Невская сага (№1) - Красным по черному

— Пусть тебя это не смущает…

Она опять не дала ему закончить, перебив с неожиданной яростью:

— Не смущает, мать твою?! Спасибо, утешил!

Саныч не спешил нарушать возникшую паузу и спрашивать о причине столь бурной реакции. Хорошо зная характер и повадки Агаты, он ясно представил себе, как она сидит, прикрыв глаза и потрясая трубкой. Поэтому, устало развалившись и чуть покачиваясь в кресле, он счёл за лучшее подождать, когда подруга и наставница успокоится и сама всё объяснит.

Действительно, тяжело вздохнув, точнее, выдохнув в трубку, так чтобы он, мерзавец, это услышал, Агата наконец проговорила — тихо и в общем-то спокойно:

— Ко мне тут вчера наведывались другие ребятки. «Монастырские».

Саныча в качалке словно подбросило.

— Что, подскочил или присел? — не без ехидства спросила Агата, знавшая и видевшая его не хуже, чем он её.

— Это уже интересно.

— Ага. Я почему-то так и подумала, что ты заинтересуешься.

Она мстительно замолчала.

— Ну и..? — «поддался» он.

— Что «ну и»?

— Приглашали с ними в больницу прокатиться?

— Приглашали, приглашали. Только после того, как я им объяснила, что это вариант исключённый, уехали, явно расстроенные. А вечером уже сам позвонил, и мы с ним, как они говорят, «стрелку забили». Так что жду его завтра с визитом, в четыре часа. Хотя, ему, видать, уже действительно на том свете пироги пекут.

Сделав секундную паузу, Агата тихо добавила:

— Качественно сработано, мать твою!

— Нам нужно повидаться. Сегодня же!

— Да неужели?..

* * *

Он положил трубку и в задумчивости прошёлся по комнате.

Которые сутки уже не имеет он возможности не то что выспаться, а просто поспать, хотя бы несколько часов кряду. Между тем сейчас, как никогда, требовались ясность и трезвость мысли, чёткость и верность расчётов. Он должен довести дело до конца, а значит, не имеет права не только на ошибку, но и на элементарную небрежность или оплошность.

Он подошёл к письменному столу и, усевшись в кресло и вооружившись острым карандашом, достал лист бумаги.

— Так…

Неожиданную новость, сообщённую Агатой, можно сразу отнести в позитив. Тот факт, что агонизирующий Монах вышел именно на неё, а он узнал об этом заранее, означал лишь одно: Монах окончательно вне игры…

Схема была почти готова, когда заморзил телефон. Он недовольно скосил глаза на свой «навороченный» беспроводной «Panasonic» в ожидании мелодии, которая позволила бы определить, кто звонит. Телефон издал самую обычную трель. Он хмуро выгнул бровь и, помедлив мгновение, взял трубку:

— Да! Олег?.. Слушаю тебя… Когда?.. А где?.. Хорошо, я понял… Не беспокойся, думаю, это уже не имеет значения… Конечно, заезжай. Только… Может, это и излишняя просьба, поскольку ты уже звонишь из автомата… Тем не менее будь предельно внимателен, пожалуйста… Договорились. До вечера!

Он перевёл взгляд на лежащий перед ним лист с нарисованной схемой: «Извини, старичок, но придётся ограничиться головой. Схемки и рисуночки оставим детективщикам-романистам.» И, взяв лист, медленно его порвал.

«Судя по этому звонку, — он прошёл в свою ванно-туалетную комнату, спустил в унитаз обрывки и вернулся обратно за стол, — судя по этому звонку, Олег убедился в том, что они с чекистом играют в разных командах. Когда он уезжал отсюда несколько часов назад, этой уверенности у него не было. Сомнения, подозрения, внушённые мною, но не уверенность… Видимо, комитетчик в чём-то оплошал. Значит, предварительные выкладки были правильными, а следовательно, дружок, мы его сможем переиграть, потому что он вычисляем. Вычисляем… Что ж, попробуем „просчитать“ его до конца. Это для нас сегодня — вопрос номер ноль! Так что прокрутим кино заново, по принципу: вопрос-ответ…

Итак! Полковник ФСБ приходит к милицейскому генералу. Вопрос: с какой целью? Олег сказал, что его вызвали с материалами конкретного дела этого самого (он презрительно скривился) Профессора, сиганувшего накануне в окно. Уголовником он был, конечно, авторитетным, однако… Ну-ка, ну-ка… Значит… Эх, генерал, генерал… Это — ответ! Раз! Хорошо, пошли дальше. А дальше Олег своим откровением льёт воду на мельницу эфэсбэшника, чем тот не преминул воспользоваться, рассказав свою байку-страшилку, на которую они оба повелись. Вопрос: зачем ему это понадобилось? Ответ: он получил доступ к полной информации по Монаху и… Стоп! Вот оно: два и три сразу!!!»

Его аж бросило в жар — это выглядело слишком неправдоподобно! Однако, другого объяснения быть не могло.

Он порывисто встал, снова прошёл в ванную и, напустив в раковину холодной воды, погрузил туда лицо. Затем с полотенцем вернулся в комнату.

«С тебя, Круглов, причитается! Впрочем, с меня тоже. Ведь если я не ошибся — а я прав наверняка — значит… Бинго! Четыре! Кретин! Тратить время на идиотские схемки, вместо того, чтобы тихо пошевелить мозгами! Самое смешное, что всё это сам же озвучил уже сегодня ночью. Только правильных выводов мы сразу не сделали. А теперь всё встало на свои места. Хотя, может быть, в этом причина и твоей нынешней уверенности, друг мой ситный? Да, в ФСБ, похоже, одним полковником станет меньше. Зато, глядишь, с моей и Божьей помощью в РУБОПе на одного прибавится! — Он ухмыльнулся и взглянул на часы. — Пожалуй, ещё минуток сто двадцать на сон можно выделить. „Небрежности во внешности“ не допустим. Агата — девушка серьёзная, и разговор нам предстоит непростой…».

Внутренний диалог его вновь прервал телефон.

«Фу ты, сглазил! — Он не спешил брать трубку. — Это называется „тебе завтра приснится, как ты сегодня выспался“!»

Сигнальная морзянка плавно перешла в «Танец маленьких лебедей».

«Кой чёрт — Антиподы?! Сиамские близнецы! Впрочем, на сей раз этот звонок — как нельзя кстати!»

Он поднял трубку:

— Кого из нас двоих ты решил доконать бессонницей?

* * *

— Здравия желаю, гражданин начальник! — Свинцов закрыл дверь и приблизился к Олегу, сидящему за столом, не сводя с него подчёркнуто пристального, изучающего и где-то даже сочувственного взгляда. — Я вспоминаю, как мы собирались с моими университетскими пару месяцев назад. Так мне тоже на следующее утро жить не хотелось. А некоторые, — он изменил тональность и выразительно сощурился, — погнали меня «с полной выкладкой» на заведомый глухарь!

— Времени нет на трёп, Миша, — перебил Круглов. — Меня ждёт батя, а тебя — задание. Сядь.

— Что случилось? — Сев напротив, Свинцов уже серьёзно посмотрел на начальника.

— По Лобанову нужно провести дополнительную экспертизу. Точнее, не столько по самому покойнику, сколько по его бывшему жилищу. А потом — исходя из результатов — не исключено, что потребуется провести аналогичные действия и в отношении остального «валежника».

— Что за экспертиза?

— В том-то и дело… Нужно было бы знать, что искать. Но мы этого не знаем, конкретно, во всяком случае. Поэтому придётся всё выяснять по ходу, методом «тыка». Короче, бери сейчас эксперта — Кирюхин обещал выделить потолковее, я ему уже звонил — и езжай опять туда. Надо, во-первых, взять пробы грунта, грязи, пыли непосредственно перед входом в лобановский подъезд…

— Так там асфальт, точнее — плитка…

— Не перебивай, пожалуйста! Асфальт! Речь идёт о микрочастицах, а не о самосвале земли! Итак, вход в подъезд, вход в квартиру — имеется в виду порог. Соскобы надо взять и на лестнице, перед порогом двери, и внутри квартиры, опять-таки у порога, а если дверь двойная, то и между. Далее — чердак и подвал, непосредственно над и под квартирой. Пока эксперт будет там всем этим заниматься, тебе нужно — во-вторых — осмотреться вокруг: у подъезда и во дворе. Нас могут интересовать участки земли… как это сказать… С аномалиями, что ли: где трава ненормально густая или, наоборот, где ничего не растёт. Может, сухое дерево или…

— Куст! — воскликнул Свинцов. — Уж извини, что опять перебиваю, но там прямо у подъезда — засохший куст сирени! Да он же грохнулся чуть не на него! Я ещё спросил этого так называемого председателя их так называемого жилтоварищества, почему они не выкорчёвывают эдакий символ бренности бытия. А он ответил, что сирень эту посадил как раз-таки Лоб, самолично, и что он, мол, надеялся, может, оживёт кустик. Теперь же, конечно, уберут, посадят что-нибудь новое.

— Прекрасно, вот с куста и начните. Из-под корней надо взять пробы земли в нескольких местах. И ещё — в-третьих — персонально тебе задание. Продумай, как это лучше сделать. Раньше бы просто — сходил в районную поликлинику и всё выяснил, а теперь придётся покрутиться. В общем, нужно узнать, причём без лишнего шума, как обстоят дела со здоровьем других жильцов этого дома, не ухудшилось ли оно за последние полгода, не стали ли они чаще болеть и так далее. В деле, кстати, есть список добрых соседей, населяющих этот домик-пряник?

— Есть. В основном, это наша публика. Дом ведь реконструировался фирмой «Ленремзастрой», принадлежавшей, по сути, Лобанову. Вначале планировалось все квартиры — а их там одиннадцать — распределить среди «своих», но потом оказалось, что они многим вроде как и ни к чему. Тогда их выставили на продажу и, несмотря на крутую стоимость, реализовали довольно быстро…

— Так, Миша, — перебил Олег, — ты не забыл, что мы в цейтноте? Если вопросов нет, можешь брать эксперта и ехать.

— Вопрос только один, — ответил Свинцов, вставая. — Надеюсь, мы не радиацию ищем? Если да, то я предварительно должен надеть соответствующие случаю и собственной фамилии порты!

Глава 39

И настало утро… (Окончание)

Выйдя от Белого, Барон спустился вниз и хотел было прямиком направиться к себе, но передумал и завернул на кухню — раскумиться[40]. Этот кофе стоял у него поперёк горла. Что Белый находит в подобной отраве, поглощая её в таких количествах, и, главное, как может обходиться без чифиря — было выше его понимания. Всё-таки оттянул своё! По молодости, правда, и недолго, три года всего чалился. Но когда откинулся, был уже в авторитете. А это — не кот чихнул. Как же он мог после зоны — без чифиря? После зоны без чифиря никак уже нельзя. Смешно даже…

Приготовив заварку, Барон присел у стола, в предвкушении этого обыденного и такого значимого для него удовольствия. Он любил наблюдать, как чай набирает крепость, меняет цвет и, постепенно теряя прозрачность, на глазах превращается в чёрный, тягучий, вяжущий и терпкий концентрат.

— Барона не видели? — раздался где-то неподалёку голос Лося, и тут же послышались его приближающиеся шаги.

— Вот ты где! — пробасил он, входя на кухню. — Тебя Белый зовёт.

Надо же, чтобы он снова понадобился Белому именно сейчас!

— О, чифирёк! — обрадовался Лось. — Я угощусь?

— И думать не моги! — ответил Барон, вставая.

Лось проводил его щурым взглядом холодных голубых глаз и, сверкнув золотой фиксой, криво ухмыльнулся.

«Сам не пьёт, и другим подкумарить не даёт! — ворчал Барон про себя, снова поднимаясь наверх. — И похоже, сегодня дрыхнуть не собирается — на кофее-то грёбаном! — Он зевнул во весь рот. — И впрямь, двужильный…»

Белый по-прежнему сидел за столом, однако настроение у него явно улучшилось. Он с улыбкой взглянул на вошедшего Барона.

— Что такой суровый, друг мой Санчо? Или обидел кто?

— Кто меня обидит — дня не проживёт, — ответил тот, усаживаясь. И, спохватившись, поспешил добавить: — Хотя Лось вот на мой чифирь покушается.

— Да? Ладно, объявим ему строгий выговор, с предупреждением. Когда вернёмся… — Белый сделал паузу и уже серьёзно спросил:

— Что у нас со змеёнышем?

— Полный ажур! — Барон подавил очередной зевок. — Поработали с ним в ударном темпе. Как врач прописал. В первый день начали со «льда», вкатили правильную дозу. Я пару раз заглядывал к нему. Заглючил сразу так…

— Подробности меня не интересуют. Я спрашиваю тебя конкретно, можем ли мы его отпускать?

— Думаю, можем. Он гарантировано в «системе», будто всю жизнь зависал. Без геры его так кумарит! Четыре дозы в день — его минимум. Не, не соскочит!

— Смотри. За ошибку придётся отвечать.

— Не придётся. Хотя, если честно, я не понял, зачем все эти заморочки. Наделали бы ему дырок на венах, потом задвинули передозировку и нарисовали «смерть за рулём». Заодно и папу…

— Тебе не нужно ничего понимать, — опять перебил Белый. — Запомни лишь одну аксиому. — Его взгляд словно остекленел. — Смерть не страшна, страшно её ожидание!

Несколько мгновений они молча смотрели друг другу в глаза. Затем Белый чуть подался вперёд и тихо сказал:

— Теперь слушай сюда…

Уже через минуту Барон забыл и про сон, и про свой остывающий на кухне чифирь, и про давешнюю обиду. После того, что он услышал, у него отныне по гроб больше не было права делать Белому никаких предъяв. Даже самых малюсеньких. Даже мысленно!

— Ты всё понял?

— Вроде да.

— Значит, сейчас пьёшь свой «нектар» и едешь прямо туда. Я выеду через час с Лосем и буду ждать тебя на хате. Привезёшь этого вилялу в перьях, проводишь ко мне, сам вернёшься в машину.[41]

— А Лось?

Белый достал сигарету, закурил и только потом ответил:

— Лось отвезёт меня и — назад. Там он нам, само собой, не нужен. Ещё вопросы есть?

— Нет, вроде.

— Тогда — действуй! — Он небрежно взял со стола и перекинул Барону конверт. — Только смотри, артист, слова выучи!

Барон забрал конверт, поднялся и направился к двери. Однако Белый снова окликнул его:

— Скажи этой, — кивнул он на кофейный столик, — пусть зайдёт и унесёт всё.

Уже через минуту, постучав, в кабинет впорхнула всё та же русалка.

— Звали, Пётр Ильич?

— Не исключено, — довольно мрачно ответил он, вставая. — Убери это.

Девушка едва заметно улыбнулась и, наклонившись, стала составлять кофейник и чашки на поднос.

Белый неспешно приблизился к ней сзади и, задрав юбку, грубо разорвал тонкий шнурок кокетливых трусиков.

* * *

Круглов с заметной обеспокоенностью погдядывал на своего начальника, остановившегося у окна вполоборота к нему.

Пожалуй, ни разу ещё не доводилось ему видеть Кривошеина таким напряжённо-озабоченным и устало-удручённым. Люди выглядят так, когда им сообщают о тяжёлой болезни кого-то из родных, или на них самих обрушивается нежданный недуг, или когда они узнают о предательстве близкого человека.

При этом натуры сильные и цельные — такие, как батя — превозмогают эту боль, с молчаливым достоинством переплавляя её в крови собственного сердца. Или просто умирают — если боль оказывается сильнее…

— Что-нибудь случилось, товарищ генерал?

Кривошеин лишь хмыкнул и, не отрывая глаз от окна, кивнул головой:

— Сейчас каждый день что-нибудь случается…

Немного помолчав, он обернулся к Круглову:

— Ты тоже выглядишь неважнецки, сынок. Есть новости?

— Новостей нет пока, но есть соображения.

— Излагай. Я — на очереди.

— Во-первых, что касается конкретного подтверждения выводов по… — он запнулся, — всей этой «чертовщине». Я направил капитана Свинцова с экспертом-криминалистом на квартиру Лобанова.

— Да? И что они там будут искать?

Олег ответил не сразу. Несколько мгновений он колебался, говорить ли бате о Саныче…

— Трудно пока сказать, товарищ генерал. Я покопался в литературе, побеседовал со знающими людьми, — выкрутился он. — Если то, что удалось выяснить, подтвердится результатами экспертизы — оформлю всё документально.

— Ну-ну, — неожиданно просто согласился Кривошеин и, тяжело вздохнув, вновь посмотрел на Круглова. — А во-вторых?..

— Во-вторых, — твёрдо ответил тот, — мне не нравится полковник Белов.

Бросив прощальный взгляд на улицу, залитую солнцем, генерал зашторил окно, медленно подошёл к Олегу и, подняв на него чуть прищуренные глаза, негромко произнёс:

— Вот, сынок! Мне тоже. На эту тему давай и порассуждаем, прежде чем вновь принимать его с распростёртыми объятиями, как вчера. — Он направился к холодильнику и достал бутылку нарзана. — Будешь?

Круглов кивнул.

Иван Фёдорович налил минералку в стаканы, один из которых протянул ему, и продолжил:

— Кстати, он тебя уже разыскивал с утра пораньше.

— Да, мы с ним встречаемся через два часа. На свежем воздухе.

— Чем-то ты его сильно заинтересовал, если он не может дождаться шести часов.

— Настолько сильно, что у него в наличии оказались номера всех моих телефонов, включая домашний и мобильный.

Круглов решил пока умолчать о вчерашней слежке.

— Даже так! Значит, он пришёл во всеоружии. Так… Давай — с начала и по порядку. Он мне позвонил накануне, отрекомендовался и сказал, что интересуется делом Лобанова, который якобы находился в разработке у них совместно с чекистами из Управления экономической контрразведки…

— И это была ложь! Не более чем предлог, товарищ генерал, — не удержался Круглов, перебив своего начальника. — Будь в том нужда, они бы обратились к нам раньше за дополнительными сведениями. Да и что это за оперативная разработка, когда о смерти главного фигуранта узнают чуть ли не из средств массовой информации, а к нам и вовсе являются едва не накануне похорон?! И для чего? Выяснить подробности последнего полёта и падения несчастного самоубийцы, выкинувшегося из окна? Чушь какая-то!

— Добавь к этому: является не оперативник, что было бы естественным в подобной ситуации, а начальник отдела, полковник — лично! Да, я бы не рискнул утверждать, что мы с тобой вчера оказались на высоте, сынок… Предлог, говоришь? И зачем ему это понадобилось?

— А вы вспомните, товарищ генерал! Лобанов же его не интересовал нисколько, он только что не спал, пока я о нём докладывал. Думаю, Белов сам мог бы дополнить наши данные такими подробностями, которые нам и не снились.

— Оживили его твои «откровения», насколько я помню.

— Вот! Именно за этим он прибыл! И прокололся на этом!

— То есть?

— Интересуясь якобы Лбом, он привозит медицинское заключение на Монаха, сделанное ещё при жизни Лобанова! На самом деле ему нужно было знать, насколько мы в курсе всей ситуации в целом, то есть получить доступ к всеобъемлющей информации,а фактически взять под контроль проводимое нами расследование по Монаху! И тут я, должен сознаться, очень… посодействовал ему своими признаниями.

— Не знаю, насколько тебя это успокоит, но я тоже хорош — со своей инициативой! Остаётся лишь вычислить, зачем ему потребовалось, чтобы мы с… этим деятелем встретились. Хорошо, если только «для полноты картины».

— Что вы имеете в виду, товарищ генерал?

Кривошеин ответил не сразу. Он прежде допил свой нарзан и, в суровой сосредоточенности поигрывая скулами, вернулся к окну.

— У меня сложилось впечатление, — проговорил он наконец, трогая землю в горшке любимого мандарина, — что в больнице меня ждали…

Глава 40

Закулисье (Окончание)

Ему нужно было иметь небольшой, однако достаточный запас времени. Олег раньше десяти, а то и одиннадцати определённо не приедет, так что если бы до его появления удалось немного соснуть, он не был бы на себя в чрезмерной претензии. Вторые сутки без сна сказывались всё более ощутимо. Переутомление налицо, разговор с Агатой измотает его окончательно, и на Круглова «пороха» может вообще не остаться. А как раз-таки с ним его нужно держать постоянно сухим. Впрочем, Олегу самому не позавидуешь: вряд ли он особо обогнал по части сна своего бывшего учителя, а ныне добровольного консультанта.

Он вышел из дома, незаметно огляделся по сторонам (совсем как в дешёвом детективе!) и неторопливо направился в сторону Кировского проспекта[42]. А собственно, при чём тут дешёвый детектив? Пасли же их вчера! Ну, не их, Олега — теперь это однофигственно. Да, положеньице, усмехнулся он про себя. Белый совершенно необоснованно заявляет, что Чёрный обязан ему чуть не по гроб жизни, и тут же сам, по собственному почину, оказывает тому действительно крупную услугу! И не только ему, между прочим. Положеньице! Чувствуешь себя гроссмейстером, дающим сеанс одновременной игры сразу на нескольких досках. Прямо Крамник: один — против всех[43]. Главное — не наоборот! А чтобы этого «наоборот» не допустить, мало просчитать ходы противника. Необходимо заставить его ходить так, как нужно гроссмейстеру.

Однако «гроссмейстер» определённо не проявил должной внимательности, выйдя на улицу. Его не покидало ощущение не то чтобы опасности, а …некоторого дискомфорта. Кто-то определённо наблюдал за ним. Точнее, даже не наблюдал, а вроде как подглядывал.

Он дошёл до площади Льва Толстого и нырнул в метро, где сыграл детективную роль до конца: пробежавшись по эскалатору, неожиданно притормозил, обернулся и посмотрел наверх. Сзади спускались четыре человека. Он встал справа и, удовлетворив доносящуюся из динамика просьбу, «взялся за поручень». Мимо бодрой трусцой проскакали трое. Он проводил глазами каждого. Не хватало того, что наверху был вторым. В пёстрой рубашечке…

Сойдя с эскалатора, он прошёл в самый конец зала и остановился у стены рядом с последней дверью последнего вагона в направлении «Проспекта Просвещения». Отсюда вся станция просматривалась как на ладони. Впрочем, в этом визуальном обследовании не было особой необходимости, ибо «пестрорубашечник», не скрываясь больше и не таясь, с подобием улыбки на губах, направлялся прямо к нему. Теперь, разглядев лицо, он узнал одного из «проштрафившихся» сержантов, задержавших его накануне. Неужели это ничтожество умудрилось стать причиной пресловутого дискомфорта?

— Извините, пожалуйста, — обратился тот не столько извиняющимся, сколько заискивающим тоном, — я не решился сразу подойти на улице. Вы меня не узнали? Мы с напарником вчера…

Он в упор не видел злокачественного юноши, поскольку совсем не собирался ни выслушивать жалких оправданий, ни вообще вступать с ним в разговор. Пропустив по электричке в каждую сторону и убедившись окончательно, что больше никому просто до обидного нет до него никакого дела, он посмотрел на часы. Времени оставалось только-только.

Так и не удостоив взглядом «пестрорубашечника», красноречие которого явно иссякло на фоне возрастающего недоумения, он достал свой мобильник:

— Олег? Скажи, пожалуйста, что я должен сейчас сделать: один из вчерашних паскудников преследует меня от самого дома? Я — в метро, на «Петроградской»…

Судя по тому, как лихо втиснулся малый в переполненный вагон подошедшего поезда, он поверил в этот «звонок»…

С Агатой они договорились встретиться в маленьком кафе на набережной Екатерининского канала. Он однажды случайно забрёл туда и был приятно удивлён тамошней кухней — еда почти не отличалась от домашней.

Однако сегодня он остановил свой выбор на этом кафе по другой причине: здесь, в прохладном полумраке небольшого — на шесть или семь столов — зала можно было спокойно поговорить. Он улыбнулся: даже название заведения — «Морфей» — вполне соответствовало нынешнему состоянию души и тела.

Уже на подходе — метров за тридцать до — его обогнало резко затормозившее такси. Мельком заглянув внутрь, он открыл заднюю дверцу.

— Заплати двадцатник, джентельмен фигов, — сказала Агата, вылезая из машины, и бросила водителю:

— Значит, я жду тебя здесь через полтора часа, Слава.

Он расплатился, и они вошли в кафе.

— У тебя персональный водитель, Агаша? — полушутя поинтересовался он, выдвигая для неё стул у одного из столов.

— Работа обязывает, — деланно вздохнула Агата, усаживаясь.

— Возьми меня — дешевле будет!

Он сел напротив.

К ним подошла девушка с прейскурантом в руках:

— Добрый день. Пожалуйста, что вы желаете?

— Кушать будешь, Агаша?

Она ответила ему красноречивым, переполненным оптимизмом взором поверх очков.

— Будьте добры, два кофе, — обратился он к девушке и, уловив огорчение в выразительных серых глазах, улыбнулся. — И два коньяка.

— Коньяк — какой?

Её лицо явно оживилось.

— Поскольку «Реми Мартин» я пил вчера, а «Кордон Блё» у вас, очевидно, закончился, ограничимся армянским[44].

— Всё? — Увы, не оценив его юмора, официантка перевела взгляд на Агату. — У нас очень вкусный фирменный торт.

— Милая, — прощебетала та «ласково», — ты хорошо меня разглядела?

Девушка не нашлась что ответить.

— По моим скромным подсчётам, — продолжила Агата, — во мне минимум полцентнера лишних. Так что принеси пока то, что заказали, и не забудь лимон.

— Ты, определённо, излишне строга, — сказал он, проводив глазами воздушную фигурку. — Причём не только к себе.

— Хватит трепаться. — Агата серьёзно посмотрела на него. — У меня нынче с юмором туговато, твоими стараниями, кстати. Да и время у нас ограничено. Так что давай ближе к телу.

— Как тебе будет угодно. — Он спокойно выдержал её взгляд. — Только тогда ответь для начала, каким образом завтрашний клиент на тебя вышел?

Она усмехнулась:

— А то ты не знаешь! У меня этой публики — добрая половина клиентуры. Ещё со времён Тирасполя.

— Питер — не Тирасполь…

— Один хрен, — перебила она. — Хотя тут и впрямь случай особый…

— Пожалуйста, — официантка принесла заказ.

Взглянув на кофейные чашечки и наперсточные рюмки с коньяком, Агата вновь подняла на неё глаза:

— Нет, всё-таки ты меня действительно плохо видишь.

Затем обратилась к нему:

— Куда ты меня привёл? У них здесь нормальная посуда есть?

Девушка была в явной растерянности.

— Это моя вина, — улыбнулся он ей. — Будьте добры, ещё грамм двести коньяка, два больших бутерброда с сёмгой или форелью — что там у вас есть — и пару рюмок… повместительнее. А чуть позже, я скажу когда, самую большую чашку самого хорошего чая с маленькой, но вкусной конфеткой.

Несчастная официанточка, одарив его грустно-благодарной улыбкой, упорхнула.

— Надеюсь, теперь я тебя удовлетворил?

Он сделал глоток кофе.

— Не надейся, — ответила Агата, поднимая рюмку с коньяком.

Они выпили.

— Что опять не так? — поинтересовался он, закусывая лимоном. — Я очень старался.

— Почему это с одной конфеткой, если она маленькая и вкусная?

— Потому что я, в отличие от этой бедной девочки, вижу тебя достаточно хорошо.

— Хам, — бросила она беззлобно. — Скажи лучше, где гостинец обещанный?

Слегка усмехнувшись, он достал из кармана и поставил на стол небольшую коробочку. Помедлив, Агата открыла её.

— Это что, брюлики?

— Ты же у нас «львица»!

Она устремила на него не самый свой томный взгляд и, как-то слишком спокойно защёлкнув футляр, сдержанно пророкотала:

— Это ты называешь гостинцем?

— Да, — ответил он неожиданно глухо, также глядя ей в глаза.

— То-то мне твоя аура не понравилась. «Зачернился» — дальше некуда. Теперь ищешь компанию? Не поздновато?..

— Вот, прошу, — вернувшаяся официантка поставила на стол изящный графинчик с коньяком, рюмки и целое блюдо с красиво оформленными тартинками с малосольной форелью. — А про чай вы скажете…

— Всенепременно, — сухо бросил он, даже не взглянув на неё больше. — Спасибо.

Опешившая девушка поспешила удалиться, а он наполнил рюмки. На сей раз они выпили и закусили молча.

— Так что за «особый случай»? — как ни в чём не бывало спросил он затем, возвращаясь к прерванному разговору.

Агата не ответила, продолжая смотреть на него и, по-видимому, о чём-то размышляя.

— Имей совесть! — Он строго сдвинул брови. — Время капает, а я не спал более полутора суток!

— Ладно. Только учти, — нарушила она, наконец, молчание, — что потом ты должен будешь рассказать мне всё, если хочешь на меня рассчитывать. — И после небольшой паузы спросила: — Хлопец, о котором ты говорил, занимается смертью того бандюгана, что «кувырнулся» пару дней назад?

— В качестве составляющей дела твоего завтрашнего визитёра. — Он мотнул головой. — Умеешь ты «впечатлить»…

— Я лишь отвечаю на твой вопрос. — Она сняла очки и протёрла стёкла. — Ты спросил, как этот на меня вышел. Через того. Тот был у меня недели две назад.

— Кто? Профессор?

— Я без понятия, профессор он или академик, но сволочь редкая. Очень хотела бы знать, кого мне благодарить за такой душевный «подарочек».

— Что ты имеешь в виду?

— То самое, — обожгла его взглядом Агата. — Когда ты попросил меня хлопца твоего сразу на яйцо взять, за недостатком времени, я тут же об этом уроде вспомнила. Он тоже при таких понтах прибыл, весь такой деловой и занятой! Выложил на стол пачку баксов нераспечатанную — я таких и не видела ещё, в банковской упаковке — и заявил, что я ему должна рассказать, кто, как, почему и что сотворил с ним и его друзьями. Причём ты бы слышал, как он это сказал! И в окошко выглянул. А на улице — его мордовороты, каждый с тебя ростом. Нашёл кого запугивать, гад! Я и бросила — на него, само собой, — она усмехнулась, — чтоб сориентироваться, что врочить. А там такое… Куда ещё врочить! За его собственным душегубством того, что на него делалось, и в армейский бинокль не разглядишь. Да он и сам, — Агата презрительно скривилась, — как всю эту черноту в картах увидал, попритих резко. Говорю, пока с вас порча не снимется, если её вообще возможно снять, никто и ничего толком сказать не сможет — перекрыто всё. Он тут же: давайте снимать, я готов. Я не готова, отвечаю, полнолуния ждать надо. А этот жизнелюб хренов: «Нет времени ждать!» И снова в окошко смотрит, гад… Короче, достал! Ну и…

— Ты его качнула?! — выдохнул он скорее утверждение, нежели вопрос.

— А мне оставили выбор? — сверкнула в ответ глазами Агата. — Такому помочь перекинуться — сто грехов простится. Он минимум лет двадцать лишних землю топтал. Видел бы ты яйцо… Уголь!.. Так что, когда вчера утречком эти хрюндели снова заявились, — после небольшой паузы продолжила она, — я, как ты понимаешь, пережила пару волнительных минут. Потом позвонил их хозяин… Владимир Алексеевич, Монах, мать твою! Это ж надо додуматься! А сегодня — ты с твоим хлопцем. — Агата вновь уколола его взглядом. — Теперь ещё и «гостинец». И всё — один к одному. Интересно, да?