Леди-шпионки - Скандальная история

Доминик шумно вздохнул. Так она вовсе не была влюблена в Коулдена! На сердце у него сразу стало легче.

– Очень печально, что тебе выпали такие переживания в детстве.

– Это был кошмар. – Она содрогнулась. – И с каждым годом становилось все хуже и хуже. Презрение, которое мой отец питал к матери, становилось все глубже. Он все чаще являлся в свет со своими любовницами. Но любовь матери оставалась такой же нерушимой, даже становилась сильнее от отчаяния. В ту ночь, когда они погибли, отец наговорил ей много жестоких слов. Он поклялся, что никогда больше не вернется к ней. Мать в панике побежала за ним, а я – за ней. И дело кончилось тем, что мы все втроем оказались в отцовом фаэтоне.

Доминик видел, с каким трудом давалось жене каждое слово, чего ей стоило продолжать рассказ. Он был потрясен ее мужеством и стойкостью, однако не стал спешить с утешениями, понимая, что все утешения бессмысленны, пока она не расскажет все, не снимет этот груз с души.

– Рассказывай дальше, – сказал он тихо.

– Мать пыталась уговорить его остаться и выставляла меня как предлог. Она принялась рвать вожжи у него из рук, но он не отдавал. И вдруг лошади заржали дико и понесли – все быстрее и быстрее. А потом… – Она содрогнулась. – Боже, страшно вспомнить. Фаэтон занесло на повороте. Ну, ты знаешь, что такое фаэтон. Наш разбился вдребезги. Меня выбросило, и каким-то чудом я осталась невредима. Мои родители остались в фаэтоне и свалились в придорожную канаву вместе с ним.

Сердце у него болезненно сжалось. Он придвинулся к жене и взял ее за руки. Легко было догадаться, насколько мучительны для нее эти воспоминания. Сколько раз она заново переживала это ужасное дорожное происшествие! Сколько раз оно посещало ее во сне в виде кошмаров!

– А что случилось потом? – спросил он, сжимая ее руки.

Голос ее задрожал.

– Я вылезла из овражка, в который упала. Я могла ходить, но мне было всего тринадцать лет. Я не могла помочь моим родителям. Хотя никто не мог бы. Они оба были мертвы – раздавлены обломками фаэтона и бьющимися в агонии лошадьми, которые свалились на них.

Слезы наконец хлынули у нее из глаз, оставляя блестящие мокрые дорожки на ее щеках.

– Как долго тебе пришлось дожидаться помощи? – спросил он, поглаживая ее по волосам.

– Я дошла до ближайшего дома, он оказался всего в нескольких милях от места происшествия. Но мне показалось, что я шла целую вечность.

Доминик заставил себя дышать ровнее; он обдумывал рассказ жены. Его собственное детство было несчастливым, в нем было много боли и много лжи, но не смертей. Да, в его детстве не было таких ужасов, как кошмарное крушение фаэтона, о котором рассказала Кэтрин. Неудивительно, что она всю жизнь боялась потерять голову от любви. И неудивительно, что она сама выбирала себе спутника жизни и пыталась сопротивляться, когда ей стали навязывать мужа.

– Теперь ты понимаешь, почему я не могу остаться с тобой? – спросила она, высвобождая свои руки и стараясь придать лицу решительное выражение.

– Нет, – ответил он. – Теперь я понимаю очень, очень многое, но не это.

Она тяжело вздохнула.

– Ты не любишь меня, Доминик. Ты сам сказал мне, когда мы только встретились, что не веришь в любовь. Боже мой, ты ведь даже не испытывал желания жениться, хотя со временем начал желать меня. Даже начал испытывать теплые чувства ко мне. Но не любовь. А я не могу жить без любви. И не стану.

Глава 20

Доминик отпрянул от нее, и его лицо исказилось от боли. Словно его ударили. Она ударила.

– Ты в самом деле считаешь, что я стал бы играть на твоих чувствах и использовать тебя так, как твой отец использовал твою мать?

Она покачала головой:

– Нет. Я знаю, что так далеко ты не зашел бы. Ты не способен на преднамеренную жестокость. Но в некотором смысле это только ухудшило бы ситуацию. Жить рядом с тобой, любить тебя… и знать, что нет никакой надежды на твою любовь? Это было бы слишком невыносимо. Я поняла это, когда отважилась признаться себе самой, что влюблена в тебя.

Доминик улыбнулся. Глаза его загорелись, он поднялся с кресла и стал перед женой на колени. Протянув руку, прикоснулся к ее щеке.

– Выслушай меня, Кэтрин. Выслушай меня внимательно. Я люблю тебя.

Кэтрин показалось, что весь мир взорвался фейерверком – так велико было ее счастье. Она в изумлении ахнула, затем внимательно посмотрела на мужа. Искренне ли он это говорит?

– Прошу тебя, вернись домой.

Кэтрин, разочарованная, отвернулась.

– Видишь, Доминик, ты поступаешь точно так же, как мой отец. Ты хочешь, чтобы я вернулась домой, знаешь, что мне нужна твоя любовь, и потому так легко предлагаешь мне ее. Нет, я не могу сделать по-твоему, Доминик. Я не могу допустить, чтобы мой ребенок прошел через то, что довелось испытать мне.

Эти слова вырвались у нее сами собой, прежде чем она успела сообразить, что говорит. Она испуганно прикрыла задрожавшие губы ладонью и широко раскрытыми глазами посмотрела на Доминика.

– Ребенок?! – спросил он хриплым и резким голосом, резанувшим ее по сердцу как ножом.

– Да, Доминик, – прошептала она.

– То есть мой сын или моя дочка подрастает в данный момент у тебя в животе?! – воскликнул он. – И ты хотела скрыть это от меня? Потому и убежала?

Она попыталась что-то сказать, но не смогла вымолвить ни слова.

– Как ты могла так поступить со мной? – спросил он, не сводя пристального взгляда с ее лица. – Ты же прочла письма. Ты знаешь, что моему отцу не позволили ни разу даже взглянуть на меня, сколько он об этом ни просил. Он тосковал по мне. Неужели тебе не пришло в голову, что я буду так же тосковать о своем ребенке?

Кэтрин поморщилась. Собственные доводы вдруг показались ей ужасно эгоистичными в свете этих обвинений.

– Доминик, я сама испытала, каково это – жить с родителями, когда мать любит отца, а тот ее нет. Я не хочу, чтобы наш ребенок…

Не дав ей договорить, он схватил ее за плечи. Глаза его потемнели и сверкали огнем.

– Ни разу в жизни до сегодняшнего дня я не говорил ни одной женщине, что люблю ее. Я никогда и не хотел, чтобы в мою жизнь вошло это чувство. И уж точно у меня и в мыслях не было использовать влюбленность другого человека в своих целях. Но я люблю тебя. И я не твой отец, а ты не твоя мать.

Кэтрин сглотнула. Слова мужа проникли в самую ее душу, пробив стену сопротивления и страха, которую она возвела так давно. Она снова вгляделась в его лицо. Она увидела… любовь. Никогда ей не доводилось видеть подобное выражение на лице своего отца. На лице ее мужа отражалось такое чистое и доброе чувство, что больше она не могла обманывать себя.

– Я не позволю тебе держать моего ребенка вдали от меня. – Он взял ее лицо в ладони и пристально посмотрел ей в глаза. – И я не допущу, чтобы ты покинула меня. Я увезу тебя домой. А если ты еще не веришь, что я люблю тебя, то я буду доказывать тебе это делом каждый день. Я буду повторять тебе это ежеминутно, пока у тебя не останется иного выбора, кроме как признать правду.

Губы ее задрожали, она сдалась. И радость тотчас же захлестнула ее душу океанской волной.

– Скажи мне это еще только один раз, – прошептала она.

– Я. – Он поцеловал ее в лоб. – Люблю. – Он поцеловал ее в нос. – Тебя.

Но вместо того чтобы поцеловать ее в губы, он просто посмотрел на нее сверху вниз. Она вскрикнула, обхватила его руками за шею и сама прижалась губами к его губам.

– Я люблю тебя, – говорила она между поцелуями. – Прости, прости меня.

– Ничего. – Он наконец-то впился в ее губы поцелуем.

Она ощутила его теплое дыхание на своей щеке, и перед глазами у нее уже все поплыло, как вдруг еще одна мысль промелькнула и заставила ее очнуться. Упершись ладонями в грудь мужа, Кэтрин легонько оттолкнула его.

– Доминик, а как же твой отец?

Он улыбнулся:

– Найти отца – это необходимо для того, чтобы определилось мое прошлое. Я мечтал об этом… Даже не помню, как долго. Но ты… ты мое будущее.

Она сморгнула навернувшиеся слезы.

– Но ты можешь поехать в Лондон прямо сейчас – вместе со мной. Мы найдем твоего отца. И ты наконец узнаешь ответы на все мучившие тебя вопросы.

– Мы так и сделаем. Но не сейчас.

И он снова заключил ее в объятия и снова поцеловал. Его любовь захлестнула ее, и скоро для них обоих не существовало уже ничего, кроме этих мгновений. И будущего.

Доминик отодвинул занавеску на оконце кареты, выглянул наружу, и кровь отхлынула от его лица. Дом Видала был весь в черном – в знак скорби.

– Доминик… – шепнула Кэтрин и ласково коснулась руки мужа.

Он сжал ее пальцы. Черные драпировки не были неожиданностью. Человек, нанятый Домиником для розысков, едва встретив их в Лондоне, сразу же сообщил, что Чарлз Видал очень болен.

Но одно дело знать о чем-то, другое – видеть собственными глазами. Сердце у него упало.

– Мы опоздали. Он уже умер.

– Ты не можешь знать это наверное. Может, это не траур по умершему, а выражение скорби ввиду приближения неизбежного. Может, твой отец еще жив. Покаты не постучишь в эту дверь, ты не будешь знать наверняка.

Он кивнул, признавая справедливость ее замечания, хотя сердце его едва не выпрыгнуло из груди, когда слуга открыл перед ним дверцу кареты. Сделать первый шаг было так трудно, тем более после долгих лет ожидания и розысков. В голове его роились вопросы, угрожая смять, подавить…

Ладонь Кэтрин легла ему на локоть, и он вернулся к реальности. Жутковатой реальности, но реальности.

– Пойдем, нам будет легче вместе.

– Доминик взял жену под руку, и они медленно направились к парадной двери. Он постучал очень робко, однако через несколько мгновений дверь растворилась, и перед ним появился молодой человек. Доминик сразу же покосился на руку молодого человека – нет ли на ней траурной повязки? Но повязки не оказалось. Может, он все-таки не опоздал?

– Я приехал повидать мистера Видала, – сказал он. Молодой человек внимательно посмотрел на них, и тут только Доминик заметил, какие у него глаза. Серые – точно такие же, как у него самого.

– Вероятно, вы просто не знаете, сэр. Мой отец при смерти. Он не может принимать посетителей. К нему допускают только членов семьи.

Молодой человек проговорил последние слова отнюдь не грубо, даже любезно, однако они все равно заставили Доминика поморщиться, так как в очередной раз напомнили ему, что он не член этой семьи, точно так же, как он не являлся членом семейства Мэллори.

Он со вздохом протянул молодому человеку визитную карточку.

– Я понимаю, что моя просьба может показаться странной, но у меня очень важное дело к мистеру Видалу. Может, для меня возможно сделать исключение?

Молодой человек посмотрел на карточку, и сразу же глаза его широко раскрылись.

– Вы Доминик Мэллори?

Кэтрин покрепче вцепилась в локоть мужа.

– Да. А это моя жена Кэтрин. – Он несколько мгновений колебался, потом спросил: – А вы сын мистера Видала?

Молодой человек кивнул:

– Я Луи Видал.

У Доминика перехватило дыхание. Перед ним стоял его младший брат.

Луи Видал снова всмотрелся в лицо Доминика. Потом покосился на Кэтрин.

– Мой отец как-то раз сказал мне, что если вы когда-нибудь зайдете, то мы обязательно должны принять вас. Но он не сказал почему. И вот вы пришли.

Доминик замер при этих словах. Но, сделав над собой усилие, не показал своих чувств. Было очевидно, что молодой человек не подозревает, что у него есть старший брат. И не следовало выдавать тайну, которую Чарлз Видал счел нужным сохранить.

– Если вы решили не принимать нас, то я вполне могу понять… – проговорил наконец Доминик.

– Нет. Я выполню пожелание моего отца, – решительно произнес Луи. – Прошу вас, входите.

Доминик посматривал на Кэтрин все то время, что они поднимались по лестнице в верхние, жилые покои. Она тоже смотрела на него. Она понимала, какой это трудный для него момент, и ее поддержка была очень важна для него.

Наверху их встретили еще трое молодых людей разного возраста, но не старше двадцати пяти. Была и молодая женщина, примерно ровесница Кэтрин. Все были в черном, и у всех глаза были заплаканы. Его братья и сестра.

Луи остановился и тихо сказал что-то братьям. Затем открыл дверь в комнату.

– Но только не долго, мистер Мэллори.

Доминик медленно вошел в полутемную спальню. За те несколько мгновений, что глаза его привыкали к полумраку, он успел сделать несколько глубоких вдохов и взять себя в руки. Ему надо было держаться.

– Кто здесь? – раздался слабый мужской голос с постели.

Когда Доминик посмотрел на мужчину, лежащего там, у него перехватило дыхание. Его отец. Он исхудал из-за болезни, и волосы его сильно поредели. Но глаза точь-в-точь такие, как у Доминика. И у него было лицо человека, который многое повидал в жизни, да и сделал немало.

– Вы не знаете меня, сэр, – в смущении проговорил Доминик; слова давались с огромным трудом. – Но меня зовут Доминик Мэллори.

На мгновение в комнате воцарилась тишина. Доминик замер. Неужели отец откажется признать его? Может, он уже давно не мечтает увидеть своего незаконного сына? Может, не желает его знать?

Видал вдруг задохнулся, закашлялся. И Доминик инстинктивно шагнул к умирающему.

– Ты пришел, потому что узнал, – прохрипел Видал. – Ты узнал правду, да?

Доминик закрыл глаза. Сколько раз он рисовал в воображении этот момент? Бессчетное число раз. Но в его фантазиях отец не лежал на смертном одре. И Доминик всегда думал, что во время разговора может быть сказано много гневных слов. Он никак не предполагал, что душа его преисполнится умиротворением. Всепрощением.

– Да, я знаю правду, – прошептал он. Последовало долгое молчание. Затем отец его поднял исхудавшую руку:

– Тогда закрой дверь и сядь возле меня, сынок.

У Доминика едва не подкосились ноги. «Сынок». Дрожащей рукой он закрыл дверь, затем шагнул к своему отцу.

Эпилог

Доминик стоял у окна и смотрел на земли Лэнсинг-Сквера, расстилающиеся перед ним. В комнате стояла такая тишина, что можно было бы услышать, как паук плетет свою паутину. Хотя Кэтрин никогда бы не допустила, чтобы пауки чувствовали себя в ее доме настолько вольготно.

Он улыбнулся. Если прислушаться, то не такая уж это и тишина. Если отвлечься от созерцания земель, сосредоточиться и прислушаться, то можно различить некоторые звуки. Вот в отдалении раздался взрыв смеха, мужского и женского. А вот запищал младенец.

Ему стало радостно и тепло на душе – и от смеха, и от писка. А ведь каких-нибудь полтора года назад он и не думал, что такая радость возможна.

– Вот ты где…

Он повернулся на голос жены и увидел, как Кэтрин входит в его кабинет и тихонько прикрывает дверь за собой. Ее черные как смоль волосы были небрежно собраны на затылке, но упрямые прядки все же выбивались у щек. Кэтрин твердила, что терпеть не может эти кудряшки. А Доминик обожал их. Кудряшки эти всегда напоминали ему о том, как он впервые увидел ее на заснеженной террасе.

– Да, я здесь, – ответил он, улыбаясь и раскрывая жене объятия. Ни секунды не колеблясь, она шагнула к нему и несколько мгновений простояла, прижимаясь к его груди, потом с улыбкой сказала:

– Так ты все веселье пропустишь. Это все-таки праздник в честь твоего дня рождения. Мог бы и почтить нас своим присутствием!

Он засмеялся. День рождения никогда не был для него радостным до прошлого года, когда в этот день он получил то, о чем не смел и мечтать. А в этом году все вышло еще лучше. У него теперь ребенок, у него красавица жена. У него есть все.

– А когда ты подаришь мне свой подарок? – спросил он и подмигнул жене.

Кэтрин зарделась.

– Но ты уже получил от меня прекрасный нож для обрезания сигар! – возразила она, хотя по блеску глаз было ясно, что она прекрасно поняла, о чем говорил муж. – Ах, ну ладно, ладно, – добавила она с театральным вздохом. – Ты получишь еще один подарок. Сегодня вечером. Когда мы останемся наедине.

Она прильнула к нему и поцеловала его, и он почувствовал желание, которое было столь же сильным, как и его любовь. Он до сих пор не уставал удивляться тому, с какой легкостью жена умела возбуждать в нем страсть и радость одновременно. Наконец Кэтрин отстранилась от него.

– Но не сию секунду, – строго сказала она, но Доминик заметил в ее глазах блеск желания. – Потому как все твое семейство в сборе и все ждут тебя.

– Хорошо, – сказал он, усмехаясь и предлагая жене руку.

Они направились в гостиную, где собрались все приглашенные. Доминик с улыбкой поглядывал по сторонам, любуясь своим жилищем. Кэтрин не пожалела сил на то, чтобы сделать Лэнсинг-Сквер идеальным домом.

Да, этот дом – само совершенство. Дом, с которым у него связано все. Его дом. Отныне и навсегда.

– Вот он! – Все гости приветствовали его радостными криками.

Джулия и Адриан тоже приехали, испросив предварительно благословения доктора Джулии, который заверил супругов, что недолгое путешествие в карете ничуть не повредит младенцу, который уже готовился вскоре появиться на свет. Джулия так и сияла, прижав ладони к своему округлому животу.

Но были в гостиной и другие родственники – те, с кем Доминик познакомился совсем недавно. Его братья Роберт, Джереми и Луи сидели в креслах. Его вторая сестра Шарлотта, сидевшая на диване, держала на коленях его сына со всею нежностью, на какую только может быть способна любящая тетка.

И как он раньше жил без всех этих людей? Ответ был прост. Он и не жил в полном смысле этого слова. До того как он повстречал Кэтрин, существование его представляло собой всего лишь бессмысленную цепь эпизодов, связанных воедино стремлением знать правду, но лишенных радости бытия.

С появлением жены все изменилось, а затем и новые родственники приняли его с радушием и любовью, на какие он не смел и надеяться. Таково было предсмертное желание их отца.

Доминик отогнал грустные мысли, которые всегда одолевали его, когда он вспоминал Чарлза Видала. Хотя они провели вместе совсем мало времени, он ценил знакомство со своим родным отцом как великий дар судьбы. И бережно хранил в памяти воспоминания о покойном.

– Ну, хватит, Шарлотта, – сказал он тоном строгого старшего брата. – Ты уже насиделась с моим сыном. Я не хочу, чтобы мой малыш искушал твое девичье сердце, пока ты и твой негодник не назвали точную дату венчания.

Его младшая сестра ахнула с напускным гневом и, продолжая держать ребенка на коленях, заметила кокетливо:

– Среди моих знакомых есть только один негодник – это ты, Доминик.

Он засмеялся и взял Джона из рук сестры. Младенец сразу же заулыбался и исполнил фокус, который только-только освоил, – радостно захлопал в ладоши.

– Он одобряет, – сказала Кэтрин, стоявшая рядом с мужем. Она протянула руку и ущипнула своего сына за щечку.

Доминик засмеялся и сел рядом с одним из своих братьев; он по-настоящему наслаждался обществом близких людей.

– Марджет, отнесите Джона наверх, пожалуйста. – Кэтрин вручила младенца няне.

Малыш чуть шевельнулся и на мгновение приоткрыл глаза, которые были совсем такие же, как у его отца.

– Хорошо, миссис Мэллори, – сказала няня.

Марджет со спящим ребенком на руках выскользнула из комнаты. Теперь Кэтрин могла отправиться на поиски мужа. Вот уже второй раз за день он потихоньку ускользнул от гостей, собравшихся в честь его дня рождения, и это очень тревожило Кэтрин.

Оказываясь в обществе своих братьев и сестер, Доминик всегда был невероятно счастлив. Но Кэтрин знала, какие болезненные детские воспоминания связаны у него с днем его рождения. И сейчас ни Коул, ни его мать не сочли нужным поздравить его; они держались все с той же холодной отчужденностью, что и все время после безобразной сцены, имевшей место при их последней встрече.

Кэтрин тихонько вышла в холл. Она слышала, как разговаривают гости все в той же гостиной, где они собирались днем, но сейчас гости собрались, чтобы выпить перед ужином. Ей стало тепло на сердце от их радостного смеха, потому что все это были люди, которых она любила и которых, что еще важнее, любил ее муж.

Она уже собралась выйти, чтобы поискать Доминика на террасе, но тут за ее спиной раздалось деликатное покашливание Мэтьюза.

– Что такое? – спросила она старика дворецкого с ласковой улыбкой.

– Прибыло письмо для мистера Мэллори. От леди Лариссы Мэллори.

Кэтрин вздрогнула от неожиданности, однако взяла письмо с серебряного подноса.

– Благодарю вас, Мэтьюз. Я пойду передам ему письмо.

Она вздохнула и посмотрела на письмо. Да, конверт надписан округлым почерком Лариссы. Но адрес был написан чуть неровно, как если бы пальцы у Лариссы дрожали, когда она писала имя своего младшего сына.

Кэтрин покачала головой и вновь принялась искать мужа. Она нашла его на террасе за бальным залом, что не слишком ее удивило. Если облокотиться на широкий каменный парапет террасы, то открывался чудесный вид, хотя сейчас было темно, и видом Доминик любоваться не мог. Запахнув на груди тонкую шаль, чтобы защититься от холодного весеннего ветерка, Кэтрин встала рядом с мужем.

– Ты уже во второй раз потихоньку улизнул от меня, – сказала она с веселой улыбкой.

– С чего бы мне вдруг захотелось от тебя улизнуть? – ответил он усмехаясь, но за шутливым тоном чувствовался жар страсти и желания.

Кэтрин посмотрела на него с некоторым беспокойством:

– Ты думаешь о чем-то, что-то тревожит тебя, но ты не хочешь со мной поделиться.

Доминик с изумлением взглянул на жену, потом расплылся в улыбке:

– Как же хорошо ты меня знаешь!

– Что верно, то верно. – Кэтрин усмехнулась. – Знаешь, у меня есть кое-что для тебя. Возможно, это улучшит тебе настроение, а может, и нет.

И она протянула ему письмо. Доминик колебался мгновение, и Кэтрин поняла, что он узнал почерк матери. Наконец он взял письмо и сломал печать. Письмо было короткое, всего одна страничка, но по выражению лица Доминика она не смогла понять, огорчило ли его оно или нет.

– Мать поздравляет меня с днем рождения, желает счастья. – Доминик убрал письмо в карман сюртука. – И она приглашает меня заехать к ней в гости, когда мы вернемся в следующем месяце в Лондон. Она хочет рассказать мне о моем отце.

Кэтрин закусила губу.

– И как тебе такая новость?

Откровенно говоря, она сама не смогла бы сказать, как ей нравится такая новость. Отчасти она испытывала гнев. Поздновато решила Ларисса рассказать Доминику о его отце! Что уж теперь, когда Видал умер, а Доминик сам сумел наладить свою жизнь. Но Кэтрин также понимала, что Доминику по-прежнему хочется услышать правду из уст матери. Чтобы мать наконец-то стала на его сторону, чего она не делала никогда.

– Не знаю, – признался он и взял жену за руку. – Думаю, ей теперь очень одиноко, так как Коул с Сарой перебрались жить в Европу. К тому же скандал, разразившийся из-за последнего романа Сары, заставил их отдалиться друг от друга окончательно.

Кэтрин кивнула, припоминая, какого шума наделала связь Сары с младшим конюхом, который был гораздо ее моложе. Причем Сара не очень-то и скрывала эту связь. Кэтрин подавила невольную улыбку. Что ж, жизнь в Европе и банкротство – это, по чести сказать, лишь отчасти можно было считать справедливым возмездием Коулу и Саре за их проделки. Конечно, нехорошо радоваться чужим несчастьям, а все же она никак не могла удержаться и не порадоваться – после всего, что довелось пережить из-за них Доминику!

Он вздохнул и снова посмотрел вдаль, на свои земли.

– Мне известно, до нее дошли слухи о том, что я был принят семейством Видала и что сам Видал вскоре умер. Может, теперь ее безумный страх нарушить тайну поутихнет, так как правда все равно уже вышла наружу.

– Как ты собираешься поступить? – спросила Кэтрин.

Он пожал плечами, но, заглянув ему в глаза, она с радостью увидела, что боли, которая появлялась в этих глазах всякий раз, когда заходила речь о семействе Мэллори, больше нет. Боль ушла в прошлое, где ей и место.

– Думаю, я заеду к ней. Ведь она – моя мать. И я понимаю, что она была очень несчастна. И что поступки ее определялись стремлением защитить, а не обидеть. Я всегда считал: она не может спокойно смотреть на меня, потому что жалеет, что я вообще появился на свет… Но теперь я знаю, насколько внешне напоминаю моего отца в молодости, поэтому думаю иначе. Возможно, она просто горевала о потере любимого.

Доминик обнял жену, и она, крепко прижавшись к нему, постаралась не думать о прошлом. Когда же она, тихонько вздохнув, подняла взгляд на звездное небо, он прошептал ей на ухо:

– Очень, очень давно я увидел тебя, когда ты смотрела на звездное небо, вот так же, как сейчас. И думаю, я немного влюбился в тебя в тот самый момент.

Она засмеялась и прижалась к нему еще крепче.

– Да. Кажется, что это было так давно, правда? А может, это было только вчера?

– Я спросил тебя, какое желание ты загадала, а ты ответила, что тебе нечего желать. Что у тебя уже есть все, что твоей душе угодно.

Смех ее оборвался, когда ей вспомнилось, какая путаница противоречивых чувств владела ею. Вспомнились и беспочвенные страхи, которые так мучили ее все эти месяцы. А когда она подумала о том, чего едва не лишилась сама и… чего не лишила своего сына, то чуть не расплакалась.

– Тогда я не понимала, чего хочу. Меня сбивали с толку мои страхи. – Она посмотрела на мужа. – В тот вечер ты тоже сказал, что не веришь в исполнение желаний.

– Ну… я тоже был несколько сбит с толку.

Слезы навернулись ей на глаза.

– Тогда давай сейчас вместе загадаем желание, Доминик. Загадаем желание на звезду.

Он поднял глаза на небо, по которому прокатилась падающая звезда. В первый момент она подумала, что муж и в самом деле загадывает желание. Но он вдруг наклонился к ней и поцеловал ее в губы.

Она прильнула к мужу. Подчиняясь и отдаваясь ему. Наконец он чуть отстранился от нее и прошептал:

– Я всю жизнь мечтал узнать правду, но теперь я знаю правду. Я мечтал иметь семью, но теперь у меня есть семья – семья сидит в гостиной и, должно быть, строит всякие предположения относительно того, каким развлечениям мы с тобой сейчас предаемся.

Она улыбнулась и покраснела.

– Я жалел, что в моей жизни нет любви, но вот она, любовь, она отражается в твоих глазах. Нет, Кэт, мне незачем загадывать на падающую звезду. Женившись на тебе, я получил все, что только мог пожелать. И я намерен посвятить все ночи моей жизни исполнению твоих желаний.

Она коснулась губами его подбородка и приподнялась на цыпочки. Когда же губы ее почти прижались к губам мужа, сказала:

– Ты уже исполняешь мои желания, – и поцеловала его.