Визитная карточка Флота

      Послал я снова за буфетчицей. Та в возрасте была, потому кактусами увлекалась. Привозила их домой десятками. Насыпала она земли в целлофановый мешочек, не знаю даже какой, отечественной или может заморской, граф прижал его к груди и тихонечко спустился по трапу на причал...
      Алмазов неожиданно оборвал свой рассказ, метнулся в рубку, что-то сказал рулевому, а у Татьяны вдруг завлажнели глаза, так стало жаль несчастного старика, кончающего свои дни на чужбине... Вспомнилась грубоватая, но мудрая поговорка про то, что там должен быть схоронен человек, где зарыта его пуповина...
      Король лакея своего
      Назначит...
      С неизменным мотивчиком на устах снова выбрался на крыло мостика старпом. Была у него удивительная способность мгновенно переключаться с одного на другое. Татьяна давно это заметила.
      - И больше он ни разу не пришел? - спросила она.
      - Кто? О чем это вы? - вскинулся Алмазов.
      - О вашем знакомце графе Чернышеве.
      - Его сиятельство прислал нам назавтра корзину настоящего французского шампанского. Снова всех озадачил, но скажу по секрету: на обратном пути были именины нашего капитана, и мы это шампанское потребили за его здоровье.
      - А про графа Чернышева даже не вспомнили? Неужели вам по-человечески его не жаль?
      - Нисколько. Каждый сам выбирает свой путь, а вот родины никто не выбирает. Она у каждого одна. Тот же Чернышев, коль не запятнал он свою совесть перед русским народом, чего не попросился обратно? Пустили бы...
      На мостик вылетел взволнованный Юра Ковалев. В руке у него была свежая радиограмма.
      - Американские самолеты обстреляли наш "Туркестан" в Камфе, неподалеку от Хайфона! - сообщил он. - Судно повреждено, двое из команды тяжело ранены.
      - Когда это случилось? - спросил Алмазов.
      - Позавчера утром.
      - У меня на "Туркестане" дружок плавает, Ваня Земцов, - сказал рулевой Гешка Некрылов.
      - Может, твоего Ваню они и ухайдакали!
      - Сообщите радиограмму капитану и помполиту, - распорядился старпом.
      Через полчаса все свободные от вахты собрались в столовой на митинг. Коллективно сочинили гневную телеграмму протеста, отправили ее в адрес американского посольства в Москве.
      Глава 9
      Эгейское море прямо-таки нашпиговано островами. Они начали попадаться сразу же после выхода из пролива.
      - Гляньте, Русаков, вот это остров Мавро, - указал замполит на гористый клочок земли. - Его название вам ни о чем не говорит?
      "Была у меня знакомая тетка Мавра", - мысленно усмехнулся Игорь, по курсантской привычке напрягая память. И тут же в его воображении заполоскались бело-синие флаги сенявинской эскадры, дымом от залпов корабельных пушек окутались паруса, а чуть поодаль яркие сполохи поднялись над палубами турецких фрегатов...
      - Здесь адмирал Дмитрий Николаевич Сенявин выиграл Дарданелльское сражение, - продолжал Валейшо. - Да, Средиземноморье, - задумчиво произнес он. - На географической карте тут не увидишь русских названий. Зато перелистайте страницы истории - и здесь сразу запахнет Русью! И, главное, не завоевателями - освободителями приходили сюда русские моряки... Читали, как адмирал Ушаков провозгласил на отвоеванных у французов греческих островах Ионическую республику? Сам выходец из крепостнической, монархической страны, а задумал не княжество - республику! Он был не только великим флотоводцем, но и большим мечтателем, наш Федор Федорович! - тепло улыбнулся замполит.
      Из боевого информационного центра доложили о воздушной цели. Вскоре где-то в небе послышался гул авиационных двигателей. В прогалину между облаков вывалился серебристый треугольник. Самолет снижался, увеличиваясь в размерах, и с ревом пронесся над "Горделивым". На его фюзеляже простым глазом видны были сине-белые звезды.
      - Американский морской разведчик типа "Орион"! - громко воскликнул сигнальщик.
      - Не дает им покоя наш "Горделивый", - глядя ему вслед, сказал Валейшо.
      Сделав круг, американский летчик слова повел самолет навстречу крейсеру, держась почти на бреющей высоте.
      - Почему мы позволяем им так нагло себя вести? - угрюмо спросил лейтенант. - Взять бы да и грохнуть по нему из зенитного калибра хотя бы практическими снарядами. В следующий раз он бы не сунулся!
      - Ишь вы, какой задиристый, - рассмеялся замполит. - В этом-то и наше преимущество, - продолжал он серьезно, - что наш флаг является здесь флагом мира. Не для того, чтобы развязать войну, а, наоборот, чтобы не допустить ее, вышли мы в Мировой океан.
      Ракетоносец уверенно шел вперед, казалось, не обращая внимания на кружащий возле самолет, только развернулись в его сторону чуткие уши радаров. Пролетев над "Горделивым" еще дважды, американец ушел, растворившись в подступающих с запада густых вечерних сумерках. Становилось прохладно, быстро напитывалась влагой одежда. На потемневшем небе проступили первые звезды.
      - Идите сюда, Русаков, - послышался властный голос командира.
      На коленях у него лежал полированный деревянный ящичек.
      - Я вас попрошу определить поправку моего секстана, - сказал Урманов. - Давненько я не брал его в руки.
      "Еще один подвох, - нахмурился лейтенант. - Новая возможность поиздеваться над неумехой". Он вышел на крыло мостика, непослушными пальцами начал крутить верньеры, загоняя в зеркала пляшущую звезду.
      Кажется, все сделано как надо. Лейтенант снял отсчет со шкалы, записал на бланке и подал командиру.
      - Так. Спасибо! - удовлетворенно воскликнул тот. - А ну, давайте, Игорь Андреевич, кто быстрее рассчитает линию положения, - хитровато прищурившись, предложил Урманов.
      "Как будто я могу отказаться... На кой шут разыгрывать комедию?" злился Игорь, беря секстан у вахтенного офицера.
      Встали на крыле мостика рядом. Оба рослые, плечистые, только Русаков-младший в талии потоньше, в специально зауженном кительке.
      Быстрыми, точными движениями Урманов вскинул прибор, поднес к глазам зрительную трубку.
      - Товсь... Ноль! - сказал он стоящему с секундомером лейтенанту. Готово, давайте отсчет времени... Теперь вы.
      Они поменялись ролями. Командир секундировал лейтенанту, а тот никак не мог посадить на ломкую линию горизонта крошечную звездочку.
      - Не шустро, - усмехнулся Урманов, когда Игорь наконец взял высоту звезды. - Пошли в рубку считать!
      Пока лейтенант, нервно шелестя страницами, рылся в таблицах, командир закончил вычисления и терпеливо ждал результатов подчиненного.
      Русаков подал ему свой бланк.
      - Так. Линию положения вы рассчитали прилично, - отметил Урманов. Однако навыки ваши, Игорь Андреевич, мне не нравятся... Слушайте приказание: каждые сутки решать по пять астрономических задач. Результаты докладывать мне лично. Понятно?..
      Капитан медицинской службы Свирь старался каждую свободную минуту проводить наверху. Часто рядом с ним оказывался Павел Русаков. Так уж получилось, что на корабле они продолжали держаться друг друга.
      - Если бы мне цыганка нагадала, что я буду встречать день рождения в Средиземном, ни за что бы ей не поверил, - задумчиво, будто разговаривая сам с собой, произнес Павел.
      - У вас скоро юбилей? - оживился Свирь.
      - Завтра старому олуху стукнет тридцать девять.
      - Какая это старость! Я тоже скоро четвертый десяток разменяю. Надо сказать о вас замполиту.
      - Я прошу тебя, Слава, не делать этого! Зачем будоражить людей из-за какого-то пассажира в кителе с чужого плеча.
      - Какой вы пассажир! Вы полноправный член экипажа.
      - Полноправный едок за столом! Не привык я, Слава, быть шестеркой...
      - Вам ли говорить об этом, Павел Иванович! Вы же крестный отец "Горделивого"!
      - У меня таких крестников несколько плавает по всем морям и океанам, только, думаешь, на них кто-нибудь знает фамилию главного строителя? Это авиаторам лафа - каждый мальчишка знает Туполева, Антонова, Петлякова, Миля... А вот ты, сам моряк, можешь назвать имена создателей крейсера "Свердлов", лидера "Ташкент", подводной лодки "Декабрист"?
      - Положим, "Ташкент" строили итальянцы... А вот про "Свердлов" и "Декабрист" я в самом деле не знаю, - смущенно развел руками Свирь.
      - То-то же! И не думай, что я из-за прихоти это говорю. В конце концов, я не конструктор, а просто мастеровой, инженер. Но разве на флоте хоть один корабль назвали именем конструктора? И это несправедливо!
      - Я об этом никогда не задумывался, Павел Иванович.
      - И не ты один такой! Вот и плохо, что форму флотскую вы носите, только настоящего морского патриотизма у вас - тю-тю! Я брату Андрею не раз об этом говорил...
      - А чего вы, Павел Иванович, сами на флот не захотели? - задал коварный вопросец чуточку задетый Свирь.
      - На чем бы мы сейчас с тобой плавали? - контрвопросом осадил его Русаков. - На бальзовом плоту "Кон-Тики"? Так вот, дорогой доктор Слава, кому кататься, а кому и саночки возить... - Он помедлил, затем просветленно улыбнулся: - Мы вот с тобой о "Ташкенте" говорили, а он немалую роль сыграл в моей судьбе. Помню, как перед войной привели его из Италии в Черное море на ходовые испытания...
      Разговоров о новейшем корабле, особенно в кругу специалистов, в ту пору было много. Будто у него идеальные обводы корпуса, а отсюда и скоростные качества, и, хотя он развивает фантастический сорокаузловой ход, вибрация на нем незначительная. Рассказывали по секрету, якобы итальянский диктатор, фашист Муссолини сорвал награды с груди конструктора, построившего для "Красной России" такое техническое чудо.
      По классу "Ташкент" являлся лидером эскадренных миноносцев, но моряки с первого взгляда окрестили его "голубым крейсером". Название это вскоре оправдалось, когда корабль завоевал символическую голубую ленту самого быстроходного в мире. Справедливости ради надо отметить, что и наши конструкторы с корабельными специалистами внесли ряд усовершенствований, которые резко улучшили тактико-технические данные лидера. Реконструирована была даже схема управления артиллерийской стрельбой.
      Влюбилась в новый крейсер и вся семья Русаковых. Иван Егорович немедленно принялся мастерить метровую модель "Ташкента". Усердным подмастерьем стал Павел, а главным консультантом был Андрей, он со своим курсом практику на "Ташкенте" проходил. Кстати, модель эта до сих пор хранится в одном из музеев.
      Вот тогда-то и спросил у отца Павел: "Папа, а почему этот корабль мы за границей купили? Неужто сами не можем сделать?"
      "Погоди, сын, - ответил мичман, - дай срок, мы не такие еще красавцы со стапелей начнем спускать! Всему миру на зависть. Вот, может, когда-нибудь ты построишь советский авианосец..."
      - Батя у нас мудрый мужик, - найдя в лице Свиря терпеливого слушателя, говорил Павел Русаков. - Учиться ему пришлось недолго, зато сметка у него завидная. Народный самородок, одним словом. Всем нам высшее образование дал, а сам и на пенсии не угомонился. Внука воспитывает да еще с чужими ребятишками в школе возится...
      - А я своего отца мало знаю, - вставил словечко Свирь. - Он до войны снабженцем работал, толкачом, без конца в разъездах с одного завода на другой. Его и на войну мобилизовали прямо из командировки, домой даже не заглянул. Все четыре года близ передовой. "На фронте не только стреляют, в письмах нам писал, - на фронте есть-пить тоже надо, сапоги солдатские латать, бельишко стирать-штопать..." Меня даже обида брала: у других отцы летчики, танкисты, снайперы, а мой интендант. Дружкам-пацанам врал, что он у меня артиллерист. Артиллеристов тогда богами войны называли. В сорок шестом году отец возвратился домой, и я увидел на его груди четыре ордена, столько же медалей, да целый столбик цветных нашивок за ранения. "Как же так, - думаю, - ведь интенданты - это тыловики?" Не удержался, спросил его.
      "Тыл тылу рознь, - улыбнулся отец. - Солдаты же с передовой к нам на поклон не ходили, самим приходилось для них все необходимое доставлять. А коль тебя в окопах вражеская атака или наша контратака застанет, волей-неволей берешься за автомат. Так-то, сынок..."
      - Твой отец, Слава, скромнейший человек.
      - Был, Павел Иванович... Дома он и после войны почти не жил, все по госпиталям да по больницам. Полтора года промаялся и умер от ран. И еще гибель брата Володи он страшно переживал. Бывало, часами держит в руках его карточку. В больнице карточка в рамке всегда стояла на тумбочке возле кровати отца...
      - Вот видишь, Слава, сколько ты знаешь о своем отце, а говоришь мало. Такие рядовые труженики войны вовсе не считали себя героями, а сколько ими сделано для победы. Меня вот мой Алешка, старший сын, в угол иногда загоняет: "Папа, - говорит, - ты же почти взрослый был, как ты мог спокойно последние известия слушать, почему не убежал на фронт?" Объясняю ему, что весь школьный стадион животом перепахал: штыком коли! прикладом бей! - разучивал, только на войну маненько не успел. Двадцать седьмым годом она кончилась.
      В Критском море монотонную атмосферу ходовой рубки вмиг растормошил доклад радиометристов:
      - Группа целей, пеленг... дистанция...
      - Наши? - оживился Валейшо.
      - Нет, - отрывисто бросил командир, торопясь к выносному индикатору радиолокационной станции. - Самая крупная цель - это либо "Саратога", либо "Америка", остальные - корабли охранения. Ну что ж, со свиданьицем! буркнул он, решительно нажимая рычаг боевой сигнализации.
      Некоторое время рубку будоражил разнобой докладов боевых частей и служб. Выслушав всех, Урманов включил циркулярную трансляцию.
      - Идем на сближение с авианосной ударной группой шестого американского флота! - сообщил он экипажу. - Радистам приготовиться к обмену позывными, горниста на мостик!
      - Спрашивают по международному своду: "Кто такие?" - доложили из радиорубки.
      - Ваньку валяют, - едко произнес Урманов. - Давно уже знают про нас, босфорские соглядатаи доложили с подробностями. Дайте еще раз наши позывные.
      - Не понимают, товарищ командир, повторяют запрос!
      - Дайте открытым текстом: советский корабль!
      - Теперь поняли!
      - То-то же...
      Издали авианосец напоминал опрокинутую панцирем вниз огромную черепаху, по мере приближения он стал больше походить на плавучий железный остров. Сплющенные на правой стороне надстройки авианосца почему-то напомнили Урманову "Ласточкино гнездо" - ажурный дворец на отвесной скале в Крыму. "А здесь гнездо коршуна", - опуская бинокль, подумал командир.
      - Ударный авианосец "Саратога"! - доложил вахтенный офицер.
      С обоих бортов авианосца тянули пенные борозды эсминцы и фрегаты, казавшиеся стаей щенков возле матерой борзой суки. Чуть впереди чернела бронированная громада крейсера.
      - Крейсер "Литл-Рок" под флагом старшего флагмана! - передали сигнальщики.
      "Так, - мысленно усмехнулся Урманов. - Командует парадом сам вице-адмирал сэр Уильям Мартин".
      Глава 10
      "Новокуйбышевск" резал форштевнем желто-зеленые воды Аденского залива, укрытого от ветров и потому большей частью спокойного. Миновали траверз мыса Алула: слева, невидимый за серой пеленой дымки, тянулся берег Сомали, справа - Южного Йемена. Курс был проложен в Баб-эль-Мандебский пролив, соединяющий Индийский океан с вытянутым кишкой между Африкой и Малой Азией Красным морем.
      Татьяна слышала, что Баб-эль-Мандеб в переводе с берберского означает "пролив слез", но причину такого скорбного названия не знала. Просветил ее, как всегда, Ян Томп.
      - По одной из версий, - рассказал механик, - здесь плакали, бросая последний взгляд на родную землю, нубийские рабы. Негры Нубийской пустыни, нынешнего Судана, славились могучим ростом и выносливостью, потому арабы и турки охотно делали из них евнухов - стражей своих гаремов...
      "Да, бедным нубийцам не позавидуешь", - подумала Татьяна, а вслух, без всякой связи спросила:
      - Ян, вы когда-нибудь посвящали свои стихи девушкам?
      - Еще в школе... - смутился не ожидавший такого вопроса механик. Когда он смущался, то опускал глаза и даже как-то съеживался, казался ниже ростом.
      - А мне никто и никогда стихов не писал, - усмехнулась Татьяна. - Все мои кавалеры были людьми прозаическими.
      - Это потому, что они не любили вас по-настоящему! Большая любовь способна самого скучного человека сделать поэтом! - убежденно воскликнул Ян.
      - А у вас была большая любовь?
      - Моя любовь - это море, - снова опустил глаза Ян.
      - Ждете, когда из пены морской выйдет новая Афродита?
      - Дум спиро, спэро - пока дышу, надеюсь, как говорили древние, поборов смущение, пошутил Томп.
      - А я думала, вы скажете, что все Афродиты давно переселились на остров Сааремаа, - улыбнулась Татьяна.
      - У нас в Эстонии много красивых девушек.
      - Чего же вы тогда ждете? Женитесь на одной из них, и она родит вам сына. Такого же русоволосого, синеглазого! Вы не представляете, Ян, какое это счастье - иметь сына!
      - Моя невеста еще через веревочку скачет, - пробормотал Томп.
      - Скоро два месяца, как мы вышли из Находки, - вздохнула Татьяна. - А кажется, уже целую вечность тащимся через моря и океаны. Даже Хакодате и Сингапур остались в памяти красивыми снами... Что-то давно мне никакой весточки не приходило. Как там живут мои горемыки?
      Томп не успел успокоить ее. По трапу навстречу им мчался взъерошенный Юра Ковалев, размахивая над головой бланком радиограммы:
      - Только что принял экстренное сообщение! Дают почти все радиостанции мира! Правда, трудно разобраться, кто прав, а кто виноват, но началась война! Израиль против Египта, Сирии и Иордании! Израильтяне бомбили Порт-Саид, Исмаилию, Суэц! Суэцкий канал объявлен зоной военных действий! Нам дано распоряжение стать на рейде сомалийского порта Бербера и ждать дальнейших указаний!
      Капитан собрал комсостав в кают-компании. Семен Ильич был, как всегда, хорошо выбрит, надушен, говорил спокойно, без малейших признаков волнения:
      - Итак, товарищи, на Ближнем Востоке вспыхнула война. Нам велено зайти в Сомали. Порт Бербера не приспособлен для приема крупных судов, имеет всего три небольших причала, стоять возле которых с нашей осадкой можно только во время прилива. Потому бросим якорь на внешнем рейде порта. Сообщение с берегом по согласованию с местными властями. Сколько будем стоять - пока сказать трудно. Но если началась настоящая война, то, я думаю, Суэцкий канал закроется.
      - Семен Ильич! - выкрикнул с места Юра Ковалев. - А в этой самой Бербере нас не разбомбят, как "Туркестан"?
      - Во-первых, Сомали пока не участвует в конфликте, а во-вторых, израильские летчики увидят наш флаг - не посмеют.
      - Но американцы же в Хайфоне посмели!
      - А израильтяне не посмеют, - уверенно заявил капитан.
      Потом он перешел к обыденным судовым делам, распорядился во время стоянки привести в порядок верхнюю палубу и корпус, пошкрябать, зашпаклевать и покрасить ржавые места, экономнее расходовать пресную воду, которой осталось очень мало.
      - А все-таки у них война началась или новый пограничный конфликт, каких после сорок девятого года было немало? - задумчиво произнес Томп.
      - Поживем - увидим, - спокойно ответил Сорокин.
      - Арабы расколотят израильскую армию в два счета! - воскликнул маркони. - Их же сто миллионов против трех миллионов израильтян.
      - На руке тоже пять пальцев, но их надо сжать, чтобы получился кулак, - заметил Томп.
      - Тихо, товарищи! - поднял руку Воротынцев. - Необходимо тщательно проверить средства пожаротушения и химической защиты. Вахтенным усилить бдительность. Так я говорю, Семен Ильич? - обратился он к капитану.
      - Все верно, - подтвердил тот.
      Старпом Алмазов этим же вечером сыграл сначала водяную, а затем химическую тревогу. Татьяна долго протирала тальк с вывороченного наизнанку химкомплекта, путаясь в тугих кнопках застежек, кое-как надела тесный, слежавшийся комбинезон, завязала на ногах голенища прорезиненных бахил. Духота сразу же тисками сжала все тело, по спине меж лопаток заструился горячий пот. Через пропотевшие стекла противогаза ничего не было видно, противнее хрюкающие звуки издавал дыхательный клапан маски. Тяжело топая, она выбралась на палубу определять характер боевого отравляющего вещества.
      Как-то не верилось в серьезность всего происходящего. Они пока что играли во взрослые игры, а где-то там, за горизонтом, шла война, рвались бомбы, рушились дома и погибали люди.
      "Почему нельзя жить в мире? - размышляла она, взламывая индикаторные ампулы. - Чего только не напридумывали: и ядерные бомбы, и смертоносные газы, и бактериологическое оружие, а рак победить не могут..."
      За ужином в кают-компании звучали незнакомые раньше имена арабских и израильских руководителей: Сидки Махмуд, Солейман Эззат, Моше Даян, Ицхак Рабин...
      - Самый главный ястреб у израильтян, конечно, министр обороны Даян. Этот прославился еще во время тройственной агрессии против Египта в 1956 году. "Спасение нации - в пролитой крови!" - вот его политическое кредо, говорил Томп.
      - Но египетский президент Насер - человек умный, волевой и решительный, это показал тот же самый 1956 год! - горячился Юра Ковалев. Он-то сумеет организовать отпор захватчикам! Да и оружие у него современное, не хуже израильского!
      - У нас в Эстонии говорят: в бурном море один не рыбак, - возражал скептически настроенный механик. - Если вы внимательно следили за развитием событий в ОАР, то могли заметить, что даже в правительстве не все с восторгом принимают социальные реформы Насера. Есть немало людей, которые готовы пойти на поражение, чтобы свалить "красного пашу", как недруги называют президента.
      - Арабы всегда были воинственным народом! Когда-то они завоевали почти весь Пиренейский полуостров. Только тогда их называли маврами. А хорошо обученная, вооруженная до зубов французская регулярная армия так и не сумела победить алжирских повстанцев. Перед лицом опасности весь арабский мир должен объединиться!
      - Теоретически да, а практически в арабском мире немало еще королей, эмиров и шейхов, и все они зубы на президента Насера точат. В 1956 году они еще не знали, как и куда повернет Насер, а после национализации в Египте крупной собственности многим из них дурно стало.
      - Но ведь сто миллионов против трех! - упрямо продолжал твердить свое Юра Ковалев.
      - В наше время шапками никого не закидаешь, - поддержал Томпа помполит Воротынцев. - Поживем - увидим, как это дело обернется.
      Рано утром шестого июня "Новокуйбышевск" застопорил ход, поджидая идущий к нему на всех парах сомалийский военный катер. Тот прочертил белую дугу вокруг советского судна, тихонечко подошел к борту. Спустили трап, и на палубу сухогруза поднялся морской офицер, молодой, но старающийся держаться солидно, в просторном не по комплекции кителе.
      - Здравствуйте! - козырнув, сказал он по-русски. - Я имейу полномочуй провезти ваз в точка якорнуй здоянка...
      Старпом выручил побагровевшего от натуги сомалийца, заговорив с ним по-английски. Язык бывших владык Сомалиленда офицер знал прилично.
      - Я исполняю обязанности портового лоцмана, - пояснил он.
      - Отчего же лоцманскую службу несет военный катер? - спросил Алмазов.
      - Потому что наша страна со вчерашнего дня на военном положении. Израиль бросил вызов всему арабскому миру. Мое правительство намерено оказать военную помощь Египту. Все наши порты с сегодняшнего дня подчинены военной администрации.
      "Ну, что я говорил?" - мысленно возликовал маркони, бросив победный взгляд на стоящего рядом Томпа.
      "Новокуйбышевск" двинулся дальше. Сомалийский катер шел рядом параллельным курсом, на его турельных установках сидели пулеметчики в белых касках, грозно вращая нацеленные в пустынное небо стволы.
      Вскоре отдали якорь в пятнадцати кабельтовых от берега. Здесь, на небольшой акватории рейда, уже стояло несколько судов под итальянским, английским и греческим флагами.
      - Вам будет подан танкер с топливом и водой, - сказал на прощание офицер и, козырнув, снова блеснул знанием русского: - До звиздане!
      Сомалиец растерялся, когда ему вручили традиционный лоцманский презент - бутылку водки и жареную курицу, но, сообразив, в чем дело, передал пакет одному из матросов катера.
      Алмазов между тем руководил спуском на воду вельбота, в который сели капитан с помполитом, оба в рубашках с погончиками и форменных белых фуражках.
      - Похоже, застряли, - невесело сказал Сорокин, когда вельбот возвратился с берега. - Танкер всего один, бункеровка нужна пяти посудинам. Наша очередь, как водится, последняя... Желающие могут побывать в городе, хотя делать там нечего, выдачи валюты не будет. Оформляемся аварийным заходом...
      - Как там война, Семен Ильич?
      - Толком здесь никто ничего не знает, может, не хотят говорить. Будем надеяться на радио.
      В сводке последних известий из Москвы говорилось о том, что египетские и сирийские войска отбивают танковые атаки противника, уничтожили много техники и живой силы, но, кто выигрывает, а кто проигрывает сражение, понять было трудно. Зато в специальной передаче для моряков сообщили про затопление нескольких торговых судов в Суэцком канале и в озере Тимсах возле Исмаилии. Стало ясно, что канал закупорен надолго, идти предстоит либо обратно в Находку, либо дальше, в Ленинград, но вокруг Африки.
      - Липшие четыре тысячи миль хода, - прикинул второй помощник Рудяков. - Три недели плавания вокруг мыса Доброй Надежды. Да и райончик там, я вам скажу, на кромке "ревущих сороковых" широт. По мне, лучше топать назад, на Дальний Восток...
      В каюту Татьяны постучался Томп.
      - Есть предложение, - сказал он, - побродить по бережку возле Берберы после отлива. Можем заполучить по доброй веточке кораллов, а если повезет, то и черную раковину каури!
      Татьяну раковины не интересовали, зато перспектива побродить по твердой земле соблазняла. Подумав, она согласилась.
      Вельбот доставил их к началу неоглядной галечной отмели, засыпанной плавником. Здесь стоял резкий приторный запах гниющих водорослей.
      - Перед обедом подойдите сюда же, - попросил Томп.
      - Будет сделано! - ответил старший вельбота Рудяков. - Приятной прогулки, - добавил он, понимающе улыбнувшись.
      Вскоре звуки мотора растворились вдали, Ян с Татьяной остались одни на безлюдном кусочке африканской земли. Было странно и непривычно остаться вдвоем, ибо на судне даже переборки имеют глаза и уши.
      "Как все-таки приятно ходить по земле!" - мысленно радовалась Татьяна, ступая по хрусткой гальке. Быстро исчезла ставшая привычной мелкая дрожь в ногах. А пустынная серовато-бурая отмель казалась красивейшим местечком планеты. И рядом - верный Пятница, надежный и предупредительный.
      Она вспомнила намекающую улыбку секонда, посмотрела на растерянно шагающего рядом Яна. "Вот кто никогда не попытается воспользоваться случаем, - благодарно подумала Татьяна, - это не Ролдугин!"
      Было пасмурно - редкий случай для июня, но дышалось все равно трудно, воздух спрессовался в вязкую парную духоту. Томп снял рубашку, и Татьяна невольно залюбовалась его мускулистым торсом.
      Вздохнув, механик стал усердно переворачивать шершавые сверху камни, хранящие под собой влагу. Из ложбинок в песке разбегались в разные стороны маленькие рачки.
      Вскоре он выковырял из пучка морской капусты невзрачную, покрытую буроватой слизью рогульку.
      - Вот и первый наш трофей, Татьяна Ивановна! - обрадованно воскликнул он.
      - Зовите меня просто Таней... А что это вы нашли?
      - Коралл! Кажется, розовый, - поковырял он ногтем ветвистую рогульку. - В Красном море растут разноцветные виды, водятся даже редкостные черные кораллы. Когда-то местные жители делали из них священные амулеты.
      Ян положил находку в специально прихваченную сетку с мелкими ячейками, стал еще усерднее кланяться каждому заметному камешку.
      - А вот посмотрите, Татьяна Ивановна: это хоть не каури, всего-навсего конус, но какой необыкновенный - в оранжевых пятнышках, с красной подкладкой!
      Татьяна сбросила кофточку-крылатку, осталась в сарафане, присобранном на груди и обнажающем перекрещенную лямками спину. Томп виновато покосился на нее и побрел вперед.
      - Клад найдете, Ян, чур на двоих! - задорно крикнула ему вслед Татьяна.
      - Уже нашел, - эхом отозвался Томп, - да только не для меня этот клад, и делить его не придется. - Он потерянно оглянулся на Татьяну и, опустив голову, двинулся дальше.
      Отмель резко сузилась, галечник помельчал, близко к морю подступили горбатые холмы, покрытые бурой чахлой травой и редкими кустарниками.
      Глава 11
      - Группа неподвижных целей, пеленг девяносто! - доложили из радиолокационной рубки.
      - Лево руля! На румб девяносто! - скомандовал Урманов. - Подвахтенным приготовиться к построению по большому сбору! - объявил он по корабельной трансляции.
      - Наши! - воскликнул Саркисов, поднеся к глазам бинокль. Вскоре и Русаков-младший увидел в сизом утреннем мареве темные многоугольники кораблей советской эскадры.
      Корабли стояли, степенно раскланиваясь друг перед другом на пологой зыби. Сухой и жгучий африканский ветер сирокко полоскал бело-голубые краснозвездные флаги. На мачтах цветными гирляндами пестрели сигналы: "Поздравляем с благополучным прибытием!" Вдоль бортов - шеренги выстроенных экипажей.
      "Горделивый" медленно прошел по широкому коридору, руладами горна приветствуя боевых друзей. Такой необычной и волнующей показалась лейтенанту Русакову эта встреча в открытом море, вдали от родных берегов, что у него запершило в горле. Он искал взглядом отцовский флаг и увидел его на мачте высокобортного крейсера "Адмирал Нахимов".
      Потом ракетоносец отдал якорь, заняв отведенное ему по диспозиции место. Спустили на воду катер, Урманов пошел на нем представляться флагману. А с других кораблей устремились к "Горделивому" катера и гребные шлюпки. За почтой.
      Скитаются по свету, но нечасто находят адресатов полные нежных слов почтовые конверты. Зато сколько радости приносят они морякам, которые зачитывают письма до дыр и подолгу носят их в нагрудных карманах.
      Русаков-младший с завистью глядел на счастливцев, получивших письма, и мечтал о новой оказии, которая доставит ему долгожданную весточку от Ирины.