Аня из Инглсайда

      Ди с грустью и завистью посмотрела на эту таинственную девочку, которая «часто спит под открытым небом всю ночь». Как это чудесно!
      — Ты не сердишься на меня, Дженни, за то, что я не иду к тебе? Ты же знаешь, я очень хотела бы пойти.
      — Конечно, я не сержусь на тебя. Другиедевочки, разумеется, не стали бы мириться с такими запретами, но ты, я полагаю, ничего не можешь поделать… А нам было бы так весело. Я рассчитывала позвать тебя ловить рыбу при луне в нашем ручье. Мы часто ходим туда поздно вечером. Я поймала там вот такуюфорель. А еще у нас прехорошенькие поросятки и маленький жеребенок — просто прелесть! И щенята… Может быть, я приглашу Сейди Тейлор. Еепапа и мама дают ей распоряжаться собой.
      — Мои папа и мама очень хорошо ко мне относятся, — возразила Ди. — А мой папа — лучший доктор на всем нашем острове. Так все говорят.
      — Задаешься, потому что у тебя есть папа и мама, а у меня нет, — сказала Дженни презрительно. — Да у моегопапы есть крылья, и он всегда носит золотой венец. Но я не задираю нос из-за этого, правда? Слушай, Ди, я не хочу ссориться с тобой, но терпеть не могу, когда хвастаются родственниками. Это не итикет.А я решила во всем вести себя как подобает леди. Когда Персис Форд, о которой ты вечно толкуешь, приедет этим летом в Четыре Ветра, я с ней ощатьсяне буду. У нее какая-то странная мама — я слышала от тети Лины… была замужем за мертвым, а он ожил.
      — Все было совсем не так, Дженни. Я знаю… Мама рассказывала мне. Тетя Лесли…
      —  Яне хочу о ней слышать. Что бы там с ней ни вышло, лучше о такомне говорить… И уже звонок на урок.
      — Ты действительно собираешься пригласить Сейди? — глухо спросила Ди, обиженно глядя на нее.
      — Ну, не сразу… Я подожду и посмотрю. Может быть, я дам тебе еще один шанс. Но он будет последним.
      Несколько дней спустя Дженни Пенни подошла к Ди на большой перемене.
      — Я слышала, как Джем говорил, что твои папа с мамой вчера уехали и не вернутся до завтрашнего вечера.
      — Да, они поехали в Авонлею навестить тетю Мариллу.
      — Тогда это твой шанс.
       —Мой шанс?
      — Провести всю ночь у меня.
      — О… Дженни… но я не могу…
      — Можешь. Не будь размазней. Они ни о чем не узнают.
      — Но Сюзан не позволит мне…
      — Незачем ее спрашивать. Просто пойдешь со мной после школы. Нэн скажет ей, куда ты пошла, так что она не будет беспокоиться. И она не нажалуется на тебя, когда твои папа с мамой вернутся, — побоится, что они обвинят во всем ее саму.
      Ди стояла в муках нерешительности. Она прекрасно знала, что ей не следует идти к Дженни, но искушение было непреодолимым. Дженни обратила против нее всю огневую мощь своих необыкновенных глаз.
      — Это твой последний шанс, —сказала она самым драматическим тоном. — Я не могу продолжать ощаться сдевочкой, которая считает ниже своего достоинства посетить меня. Не пойдешь — расстаемся навеки.
      Это решило дело. Ди, все еще находясь под властью очарования Дженни Пенни, не могла вынести мысли о «расставании навеки». Нэн в тот день вернулась домой одна и сообщила Сюзан, что Ди пошла на всю ночь к этой самойДженни Пенни.
      Если бы Сюзан была такой бодрой, как обычно, она пошла бы прямо к Пенни и привела Ди домой. Но Сюзан в то утро подвернула ногу и, хотя ухитрялась ковылять по дому и готовить детям еду, знала, что не сможет преодолеть милю, отделявшую Инглсайд от фермы Пенни. Телефона у Пенни не было, а Джем и Уолтер отказались пойти — они были приглашены запекать моллюсков на костре возле маяка, да и никто не съест Ди у Пенни! Сюзан пришлось примириться с неизбежным.
      Ди и Дженни пошли напрямик через поля, так путь был короче — чуть больше четверти мили. Ди, несмотря на угрызения совести, чувствовала себя счастливой. Они шли, а вокруг была такая красота — заросли папоротника-орляка, где, казалось, должны жить эльфы, густая темная зелень лесов, шелестящие ветрами лощины, где приходилось брести по колено в лютиках, извилистая тропинка под молоденькими кленами, ручей, который, отражая яркие цветы, казался радужным шарфом, солнечное пастбище, где полно земляники… Ди, пробуждающаяся к восприятию красоты мира, была в восторге и почти желала, чтобы Дженни не говорила так много. В школе это не вызывало возражений, но здесь Ди была далеко не уверена, что ей хочется слушать о том, как Дженни отравилась — в ризальтатенесчастного случая, разумеется, — приняв не то лекарство. Дженни прекрасно расписывала свои предсмертные муки, но не уточнила, по какой причине она все-таки не умерла. Она «потеряла сознательность», но доктор сумел оттащить ее от края могилы.
      — Хотя я с тех пор так и не оправилась окончательно… Ди Блайт, на что ты так таращишься? Ты меня совсем не слушала.
      — Нет, я слушала, — отвечала Ди виновато. — Я думаю, у тебя была удивительнейшая жизнь, Дженни… Но ты посмотри на пейзаж!
      — Пейзаж? Что такое пейзаж?
      — Ну… ну… то, на что ты смотришь. Все это, — она указала рукой на луг, лес, почти касающийся облаков холм и сапфировую полоску моря между утесами.
      Дженни презрительно фыркнула:
      — Старые деревья да коровы. Я видела это сотню раз. Ты иногда бываешь ужасно странной, Ди Блайт. Я не хочу тебя обидеть, но иногда мне кажется, что у тебя не все дома. Мне вправду так кажется. Но я полагаю, ты ничего не можешь с этим поделать. Говорят, твоя мать всегда так же бредит… Ну, вот и наш дом.
      Ди растерянно смотрела на дом Пенни и переживала первое глубочайшее разочарование. Неужели это«особняк», о котором говорила Дженни? Дом, конечно, был довольно большим и имел пять эркеров, но отчаянно нуждался в покраске, да и значительная часть «деревянного кружева» отсутствовала. Крыльцо заметно покосилось, а некогда красивое старинное веерообразное окно над парадной дверью было разбито. Ставни висели криво, на многих окнах красовались трещины, заклеенные полосками оберточной бумаги, а «красивая березовая роща» за домом представляла собой несколько голых, в наростах старых деревьев. Амбары были в полуразрушенном состоянии, двор завален старыми ржавыми фермерскими машинами и инструментами, а сад казался настоящими джунглями сорной травы. Ди никогда в жизни не видела такого неухоженного дома, и впервые в ее душе шевельнулось сомнение: а всели рассказы Дженни правдивы? Мог ли кто-нибудь, даже в девять лет, столько раз быть на волосок от гибели? Внутри дом оказался ненамного лучше, чем снаружи. В гостиной, куда ввела ее Дженни, пахло плесенью и пылью. Потолок пугал пятнами и трещинами. Знаменитый мраморный камин был просто нарисован — даже Ди ясно видела это — и задрапирован отвратительно некрасивым японским шарфом, державшимся на месте благодаря выставленным в ряд чашкам. Обвисшие кружевные занавески давно пожелтели и порвались во многих местах, а шторы оказались обтрепанными по краям кусками сильно потрескавшейся синей бумаги с огромными корзинами роз, изображенными посередине каждого из них. Что же до чучел сов, которых, по утверждению Дженни, было полно в гостиной, то в одном углу действительно стоял маленький застекленный шкафчик с тремя довольно пыльными и затертыми чучелами птиц — одно из них совсем без глаз. Ди, привыкшей к красоте и достоинству Инглсайда, эта комната казалась чем-то увиденным в дурном сне. Однако, как ни странно, Дженни, судя по всему, совершенно не сознавала того, что существует какое-то несоответствие между ее описаниями и реальностью, и бедная Ди спрашивала себя, уж не приснилось ли ей все то, что Дженни рассказывала о своем доме.
      Возле дома было, пожалуй, веселее. Маленький домик для игр, построенный мистером Пенни на опушке елового леска, выглядел как настоящий дом в миниатюре, и вызвал у Ди большой интерес, а поросята и жеребенок в самом деле были просто прелесть. Что же до щенков дворняжки, никто не стал бы отрицать, что они не менее мохнатые и милые, чем если бы принадлежали к одному из самых благородных собачьих родов. Одного из них Ди нашла особенно очаровательным — с длинными коричневыми ушками и белым пятном на лбу, крошечным красным язычком и белыми лапками. Она испытала горькое разочарование, узнав, что все они уже кому-то обещаны.
      — Хотя я не уверена, что мы дали бы вам щенка, даже если бы еще никому их не обещали, — сказала Дженни. — Дядя Бен очень придирчиво выбирает дома, в которые отдает своих собак. Мы слышали, что у вас в Инглсайде не прижилась ни одна собака. Вы, должно быть, какие-то не такие. Дядя говорит, собаки знают про своих хозяев то, чего другие люди не знают.
      — Ничего плохого они про нас знать не могут! — воскликнула Ди с негодованием.
      — Ну, надеюсь,что нет. Твой отец жестоко обращается с твоей матерью?
      — Нет, конечно, нет!
      — Я слышала, что он бил ее, бил, пока она не завопила.Но в это я, конечно, не поверила. Ужасно, как люди лгут, правда? Во всяком случае, ты, Ди, всегда нравилась мне, и я всегда буду выступать в твою защиту.
      Ди чувствовала, что она должна быть очень благодарна Дженни за это, но почему-то благодарности не испытывала. Ей все больше становилось не по себе, а романтичный ореол, окружавший Дженни, неожиданно и безвозвратно исчез. Она не испытывала прежнего трепета, слушая рассказ Дженни о том, как та чуть не утонула, упав в мельничный пруд. Ди не поверила в это…Дженни просто все это вообразила.И вероятно, дядя-миллионер, и тысячедолларовое бриллиантовое кольцо, и тетя-миссионерка в Индии тоже были плодом воображения. Все иллюзии Ди развеялись как дым.
      Но еще оставалась Гэмми. Уж она-то, безусловно, существовала. Когда Ди и Дженни вернулись в дом, тетя Лина, полногрудая, краснощекая особа, в не слишком свежем ситцевом платье, сказала им, что Гэмми хочет видеть гостью.
      — Гэмми прикована к постели, — объяснила Дженни. — Мы всегда ведем всех, кто приходит, наверх — повидать ее, а иначе она злится.
      — Смотри не забудь спросить, как ее спина, — предупредила тетя Лина. — Она не любит, когда люди забывают о ее спине.
      — И о дяде Джоне, — добавила Дженни. — Не забудь спросить ее, как чувствует себя дядя Джон.
      — Кто такой дядя Джон? — поинтересовалась Ди.
      — Это ее сын, который умер пятьдесят лет назад, — объяснила тетя Лина. — Перед смертью он несколько лет болел, и Гэмми привыкла к тому, что люди всегда спрашивали ее, как он себя чувствует. Теперь ей этого не хватает.
      У дверей комнаты Гэмми Ди вдруг оробела. Она почувствовала, что ее пугает встреча с этой невероятно старой женщиной.
      — В чем дело? — спросила Дженни. — Никто тебя не укусит.
      — Она… она действительно жила до потопа, Дженни?
      — Конечно нет. Кто сказал такую чушь? Но ей исполнится сто, если она доживет до своего следующего дня рождения. Заходи!
      Ди вошла, робко и осторожно. В маленькой, тесной спальне, где царил ужасный беспорядок, на огромной кровати лежала Гэмми. Ее лицо, невероятно морщинистое и высохшее, напоминало мордочку старой мартышки. Она всмотрелась в Ди запавшими, с покрасневшими веками глазами и сказала брюзгливо:
      — Нечего пялить на меня глаза! Ты кто?
      — Это Диана Блайт, Гэмми, — сказала Дженни неожиданно робко.
      — Хм! Имя — ничего не скажешь — звучное! Говорят, сестра у тебя — гордячка.
      — Нэн не гордячка! — порывисто воскликнула Ди. Неужели Дженни плохо отзывалась о Нэн?
      — А ты тоже ничего — дерзкая! Меняне так учили говорить со старшими. И она гордячка! Если ходит так задрав нос, как рассказывает мне младшая Дженни, значит, гордячка! Фу-ты, ну-ты, какие мы важные! Не спорь со мной.
      У Гэмми был такой разгневанный вид, что Ди поспешно осведомилась, как ее спина.
      — Кто говорит, что у меня спина? Какая наглость! Моя спина никого не касается! Иди сюда… подойди к моей кровати!
      Ди подошла, хотя очень хотела бы очутиться в этот миг за тысячу миль от Гэмми. Что эта отвратительная старуха собирается сделать с ней?
      Гэмми проворно придвинулась к краю кровати и положила похожую на клешню руку на волосы Ди.
      — Рыжие, но гладкие. Красивое платье. Подними подол и покажи твою нижнюю юбку.
      Ди повиновалась, радуясь, что на ней ее белая нижняя юбочка, обшитая вязаными кружавчиками Сюзан. Но что это за семья, где вас заставляют показывать нижнюю юбку?
      — Я всегда сужу о девочке по ее нижней юбке, — сказала Гэмми. — Твоя сойдет. Теперь панталоны.
      Ди не посмела возражать и подняла подол нижней юбки.
      — Хм! Тоже с кружевами! Это уж лишнее. И ты не спросила про Джона!
      — Как он себя чувствует? — судорожно выдохнула Ди.
      — Как он себя чувствует, говорит она, бесстыжая! Он, как тебе известно, умер. Скажи-ка вот что. Это правда, что у твоей матери золотой наперсток — из чистого золота?
      — Да. Папа подарил ей в этом году на день рождения.
      — А я все никак не могла поверить. Младшая Дженни сказала мне про это, да только нельзя верить ни одному слову младшей Дженни. Наперсток из чистого золота! Никогда ничего подобного не слышала! Ну, идите поужинайте. Еда никогда не выходит из моды. Дженни, подтяни штаны. Одна штанина торчит из-под платья. Соблюдай ты хоть какие-то приличия!
      — Мои шта… панталоны не видны, — раздраженно возразила Дженни.
      — Штаны — у Пенни, панталоны — у Блайтов. Вот разница между вами, и так всегда будет. Не спорь со мной.
      К ужину в большой кухне собралась вся семья Пенни. Ди до сих пор не видела никого из них, кроме тети Лины, но, обведя стол быстрым взглядом, поняла, почему мама и Сюзан не хотели, чтобы она посетила этот дом. Скатерть была изодранная и в засохших пятнах соуса, посуда — не поддающийся описанию набор чашек и плошек. Что же до самих Пенни… Ди еще никогда не сидела за одним столом с такой компанией и очень хотела бы быть в эту минуту не здесь, а в родном Инглсайде. Но теперь она должна была пройти через это испытание до конца.
      Дядя Бен, как называла его Дженни, сидел во главе стола; у него была ярко-рыжая борода и лысая голова с седой бахромой над ушами. Его холостой брат Паркер, худой и небритый, сел боком к столу, так, чтобы было удобно плевать в ящик с дровами, что он делал довольно часто. У мальчиков — Керта, двенадцати, и Джорджа Эндрю, тринадцати лет, — были тусклые бледно-голубые глаза и наглый взгляд. Сквозь дыры их потрепанных рубашек виднелось голое тело. Рука Керта — он порезал ее битой бутылкой — была обмотана окровавленной тряпкой. Аннабела, одиннадцати, и Герти, десяти лет, были довольно хорошенькими девочками с круглыми карими глазами. Двухлетний Таппи имел восхитительные кудри и румяные щеки, а младенец с озорными черными глазками, сидящий на коленях у тети Лины, был бы очарователен, если бы был чистым.
       —Керт, почему ты не почистил ногти, если знал, что будут гости? — строго спросила Дженни. — Аннабела, не говори с набитым ртом. Я единственная, кто пытается научить эту семью хорошим манерам, — объяснила она, обернувшись к Ди.
      — Заткнись! — сказал дядя Бен глубоким, низким голосом.
      — Не заткнусь… ты не можешь заставить меня заткнуться! — крикнула Дженни.
      — Не дерзи дяде, — безмятежно отозвалась тетя Лина. — И вы, девочки, ведите себя как леди. Керт, передай картошку мисс Блайт!
      — Хо-хо, мисс Блайт! — фыркнул Керт.
      Но, по крайней мере, один раз дрожь восторга Диане была обеспечена. Впервые в жизни ее назвали мисс Блайт.
      Как ни странно, еда оказалась вкусной, и ее хватило на всех. Успевшая проголодаться Ди получила бы удовольствие от ужина, хотя ей было очень неприятно пить из выщербленной чашки, если бы она только была уверена, что чашка чистая, и если бы все не ссорились так ужасно между собой. Перебранки следовали одна за другой — между Джорджем Эндрю и Кертом, между Кертом и Аннабелой, между Герти и Дженни, даже между дядей Беном и тетей Линой. Ониругались отчаянно и бросали друг другу жесточайшие обвинения. Тетя Лина подсчитала и сообщила дяде Бену, за скольких прекрасных мужчин она могла бы выйти замуж, а дядя Бен сказал, что все, чего он желал бы, это чтобы она вышла за любого, только не за него.
      «Как это было бы ужасно, если бы мои папа и мама так ссорились! — подумала Ди. — Ах, если бы я только могла сейчас оказаться дома».
      — Не соси пальчик, Таппи.
      Она сказала это, прежде чем успела подумать. Дома им было так трудно отучить Риллу от привычки совать палец в рот.
      В тот же миг покрасневший от гнева Керт крикнул ей:
      — Оставь его в покое! Пусть сосет, если хочет! Мыне замуштрованы до смерти, как вы в вашем Инглсайде. Что ты, по-твоему, из себя представляешь?
      — Керт, Керт! Мисс Блайт подумает, что ты совсем невоспитанный, — сказала тетя Лина добродушно. Она была опять совершенно спокойна и, улыбаясь, положила две ложки сахара в чашку дяди Бена. — Не обращай на него внимания. Возьми лучше еще кусок пирога.
      Ди не хотела пирога. Она хотела убежать домой, но не знала, как это сделать.
      — Ну, — густым басом сказал дядя Бен, с шумом втянув с блюдца последний глоток чая, — День прошел. Встанешь утром, работаешь весь день, три раза поешь и на боковую. И это жизнь?
      — Папа любит пошутить, — улыбнулась тетя Лина.
      — Кстати, о шутках… Видел я сегодня методистского священника в магазине Флэгга. Он пытался возразить мне, когда я сказал, что никакого Бога нет. «Вы говорите в воскресенье, теперь моя очередь, — говорю я ему. — Докажите-ка мне, что Бог есть». — «Так вы же взялись говорить», — отвечает он. Тут они все загоготали как дураки. Решили, что он остряк.
      Нет Бога! Ди показалось, что пол проваливается под ее ногами. Ей хотелось заплакать.
 
 

29

      Положение стало еще хуже после ужина. Прежде она и Дженни были хотя бы одни. Теперь же их окружала шумная толпа. Джордж Эндрю схватил ее за руку и галопом протащил по луже, прежде чем она смогла вырваться. Еще никогда в жизни с Ди так не обращались. Случалось, что Джем и Уолтер поддразнивали ее так же, как и Кен Форд, но она понятия не имела, что встречаются еще и такиемальчики.
      Керт предложил ей только что вынутую изо рта жвачку и разозлился, когда она отказалась.
      — Я посажу на тебя живую мышь! — завопил он. — Наглая кошка! Воображала! Брат у тебя нюня!
      — Уолтер не нюня! — сказала Ди. Она почти умирала от страха, но не желала слушать, как обзывают Уолтера.
      — Нюня… он пишет стихи! Знаешь, что я сделал бы, если бы у меня был брат, который пишет стихи? Я утопил бы его, как топят котят.
      — Кстати, на сеновале куча диких котят, — сказала Дженни. — Пошли найдем их!
      Ди вовсе не хотелось идти искать котят вместе с этими ужасными мальчишками. Она сказала, что не пойдет.
      — У нас дома множество котят. Сейчас их одиннадцать, — с гордостью сообщила она.
      — Не верю! — воскликнула Дженни. — Ни у кого еще не было одиннадцать котят. И не может быть!
      — У одной кошки пять, а у другой шесть. И я все равно не полезу на сеновал. Прошлой зимой я упала с сеновала у Эми Тейлор. Я разбилась бы насмерть, если бы не упала на кучу соломы.
      — Я тоже однажды упала бы с нашего сеновала, кабы Керт меня не схватил за платье, — сердито сказала Дженни. Никто, кроме нее, не имел права падать с сеновалов. У Ди Блайт было приключение! Какая наглость!
      — Надо говорить: если быон не схватил, — заметила Ди, и с этой минуты между ней и Дженни все было кончено.
      Но еще предстояло как-то пережить ночь. Спать пошли, когда уже совсем стемнело, так как никто из Пенни никогда не ложился рано. В большой спальне, куда привела ее Дженни в половине одиннадцатого, стояли две кровати. Аннабела и Герти собирались лечь на одну из них. Ди посмотрела на другую. Подушки были очень засаленные, да и одеяло весьма нуждалось в стирке. Обои — знаменитые обои с попугаями — были сплошь в затеках, и сами попугаи выглядели не особенно «попугаисто». На умывальнике у постели стоял красный кувшин и жестяной таз, до половины заполненный грязной водой. Она ни за что не согласилась бы умыть лицо в этом!Что ж, на этот раз ей придется лечь спать не умывшись. Хорошо еще, что ночная рубашка, которую оставила для нее на кровати тетя Лина, оказалась чистой.
      Когда Ди встала, прочитав молитву, Дженни засмеялась.
      — Ну и старомодная же ты! У тебя такой смешной и безгрешный вид, когда ты читаешь молитву. От молитв никакого проку. И зачем ты их читаешь?
      — Я должна спасать свою душу, — сказала Ди, цитируя Сюзан.
      — У меня нет никакой души, — насмешливо возразила Дженни.
      — Возможно, но у меняесть, — твердо заявила Ди, выпрямляясь.
      Дженни внимательно посмотрела на нее. Но чары ее глаз рассеялись. Никогда больше Ди не подчинится их колдовской силе.
      — Ты не такая девочка, какой я считала тебя, Ди Блайт, — сказала Дженни печально, как тот, кто глубоко разочарован.
      Ди не успела ответить, так как в этот момент в комнату ворвались Джордж Эндрю и Керт. На Джордже Эндрю была маска — отвратительная рожа с огромным носом. Ди взвизгнула.
      — Чего визжишь, как резаная свинья? Заткнись! — приказал Джордж Эндрю. — Тебе придется поцеловать нас перед сном.
      — Не поцелуешь, запрем тебя в чулан, а там полно крыс, — добавил Керт.
      Джордж Эндрю шагнул к Ди. Она снова взвизгнула и попятилась. Маска внушала ей панический страх. Она хорошо знала, что это всего лишь Джордж Эндрю, и егоона не боялась, но она умрет, если эта омерзительная маска приблизится к ней! Она знала, что умрет. И как раз тогда, когда этот ужасный нос почти касался ее лица, она споткнулась о табурет и упала навзничь на пол, ударившись затылком об острый край кровати Аннабелы и Герти. Несколько мгновений она была в полубессознательном состоянии и лежала с закрытыми глазами.
      — Она умерла… она умерла! — зашмыгал носом Керт, начиная плакать.
      — Ох ну и выпорют же тебя, Джордж Эндрю, если ты ее убил! — сказала Аннабела.
      — Может, она только притворяется, — всхлипнул Керт.
      — Посади на нее червяка. У меня есть тут в жестянке… Если она только прикинулась мертвой, то вскочит.
      Ди слышала это, но была слишком испугана, чтобы открыть глаза. (Может быть, они уйдут и оставят ее одну, если будут думать, что она умерла. Но если они посадят на нее червяка…)
       —Ткни ее булавкой. Если кровь пойдет, то она не мертвая, — сказал Керт.
       (Она могла бы вытерпеть булавку, но не червяка.)
       —Она не мертвая… она не может быть мертвой, — прошептала Дженни. — Ты просто напугал ее до обморока. Но если она очнется, то завопит на весь дом, и тогда дядя Бен придет и исколошматит нас до полусмерти. Лучше бы я не звала ее сюда, эту трусиху!
      — Может, мы могли бы отнести ее к ней домой, прежде чем она очнется? — предложил Джордж Эндрю.
       (О, если бы только отнесли!)
       —Не сможем — слишком далеко, — сказала Дженни.
      — Да ну, всего четверть мили короткой дорогой. Возьмем каждый за руку и за ногу — ты, Керт, я и Аннабела.
      Ни у кого, кроме Пенни, не возникла бы такая идея, и никто, кроме них, не осуществил бы ее, даже если бы она и возникла. Но они привыкли делать все, что только придет в голову, а гнев главы семейства был не шуткой, и его следовало, если возможно, избежать. Отец не утруждал себя их воспитанием, пока они не переступали определенную границу… но уж если переступали — держись!
      — Если она придет в себя, пока мы несем ее, мы просто бросим ее и убежим, — сказал Джордж Эндрю.
      Но не было ни малейшей опасности, что Ди придет в себя — она затрепетала от счастья, когда почувствовала, что ее подняли за руки и за ноги. Они тихонько спустились вниз и вышли из дома, прошли через двор и по длинному клеверному полю, мимо леса, вниз холма. Два раза им пришлось положить ее на землю, пока они отдыхали. Теперь у них не было сомнений, что она мертва, и все, чего они желали, это отнести ее домой так, чтобы никто их не увидел. Если Дженни Пенни никогда прежде не молилась, она молилась теперь — о том, чтобы никто в деревне не бодрствовал в этот час. Если им удастся отнести Ди Блайт домой, они все смогут утверждать, хоть под присягой, что она очень захотела домой перед сном и ушла. Что случилось потом, их не касается.
      Ди решилась один раз открыть глаза, пока они отдыхали и обсуждали эти свои планы. Спящий мир показался ей пугающе чужим. Ели были темными и враждебными. Звезды смеялись над ней.
       (Мне не нравится такое огромное небо. Но если я еще немного продержусь, то скоро буду дома. А если они узнают, что я не мертвая, то просто бросят меня здесь и я никогда не доберусь домой одна и в темноте.)
      Положив Ди на крыльце Инглсайда, Пенни бросились наутек. Ди боялась очнуться слишком быстро, но наконец отважилась открыть глаза. Да, она была дома. Даже не верилось, что это правда. Она поступила очень плохо, не послушавшись маму и Сюзан, но была уверена, что никогда больше так не поступит. Ди села, и по ступенькам к ней подкрался Заморыш и, мурлыкая, принялся тереться об нее. Она обмяла его и прижала к себе. Ах, какой он был милый, теплый, дружелюбный! Войти в дом, думала она, ей, вероятно не удастся — Сюзан, конечно же, заперла все двери, раз папа уехал, а будить Сюзан в такой поздний час она не смела. Июньская ночь была довольно холодна, но Ди это не пугало — она ляжет в гамак и свернется там, обняв Заморыша и зная, что совсем рядом, за этими запертыми дверями, Сюзан, и мальчики, и Нэн, и родной дом.
      Какой необычный этот мир после наступления темноты! Неужели все в нем спят, кроме нее? Большие белые розы на кусте у крыльца выглядели в ночи как чьи-то лица. Запах мяты казался другом. В саду мерцали огоньки светляков. Что ж, она тоже сможет похвастаться, что спала под открытым небом всю ночь.
      Но этому не суждено было произойти. Две темные фигуры вошли в ворота и направились по дорожке к дому. Гилберт свернул за угол, чтобы влезть в окно кухни и открыть дверь изнутри, но поднявшаяся по ступенькам Аня остановилась, в изумлении глядя на несчастную девчушку, что сидела на крыльце, крепко обнимая кота.
      — Мама… ах, мама! — Она была в безопасности — в маминых объятиях.
      — Ди, дорогая! Что это значит?
      — Ох, мама, я не послушалась, но мне так жаль, и ты была права, а Гэмми такая отвратительная… но я думала, вы вернетесь только завтра.
      — Папе позвонили из Лоубриджа. Завтра предстоит оперировать миссис Паркер, и доктор Паркер хочет, чтобы папа срочно приехал к ним для консультации.
      Так что мы сели на вечерний поезд и пришли пешком со станции. Теперь расскажи мне, что случилось…
      Вся история была рассказана всхлипывающей Ди к тому времени, как Гилберт вошел в дом и открыл изнутри парадную дверь. Ему казалось, что он почти не произвел шума, влезая в окно, но уши у Сюзан были такие, что, когда дело касалось безопасности Инглсайда, она услышала бы даже, как летучая мышь пискнет, и она тут же, прихрамывая, в халате, накинутом поверх ночной рубашки, спустилась по лестнице в переднюю.
      Последовали восклицания и объяснения, но Аня поспешила прервать их:
      — Никто не винит вас в случившемся, Сюзан, дорогая. Ди поступила очень нехорошо, но она знает это и, как я думаю, уже наказана. Мне очень жаль, что мы обеспокоили вас. Вы должны поскорее вернуться в постель, а доктор осмотрит вашу ногу.
      — Я не спала, миссис докторша, дорогая. Неужели вы думаете, я могла бы уснуть, зная, где находится это бедное дитя? И, несмотря ни на какую ногу, я собираюсь приготовить вам по чашечке чая.
      — Мама, — сказала Ди со своей собственной, такой белой подушки, — папа когда-нибудь обращался с тобой жестоко?
      — Жестоко? Со мной? Что ты, Ди…
      — Пенни сказали это, сказали, что он бил тебя…
      — Дорогая, ты уже знаешь, что представляют собой Пенни, так что теперь у тебя хватит ума, чтобы выкинуть из головы все, что они сказали. Гадкие сплетни не такая уж редкость; их сочиняютлюди, похожие на этих Пенни. Пусть тебя не тревожат мысли об этом.
      — Ты будешь ругать меня утром, мама?
      — Нет. Я думаю, ты уже получила урок. Теперь спи, моя драгоценность.
      "Мама такая здравомыслящая", —было последней мыслью засыпающей Ди.
      Но Сюзан, когда наконец мирно вытянулась в постели, удобно положив ловко и умело забинтованную ногу, говорила себе:
      — Надо будет поискать утром частый гребень, и, как только увижу мою прекрасную мисс Дженни Пенни, отделаю ее так, что она долго меня не забудет.
      Дженни Пенни избежала расправы, так как больше не появилась в школе Глена. Она стала посещать вместе с остальными Пенни школу в Моубрей-Нэрроузе, откуда доходили слухи о ее рассказах. Среди них был один о Ди Блайт, которая живет в большом доме в Глене святой Марии, но всегда приходила к Пенни ночевать, а однажды вечером лишилась чувств, и она, Дженни Пенни, одна, без всякой помощи, отнесла ее домой в полночь на спине. В Инглсайде все члены благодарной семьи встали на колени и целовали ей руки, а доктор собственноручно запряг в бричку с отделанным бахромой верхом свою знаменитую пару серых в яблоках коней и отвез ее домой.
      "И если я хоть что-нибудьмогу сделать для вас, мисс Пенни, только скажите! Я готов пролить по капле всю мою кровь, чтобы вознаградить вас за вашу доброту к моей любимой дочери. Я поехал бы в Экваториальную Африку, если бы потребовалось, чтобы отблагодарить вас за то, что вы сделали", — клялся доктор.
 
 

30

      —  Язнаю кое-что про тебя, чего ты не знаешь… чего тыне знаешь… чего тыне знаешь, — бубнила Дови Джонсон, раскачиваясь вперед и назад на самом краю пристани.
      Пришла очередь Нэн оказаться в луче прожектора — очередь Нэн добавить свою историю к воспоминаниям инглсайдских лет. Хотя Нэн до конца своих дней краснела, когда ей напоминали об этом. До чего же она была глупа!
      Нэн содрогалась от страха, глядя на то, как Дови раскачивается на самом краю, и все же находила в этом зрелище что-то зачаровывающее. Она была уверена, что Дови когда-нибудь упадет, и что тогда? Но Дови не падала.