Невская сага (№1) - Красным по черному

— Увидеться нам нужно обязательно! — Олег попытался вложить в интонацию максимум «энтузиазма». — Раскурить трубку мира и вновь обменяться верительными грамотами.

— Верительными грамотами?

— Конечно. Я дал задание подобрать для вас материал по Барону.

— Так вы уже в курсе? Да, ещё раз убеждаюсь, что в плане информированности за вами не угнаться. — Белов даже не пытался скрыть радостного самодовольства. — Опоздал я, значит, с «сюрпризом» и объяснениями.

— Ничего страшного, — в тон ему ответил Круглов. — Зато мой «сюрприз», надеюсь, компенсирует ваше разочарование.

Он выдержал паузу и, придав голосу необходимую значимость, закончил:

— Нам удалось установить пресловутого ликвидатора «монастырской братии».

— Шутите?!

— С моим-то чувством юмора? Даже не пытаюсь.

— Вы сейчас где?

— Довольно далеко. Но это и неважно, поскольку мы оба не готовы пока к встрече.

— Не понял?!

— Документы для вас я получу только завтра. Да и вам потребуется время на подготовку своей части информации.

— Кончайте интриговать!

Олег ухмыльнулся: у Белова явно поубавилось спеси.

— Берите ручку, записывайте: Воробьёва Лидия Ивановна…

Отсоединившись, он тут же набрал новый номер.

— Всё в порядке, «дружба» восстановлена. Как мы и предполагали, убийство Барона — спланированная акция прикрытия…

Глава 55

«Нет человека праведного на земле, который делал бы добро и не грешил бы …»

Олег остановил машину на обочине не очень широкой деревенской улицы и заглушил двигатель.

— Тут что — иномарками торгуют? — Свинцов указал на четыре или пять стоящие впереди автомобиля.

— Нет, похоже, здесь свадьба. — В ответе Круглова также сквозило недоумение.

— Хорошо, что не похороны.

— Твой оптимизм, как всегда, бьёт через край. Бери это «хозяйство», — Олег кивнул на заднее сиденье, — и пошли «сдаваться лечиться».

— Я где-то читал, — выйдя из машины, Михаил стал доставать лежавшие сзади пакеты, — что нетрадиционная медицина сродни нетрадиционной ориентации: ненаказуема, но греховна.

— Утешай себя мыслью, что традиционная медицина не менее греховна, чем традиционная ориентация вне церковного брака.

Свинцов на мгновение замер, придав лицу выражение трепетного восторга, и просительно прогундосил:

— Можно я запишу, пока не забыл?

Они направились к калитке рядом с высокими воротами, из которой навстречу им как раз выходили два молодых человека с типичной, «узнаваемой» внешностью. Наградив вновь прибывших презрительно-равнодушным взглядом, юноши сели в одну из дорогих машин.

— И тут — наш контингент, — тихо произнес Михаил почти с умилением.

Девушка, проводившая «контингентных» гостей, не спешила запирать калитку.

— Вы к нам? — спросила она.

— Мы — к Агате, — ответил Олег.

— Вы договаривались?

— Да, на девять часов.

— Прошу, проходите. Только у нас сегодня малость сбился график, так что вам придётся немного подождать.

— Простите, а «немного» — это сколько? — приветливо спросил Свинцов с улыбкой, больше напоминающей гримасу боли. — Есть надежда, что мы уйдём ещё молодыми?

— Конечно, — спокойно ответила девушка, запирая за ними калитку. — Не беспокойтесь, дяденька. А пока пройдите, пожалуйста, вон в ту беседку.

Сама она направилась в дом.

— Беседкой здесь называют этот «Ноев ковчег»? — обиженно проворчал «дяденька», взглянув в указанном направлении. — Судя по тем двоим, у нас есть все шансы встретить здесь знакомые лица.

— Ладно, идём! Здоровье требует жертв. — Олег усмехнулся. — Как тебе афоризм?

— Ларошфуко!

Опасения Свинцова оказались преждевременными. В беседке находились вполне приличные люди. Трое из них даже были с детьми: младенец, лет полутора, сладко спал на руках у не очень молодой матери, девочка лет пяти — вылитая Мальвина — строго и деловито «воспитывала» свою куклу, сидя между родителями. Около беседки степенно прохаживался солидный господин с большим полиэтиленовым пакетом, сильно напоминающим те, что держали в руках они сами.

— Ни дать, ни взять — очередь в чистилище, — тихо прокомментировал неугомонный Михаил.

* * *

Генерал Кривошеин медленно шёл по аллее кладбища со свёрнутой газетой в руках, и в газете этой без труда угадывалась бутылка. Пожилой человек пришёл помянуть кого-то из близких…

Действительно, ещё несколько дней назад погибший за четверть века до этого Николай Бовкун был для него самым близким (в чём-то даже ближе, чем Лиза и мама) человеком. А сейчас вот подумалось: какое счастье, что он не стал хоронить его по соседству с ними, а закопал здесь. И ещё (Кривошеин горько усмехнулся): как же это было прозорливо со стороны Марининой матери, настоявшей на том, чтобы тело дочери перевезли и похоронили в Казани. Марина-то и впрямь была святой женщиной!

Иван Фёдорович остановился перед серым обелиском, на котором под большим, высеченным на камне портретом было выбито: «Бовкун Николай Матвеевич…». Уперев немигающий взгляд в каменное лицо, он с минуту стоял неподвижно, как будто ожидая, что изваяние отведёт глаза. А не дождавшись, не спеша развернул газету, как в замедленной съёмке, отступил на шаг и со всего размаху швырнул в него чёрную бутылку.

Глухой хлопок разбившегося стекла был едва слышен. Круто повернувшись, Кривошеин пошёл прочь, даже не взглянув на дело рук своих.

Битумный лак медленно и густо растёкся по памятнику. Через несколько минут не видно было уже ни лица, ни имени, ни дат рождения и смерти. Только у самого основания, в правом углу, продолжала золотиться в закатных лучах бессонного июньского солнца чудом уцелевшая надпись: «Другу и Отцу» …

* * *

— Вы наводили обо мне справки в Центральном разведывательном управлении? — Михаил перевёл ошарашенный взгляд с разложенных карт на Агату.

— Конечно, — спокойно ответила она. — При том, что вы идёте вне плана, и я вообще не подозревала о вашем существовании до появления здесь. У вас есть ещё вопросы?

— Какие вопросы? Слов, и тех не осталось.

— В таком случае с вами на сегодня — всё. Завтра можете привезти свой пояс. Ваш друг всё вам объяснит.

Она обернулась к Олегу:

— Кстати, где ваша тряпка?

— Что? — не понял он.

— Ну, пояс, пояс ваш…

Круглов порылся в пакете.

— Вот.

— Замечательно. — Агата вновь посмотрела на Свинцова, «приросшего» к стулу. — Уступите место товарищу. А сами можете пойти подышать воздухом, пока мы с ним здесь разбираться будем.

— Хороший парень, но трепач, — продолжила она после того, как Михаил вышел, а Олег занял место напротив.

— Есть немного, — улыбнулся он.

Тасуя карты, Агата подняла на него невозмутимый взгляд:

— Ваш бывший учитель никогда не говорил вам, что юмор должен быть к месту? Здесь, ведь, не цирк. Вы заметили детей, которые были у меня перед вами? Вот этого младенца родители ждали одиннадцать лет. И ждали бы ещё лет сто. А девчушка — абсолютно здоровая, между прочим, — имела все шансы не дожить даже до совершеннолетия. Так что люди приходят и приезжают сюда совсем не для того, чтобы поупражняться в остроумии. Постарайтесь объяснить это своему приятелю.

Круглов благоразумно воздержался от вопроса о тех двоих визитёрах, с которыми они столкнулись при входе.

— Итак, — сверкнула очками Агата, — вы видели, как мы с ним работали? Сейчас проделаем всё то же самое, но уже с вами. Вы готовы?

Она начала раскладывать карты.

— Стоп! — проговорил Олег.

— Вот эта, да? Хорошо. Ещё раз…

— Стоп!..

…Когда минут через двадцать они вышли из летней кухни, по-видимому служившей ей рабочим кабинетом, Агата на прощанье предупредила его:

— Учтите, что после того, как я сожгу сегодня вашу тряпку, обратного хода не будет. И что бы ни произошло из того, о чём я вам сообщила, вы должны будете довести всё до конца. Даже если это «что-то» случится завтра…

— Ты её собачку видел? — спросил Михаил, как только они сели в машину.

— Да. Красивый дог.

— Красивый?! Чёрное чудовище! Под стать хозяйке…

Круглов лишь хмыкнул в ответ, и минут пять они ехали молча. Очевидно, для Свинцова этот срок был предельным. Едва машина свернула на Московское шоссе, он не выдержал:

— Вам эта ведьма, видать, тоже напророчила много «доброго», товарищ начальник, если судить по томной задумчивости, написанной на вашей физиономии лица?

Олег ответил не сразу.

— Сказала, что в ближайшее время велика вероятность получения крупного наследства и повышения по службе.

— Ха! Так радоваться надо!

— Ага. Особенно если принять во внимание катастрофическую нехватку родственников, а среди малочисленных имеющихся — полное отсутствие миллионеров.

— Слушай, а давай — обидимся и не поедем к ней больше?!

— Да нет, Миша, ехать теперь придётся — кровь из носа. Точнее, даже не ехать, а ездить. И чётко выполнять её указания. — Олег на мгновенье оторвал взгляд от дороги и серьёзно взглянул на друга. — Воспринимай это, как очередное служебное задание.

Он вновь устремил глаза на шоссе и тихо добавил:

— Или — как мою личную просьбу.

Глава 56

И снова настало утро …

До семи часов оставался воз времени — почти сорок минут. Круглов припарковал машину на обычном, «своём» месте и решил зайти в круглосуточное кафе на углу по соседству.

Когда он уходил, Светка досматривала последний сон, чем Олег и не преминул воспользоваться. Жена всю жизнь боролась с его, мягко говоря, негативным отношением к завтраку. «Кофе — не еда!» Этот девиз давно был выбит аршинными буквами на скрижалях их семейной истории. Но он-то как раз придерживался диаметрального мнения. Беда только (Олег улыбнулся), ни в кафе, ни даже дома не попьёшь такого кофейку, как у Саныча. Одно слово — волшебник.

Далёкий во всех отношениях от его дел и забот, да что там — почти марсианин, с которым они не виделись двадцать лет, — он за пару дней решил почти неразрешимую проблему! Так, походя, «между прочим»… Более того, Саныч сумел сразу распознать опасность и предостеречь от неё его — профессионала, умудрившегося не заметить эту опасность, не разглядеть врага! Даже сейчас всё это до конца не укладывалось в сознании… А Агата, железобетонное спокойствие которой самого Мишку лишило дара речи?!

Ладно, хватит петь дифирамбы, пусть даже заслуженные. Тем более ни Саныч, ни Агата их всё равно не слышат.

Олег допил кофе и взглянул на часы: 6.46. Пора к бате. Он вдруг испытал неловкость. Точнее — угрызение совести. В круговороте последних часов — посещение церквей и магазинов, встреча и разговор с Озеровым, поездка со Свинцовым к Агате — мысли о нездоровье Кривошеина и его странном поведении после смерти сына во время их вчерашней встречи отступили куда-то на задний, «затенённый» план.

Олег невольно ускорил шаг, почувствовав жгучее, почти детское желание поскорее увидеть батю, порадовать накопившимися добрыми новостями, просто дать понять, как он по-сыновьи любит и уважает его…

Уже у входа в Управление он почти столкнулся с полковником Кирюхиным — многолетним другом Кривошеина.

— Доброе утро, Ян Осипович!

— Здравствуй, Олег. Что это ты в такую рань?

Круглов не сразу заметил мрачную сосредоточенность в глазах главного судмедэксперта.

— Меня-то к семи часам начальство «на ковёр» вызвало, — попытался отшутиться он, открывая тяжёлую дверь. — А вот почему вы…

Он осёкся: в мгновенье изменившееся лицо пожилого полковника, казалось, свело судорогой.

— Скорее! — только и сумел сдавленно прохрипеть он.

Олег не помнил, как проскочил пост, взлетел по лестнице, пронёсся по коридору, ворвался в приёмную, рванул дверь кабинета и… застыл на пороге. Эти мгновения, секунды или минуты просто выпали из его жизни. Он очнулся лишь когда почувствовал, как запыхавшийся Кирюхин толкает его в спину, пытаясь втиснуться в дверной проём.

Начальник Регионального управления по борьбе с организованной преступностью, генерал-майор милиции Иван Фёдорович Кривошеин, батя — в парадном кителе, но без наград — сидел на своём обычном месте за столом. Откинувшись в кресле и устало свесив голову набок, он с лёгкой улыбкой смотрел на вошедших — двоих, которых только и хотел увидеть здесь в эту минуту.

Он рассчитал всё верно. Несмотря на работающий кондиционер, в воздухе ещё можно было уловить специфический запах порохового газа…

Главный судмедэксперт Кирюхин, с окаменевшим лицом, констатировал смерть, наступившую не более получаса назад, в результате выстрела в сердце.

* * *

— Что ещё? — глухо спросил Белый, не отрывая головы от подушки и не желая просыпаться окончательно.

— Арнольд приехал, — извиняющимся тоном ответил Лось, заглядывая в спальню из-за приоткрытой двери.

— Ладно. — Со сна голос Светловидова звучал непривычно хрипло. — Сейчас иду.

— В библиотеку?

— В кабинет!

Мотнув головой, Лось бесшумно удалился.

Белый нехотя встал, прошёл в ванную, а пять минут спустя, в пижонском шёлковом кимоно с драконом на спине, вышел оттуда, с другой стороны — прямо к себе в кабинет. Здесь его уже ждал ранний гость.

— Привет, Арнольд!

— С добрым утром, — довольно хмуро отозвался тот. — Значит, насчёт Барона — правда?

— Да, — грустно вздохнул Белый. — Теперь, вот, Лось «пасёт» твоё место.

Он уколол Арнольда взглядом и, закурив, без всякого перехода спросил:

— Что долго не появлялся? Новости копил?

— Я теперь, похоже, вообще исчезну на время.

— Что так?

— Съезжаем мы с лазарета. Гренадёр в какой-то деревушке избушку надыбал. Где именно — только он знает. Не хочет Монах зажмуриться на здешней шконке.

— Это он после посещения гадалки решил? Кстати, не забудь адрес бабушки оставить. Мне у неё тоже побывать не мешает.

— Где-то в районе Пушкина. Точнее пока сказать не могу. Он туда, опять же, с Гренадёром ездил. Да и не гадалка она — знахарка, — Арнольд криво усмехнулся, — травами лечит да заговорами. Гренадёр говорит, огорчила она их до невозможности и посоветовала на природу выехать. Вроде как сказала, что в больнице помирать не следует. Так что вот, отбываем. Теперь, по всему видать, уже до конца …

— А как же Барон мне рассказывал, что Монах ищет кого-то, завалить хочет?

— Сейчас вроде об этом базара нет. Он же нынче, считай, сам почти и не ходит уже. Если до конца месяца дотянет, то разве только на ладан подышать. Думаю, он и в деревню забраться решил, чтоб его не видел больше никто. Зрелище не из приятных, по правде сказать. Врачи и то удивляются.

— А сход? Ты же несколько дней назад его письмо привозил.

— Теперь у него новый шиз, он другую маляву сочиняет: раз, мол, нынче не успели, предлагает выждать сорок дней после того, как…

— Сентиментальным становится дедок. — В голосе Белого слышалось явное удовлетворение. — Что ж, воля умирающего — закон для живых.

Он тщательно — не как обычно — загасил сигарету, после чего негромко спросил:

— Смотрящим-то Честер, надо полагать, в городе остаётся со всей «бухгалтерией»?

— Честер. Общак есть общак…

— Ладно, дружок, — ласково проговорил Светловидов. — Езжай в деревню, дыши воздухом. Тебе есть куда вернуться.

И добавил — уже после того, как Арнольд направился к двери:

— Не забудь на похороны позвать!

— Не забуду, — обернулся тот и, кивнув головой, слегка улыбнулся.

Белый, естественно, не видел, как эта улыбка моментально растаяла, едва закрылась дверь.

— Будут тебе похороны, подснежник![50]

По лицу Арнольда пробежала гримаса брезгливости…

* * *

Траурные мероприятия, связанные с похоронами генерала Кривошеина, начались для Олега задолго до непосредственно похорон. Он не счёл возможным допустить, чтобы это поручили хозяйственному отделу Управления, и написал рапорт на имя полковника Сыромятникова (первого зама начальника РУБОП) с просьбой возложить эти грустные обязанности на него. Уже часа через три тот неожиданно пригласил его к себе.

— Ты немного опоздал с рапортом, Олег, — сказал он, когда Круглов вошёл в кабинет.

— Но Анатолий Михайлович…

— Никогда не спешите вступать в пререкания с начальством, пока оно не выскажется до конца, — устало перебил его генерал Морозов, возникший на пороге комнаты отдыха. — Может, окажется, что спорить и необходимости особой не было.

Хотя Круглов знал об экстренном визите заместителя начальника Главка, прилетевшего накануне из Москвы, встретить его сейчас здесь он не ожидал.

— С вашего разрешения, я вас оставлю, товарищ генерал.

Внешне голос Сыромятникова звучал довольно спокойно.

— Конечно, Анатолий Михайлович, занимайтесь своими делами, — кивнул Морозов и, едва тот вышел, вновь обратился к Олегу: — Проходите, садитесь.

Круглов опустился на один из стульев за большим столом, буквой «т» примыкавшим к столу Сыромятникова.

— Что, прикажешь мне надрываться? — невесело усмехнулся генерал, ненароком перейдя на ты, и указал на передний стул: — Сюда садись.

Во время оперативных совещаний в кабинете Кривошеина на этом месте всегда сидел как раз полковник Сыромятников. Помедлив мгновенье, Олег пересел.

— Да, — просто и грустно вздохнул Морозов, — вот такая она, беда…

Немного помолчав, он вдруг снова направился в соседнюю комнату и вернулся оттуда с бутылкой коньяка и двумя рюмками. Олег вновь поднялся, пребывая в некотором недоумении.

Налив коньяк, генерал взглянул Круглову в глаза и молча протянул рюмку. Они выпили.

— А теперь садись и не вскакивай как попка. Не до субординаций сейчас.

Олег опять опустился на стул. Генерал удовлетворённо кивнул и медленно прошёлся по кабинету — совсем как батя. Круглов проводил его выжидающим взглядом.

— Для расследования обстоятельств смерти генерала Кривошеина, — начал, наконец, Морозов, — создана специальная комиссия. Ты также включён в её состав. Предварительное заключение уже готово. Там сказано, что причиной… трагедии стало огромное нервное переутомление Ивана Фёдоровича и тяжёлый психический стресс, явившийся следствием внезапной смерти его сына, умершего накануне от острой сердечной недостаточности. Кстати, его тело тоже пока в морге. Родных и близких — никого… Так что придётся и этот вопрос решать.

— Он же был приёмным сыном. Иван Фёдорович хотел после кремации подхоронить его урну в могилу родного отца.

— Да-да, я знаю… Бовкун… В общем, я уже распорядился. Деньги на это включены дополнительным пунктом в общую смету расходов на похороны Ивана Фёдоровича.

Генерал остановился около Олега и положил руку ему на плечо.

— Я так подробно всё вам объясняю, — неожиданно опять перешёл он на «вы», — именно потому, что мы с Анатолием Михайловичем ещё до получения рапорта решили поручить именно вам подготовку и проведение похорон генерала Кривошеина.

— Извините, товарищ генерал, я не знал…

— Приказ был подписан утром, — не дал ему договорить тот. — Но вас с ним не ознакомили сразу потому, что он — не единственный. Вас так и так пригласили бы сегодня… Вот, — он подошёл к столу и, взяв несколько листов, вернулся к Круглову, — приказ министра о досрочном присвоении вам очередного звания. Поздравляю, полковник…

Олег встал и молча пожал протянутую генералом руку.

— А это, — продолжил Морозов, — ещё два приказа по вашу душу. Поскольку полковник Сыромятников переходит заместителем начальника ГУВД, вы назначаетесь на должность заместителя начальника РУБОП…

Генерал грустно взглянул на оторопевшего Олега:

— Таково пожелание Ивана Фёдоровича, мы с ним давно уже всё обговорили. Ждали только этого приказа, твоих новых погон. И надо же, как всё один к одному… Да… А поскольку главная обязанность заместителя замещать, последний приказ — о назначении вас исполняющим обязанности. Я понимаю, насколько это всё… тяжеловесно, однако, обстоятельства вынуждают, полковник. Руководство, конечно, сделает всё возможное, но найти замену генералу Кривошеину — вопрос, который не решается в один день…

Глава 57

Без права на покаяние …

Уже вечерело, когда он свернул с Невского на Садовую и направился к Сенной площади, отрешённо-сосредоточенно глядя поверх голов встречных прохожих и, против обыкновения, неторопливо.

Здесь, в Гостином, и там, на Сенной, в метро, они чаще всего встречались в течение тех нескольких месяцев, которые только и были отпущены когда-то их короткой любви — всепоглощающей, грешной и роковой…

Бывает Любовь — как песня,

бывает Любовь — огонь…

А что ты сделаешь, если

Любовь — это только боль?

Какое найдёшь лекарство?

Кто тебе даст ответ?

Их нет, лекарств от напрасно,

бессмысленно прожитых лет…

…Вот он поднимается по эскалатору и видит её: она стоит у окна с неизменной книгой в руках, в своей любимой «позе цапли» (перенеся тяжесть на левую ногу и чуть согнув в колене правую). Она читает, однако… уже чувствует его приближение. Лёгкая улыбка вначале прячется в уголках губ, но очень недолго — через мгновение всё лицо освещается радостью. Зная, что он смотрит на неё, она, по-прежнему не отрывая глаз от книги и оттопырив указательный палец, чуть поднимает руку, как бы говоря: «Сейчас, только дочитаю до точки…». Но стоит ему подойти и взять эту её руку в свою, она тут же захлопывает книгу, а он… Он тонет в её взгляде!

Его не переставала удивлять подобная способность «видеть, не глядя». А она смеялась и говорила: «Миленький, я же тебя на любом расстоянии кожей чую!»

…Вот они едут в переполненном вагоне метро. Он придерживает её за талию, обнимая и одновременно защищая локтями от давки, а она прильнула к нему и неотрывно смотрит в глаза. Он наклоняется и, едва-едва касаясь губами её уха, тихо спрашивает: «Вы что-то хотите сказать, девушка, аль попросить об чём?» И слышит в ответ всегдашнее: «Угадай с трёх раз!»

…И вот ты, большой и умный,

лысеющий и седой,

в любовный омут бездумно

кидаешься — головой!

Но вместо полёта — паденье!

И — жизни последний вираж —

предсмертное просветленье:

Любовь — не мечта, а мираж!

…Вот она встречает его (здесь же, на Сенной), вся в слезах.

«Что случилось, Алёнушка?»

«Миленький, я сегодня была у одной старушки…»

«У какой старушки?»

«Мама… О чём-то стала догадываться… Пошла к этой старушке… Лидии Ивановне… ведьме одной… Она как-то помогла ей и здоровье поправить, и с папой отношения наладить — а то они, одно время, чуть не разводиться собирались… Старуха ей ничего говорить не стала, но велела, чтобы я приехала, сама. Вот я у неё сегодня и была. Она меня сразу спрашивает: „Он кто?“ Я вроде бы „в непонятках“: „Кто?“ „Кавалер твой великовозрастный“, — говорит. Я молчу. А она продолжает: „Ты не бойся, я никому ничего не скажу“… Не знаю уж, как это случилось, только я опомнилась, когда она уже на твою фотографию гадать стала. Карты раскладывает и приговаривает: „Ох, какой сильный… Ох, какой сильный…“ А потом сказала, что, если мы хотим, чтобы у нас всё было хорошо, ты должен окреститься как можно скорее, потому что некрещёный! Иначе можешь умереть рано от инфаркта…»

«Успокойся, девочка».

«Миленький, пожалуйста, сходи в церковь, окрестись, а?! Что ты смеёшься?»

«Не смеюсь, а улыбаюсь. Просто как раз вчера мне мамулька моя крестик нательный подарила.»

На это «совпадение» он тогда не обратил внимания. Как не понял и того, что всё это был обман. Ложь и вроченье.

Хуже того — это было предательство. Ещё не научившись любить, она уже сумела предать…

…И вот в искрящемся золотом полумраке церкви священник надевает на него крест… И мажет миром лоб… И сладковато пахнет ладаном… И взгляд Христа пронзает сердце!

…За каждый сладкий день иль сладкое мгновенье

Слезами и тоской заплатишь ты судьбе!..

…Он поднялся на ступеньки портика гауптвахты и, окинув взглядом неузнаваемо изменившуюся за шесть с лишним лет, прошедших с той поры, Сенную площадь, холодно усмехнулся.

Да… «За всё нужно платить!»

После того как он вытравил жаль и, убив последние сомнения, сделал самый первый — но уже неискупимый — шаг по чёрной дороге Возмездия, Саныч больше не испытывал боли.

И только память, продолжавшая жить как бы отдельно от него, ещё слегка беспокоила, вызывая ощущения неловкости и стыда за себя тогдашнего — умевшего любить, чувствовать, страдать…

ЭПИЛОГ

(Вместо пролога)

За шесть лет до…

Сменялись в детстве радугой дожди,

сияньем солнца — сумрачные тени,

но в зрелости не требуй и не жди

таких простых и скорых утешений…

I —II. Они

Между ними ничего ещё не было.

Не было первого признания и поцелуя, от которого можно задохнуться и умереть и который не забудется потом никогда. Не было свиданий, и встреч, и прогулок по холодному осеннему городу. Ещё не произошло удивительного превращения девушки в женщину, и он не стал её первым … А она не подарила ему свою фотографию с трогательно-наивной надписью: «Досточтимому, глубоко уважаемому, страшно обожаемому и страстно любимому… с искренними пожеланиями на будущую жизнь…» Никто пока не вмешался, не сломал и не поставил на этой жизни крест.

С ними ничего такого ещё не случилось. Но у них уже было всё …

…Жить и надеяться на встречу —

так всё устроила Судьба…

Задумаюсь и не замечу,

что в кровь закушена губа…

Как знать! Быть может, это было предопределено: и встреча, и любовь, и вмешательство, обрекшее эту девочку на неизбежную раннюю смерть?

Но кем, где, когда? И главное — по какому праву?

Гадалки и прорицатели, ведьмы и колдуны, чёрные, белые и прочие маги и кудесники, коих ныне развелось несметное множество, заявят о родовом проклятии, перешедшем по наследству от кого-то из «нехороших» предков.

Более строгие астрологи скажут, что это — следствие «отягощённой кармы».

Священник перекрестится и вздохнёт: «Видно, так было угодно Богу…»

* * *

«Бабье лето» отзвенело, но «золотая осень» в том году не спешила уступать место обычной питерской слякоти и непогоде. Стоял чудесный, солнечный и прозрачный день начала октября.

Такое может лишь присниться:

как в сказке, читанной давным-давно,

Она видением жар-птицы,

влетела осенью в моё окно.

И эту птицу я поймал, и гладил,

и каждое перо Ей нежно целовал…

Но, красоты той встречи ради,

окна не закрывал.

И мою сказочную птицу

я сам и отпустил в открытое окно.

С тех пор мне ничего не снится.

Уже давно…[51]

Они вышли из метро и направились в Лавру. Когда переходили Невский, он — как бы невзначай, как бы по инерции — протянул ей руку, и она с радостной готовностью вложила в неё свою ладонь.

— А мы уже были в Лавре с родителями и Ростиком. Папа сказал, что мы просто обязаны посетить могилу Суворова. Потом мама повела нас на могилу Достоевского, а я тут же углядела, что рядом похоронен Чайковский. Мы бродили по кладбищу часа три! Писатели, композиторы, артисты… Оказывается, здесь похоронен тот знаменитый артист — я забыла фамилию — ну, который как раз играл Александра Невского.

— Черкасов.

— Да, точно!

Неожиданно она остановилась и спросила, не без лукавства заглянув ему в глаза:

— Интересно, вы могли бы угадать, какая могила мне «не пришлась»?

— Женская.

— Верно. А чья?

— Следующий вопрос будет «почему?»?

— Вы же ещё не ответили на этот.

Господи! Сколько наивной непосредственности излучала эта девочка, и как было приятно баловать и удивлять её.

— Думаю, тебе стало безумно обидно за Александра Сергеича, поскольку Наталья Николаевна покоится под фамилией Ланская. Нет?

Он произнёс это спокойно, в своей обычной манере, чуть растягивая слова, как делал уже много лет на лекциях и семинарах, уроках и экскурсиях, отвечая, порой, на самые неожиданные и не всегда умные или корректные вопросы. Однако сейчас всё выглядело иначе. Ему не нужно было ставить на место зарвавшегося ученика, ошибочно убеждённого в собственной незаурядности, или сажать в лужу излишне темпераментного студента, захотевшего отличиться перед своей пассией. Сейчас всё происходило с точностью до наоборот: шестнадцатилетняя ученица старалась выдумать вопрос посложнее (с её точки зрения), покаверзнее, а тридцатишестилетний учитель, используя свой интеллектуальный потенциал взрослого, должен был отвечать, поддерживая и подогревая её интерес. Они сами придумали эту игру и отдавались ей без остатка.

— Так что, сворачиваем налево или идём дальше?

— Вы, как всегда, забыли ознакомить меня с программой экскурсии. Но если пять минут погоды не делают, давайте свернём. Там неподалёку от Ланских есть интересная могила — с иероглифами. Это так странно: иероглифы на могиле русского человека. Вичугин, кажется… Нет, Бичугин его фамилия!

— Бичурин. Да, это интересно. Идём!

— Только там, кажется, надо билеты брать.

— Вот так: приглашаешь немолодого уже человека на кладбище, а кошелёк на рояле забываешь — нехорошо, девушка…

…Через несколько минут они остановились перед небольшим, посеревшим от времени, когда-то чёрным обелиском, на котором было выбито: «Иакинф Бичурин», а ниже — столбец китайских иероглифов и даты: 1777-1853.