальцем. – А только я одно заметил. Чаще всего они вон там крутились.
      Он бегло вытер палец о штаны и показал им куда-то через развалины на север.
      – Возле площади, где статуй с дыркой.
      Павел не понял сперва, что бы это значило, но всё оказалось просто. В мирное время там была площадь, в центре которой высился памятник: геройского вида мужик на круглом тумбообразном постаменте. И в постаменте этом имелась круглая же, как иллюминатор, дыра. Павел попытался было выяснить, кто запечатлён в скульптуре, но Кирпич по темноте своей того не знал.
      – А черт его знает, – сказал он. – Хрен моржовый какой-то.
      После этого Забелин стал слушать рассеянно, головой кивал, а сам отвлёкся на другие мысли. Кирпич же бубнил своё:
      – Она и посейчас там стоит, тумба эта… Все вокруг вдребезги, а она стоит, как х… у дурака…
      Выяснилось, что именно в этом районе шли жестокие бои. Сил не жалели, распатронили всё в хлам, и мужика с постамента снесло к едрене-фене, остался от него один сапог. А сам постамент – как заговорённый, так себе и стоит, и дырка на месте.
      Павел всё это слушал, улыбаясь, кивая головой и не слишком вникая… и вот тут-то его и пробило.
      Он так и обмер! Рот открыл. На миг – и тут же сосредоточился на полученной информации. Чёрт возьми, как же сразу не просёк! Тумба с отверстием, стоит, как заколдованная, таинственные дела поблизости!.. Что это? Да не что иное, как дольмен! Самый настоящий! Точно – он и есть!
      Некоторое время ошеломлённый Забелин свыкался с этой мыслью, затем разом одолел её.
      – Слушай-ка, друг ситный, – заговорил он жёстким тоном. – А ну-ка, ещё раз и помедленней…
      И простодушный Кирпич так ему и вывалил всё: где находится, да как туда пройти… и оказалось, что пройти – беда, территория в руках войск Чухонина.
      – Ну и… – почесал переносицу Егор. – И что ты предлагаешь?
      – Есть план. – Павел тряхнул головой и добавил, вспомнив старый анекдот: – Хороший «план», афганский.
      Вот он, план: Забелин хорошо запомнил маршрут к постаменту. Надо выиграть время, поморочить мозги генералу и Бурдюку – осталось-то совсем чуть-чуть! – а как совсем стемнеет, так и слинять, да прямёхонько туда.
      Княженцев поднял брови, вздохнул:
      – Гладко было на бумаге…
      – Не забыл про овраги, не забыл, – отмахнулся Павел. – План продуман.
      Егор не стал на эту тему спорить. Повернулся к Юре:
      – Юра, как по-вашему, это может быть действительно дольмен?
      Юрино лицо выстроилось в сложную комбинацию, в переводе с мимики на русский примерно так: «Ну, я, конечно, не могу…» – да Юра сам же и перевёл:
      – Ну я, конечно, не могу сказать… Из чего он, постамент этот?
      – Из камня, из камня, – охотно закивал Павел. – Из небольших каменных блоков, предположительно гранитных.
      Егор смотрел на Юру. В том уверенности не прибавилось, он шмыгнул носом, почесал в затылке…
      Зато вдруг уверился Аркадий. Он живо схватил свой автомат, вскочил, закинул за спину стволом вниз.
      – Так что мы здесь рассусоливаем?! Пойдём!
      – Вот глас не мальчика, но мужа, – похвалил Забелин. – Только…
      А что «только» – сказать не успел, ибо улица так и взорвалась многоголосым воплем.
      – Стреляй!! – взлетел чей-то могучий крик.
      Все замерли.
 

* * *

 
      – А, чтоб им пусто было!.. – Павел первым бросился к дверям, и все за ним, даже не глянув в окно.
      Поспешный грохот пяти пар ног по паркету, по лестнице, по вестибюлю – Павел толкнул дверь, споткнулся, матюгнулся, задние налетели на него и с разгону вышвырнули из подъезда на крыльцо.
      Егор в первый миг не понял, какого чёрта народ мечется, бестолково машет руками, потрясает оружием, – но, вскинув голову (а эти полоумные носились, пялясь в небо), – всё увидел сам.
      Над руинами, на высоте метров тридцати, медленно и важно плыл большой воздушный шар. Белый-пребелый, как первый снег, чтоб быть видимым в вечернем небе – хотя вечер только наступал… У Егора захватило дух!
      Не от белизны шара, понятно. А от картины, украшавшей его.
      Крутые надувные бока несли на себе изображение акта мужеложства, причём явно насильственного: один, упитанный мужчина средних лет, нарисован был коленопреклонённым, со спущенными штанами и выражением горькой обиды на холёном лице. Другой же, бодро подпихивающий сзади этого сытого барина, выглядел крайне злорадным старцем – острый нос и подбородок далеко, мстительно выступали вперёд.
      Не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять: данный групповой портрет есть политическая карикатура; плаксивый содомит – разумеется, Худых, а тот, кто надругался над ним, – Чухонин.
      – Стреляйте! – повторно грянул гневный голос, и Егор узнал генерала Выдрищенского. – Огонь!
      Лупанул недружный залп. Одна трассирующая пуля прочертила вялую дугу невдалеке от шара и погасла в высоте. Сам же шар начал издевательски поворачиваться другим боком.
      – Дураки! Мазилы! – загремел генерал. – Из жопы вам только стрелять!
      Треснул ещё выстрел. Мимо. Ещё один! Мимо.
      – Уроды, – сказал генерал убито.
      – Слушайте!..
      Беркутов почти крикнул это. Егор круто обернулся.
      – Что такое?!
      Лесник держал карабин наизготовку. Рванул затвор.
      – Павел! Ведь эти олухи не видят ни черта! Это же отвлекающий маневр! Они сейчас ударят!..
      Всё Павел смекнул вмиг.
      – Генерал!! – заорал он. – Плюнь на шар этот сраный! Занимайте оборону! Они сейчас долбанут сюда!!
      Княженцев открыл было рот, да сказать ничего не успел – Павел просто не дал ему.
      – Потом, князь! Давай сюда, живо! Аркан, туда! Юра – назад в дом. И будь на первом этаже!
      – Зачем…
      – В дом, я сказал!!!
      И Юру как ветром сдуло.
      – Князь, за мной!
      Егор и сам не понял, как очутился на развалинах, где ещё торчали остатки стены – битая кладка, проёмы дверей и окон.
      – Будь здесь, княже! Смотри: вон тот сектор, от угла до вон той трубы, твой. Видишь?
      – Вижу, батько.