Легенды о Тигре и Дел (№4) - Разрушитель меча

– Я предпочитаю простоту во внешних проявлениях всех вещей. Преуменьшение позволяет добиться незабываемого эффекта… когда выясняется, что же на самом деле скрывается в обличье посредственности. Это касается и людей, и одежды, – он положил руку на плечо, сжимая пальцами парчу. – Этот бурнус – часть моей коллекции. По цене он равен трем домейнам. Достоин ее, я думаю.

Умир резко схватил ткань и распахнул бурнус с мастерской пышностью, выворачивая его подкладкой на свою левую руку как торговец, показывающий товар. На месте строгого белого бурнуса вдруг заполыхал огненный Южный закат, встретившийся с восходом солнца. Все оттенки желтого и оранжевого, вся палитра красного – словно рожденный самумом закат выкипел из-за горизонта Пенджи и расцвел на дорогой парче и еще более дорогой женщине.

Умир провел рукой по сияющей подкладке.

– Это бисер, – прошептал он. – Сотни и сотни бусинок, цветное стекло, золото и латунь… и перья, все это перья, от сотен тысяч птиц, многих из которых никогда не видели на Юге… – он бессмысленно улыбнулся, поглаживая сияющую подкладку движениями мужчины, ласкающего грудь женщины. Бисер сверкал, звенел. Нежные перья дрожали. – Стоит трех домейнов, – повторил он, – и вот нашлась женщина, достойная его.

Умир стянул с ее головы капюшон. У капюшона тоже оказалась такая же подкладка, но люди смотрели не на нее. Теперь все увидели лицо Дел. За спиной я услышал перешептывания; Южные мужчины заговорили, не сводя глаз с Северной женщины.

Она снова была блондинкой со светлой кожей. Под бурнусом на ней оказалась белая туника из замши, доходившая до колен – такие носили на Севере. Длинные сильные ноги подчеркивали ее могущественную грацию, так же как и победу Умира: ни один мужчина на Юге не осмелится показать людям почти обнаженную по Южным меркам женщину – и сделать это так вульгарно – если он не спал с ней или не заплатил за нее деньги.

Дел не улыбнулась. Она даже не моргнула. И без этого ее победу признали все, присутствующие. Она была солнечным днем рядом с ночью Сабры. Сталью рядом с шелком Сабры. Все поняли это, и даже дочь Аладара.

ОСОБЕННО дочь Аладара.

Маленькая месть, но и от нее мне стало легче.

40

Сабра стояла на горе подушек под легким навесом.

– Вы поклянетесь, – объявила она, не оставляя места вопросам, – поклянетесь клятвами Алимата, что подчинитесь кодексу, как и учил вас шодо.

Я покосился на стоявшего рядом Аббу.

– Как ты относишься к людям, которые думают, что знают все?

Уголок его рта дрогнул, выдав истинные чувства. Может он и получил деньги от Сабры, и побывал в ее постели, но не обязательно одобрял ее переигрывание.

Черные глаза Сабры победно сверкнули.

– Я знаю, что я знаю, – она вытянула тонкую манящую руку. Пальцы сжимали маленький нож с коротким лезвием. – Элайя-али-ма, – прозвенел ее голос, – я долго старалась это выучить.

Мне сразу стало не смешно. Покосившись на Аббу и заметив как он хмурится и кусает губы, я понял, что он также пребывает в состоянии шока. Похоже, что Аббу был источником всех ее знаний об Алимате и клятвах, но ритуал, которого она коснулась сейчас, был особым. К нему прибегали крайне редко и непосвященные не должны были даже слышать о нем.

Теперь она говорила для нас обоих.

– Я дочь Аладара во всем, кроме одного: до сих пор я жива. Однажды я умру, от руки наемника или убийцы, если не сумею принять должные меры, но пока я жива. Пока я – танзир, хотя я и женщина. Вся сила Аладара сейчас в моем распоряжении… – она помолчала, проверяя внимательно ли мы ее слушаем; успокоившись на этот счет, она продолжила, – как и все, чем он обладал, включая древние свитки, раскрывающие силу многих вещей и содержащие магические заклятия, которые помогут достигнуть любой цели, – красная вуаль, отягощенная золотыми кисточками, была почти прозрачной и я видел молодое нежное лицо. Оно было неестественно отрешенным, почти пугающим. – Эта магия, эта сила – знание. И я обладаю им в изобилии благодаря множеству свитков и предвидению моего отца… так что силы у меня достаточно. И я использую ее сейчас, чтобы внести порядок в ваши жизни.

Аббу переступил с ноги на ногу.

– Сабра…

Черные глаза яростно вспыхнули.

– Соблюдай тишину, Аббу Бенсир. Мы начали элайя-али-ма.

Я пошевелился и, защищаясь, покачал головой.

– Только шодо…

– Сейчас я – шодо.

Мы с Аббу обменялись взглядами. Сабра махнула рукой и здоровые евнухи с ножами в руках обступили нас, убеждая – слов для этого не требовалось – что вести себя нужно прилично.

Роль Аббу неожиданно изменилась и счастливым он от этого не казался. Вообще-то я тоже.

Что ж, если Аббу наконец-то разозлится… У меня появилась надежда. Два величайших танцора мечей Юга могли бы охладить пыл даже дочери Аладара, которая, мрачно подумал я, становится все более опасной с каждой проходящей секундой.

А она не глупа, девочка Аладара. С ней нужно быть поосторожнее.

– Элайя-али-ма, – повторила она, – требуется, чтобы скрепить круг против внешнего осквернения. Закрыть в нем танцоров до окончания танца.

– Мы это и сами знаем, – пробормотал я.

Аббу согласно кивнул.

– Давай дальше.

– Тогда мне нужна ваша кровь, – приказала она.

Я показал перевязанное предплечье.

– Я свою долю уже дал.

– Значит будет еще легче, – она сделала резкий жест и два евнуха схватили мою руку. Один быстро сорвал повязку, скрывавшую пятидюймовый порез, нанесенный Саброй.

Я не успел и слова сказать, а нож уже сверкнул в воздухе. Он разрезал корку и скользнул вдоль старого пореза. Я выругался. Кровь потекла широкой струей, Сабра обмакнула в нее пальцы и поставила три точки на лоб Аббу.

– Честью твоего шодо, кодексом Алимата: ты не выйдешь из круга пока танец не закончится и один из вас не будет мертв. Если ты нарушишь эту клятву, тем самым запятнав свою честь и честь твоего шодо, ты навеки лишишься права войти в благословенный шодо круг танцоров мечей, каким бы этот круг ни был.

На щеке Аббу дернулся мускул.

– Согласно кодексу, которым я поклялся жить почти тридцать лет назад перед самим шодо, я принимаю танец. Я согласен с твоими условиями и не нарушу клятвы.

Она кивнула и протянула руку. Без помощи евнухов Аббу подставил предплечье и спокойно смотрел, как Сабра разрезает его. Струйка крови была тонкой – порез не пришелся на свежую рану. У меня кровь никак не останавливалась. Сабра коснулась пальцами его предплечья.

Три капли и на мой лоб под взъерошенные волосы.

– И для тебя тоже, – объявила она. – Ты клянешься?

– А что, я могу отказаться? – наигранно удивился я и сменил тон, чувствуя, что не расположен больше развлекать ее ни в каком виде. – Мне хотелось кое-что уточнить. Вчера ты упомянула некоторые предосторожности.

– А-а, – протянула Сабра и сладко улыбнулась. – Их можно было бы назвать побудительными. Я хочу увидеть танец лучший из всех, когда-либо начатых на Юге, чтобы вас не сдерживала ни старая дружба, ни благородство

– они могут все испортить, – черные ресницы на секунду опустились, когда она взглянула на Аббу. – Ты должен убить его, – четко сказала она, – так красиво, как только сможешь. Я хочу, чтобы танец длился долго… Если хочешь, разрезай его на части… отрезай от него куски мяса, но не теряй время на возражения о верности или твоем желании быть милосердным и убить его одним ударом, – она говорила мягко и ласково. Будь передо мной другая женщина, я бы сказал, что такой тон больше подходит для постели, и я задумался, а не получала ли Сабра от жестокости то наслаждение, которое обычные люди ищут в постели. – Я думаю, ты успел хорошо изучить меня и можешь представить, что случится, если ты ослушаешься.

Она не шутила. Аббу даже не моргнул, но губы его побледнели и сжались. Он не смотрел на меня, наверное потому что не мог. Он поклялся танцевать соблюдая ее условия. Невзирая на кровожадное желание Сабры, он уже не мог отказаться войти в круг, потому что этим отказом закрыл бы для себя мир, в котором провел всю свою жизнь. Аббу не мог пойти на такую жертву.

Я открыл рот, чтобы вмешаться, но Сабра уже повернулась ко мне.

– Слушай меня, – тихо сказала она. – Я мстительна и жестока. Все, что говорят обо мне – правда. Я ведь знаю, какие слухи ходят по городу, – она сжимала нож в одной руке так, что темные костяшки побелели. – Мне наплевать на тебя… мне наплевать на вас обоих. Я хочу увидеть красивый танец и заставлю вас танцевать.

Я молча смотрел на нее. Она могла делать что хотела, ее поддерживали наемники и вооруженные евнухи.

Она оскалила маленькие зубы.

– Я могла бы просто убить тебя перед всеми этими мужчинами и твоей женщиной. Тебя бы это устроило? – когда я не ответил, она спокойно продолжила. – Меня это не устраивает. Я предпочитаю больше УСИЛИЯ, – она протянула нож и евнух забрал его. – Слушай меня, Песчаный Тигр. Я скажу тебе свои условия. Аббу Бенсир должен убить тебя. Но ты должен убить Аббу Бенсира.

Я глубокомысленно кивнул и согласился:

– Танец до смерти обычно это и подразумевает: обо танцора пытаются убить друг друга.

Сабра прохладно улыбнулась, не реагируя на мою дерзость.

– Если ты убьешь его, я тебя освобожу, – объявила она.

Мне захотелось сплюнуть, но я не стал; я просто рассмеялся.

– И ты думаешь я тебе поверил? Ты устроила этот танец только для того, чтобы расправиться со мной.

– Ты так думаешь? – она расправила складку вуали. – Нет, ты не прав. Я просто развлекаюсь – и доказываю другим, что достойна своего положения.

Я скрипнул зубами так, что челюсть заныла.

– Тогда зачем же…

Она искренне расхохоталась, откинув голову в тюрбане.

– Ты глупец. Я хочу посмотреть на хороший танец. Мне нужен танец страсти: два человека в круге, соединенные сталью, а не плотью, – веселье в глазах пропало, сменившись алчной напряженностью. – Убей его – и ты свободен. Но если он откажется долго и красиво убивать тебя, он будет казнен. Я сама прослежу за этим.

– Это ты уже объясняла.

Глаза Сабры хищно блеснули.

– А если ты не сможешь достойно развлечь меня, если ты попытаешься увильнуть или будешь беречь силы, я сразу остановлю танец и то, что я с тобой сделаю, будет хуже чем убийство.

Я засмеялся.

– А что может быть хуже?

– Сначала я прикажу выхолостить твоего жеребца.

Я растерянно уставился на нее.

– Моего… жеребца?

– Потом тебя кастрируют и бросят в шахту, – Сабра самодовольно улыбнулась. – В моих руках твой меч – даже два меча – и ты сам. Я поняла давно, еще когда была ребенком, что мужчины ценят свою мужественность превыше всего из того, чем обладают… Ты потеряешь свою, если будешь плохо меня развлекать и отправишься умирать в шахты, – ее лицо исказила злобная, ехидная улыбка. – Кажется ты знаешь, что такое шахта. Ты там когда-то был.

На языке появился неприятный металлический привкус.

– Не трогай жеребца.

Она расхохоталась как над хорошей шуткой, но смех быстро оборвался.

– Ты согласишься на танец согласно кодексу, которому поклялся подчиняться. Ты сдержишь клятвы, произнесенные перед шодо.

Аиды, баска, а ты думала, что твой кодекс жесткий!

Я пожал плечами с фальшивым равнодушием.

– А что мне остается?

– Завершить ритуал! – бросила она.

Аиды, она и это знает…

Я снова пожал плечами, потом произнес нужные слова, те которые Аббу сказал до меня, и запечатал ими круг.

А с ним и свое будущее. Но я не знал, имело ли это значение: Аббу постарается его заметно укоротить.

Или мучительно удлинить. Это как смотреть.

Я оскалился, глядя на Сабру.

– Встретимся в аидах.

В ответ Сабра улыбнулась.

– Ты попадешь туда раньше меня.

41

Сабра сама понесла меч Аббу и Разящего в центр круга. Мы с Аббу за ней не следили, нам было не до этого.

Я постарался размяться еще в комнате, до того, как меня вывели на конюшенный двор. После ночи, проведенной в кандалах, без еды и воды до утра, простой разминки было недостаточно, но я сделал все, что мог. В общем и целом, физически я был подготовлен: мое когда-то больное колено легко сгибалось, толстый шрам под ребрами растянулся, мышцы отдохнули. И хотя мне не нравился гравий, почва не могла повлиять на результат танца: подошвы ног танцоров мечей всегда огрубевшие, потому что танцуют и тренируются обычно босиком.

Я чувствовал себя неплохо. Тупо ныли два пересекающихся пореза, подаренных мне Саброй, но я знал, что эта боль исчезнет едва я войду в круг. Если уж ты пересек линию, думать можно только о танце.

Я покосился на Аббу. Чистота в глазах и мир на лице не выдавали никакого беспокойства по поводу того, что должно было случиться через несколько минут. В свои сорок лет Аббу оставался мускулистым, худощавым, без следов пристрастия к акиви или злоупотребления хува. Он был старше меня, но в такой же прекрасной форме. Глупо было надеяться, что он не подготовлен; Аббу Бенсир не прожил бы так долго – и не победил бы столь многих – если бы ленился тренироваться.

Но годы должны были взять свое. Он был не просто старше меня, он был СТАРЫМ – по крайней мере для танцора меча. Он должен был об этом задумываться. И хотя он неоднократно повторял, что за последние два года я изменился, что Север вытянул из меня силы и я уже не смогу танцевать так, как когда-то, теперь достаточно было один раз взглянуть на меня, чтобы понять, как он ошибался (а Аббу косился регулярно, хотя и пытался это скрыть). За последние недели в бегах мне часто приходилось браться за оружие, а Чоса Деи помог мне полностью восстановить избитое тело, так что теперь я был серьезным противником. И Аббу не мог забыть, что я моложе.

Я улыбнулся. Встряхнул длинные мускулистые руки, взмахнул кистями и даже тихо засмеялся, так, чтобы окружающие не слышали, когда расправлял широкие плечи. Улыбаясь, я несколько раз наклонил голову во все стороны.

– Должно быть интересный будет танец, – пробормотал я. – Очень жаль, что мы не сможем сделать ставки.

– А я сделал, – сообщил Аббу. – Можешь догадаться, на кого я поставил.

Я усмехнулся.

– Мудрый человек поставил бы на меня.

– Ты забыл, какой у тебя будет меч?

– Мне не нужен меч.

Он мрачно улыбнулся.

– Ты собираешься танцевать своим языком?

– Я тяжелее тебя почти на сотню фунтов.

Аббу глубокомысленно кивнул.

– И поэтому медлительнее.

– До сих пор медлительным меня никто не называл.

Он смотрел на кровавого цвета шелковую Сабру, опустившуюся на колени, чтобы положить его меч.

– Сейчас я в такой же форме как и всегда.

– А я сейчас в такой же форме, как был в семнадцать лет, когда я пробил твою защиту и чуть не раскрошил тебе горло. Оно еще побаливает? Может мешает дышать? Только не забывай, что теперь я стал старше и мудрее,

– я помолчал и добавил. – Теперь у меня есть опыт и я танцую гораздо лучше.

Аббу молчал.

Посмеиваясь, я глубоко вздохнул.

– Кем она себя воображает, приказывая НАМ развлекать ее? Аиды, Аббу – да мы с тобой столько лет только и делали, что развлекали друг друга. По-моему, пора с этим покончить и на этот раз танцевать всерьез… Пусть это будет настоящий танец, о котором потом по всей Пендже пойдут легенды.

Аббу внимательно посмотрел на меня.

– Он говорил мне, что однажды это случится.

– Кто?

– Шодо. В Алимате, однажды. Когда заметил, что я наблюдаю за неуклюжим чулой, который пытался изображать мужчину.

Я открыто расхохотался.

– Побереги свои уловки, Аббу. Это не твой стиль. Кроме того, разве не ты признался мне когда-то, что и сам быстро понял, какой у меня талант.

– Так и есть. Но и я не посредственность. Я – Аббу Бенсир, – объявил он и гордо улыбнулся. – Я – легенда, вершина, до которой никому не добраться. Даже Песчаному Тигру.

Я вынужден был вежливо не согласиться.

– Ты стар, – терпеливо объяснил я. – Старики медлительнее молодых и склонны совершать ошибки, когда уставшие конечности начинают подводить. Да, ты легенда… но сияние подобных легенд обычно начинает меркнуть вместе со зрением человека.

Аббу плотно сжал губы.

Прежде чем он успел ответить, я продолжил.

– И ты просто молодец, что так помог Сабре, выдав ей все наши секреты касающиеся клятв и прочие пустяки. Если бы мы сейчас танцевали по-другому

– если бы это был обычный танец – представляешь, как было бы скучно. А теперь, благодаря тебе, у нас появился шанс доказать Сабре – и всем остальным – что мы настоящие мужчины, – я пожал плечами. – В конце концов не так много танцоров могут похвастаться, что обучались в Алимате. А сколько из них произносили там перед своими шодо должные клятвы? – я кивнул. – Ты правильно поступил, Аббу. Зачем вся эта секретность… мало ли чего ожидал от тебя самый обычный шодо. Мне тоже совершенно непонятно, кому все это нужно? – я снова пожал плечами. – Нет, правда, ты просто молодец, что все ей рассказал.

К концу моей речи Южное лицо заметно потемнело.

– Я НИЧЕГО не рассказывал…

Но возвращение Сабры не позволило ему закончить.

– Идите к кругу, – коротко бросила она и уселась на свои подушки.

Аббу слепо посмотрел на нее. Он все еще вспоминал мои слова и хотел объясниться.

– Подожди… – попросил он.

– Нет, – отрезала она. – Не теряй времени.

– Сабра…

– Иди, – зашипела она, – или я прикажу тебя туда отнести.

Посмеиваясь, я повернулся и пошел к кругу. Я остановился у ближайшей черты, чтобы Аббу пришлось обходить круг, а за это время снова обдумать все, что я сказал. Я хотел, чтобы мои слова звучали у него в голове как можно дольше. Хорошо, если человек во время танца чем-то отвлечен – конечно если этот человек не ты сам.

Я кивнул. Со стороны могло показаться, что я совсем расслабился и забыл, зачем стою у тонкой линии, но я уже действовал. Уши, глаза, тело: все было подготовлено. Я успел изучить место круга, расположение подушек Сабры, позиции евнухов и зрителей. Я уже оценил с какой скоростью смогу бежать по гравию, сколько шагов до мечей, когда я успею подхватить свой.

Снова и снова проигрывая свой план, я тихо ждал и собирал силы, надеясь на свою физическую мощь, которая служила мне столько лет. Что ж, если Сабра хотела представления…

Я беззвучно засмеялся.

Аиды, что за фарс. Да в одном столкновении наших мечей, моего и Аббу, было больше развлечения, чем она имела право увидеть.

Я снова кивнул, не пытаясь скрыть улыбку. Сосредоточился на мече. Я старался не смотреть за Аббу на Дел, которая стояла через круг от меня в тени навеса Умира. Там застыло белое пятно слепящей парчи, но я заставил себя отвлечься от него. Я должен был думать о танце. Думать об Аббу. Думать о движении, сделанном мною много лет назад, которое едва не раздробило ему горло.

– Приготовьтесь, – объявила Сабра.

Я усмехнулся Аббу.

– Ты ее и этому научил?

– Танцуйте! – закричала Сабра.

Я уже двигался.

Но и Аббу Бенсир тоже.

Настоящий круг для настоящего танца – такой как этот – пятнадцать шагов в диаметре, семь с половиной до центра. Но многие танцоры мечей, входящие со мной в круг, часто упускают из виду одну существенную мелочь: мои ноги длиннее чем их.

Аббу, как и ожидалось, сделал семь с половиной шагов до центра. Мне хватило пяти.

Я подхватил меч с земли.

– Вот теперь можешь нас развлечь, – сказал я и рассмеялся ему в лицо.

Разящий по-прежнему лежал на гравии. Я поднял ЕГО меч.

– Не только моложе, но и умнее, чем ты, – поиздевался я. – Не говоря уже о том, что и быстрее…

Он поднял Разящего: меч есть меч, от оружия не отворачиваются. Я позволил ему обхватить обмотанную кожаной лентой рукоять, замечая как меняется выражение его лица. Для меня потрясение уже прошло. Я давно смирился с потерей Разящего и знал, что он «мертв». Теперь он стал для меня только средством расстроить планы Сабры.

– Ну, начнем, – предложил я, – и пусть все аиды вырвутся на свободу.

Аббу и глазом не моргнул. Он молча пошел на меня с Разящим.

Он танцевал хорошо. Просто потрясающе. Я жадно втянул воздух и в последнюю секунду успел отклониться, отбивая его сталь моею. И это только начало, а в таком случае что могло бы случится в конце?

Гравий шипел и скрипел. Аббу вел меня на себя, точно на себя, дразня сверкающим клинком. Я поймал его удары, отвернул их, бросил сталь обратно на него. Его ловкость и быстрота были ненормальными.

Назад, думал я, вот уже почти…

Клинок с визгом ударялся о клинок. Поперечины сталкивались, цеплялись, и мы отрывали их друг от друга. Южане возбужденно кричали.

Почти, думал я, еще два шага…

Я позволил ему отогнать меня, потом парировал его атаку и начал свою.

– Все, Аббу, – сказал я.

Глаза Аббу сверкнули.

Я усмехнулся, засмеялся, кинул выразительный взгляд на шрам, зарастивший дыру на его горле, повернулся, встал в знакомую ему позу, и приподнял локти, давая ему то, чего он неосознанно ждал. Что он вспоминал так много раз и отчего просыпался по ночам в холодном поту. Неловкое движение. Удар, который чуть не оборвал его жизнь.

Путь он вспомнит все.

Пусть он приготовится.

Пусть он приготовится к защите, обдумает ответный удар…

И я сорвал все его планы, потому что атаковать он уже не мог.

Я намеренно разбил его меч.

И намеренно разбил клятвы.

Точно восемь шагов – мои ноги длиннее, чем у большинства Южан – и я был уже вне круга.

Я был под тентом Сабры, отмечая быстроту с которой она вскочила. Определяя, как далеко она успеет удрать. Слушая ее внезапно охрипший голос, когда она звала охрану и бежала от меня по подушкам и шелкам.

А потом я прижал Сабру к себе.

И вовсе не для того, чтобы поцеловать.

42

Я сбил тюрбан с ее головы, вцепился в густые черные волосы и грубо запрокинул ее голову, чтобы все увидели хрупкое горло. Люди застыли, а я положил пальцы на шею Сабры и слегка надавил запястьем.

Она издала задушенный крик и начала вырываться, пытаясь достать меня ногтями, и мне пришлось нажать посильнее.

– Тебе выбирать, – сообщил я ей.

Она снова задергалась, но, задохнувшись, безвольно опустила руки.

– Это уже лучше, – я осмотрел двор, замечая раскрытые рты, широко открытые глаза и напряженные позы. Аббу все еще стоял в круге, держа в одной руке обломок Разящего, вторая половина меча валялась у его ног. Немного повернув голову, я увидел Умира, застывшего через круг от меня, и рядом с ним женщину в белом, уже готовую двигаться. Я заметил – и почувствовал – нервозность наемников Сабры, раздумывающих, что же делать.

– И еще кое-что я возьму в дорогу, – объявил я. – Мне нужны две лошади – немедленно – и лучше если среди них будет мой гнедой… два Северных меча – если не возражаете, в ножнах… и одна Северная баска, – я посмотрел на Умира. – Развяжи ей руки и сделай это сейчас.

Несколько секунд все тупо стояли на своих местах, потом Аббу швырнул на землю обломок Разящего. Меч, принадлежавший Аббу, лежал на гравии вне круга, где я его и бросил, когда бежал к Сабре. Тогда я даже не думал о стали. Мне хотелось схватить ее руками.

Рукоять зазвенела, ударившись о камешки, и этот звук разбудил всех собравшихся. Люди начали шевелиться, бормотать. Умир перерезал веревку, стягивавшую запястья Дел, и Дел быстро отошла от него. Кто-то вывел из конюшни жеребца и хорошо знакомую гнедую кобылу. Еще кто-то положил к моим ногам две Северные яватмы. В ножнах конечно.

– На лошадей, – сказал я.

Дел быстро подчинилась. Она подошла к кобыле, села в седло и продела руки в петли перевязи. Широкие рукава зацепились за ремни и пряжки, но Дел грубо выдернула ткань, чем заставила Умира возмущенно вскрикнуть. Закончив, она повернулась, взяла повод жеребца и поставила гнедого боком ко мне.

Я улыбнулся.

– Твоя очередь, – сказал я Сабре.

Она застыла, едва дыша, дрожа от напряжения и злости – я ощущал ее злобу через красный шелк по тому, как вздрагивало ее горло, хищно сжимались пальцы.

– Элайя-али-ма! – закричал я. – На Юге даже танцор меча первого ранга знает, что это означает!

Лицо Аббу посерело.

– А ты знаешь? – тихо спросил он.

– Три дня, – напомнил я. – Так записано в кодексе чести: все вы должны дать мне три дня…

– Те из нас, кто произносил клятвы – да, но остальные…

– Не имеет значения, – отрезал я. – Я беру с собой их танзира. Это заставит остальных дважды подумать.

Он медленно покачал головой.

– Какой же ты дурак, Песчаный Тигр.

Я улыбнулся поверх головы Сабры.

– Кое-что я знаю твердо: чтобы остаться в живых, надо приносить жертвы.

– Такие?

– Такие, – подтвердил я. – Нужно делать то, что приходится делать. Теперь все изменилось… меня это уже не заботит.

Аббу выбросил кулак к небу.

– Элайя-али-ма! – закричал он. – Клятвы чести разбиты! Среди нас нет больше Песчаного Тигра, никогда уже не войдет он в круг во имя Алимата. Элайя-али-ма!

Все танцоры мечей подхватили его крик. Когда над двором нависла тишина, сначала Аббу, а потом и остальные медленно повернулись ко мне спиной.

– Пошли, – бросил я Сабре и протащил ее по гравию к моему норовистому жеребцу, поджидавшему меня по соседству с кобылой.

Дел, с совершенно белым лицом, держала повод гнедого так коротко, что он не мог сделать и шагу. С одного взгляда я убедился, что Дел цела и жеребец вроде бы тоже. Успокоившись, я снова занялся Саброй, застывшей в моих руках.

– Пора ехать, – сказал я ей. Сабра открыла рот, но я успел сжать кулак и ударил ей прямо под челюсть, отчего ее голова запрокинулась назад. Этот прием на какое-то время должен был ее успокоить.

Сабра обмякла. Я подхватил ее, перебросил лицом вниз через переднюю луку седла, и сел позади нее. Захватив пригоршню черных волос и рывком приподняв ее голову, я продемонстрировал всем ее вялое лицо.

– Она еще жива, – сказал я ее евнухам. – Но обязательно станет мертвой, если кто-то вздумает преследовать нас.

Я отпустил ее голову. Сабра свисала с седла, руки и ноги безвольно болтались. Одну ладонь я положил ей на поясницу, второй подобрал поводья и кивнул Дел.

Она развернула кобылу и широкой рысью выехала из ворот. Я последовал за ней тем же аллюром, слушая шипение гравия под копытами.

И жалея, что он не может заглушить крик, который наполнил весь двор:

– Элайя-али-ма!

Мы не теряли времени. Лошади шли по улицам широкой рысью, разгоняя прохожих. Вслед нам летели проклятья, но мы их не слушали. Нам нужно было как можно быстрее убраться из Джулы, подальше от наемников Сабры, потому что я знал, что очень скоро они очнутся.

Дел повернулась ко мне.

– Куда ехать? – быстро спросила она.

– Вверх. В горы.

Она внимательно изучила мое лицо.

– С тобой все в порядке?

– Будет, как только мы отсюда выберемся.

Она кивнула и на одном из поворотов лабиринта больших глиняных зданий и хрупких хижин из обломков старых кирпичей придержала кобылу, чтобы поставить ее за жеребцом.

Из внутреннего города мы переехали во внешний, где улицы были пошире и почище. Там я решился поднять жеребца в галоп, прижимая Сабру одной рукой к седлу и холке жеребца, чтобы не свалилась на повороте. Это был не самый удачный способ перевозки, но Сабра не оставила мне выбора. Я не сомневался, что она принадлежала к тому типу женщин, которые не подчиняются приказам даже перед лицом угрозы; скорее она бы плюнула мне в лицо, надеясь, что я убью ее. А поскольку это не входило в мои планы, пришлось просто ударить ее и унести.

– Сюда, – предупредил я Дел и свернул жеребца в аллею, которая вела нас через тени снова к дневному свету. – Дальше все время прямо, – подковы звонко стучали и приходилось кричать. – Прямо в горы.

– Сколько еще нам ее тащить?

– Недолго. У меня на этот счет есть план, – я похлопал плотные ягодицы Сабры. – Мы заплатим ею за безопасный проход туда, куда нам нужно.

– А куда нам нужно? – тут же заинтересовалась Дел.

– Оставь эти заботы мне, баска. Я знаю, что делаю.

– А я уже знаю, что если ты произносишь эти слова, нужно готовиться к неприятностям, – мрачно сообщила она.

Я усмехнулся, сам удивляясь, почему замечание Дел доставило мне такое удовольствие.

– Я вижу, Умир заставил тебя помыться.

Дел усмехнулась в ответ.

– Я вижу, Сабра о тебе не позаботилась.

Ну вот и все; мы снова вернулись к старому.

Наверх. Плотный песок под копытами лошадей сменился землей и паутиной травы, соединявшей зеленые островки. Появились кошачьи когти, тигриные когти, низкорослые деревья; бобовые стручки лежали среди камней, покрывавших землю. Мы подъезжали к горам и копыта лошадей то проваливались в грязь, то звонко стучали по выступам сланца и серо-зеленым гранитным валунам.

Наверх. Пологий подъем становился круче, потом снова выравнивался, мы оставили позади первый склон и переехали на второй. Среди выступов сланца и гранита появились вкрапления дымного камня, крошившегося под копытами.

– Сколько еще? – спросила Дел. – Здесь нет тропинки. Нам выше?

– Да, выше. Нужно побыстрее избавиться от Сабры и ехать дальше.

– Что ты собираешься с ней делать?

– Увидишь.

Дел промолчала, а кобыла упорно шла в гору. Обе лошади спотыкались, шатались, ноги у них разъезжались; они съезжали со склонов, но выравнивались и снова продолжали подъем. Жеребец подо мной рвался вверх, голова его была опущена, круп подобран, плечи напряжены, ноги проваливались сквозь мягкий грунт до твердой почвы. При каждом шаге он натужно постанывал.