В водовороте

      VI
      Князь сидел в Петербурге в том же самом номере гостиницы "Париж", в котором мы некогда в первый раз с ним встретились. Зачем князь в настоящее время приехал в Петербург, он сам того хорошенько не знал. Он бежал, кажется, от овладевшего им гнева против Елены, бежал и от любви к ней. Ему казалось, что весь этот польский патриотизм, как бы по мановению волшебного жезла снишедший на Елену, был, во-первых, плодом пронырливых внушений Жуквича и, во-вторых, делом собственной, ничем не сдерживаемой, капризной фантазии Елены, а между тем, для удовлетворения этого, может быть, мимолетного желания, она требовала, чтобы князь ломал и рушил в себе почти органически прирожденное ему чувство. "Положим даже, - рассуждал он, - что и в Елене этот польский патриотизм прирожденное ей чувство, спавшее и дремавшее в ней до времени; но почему же она не хочет уважить этого чувства в другом и, действуя сама как полька, возмущается, когда князь поступает как русский". Далее затем в голове князя начались противоречия этим его мыслям: "Конечно, для удовлетворения своего патриотического чувства, - обсуживал он вопрос с другой стороны, - Елене нужны были пятнадцать тысяч, которые она могла взять только у князя, и неужели же она не стоила подобного маленького подарка от него, а получив этот подарок, она могла располагать им, как ей угодно?.. Эти пятнадцать тысяч ему следовало бы подарить!" - решил князь мысленно; но в то же время у него в голове сейчас явилось новое противоречие тому: "Этими пятнадцатью тысячами дело никак бы не кончилось, - думал он, Елена, подстрекаемая Жуквичем, вероятно, пойдет по этому пути все дальше и дальше и, чего доброго, вступит в какой-нибудь польский заговор!" Князь был не трус, готов был стать в самую отчаянную и рискованную оппозицию и даже с удовольствием бы принял всякое политическое наказание, но он хотел, чтоб это последовало над ним за какое-нибудь дорогое и близкое сердцу его дело. Стоять же за польщизну{353}, или, лучше сказать, за польскую шляхту и ксендзов, он считал постыдным для себя.
      Живя уже несколько дней в Петербурге, князь почти не выходил из своего номера и только в последнее утро съездил на могилу к Марье Васильевне, недавно перед тем умершей и похороненной. Заехав потом к мраморщику, он заказал ему поставить над ее могилою памятник, а теперь, сидя один в комнате, невольно вспоминал об этой доброй старушке, так горячо и так бескорыстно его любившей. Вдруг ему подали телеграмму из Москвы; князь задрожал даже весь; он непременно предполагал, что эта телеграмма была от Елены, и надежда, что она хочет помириться с ним, исполнила его сердце радостью.
      Телеграмма его извещала:
      "Вчерашнего числа Елена Николаевна совсем уехали из вашего дома. Мы их спрашивали, куда они уезжают, и они нам сказали, что к маменьке ихней. Мы на другой день ходили к их маменьке; она сказала, что их нет у них, и очень сами этим встревожились! Спиридон Скворцов и Михайла Гаврилов".
      Князь первоначально понять не мог, кто это ему телеграфирует, и только потом сообразил, что это были лакеи его. Первым делом князя после того было взглянуть на часы, - был всего еще второй час. Князь крикнул своего камердинера и велел ему сейчас же собраться, а через час какой-нибудь он был на железной дороге и ехал обратно в Москву. Печаль и даже отчаяние до такой степени ярко отражались во всей его наружности, что ехавшая с ним в одном вагоне довольно еще нестарая и, должно быть, весьма сердобольная дама никак не могла удержаться и начала беспрестанно обращаться к нему.
      - Monsieur, вы должно быть, чем-нибудь нездоровы?
      - Да, нездоров! - отвечал ей почти грубо князь.
      - Это по лицу вашему видно: у моего мужа именно такое выражение лица было, - и я только говорить не хочу, но с ним после очень нехорошо было!
      - Что же такое было? - спросил ее не так уже сурово князь.
      - Он умер! - отвечала дама с ударением.
      - И отлично это! - подхватил князь, и, чтобы хоть сколько-нибудь облегчить себя от задушавшей его тоски, он вышел на платформу и стал жадно вдыхать свежий и холодный воздух; при этом ему несколько раз приходила в голову мысль броситься на рельсы, чтобы по нем прошел поезд. "Но тут можно, пожалуй, не умереть, - думал он: - а сделаться только уродом; револьвер, в этом случае, гораздо вернее".
      Когда князь, наконец, приехал в Москву в свой дом и вошел в кабинет, то сейчас заметил лежащее на столе письмо, адресованное рукою Елены. Он схватил его, проворно распечатал и прочел. Елена писала ему:
      "Я уезжаю от вас навсегда. Вы, вероятно, сами согласны, что при розни, которая открылась в наших взглядах на все в мире, нам жить вместе нельзя. Ни с какой помощью ни ко мне, ни к сыну моему прошу вас не относиться: мы оба совершенно обеспечены казенным местом, которое я получила у старика Оглоблина".
      Князь не успел еще прийти несколько в себя от этого письма, как вошел к нему выездной лакей и низким басом произнес:
      - Баронесса Мингер!
      - Что? - переспросил князь, сначала и не понявший его хорошенько.
      - Баронесса Анна Юрьевна Мингер! - пояснил ему лакей.
      Князь сделал злую гримасу.
      - Ты скажи, что я сейчас только приехал и устал с дороги! - проговорил было он.
      - Я им докладывал-с: они говорят, что проститься с вами приехали, завтра уезжают совсем за границу! - объяснил лакей.
      - О, черт бы ее драл!.. - сказал, не удержавшись, князь. - А барон с ней?
      - Никак нет-с!
      - Ну, проси!
      Анна Юрьевна довольно долго шла из кареты до кабинета. Она была на этот раз, как и следует молодой, в дорогом голубом платье, в очень моложавой шляпе и в туго-туго обтягивающих ее пухлые руки перчатках; выражение лица у ней, впрочем, было далеко не веселое. По обыкновению тяжело дыша и тотчас же усаживаясь в кресло, она начала:
      - Как ты мило поступил!.. Я его только хотела на свадьбу к себе позвать, а он в Петербург уехал!
      Князь молчал.
      - Скажи на милость, - продолжала Анна Юрьевна, - что такое у тебя с Еленой произошло? Ко мне этот дуралей Николя Оглоблин приезжал и говорит, что она от тебя сбежала и поступила к отцу его на службу в кастелянши.
      - Да, она уехала от меня!
      - Но отчего? По какой причине?
      - По той, что мы расходимся с ней в понятиях.
      Князю, кажется, легче было бы стоять под пыткой, чем делать все эти ответы.
      - Как же, вы так-таки совсем и разошлись? - приставала к нему Анна Юрьевна.
      - Не знаю!.. Я не видал еще ее по возвращении из Петербурга.
      - Cela veut dire qu'elle а bacle tout cela en ton absence?*
      ______________
      * Это значит, что она все это проделала в твое отсутствие? (франц.).
      - Oui!* - отвечал князь отрывисто и глухим голосом.
      ______________
      * Да! (франц.).
      - Смотри какая!.. Ужас, с каким душком женщина! - говорила Анна Юрьевна.
      Она, наконец, поняла, что этот разговор был очень неприятен для князя, а потому и переменила его.
      - Я уже обвенчалась с бароном! - сказала она.
      - Слышал-с!.. Человек возвестил мне вашу новую фамилию! - отвечал с оттенком насмешки князь.
      - Как, по-твоему, глупо я поступила? - спросила его Анна Юрьевна, заметив это.
      - Отчего же!.. Ежели существует согласие между вашими нежными сердцами!.. - говорил князь в том же тоне.
      - Какое тут согласие!.. Как вот и у тебя с Еленой... А главное, мне поздно было это делать; хочу от стыда за границу ехать et je ferai croire, que je suis marie de long temps*.
      ______________
      * и сделать вид, что я давно замужем (франц.).
      - Зачем же вы делали это, когда вы так стыдитесь того? - спросил ее князь злобно и насмешливо.
      - Слабость характера, - сама знаю!.. Барон стал пугать, что совсем уедет от меня, - мне и жаль его сделалось...
      Проговоря это, Анна Юрьевна замолчала.
      - Но куда вы именно едете за границу? - продолжал ее спрашивать князь тем же злым тоном.
      - Сначала в Берлин - для совета с докторами: я больна делаюсь и серьезно больна, - а потом проеду в Париж и непременно увижу там княгиню твою!.. Que lui dire de ta part?*.
      ______________
      * Что ей сказать от тебя? (франц.).
      - Кланяйтесь и пожелайте ей всего хорошего, - проговорил князь.
      Анна Юрьевна еще не кончила своего, терзающего князя посещения, как в кабинет к нему подкрался и вошел тихими шагами новый гость - Елпидифор Мартыныч; этого князь не мог уж перенести.
      - Что вам угодно от меня? - спросил он прямо и не церемонясь Елпидифора Мартыныча, так что тот попятился даже несколько назад.
      - К-ха!.. Там-с кучер ваш... болен... извещали меня!.. - ответил он прерывистым голосом.
      - Ну, так вы к кучеру и приходите! - сказал ему немилосердно князь.
      - Я видел уже кучера, - произнес Елпидифор Мартыныч, приосанившись немного, - и пришел спросить вас, как вы прикажете: здесь ли его держать или в больницу положить?
      Но, собственно говоря, Елпидифор Мартыныч зашел к князю затем, чтобы разведать у него, за что он с Еленой Николаевной поссорился и куда она от него переехала, о чем убедительнейшим образом просила его Елизавета Петровна, даже не знавшая, где теперь дочь живет. Вообще этот разрыв Елены с князем сильно опечалил и встревожил Елизавету Петровну и Елпидифора Мартыныча: он разом разбивал все их надежды и планы.
      - Зачем его в больницу класть, когда вы домашним доктором наняты? продолжал допекать Елпидифора Мартыныча князь.
      - Да я и не отказываюсь от того, - помилуйте! - бормотал тот, краснея весь в лице.
      - Так и лечите его!.. - сказал ему на это князь.
      - Слушаю-с!.. Я сейчас к нему еще зайду! - проговорил Елпидифор Мартыныч и, повернувшись, вышел из кабинета.
      Анне Юрьевне, все еще сердившейся на Елпидифора Мартыныча за сделанный им доносец на нее и не удостоившей его в настоящее свидание даже взглядом, он не осмелился даже поклониться; но, выйдя в залу, старик сбросил с себя маску смирения и разразился ругательством.
      - Все эти аристократишки - скоты, ей-богу!.. Чистейшие скоты! - говорил он сам с собой.
      - Ну, однако, ты, я вижу, очень не в духе, - обратилась Анна Юрьевна к князю, вставая с своего места.
      Князь на эти слова ее тоже поднялся с своего места.
      - Ты все-таки съезди к этой девочке своей: quele brouille avez vous eu les deux!* - говорила Анна Юрьевна, уходя.
      ______________
      * как вам обоим досталось! (франц.).
      По доброте своей, она не любила, когда любовники ссорились, и по собственным опытам была убеждена, что в этом ничего нет хорошего!
      По отъезде ее князь крикнул, чтоб ему подавали карету, и поехал в дом к Оглоблину.
      Здесь он скоро разыскал квартиру Елены, где попавшаяся ему в дверях горничная очень сконфузилась и не знала: принимать его или нет; но князь даже не спросил ее: "Дома ли госпожа?" - а прямо прошел из темной передней в следующую комнату, в которой он нашел Елену сидящею за небольшим столиком и пишущею какие-то счеты. Увидев его, она немножко изменилась в лице; князь же, видимо, старался принять на себя веселый и добрый вид.
      - Елена, что это вы за сумасшествие выдумали? - проговорил он, протягивая к ней руку.
      Елена с своей стороны приняла у него руку его и даже пожала ее.
      - Вы находите, что это сумасшествие? - спросила она его довольно спокойным голосом.
      - Разумеется!.. Из-за чего затевать всю эту историю было?.. Поедемте, пожалуйста, сейчас опять ко мне!
      - К вам?.. Нет, я больше к вам никогда не поеду! - сказала Елена.
      - Но отчего?.. За что?.. - говорил князь. У него при этом начало даже подергивать все мускулы в лице. - Если вы рассердились за эти деньги, так я велю вам немедля прислать их.
      Елена при этом насмешливо улыбнулась.
      - Вот как, подкупать теперь стал!.. - произнесла она. - Но неужели, однако, ты до сих пор не убедился, что меня никогда и ни на что ни подкупить, ни упросить нельзя?
      - Да, господи, разве я подкупаю тебя?.. Я хочу только уничтожить причину, рассорившую нас.
      Князь все еще, как мы видим, продолжал сохранять свой добрый тон.
      - Причина не в одном этом заключается, как и прежде я тебе говорила, отвечала Елена.
      - Но знаешь ли ты, Елена, что, поступая таким образом со мной, ты можешь довести меня до самоубийства.
      - Ха-ха-ха! - засмеялась Елена, так что князь даже позеленел весь при этом. - Из уважения к тебе я не хочу верить словам твоим! - начала она уже серьезно. - Но если бы ты в самом деле решился когда-нибудь сделать подобную глупость, то, признаюсь, незавидное бы воспоминанье оставил во мне по себе!.. - И Елена опять при этом усмехнулась. - Потому что, - продолжала она, как бы желая разъяснить свою мысль, - мужчина, который убивает себя оттого, что его разлюбила какая-нибудь женщина, по-моему, должен быть или сумасшедший, или дурак набитый...
      - Но ты, однако, значит, все-таки меня совершенно разлюбила? - спросил князь, все более и более бледнея в лице, и голос его при этом был не столь добрый.
      - Да, я почти тебя совершенно разлюбила! - отвечала Елена, - во мне теперь живет к другому гораздо более сильное чувство, и, кажется, этот новый Молох{359} мой больше мне по характеру...
      - И этот Молох твой новый, конечно, Польша!.. - сказал князь, очень хорошо понявший, о каком собственно чувстве говорила Елена.
      Лицо его между тем становилось все мрачнее и мрачнее.
      - Польша! - отвечала она ему.
      - Но ты, в этом твоем поклонении, забыла, что у нас с тобой есть общий сын, - возразил князь.
      - Сына нашего, если ты желаешь, можешь видать; но иметь какое-нибудь влияние на его воспитание я тебе не позволю.
      - А с тобой, значит, я и видаться не должен буду? - спросил князь.
      - Я просила бы тебя об этом! - произнесла, немного потупляясь, Елена.
      Князь невольно поник головой: ему все еще не верилось, чтобы Елена была такая с ним, какою она являлась в настоящую минуту.
      - Елена, неужели ты все это говоришь серьезно? - сказал он ей опять добрым голосом.
      - Совершенно серьезно! - как бы отчеканила на меди Елена.
      - И мы в самом деле должны будем расстаться навсегда?
      - Должны расстаться навсегда! - повторила решительным тоном Елена.
      - Но ведь, Елена, пойми ты: мне жить будет нечем нравственно без тебя... Научи, по крайней мере, меня: что мне делать с собой?
      - Самое лучшее, по-моему, для тебя, - отвечала Елена, по-видимому, совершенно искренним тоном, - сойтись опять с женой. Я не хотела тебе тогда говорить, но ей действительно нехорошо живется с Миклаковым, и она очень рада будет возвратиться к тебе.
      Князь эти слова Елены принял за самую горькую насмешку.
      - О, какой это демон, - воскликнул он, - вразумляет и учит тебя так язвить и оскорблять меня!.. Неужели это все тот же злодей?.. Елена! Пожалей, по крайней мере, ты его, если он становится тебе дорог... Я убью его, Елена, непременно убью, или пусть он меня убьет!
      Елена употребила над собой немалое усилие, чтобы не смутиться перед бешеным взрывом князя.
      - Ты, конечно, говоришь о Жуквиче, но он тут ни в чем не виноват, и я очень рада, что ты сказал, что убить его хочешь, - я предуведомлю его о том.
      - Нет, не успеешь!.. Не успеешь! - вскричал князь, грозя пальцем, и затем, шатаясь, как пьяный, вышел из комнаты, а потом и совсем из квартиры Елены.
      Очутившись на дворе, он простоял несколько времени, как бы желая освежиться на холодном воздухе, а потом вдруг повернул к большому подъезду, ведущему в квартиру старика Оглоблина. У швейцара князь спросил:
      - Дома ли молодой Оглоблин?
      - Дома изволят-с быть, - отвечал тот ему и указал князю, куда ему идти.
      * * *
      M-r Николя в это время перед тем только что позавтракал и был вследствие этого в весьма хорошем расположении духа. Занят он был довольно странным делом, которым, впрочем, Николя постоянно почти занимался, когда оставался один. Он держал необыкновенно далеко выпяченными свои огромные губы и на них, как на варгане, играл пальцем и издавал при этом какие-то дикие звуки ртом. Когда князь появился в его комнате, Николя мгновенно прекратил это занятие и одновременно испугкся и удивился.
      Наружный вид князя еще более усилил страх Николя: он вообразил, что князь пришел спросить у него отчета, как он смел выхлопотать место Елене.
      - Очень рад, что я вас застал дома!.. Поедемте со мной сейчас! проговорил князь.
      - Куда поехать? - спросил Николя, выпучивая на него свои глаза.
      - Я тут одного господина должен вызвать на дуэль, и вы будете моим секундантом... Мне, кроме вас, не к кому обратиться.
      - Дуэль?.. Господи!.. - произнес Николя, взглядывая мельком на висевшие на стене ружья свои и пистолеты, из которых он ни из одного не стреливал. Но ведь я, князь, ей-богу, никогда не бывал секундантом, и что тут делать совершенно не знаю!.. - присовокупил он каким-то жалобным голосом.
      - Все равно, знать тут нечего, поедемте! - говорил князь.
      - Я болен, князь, ей-богу, болен! - продолжал Николя, не двигаясь с своего места. - Мне доктор строго запретил выезжать: "умрете", говорит.
      Князь побледнел от гнева.
      - Если вы не поедете со мной, - произнес он, стискивая зубы, - так я по всей Москве буду рассказывать, что вы трус и подлец!
      - О, какой вы смешной! - зашутил уже Николя. - Ну, поедемте, черт дери, в самом деле, всех и все! - воскликнул он, бог знает что желая сказать последними словами. - Кого это вы вызываете? - присовокупил он как бы и тоном храбреца.
      - Жуквича! - отвечал князь.
      - А за что это? - любопытствовал Николя: в нехитрой голове его явилось подозрение, что не за Елену ли они поссорились, и что нет ли у ней чего с Жуквичем.
      - Это мое дело! - сказал ему мрачно князь. - Да сбирайтесь же! прибавил он.
      - Я готов, извольте! - произнес Николя и, как агнец, ведомый на заклание, последовал за князем, который посадил его к себе в карету и повез.
      - Я очень рад, конечно, что могу вам услужить этим, очень рад! храбрился Николя; но сквозь все эти восклицания так и слышался худо скрываемый страх.
      Приехав в гостиницу, где жил Жуквич, князь прямо прошел к тому в номер, введя с собою и Николя, из опасения, чтобы тот не улизнул. Они застали Жуквича дома. Тот при виде их заметно смутился. Князь подошел к нему и сказал ему не громко и по-английски, чтобы Николя не мог понять, что он говорит:
      - Вы поссорили меня прежде с русскими эмигрантами, дружбу которых я высоко ценил!.. Поссорили теперь с женщиною, горячо мною любимой, и я вас вызываю на дуэль и хочу убить вас!
      Жуквич при этом заметно побледнел.
      - Вы ошибаетесь во всем этом; я не считаю себя нисколько виновным против вас! - проговорил он тоже по-английски.
      - Я вас считаю: слышите?.. И если не будете со мной драться, я приду к вам и просто убью вас! - продолжал князь по-прежнему по-английски.
      Жуквич понурил на некоторое время голову.
      - Но я ж не имею секунданта! - произнес он уже по-русски и как бы размышляя.
      - Ищите, это ваше дело, а мой секундант - вот!.. - сказал и князь по-русски, показывая на Николя, все время стоявшего у окна и скрестившего, наподобие Наполеона I, на груди у себя руки.
      - Я ж не знаю, найду ли я теперь кого?.. - сказал Жуквич, пожимая плечами, и затем проворною походкой вышел из номера.
      Князь мрачно и беспокойно посмотрел ему вслед. Жуквич прошел в один из смежных номеров, в котором на диване, в довольно гордой позе, сидел молодой человек и читал какой-то, должно быть, роман.
      Жуквич начал ему говорить что-то по-польски, с несовсем, впрочем, чистым польским акцентом.
      Молодой человек выслушал его внимательно; слова Жуквича, видимо, сконфузили его: он возразил ему, с своей стороны, по-польски, но тоже как-то звякая в произношении.
      - Да ничего ж не может быть из того, - глупость, вздор - тьфу! восклицал Жуквич по-русски. - Вы ж сумеете своровать пулю, а я ж выстрелю на воздух.
      Молодой человек все еще не решался.
      - Мы ж, Эмануил, жили все с вами вместе, - надобно ж помогать друг другу! - говорил почти умоляющим голосом Жуквич.
      - Но они ж могут заметить то! - проговорил, наконец, молодой человек и тоже, подобно Жуквичу, с сильным прибавлением "ж".
      - Где ж заметить-то? Он сумасшедший, как есть, а другой, секундант его - дурак, я ж знаю его!.. - горячился тот. - Я вам, Эмануил, сколько денег давал!.. Надобно ж помнить то!.. Вы были б давно ж без меня в тюрьме!.. прибавил он.
      Последнее доказательство, как видно, подействовало отчасти на молодого человека. Он поднялся с своего места.
      - Я, право ж, не знаю, как сделать это! - сказал он как бы в раздумьи.
      - Да что ж тут сделать?.. Разве трудно ж, чтобы пулю, вместо чтобы так, - вот так ее!.. - воскликнул Жуквич и при этом сначала ткнул пальцем вниз, а потом рукой показал на обшлаг своего рукава.
      Во всем этом объяснении его красивая и почти величественная наружность совершенно изменилась: он сделался как-то гадок и подл на вид.
      - Да не отговаривайтесь ж, Эмануил, они ж нас ждут! - вопиял Жуквич и потом, взяв почти насильно молодого человека за руку, повел его.
      Князь между тем рвался от нетерпения, и ему начинали приходить в голову подозрения, что не удрал ли от него Жуквич; но двери отворились, и тот вошел с своим молодым товарищем. Оба они постарались принять спокойный вид, и молодой человек по-прежнему уже имел свою гордую осанку. Жуквич сначала отрекомендовал его князю, а потом Оглоблину. Молодой человек, кланяясь, сгибал только немного голову на своей длинной шее.
      - А на каком оружии будет дуэль? - спросил он Жуквича.
      - На пистолетах ж! Я желаю на пистолетах!.. Они ж у меня и есть! отвечал тот и, сходя в свою спальню, вынес оттуда пару отличных пистолетов. - Не угодно ли вам видеть их? - проговорил он, подавая пистолеты Николя, который с видом знатока осмотрел их внимательно.
      - Но в каком месте дуэль назначена? - продолжал молодой человек, сохраняя свою гордую осанку.
      - В саду у меня, если хотите; он довольно большой и совсем пустой! сказал князь.
      Молодой человек вопросительно взглянул при этом на Жуквича.
      - Мне ж все равно! - отвечал тот.
      Все тронулись потом за князем, который опять поехал с Николя, а Жуквич с своим секундантом.
      - Я очень рад этой дуэли, очень! - повторял Николя всю дорогу; но вместе с тем от страха и от волнения у него даже как-то глаза перекосились.
      Князь ничего ему не отвечал и был почти страшен на вид. Приехав к себе в дом, он провел своих гостей прямо в сад, дорожки в котором все были расчищены, и на средней из них оказалось удобным совершить задуманное дело. Молодой секундант Жуквича сейчас принялся назначать место для барьера.
      - Тут, я полагаю! - отнесся он к Николя, как к сотоварищу своему.
      - Конечно, тут!.. Разумеется! - зашамшил тот своим язычищем.
      Молодой человек после того отмерил от барьера в ту и другую сторону по нескольку шагов и стал заряжать пистолеты. Князь во все время этих приготовлений стоял без шубы и с нетерпением ожидал того, когда они кончатся.
      В уме его, против собственного желания, проходили довольно странные мысли. В саду в это время летали кой-какие птички и что-то такое чирикали; в воздухе раздавался благовест к вечерне в соседнем приходе. Князю припомнилось его детство, когда он именно в эти часы гулял в саду; потом мелькнул в его воображении образ Елены, жены, и затем пришла мысль, что через несколько мгновений, может быть, он ничего не будет ни видеть, ни чувствовать. Жуквич, с своей стороны, тоже стоял с довольно мрачным выражением, и при этом красивые глаза его неустанно и пристально были устремлены на молодого секунданта, который, наконец, зарядил пистолеты и, проговоря негромким и несколько взволнованным голосом: "готовы", вручил их противникам. Те стали на свои места и начали подходить к барьеру. Николя, все время было стоявший около князя и как бы желавший его тем защитить, при виде, что Жуквич направляет свой пистолет в их сторону, заорал благим матом: "Погодите, постойте, постойте!" - и бросился в кусты.
      - Станьте ж вот тут около меня, здесь безопасно! - сказал ему с насмешкой секундант Жуквича.
      Николя подскочил к нему и стал за ним. Князь прицелился в самый лоб Жуквича и выстрелил. Вслед за тем выстрелил и Жуквич, но при этом он заметно держал пистолет вбок от князя. Оба противника оказались невредимы.
      - Еще стреляться!.. Еще!.. - закричал было князь.
      Жуквич на это склонил немного голову.
      - Я ж принял раз от вас вызов, не будучи ни в чем перед вами виновен; но быть вашей постоянной мишенью я не желаю!
      - Но все-таки я вас убью!.. Я убить вас хочу!.. - кричал князь.
      - Убить ж вы меня можете... тогда закон вас накажет за то! - проговорил Жуквич, пожимая плечами. - Идемте ж! - присовокупил он своему секунданту.
      Тот был совсем готов и даже держал пистолеты под мышкой; они отправились.
      - Постойте, постойте!.. - кричал было им князь задыхающимся голосом. Оглоблин, остановите их! - присовокупил он, обращаясь к Николя.
      У самого князя сил, кажется, не было тронуться с своего места. Он стоял, одною рукою держась за дерево, а другою схватясь за свой бок.
      Николя, впрочем, его не послушал и принялся его уговаривать.
      - Да нельзя, князь, по законам дуэли этого нельзя! - убеждал он его.
      - О боже мой, боже мой! - простонал князь и, шатаясь, пошел из саду.
      Николя последовал за ним. Он каждую минуту ожидал, что князь упадет; однако тот дошел до дому, взошел даже на лестницу, прошел в свой кабинет, упал вверх лицом на канапе и закрыл глаза.
      Николя смотрел на него оторопелыми глазами.
      - Не нужно ли послать за доктором? - стал он спрашивать князя своим шепелявым языком.
      - Мне все равно! - отвечал тот досадливым тоном.
      Николя постоял еще некоторое время около князя, а потом вышел и сказал людям, чтоб ехали за доктором. Те, разумеется, поскакали за Елпидифором Мартынычем. Тот с своей стороны, несмотря на причиненное ему князем оскорбление, немедля приехал. Николя между тем, чтобы не беспокоить больного, ходил уже по зале.
      - Струсил это он, - что тут хвастать-то!.. Нечего!.. Захворал вот даже! - шептал он сам с собой своими губищами.
      Елпидифор Мартыныч, осмотрев князя, вышел из кабинета с озабоченным лицом.
      - Что такое с ним? - спросил его Николя.
      Елпидифор Мартыныч в ответ махнул только рукой.
      - Все тут есть!.. И воспаление печени, и давление на мозг, и не разберешь сразу-то... - проговорил он каким-то даже растерянным голосом.
      - У них тут с Жуквичем сейчас дуэль была!.. Я секундантом был у князя! - не утерпел Николя и начал извергать из себя.
      - А!.. - произнес с удивлением Елпидифор Мартыныч. - Но за что же это? - присовокупил он.
      - Должно быть, из-за этой Жиглинской, что у нас теперь служит!
      - Так!.. Да!.. Верно, что так! - подтверждал Елпидифор Мартыныч.
      - Едва растащил их!.. Князь хотел другой раз стреляться! - продолжал Николя рассказывать.
      - А!.. - повторил еще раз с удивлением Елпидифор Мартыныч.
      VII
      Прошло месяца два. Елена все это время была занята устройством лотереи на известный нам предмет. Она предположила разыграть в ней все свои вещи. Жуквич тоже принес ей для этого очень ценный бритвенный ящик и пару отличных револьверов.
      - Это те ж самые пистолеты, на которых мы стрелялись с князем! произнес он с небольшой улыбкой.
      Елена при этом немного изменилась в лице. Она, разумеется, слышала еще прежде о дуэли и о болезни князя; обо всем этом ей на другой же день отрапортовал самым подробным образом Николя. Тогда она, по наружности по крайней мере, как бы не обратила на то большого внимания и даже проговорила: "Все фарсы этот господин выкидывает!" Но в настоящую минуту Елена, как бы против воли, припомнила о других пистолетах, на ящике которых она сделала надпись своею рукой; со свойственной, однако, ей силой характера, она поспешила отогнать от себя это воспоминание и начала разговаривать с Жуквичем.
      - Вы знаете, что Оглоблин мне тоже отдал в лотерею свое оружие? сказала она ему.
      - Какое ж это оружие? - спросил Жуквич.
      - У него целая стена была увешана разными ружьями и саблями: я как-то посмеялась ему, что глупо, говорю, в настоящее время развешивать по стенам подобные вещи... Он мне теперь все это и презентовал.
      - У вас поэтому ж будет военная лотерея?.. - посмеялся Жуквич.
      - Военная и литературная, потому что Оглоблин пожертвовал мне еще всю почти свою библиотеку.
      - Всю библиотеку ж?
      - Да, до тысячи томов.
      - Но кому ж вы на столько вещей раздадите ваши билеты? - воскликнул Жуквич.
      - Розданы все! Розданы! - воскликнула с своей стороны Елена. Посмотрите, сколько тут денег! - присовокупила она, открывая перед Жуквичем ящик в своем столе, в котором было раскидано тысяч до семи.
      - Да, много ж, очень! - произнес тот, и у него при этом точно конвульсией подернуло все лицо. - Но где ж вы набрали столько желающих брать билеты? - присовокупил он.
      - Все мой бесценный Николя Оглоблин совершил это, по пословице: нет дурака, который не годился бы на какое-нибудь полезное дело.
      - О, да!.. - протянул Жуквич и опять кинул косвенный взгляд на ящик с деньгами, а затем, как бы не удержавшись, присовокупил несколько странным голосом и сам потупляясь при этом: - Такую ж большую сумму денег вы держите не в запертом ящике!..
      - Но тут и замка совсем нет! - отвечала Елена. - А вот что, продолжала она: - возьмите вы их лучше себе: я вам же потом их передам.
      Жуквич вспыхнул весь в лице.
      - Но ловко ли это будет? - проговорил он.
      Голос его явно при этом трепетал.
      - Что тут неловкого?.. Никто и знать про то не будет, - возразила Елена.
      Жуквич чувствовал, кажется, что волнение его слишком было заметно, так что сам поспешил объяснить его.
      - Я ж даже смущен! - сказал он, беря себя за голову. - От мысли, что моим собратам будет послана такая ж помощь!.. Радость прерывает даже голос мой!
      - А я-то как рада, и сказать того не могу! - подхватила Елена. Берите, пожалуйста, деньги и сосчитайте, сколько их тут! - прибавила она, выкидывая из стола пачку за пачкой.