«Драконы Кринна»

      – Гогр, - проворчал он, лениво выпустив из правой ноздри клуб дыма. Его яйцевой зуб, который, казалось, превратился в постоянный, нелепо выступал из-под верхней губы.
      Л'Индаша закатила глаза.
      – Хватит! - скомандовала она, пряча улыбку и движением руки разгоняя пещерный мрак. - Никто не собирается тебя наказывать. Пойдем со мной. Надо привести в порядок северную часть сада.
      Ступив из-под свода пещеры в вечернюю тишину, друидесса услышала, как дракон с топотом и грохотом двинулся следом. На нее опять накатило ощущение, что прошли те времена, когда, не беспокоясь, можно было предоставить такое существо самому себе и отпустить на волю.
      Оливер был беззащитен там, где дракону следовало бы ощетиниться целым арсеналом оружия. Его большие кожистые крылья были по сути лишь украшением: единственный полет, на который дракончик отважился, закончился тем, что он крепко застрял в нижних ветвях валлина, пронзительно крича и молотя хвостом, пока Л'Индаша осторожно не освободила его заклинанием. Он был силен, но неуклюж и огнедышащим дыханием навредил бы скорее самому себе, чем обратил бы могучее оружие против хищника или врага.
      Что же до ориентации в пространстве… друидесса дважды находила Оливера, когда он безнадежно заблудился, наполовину зарывшись головой в огромную наволочку, изучением которой занимался.
      Его тяжелые шаги за ее спиной стали медленнее, а затем и вовсе смолкли.
      – Фруф?
      Л'Индаша обернулась, ожидая несчастного случая или даже почти катастрофы. Но Оливер всего лишь весело жевал, нелепо раскачиваясь на краю большой бочки, в которой Л'Индаша хранила сушеные яблоки и орехи, его необычайно крупный зад и хвост подергивались, как у довольной кошки.
      – Это зашло слишком далеко,- прошептала Л’Индаша, бросаясь к поглощающему ее осенние запасы, громко урчащему расхитителю. - Это противоестественно. Равновесие нарушено.
      Когда первая бледная луна поднялась над Халькистовыми горами, друидесса решилась сделать то единственное, что еще оставалось. Она была намерена учить изрыгающее дым, спотыкающееся существо, находящееся на ее попечении, как быть драконом.
      Оливер оказался плохим учеником. Под впечатлением первой неудачной попытки взлететь дракон вовсе забросил полеты, предпочитая ползать по нависшему над пещерой уступу с крепко прижатыми к туловищу крыльями. Л'Индаша становилась на край крутого обрыва, под которым раскинулись необъятные просторы Таман Бусук, распахивала полы плаща и махала ими, словно крыльями, изображая в силу своих возможностей полет, затем с надеждой смотрела на Оливера.
      – Ньямп!
      Оливер всегда ворчал, когда был недоволен, глупо выпячивая свой лицевой зуб. Звук означал отрицание, отказ. Она слышала его десятки раз и до этого - когда пыталась научить его охотиться, использовать молнию и газовую завесу, его естественное оружие, когда пыталась, приходя все в большее отчаяние, отлучить его от дома…
      – Ньямп!
      Ветер, особенно сильный здесь, в горах, раздувал одежды Л'Индаши; Неракский лес внизу казался красно-золотым, замок Нидус, стоящий далеко на севере, выглядел крошечным, едва заметным.
      Двадцать раз друидесса приводила сюда Дракона, и двадцать раз он отказывался лететь, пошевелиться, хоть раз взмахнуть недавно выросшими до огромных размеров, но по-прежнему бесполезными крыльями.
      Сегодня все будет по-другому. Дракон и так слишком долго испытывал ее терпение и доброту, и накануне ночью Л'Индаша тайком пробралась сюда, пока Оливер храпел и сопел в пропахшем плесенью уголке пещеры, и разбросала по краю выступа сушеные фрукты, чтобы к утру все было готово.
      – Когда не действуют угрозы и уговоры…- прошептала друидесса с легкой улыбкой, - тогда могут пригодиться кирка и лопата.
      Ни слова не говоря Оливеру, Л'Индаша спустилась по каменным ступеням к входу в пещеру.
      Дракон зашевелился и последовал за ней:
      – Ньямп? Аа… Фруф! - Вид и запах абрикосов и яблок действовали на него безотказно.
      Оливер задумался. Сушеные фрукты он любил больше, чем хлеб, пиво и даже розмариновый чай, но лакомства лежали в опасной близости от края обрыва.
      «Возможно, если посильнее вытянуться…»
      Оливер сделал осторожный шажок к краю, потом другой. Он вытянул шею, высунул язык в сторону ближайшего абрикоса, но, как ни старался, не смог его достать.
      – Ширрот, - проворчал дракон и сделал еще один крошечный шажок.
      Сейчас искусством рытья подкопов занимаются гномы, рудокопы и мастера подземных работ. Умелый мастер может сделать подкоп под главную башню, стену, даже просто на участке земли так, что, когда тяжелая телега, катапульта, существо или что-нибудь другое случайно окажется на нем, все немедленно обваливается. Изучающие это искусство утверждают, что оно используется почти исключительно в военных целях и крайне редко применяется лесными народами - эльфами, кентаврами, дриадами… а также живущими в Халькистовых горах друидами.
      Однако Л'Индаше Йиман пришлось вырыть подкоп - как наставница, она оказалась весьма изобретательной, для нее не было практически ничего бесполезного.
      «Если из этого тоже ничего не выйдет,- рассуждала друидесса, - ну что ж, будет хотя бы о чем рассказать».
      Но план сработал, и скала сразу же обвалилась под тяжестью Оливера. Он заскользил по краю глубокого ущелья и с грохотом промчался на бешеной скорости сквозь морозный горный воздух, молотя лапами, пронзительно крича и делая бесплодные попытки ухватиться за поверхность скалы…
      А затем отчаяние заставило дракона раскрыть крылья. Верхнюю часть тела охватила странно знакомая сила, снившаяся ему долгими весенними ночами, о которой он не вспоминал до этого жуткого момента. Оливер неуверенно завис над горой и сделал осторожный, неуверенный круг. Со скалы падали камни и отскакивали от его сильной спины, не причиняя вреда.
      С восторженным фырканьем Оливер выровнялся, вошел в вираж и воспарил к вершине горы Беркант, набирая высоту, силу и уверенность по мере приближения к крутому пику. Он взревел от счастья, покачивая сверкающими на солнце бронзовыми крыльями, и эхо разнесло его рев по отвесным ущельям Халькистовых гор.
      Далеко внизу, у входа в пещеру, столь же самозабвенно смеялась друидесса, опираясь на свою лопату.
      Долгой зимой к Оливеру вернулись сны того времени, когда он находился в яйце. Дракон беспокойно метался по пещере, подергивая и стуча огромным хвостом, пока друидесса, измученная бессонными ночами, не собрала внушительную горку из соломы и сухих листьев у входа в пещеру на прочной скале, куда не задували суровые ветра, и не вывела ворчащего баламута на улицу. Когда безутешный Оливер был усажен на свою новую постель, Л'Индаша вернулась к огню, не обращая внимания на последнее жалостливое «блорт» перед тем, как дракон счастливо захрапел, не чувствуя ни снега, ни холода.
      «Теперь он будет считать меня жестокой, - сказала она себе. - Но я должна сохранить терпение и выдержать. Об остальном позаботятся время и природа. Кроме того, эта пещера слишком тесна, чтобы можно было выносить его запах».
      Оливер лежал на соломенном ложе у входа в пещеру, нежась на солнышке нового года, когда увидел чужаков. Он нервно забил хвостом о землю, и встревоженная шумом друидесса поспешила выйти.
      Дюжина похожих на тени фигур летели друг за другом надо льдом, эскадрилья направлялась на север к развалинам Нидуса.
      Л'Индаша месяц назад узнала об их появлении - прочитала по льду о движениях какой-то армии. Она не походила ни на гоблинские полки, ни на быстрые, неуловимые отряды варваров.
      Это были крылатые существа. Никогда раньше не приходилось ей видеть что-либо подобное. Резкими движениями, почти зигзагом, со зловещей грацией рептилий существа миновали границу леса и двинулись дальше, по открытой пустынной равнине. Их чешуя отливала тусклой бронзой с вкраплениями бледной патины, крылья медленно хлопали, как у пожирателей падали, оседлавших добычу.
      С высоты, где находилась пещера, к счастью, по ветру от чудовищ, Л'Индаша уловила в морозном воздухе слабый запах металла и крови. Рядом заволновался и заурчал Оливер.
      – Тихо, малыш, - успокоила его друидесса.
      – Ттииххаа, - повторил за нею дракон и послушно затих.
      Но той ночью он вел себя совсем не тихо, и друидесса с все растущей тревогой смотрела на его беспокойную темную фигуру у края обвалившегося обрыва. Оливер, расхаживая взад-вперед, вглядывался в развалины Нидуса - восходящая Лунитари заливала старый замок красным светом.
      «О чем он думает? - спросила себя друидесса. - Что происходит в этой непроницаемой, нечеловеческой душе?»
      Она знала: что-то взывает к дракону из руин - когда ветер шелестел сухой соломой на обрыве, Оливер урчал и скулил, неотрывно следя взглядом за чем-то, что двигалось вдалеке среди развалившихся стен и башен.
      Когда он, наконец, заснул, ему приснился длинный драконий сон, он услышал странных крылатых существ. У всех них был один общий сон - их наследие, их судьба.
      Чужаки именовались базаками, узнал Оливер. Их мысли пылали смятением и яростью. Они только помнили, что еще в яйце, пока они лежали, свернувшись кольцом, росли и ждали своего рождения, их коснулась странная магия.
      Если бы время и природа шли своим чередом, базаки превратились бы в бронзовых драконов, таких как Оливер. Эти чудовища были из одного с ним рода, но их сущность была изменена и безвозвратно погублена злым древним умыслом. Вместо того чтобы быть драконами, они стали драконидами, меньше телом, слабее духом, а через пустоши Таман Бусук следовали со столь мрачным заданием, что мысль о нем лишь маячила черным, расплывчатым пятном в дальнем уголке сна.
      Проснувшись следующим утром, Оливер поднял голову и испустил печальный крик навстречу затихающему ветру.
      – С этого момента, - объявила друидесса, поднимая взгляд от камина, - дракон перестал быть послушным жизнерадостным существом, как это было весной, летом и осенью. Что-то изменилось в нем вместе со сменой года, и было очень важно, что превращение наконец произошло. Я была рада, несмотря даже на то, что для этого понадобились чудовища. Я уже думала, что мне никуда от него не деться.
      Морт молча глядел в огонь, и на лице его играла загадочная улыбка.
      Роберт кивнул:
      – Так бывает на войне. Мальчик, встретившись с врагом лицом к лицу, больше не мальчик, хотя, прежде чем понять это, он может прожить не один год и пройти не одну битву. Он избавляется от всего детского. И рано или поздно входит во взрослую жизнь.
      Л'Индаша улыбнулась:
      – Странно, что ты это сказал, дорогой. К окончательному взрослению Оливера привела борьба характеров, но сначала я расскажу вам вот что…
      Оливер начал охотиться. Сначала это была мелкая дичь: кролик, которого он перехватывал где-нибудь на равнинах и с осторожностью притаскивал в пещеру. Там он клал дрожащее существо на свое соломенное ложе, глядел на него где-то с час и засыпал. Кролик, пользуясь случаем, убегал.
      Позже, с наступлением новой весны, дракон летал над каменистыми равнинами. Сначала он принес домой куст остролиста, затем амбразуру с развалин Нидуса, расшатанный фургон для сена и, наконец, свою первую убитую дичь - маленькую многоножку, над которой он размышлял не меньше недели, поскольку запах был так ужасен, что друидесса пригрозила вырастить на хвосте дракона грибы, если он не уберет мертвую тварь.
      Примерно в то же время молодой Соламнийский Рыцарь, сэр Джеффри Бесстрашный, Рыцарь Меча, проезжал через Таман Бусук в поисках… ну, было не очень-то понятно, что ищет сэр Джеффри Бесстрашный. Он заехал очень далеко на восток от Башни Верховного Жреца и оказался один-одинешенек в землях, весьма враждебных его Ордену.
      Возможно, рыцарь искал приключений и славы.
      Также возможно, что он преследовал какую-то неопределенную мечту.
      Что бы не двигало его вперед и ни тянуло дальше, сэр Джеффри Бесстрашный проезжал мимо деревень, где к соламнийцам относились с презрением и подобные ему считались самодовольными и назойливыми лицемерами.
      Сэр Бесстрашный был превосходным представителем Соламнийского Ордена, рыцарем, о котором можно только мечтать.
      Местные жители, зоркие на глаз и скорые на руку, не скупились на брань и не жалели гнилой репы. К тому времени, как Бесстрашный достиг Восточных Дебрей, его щит был забрызган грязью, залит помоями и забросан вещами слишком отвратительными, чтобы о них стоило говорить. Он устал от Кодекса и Меры и очень устал от запутанных правил Ордена, предписывавших ему сохранять достоинство, невзирая на насмешки, и не поднимать оружия против слабого.
      Когда Джеффри достиг Халькистовых гор, неприятности уже просто избаловали его.
      На окраине Неракского леса он наткнулся на пару охотников - крестьян с севера Нераки. Испугавшись его доспехов и огромного, сверкающего меча, они уронили освежеванного в поле оленя и спрятались среди деревьев.
      Выросший среди соламнийской знати, среди огороженных земель и частных оленьих парков, сэр Джеффри принял оборванных людей за браконьеров и спросил голосом, лишенным всякой вежливости из-за множества перенесенных оскорблений, что именно они собираются делать с оленем.
      – Мы думаем его съесть,- ответили парни. - А потом часть его - и надеть.
      Такого рыцарь уже не мог вынести. Лицо его загорелось гневом, и голосом, дрожащим от возмущения, он спросил двух крестьян, кому, как они думают, принадлежат эти леса.
      Оба парня обменялись настороженными взглядами.
      – Наверное, друидессе? - предположил старший, скорее спрашивая, чем отвечая.
      –  Друидессе?
      Молодой рыцарь открыл рот от удивления. Внезапно истинная цель его поисков ярко вспыхнула перед ним.
      Разве в Ордене не рассказывали ему о злобных обычаях друидов?
      – Это обманщики и фокусники, - говорили ему. - Почитатели деревьев и кустарников.
      – Похитители детей.
      Сэру Джеффри сразу же пригрезились верная победа, громкая слава и всеобщее признание.
      С большим трудом разузнав дорогу к пещере Л’Индаши, сэр Джеффри Бесстрашный бросил двух озадаченных охотников с их обедом (он же гардероб) ради более важной добычи.
      «Я схвачу эту чудовищную лесную искусительницу и прославлю свое имя на всю Соламнию! - думал рыцарь. Именно о таком подвиге он мечтал со времен злосчастной охоты в Оленьем лесу. Тогда молодые рыцари насмехались над ним, а старики смотрели, как на пустое место. - Но теперь, когда я вернусь с трофеями своей победы над друидессой…»
      Сэр Джеффри Бесстрашный свернул с натоптанной тропки в горы, полагая, что, выбрав неровный путь, он застанет друидессу врасплох, но вместо этого очутился на явно умышленно разрушенной скале над пещерой.
      «Гномья работа,- предположил молодой рыцарь, спешившись и наклоняясь, чтобы рассмотреть разбросанные по краю камни, некоторые из которых, к его величайшему изумлению, оказались сушеными абрикосами,- А конечно же, это яд, - подумал он, - положенный специально для меня. Ведь ничто не указывает на древность убежища этого существа, на то, сколько еще миражей и ловушек расставила она здесь для меня», - благоразумно рассудил рыцарь и вздрогнул, испуганный собственными выдумками. Избавившись от них, он вскочил в седло, надеясь найти тропинку вниз, к пещере друидессы.
      Конь же его придерживался другого мнения. Зарыв копыта в щебень, он отказался сдвинуться с места, и, несмотря на уговоры, угрозы и проклятия, сэр Джеффри Бесстрашный вскоре понял, что оставшийся участок пути ему придется проделать в одиночестве.
      Конь остановился по своим причинам, но очень хорошей причиной могло бы быть отсутствие Л’Индаши Йиман в пещере - она воспользовалась солнечным днем, чтобы заняться лилейниками, росшими на расстоянии нескольких сотен ярдов.
      Дракон, однако, оказался дома.
      Как обычно голодный, Оливер затаился в дальнем уголке пещеры, где раньше застревал в наволочках и ведрах, но на этот раз он разорял последние зимние припасы - хранимые друидическими искусствами Л'Индаши овощи. Тихо, с чувством вины и с огромным удовольствием дракон поглощал бобы, сырую капусту и пастернак. Придвинув огромную спину к входу в помещение, так что хвост, крыло и чешуя закрывали солнечный свет, он жадно уничтожал продукты в темноте, полагая, что если не может видеть Л'Индашу, то и она не видит его.
      Ступив в темноту с обнаженным мечом, сэр Джеффри Бесстрашный разглядел в самой глубине пещеры что-то огромное и темное, издающее отвратительные звуки. Он предположил, что это, без сомнений, друидесса, которая, скорей всего, пожирает детей. Рыцарь глубоко вдохнул, занял устойчивую позицию и приготовился к битве всей своей жизни.
      По бряцанию доспехов Бесстрашного дракон, как раз пытавшийся избавиться от застрявшего в зубах пастернака, осознал, что кто-то вошел и что этот кто-то - не Л'Индаша. В отчаянии, не рискуя дальше жевать, он попытался лапами прикрыть торчащие из пасти куски овощей, подобрал под себя хвост и весь съежился, стараясь сделать вид, будто его здесь нет, совсем нет.
      Но сэр Джеффри Бесстрашный бросил вызов.
      – Адское порождение пещерной тьмы, - нараспев произнес он, - за много месяцев преодолел я многие сотни миль, чтобы разделаться с тобой! Освободи этих маленьких невинных пленников, которых ты, я знаю, поедаешь! Я объявляю войну тебе и всему твоему роду! Покажись и прими достойную смерть!
      – Ньямп! - ответил Оливер, потрясенный и удивленный тем, что кому-то взбрело в голову спасать нечестно нажитые пастернаки, и быстро выплюнул их обратно в бочонок.
      – Выходи! - приказал Бесстрашный, подняв меч. - Обернись к свету, чудовище!
      Оливер малодушно повернулся, медленно привыкая к свету. Человек представлял собой пятно, состоявшее из металла и грязи. До дракона донесся сильный запах гнилой репы.
      Наверное, этот кто-то пришел из могильного кургана, наверное, это - свирепая нежить. Оливер подавил внезапный приступ страха.
      «Но разве не огонь - враг нежити? - спросил он себя, передвигая громоздкое тело и глядя на фигуру противника, наполовину засвеченную солнечными лучами. - А разве не молния мать огня?» Оливер на секунду задумался, производя быстрые расчеты…
      Бронзовый дракон может обратить против врага свое боевое дыхание двумя способами. Один - это, конечно, молния, пьянящий, непреодолимый огонь битвы. Есть еще дыхательный газ, приводящий в ужас и вселяющий отвращение в любого противника, которому приходится с ним столкнуться.
      Оливер вознамерился использовать молнию, так что зеленое зловонное облачко, вырвавшееся из ноздрей, удивило его, как и печальное «блорт», поднявшееся откуда-то из живота, промчавшееся по длинному туннелю его шеи и вышедшее изо рта в виде ядовитых испарений от наполовину переваренных капусты, бобов и пастернака.
      Сэр Джеффри Бесстрашный зашатался от запаха, меч выскользнул у него из рук.
      – Что это, во имя Паладайна?… - начал он, но пол накренился и поднялся, в животе у рыцаря резко сжалось, и он упал на колени у входа в пещеру, а вокруг него убийственной тухлятиной заклубился зеленый туман.
      – Что…- выдохнул он, но забыл, что собирался спросить, и о следующих нескольких часах ничего не помнил.
      С победным криком Оливер двинулся, пошатываясь, наверх, к выходу из пещеры, с поднятой головой и пробудившимся сознанием дракона. Вместе с пламенем и молнией прорвался сон о ноге рыцаря в его ненасытной утробе. Оливер прыгнул к своему беспомощному сопернику… и сильно ударился мордой о низко висящие сталактиты.
      Его глупый яйцевой зуб сломался и со стуком покатился по полу. Дракон покачнулся, на мгновение ему показалось, что он находится в воздухе, и он нелепо хлопнул крыльями, затем тьма окутала его, и Оливер тяжело осел рядом с лежащим рыцарем.
      Л'Индаша услышала грохот, увидела зеленый клуб дыма и бегом бросилась из сада в пещеру, где и нашла обоих героев, распростершихся среди овощей, разбитых сталактитов, доспехов сэра Бесстрашного и осколков яйцевого зуба Оливера.
      Она отпраздновала прекращение боевых действий, отправившись в одиночестве на пикник, подальше ото всех.
      День и ночь прошли, прежде чем очнулся дракон, а рыцарю понадобился еще один день. Всю неделю, пока шли неизбежные починка и уборка, противники с опаской наблюдали друг за другом из противоположных углов пещеры.
      Сэр Джеффри Бесстрашный уехал на восьмой день, увозя удивление в душе и запах гнилых овощей в носу. Он не мог поверить, что друидесса не затянула его в зыбучие пески, не превратила в куст бузины, а выходила и отправила своей дорогой…
      Начищенные доспехи рыцаря блестели, меч был заточен, его конь был заново подкован и откормлен так, что бока лоснились.
      Не прошло и недели со времени отъезда рыцаря, как Оливер поднялся в воздух и полетел на юг, к заснеженным вершинам, где, судя по предсказаниям друидессы, должны были появиться со временем добрые драконы.
      Л'Индаша стояла на укороченном обрыве и смотрела, как огромное существо неуклюже подпрыгивает в воздухе.
      – Лети, как указано в книге, - сказала жрица вслед дракону.- Ориентируйся по созвездию Гилеана, следуй за красной Чизлев в ее еженощном круговороте, и вскоре ты пролетишь над Абанасинией, а затем над Квалиностом, который ты узнаешь по башням. За Пыльными равнинами в воздухе на тебя повеет прохладой. Она будет едва заметна, но ты почувствуешь ее, как летним днем ощущаешь далекую горную вершину. Пусть восходящее солнце светит тебе в спину, ты будешь лететь ночь и еще ночь, а потом увидишь льды и древние гнезда твоего рода… И там будут драконы. Я верю в это, Оливер.
      Л'Индаша печально следила взглядом за драконом, затем улыбнулась, когда он пролетел над ней, и махнула ему вслед, когда он расправил крылья и закружился, описывая все более широкие круги. Вскоре Оливер скрылся из виду, а друидесса вернулась к пещере, погрузившись в мысли о лете, о последних посадках и о странной огромной пустоте, которую она не ожидала ощутить.
      Морт вздрогнул, чуть не выпустив ковшика из рук. Кофе с бренди уже остыл, оранжевые угольки слегка теплились среди каминной золы.
      – Хорошо было избавиться от него, - слишком категорично произнесла друидесса, отвернувшись от огня.- Он больше не вернулся.
      – Разве? - очень тихо спросил Морт, с улыбкой возвращая на место ковш для предсказаний. - Я принес тебе подарок, Л'Индаша. Вон в том свертке, на каминной полке.
      Это, конечно, было растение - лилейник, который он вывел из семян древнего сорта на склоне Холма Паладайна. Он знал, как друидесса любит их краткое обильное цветение.
      Л'Индаша улыбнулась, восхищаясь листьями, стеблем, бутонами, изумляясь тому, что цветок не уснул, как остальные, во время осенних холодов.
      – Я сумел добиться, чтобы он расцвел так поздно, - объяснил Морт, - С днем рождения, Л'Индаша.
      Он провел своей большой теплой рукой над набухшим бутоном, и тот немедленно, как будто целый месяц на него светило солнце, раскрылся - бледные лепестки, пурпурная середина, зеленый зев…
      И косой зубчатый край, как…
      – Как его зуб! - воскликнула друидесса. - Как его яйцевой зуб!
      – Я назову его Драконий Зуб Оливера, - со смехом объявил садовник. - Хоть сейчас он цветет и в неположенное время, но, тем не менее, цветет. А в грядущие годы обретет свой собственный цикл, свою собственную гармонию с природой. Вот подходящее завершение этой истории о драконе.
      Пришло время прощаться.
      – Поставь, пожалуйста, по пути мой ковшик за дверь,- попросила друидесса.- Попытаюсь еще раз набрать в нем льда перед тем, как разбить на дрова.
      Морт улыбнулся, зная, что Л'Индаша ничего подобного не сделает. Запахнув плащ, он шагнул в темноту и тихо закрыл за собой большую дубовую створку.
      «Как чудесно прошел вечер!» Садовник остановился, глядя в таинственное ночное небо, и поставил ковшик у порога хижины. Он порадовался тому, что обнаружили его руки в обветренных волокнах старого дерева.
      Оно видело,- но в эту тайну могли проникнуть только руки, наделенные самой сильной магией, - как Оливер возвращался. Вновь и вновь, год за годом.
      Если сон дракона впервые прерван прикосновением рук к яйцу, существо навеки связано с этими руками - не проклятием или чарами, и даже не инстинктом, но более нежными, более добровольными узами - узами любви.
      Вот почему в ковшике не образовывалось льда в самые холодные ночи года - дыхание дракона согревало его в морозной темноте. Оливер, которого переродили годы борьбы за существование в диких местах, возвращался, с молчаливым изяществом медленно проползал к порогу дома Л'Индаши - новый снег заметал его следы - и с любопытством заглядывал в знакомый ковшик.
      – Вечно предсказывающее «фруф»,- со смехом пробормотал Морт, устало спускаясь по покрытому снегом склону холма.

Нэнси Вэрьен Бирберик НОЧЬ ПАДАЮЩИХ ЗВЕЗД

      Все говорили, что в случившемся пятнадцать лет назад нет моей вины. Никто не говорил: «Если бы только Райл был проворнее… если бы он только был сильнее…» Никто не говорил, что мой отец был бы сегодня жив, если бы я вовремя увидел вепря, если бы я кричал громче, если бы я не оцепенел от страха, не в силах вовремя натянуть лук и выпустить стрелу… Но я знал правду. В ту жаркую ночь я долго добирался до Равена, верхом на одной лошади, ведя в поводу другую, маленькую гнедую кобылу, которая везла изорванное и избитое тело моего отца. В эту ночь падали звезды, яркие светящиеся точки текли по темному небу, как слезы, льющиеся за правду.
      Вепрь пролил кровь моего отца и смертельно ранил, но убил его мой страх.
      Когда я вырос, люди прозвали меня Райлом Мечником, поскольку за десять лет, прошедшие со дня смерти моего отца, я отточил свое воинское мастерство, как зубы и когти, а затем выставил его на продажу. Вы, быть может, посчитаете это бахвальством, но я все равно скажу вам: лучше моего меча в этой части Кринна было не сыскать. Люди говорили: «Не бойтесь, Райл Мечник никогда не убежит, испугавшись разбойников или грабителей. Ему не страшны ни гоблины, ни лесные звери».
      Это было правдой. Я не был бесстрашным, что бы там ни говорили люди, но страх того, что я испугаюсь и кто-то опять погибнет по моей вине, был сильнее любого другого.
      Я выбрал такую работу, чтобы побороть в себе страх и уничтожить его, как мальчишка, который боится привидений, готов пройти, посвистывая, мимо каждого кладбища, какое сможет найти, чтобы только доказать, что ему ни капельки не страшно. Вскоре я начал верить, что мне вполне удалось забыть прежний ужас. Пришло время, когда мне стали платить за то, чтобы я сопровождал юных девственниц и их дорогое приданое через леса к свадебному пиру, или за то, чтобы я защищал богатых стариков, проезжающих вниз по реке к своим родственникам, от скрывающихся в засаде разбойников, и мне уже не казалось, что я хожу со свистом мимо кладбищ. Вскоре я привык к мысли, что просто честно выполняю нелегкую работу. Я не знал, что страх нельзя похоронить, пока он не прощен.
      Когда не было работы, я жил в трактире «Равенская роза», в маленькой комнатушке над общим залом. В те дни деревня была такой же, как сейчас, - мешанина из винных магазинчиков, постоялых дворов, трактиров и кузниц, сгрудившихся вокруг лучшего брода через реку Белая Стремнина - в том месте, где она, извиваясь, течет через узкую долину у подножия Харолисовых гор. Потом я влюбился в златовласую Реату, дочь паромщика. Это было летом. Я любил ее, и она любила меня, но зимою она сказала, что ей не ужиться в моем сердце вместе с призрачным прошлым.
      – Отпусти его, Райл,- печально просила она.- Несчастные случаи на охоте не редкость. Пожалуйста, избавься от него.
      Подобные беседы разбередили глубоко похороненный ужас, старое чувство вины. У меня были свои причины не затрагивать эту тему, и я спорил с Реатой, как будто она просила меня забыть отца. Она изо всех сил старалась, чтобы я понял, что она имеет в виду, а я еще сильнее старался не понять ее. Мы перестали встречаться в середине зимы, но следили друг за другом глазами.
      Я мог отыскать ее в уличной толпе; она могла отыскать меня в темноте.
      «Равенской розой» трактир назывался в честь деревушки и белых и красных роз, которые оплетали деревянную ограду, окружавшую сад при трактире. Перед стройными рядами репы, моркови, картофеля, бобов и свеклы стояла увитая розами беседка, принадлежавшая трактирщице Динаре, за этой беседкой ухаживали с тех пор, как Цинара была еще ребенком. О таких садах поют в песнях, только по приглашению можно было сидеть на удобном деревянном стуле или на каменной скамье у стены, покрытой ковром из роз. Я время от времени отдыхал здесь - мы с Цинарой дружили. Она была вдовой и вышла бы замуж за моего отца, тоже вдовца, если бы тот не погиб на той охоте. Она заботилась обо мне, как родная мать, с тех пор, как моя собственная умерла, и продолжала делать это после смерти отца. Она говорила:
      – Несчастье и вепрь не изменят моих чувств к тебе, дитя.
      Однажды в начале лета я сидел в беседке из роз; подремывая под жужжание напившихся нектара пчел, когда ворота за мной с привычным скрипом раскрылись (скрипела, как всегда, нижняя петля) и в сад зашел гном, с шумом захлопнув за собой калитку. Он подошел и стал передо мной, откинув назад голову, как обычно делают гномы, даже если ты сидишь, а они стоят - тогда глаза у гнома и человека находятся на одном уровне.
      Гном спросил, не я ли Райл Мечник, и я ответил ему, что я. Он что-то буркнул в ответ.
      ~ А кто этим интересуется?
      Он сказал, что он давний друг Динары и что зовут его Тарран Железное Дерево, а затем прошел и уселся на скамью у стены. Это была очень красивая скамья, вырубленная из белейшего мрамора и украшенная по бокам и на ножках изображением переплетающихся роз. Многие люди останавливались, в восхищении глядя на нее, даже те, кто видел не раз. Тарран Железное Дерево не удостоил ее даже взглядом. Он уселся и воззрился на меня.
      Он разглядывал меня, а я его. Бледное лицо, черная, лоснящаяся, аккуратно подрезанная борода. Он был тощ как жердь и высок для гнома - человеку среднего роста примерно до груди. В нем чувствовался достаток Торбардина, и он только входил в период зрелости, то есть ему было где-то лет девяносто. Несмотря на худобу, он был крепок, только правой руки не хватало - золотая с изумрудами брошь в виде поднявшего крылья дракона красовалась на пустом рукаве-