Визитная карточка Флота

      - А вы как думаете, товарищ контр-адмирал, для американцев нападение израильтян на арабов было неожиданным? - спросил Валейшо.
      - Если судить по тому, что они сосредоточили почти весь свой шестой флот в восточном секторе Средиземного моря около израильского побережья, ввели на театр третий авианосец "Интерпид", посадили на десантные корабли свою морскую пехоту, израильское нападение для них было секретом полишинеля, как говорят дипломаты.
      - А каким было настроение у нас на кораблях? Как вела себя молодежь? - снова задал вопрос замполит. - Матросы, старшины, лейтенанты?
      - Нормально. На каждого можно было положиться.
      - Все-таки предупреждение Советского правительства привело Израиль в чувство.
      - Думаю, что наше здесь присутствие не помешало советской дипломатии, - усмехнулся командир эскадры.
      Боевые тревоги зачастили, как осенние дожди. Они на самом интересном месте обрывали матросские сны, не давали возможности выкурить сигарету после обеда. Боевая учеба эскадры шла на таком тактическом фоне, который не смоделируешь ни в каком тренажерном кабинете.
      Несколько раз чуткие уши акустических приборов улавливали шумы рыскающих поблизости подводных лодок. Бескрайнюю синеву южного неба то и дело вспарывали остроносые самолеты, над мачтами советских кораблей зависали, треща стрекозиными крыльями, натовские разведывательные вертолеты с оскаленными лисьими и волчьими мордами на фюзеляжах. Летчики иногда высовывались из кабин, что-то выкрикивая и размахивая снятыми шлемофонами.
      На вахте лейтенанта Русакова из боевого информационного центра доложили о появлении крупных надводных целей.
      - Никак старые знакомые объявились! - воскликнул Урманов. - Доложите командиру эскадры: на горизонте авианосная ударная группа! - распорядился он.
      Контр-адмирал тут же поднялся на мостик.
      - Где они? - спросил он Урманова.
      Русаков-младший уступил отцу место возле визира.
      - Ага, "Саратога", "Галвестон", эсминцы и фрегаты охранения. А вот и визитная карточка адмирала Мартина - крейсер "Литл-Рок"! Согласно ППСС преимущественная сторона наша, - сказал контр-адмирал, отрываясь от визира. - Курса не менять!
      После него к визиру подошел Урманов. В оптике хорошо видны были высокий борт и плоская палуба авианосца со светлыми угольниками самолетов.
      Потом все присутствующие в рубке услышали резкий хлопок. Минуту спустя над мачтами "Горделивого" с ревом промчался палубный штурмовик. Хлопнула другая катапульта, выбросив в небо новый самолет. Следом потянул дымный шлейф третий.
      - Показательное учение затеяли, - усмехнулся командир эскадры. Попугать решили. Только нам не страшно. Пусть слабонервных в другом месте поищут, а мы сами с усами... Поднять палубные вертолеты! - приказал он.
      Теперь уже послышался близкий рев советских винтокрылых машин. Чуть накренясь, они резко уходили в сторону и взмывали в синеющее небо.
      Вскоре американцы отвернули. Сделав коорданат вправо, они взяли курс на Сицилию.
      * * *
      В пустовавшей каюте рядом с Павлом Русаковым поселился моложавый капитан второго ранга с подпаленным сединой коротким ежиком темно-русых волос.
      - Помощник флагманского штурмана эскадры Стрекачев Константин Васильевич, - представился он соседу.
      - Русаков Павел Иванович, дублер инженера-механика, - назвался тот.
      - Рад знакомству. Слышал краем уха, что вы родственник нашего "деда"?
      - Я довожусь командиру эскадры родным братом, - сухо-официально произнес Навел, недовольный тем, что брата обозвали "дедом". Хотя, впрочем, ничего обидного в этом нет, Андрей вот-вот может им стать.
      - В шахматах кумекаете, Павел Иванович? - спросил помфлагштур.
      - Сам я игрок никудышный, а вот мой приятель, доктор, в этом деле мастак... Загляни ко мне, Слава, - сказал он по телефону.
      Свирь явился тотчас же.
      - Вот вам и достойный партнер, - познакомив офицеров, подмигнул новому соседу Павел.
      Помфлагштур высыпал на столик шахматные фигуры, партнеры расставили их и разыграли цвет. Белые достались Свирю.
      Они играли около получаса беззвучно и сосредоточенно, потом капитан медицинской службы сгреб в угол свои фигуры.
      - Все. Проиграл. Капитулирую, - сказал он.
      - И зря, - улыбнулся довольный помфлагштур, - биться надо до последней пешки... Закурить у вас можно? - спросил он у хозяина каюты, доставая красивую зажигалку.
      - Курите, - разрешил Павел. Глянув на зажигалку, поинтересовался: Японская?
      - Нет, французская, - ответил сосед. - В прошлом году осенью я ходил с "Напористым" на визит в Тулон, там и купил.
      - Интересный был визит? - спросил Свирь.
      - Очень! - оживился помфлагштур. - Тулон - закрытая крепость, и с 1893 года, после захода русской эскадры адмирала Авелана, там больше никогда не было наших кораблей. Кстати, в составе той эскадры тоже был крейсер "Адмирал Нахимов"! Французы приняли нас как дорогих гостей...
      И Стрекачев очень живо, представляя участников событий в лицах, рассказал о том, как они посетили в Тулоне фешенебельный ресторан "У Нептуна".
      Вдовая его хозяйка мадам Барт, узнав о предстоящем визите советского военного корабля, немедленно вступила в члены Общества франко-советской дружбы, рассчитывая пригласить в свое заведение гостей и сделать на этом хорошую рекламу. В ее ресторане были все моряки мира, кроме русских! Такой случай она упустить никак не могла.
      Когда "Напористый" ошвартовался у причала морского арсенала, неподалеку от Сталинградской набережной, у руководителей перехода голова кругом пошла от количества дружеских приглашений. Просили о встрече с советскими моряками рабочие доков и арсенала, экипажи кораблей и подводных лодок, общественные организации города и спортивные клубы. Надо было умудриться никого не обидеть. Не пропустили и заявки мадам Барт, отпечатанной на бланке франко-советского общества. Она хотела, чтобы десять советских офицеров пожаловали в ее заведение на товарищеский ужин.
      Но корабль один, а Франция большая и гостеприимная, потому на прием к мадам Барт отрядили только троих. Старшим среди них и по званию и по возрасту оказался как раз Стрекачев. В назначенное время к причалу подкатили два восьмиместных "кадиллака", из одного вышел человек в белом костюме с черным галстуком-"бабочкой".
      "Машины для гостей мадам Барт!" - объявил он.
      Метрдотель немного смутился, увидев всего троих, но ничего не сказал, услужливо распахнув дверцу первого лимузина.
      Не успели офицеры тремя словами перекинуться, как были уже на месте возле красивого здания с фигурой Нептуна перед фронтоном. Мадам встретила прибывших на улице - честь, как выяснилось позднее, оказываемая только высокопоставленным лицам. Тоже слегка удивившись малому их числу, взяла Стрекачева под руку и повела в зал. По винтовой лесенке поднялись на полукруглый балкончик и...
      - Я едва не обалдел, - рассказывал Стрекачев, - увидел стол, сервированный на двадцать персон, а за ним в разреженном порядке десять девушек. Верите или нет, но я еще никогда не видел столько красоток сразу! Причем подобраны они были, как мы потом заметили, в расчете на самые разные вкусы. Вы можете себе представить выражения их лиц при виде нашей хилой делегации... А думаете, просто было нас рассадить! Ого! Выручили опыт и авторитет хозяйки...
      Появилась смугленькая официантка - вся обслуга в ресторане "У Нептуна" была женского пола - и наполнила рюмки армянским коньяком. Одна из девушек, ее звали Мариной, на приличном русском языке произнесла тост "за российских мореходов". Вместе со всеми пригубила рюмку мадам Барт, с благодарностью приняла сувенир и заторопилась по делам.
      "Одна просьба, мадам, - остановил ее Стрекачев. - Дело в том, что у нас не принято фотографироваться в подобных случаях. Обещайте, что фоторепортеры сюда не заглянут".
      "Хорошо, капитан", - без энтузиазма согласилась хозяйка.
      Мужчины подняли традиционный морской тост "за всех женщин", "за всех красивых женщин", но атмосфера за столом оставалась кисловатой.
      "Вы позволите, - обратилась к гостям Марина, - пригласить к нам сюда французских моряков? Чтобы мои подруги не скучали..."
      Стрекачев заявил, что хозяева могут поступать, как им заблагорассудится, гости не смеют возражать. Одна из девушек тотчас сбежала вниз и возвратилась с группой молодых мужчин, одетых в штатское.
      "Бон суар, месье!", "Ви глэд ту си ю!" - шумно загалдели они на смеси французского с английским, что означало: "Добрый вечер!" и "Мы рады вас видеть!"
      Пришельцы расселись на свободные места, и настроение красоток мигом поднялось.
      - Я прилично знаю французскую поэзию, - с улыбкой рассказывал Стрекачев. - Особенно люблю Аполлинера и Бодлера. Вот и решил блеснуть эрудицией. Прочел аполлинеровскую "Грозу", потом "Дохлую лошадь" Бодлера. Слушали меня внимательно, даже сигареты из ртов повынимали. Но когда я заявил, что хотел бы услышать стихи этих поэтов на их родном языке, за столом произошло замешательство. Все стали растерянно переглядываться и перешептываться.
      "Видите ли, капитан, - сказала мне на ухо Марина, - у нас во Франции хорошо знают одного писателя - Виктора Гюго, его портрет оттиснут на ходовой денежной купюре... Остальных пока на франках не печатают..."
      В двадцать три часа гости встали, пригласили хозяйку и начали откланиваться.
      "Мы чудесно провели время у вас в ресторане, мадам, - сказал Стрекачев. - Этот вечер мы надолго запомним!"
      "Как? - удивилась мадам Барт. - Вы уже уходите? А девочки? Они же так ждали встречи с вами!"
      "Вы совсем не знаете теперешней России, мадам, - улыбнулся Стрекачев. - Мы, русские, давно стали однолюбами".
      "Капитан, не лгите! - погрозила пальцем она. - Все мужчины мира одинаковы. Уж я-то это прекрасно знаю!.."
      Обратно в порт их повезли на тех же двух респектабельных "кадиллаках", а назавтра в провинциальной газете "Меридиналь Франсе" появилась крохотная заметка, озаглавленная "Триумф мадам Барт".
      "Хозяйка популярного ресторана "У Нептуна" торжествует, - говорилось в ней. - Отныне ее коллекция гостей завершена, и она гордится тем, что в ее заведении были все моряки мира! Вчера в гостях у мадам Барт провела вечер компания русских офицеров. Они оказались на редкость обаятельными людьми, большими знатоками французской кухни и нашей литературы".
      - Я вас заговорил! - спохватился Стрекачев. - Прошу прощения.
      - Что вы, товарищ капитан второго ранга, вы нам доставили большое удовольствие, - успокоил его Свирь. - Скажите, а в Египте вам приходилось бывать?
      - Дважды был в Александрии, ездил через пустыню в Каир, удалось посмотреть даже пирамиду Хеопса...
      - Египетская армия считалась одной из сильнейших в регионе, египтяне имели сильный флот, прогрессивное правительство. Что же произошло с ними в этой войне? Почему их разбили всего за несколько дней?
      - Задайте вопрос полегче, капитан, - нахмурился Стрекачев. - Отвечать не стану, поделюсь только своими соображениями. Мне думается, нет у них настоящего морально-политического единства нации. Авиация, к примеру, у них комплектуется только из высшего сословия. Бывшему феллаху или рабочему нельзя мечтать о самолетной кабине. То же самое и в командном составе военно-морского флота. Мне приходилось бывать на египетских кораблях. Просто поразили тамошние порядки: ржавчина, неполадки, безответственность. Офицеры держатся особняком, к матросам относятся презрительно, после обеда их словно ветром с палубы сдувает... Вот причина того, что флот практически в военных действиях не участвовал. Авиацию же, как вы знаете, израильтяне уничтожили на аэродромах. Войну эту проиграли не солдаты, а офицеры и генералы...
      - Может, вы и правы, но понять все это трудно, - вздохнул Павел.
      - "Ничему не удивляйся", - говорил когда-то Юлий Цезарь. Рад был с вами познакомиться. Нам еще долго щи из одного котла хлебать, так что моя каюта всегда для вас открыта. Заходите без стука!
      - С этим мужиком не соскучишься, - сказал Павел, когда помфлагштур вышел.
      - Настоящий моряк, - поддержал Свирь. - Еще Ушаков предписывал не брать на флот унылых людей.
      - Брат Андрей, может, и не Ушаков, но ребята у него в штабе подобрались веселые. Чего о нем самом не скажешь...
      Накануне вечером Русаков-старший пригласил Павла в свою каюту. Она и в самом деле казалась роскошной: четырехсекционная, с большими квадратными окнами, с бархатными шторами. Не зазорно даже дипломатические приемы проводить.
      На диване, в углу рабочего кабинета отца, сидел насупленный Игорь.
      - Полюбуйся, Павел, каков мариман! - кивнул Андрей в сторону сына. Командир ему, видишь ли, не нравится! Самому еще до мостика как до неба, а смотри-ка, фасон гнет! Отцовским именем решил всю жизнь прикрываться? сердито глянул он на сына. - Просчитаешься! Во-первых, невелика я персона, чтобы мною козырять, а во-вторых, скоро из меня песок посыплется. Пристроят где-нибудь на бережку начальником заштатного департамента - и кончится мой авторитет. А у тебя от моего авторитета всего лишь одна фамилия. Заслуги-то, сынок, не наследуют! Привыкай собственной башкой вперед пробиваться! Нам с Павлом попутной струи никто не устраивал... Иди и хорошенько подумай, как дальше жить будешь.
      Игорь молча вышел за дверь.
      - Может, зря ты с ним так сурово, Андрей? - проговорил Павел. Парень еще молодой, горячий.
      - Вот и надо шелуху с него снимать, пока зеленый. Слушай, Павел, все спросить тебя хочу. Ты все время рядом с ними был, ответь как на духу: невестка моя никогда между Урмановым и нашим Игорехой не стояла? Сдается мне, что ревнует ее наш к Сергею.
      - Нет, Андрей, - твердо ответил Павел. - Завистниц было много у Ирины, но даже они про такое не болтали...
      Глава 14
      "Новокуйбышевск" подошел к Мозамбикскому проливу между юго-восточным побережьем Африки и одним из самых крупных островов Индийского океана Мадагаскаром. Несмотря на зиму в южном полушарии, океан баловал теплой малооблачной погодой. В заветренных уголках палубы можно было загорать.
      Напуганная сомалийском солнцем, Татьяна боялась обнажить плечи, зато Ян успел снова почернеть, грудь и спина его забавно контрастировали с выцветшей льняной шевелюрой. Выгорели и стали совсем белесыми реденькие брови.
      - Этот район называют осколками колониализма, - рассказывал он Татьяне. - Много мелких островов тут принадлежит Англии, Коморские острова - заморское владение Франции, Мозамбик - колония Португалии. Мадагаскар тоже совсем недавно добился независимости...
      - Какая это земля справа на горизонте? - поставив руку козырьком, спросила она.
      - Остров Гранд-Комор, на нем столица провинции город Морони. Кстати, женщины мира должны уважать Коморы, здесь добываются лучшие эссенции для духов. Французские "Коти" и "Сикам" именно им обязаны своей популярностью...
      - Живут здесь тоже французы? - поинтересовалась Татьяна.
      - Нет, европейцев здесь всего горстка. Четвертьмиллионное население потомки Синдбада-морехода, арабы, которые за прошедшие века смешались с аборигенами, их зовут коморцами или анталаутра - это название ближе к арабскому.
      - А кто населяет Мадагаскар?
      - На нем расположена Малагасийская Республика, коренные ее жители малагасийцы, но есть французы, индийцы, китайцы...
      - Как же они сюда, на край света, добрались? - удивилась Татьяна.
      - Один мой приятель заходил в Мадзунгу, это порт на Мадагаскаре, так рассказывал, что там полно китайских лавчонок, крохотных ресторанчиков.
      - Где только их нет!
      - Нужда заставит. Даже сейчас немало людей бежит из Китая, в приграничном Гонконге как грибы растут трущобные поселки-"шанхайчики", где собираются китайские беженцы.
      Слева замаячила новая земля - остров Анжуан, а далеко на горизонте расплывчатым миражем поднималась из волн вершина горы Марумукутру на Мадагаскаре.
      Потом впереди по курсу возник какой-то изломанный рефракцией силуэт, сначала увидели ступенчатый дымок и странные рогульки мачт, затем силуэт оформился в правильный темный треугольник.
      - Военный корабль идет, - сказал Томп. - Португальский, наверное.
      - Всюду военные корабли! - воскликнула Татьяна.
      - "Доктор фашистских наук" Салазар развязал здесь настоящую войну против мозамбикского народа. Бомбит с воздуха негритянские деревни, обстреливает из пушек, устраивает карательные экспедиции, подвозит с метрополии все новые и новые подкрепления. Возможно, и этот, - показал он в сторону вырастающего в размерах корабля, - притащил новых солдат.
      - Как много еще на земле мест, где проливается кровь, - вздохнула Татьяна.
      - Уже три года Фронт освобождения Мозамбика сражается с португальскими фашистами. Патриоты контролируют северные провинции страны, громят военные гарнизоны...
      Корабль повернул в сторону африканского берега и вскоре скрылся из виду. А над мачтами "Новокуйбышевска" пробежала маленькая тучка, окропила судно веселым теплым дождичком, как из ситечка, согнала всех с открытой палубы.
      Вечером в кают-компанию заявился расстроенный, Воротынцев. Он нес в руках кусок плотного картона, на котором крупными кривыми буквами было начертано: "Поборем лень здоровым сном и добрым аппетитом!"
      - Кто этот лозунг в бильярдной повесил? - спросил он.
      - Наверное, мои маслопупы схохмили, - улыбнулся Томп. Присутствующие встретили его слова одобрительным смешком.
      - Ваши люди и в самом деле от лени изнывают, - не принял шутливого тона помполит. - Служба у них чересчур вольготная.
      - На торговом флоте, Кузьма Лукич, люди не служат, а работают, спокойно заметил механик. - Потому нам после рейса отгулы и праздничные полагаются. Что же касается этой шутки, - кивнул он на картон, - то мы еще в мореходке, когда строем на камбуз ходили, распевали на мотив из "Веселых ребят":
      Нам шутка плавать в морях помогает,
      Она хандрить и скулить не дает,
      И тот, кто шутку душой понимает,
      Тот никогда и нигде не пропадет...
      - Мне рассказывали, что курсанты-фрунзенцы, когда их однажды в город не увольняли, тельняшку на Крузенштерна надели, - поддержал Томпа Алмазов. - У них в Ленинграде, на Васином острове, возле училища, памятник этому адмиралу стоит. Тельняху они из десятка курсантских втихаря шили, ни сил, ни средств, как говорится, не пожалели... А в нашем ТОВВМУ в подобной ситуации старшекурсники шарабан по училищному плацу катали. По отделению двуногих жеребчиков на каждую оглоблю. Наш батя контр-адмирал Богданов посматривал из окна своего кабинета да улыбался. Понимал, что молодым парням стравливать душевное давление необходимо. Было это в пятьдесят первом, когда шла война в Корее.
      Неловко улыбнувшись, Воротынцев спрятал под стол картон и молча стал ужинать.
      "Ничего, море вас помаленечку обтешет, товарищ помполит", - подумал Алмазов, залпом допивая остывший чай. Потом заторопился в ходовую рубку.
      - Что стало бы с нашим судном, если бы вдруг началась война? обращаясь ко всем сидящим, спросила Татьяна.
      - Может быть, переоборудовали бы "Новокуйбышевск" в военный транспорт, - ответил капитан Сорокин. - В носу и на корме пушки, а может, и зенитные ракетные установки поставили, назначили бы военного помощника капитана - и в состав действующего флота... Я во время блокады Ленинграда вооруженный буксир по Ладоге водил. Помните легендарную "Дорогу жизни"? Так вот, она действовала зимой и летом. Зимой по ледяному асфальту грузовики через озеро шли, а летом по чистой воде - буксиры с баржами. Тащишь, бывало, такой караван, а сам от "юнкерсов" не успеваешь отбиваться. На подходе к ленинградскому берегу еще и фашистская артиллерия начинает лупить. Несколько раз крепко нам доставалось. Хорошо еще, что машину не задевало, по бортам и надстройкам осколки секли. А порой случались трагические ситуации. Дыры приходилось штопать, товарищей погибших хоронить. К тому же, как и все, с голодухи мы пухли, едва-едва на ногах держались, таща на буксире баржи с продуктами. По нескольку человек списывали из-за острой дистрофии в госпитали...
      Чем ближе подходил "Новокуйбышевск" к южной оконечности Африки, тем больше хмарилось небо, громоздясь осадными башнями сизых облаков, сильнее горбатился океан, катя навстречу судну злую валкую зыбь.
      На ходовой карте штурманов появились названия портов Южно-Африканской Республики: Дурбан, Ист-Лондон, Порт-Элизабет.
      Помполит Воротынцев собрал подвахтенных на политическую информацию. Он повесил рядом две карты Африки: довоенную, на которой почти весь этот континент заливали несколько красок: голубая - французская, светло-зеленая - английская, темно-зеленая - португальская, желтая испанская... и теперешнюю, на три четверти покрытую веселой мозаикой цветов свободных африканских государств.
      - На памяти нашей с вами, товарищи, - сказал Кузьма Лукич, народно-освободительная борьба перекроила всю карту мира. Яркий пример тому Африка. Видите, здесь осталось всего несколько струпьев колониальной и расистской проказы. Но и под ними тлеет и разгорается очистительный огонь национальных восстаний...
      Неподалеку от мыса Игольный - самой южной точки Африканского континента, откуда-то из-под берега вывернулся отряд небольших военных кораблей. На мачте головного в бинокль был виден белый флаг с зеленым крестом через все поле и какой-то пестрой эмблемой во внутреннем верхнем углу.
      - Гляньте по справочнику, чей это штандарт, - сказал Сорокин вахтенному штурману Рудякову.
      - Южные африканцы! - через минуту сообщил тот.
      Корабли аккуратно ответили на салют "Новокуйбышевска", затем разделились на две кильватерные колонны. Одна осталась с левого борта советского судна, другая перешла на правый.
      - Чего это они затевают? - вслух размышлял секонд. - Выстраивают почетный эскорт?
      - Такое же внимание, как от американцев в Карибском море, - сказал Воротынцев.
      - Честь и уважение представителям великой державы!
      - Была бы их воля, так уважили, что не поздоровилось...
      На мачтах кораблей взвились какие-то флажные сигналы.
      - Предупреждают, что ожидается резкое ухудшение погоды, - еще раз сбегав в штурманскую рубку, доложил Рудяков.
      - Сами видим, - буркнул капитан.
      - Что-то чаек не стало, Семен Ильич.
      - Шторм идет, верная примета. Груз давно проверял?
      - На днях, Семен Ильич. Крепеж держал надежно, - ответил грузовой помощник.
      - Что дает факсимильный аппарат?
      - Паук крутится возле Антарктики. Приличный идет циклончик.
      - Он чикнет так, что у твоего крепежа не хватит терпежа.
      - Что вы, Семен Ильич, японцы на совесть заделали!
      - На японцев надейся, а сам не плошай, секонд. Здесь рядом ревущие сороковые. Нас и так погода долго баловала...
      Татьяна как-то на досуге разговорилась со вторым помощником. Тот оказался коренным калининградцем, если так вообще можно говорить о жителях этого города. Семья Рудяковых поселилась в бывшем Кенигсберге весной сорок шестого года. Здесь Марк Борисович заканчивал десятилетку.
      - Представьте себе, учился в одной школе с космонавтом Леоновым! похвалился он. - Помню, бегал по коридору рыжий такой мальчишка. Кто бы мог подумать, что он первым выйдет в открытый космос? А теперь живу на проспекте Космонавта Леонова, правда, дома нечасто бываю. Пятнадцатый год "по морям, по волнам, нынче здесь, завтра там"! Не люблю на берегу засиживаться. Понимаете, доктор, у моряков на берегу особый режим. Им хочется веселья, постоянных праздников, а ведь у их близких обычные будни. Работа, учеба, домашние хлопоты. Вот и получается, что жена, теща, дети быстро устают от меня, а меня начинают раздражать житейские мелочи: магазины, рынок, аптека, воркотня, детские слезы... Рвусь в море и на судне отдыхаю от всего этого! Вот поплаваете годков с пяток, сами это поймете...
      Пяток годков Татьяна плавать не собиралась, хотя новая профессия ей нравилась. Океан ее принял: она больше не укачивалась даже на самой муторной зыби, только приходилось умеривать аппетит, чтобы совсем не лишиться талии.
      Первым засек перемену в ее образе жизни востроглазый радист Юра Ковалев.
      - Татьяна Ивановна, - подначивал он, - зачем вы целый час мотаетесь по шлюпочной палубе? Готовитесь к Олимпийским играм в Токио?
      За обедом Ян посматривал на Татьяну, видя, как она отставляет тарелку с супом, а буфетчица Лида потихоньку усмехалась. О своем деле она больше не заговаривала с Татьяной, зато ее снова стали замечать в обществе рулевого Гешки Некрылова. "Похоже, не зря я проводила воспитательную работу", - размышляла по этому поводу Татьяна.
      За мысом Доброй Надежды шумел Атлантический океан. Он встретил "Новокуйбышевск" шестибалльной волной, низко к воде опустилось обложенное фиолетовыми тучами небо.
      Капитан вызвал наверх штурманов, приказал им покрепче привязаться к берегу, то есть точнее определить свое место по видимым пока береговым ориентирам.
      - Неизвестно, когда сможем еще определиться, - буркнул он. Воспитанник старой школы навигаторов, Сорокин не доверял радиопеленгатору.
      Общими усилиями истребили неувязку курса, поточнее рассчитали дрейф судна. Теперь можно было идти без звезд в открытом океане.
      Свирепел холодный ветер, все больше и больше разводил волну. От разных направлений шла суетливая зыбь, заставляя "Новокуйбышевск" чертить невидимые зигзаги кончиками мачт.
      Буфетчица Лида залегла. Ее место привычно заняла Варвара Акимовна.
      - Сколько можно балласт возить, - притворно ворчала кокша.
      - Ей теперь нельзя переутомляться, - заступилась за Лиду Татьяна.
      - Чего нельзя? - переспросила Варвара Акимовна и тут же сообразила: То-то, я вижу, округлилась наша краля. Неужели, думаю, с моих вкусных харчей? Небось Генкина работа?
      - Геннадий очень порядочный парень.
      - Я не спорю, только детишек надо делать на берегу. Это старая морская заповедь.
      - Любовь не признает ни места, ни времени, - улыбнулась Татьяна.
      - Я вот замуж не пошла, чтобы заповеди не нарушить. Женихи и у меня были, только море всех отбило, - вздохнула кокша.
      Удаляющийся берег заволакивало туманной хмарью. Где-то справа по корме остался Кейптаун.
      Из хмари медленно выплыло встречное судно, большой рыжий сухогруз с высокой трубой.
      - Просит дать место, - сообщил старпому радист.
      - А кто есть он? - поинтересовался Алмазов.
      - Португалец.
      - Патроны, наверное, везет в Мозамбик, фашист недорезанный! ругнулся старпом. - Но ничего не попишешь, морской закон... Дайте ему, маркони: широта тридцать два десять, долгота пятнадцать сорок одна.
      - Благодарит за услугу!
      - Сесть ему на камень, собаке! Этого не передавайте, маркони...
      Алмазов сходил в штурманскую рубку, принес контурную карту с факсимильного аппарата.
      - Ого! - присвистнул он. - Паучок медленно, но верно ползет в нашу сторону. Ох и тряхнет нас, братцы-кролики! - воскликнул старпом с какими-то восторженными интонациями в голосе.
      Глава 15
      Возле одинокого островка в Средиземном море к лежащему в дрейфе "Горделивому" подошел танкер. Хотя судно всего неделей позже вышло из базы, на нем была почта для крейсера. Тонюсенькую пачечку конвертов расхватали мигом. Среди счастливцев оказались замполит Валейшо и лейтенант Русаков.
      Прочитав письмо, Игорь засиял, как надраенная медяшка; Валейшо же, наоборот, помрачнел.
      После ужина замполит постучался в командирскую каюту.
      - Позволишь на минутку? - от двери спросил он, и по его тону Урманов заподозрил неладное. Предложил своему заместителю кресло, сам сел напротив.
      - Мой совет тебе, Прокофьич, не жениться на молодой, - помолчав, заговорил Валейшо. - Бедным станешь человеком... Вот моя написала, что отправляет старших к моей маме, оказывается, договорилась с ней за моей спиной. Ведь на проводах полсловечком про это не обмолвилась! Выбрала момент, когда я далеко... Дам я ей телеграмму, чтоб не смела этого делать.
      - В гости на лето? - спросил Урманов.
      - Пока на лето, а потом, надо полагать, насовсем!
      - Не пори горячку, Федор Семенович. Ничего нет страшного, если ребята погостят у бабушки.
      - Но старухе восемьдесят! Сама кое-как ковыляет, куда ей такую обузу - двух сорванцов на шею.
      - Она же согласилась.
      - Какая бабка откажется от внучат? На карачках будет ползать, но к себе возьмет... А ведь наоборот надо - мне мать к себе брать. Но моя наотрез, говорит, две женщины под одной крышей - китайский иероглиф означает ссору. И ведь не хватает духу, веришь, Прокофьич, настоять на своем, она верх берет... Обратного пути тоже нету - Люська растет, глазенки словно уголечки, ручонки ласковые, "папу" уже выговаривает. Услада старости, как говорится...
      - Какой же ты старик, Федор Семенович!
      - Какой-никакой, сорок три стукнуло. А Ларисе двадцать шесть.
      - По формуле Зигмунда Фрейда возраст жены должен быть половина возраста мужа плюс семь лет, - приободрил замполита Урманов.
      - Его бы в мою шкуру, этого Фрейда!..
      - Все-таки с телеграммой ты, Федор Семенович, повремени, посоветовал Урманов. - И брось хандрить, ты же у нас начальник самой главной службы - службы хорошего настроения!
      Подав крейсеру топливо и воду, заправщик перешел к следующему кораблю. Вскоре эскадра двинулась дальше, курсом на выход в океан.
      В рассветной дымке подошли к Гибралтарскому проливу. В оптику смутно просматривались мифические Геркулесовы столбы, так называют скалу Гибралтар на европейском и гору Джебель-Муса на африканском берегу. Зато отчетливо видны были белесые проплешины на склоне скалы; лоция утверждала, что это зацементированные стоки дождевой воды в резервуары. Дождь главный источник водоснабжения некогда грозной английской крепости.
      - Серьезная свара идет между Англией и Испанией за Гибралтар, - подал голос из кресла командир эскадры. Он поднялся на мостик задолго до рассвета. - Прошлой осенью испанцы затеяли сухопутную блокаду крепости, не пускали туда со своей территории рабочих, которые обслуживают англичан. А недавно Франко перекрыл воздушное сообщение Англии с Гибралтаром, выдвинул свои "исторические права на эту территорию".