Аня из Инглсайда

      — Бедный Нед — человеческое существо, — возразила мисс Корнелия. — Я не люблю кошек… Это единственный недостаток, какой я нахожу в Олдене Черчиле. Он тоже отличается престранной любовью к кошкам. Бог знает, откуда это у него — его отец и мать всегда терпеть их не могли.
      — Какой он, должно быть, здравомыслящий молодой человек!
      — Здравомыслящий! Ну, да, пожалуй, он довольно здравомыслящий, если не считать его отношения к кошкам и увлечение теорией эволюции. Это он тоже унаследовал никак не от матери.
      — Знаете, миссис Эллиот, — сказал Ричард Чейз торжественно, — я тоже втайне склоняюсь к поддержке теории эволюции.
      — Вы уже говорили мне об этом прежде. Верьте во что хотите, Дик Чейз… Чего же еще ожидать от мужчины? Слава Всевышнему, никто никогда не заставит меняповерить, что я произошла от обезьяны.
      — Я признаю, что по вашему виду, миловидная вы женщина, этого не скажешь. Я не вижу никакого сходства с обезьяной в вашей румяной, довольной, в высшей степени приятной физиономии. И все же ваша далекая прародительница прыгала с ветки на ветку, помогая себя хвостом. Наука доказывает это, Корнелия… можете спорить, можете не спорить.
      — Не буду. Я не собираюсь дискутировать с вами ни по этому, ни по какому другому вопросу. У меня есть моя собственная религия, и в ней не фигурируют никакие предки-обезьяны. Между прочим, Ричард, я хотела сказать вам, что Стелла выглядит в это лето не такой бодрой, какой мне хотелось бы ее видеть.
      — Она всегда плохо переносит жару. Ее силы восстановятся, когда станет прохладнее.
      — Надеюсь, что так. Лизетта тоже восстанавливала силы к концу каждого лета — кроме последнего, Ричард. Не забывайте об этом. Стелла такая же хрупкая, как ее мать. То, что она вряд ли выйдет замуж, пожалуй, даже неплохо.
      — Почему она вряд ли выйдет замуж? Я спрашиваю из любопытства, Корнелия, из чистого любопытства. Процессы женского мышления чрезвычайно интересуют меня. Из какой посылки вы вашим собственным восхитительно бесцеремонным образом делаете вывод, что Стелла вряд ли выйдет замуж?
      — Ну, Ричард, если говорить откровенно, она не из тех девушек, что пользуются успехом у мужчин. Она хорошая и милая, но она не нравится мужчинам.
      — У нее были восхищенные обожатели. Мне пришлось потратить изрядную часть моего состояния на покупку и содержание дробовиков и бульдогов.
      — Я полагаю, они восхищались вашим богатством. У них было легко отбить охоту ухаживать за ней, не так ли? Всего лишь один залп ваших саркастических замечаний, и они спасались бегством. Если бы им действительно была нужна Стелла, ваш сарказм стал бы для них не большим препятствием, чем ваши воображаемые бульдоги. Нет, Ричард, вы должны признать, что Стелла не та девушка, которая завоевывает завидных поклонников. Лизетта, как вам известно, тоже не пользовалась большим успехом. До того как появились вы, у нее не было кавалеров.
      — Но разве я не стоил того, чтобы подождать моего появления? Бесспорно, Лизетта была разумной молодой женщиной. Не хотите же вы, чтобы я отдал мою дочь первому встречному? Мою звезду, которая, вопреки всем вашим пренебрежительным замечаниям, вполне могла бы блистать во дворцах королей?
      — У нас в Канаде нет королей, — отрезала мисс Корнелия. — Я не отрицаю, что Стелла прелестная девушка. Я говорю лишь, что мужчины, похоже, не видят этого, и, учитывая то, какая она хрупкая, я считаю, что это даже неплохо. Да и для вас это тоже к лучшему. Вам не обойтись без нее… вы были бы беспомощны, как младенец. Ну, пообещайте нам пожертвовать деньги на печь для церкви, и мы уйдем. Я знаю, что вы умираете от желания снова взяться за книгу.
      — Восхитительная, видящая всех насквозь женщина! Сокровище, а не кузина! Я признаю это, я действительно умираю… Но никто, кроме вас, не был бы ни настолько проницателен, чтобы понять это, ни настолько благожелателен, чтобы спасти мою жизнь, действуя соответствующим образом. Ради какой суммы вы меня отвлекаете?
       —Можете пожертвовать пять долларов.
      — Никогда не спорю с дамами. Пять долларов, так пять долларов. Ах, уходите? Она никогда не теряет времени, эта необыкновенная женщина! Как только ее цель достигнута, она немедленно оставляет вас в покое. В наши дни таких кошек уже не разводят. Доброй ночи, жемчужина среди кузин!
      За все время визита Аня не произнесла ни слова. А зачем бы она стала говорить, если миссис Эллиот, не ведая о том, делала за нее все, что нужно, да еще так искусно? Но, провожая их обеих, Ричард Чейз вдруг наклонился к Ане и произнес доверительно:
      — У вас прелестнейшие щиколотки, какие я только видел, миссис Блайт, а видел я их немало в свое время.
      — Ну не отвратительный ли тип? — тяжело дыша, воскликнула мисс Корнелия, когда они уже удалялись от дома по дорожке. — Он всегда говорит женщинам какие-нибудь возмутительные вещи. Не расстраивайтесь из-за этого, Аня, душенька.
      Аня не расстраивалась. Ей, пожалуй, даже понравился Ричард Чейз.
      «Кажется, — размышляла она, — ему не очень понравилось то, что, по общему мнению, Стелла не пользуется успехом у мужчин — даже если их пращуры были обезьянами. Надеюсь, он тоже захочет „показать людям“, что они ошибаются. Ну, я сделала все, что могла. Я вызвала у Олдена и Стеллы интерес друг к другу, и, кажется, совместными усилиями мы с мисс Корнелией настроили миссис Черчиль и мистера Чейза скорее в пользу этого брака, чем против него. Теперь мне остается лишь тихо и спокойно смотреть, что из этого выйдет».
      Месяц спустя Стелла Чейз пришла в Инглсайд и опять села рядом с Аней на ступеньки крыльца, думая при этом о своих надеждах на то, что когда-нибудь она будет выглядеть так же, как миссис Блайт с ее зрелойкрасотой — красотой женщины, живущей полной и счастливой жизнью.
      Прохладный желтовато-серый день начала сентября сменился прохладным туманным вечером. Не переставая звучал приглушенный стон моря.
      — Море чувствует себя несчастным сегодня, — говорил обычно Уолтер, когда слышал этот звук.
      Стелла была рассеянна и молчалива. Потом, глядя вверх на волшебство звезд, вплетенное в фиолетовый сумрак, она неожиданно заговорила:
      — Миссис Блайт, я хочу кое-что сказать вам.
      — Да, дорогая?
      — Я помолвлена с Олденом Черчилем, — произнесла Стелла с безнадежностью в голосе. — Мы помолвлены с прошлого Рождества. Мы сразу сказали обо всем папе и миссис Черчиль, но держали это в секрете от всех остальных, просто потому, что было очень приятно иметь такой секрет. Нам не хотелось открывать нашу тайну миру. Но в следующем месяце нам предстоит пожениться.
      Аня великолепно изображала в этот момент женщину, обратившуюся в камень. Стелла по-прежнему смотрела на звезды и потому не видела выражения на лице миссис Блайт. Затем она продолжила, немного более спокойно:
      — Мы с Олденом познакомились на вечеринке в Лоубридже в прошлом ноябре. Мы… влюбились друг в друга с первого взгляда. Он говорит, что всегда мечтал обо мне, всегда искал именно такую, как я. Он сказал себе: «Вот моя жена», когда увидел, как я вхожу в комнату. И я… почувствовала то же самое. О, мы так счастливы, миссис Блайт.
      Аня все еще не произнесла ни слова.
      — Единственное облачко, омрачающее мое счастье, — это ваше отношение к нашему браку, миссис Блайт. Вы не хотите его одобрить? Вы были мне таким хорошим другом с тех пор, как я приехала в Глен святой Марии. Я привыкла смотреть на вас как на старшую сестру. И мне так тяжело думать, что я выхожу замуж вопреки вашему желанию.
      В голосе Стеллы звучали слезы. Аня наконец снова обрела дар речи.
      — Дорогая, ваше счастье — все, чего я хотела. Мне нравится Олден… он прекрасный молодой человек, но только у него всегда была репутация любителя пофлиртовать.
      — Но на самом деле он не такой. Он просто искал такую девушку, какая ему нужна, разве вы не понимаете, миссис Блайт? И не мог найти.
      — А как на это смотрит ваш отец?
      — О, папа очень доволен. Олден сразу ему понравился. Они часами спорили об эволюции. Папа сразу сказал, что всегда имел намерение выдать меня замуж, как только появится подходящий молодой человек. Мне ужасно тяжело покинуть папу, но он говорит, что молодые птицы имеют право обзавестись собственным гнездом. Так что скоро сюда приезжает кузина Делла Чейз — она будет вести хозяйство в папином доме. Папа ее очень любит.
      — А мать Олдена?
      — Она тоже не возражает. Когда Олден сказал ей перед прошлым Рождеством о нашей помолвке, она обратилась к Библии, и первый стих на странице, которую она открыла, был «Оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей» . Она сказала, что ей совершенно ясно, как она должна поступить, и тут же дала свое согласие. Она собирается переехать в свой маленький домик в Лоубридже.
      — Я рада, что вам не придется жить с тем зеленым плюшевым диваном, — сказала Аня.
      — Диваном? О да, мебель очень старомодная, не правда ли? Но она возьмет ее с собой, а Олден собирается обставить весь дом заново. Так что, видите, миссис Блайт, все довольны, и, может быть, вы тоже пожелаете нам счастья?
      Аня подалась вперед и поцеловала прохладную атласную щечку Стеллы.
      — Я очень рада за вас, дорогая моя. Да благословит Господь грядущие дни вашей жизни!
      Когда Стелла ушла, Аня бросилась наверх, в свою комнату, чтобы хоть на несколько минут спрятаться от всех. Цинично откровенная, кривобокая старая луна выплывала из-за косматых облаков в восточной части неба, и поля вдали, казалось, подмигивали ей, лукаво и злорадно.
      Аня подвела итоги минувших недель. Она испортила ковер в столовой и потолок в библиотеке и лишилась двух семейных реликвий, она пыталась сделать миссис Черчиль орудием в своих руках, и та, должно быть, посмеивалась над ней исподтишка все это время.
      — Кто, — спросила Аня у луны, — поставил себя в самое дурацкое положение? Я знаю, каким будет мнение Гилберта. Сколько труда положила я, чтобы сосватать юношу и девушку, которые уже были помолвлены! О, я исцелилась от страсти устраивать чужие браки — совершенно исцелилась! Никогда больше я и пальцем не шевельну, чтобы привести кого-либо к супружеству, — пусть хоть никто на свете никогда не женится и не выйдет замуж. Одно утешение — Джен Прингль в письме, которое пришло сегодня, пишет, что собирается замуж за Льюиса Стедмана, с которым познакомилась у меня на вечеринке. Так что я пожертвовала стеклянными подсвечниками не совсем напрасно… Мальчики, мальчики! Неужели вам обязательно поднимать такой адский шум?
      — Мы совы, мы должныухать, — объявил обиженный голос Джема из темных кустов. Он знал, что ухает великолепно. Джем мог подражать голосу любой лесной птицы или зверька. Уолтеру это удавалось не так хорошо, и вскоре он, превратившись из совы в маленького разочарованного мальчика, тихонько вошел к маме в поисках утешения.
      — Мама, я думал, что сверчки поют, амистер Картер Флэгг сказал сегодня, что это не так, что они просто производят эти звуки, поскрипывая задними ножками. Это правда, мама?
      — Да, что-то в этом роде… Я не совсем точно знаю, как это происходит. Но такой уж у них способ петь…
      — Мне он не нравится. Мне больше уже никогда не будет приятно слушать их пение.
      — О нет, тебе будет приятно. Со временем ты забудешь о поскрипывающих ножках и будешь думать только об их волшебном хоре на нескошенных лугах и осенних холмах… Не пора ли тебе спать, сыночек?
      — Мама, ты расскажешь мне на ночь сказку, от которой по спине пробегает холодок? И посидишь потом возле моей кровати, пока я не усну?
      — А для чего еще существуют мамы, дорогой?
 
 

18

      — «Пришла пора, — заметил Морж, — поговорить о…» том, чтобы завести собаку, — улыбнулся Гилберт.
      В Инглсайде не было собаки с тех пор, как умер сеттер Рекс, но мальчикам, по мнению доктора, следовало иметь собаку, и он решил, что купит и подарит им щенка. Однако он был так занят в ту осень, что постоянно откладывал покупку, и в конце концов в один из ноябрьских дней Джем, ходивший в гости к школьному приятелю, привел домой маленького желтого песика с навостренными черными ушками.
      — Мне дал его Джо Риз, мама. Его зовут Джип. Какой у него милый хвостик, правда? Мне ведь можно оставить его себе, да, мама?
      — Что это за порода, дорогой? — спросила Аня с сомнением.
      — Я… я думаю, что он многих пород одновременно, — сказал Джем. — От этого он еще интереснее. Тебе так не кажется, мама? Гораздо интереснее, чем если бы он был только одной породы. Пожалуйста,мама!
      — Ну, если папа скажет «да».
      Гилберт сказал «да», и Джем вступил во владение своим наследством. Все в Инглсайде с радостью приняли Джипа в члены семьи — кроме Заморыша, выразившего свое мнение без околичностей. Даже Сюзан привязалась к нему, и, когда она пряла на чердаке в дождливые дни, Джип, в отсутствие ушедшего в школу хозяина, оставался с ней, охотясь в свое удовольствие на воображаемых крыс в темных уголках и издавая визг ужаса всякий раз, когда азарт преследователя случайно приводил его слишком близко к маленькой прялке. Ею никогда не пользовались — на чердаке ее оставили уехавшие Морганы, которым раньше принадлежал дом, и она стояла в своем уголке, как маленькая сгорбленная старушка. Никто не мог понять, почему она вызывала у Джипа такой страх. Его ничуть не пугала большая прялка, и он спокойно сидел рядом с ней, даже когда ее колесо быстро крутилось, и бегал за Сюзан, когда та ходила взад и вперед по чердаку, скручивая длинную шерстяную нить.
      Сюзан соглашалась признать, что собака вполне может составить компанию человеку, и считала манеру Джипа ложиться на спину и махать передними лапами в воздухе, выпрашивая косточку, самым ловким из всех собачьих трюков. Она рассердилась не меньше Джема, когда Берти Шекспир с насмешливой улыбкой бросил небрежно:
      — И это называется собакой?
      —  Мыназываем это собакой, — заявила Сюзан с угрожающим спокойствием. — Вы,возможно, назвали бы это гиппопотамом.
      И Берти пришлось отправиться в этот день домой, не получив куска чудесного лакомства, которое Сюзан называла «сухой яблочный торт» и всегда пекла его для Джема, Уолтера и их приятелей. Ее не было поблизости, когда Мак Риз спросил: «Вы выловили его из речки?», но Джем сумел постоять за своего песика, а когда Нэт Флэгг сказал, что ноги у Джипа слишком длинные для такой маленькой собаки, Джем резко возразил, что собачьи ноги должны быть достаточно длинными, чтобы доставать до земли. Нэт не отличался сообразительностью, и этот довод сразил его окончательно.
      Ноябрь в этот год был скуп на солнечные дни: холодные ветры продували насквозь густую сеть серебристых ветвей обнаженной кленовой рощи, в ложбине почти все время лежал туман — не чарующий и внушающий суеверный страх, но тот, который папа называл «пакостной, подавляющей, промозглой, промачивающей пеленой». Инглсайдская детвора была вынуждена проводить большую часть времени, предназначенную для игр, на большом чердаке, но в саду у них появились чудесные друзья — две куропатки, прилетавшие каждый вечер к одной и той же огромной старой яблоне, и пять великолепных голубых соек были все еще верны своим маленьким приятелям и весело клохтали, склевывая угощение, разложенное для них на лужайке. Только они были жадные и себялюбивые и отгоняли всех других птиц.
      Зима установилась в декабре, и снег шел почти не переставая целых три недели. Поля за Инглсайдом были нетронутыми серебристыми просторами, изгородь и столбики ворот надели высокие белые шапки, окна белели волшебными узорами, и огни Инглсайда расцветали в матовых снежных сумерках, зазывая домой всех странников. Сюзан казалось, что еще никогда в зимние месяцы не было столько новорожденных, сколько в этот год, и, оставляя из вечера в вечер доктору в буфетной «его кусок», она с мрачным видом высказывала мнение, что, если он выдержит такую нагрузку до весны, это будет истинным чудом.
      — У Дрю девятый младенец! Как будто еще недостаточно Дрю на этом свете!
      — Я полагаю, Сюзан, что миссис Дрю будет считать его таким же сокровищем, каким мы считаем нашу Риллу.
      — И любите же вы пошутить, миссис докторша, дорогая.
      Но и тогда, когда вьюга завывала за окнами или гонимые ветром пушистые белые облака скрывали от глаз холодные декабрьские звезды, дети, сидя в библиотеке или большой кухне, строили планы на следующее лето и мечтали о том, как сделают себе в ложбине домик для игр. Ведь что бы ни случилось, в Инглсайде всегда были пылающие огни в каминах, уют и покой, убежище от бурь, атмосфера веселья и теплые постели для усталых маленьких созданий.
      Рождество пришло и прошло, не омраченное в этом году присутствием тети Мэри Мерайи. И были следы кролика на снегу, чтобы идти по ним, и необъятные, покрытые твердой снежной коркой поля, чтобы мчаться по ним наперегонки с собственной тенью, и блестящие холмы, чтобы кататься с них на санках, и новые коньки, чтобы опробовать их на замерзшем пруду в студеном розовом мире зимнего заката. И еще всегда был желтый песик с черными ушками, чтобы бегать с вами и приветствовать вас восторженным тявканьем, когда вы приходите домой, и чтобы спать возле вашей кровати, когда вы спите, и лежать у ваших ног, когда вы учите орфографию, и чтобы сидеть возле вашего стула за обедом и иногда напоминать вам о себе, слегка подталкивая маленькой лапкой.
      — Мамочка, милая, не знаю, как я жил, пока у меня не появился Джип. Он умеет говорить, мама, вправду умеет… глазами, понимаешь?
      И вдруг — трагедия! В один из обычных веселых дней Джип неожиданно сделался немного вялым. Он не хотел есть, несмотря на то что Сюзан пыталась соблазнить его свиными ребрышками, которые он так любил. На следующий день послали в Лоубридж за ветеринаром. Тот приехал, но лишь покачал головой. Трудно, было сказать, что случилось, возможно песик съел что-нибудь ядовитое в лесу, он может поправиться, а может и не поправиться. Джип лежал очень тихо, не обращая внимания ни на кого, кроме Джема, почти до самой последней минуты он пытался помахать хвостиком, когда Джем гладил его.
      — Мамочка, милая, это будет грешно молиться за Джипа?
      — Конечно нет, дорогой. Мы всегда можем молиться за все, что любим. Но, я боюсь, Джип очень тяжело болен.
      — Мама, неужели ты думаешь, что Джип умрет?
      Джип умер на следующее утро. Впервые в мир Джема вошла смерть. Ни один из нас никогда не может забыть, что пережил, когда видел, как умирает любимое существо — даже если это всего лишь маленький песик. Никто в плачущем Инглсайде не произнес этих слов, даже Сюзан, которая вытерла очень красный нос и пробормотала:
      — Я никогда прежде не привязывалась ни к одной собаке… и никогда больше не привяжусь. Слишком это больно.
      Сюзан не знала стихотворения Киплинга о том, как глупо отдавать свое сердце псу, чтобы он терзал его, но если бы знала, то, несмотря на свое пренебрежительное отношение к поэзии, подумала бы, что в кои-то веки поэты высказали здравую мысль.
      Вечером Джему стало особенно тяжело. Мамы и папы не было дома. Уолтер, наплакавшись, уснул, и Джем остался совсем один — рядом не было даже собаки, с которой можно поговорить. Ласковые карие глаза, что были всегда так доверчиво устремлены на него, остекленели.
      — Дорогой Бог, — молился Джем, — пожалуйста, позаботься о моем маленьком песике, который умер сегодня. Ты узнаешь его по черным ушкам. Пусть он не тоскует обо мне.
      Джем зарылся лицом в постельное покрывало, чтобы подавить рыдания. Когда он погасит свечу, темная ночь будет смотреть на него в окно, но Джипа не будет. Придет холодное зимнее утро, но Джипа не будет. День последует за днем и год за годом, но Джипа не будет. Джем не мог вынести этого…
      Нежная рука скользнула к нему, и он оказался в крепких, горячих объятиях. О, в мире еще осталась любовь, пусть даже Джипа больше нет!
      — Мама, это всегда будет так больно?
      — Не всегда. — Аня не сказала ему, что он скоро забудет, что в скором времени Джип станет всего лишь дорогим воспоминанием. — Не всегда, Джем. Когда-нибудь это пройдет, как прошла твоя пораненная рука, хотя сначала тебе было очень больно.
      — Папа сказал, что купит мне другого щенка. Но я ведь могу отказаться, да? Я не хочу другого, мама, и не захочу никогда.
      — Я знаю, дорогой.
      Мама знала все. Ни у кого нет такой мамы, как у него. Он захотел сделать что-нибудь для нее и тут же решил, что он сделает. Он купит ей жемчужное ожерелье — одно из тех, что продаются в магазине мистера Флэгга. Он слышал, как она однажды сказала, что хотела бы жемчужное ожерелье, а папа ответил:
      — Когда мой корабль вернется из дальних стран, я подарю тебе такое ожерелье, моя девочка.
      Следовало обдумать пути и способы изыскания денежных средств. Он получал карманные деньги, но все они уходили на самое необходимое, и жемчужные ожерелья не были предусмотрены в его скромном бюджете. Кроме того, он хотел заработать деньги на ожерелье сам. Тогда это будет настоящий подарок. Мамин день рождения в марте — остается только шесть недель. А ожерелье стоит пятьдесят центов!
 
 

19

      Заработать деньги в Глене было не так-то просто, но Джем решительно взялся за дело. В школе он вырезал для других мальчиков волчки из старых катушек и брал два цента за штуку. Он продал три высоко ценившихся молочных зуба за три цента. Каждую субботу он продавал Берти Шекспиру Дрю свой кусок сухого яблочного торта… И каждый вечер он опускал то, что сумел заработать, в маленькую латунную свинку, которую подарила ему на Рождество Нэн. Такая славная блестящая латунная свинка с прорезью в спине, куда нужно бросать монеты. Когда вы положите в нее пятьдесят центов, свинка аккуратно и послушно откроется — надо только покрутить ей хвостик — и отдаст ваше богатство.
      Под конец, чтобы получить недостающие восемь центов, он продал Маку Ризу свою нитку пустых птичьих яиц. Это была самая великолепная из таких ниток во всем Глене, и было немного жаль с ней расстаться. Но мамин день рождения приближался, и надо было непременно достать деньги. Как только Мак вручил ему восемь центов, Джем бросил их в свою латунную свинку и посмотрел на нее с удовлетворением.
      — Покрути хвостик и посмотри, откроется ли она, — сказал Мак, не веривший в то, что это произойдет. Но Джем отказался, он собирался открыть ее только перед тем, как будет готов отправиться за ожерельем.
      На следующий день после обеда Общество поддержки зарубежных миссионеров проводило в Инглсайде свое собрание, которое все присутствовавшие запомнили надолго. Как раз в то время, когда миссис Тейлор произносила молитву — а миссис Тейлор, как утверждала молва, очень гордилась своими молитвами, — в гостиную ворвался обезумевший от горя маленький мальчик.
      — Мама, моя латунная свинка пропала, моя латунная свинка пропала!
      Аня поспешила выпроводить его из комнаты, но миссис Тейлор всегда считала, что ее молитва была испорчена, а поскольку она в тот раз очень хотела произвести сильное впечатление на жену приезжего священника, прошел не один год, прежде чем, она простила Джема и снова пожелала иметь своим доктором его отца. Когда после собрания дамы разошлись по домам, весь Инглсайд обследовали в поисках свинки от чердака до подвала, но безрезультатно. Джем, получивший выговор за свое поведение и огорченный до глубины души ужасной потерей, мог припомнить лишь, когда и где он видел ее в последний раз. Мак Риз, которому срочно позвонили, отвечал, что в последний раз он видел свинку на комоде Джема.
      — Вы не думаете, Сюзан, что это Мак Риз…
      — Нет, миссис докторша, дорогая, я совершенно уверена, что он этого не сделал. У Ризов есть свои недостатки, но, как бы они ни стремились к деньгам, эти деньги должны быть нажиты честным путем. Да куда же могла запропаститься эта противная свинка?
      — Может быть, ее съели крысы? — сказала Ди.
      Джем, презрительно фыркнув, отверг такое предположение, однако оно обеспокоило его. Конечно, крысы не могут съесть латунную свинку и пятьдесят медяков, лежащих в ней. Но вдруг могут?
       —Нет, нет, дорогой. Твоя свинка найдется, — заверила мама.
      Свинка все еще не нашлась, когда на следующее утро Джем отправился в школу. Известие о его потере пришло туда раньше, чем он сам, и он услышал множество далеко не утешительных предположений о том, что могло случиться с его свинкой. Но во время большой перемены к нему бочком с обворожительной улыбкой подошла Сисси Флэгг. Сисси нравился Джем, но она не нравилась Джему, несмотря на то — или, быть может, именно из-за того — что имела густые золотистые кудри и огромные карие глаза. Даже в восемь лет у человека могут возникнуть сложности в общении с представителями противоположного пола.
      — Я могу сказать тебе, у кого твоя свинка.
      — У кого?
      — Ты должен выбрать меня, когда будут играть в «спрячь-найди», и тогда я скажу тебе.
      Это была горькая пилюля, но Джем проглотил ее. Все, что угодно, лишь бы найти эту злополучную свинку! Он сидел, мучительно краснея, рядом с торжествующей Сисси, пока они играли в «спрячь-найди», и, когда прозвенел звонок на урок, потребовал причитающееся ему вознаграждение.
      — Элис Палмер говорит, что Вилли Дрю сказал ей, что Боб Рассел сказал ему, что Фред Эллиот говорил, будто знает, где твоя свинка. Пойди и спроси Фреда.
      — Обманщица! — крикнул Джем, свирепо глядя на нее. — Обманщица!
      Сисси дерзко рассмеялась. Ей было все равно. Так или иначе, а Джему Блайту пришлось на этот раз посидеть рядом с ней.
      После уроков Джем подошел к Фреду Эллиоту, который сначала заявил, что ничего не у знает и знать не хочет ни о какой дурацкой свинке. Джем пришел в отчаяние. Фред Эллиот был на три года старше его и считался задирой и драчуном. И вдруг Джема осенило — он решительно направил грязный указательный палец прямо в красную физиономию Фреда и произнес сурово и отчетливо:
      — Ты транссубстанционалист.
      — Ну, ты, Блайт, не обзывайся.
      — Это не просто плохое слово, — внушительно сказал Джем. — Это заклинание. Если я еще раз произнесу его и укажу на тебя пальцем, то не видать тебе удачи целую неделю. Может быть, ты отморозишь пальцы на ногах. Я считаю до десяти, и, если ты не скажешь мне, где моя свинка, прежде чем я произнесу «десять», я наведу на тебя чары при помощи этого заклинания.
      Фред не поверил. Но сегодня вечером должны были состояться конькобежные состязания, а он не хотел рисковать. К тому же пальцы на ногах — это не пустяк. При счете шесть он сдался.
      — Хорошо… хорошо! Не ломай себе язык этим словом во второй раз. Мак знает, где твоя свинка, он сказал, что знает.
      Мака в школе не было, но, когда Аня услышала рассказ Джема, она позвонила его матери. Чуть позже миссисРиз сама пришла в Инглсайд, красная и извиняющаяся.
      — Мак не брал свинку, миссис Блайт. Он только хотел посмотреть, действительно ли она откроется, и, когда Джем вышел из комнаты, он покрутил хвостик. Она развалилась на две части, и он не смог сложить их снова вместе. Так что он засунул обе половинки и все деньги в шкаф — в один из выходных ботинок Джема. Ему не следовало трогать свинку, и отец чуть не вышиб из него дух за это, но он не укралее, миссис Блайт.
      — А что это за слово ты сказал Фреду Эллиоту, Джем, дорогой? — спросила Сюзан, когда части свинки были найдены и медяки пересчитаны.
      — Транссубстанционалист, — произнес Джем гордо. — Уолтер нашел его в словаре на прошлой неделе — он любит такие длиннющие звучныеслова. Ну и… и мы оба научились его произносить. Мы повторяли его друг другу двадцать один раз, когда лежали в кроватях, перед тем как заснуть, так что мы его хорошо запомнили.
      Теперь, когда ожерелье было куплено и убрано в третью сверху коробочку в среднем ящике комода Сюзан — Сюзан с самого начала была посвящена в этот план, — Джем с нетерпением ждал маминого дня рождения. Он торжествовал, глядя на ничего не подозревающую маму. Она и не догадывается о том, что а спрятано в комод Сюзан. Она и не догадывается о том, что принесет ей день рождения. Она и не догадывается, когда поет близнецам эти слова колыбельной:
       Я видела кораблик, что плыл в морской дали,
       И вез он мне подарки со всех концов земли…
      не догадывается, что привезет ей этот кораблик.
      В начале марта Гилберт заболел гриппом, который едва не осложнился воспалением легких. Инглсайд провел несколько дней в тревоге. Аня, как обычно, появлялась везде, где была нужна, помогая преодолеть смятение, утешая, склоняясь над освещенными луной детскими кроватками, чтобы убедиться, что никому не холодно, но детям не хватало ее смеха.
      — Что будет делать мир, если папа умрет? — прошептал побелевшими губами Уолтер.
      — Он не умрет, дорогой. Он теперь вне опасности.
      Аня сама спрашивала себя, что стал бы делать маленький мир Четырех Ветров, Глена и Харбор-Хеда, если бы… если бы что-нибудь случилось с Гилбертом. Все они привыкли полагаться на него. А жители Верхнего Глена, казалось, были убеждены, что он мог бы воскрешать мертвых и воздерживается от этого, лишь не желая противодействовать планам Всемогущего. Однажды он оживил покойника, утверждали они. Старый дядюшка Арчибальд Мак-Грегор торжественно уверял Сюзан, что Сэмюель Хьюит был мертвецом, когда доктор Блайт пришел и вернул его к жизни. Впрочем, могло быть так, что, когда больные видели у своей постели худое смуглое лицо Гилберта и его приветливые карие глаза и слышали его бодрое: «Ничего страшного, с вами все в порядке», они верили ему и с ними действительно постепенно становилось все в порядке. Что же до названных в его честь мальчиков, он уже сбился со счета. Окрестность гавани Четырех Ветров изобиловала юными Гилбертами. Была даже и крошечная Гилбертина.
      И вот папа снова был рядом, и мама снова смеялась, и наконец пришел канун маминого дня рождения.
      — Если ты, Джем, ляжешь в постель пораньше, завтра наступит быстрее, — заверила Сюзан.
      Джем попробовал последовать ее совету, но это не помогло. Уолтер уснул сразу, но Джем все вертелся в постели. Он боялся засыпать. Что, если он проспит и все остальные уже вручат свои подарки маме? Он хотел быть самым первым. Почему он не попросил Сюзан, чтобы она непременно разбудила его? Она ушла к кому-то в гости, но он попросит ее, когда она вернется. Только бы услышать ее шаги! Пожалуй, ему лучше спуститься в гостиную и прилечь там на диване, тогда он не прозевает ее.