«Драконы Кринна»

      – Что ты хочешь, Тарран Железное Дерево?
      – Я пришел встретиться с тобой.
      Громкий взрыв смеха донесся из трактира, дюжина голосов слилась в диком хохоте. Кто-то закричал:
      – Дракон! О, расскажи нам об этом - сотый раз за год! - И взрыв смеха опять прокатился по «Розе», выплеснувшись и в сад.
      Гном неподвижно сидел на каменной скамье среди роз, запрокинув голову, и слушал.
      – Ты хоть раз слышал эту историю, Тарран Железное Дерево?
      Он кивнул:
      – Слышал. Под горой живет медный дракон, так далеко и глубоко, что даже мы, торбардинцы, туда не ходим. Его зовут Коготь.
      Теплый ветерок пронесся среди роз, подняв пьянящий, почти видимый запах.
      – Да, эту,- подтвердил я,- Хотя я никогда не слышал его имени, если это, конечно, он. В любом случае, дальше речь идет о том, что чудовище - он- восседает на куче сокровищ размером с «Розу», и говорят, что дракон не самое худшее, с чем можно там встретиться.
      – Тогда история врет. - Тарран дотронулся рукой до одного из высеченных на скамье цветов, обвел пальцем. мраморный лепесток, погладив мягчайший зелено-золотистый лишайник. - Коготь - самое худшее, что может встретиться под горой.
      Вечерний свет мерцал на драгоценной броши, приколотой там, где раньше была рука гнома. Из-за этого сияния маленький изумрудный дракон, казалось, ожил и задышал.
      – Ты видел его? - просил я.
      – Видел. Двадцать лет назад. - Тарран сидел неподвижно, как камень, только постукивал одним пальцем по каменной розе. - Завтра я собираюсь туда снова.
      – Позволь догадаться,- сказал я,- Ты хочешь убить его, верно?
      Конечно, я пошутил; всем известно - чтобы убить дракона, нужно несколько армий. Но Тарран не понял Шутки.
      – Если бы я даже мог убить дракона,- сказал он,- я бы этого не сделал. Я хочу отомстить, и расплата должна длиться дольше простой смерти.
      Я перестал улыбаться:
      – И ты уже составил план своей мести?
      – Да. Может, ты думаешь, что для мести моя месть слишком рассудочна, ведь прошло столько лет. Но мне долго не удавалось перестать кричать во сне. Кричать от страха, стонать длинными ночами.
      Я отвернулся от него и от его признания, как отворачиваются от уродства, отговариваясь вежливостью, - здравый смысл велит, что великодушнее отвернуться, а не глазеть на калеку, ставя того в неловкое положение. Но что велит здравый смысл и что действительно означает это действие - две разные вещи. Где-то в глубине души люди почти всегда рассматривают увечье и уродство как болезнь, как что-то, чем можно заразиться. То же происходило и со мной, когда при мне кто-нибудь говорил о своих страхах.
      Но однорукого Таррана, похоже, не волновало, что его страх казался мне слишком безобразным - страх был его и принадлежал ему. Он уселся на скамью, поставив один локоть на колено, и его темные глаза ярко заблестели.
      – Райл, Цинара сказала, что ты продаешь свои услуги. И все говорят: если тебя нанять, можно быть уверенным в том, что ты останешься до конца, не сбежишь, ограбив и убив меня, или из-за того, что у тебя не лежит душа к начатому делу.
      – Правду говорят, - подтвердил я. - Иначе кто захочет нанять меня в следующий раз?
      Он снял брошь с драконом с пустого правого рукава и бросил мне. Я поймал ее и потерялся в сверкающей зелени изумрудных крыл, в мерцающем свете рубиновых глаз.
      – Это самая малость из тех сокровищ, которые лежат под горой, Райл Мечник.
      Я бросил брошь с драконом обратно. Золото, изумруды и рубины сверкнули, как перекинувшаяся между нами радуга. Правое плечо гнома дернулось, будто тело не могло забыть того, что некогда было правдой. До встречи с драконом он лучше владел правой рукой. Но, вовремя спохватившись, он поймал брошь единственной левой рукой.
      – Как видишь, - сказал Тарран, первый раз мрачно улыбнувшись,- мне нужна рука. Если пойдешь со мной и поможешь мне отомстить дракону, половина того, что мы сможем вынести, твоя.
      Я принял решение, как всегда, быстро:
      – Мой меч к твоим услугам. И поскольку ты друг Динары, я не буду торговаться из-за оплаты.
      Это тоже было сказано в шутку, но Тарран уже улыбнулся сегодня и не видел необходимости делать это еще раз. Он сказал, что мы выступаем на рассвете, и больше ничего не добавил. После того как гном ушел, я еще долго сидел в одиночестве, пока темнело и уже после того, как наступили сумерки. Дважды я слышал голос Реаты - один раз она что-то весело напевала, другой раз, проходя мимо сада по другую сторону стены, тихо и доверительно беседовала с подругой. Я закрыл глаза и представил, как она будет выглядеть в уборе из сокровищ драконова клада, с золотым кубком в руке, с водопадом алмазного ожерелья, струящимся по ее груди.
      Когда последний свет уже потускнел, в сад пришла Динара с ужином и села на каменную скамью, глядя, как я ем. Через некоторое время она спросила:
      – Тарран нанял тебя?
      – Да.
      Услышав ответ, она немного помолчала - маленькая женщина на беломраморной скамье в последнем свете дня. Розы свивались над ней в прихотливые арки, свисали вокруг - от нее всегда пахло так же, как от них.
      – Райл, он собирается победить призрак, - сказала она, когда почти наступила ночь. - Вот что на самом деле для него дракон.
      Я пожал плечами и объяснил:
      – Что бы ни собирался делать Тарран, это его дело. Мое дело - охранять его в дороге, оказать помощь, какую он пожелает, и вернуться домой богатым человеком.
      – Райл, ты не боишься встретиться со своим собственным призраком, там, в подгорном мраке?
      По моей спине пробежал холодок - странный ветерок жаркой летней ночью, но я улыбнулся, как будто она пошутила, и сказал:
      – Никогда в жизни не встречал призраков, Цинара. И не думаю, что встречу сейчас.
      Я подошел и поцеловал ее в щеку - кожа была такой же нежной, как лепестки ее любимых роз, - и пожелал спокойной ночи.
      Она взяла мои руки в свои и пожелала удачи.
      Утром, когда мы с Тарраном подошли к переправе через Белую Стремнину, Реата удила рыбу на берегу, распустив отливающие золотом волосы, подобрав и подвязав юбки, чтобы не мешали. Розовый свет зари освещал ее ноги, и, побежав звать своего отца, паромщика, она подняла за собой струю мелких, как алмазы, брызг.
      Она следила за мной взглядом, пока мы переправлялись через реку, зная, что я знаю об этом. На дальнем берегу я обернулся, и Реата подняла руку, чтобы помахать мне.
      – Подруга? - спросил Тарран.
      – Да, - сквозь зубы ответил я.
      – А… - Он понимающе покачал головой. - Слишком плохо.
      Больше в этот день нам нечего было сказать друг другу.
      Тарран сидел, глядя на яркие летние звезды - крошечные огоньки, собранные вместе и сверкающие во всю мочь без самодовольных лун - красная и серебряная только что скрылись. Мы разбили лагерь прямо над границей леса с пологой стороны высокой скалы - минуло два дня, как выступили из Равена. В середине каменистой поверхности склона темнело широкое отверстие - вход в легендарные пещеры. Утром мы собирались войти внутрь и начать спуск.
      Цинара дала нам в дорогу сушеного мяса, фруктов и множество факелов - в пещерах нет еды и света. Снаружи мы полагались на мое охотничье искусство, и мелкими стрелами для птиц я добыл нам к ужину связку жирных куропаток. Тарран ел, глядя на сверкающее небо, а когда с едой было покончено, он предоставил звездам сиять самим по себе и подошел ближе к огню,
      Какое-то время гном сидел, не произнося ни слова, только смотрел на меня через огонь, как будто пытался заглянуть глубоко внутрь.
      Я положил меч на колени, взял оселок и принялся затачивать блестящий клинок. Проникновенный взгляд раздражал меня, поэтому я положил между нами сталь, как будто она могла отразить его.
      Он улыбнулся - слегка,- как будто понял, и начал очень тихо:
      – Двадцать лет назад мы пришли сюда впятером. Я, мой брат и еще трое из нашего рода. В Торбардине говорят, что в этих пещерах полно золотых и серебряных жил. Но мы пришли сюда не для этого. В Торбардине мы осыпаем дракона проклятиями, оплакивая утрату золота и серебра, но оставляем все как есть, и копаем в других местах. Я и остальные… мы были молодыми глупцами, отправившимися на поиски легендарного сокровища.
      Золотой отблеск костра вспыхивал на ножах, которые он выложил перед собой, - пара длинных кинжалов с прямым лезвием, три кривых кинжала и один длинный нож с рукоятью, украшенной драгоценными камнями. Однорукому лук не нужен, так же как палаш и топор, кроме метательного. Однорукому Таррану нравились ножи.
      – Там было сокровище, - продолжил он. Его голос утратил мягкость, став резче. - Это было так прекрасно, что потускнели наши самые смелые мечты. И еще там был Коготь. Ему подходит его имя, он такой же - длинный, быстрый и очень хитрый. Он медно-красного цвета, старый и распухший от жадности…
      Гном затих, молча вспоминая о прошлом, он так глубоко погрузился в себя, что я засомневался в том, что он закончит рассказ. Где-то внизу в лесу ухнула сова, ей ответила другая.
      – Мы нашли сокровище,- с вздохом произнес Тарран. - А дракон нашел нас. Теперь, конечно, у меня нет брата, я только помню, как он умирал. Его звали Ярден, а наших друзей - Роусон, Вульф и Оран. Они были сыновьями Ланна Неистового Молота и моими родичами. Я отомщу за всех.
      – И как ты собираешься мстить, не убивая дракона?
      – Коготь - скряга, - ответил гном. - В Торбардине говорят, что скряга надежно прячет самое для него дорогое. Я знаю, что дорого дракону. Если лишить его этой вещи, он будет чувствовать боль до конца своих дней. Такой срок достаточно долог.
      Наш костер вспыхнул ярким пламенем, затем опал, оставив в тени лицо Таррана. Он слегка откинул голову назад, глядя мимо меня туда, где - темнее самой темноты - зиял вход в пещеру. Я не видел лица гнома и не мог понять или догадаться, о чем тот думает. Вскоре он опять посмотрел на меня и, коротко кивнув, сказал хриплым, измученным голосом:
      – Спокойной ночи.
      Я еще долго сидел, приводя в порядок свое оружие. Связав стрелы на птиц в пучок, я положил вместо них в колчан стрелы со стальными наконечниками. В меня всегда вселяло уверенность ощущение, возникающее, когда держишь в руках оружие - хорошая сталь против врагов и страха. Так было и этой ночью.
      Работая, я думал о Реате, о струящемся золоте ее волос, ее загорелых ногах, гладких икрах, розовых и округлых в утреннем свете. Нас разделяла Белая Стремнина, и она подняла руку, чтобы помахать мне на прощание. За все это время пока еще не появился никто другой, на кого она смотрела бы, как на меня.
      Вскоре, закончив работу, я растянулся перед костром и сразу же заснул. Я не чувствовал тревоги и спал хорошо, но перед рассветом проснулся в ознобе и на небе, на темном западе, увидел, как яркий хвост падающей звезды прочертил нисходящую дугу, будто серебряная стрела, летящая к земле.
      Я положил немного дров в потухающий костер, чтобы согреться, и ждал, когда проснется Тарран. Мне следовало бы увидеть в падающей звезде предупреждение, напоминание о страхе, в котором я не сознавался даже себе, но я этого не сделал. Слишком многих усилий мне стоило притворяться, что я давным-давно преодолел застарелый преступный ужас перед тем, что когда-нибудь моя трусость может стать причиной чьей-нибудь смерти.
      Мы покинули внешний мир перед самым восходом солнца, когда поверхность скалы была прохладна на ощупь и покрыта росой. Чтобы добраться до входа, нам пришлось взбираться вверх, и Тарран предоставил мне первому лезть по каменной стене.
      – Вряд ли ты захочешь, чтобы перед тобой полз однорукий. Если я упаду, то увлеку за собой и тебя. Иди.
      Это имело смысл. Я, крепко цепляясь руками и ногами за скалу, полез вверх. На уступе я достал факел и принялся за работу с кремнем и ударным молотком.
      Яркий свет факела озарил уступ, и в его свете я увидел, как поднимается вверх Тарран. В отличие от меня он не подтягивался, а только придерживался рукой, в основном полагаясь на ноги. Когда до него уже можно было дотянуться, гном принял предложенную мной помощь и позволил поднять его на уступ. Он был худ и весил мало. Благополучно совершив подъем, Тарран повернулся спиной к восходящему солнцу и повел меня в глубь горы, к месту его ночных кошмаров.
      Дневной свет сопровождал нас дольше, чем я думал,- как маленькая бледная собачка, он бежал за нами по пятам, но вскоре иссяк, только отблески факела мерцали на сырых стенах. Бледный дым плыл перед нами, уносимый каким-то пещерным ветерком. Мы шли по узкому проходу. С каждым ярдом стены смыкались все плотнее, свод понижался, наконец, мне пришлось согнуться, но Тарран прошел легко. Через некоторое время он сделал знак остановиться:
      – Прислушайся!
      – К чему?
      Тарран стоял, не двигаясь, чуть-чуть повернув голову, и его глаза ~ до этого черные - внезапно сверкнули алым, как глаза волка в ночи, в расширенных зрачках отразился свет факела. У гномов глаза меняются, приспосабливаясь к любому свету.
      – Вот, - сказал он. - Слышишь?
      Теперь я слышал дыхание, которое не принадлежало ни гному, ни мне.
      – Так дышит спящий дракон, - сказал Тарран. - Спит ли он прямо сейчас, я не знаю. Эхо разносит звуки, а потом повторяет себя. - Он внимательно посмотрел на меня, задрав голову: - Ты как?
      – Вполне нормально,- несколько холодно ответил я. Гном поднял бровь, как будто в этом было что-то странное:
      – Нет никакого закона, парень, запрещающего тебе испытывать страх.
      Я ответил, что меня не пугает эхо, и он рассмеялся, коротко и сухо:
      – Ну что ж. Пойдем дальше.
      Я проверил, плотно ли прикреплен колчан, взвесил в руке меч, длинный лук из тяжелого тиса в чехле, переброшенный за спину, и, повыше подняв факел, последовал за Тарраном вперед по узкому коридору. В течение всего нашего пути шум дыхания дракона поднимался от пола под нашими ногами, стекал с влажного потолка, казалось, откатывался от самих стен.
      – Я здесь, я здесь, я здесь… - шептало эхо звуков, которые издавал дракон, сидя глубоко внизу в своем логове.
      Если бы я был достаточно мудр, чтобы прислушаться к себе, я бы услышал, как пробуждается глубоко похороненный во мне страх:
      – Я здесь, я здесь, я здесь!
      Когда мы вышли из узкой шахты, Тарран вновь остановился, а я поднял факел вверх. Перед нами лежала новая тропа, и мы стояли над пустотой столь широкой, что мне было непонятно, где находится другая сторона. Гном бросил камень с края откоса. Мы подождали, пока он ударится о дно. Ждать пришлось долго.
      – Пойдем, - сказал Тарран, когда уверился в том, что его намек понят.
      Тропа вилась спиралью вниз по краям ямы, и здесь к разносимому эхом дыханию дракона присоединились другие звуки. Слышались тихие голоса, с шелестом поднимающиеся из черноты, как призраки.
      Я услышал таинственные слова, произнесенные шепотом давным-давно; чей-то голос простонал в холодных объятиях ужаса, от звука у меня похолодел затылок; охотник за сокровищами говорил о надежде и золоте; кто-то, сто лет назад упавший в прожорливую тьму, кричал.
      Внезапно все шепчущие призраки, все древние отголоски затихли, и раздался глухой гулкий рев. В колеблющемся свете факела лицо Таррана над черной бородой казалось бледным как воск. Он вздрогнул, и драгоценные камни на драконьей броши вспыхнули ярким блеском - маленькие частички света во мраке,
      – Это Коготь, - пояснил гном, вглядываясь в меня, как будто высматривая признаки страха, которого, по моему утверждению, я не испытывал.
      В животе у меня похолодело, и я сказал, что согласен - это Коготь и что лучше бы нам идти дальше. Он осторожно и медленно двинулся вперед, а я последовал за ним.
      Проход был достаточно широк, чтобы мы с Тарраном могли идти рядом на безопасном расстоянии от обрыва. Когда мы ступили на тропу, она вела на запад, но наш путь так изгибался, что я вскоре перестал ориентироваться- Факел, зажженный снаружи, сгорел дотла, и угольком я зажег свежий. Когда наполовину догорел третий, Тарран остановился и забрал у меня факел. Он держал его высоко и немного наклонив вперед. Свет струился вниз по каменной стене, как водопад огня, тихой, сияющей золотом рекой, а гном стоял, будто высеченный из камня.
      Голоса вновь зашелестели вокруг нас.
      – Что это? - спросил я.
      Тарран шагнул назад, чтобы я увидел, что лежит впереди. Перед ним тропа обрывалась, и в ней зияла дыра шириной примерно в два человеческих роста. Я ударил ногой по непрочному краю, и в расщелину посыпались камни: щебень - с громким стуком, булыжники - тихо.
      – Вернемся назад и найдем другую дорогу, - сказал я.
      – Другой дороги нет. - Он прошелся взад-вперед, вглядываясь в темноту, так близко от края, что у меня перехватило дыхание.
      Призрачные голоса вздыхали о золоте и серебре, о сокровищах и богатстве:
      – Иди вперед… Держись… Мы найдем… Больше, чем ты когда-либо… стоит рискнуть своей жизнью…
      Время от времени урчал и вздыхал дракон.
      Я поднял факел так высоко, как только мог, и увидел, что здесь, как и везде в пещерах, на стене было множество каменных наростов. За большинство было никак не зацепиться, но один длинный бугор с легкостью мог выдержать наш вес.
      – Ты боишься высоты, Тарран Железное Дерево?
      Я сказал это в шутку, и он рассмеялся - не сухим коротким смешком, но с неожиданно радостной веселостью, на которую я считал его не способным.
      – Хотелось бы мне встретить гнома, который боится.
      Я достал из заплечного мешка моток крепкой веревки, завязал скользящую петлю и высоко подбросил. Петля скользнула по бугру и крепко затянулась. Я сделал стремя на конце веревки и спросил у Таррана, не хочет ли он пойти первым. Он передал мне факел, обвязал веревку вокруг запястья, схватил ее и оттолкнулся, слегка наклонившись в сторону расщелины так, чтобы собственный вес направил его к продолжению тропы.
      Благополучно приземлившись, гном послал веревку обратно, а я перебросил ему через пропасть факел. Когда свет выровнялся, я собрал заплечный мешок, встал на край расщелины и оттолкнулся. Через мгновение я оказался в самой дальней точке дуги, которую сделала веревка, перенося меня с одного отрезка тропы на другой. На один удар сердца я почти замер в неподвижности над темнотой и пустотой и взглянул вниз, в яму, в черноту. Из-за этой бесконечной пустоты я почувствовал внутри себя такую легкость, как будто, отпустив веревку, мог взлететь высоко-высоко.
      Пронзительный гневный крик раздался из бездонных глубин.
      От неожиданности я вздрогнул, руки заскользили по веревке, грубая пенька обожгла кожу. К горлу подступила тошнота, но я сдержал себя.
      Эхо разносило отголоски драконьего рева, и Тарран закричал, когда дуга моего полета отклонилась.
      – Райл!… Райл!… Райл!…
      Не ощущая веревки в руках, я опять почувствовал, как меня тянет вниз и я падаю, когда гном, отбросив в сторону факел, вытянулся так далеко, как только осмеливался, - дальше, чем следовало бы, - и поймал меня за лямку мешка, пытаясь выправить направление моего движения. Внизу факел превратился в маленькую, падающую звезду, стремительно несущуюся к вечной тьме.
      Я повис, но над краем или над пустотой, уже не понимал.
      – Отпусти веревку! - прокричал Тарран. - Сейчас же!
      Прыгающим эхом взмолилась пещера:
      – Пусти сейчас!… Сейчас!…
      Ничего не видя в полной темноте, я доверился гному и отпустил веревку, тотчас сильно ударившись о каменную стену. К горлу подступил комок, колени внезапно ослабели, и я споткнулся, схватившись за плечо Таррана.
      – Стой спокойно, мальчик! Сейчас мы оба по твоей милости свалимся с обрыва!
      Ужас, который я ощущал, как лед в животе, ядом разлился по всему моему телу, меня шатало. Гном схватил меня за руку, чтобы я не упал, и его хватка была столь сильной, что я почувствовал, как под пальцами Таррана проступают синяки.
      – Стой здесь, не двигайся, - сказал он. - Я зажгу огонь.
      Дрожа, испытывая тошноту, я схватился за камень, пока гном доставал факел из моего заплечного мешка. Он ударил стальным ножом по каменной стене. Искра вспыхнула и упала. Еще одна. От третьей пакля занялась, и Тарран вознес хвалу своему томскому богу, Реорксу, за благословенный огонь. Он высоко поднял новый факел, и впервые я увидел на его лице хоть какой-то цвет - румянец облегчения.
      – С тобой все хорошо?
      Холодный пот ручьями стекал по моей шее, по ребрам, как ледяное прикосновение смерти, однако я ответил:
      – Да, конечно. - И я был вполне уверен, что выглядел так, как будто все нормально.
      Но, как упрек истины, образ падающего факела, падающая звезда, запечатлелся в моем сознании. От моего испуга мы оба чуть не упали вниз. Я мог стать причиной смерти Таррана. Как уже было однажды до этого, когда - от испуга - я не смог натянуть лук, выпустить стрелу и убить вепря, несущегося на моего отца.
      Тарран дотронулся до Моей руки, и я напрягся от его прикосновения.
      – Теперь можешь расслабиться. Ты опять у стены и стоишь на твердой земле.
      Но меня наполнял не страх высоты и не страх падения. Это было хуже, и гном, должно быть, понял это, поскольку в его голосе прозвучали новые нотки. В том, как он старался меня ободрить, мне слышалось сомнение и неуверенность.
      – Пойдем, - грубо сказал я, забирая у него факел. Прищурив глаза, он кивнул и тронулся в путь. Я чувствовал - как ощущают приближение бури, - Тарран размышляет, не совершил ли он ошибки, наняв меня. Он ничего не сказал мне, а я был холоден и угрюм - не спрашивал у него ничего и не позволял задавать вопросы. Я не был готов говорить о том страхе, который он подозревал.
      А он был здесь, заставляя нас обоих хранить молчание: Тарран двадцать лет учился не кричать во сне, двадцать лет приручал свой страх, чтобы отправиться мстить. Он лучше согласится с тем, что не ошибся, наняв меня. А я десять лет занимался тем, что честно зарабатывал репутацию, за которой мог бы спрятать единственный, ничем не прикрытый страх, который никто не должен был увидеть, - страх перед тем, что из-за моего испуга опять погибнет кто-нибудь, доверившийся мне. Если я сейчас отступлю, то вернусь домой с позором, старики будут называть меня трусом, женщины шушукаться за спиной, а дети будут надо мной смеяться. Я вернусь трусом для Реаты, и она отвернется от меня с жалостью. Мы с Тарраном должны продолжать путь.
      Пройдя еще совсем немного, мы сошли с винтообразной тропы. До дна пропасти было далеко - Тарран сказал, что мы не одолели и одной десятой пути вниз,- но здесь извилистая дорога разветвлялась. Слева открылся туннель, который увел нас в маленькую шахту. Пока мы шли, мне опять пришлось нагнуться, голоса из пропасти становились все тише и, наконец, смолкли, однако дыхание Когтя, его давние стоны и крики следовали за нами и все еще сопровождали нас, когда мы вышли из шахты на огромную широкую каменную равнину.
      Водный поток в каменном русле протекал через нее, подземный ручей, который, казалось, возникал из самого камня и скрывался в темноте.
      – Откуда он появился, Тарран?
      Гном пожал плечами:
      – Под внешним миром много разных слоев. Вода появляется снизу, так же как и любой быстрый источник на поверхности.
      Сталактиты, как каменные сосульки, свисали вниз со свода пещеры, заросли сталагмитов поднимались из пола, некоторые по высоте равнялись деревьям. Сразу за выходом из туннеля в двух местах пары сталагмитов и сталактитов соединялись в колонны высотой от потолка до пола, словно украшения парадного входа. Тарран сказал, что здесь удобно остановиться и отдохнуть, и сообщил, что мы находимся под землей большую часть дня.
      – Снаружи, - сказал он, - поднимаются луны.
      Мне мучительно захотелось увидеть их, услышать стрекотание сверчков, увидеть яркие звезды на темном-темном небе.
      Тарран ел на ходу, расхаживая по широкой пещере без остановок, дотрагиваясь до стен, поглаживая каменные груды, но постоянно возвращаясь назад к колоннам. В горке камней у ручья мы закрепили факел, чтобы он отражался в воде, но даже так света было мало. Я сидел около огонька, наблюдая за Тарраном, но различая только черную тень.
      – Я раньше занимался резьбой по камню, - сказал он, проводя рукой по сверкающей колонне. Глядя на гнома, можно было подумать, что он прикасается к живому существу. - С молотом и резцом в руках я мог бы сделать из этого что угодно. - Тихо, почти нежно Тарран прошептал: - Это не волшебство, но так похоже по ощущениям.
      Он отвернулся, резко отойдя прочь от того, о чем теперь мог только мечтать.
      – Так я познакомился с Цинарой, - сказал гном. - Не только в Торбардине есть хороший камень. Я иногда выезжал из больших городов, путешествовал. Она была маленькой девочкой, когда я впервые увидел ее за трактиром, где она сажала колючие розовые кусты. Я сделал скамейку в саду в подарок к ее свадьбе. - Он замолчал, печально улыбнувшись. - В подарок к ее первой свадьбе. Она собиралась еще раз замуж после того, как осталась вдовой. Но он умер. Но ты, наверное, знаешь об этом больше, чем я, ведь ты родом из Равена. В любом случае, мы с Цинарой - давние друзья. А откуда ты ее знаешь?
      Я отклонился от света, набрал пригоршню ледяной воды и хлебнул. Перед тем как проглотить, я подержал воду во рту, согревая ее. Она была холодна, как талый снег, а если глотать слишком быстро, можно вызвать желудочные колики.
      В конце концов, я сказал:
      – Во второй раз она собиралась замуж за моего отца. Он погиб на охоте. Несчастный случай.
      Вокруг нас вздохнуло драконово эхо, и, если Тарран и расслышал в моем ответе что-нибудь кроме голых фактов, он не подал вида.
      – Мне жаль,- произнес гном, испытывая неловкость оттого, что коснулся чужого горя.
      – Мне тоже.
      Тарран отошел от камня и уселся рядом с факелом. Свет мерцал на рукоятях его ножей, отражался в рубиновых глазах броши-дракона на месте его правой руки. Он задумался, пребывая в неуверенности, стоит ли ему что-нибудь говорить. Но он все равно это сказал:
      – Чувствуешь себя лучше? - Гном отвел глаза, потом опять посмотрел на меня.- Я имею в виду, чем раньше.
      – У меня под ногами опять твердая почва, - откровенно признался я. - Я чувствую себя прекрасно.
      Тарран крепко сжал тонкие губы в непреклонную черту и погрузился в размышления. С тихим журчанием ледяная вода в каменном канале струилась вокруг скал.
      – Ты ведь не боишься высоты, Райл?
      – Не больше, чем ты. - И это было правдой. Я принужденно рассмеялся,- Но я боялся, что мне не удастся достаточно быстро отрастить крылья.
      Факел плевался угольками. Крошечные частички света перелетали через ручей и падали во вздыхающую тьму. Тарран сосредоточенно смотрел на меня, ни разу не моргнув, не отводя своих черных глаз.
      – Райл, послушай…
      Эхом разносилось дыхание дракона, как морские волны, бьющиеся о берег. Тарран протянул руку и дотронулся до моей груди. У него был теперь странный и мрачный вид, как у того, кому открыто будущее,- как будто он мог узнать все тайны моего сердца, просто дотронувшись до него. Я хотел отодвинуться, но остался на месте, боясь показаться испуганным.
      – Говорят, что ты не знаешь страха, Райл Мечник. Но вряд ли это так - не бывает людей, которым неведом страх. Прислушайся к себе, Райл, найди то, чего ты боишься больше всего, твой самый жуткий страх. Слушай!
      Он встал, запрокинув голову, его глаза были черны, как пропасть, из-за расширившихся, приспособившись к темноте, зрачков.
      – Коготь кормится ночью, в лесу, куда никто не ходит. Если нам повезет, и мы будем очень осторожны, мы его не встретим. Я отомщу, и мы уберемся отсюда с карманами и мешками, набитыми таким количеством сокровищ, что будем жить как короли. Но если удача от нас отвернется, если мы только попадемся на глаза Когтю, он, поглядев на тебя, сразу увидит самый худший твой страх, тот ужас, который способен лишить тебя сил. Он использует этот страх и убьет тебя им, как будто это меч, которым можно разрубить на части.
      Факел начал гаснуть, брызгая искрами в темноту. Горящие частички света описывали в воздухе дуги, затем наступила темнота. Короткий уголек не мог ей долго сопротивляться.
      – Первым Коготь заметил меня, - прошептал Тарран. - Он бросился ко мне, ранил и оставил истекать кровью между собой и моими друзьями. - Слова гнома падали, как тяжелые камни, одно за другим, и я чувствовал их тяжесть на своей груди, как курган, слишком рано возведенный надо мной. - Коготь использовал меня как приманку, и они на нее попались. Сначала Ярден… затем другие… Я не мог ничего поделать, чтобы положить этому конец. Между драконом и ними… я был беспомощен.
      Даже в темноте людям не следует говорить о таком кошмаре. Я сказал:
      – Хватит, Тарран. Я не хочу этого слышать.
      Я говорил грубо, как трусу, раскрывающему свой самый малодушный поступок. У меня не было права так говорить, и я раскаялся, потому что после моих слов воцарилось молчание. Но я не мог извиниться, хотя знал, что должен это сделать. Разговор о самых сильных страхах был подобен еще одной трещине в прохудившейся плотине.
      – Райл, это нормально - испытывать страх. Особенно здесь.
      Я закрыл глаза, сохраняя равнодушное молчание.
      – Ну что ж. Я ничего больше не скажу, кроме того, что если ты не знаешь своего самого худшего страха, тебе стоит выяснить это за ночь. Вряд ли ты хочешь, чтобы его тебе показал Коготь.
      Я не ответил гному и не произнес ни слова за остаток ночи. Наутро Тарран спросил, хорошо ли мне спалось, и я ответил, что да. Он покачал головой, глядя на меня, как на упрямого глупца. Один раз, думая, что я не смотрю, гном бросил взгляд назад в сторону туннеля, ведущего к пропасти и винтовой тропе, но не предложил вернуться назад. Он зашел слишком, далеко. И я тоже.
      Мы шли целый день через вереницы больших и малых залов, узких и широких пещер, и Тарран Железное Дерево вспоминал свое первое путешествие.
      – Я вошел этим путем, им же и вышел. - Он горько улыбнулся. - Но дорога назад заняла намного больше времени.
      Когда он шел назад, у него еще была правая рука. Она свисала плетью, кое-где кожа была ободрана так, что обнажились мышцы, а в двух местах мясо было сорвано до кости. Гном рассказал мне об этом и добавил, что никому не следует видеть свои внутренности. Он перевязал раны и сделал все возможное, чтобы содержать их в чистоте, но рука уже загноилась к тому времени, когда гном выбрался наружу и был найден. И то, что ему суждено остаться одноруким до конца своих дней, он понял раньше, чем ему об этом сказали.