Убить перевертыша

      Последнее время властвующие бандиты засучили ногами, заговорили о государственном патриотизме. Значит, задницу жжет. Но иногда у их адептов прорывается, прямо заявляют: "Пойдем против народа, мы ему ничем не обязаны". Мы- де не можем честно выиграть выборы и потому надо обмануть, запутать. Так и вещают, заразы: надо-де научиться стрелять первым и убивать. И "справедливый" демократический суд не сует их мордой в собственное дерьмо.
      Поистине, в стране разгул сатанизма. Дьявол - это вырождение, а вырожденцы - пятая колонна, а пятая колонна, как известно, - перевертыши. Вот и цепочка: пятая колонна - предательство - сатанизм. С чего это вдруг на всех уровнях завопили о свободе сексуальных меньшинств, о гомиках, которых, дескать, напрасно обижают? Кто печется о них? Да те же сатанисты, дорвавшиеся до власти, те же вырожденцы, которым не терпится использовать общество, так сказать, с другой стороны. Имеют ли право они, чекисты, хоть и бывшие, оставаться равнодушными зрителями в этом сатанинском театре?..
      С тем он и уснул.
      5
      Проснулся Мурзин от какого-то странного звука, породившего тревогу. Полежал, прислушиваясь к неестественной глухой тишине, позвал:
      - Леша, что там?
      Ответа не услышал. Видно, Миронов уснул, сидя у костра.
      Несмотря на приоткрытые окна в машине было душно, по стеклам ползали слабые отсветы огня. Мурзин нащупал ручку и совсем опустил стекло. И тут услышал шум: кто-то ломился через кусты. Еще ничего не поняв, он толкнул дверцу, вывалился из машины, ткнулся лицом в мокрую от росы траву. Приподнялся, посмотрел на Миронова, дремавшего у костра, уронив голову на грудь. Затем увидел бежавшую от кустов темную фигуру и узнал Маковецкого.
      - Что тут у вас? - крикнул Маковецкий.
      - Похоже на выстрел, когда с глушителем, - сказал Мурзин, вставая. Алексей, ты слышал?
      Он подошел к Миронову, тронул за плечо. И тот вдруг начал валиться на бок.
      Крови было немного, только на виске возле уха, но и в слабом отсвете костра было видно: пуля попала так, что надежд на легкий исход не оставалось.
      - Кто стрелял? - отшатнулся Мурзин. - Откуда? Оттуда?..
      Он бросился к кустам, но Маковецкий рассудительно крикнул ему:
      - Это потом. В больницу надо. Cкорей!
      Они втащили Миронова в салон, Мурзин плюхнулся на сидение шофера и спохватился: ключ где-то у Миронова. Перегнувшись, принялся шарить по карманам. Вытащил бумажник и в нем, в отдельном кармашке, нашел ключ.
      Руки тряслись, и он никак не мог завести машину. Стартер орал, а двигатель молчал. Наконец вспомнил, как Миронов жаловался на особый норов машины: чтобы холодная задышала, надо поддать воздуху, - и до отказа выдернул ручку подсоса. Мотор взревел, машина дернулась, едва не налетев на сосну, затем сдала назад, круто развернулась и запрыгала по луговине.
      Через какое-то время, показавшееся чрезмерно долгим, они выскочили на грунтовку. Пустынную спящую деревню с тускло поблескивавшими бельмами окон миновали, не сбавляя скорости.
      - Может, тут медпункт есть? - запоздало крикнул Мурзин.
      - Какая медицина в нынешних деревнях! - тоже в крик ответил Маковецкий и подался вперед, задышал в затылок. - Гони до райцентра, там больница.
      - Вещи-то не собрали.
      - Потом соберем.
      Больницу нашли быстро. Какой-то ночной гуляка, которого они внезапно осветили фарами на перекрестке, показал куда ехать. И медперсонал оказался на месте: две белых фигуры сидели на скамье под единственным светящимся окном приемного покоя - молоденькая медсестра и почти такой же молодой дежурный хирург.
      - Огнестрельное ранение, - сразу определил хирург. - В милицию надо заявить. Заявляли?
      - Мы прямо сюда...
      - Позвоните в милицию. Сами, - многозначительно добавил хирург, осматривая рану.
      - Ты давай звони, а я съезжу, соберу там все, - предложил Маковецкий.
      - Да кусты осмотри, найди... что за сволочь!..
      - Обязательно.
      Позвонив в милицию, суматошно и бестолково рассказав о случившемся, Мурзин выбежал во двор, к машине, но та уже исчезла в темноте. Он сунулся было в комнату, где на столе, страшно неподвижный, лежал Лешка Миронов, но молоденькая сестричка с неожиданной напористостью выставила его в коридор.
      В коридоре тускло горела лампочка, пахло обычной для больниц смесью лекарств, было пустынно и тихо. Послонявшись по коридору, помаявшись в ожидании какое-то время, ему показалось - не меньше часа, Мурзин снова шагнул к двери. Но дверь сама открылась, и вышел врач. По лицу его ничего нельзя было прочесть, и Мурзин спросил шепотом:
      - Ну, как?
      - Плохо, - сказал врач и взял Мурзина за руку. - Вы кто ему?
      - Друг... Как он?
      - Он умер.
      - Как умер?!
      Врач пожал плечами.
      - Да вы что?! Крови почти не было, ранка - чуть-чуть...
      Врач ничего не ответил, успокаивающе погладил Мурзина по плечу и ушел.
      Дальше все было как во сне. Пришли какие-то люди, переложили Миронова на высокую тележку с желтым дощатым верхом, накрыли простыней, пятнистой, неопрятной.
      Затем с обычным воем подкатила полосатая "Волга". Два милиционера с короткими автоматами наполнили больницу громкими голосами, топотом. Третий, в гражданском пиджаке, кругленький, маленький, похожий на ночного гуляку, пошептавшись с врачом, подошел к Мурзину, представился:
      - Лейтенант Воронков. Это вы привезли труп?
      - Какой труп?!
      - Ну, убитого.
      - Мы товарища привезли, раненого, сердито ответил Мурзин.
      - Мы - это кто?
      - Я и Маковецкий. Он поехал собрать вещи.
      - Тоже пьяный?
      - Разве я пьян?
      - Ну, выпивши, не отрицаете?
      - Не отрицаю.
      - Очень хорошо. А где пистолет?
      - Какой пистолет?
      - Из которого убили. Мелкокалиберный.
      Первое желание было - наорать. Но Мурзин сдержался. На то и милиция, чтобы задавать дурацкие вопросы.
      - Никакого пистолета у нас не было.
      - У кого же он был?
      - У кого был, того и спрашивайте.
      Лейтенант внимательно посмотрел на Мурзина, усмехнулся, почесал левое ухо.
      - Спросим. А пока вам придется поехать с нами. - Он повернулся к медсестре, сидевшей за столом и, как ни в чем не бывало, читавшей книгу. Когда другой приедет, скажите ему, чтобы ехал в райотдел. Сразу. Это в его интересах, так и скажите.
      В милиции пришлось рассказывать все в подробностях, отвечать на странные и нелепые, как думалось Мурзину, вопросы. Затем лейтенант дал ему расписаться под протоколом и велел до утра дожидаться в коридоре.
      - Как рассветет, поедем на место преступления, - сказал он.
      Сидя на скользкой, отполированной бесчисленными посетителями скамье, Мурзин пытался взремнуть, но у него ничего не получалось. Вспомнил о бумажнике Миронова, достал. Паспорт он отдал лейтенанту еще в больнице, а бумажник опять сунул в карман и забыл. Теперь он с непонятной боязнью рассматривал его. Денег было немного - несколько 50-тысячных купюр, - и какие-то бумажки. Одна заинтересовала. На ней были немецкие имена и фамилии, и цифры, цифры, явно номера телефонов с междугородными и международными индексами. В подробностях вспомнил все, что говорил Миронов о документах, которые будто бы имеются где-то в Германии и которые надо непременно добыть. И понял: теперь это полностью его дело. Как завещание.
      Дремотное состояние сразу прошло. Мурзин вскочил, толкнулся в дверь, куда ушли милиционеры, но дверь оказалась запертой. Пошел к дежурному, скучавшему у телефонов.
      Отодвинув стекло, отгораживавшее дежурку от коридора, и выслушав Мурзина, дежурный не очень вежливо разъяснил:
      - Велено ждать, ждите. Говорите спасибо, что в коридоре, а то ведь у нас вон для ожидающих-то.
      Он показал на металлическую клетку в углублении стены, усмехнулся и задвинул стекло, отгородился.
      Очередной раз Мурзин очнулся, когда темное окно в конце коридора посветлело. Снова пошел к дежурному, попросил разрешения позвонить в больницу.
      - Что надоть? - отозвался скрипучий сонный голос.
      - Больница?
      - Ну, больница.
      - Маковецкий не приезжал?
      - Это какой же?
      - Мы привезли раненого в голову. Он умер.
      - Царство ему небесное.
      - А Маковецкому велено ехать в милицию.
      - Это который умер?
      - Да нет же, кто привозил. Он уехал и должен был вернуться в больницу. Ему надо в милицию.
      - Никто не приезжал.
      Трубка зачастила гудками. Это было очень странно, что Маковецкого до сих пор нет. Может, что на дороге? И верно ведь, нетрезвый за рулем. Мурзин нервно прошелся по коридору, постучал в запертую дверь. Милиционер, открывший ему, был взъерошен, волосы торчали рыжим гребнем. Ослабленный ремень свисал вправо, кобура с пистолетом съехала на живот.
      - Чего тебе?
      - Лейтенат говорил, что утром поедем. Светло уже.
      - А, ладно.
      Он закрыл дверь, и Мурзин ясно услышал, как защелкнулся замок.
      Прошло еще больше получаса, прежде чем дверь снова открылась. Теперь оба милиционера с автоматами и лейтенант в гражданском выглядели вполне бодрыми.
      Уже в машине лейтенант спохватился:
      - А где другой? Вы говорили - приедет.
      - Видно, что-то случилось.
      - Ну-ну. - Лейтенант недоверчиво посмотрел на Мурзина.
      - Может, он там дожидается?
      - Ну-ну...
      Улицы городка, по которым ехали, были еще пустынны. В воздухе стояла серая хмарь раннего утра, но бледно-розовые всплески зари, мелькавшие в проемах меж домами, говорили, что день будет ясный.
      Ночную дорогу Мурзин запомнил плохо, но все же понял, что едут они куда-то не туда.
      - Нам надо к деревне Зотово, к озеру, - напомнил он.
      - Не волнуйтесь, доедем. - Лейтенант обернулся, осмотрел Мурзина, затем своих архаровцев, сидевших по обе стороны от него. - Так быстрей.
      А Мурзину показалось, что ехали дольше. Машина буксовала на пыльной грунтовке, не давала скорости. К деревне подъехали, когда над дальними полями вставало солнце. Луговина блестела от росы, на ней четко просматривались полосы от колес машины, которая прошла тут, похоже, совсем недавно.
      - Уехал ваш дружок, - позлорадствовал лейтенант. - Чего он до утра-то тут сидел?
      - А что ночью увидишь? - счел нужным сказать Мурзин.
      - Вот именно...
      Намеков было достаточно, чтобы понять: лейтенант не верит. Всего скорей, у него уже готова версия: напились - поссорилились - подрались убили. Просто и ясно. Обычное дело в спивающейся России.
      Мурзин счел нужным напомнить:
      - Я уже говорил, что ни у кого из нас никакого оружия не было.
      - Разберемся, - буркнул лейтенант. - Показывайте, как ваша машина стояла, где что?
      Выйдя из машины, Мурзин сразу понял, что Маковецкий был тут до утра. И когда рассвело, не сразу уехал, а долго еще ходил по кустам, что-то искал, должно быть, следы подкравшегося ночью бандита. Никаких вещей сейчас не было, а вот костер остался не погашенным, еще дымил.
      - Зря все прибрали-то, - сказал лейтенант. - Ничего нельзя было трогать.
      - Мы ж не думали... Надо же срочно в больницу... Все бросили.
      - Зря не думали. Теперь всем придется думать.
      И снова пришлось рассказывать все, с самого начала. Рассказывать и показывать. Как услышал выстрел, да как вывалился из машины, да как сидел Миронов, да откуда прибежал Маковецкий. А милиционеры меж тем бродили по кустам, искали гильзу. Гильзы не было, и скоро лейтенант с Мурзиным присоединились к ним. Трава была основательно истоптана, кусты местами обломаны.
      - Так кто же это был, по-вашему? - нетерпеливо спросил лейтенант. Какие ваши предположения?
      Предположений было два: или кавказцы отыскали, что было маловероятно, или туристы, что приходили вечером.
      Лейтенант покачал головой.
      - Сомнительные версии. Нужна более правдоподобная. Ну да ладно, разберемся. Можно ехать.
      - Погодите, донки посмотрю.
      - Донки? Вы сейчас способны беспокоиться об улове?
      Мурзин пожал плечами и пошел к берегу, сам удивляясь этому своему порыву. В той другой жизни, называемой службой, многое бывало на грани интуиции, и он привык не противиться таинственному зову подсознания. И не раз именно это, смутное, оказывалось единственно правильным. Сейчас он сам задавал себе этот вопрос: неужели Маковецкий не забыл о своих донках и смотал их?
      И он с облегчением вздохнул, увидев над водой напрягшиеся лески. На одной оказался подлещик размером в две ладони. Мурзин отцепил рыбу, бросил в воду. Взялся за другую леску, но она не потянулась, зацепилась за что-то. Потягивая ее, он подошел к самой воде, неподвижной, прозрачной. И там, в метре от берега, увидел короткую черную палочку. Он сам не смог бы объяснить, почему палочка заинтересовала его. Подумалось, что Маковецкий потерял это, рыбача тут ночью. Не разуваясь, он шагнул в теплую воду, достал палочку. И сразу понял, что это такое: широко распространенная среди охотников и туристов ракетница, официально именуемая ручным пусковым устройством "Сигнал". На ракетнице не было ни илистой слизи, ни следов ржавчины даже в тех местах, где черное воронение было стерто до блескучего металла. Хорошо просматривался и номер - Ю-02048. А вот сам сигнальный патрон, ввернутый в ракетницу, был Мурзину незнаком. Обычно они бывают из алюминия, с тонкими стенками, здесь же оказался стальной, удлиненный, с узким отверстием, явно под мелкокалиберный патрон.
      - Что вы там нашли?
      Лейтенант стоял на краю обрыва, внимательно смотрел на Мурзина.
      - Распутывал донку, и вот...
      Лейтенант, опытный человек, сразу все понял.
      - Вы знаете, что это такое?
      - Догадываюсь.
      - Значит, искали и нашли?
      - Не понял.
      - Все вы поняли.
      - Слушайте, лейтенант, если бы это было мое, чего бы я вам это отдал-то? Выкинул бы...
      - А может, вы как раз это и собирались сделать, да я помешал... Впрочем, зря обижаетесь. - Голос у лейтенанта помягчел. - Это всего лишь версия. Впрочем, вы о ней никому. Поняли?
      Мурзин угрюмо молчал. Понял, о ком речь, о Маковецком, чьи донки случайно оказались возле злополучной находки.
      "Дудки, - подумал он. - Друга я вам не отдам". Решил, что сегодня же все расскажет Маковецкому, предупредит...
      Но сделать это ему не удалось ни в этот, ни в последующие дни.
      Знакомые "Жигули" сиротливо стояли у входа в райотдел, и никого возле них не было.
      - Где Маковецкий? - спросил лейтенант у дежурного сразу, как переступил порог.
      - Какой? Что приехал? Тут был.
      - Найдите, - сказал лейтенант Мурзину.
      И Мурзин пошел к машине. Все было на месте. И, что немало удивило, ключ зажигания торчал в замке. Мурзин вынул ключ, запер машину, походил по улице. Зарешеченные торговые киоски обступали милицию со всех сторон, и казалось, что все это - мини-КПЗ, в которых, как в той клетке, что возле дежурного, сидят, ожидая своей участи, будущие зэки. Рядом, через улицу, небольшая площадь, забитая смуглыми кавказцами, торгующими южным многоцветьем фруктов, а заодно и подмосковным овощем. Крикливые тетки предлагали колбасы, сыры, хлебы, купленные в соседних продовольственных магазинах. Особняком топтались молчаливые старушки, прижимавшие к тощим грудям бутылки водки, пачки сигарет, а то и свои девичьи кружева, извлеченные по случаю бескормицы из заветных сундуков.
      А Маковецкого нигде не было, и Мурзин опять пошел к дежурному.
      - Вы с ним говорили? - спросил Мурзин у дежурного.
      - А как же, - заулыбался тот. - Очень даже сердечно побеседовали.
      - О чем?
      - А ни о чем. Он, как все, залупаться начал. А я ему: посидишь недельку в камере, охолонешь.
      - Все ясно, - сказал Мурзин. - Он уехал.
      - Как уехал? - Лейтенант, стоявший рядом, аж подскочил. - Куда уехал?
      - Маковецкий говорил, что ему надо ехать на свадьбу к дочери. А ему неделю в камере. Потом приедет.
      - Интересно, однако: друга убили, хоронить надо, убийцу искать надо, а он на свадьбе танцует.
      Мурзин промолчал. Ему самому не нравилось все это. Но и категорически обвинять Маковецкого не мог. Разве он виноват, что все так совпало? Да и знал Мурзин больше, чем лейтенант. Постоянная обязаловка в той зарубежной жизни и работе, готовность не то что к риску, а к смерти, самой лютой, делают человека черствым, даже жестоким. Тут нужна другая мерка - холодная рассудочность. А если спокойно рассудить, то что изменится, если Маковецкого несколько дней не будет? Ничего не изменится...
      И он сам, вечером этого тяжкого дня уезжая в Москву, не испытывал душевной неловкости оттого, что оставляет Миронова одного в холодном морге, что ничем больше не помог в розыске преступника. Впереди было много дел: найти Маковецкого, вместе c ним сделать что-то для семьи Миронова. И в делах похоронных, и во всех других житейских делах, которых в таких случаях всегда наваливается великое множество.
      Гибель друга - что может быть ужаснее. Но жизнь от этого не останавливается. Бывало такое, не раз бывало. И он научился преодолевать свою душевную смуту. И, что уж там скрывать, зачерствел.
      6
      Не дай бог помереть в наше идиотское время. Мурзин ужаснулся, узнав, почем нынче похороны. И без того убитых горем родственников второй раз убивают, напрочь разоряя их, наживающиеся на покойниках служители ритуальных ведомств.
      Катерина, вдова Алексея Миронова, как обомлела, узнав о гибели мужа, так и не приходила в себя, ревела, не переставая, и пришлось Мурзину все заботы о похоронах взять на себя. Жены у него не было - ушла давно еще, не выдержав долгих расставаний, - детей тоже, и дорогие похоронные хлопоты не были для него совсем разорительны.
      На второй день после похорон, когда малость схлынула нервотрепка забот, в общем-то спасительная для него, отвлекающая от нестерпимой горечи, Мурзин внезапно увидел себя сидящим на скамье в сквере. Перед ним булькали фонтаны. Какой-то находчивый предприниматель водил вокруг фонтанов лохматую лошаденку, на которой со страхом и восторгом на лице восседала крохотная девчушка. Два дебила, сидевшие на скамье слева от Мурзина, тупо глядели на лошадь и сосали пиво из пузатеньких бутылок. За их петушиными шиньонами виднелись обязательные для всех городских пейзажей зарешеченные торговые киоски, взблескивали стекла легковых автомобилей, на которые с каменным изумлением взирал с высоты бронзовый Пушкин.
      За спиной Мурзина беспокойно гудела очередь в знаменитую московскую забегаловку - "Макдоналдс", окруженную представительницами и - последний крик моды безумного века - представителями древнейшей профессии. В этом вавилонском бедламе сновали малолетки - мальчишки и девчонки, что-то предлагая, что-то выпрашивая.
      Как-то сразу увидев все это и в который раз осознав ужас окружающей жизни, Мурзин вдруг с особой остротой понял боль за утраченное государство, мучившую Миронова.
      - Сколько говна! - вслух сказал он.
      Дебилы, сидевшие слева, оторвались от своих сосок, оглянулись на него.
      - Чего, дядя?
      - Все говно! - с вызовом повторил он.
      Парни засмеялись: миазмы злобы были им привычны и понятны.
      Злобы у Мурзина хватало. Последние дни он ночевал в доме Миронова, в одночасье превратившемся в узилище слез и неухоженности. Родственницы Катерины приехали только вчера. Две шустрые женщины как-то сразу заполнили собой дом. Сегодня пораньше Мурзин собирался уехать к себе домой, в Луговую. Но утром, выйдя на улицу, он увидел машину Миронова, сиротливо осевшую на бок: два правых колеса были сняты. Вид изуродованного "жигуля" окончательно доконал. Мурзин сел на низкую, из водопроводных труб оградку газона и чуть не заплакал. Если бы в этот момент попался ему грабитель, он бы его убил без сожаления, честное слово.
      Какой-то дед, гулявший с тонконогой собачонкой на поводке, остановился возле машины. Собака тут же обнюхала оголенный тормозной диск и задрала ногу. Дед отдернул собаку так, что она перевернулась.
      - Что, плохо дело? - спросил дед.
      - Хуже не бывает.
      - Не горюй. Бывает и хуже.
      Странное дело, но короткий этот диалог помог Мурзину сбросить вяжущую тяжесть апатии. Даже вспомнился анекдот о том, чем отличается пессимист от оптимиста. И верно ведь, могло быть хуже. Если бы колеса украли три дня назад, как бы он без машины мотался по похоронным инстанциям?
      А потом подошел какой-то человек, деловито осмотрел машину, повернулся к Мурзину.
      - Это поправимо, Александр Иванович.
      - Откуда вы меня знаете?
      - Знаю, - сказал незнакомец. - И на похоронах видел, и вообще.
      Мурзин удивленно поднял глаза. Человек как человек, домашние брюки без официальной складки, свободная рубашка-распашонка, как есть пенсионер, только что моложав. Но белый шрам на щеке говорил о том, что и ему досталось в этой жизни.
      - Я удивлю вас еще больше. О вашей поездке с Мироновым я знал заранее. Как и о том, что он должен был сказать вам.
      - Может быть, нам поехать к следователю и там продолжить разговор? угрюмо предложил Мурзин.
      Незнакомец минуту молчал. Сел рядом.
      - Мы с вами, Александр Иванович, из одного гнезда, и объясняться нам желательно наедине. В частности о том, о чем, я думаю, успел поговорить с вами покойный Алексей.
      - Прямо здесь?
      - Давайте поедем куда-нибудь. Вы завтракали?
      - Собирался. Да вот машина...
      - Машину мы сделаем.
      - Я сам...
      - Самому вам придется заняться другим. Алексей ведь говорил о документах?
      Мурзин промолчал.
      - Вы слабо владеете немецким языком. Значит, роль курьера не для вас.
      - Это, наверное, должен был Маковецкий. У него с немецким все в порядке.
      - Возможно. Но ситуация изменилась.
      Они все сидели на оградке газона, как на жердочке. Мимо по тротуару проходили люди, поглядывали на них.
      - Здесь, действительно, не место для разговора, - сказал Мурзин и встал.
      - Я предлагаю поехать в центр, есть там подходящее место. - Незнакомец тоже встал и протянул руку. - Кондратьев. Зовут Федором.
      До центра они доехали на метро, сошли на площади Пушкина, углубились в лабиринт тихих переулков и затем долго сидели в каком-то кооперативном подвальчике, видимо, хорошо известном Кондратьеву, поскольку в тот закуток, где они устроились, за все время никто не заглянул.
      Прощаясь, Кондратьев спросил о ближайших планах.
      - Поеду домой, в Луговую, - ответил Мурзин. - Надо бы в милицию, да сил нет.
      - Дело об убийстве - в прокуратуре, они вызовут. Сейчас наша задача найти надежного человека, свободно владеющего немецким языком, который мог бы поехать в Германию. Тянуть мы не можем. Эти документы ищут многие, и надо успеть.
      На этом они расстались. Мурзин прошелся по переулку, остановился у киоска, торгующего всякой всячиной, купил блокнот в кожаном переплете, который вполне можно было использовать в качестве бумажника, сунул его в задний карман брюк, похлопал удовлетворенно: хоть палкой бей - защитит.
      Переулок вывел на Тверской бульвар. Так Мурзин оказался здесь в соседстве с экзотическими дебилами. Пора было уходить, а он все сидел в странном оцепенении. Тоска теперь не угнетала, но, видно, сказывались перегрузки последних дней.
      Сухощавый лысеющий гражданин, в костюме и при галстуке, что было удивительно на такой жаре, не спрашивая разрешения, уселся рядом, отгородив Мурзина от парней.
      - Не помешаю? - запоздало спросил он.
      Мурзин мотнул головой и чуть отодвинулся.
      - Не слышали, какой сегодня курс доллара?
      - Не интересуюсь.
      - Да? - искренне изумился сосед и откинулся к спинке скамьи, оттянул на горле галстук. - Уф, жарко. Сколько градусов, не знаете?
      - Сорок, - резко ответил Мурзин.
      - Не может быть!.. А-а, намекаете? Ни-ни, честное пионерское.
      Справа, ни слова ни говоря, уселся на край скамьи другой гражданин, без костюма и без галстука, но чем-то неуловимым похожий на того, что сидел слева, тоже откинулся на спинку скамьи, принялся обмахиваться газетой.
      - Позвольте газетку взглянуть? - попросил левый сосед.
      - Она, вроде, мне потребна, - ответил правый.
      - А вы мне половинку.
      Они зашуршали газетой за спиной Мурзина, заставив его наклониться вперед. Процесс деления газеты затягивался, и Мурзин, не выдержав, встал. Не оглядываясь, он перешел дорогу, запруженную машинами, и пошагал по бульвару сам не зная куда, лишь бы подальше от всей этой мерзости. Почему-то именно в этот момент особенно остро почувствовал он свою причастность к всенародным утратам, свою личную ответственность за случившееся со страной. И золотым спасительным лучом в этой мгле показалось ему то, о чем говорили Миронов, а сейчас Кондратьев, - найти документы, разоблачающие предателей, обгадивших и унизивших великое государство. Чтобы ткнуть их мордами в собственное дерьмо, воочию показать людям, на кого они молились в своих демократических устремлениях, и тем, может быть, помешать дальнейшему всероссийскому грабежу и надувательству.
      Но для этого надо кому-то ехать в Германию. Жаль, что сам он плохо знает язык, во всяком случае, недостаточно, чтобы ездить по стране, не привлекая внимание к себе на каждом углу. Да и нельзя уезжать, пока не найден убийца Миронова. В милиции просили не следовать примеру Маковецкого.
      И тут он вспомнил о Сереге Новикове, который приходился ему каким-то дальним родственником, - седьмая вода на киселе. Серега знал немецкий и уже бывал в Германии, где у него есть какие-то друзья-приятели и, кажется, пассия. Не искушен в тайных операциях? Может, это и к лучшему: наивняк не привлечет внимания. Впрочем, язык за зубами держать умеет. Вон ведь жена так ничего и не подозревает, и если уж женская контрразведка не пронюхала...
      Так он размышлял, шагая по бульвару, пока окончательно не убедил себя, что лучшего курьера ему не найти.
      У нового здания Художественного театра Мурзин свернул с бульвара, прошел дворами и тихими переулками и оказался возле Центрального телеграфа.
      Сергей жил в подмосковном Фрязине с женой, работающей бухгалтером, и дочкой, пребывающей в том птичьем возрасте, когда родительскую клетку на миг нельзя оставлять не запертой. Сам он был экономистом по профессии, а по призванию - философом, изрядным болтуном, как считал Мурзин. В общем, знатоком всего, как и большинство русских интеллигентов. Пока Серега сидел на государственном коште, совмещать обязанности с привязанностями было одно удовольствие. А когда социалистическая лафа кончилась, пришлось всерьез заняться вопросами экономики, благо на толковых экономистов возник в государстве невиданный спрос. Ему предлагали прибыльные места в частных фирмах, раза два он соглашался, но быстро уходил, поскольку от него требовалось не столько прояснять экономические законы, сколько закрывать глаза на их нарушение. Одно время Сергей вел даже какие-то полуподпольные курсы, где, как он говорил, учил воров-бизнесменов азам неворовской экономики. Одним словом, работой он был не больно обременен, часто сиживал дома, и Мурзин рассчитывал дозвониться до него.
      Очередей на междугородном переговорном никаких не было - дороговиза отвадила охотников поболтать по телефону с дальними родственниками, и Мурзин уже через минуту слушал длинные гудки телефона. Долго никто не подходил, и он собрался было положить трубку, как услышал задыхающийся и все же знакомо насмешливый голос:
      - Кому я понадобился?
      Точно, Серега, хоть и охрипший отчего-то. Его коронная фраза.
      - Ты что, спишь?
      - Сашка? О, черт, и ты туда же!
      - Что значит "туда же"?
      - Понимаешь, что-то таинственное происходит. Стоит только зайти в туалет, как обязательно звонят. Что бы это значило?
      - Тут могут быть две причины, - серьезно начал объяснять Мурзин. - Или у тебя много любовниц и они звонят непрерывно, или ты с утра до вечера, извини, сидишь там. Впрочем, есть средство. Бери с собой телефон. Сразу перестанут звонить.
      - Проверено на себе? - съязвил Сергей.
      - Неважно.
      - Ну, ладно. А чего звонишь-то?
      - Во-первых, здравствуй.
      - Здорово живешь. Ты в Москве? Чего делаешь?
      - У меня похороны.
      - У тебя?!
      - Не ерничай, друга у меня убили.
      - Извини.
      - Повидаться надо.
      - Приезжай. Буду рад.
      - Уже еду. Через полчаса буду на "Щелковской", а там с автовокзала на автобусе. Жди.
      Повесив трубку, он вышел из кабины в кондиционерную прохладу зала, постоял, подумал, кому бы еще позвонить. Надо бы в Одессу, Маковецкому, да как поздравлять, когда тут траур? Надо бы сообщить, что его милиция ждет не дождется, да он, поди, и сам это знает. А главное - нет телефона. Московская квартира Маковецкого не отвечает, а номер одесского телефона он оставить не догадался. Или не захотел? Вполне возможно. Милиция может ведь запросто на свадьбу заявиться, с нее станется.
      Тверская оглушила шумом и зноем. Мурзин купил мороженое и, поскольку сесть тут было не на что, прислонился спиной к прогретой стенке. И сразу почувствовал: что-то не в порядке. Оттолкнулся от стены и понял: пусто в заднем кармане брюк. Купленный только что толстый блокнот выпасть никак не мог: ничего еще из этого кармана не выпадало. Значит, вытащили? Сделать это могли только те двое, любители газет, что подсели к нему на Тверском бульваре.
      Погоревал и тут же порадовался: слава богу, что только блокнот. Обычно-то там лежал бумажник. Порадовался и всерьез встревожился. Случайность ли это?
      Он продолжал спокойно есть мороженое, ничем не выдавая возникшего беспокойства. Стоит человек, сомлевший от жары, смакует прохладу во рту, наслаждается. Но он теперь внимательно осматривался. Ведь чтобы разыграть сцену с газетами там, на скамье, надо было предварительно выследить его, нацелиться на оттопырившийся карман. Хорошо, если просто жулики. А если нет?
      Слишком хорошо знал он, как легко успокоить себя мыслями о случайности происходящего и как опасно такое успокоение. Миронова, если так рассуждать, тоже случайно убили. Но ведь убили!..
      Он аккуратно смял обертку от мороженого, бросил ее в урну и не спеша пошел в сторону Манежной площади, к метро. Но теперь он присматривался ко всем встречным, ко всем, идущим следом. Запоминал каждого, попадавшегося на глаза второй раз.