Древнерусская Игра - Много шума из никогда

Кое-что в облике старого хрена принципиально заинтересовало меня, а именно - мокрые сапоги, притянутые за голенища к поясу. Этот предприимчивый тип успел под шумок выловить волшебную обувь из речки и теперь активно покидал место действия. Судя по всему, тощий Кащей вовсю работал на Чурилу: нейтрализовав Корчалиных дружинников при помощи своих мохнатых монстров, он спешил передать реактивные лапти хозяину и уже мечтал о повышении в чине.
      Надо бы помочь старику донести тяжелые сапоги до места. Стараясь не глядеть туда, где обезьяны доедали бедных дружинников, я нырнул поближе к обрывистому берегу. Мокрый плащ волшебника черным пузырем медленно проплывал мимо - левая рука мимоходом подхватила его, пока остальное тело выбиралось из воды. Один из кустиков наверху призывно манил меня, свешиваясь ветками с высоты, - ухватившись за них и окончательно вывозив штаны в мокрой глине, я выбрался наверх, озираясь по сторонам как профессиональный индеец.
      Темный силуэтик волшебника, колченого подпрыгивая, забавно мелькал между деревьев - удалялся, гнида. При этом - как назло - Кащей постоянно оглядывался, словно подозревая погоню. "Напрасно оглядываешься: все равно никого нет. Кому ты нужен, старый попрыгунчик!" - злобно подумал я и решительно двинулся вослед - перебежками, от сосны к сосне.
      Ноги Кащея оставляли на почве глубокие влажные следы - а значит, можно было преследовать его, не приближаясь. Да и зачем, собственно говоря, приближаться? Кто его знает, что там у него в карманах, у этого волшебника. Хорошо еще, если просто перочинный ножик, моток веревки и смятая пятисотрублевка. А если, скажем, арбалет карманный модернизированный складной (АКМС-47), заряженный отравленными иглами?
      Кащей долго маячил впереди, огибая сушняк и отчаянно петляя по лесу. Наконец, впереди замаячило то, к чему он, видимо, стремился: на небольшой прогалинке, аккуратно засаженной несовершеннолетними елочками, волшебника поджидал какой-то молодой негодяй в характерном темном плаще. (Для непонятливого читателя объясню, что все сторонники Чурилы ходили в такой униформе - чтобы нам, честным людям, издалека видно было, кому надо морду бить.) Молодой негодяй радостно шагнул навстречу приближавшемуся шефу, ведя под уздцы двух совершенно забитых крестьянских лошадок - мой звероподобный Харли был раза в два крупнее. Обе ржаво-желтые кобылки были уже оседланы молодой чуриловец вежливо протянул шефу повод одной из них. Бородатый Кащей деловито и, кажется, не удостоив подчиненного даже взглядом, принял уздечку и, забросив на кобылью спину тощую коленку, бодро вскарабкался в седло. Осознав, что драгоценные сапоги начинают со страшной силой покидать меня, я рванулся к елочкам, не забывая, впрочем, почаще пригибаться к земле.
      Сосредоточенно поерзав в седле, Кащей тронулся было прочь - но вдруг сдержал кобылку и властным мановением пальца подозвал подчиненного. Слегка свесившись набок, он протянул к молодому парню длинную руку и, как мне показалось, вцепился ему в горло. "Ух ты! Свидетеля убирает!" - восторженно подумалось мне (я впервые видел, как убирают свидетелей). Но я ошибался: козлобородый волшебник просто разорвал завязки плаща на груди у своего шестерки и, сдернув с него плащ-палатку, решительно набросил ее себе на плечи. Так и правда было красивее - в черном пальто Кащей гораздо успешнее наводил ужас на окружающих. Деловито набросив на голову мешковатый капюшон, кащеистый злодей стронул лошадку и, не оглядываясь, потрясся сквозь редкий соснячок куда-то вдаль.
      Обиженный шестерка остался провожать хозяина взглядом, зябко поводя плечами в темно-коричневой курточке, перепоясанной кожаным ремешком. К счастью, к этому ремешку не было прицеплено никаких неприятных вещей вроде меча или крючковатой дубины - вот, пожалуй, единственное, что мне понравилось в этом молодом брюнетике. Ах нет, еще кое-что: его очаровательная лошадка, уныло нюхавшая травку в полуметре от хозяина. Никогда в жизни я не любил животных так, как в этот момент.
      Быстро прильнув к очередной сосне, я встряхнул сырой комок темной ткани, зажатый в левой руке. Плащ волшебника. Противный и мокрый, он леденяще обнял меня за плечи и омерзительно прилип к голой спине. Закутавшись во вражеское пальто так, чтобы не виднелись рваные штаны и желательно, кончики босых пальцев, мелькавших из-под подола при ходьбе, - я открыто вышагнул из сосняка на полянку.
      Тихо поплыли на меня молоденькие елочки - до лошади было еще метров двадцать, а юный шестерка не видел меня. Он поправлял какие-то веревки под лошадиным брюхом - коричневая спина сутуло горбилась совсем близко. В стороне - уже весьма вдали - подпрыгивал на своей лошади удалявшийся Кашей, сливаясь с кобылкой в маленькое подвижное пятнышко среди частокола древесных стволов - нет, он не увидит меня.
      Хрустнула под ногой подлая веточка - испуганно и кратко вздохнув, молодой чурилец обернулся через плечо - желто-карий взгляд из-под черных бровей. Царапая пальцами по лошадиному брюху, суетливо попятился куда-то вбок - из-под верхней губы ощерились мелкие зубы. Ну что ж ты так переживаешь, гнида? Я же свой, я в плаще!
      Лошадь тоже всхрапнула, тряхнув головой и испуганно косясь на меня. Оказывается, я тоже умею нагонять ужас на все живое. Еще один властный и размеренный шаг - и моя рука, картинно задрапированная темными складками, покойно легла на луку седла. Вражеский парень совсем сполз в травку очевидно, не ожидал появления еще одного начальника, да притом незнакомого. Наверное, я выглядел очень круто - ну совсем большая персона в кабинете Чурилы.
      Наши глаза встретились, и я почувствовал, что нужно что-то сказать. Что-то ужасно значимое и убедительное. Причем едва ли на русском языке.
      - Хэ-бо! - медленно и многозначительно произнес я и поскорее просунул ногу в стремя. Нога была предательски босая - то есть до невозможности. Но чернявый паренек уже находился под впечатлением услышанного: драматично побледнев, он преданно повалился лицом в траву промеж передних ног лошади и, пожалуй, не заметил моей босой пятки.
      - Хэ-бо! - еще раз внушительно проговорил я для верности. Парень просто умер где-то там в траве от потока верноподданнических чувств, нахлынувших на его средневековую психику. Не дожидаясь, пока он придет в себя, я торопливо запрыгнул в седло и воткнул пятки в лошадиный пах давай, родимая, трогай! Весомо взметнулись складки мрачного плаща - и, бодро перешагнув через поверженного шестерку, желтая лошадка энергично и радостно (совсем как в молодые годы) рванула в погоню за моими сапогами, бесприютно болтавшимися на поясе злобного бородатого волшебника. Погоди, кащеистый похититель! Жуткий ангел возмездия, Призрак Дымного урочища идет по твоему кровавому следу! Человек без имени - ужасный гость из будущего, повелевающий ведьмами и таскавший за ухо самого Стожара - этот одинокий мстительный дух настигнет вас, о слуги развратного Чурилы. И - никто не останется в живых!
      Войдя в образ, я даже зловеще рассмеялся - про себя, разумеется.
      Глава седьмая.
      Сапоги как скороходы и как фактор большой политики
      Ein, Zwei, Polizei,
      Drei, Fier, Brigadier...
      MO-DO
      (5th on MTV Countdown '95)81
      Вообще говоря, я сегодня еще не завтракал. Залезая в седло, черный Кащей мог бы и предупредить, что мы будем скакать без перерыва на обед четыре с половиной часа. Сдались мне эти сапоги такой-то ценой!
      Когда на горизонте показался некий населенный пункт я обрадовался. Наконец-то финиш! Сказать по секрету, конкретные части моего тела немного страдали от соприкосновения с лошадиной спиной и требовали передышки. Вот только городок мне не понравился: он стоял на высоком яру и был вызывающе укреплен. А кроме того, проехав вслед за волшебником в огромные, настежь распахнутые ворота, я был неприятно удивлен поведением аборигенов. Как известно нормальные жители стандартной средневековой деревни должны, по законам жанра, толпиться на рынке, торговать глиняными горшками, жарить на кострах семейный завтрак и добродушно переругиваться с соседями. Местное население игнорировало законы жанра: здесь и там, прямо на дороге, лицами в канаву и спинами в подворотню, валялись пьяные и спящие мужики. Многие из них были одеты весьма празднично - кое-кто был даже в сапогах! - но теперь все эти пестрые рубахи, некогда белоснежные штаны и добротные кожаные куртки были похабно заляпаны грязью. Среди бездвижных мужских тел попадались даже округлые фигуры женщин в измятых и нечистых сарафанах - одна из девок спала, прислонившись спиной к тележному колесу и широко раскинув по дорожной глине полненькие ножки, вылезавшие коленками из-под подола. На помятое личико девки съехал с макушки огромный венок желтых цветов - не то одуванчики, не то подсолнухи.
      Жителям явно не хватало крепкого руководителя, способного прекратить весь этот разврат. Моя усталая лошадка осторожно перешагнула через толстого мужика, лежавшего вверх животом и сладко похрапывавшего - я презрительно сплюнул ему на сапог и отвернулся. Солнце маячило уже в зените, а эти лентяи и не думали просыпаться. Даже не у кого спросить, как называется эта тоскливая деревенька.
      Разглядывая аборигенов, я не забывал следить за тем, куда направлял свою подыхавшую от скачки кобылу злой волшебник в плаще. Не обращая никакого внимания на массовое пьянство и нарушение трудовой дисциплины, Кащей, не оглядываясь, доскакал до центральной площади и с лету свернул на главный двор - туда, где за забором виднелись какие-то столбы и тотемы. Никто не приветствовал его - только пегая собачка, гревшаяся в пыли рядом с пьяным хозяином, лениво подняла морду и проводила всадника равнодушным взглядом.
      Я побоялся ехать дальше - ближе к центру села сонные тела лежали так густо, что можно наступить копытом на чью-нибудь конечность. С облегчением отклеившись от седла и привязав конец уздечки к жердинке плетня, я пешком тронулся к главной площади. По пути внимание невольно обращалось на спящих девушек, через которых приходилось переступать. Все они были убийственно накрашены: багровые словно кипятком обваренные щеки и черные брови до ушей. Даже обидно, честное слово. Судя по всему, ночью в деревне было по-настоящему весело - во всяком случае, натанцевались они вволю. И что за самогон такой варят в этих местах: давно пора в поле, к станку, на боевое дежурство - а они отдыхают!
      Я немного замешкался над телом девушки, которая спала, свернувшись клубочком в огромном корыте возле коновязи - из него, похоже кормили лошадей. Голубоватое платьице юной поселянки задралось значительно выше, чем вы можете представить, уважаемые потомки. А к мягкой заспанной коже прилипли зернышки овса - потому что на дне корыта осталось довольно лошадиного корма. Вот такие картины сельского быта... И я должен ломать себя, отворачиваться, оставлять девушку без внимания и спешить за рахитичным стариком - только потому, что он спер волшебные сапоги. Что за нечеловеческая жизнь!
      Стиснув зубы и геройски отвернувшись от овсяного корыта, я решительно направился к центральному двору, на ходу усиленно и целенаправленно забывая о спящей девушке. Ворота были отперты - но я, прежде чем войти, осторожно заглянул в глубь двора из-за угла. И не пожалел: в этой части деревни никто не спал. Прямо посреди просторного дворика гнусно чернел высоченный многорукий идол, по-новогоднему увешанный цветочными венками и металлическими побрякушками. Недавно вкопанный, этот кумир выпячивался из среды стареньких, потертых тотемчиков, разгоняя их в стороны и пригибая к земле. Кажется, ночью здесь был эпицентр народных гуляний - туши зарезанных коз, кур и даже лошадей валялись вокруг идола, наполняя воздух вонью и мухами. Спящие девушки лежали повсюду грудами - в самых фантастических позах. И еще деталь - четыре или пять стоячих неподвижных фигур в знакомых темных плащах маячили в разных концах площади: трое возле кумирного столба, подкрашивая его и оправляя побрякушки, еще один на ступенях крыльца... Решительно набросив на голову черный капюшон, я широким шагом тронулся вперед, буднично так пересекая дворик по направлению к крыльцу.
      Враги, толпившиеся возле тотемов, даже не покосились на новоприбывшего парня в плаще (то есть на меня). А вот враг, охранявший ступеньки, бдительно обернул ко мне бледное лобастое лицо с зализанными назад длинными черными волосами. Он был невысок, но крепок в плечах - и неплохо говорил по-русски. Я догадался об этом, когда услышал колючий вопрос:
      - Догде господа иде?
      Стараясь не замедлять темп, я продолжал неотвратимо подниматься к нему по ступеням, жестко и безразлично глядя в черные глазки. Молча.
      - Стой. Какво дело? - не выдержав, переспросил он, и я увидел, как неприятно задергалось у него веко. Я недовольно сдвинул брови: - Хэ-бо. И добавил на всякий случай: - Хэ-бо. Хасуо. Хоккайдо.
      - А ну стой! - взвизгнул охранник, осознав, что я уже прохожу мимо к тяжелой приоткрытой двери. Жесткие пальцы неприятно впились сквозь плащ в обнаженную руку. "Не подействовало", - спокойно понял я и обернулся. Нехороший у тебя взгляд, дружок: невежливый.
      - А в котором часу у вас пиво завозят? - внятно поинтересовался я и, не дожидаясь, пока парень проникнет в смысл вопроса, кратко двинул его из-под плаща коленом. Вдумчиво так двинул, с чувством.
      Слегка придерживая покосившееся тело, еще пару раз резко дернул коленом и, нащупав свободной рукой узкий кожаный пояс на талии остекленевшего охранника, отстегнул с ремешка небольшой меч с удобной рукояткой. Мне как раз такой нужен.
      - Я ж тебе говорю "хэ-бо", а ты не веришь, - вразумительно сказал я, мягко опуская охранника на ступеньки. Кажется, он меня не слышал задумался о чем-то более важном.
      "Пожалуй, сегодня я не буду пацифистом", - подумал я, зашагивая в темноту вражьего жилища и прикрывая за собой тугую дверь, обитую изнутри какой-то жестью. Трофейный меч прохладно лег рукояткой в ладонь - легко пробежав по дощатому настилу мостов, я свернул налево, в длинный и темный проход - и тут же отпрянул назад, за угол. Поздновато отпрянул: Кащей успел заметить меня. Он стоял в дальнем конце коридора с факелом в руках - и, должно быть, разглядывал ворованные сапоги...
      Заглотнув побольше воздуха, я выпрыгнул из-за угла, выставляя перед собой узкое лезвие меча. Темно стало в коридоре - брошенный факел чадил на полу, а торопливый перестук вражеских шагов уже раздавался откуда-то снизу - из подвала? Тощий волшебник явно не отличался смелостью: опять он предпочел открытой схватке позорное бегство! Умный, очевидно, старичок попался.
      Подхватив притухший светильник свободной рукой, я ринулся куда-то вниз по мелким гниловатым ступеням - в желтых миганиях разгоревшегося факела явственно очертилась небольшая подземная каморка с рыжими глинистыми стенами. Отовсюду из стен торчали какие-то корни - а прямо у стены встали в ряд три совершенно одинаковые бочки. Объемные, мне по грудь, с плотно прилегающими дубовыми крышками. Вот и все - если волшебник и спрятался от меня, то явно не здесь.
      Впрочем... неужели старый маразматик залез в одну из бочек? Вот смешно: сидит там, поджав ножки и затаив дыхание. Аккуратно поддев лезвием меча одну из крышек, я отшатнулся-в нос ударило перекисью квашеной капусты, и смертельно захотелось на свежий воздух. Не-е-ет, в такой атмосфере даже волшебник не выживет. Обидно. Казалось бы: я отчетливо слышал, как хитрый Кащей сбегал по ступенькам именно сюда, в подвал.
      Страшно ругаясь в душе, я заставил себя вскрыть оставшиеся две бочки. И точно: третья по счету крышка слишком легко сдвинулась под нажимом клинка и - вместо аромата квашни изнутри мертвяще потянуло сыростью и крысами. Вот он, вход в местный метрополитен. Прыгай, кому не лень.
      Мне было не лень. Только сначала - для верности - в глубину подземного хода отправился мой факел: пролетев пару секунд, он упал на земляной пол норы, треща и разбрызгивая плески огнистого масла. Проклиная свою страсть к волшебной обуви, я подтянулся на руках, с края бочки спустил ноги в провал и - попытался аккуратно соскользнуть вниз. Аккуратно не получилось - я приземлился на горящий факел. Очень бодрит, замечу я вам.
      Нора была не то чтобы слишком просторная: согнулся вдвое - и вперед. Впереди было так темно и душно, что даже факелу нечем было гореть, освещая мне путь. В неверных мерцаниях пламени я пробежал по коридору метров десять, вглядываясь, не мелькнет ли свет в конце туннеля.
      Свет не мелькнул - зато раздался знакомый гортанный голос тощего волшебника, который был совсем рядом. Ничуть не напрягаясь, не беспокоясь и не нервничая, Кащей произнес только одно слово, которое, без сомнения, уже знакомо читающему потомку. Наверное, бородатому хрычу очень приятно было выговаривать это слово. Короткое такое и нерусское. Да-да. Именно.
      - Хэ... Бо! - гулко разнеслось по подземному лабиринту, и я почувствовал неприятную прохладу в желудке. Прохлада разнеслась по телу, провоцируя судорожное подрагивание мышц у коленных суставов. Холодно и одиноко. Даже краденый плащ не греет.
      В этот торжественный момент я хочу обратиться ко всем своим врагам, недоброжелателям и завистникам. Любезные мои! Ловите каждый миг этой ужасной сцены. Наслаждайтесь каждой секундой, потому что мне действительно будет сейчас немного не по себе. Согласитесь, это забавно: впереди сужается тесный подземный коридор, у вас холодеют конечности, вы сжимаете в руках тоненький декоративный меч и маломощный факел - а прямо из темноты надвигается на вас, едва протискиваясь в своды, мохнатая потная туша озлобленного кинг-конга. Остановись, мгновенье!
      Пожалуй, проще было остановить мгновенье, чем подземную обезьяну. К счастью, в полутьме я не разглядел ни мерзкой волосатой морды с плотоядными глазками и клыкастой улыбкой, ни длинных хваталок, агрессивно загребающих воздух... Так и не осознав до конца весь трагизм ситуации, я принялся рефлекторно тыкать лезвием меча в темноту.
      Кажется, это только приближало мой конец, раззадоривая мохнатого монстра. Наконец, отмахнувшись от надоевшей железки (правое запястье сладостно онемело, а меч вылетел куда-то во мрак, глухо брякнув о стенку), кинг-конг достал меня когтистой лапкой. Возникли совершенно новые эмоции из рваного плеча с готовностью потекло что-то жидкое и липкое, и я понял, что моя правая рука временно выпала из контекста событий. Оставалось только бездумно ткнуть наступавшего противника факелом, зажатым в левой, по-прежнему функциональной конечности.
      Все великие открытия делаются невзначай. Там, в подземном коридоре, я изобрел новый, чудовищно эффективный способ борьбы с заморскими обезьянами - но догадался об этом не сразу. Я просто отпрыгнул на шаг, вырывая израненное плечо из жадных когтей, и - снизу вверх - ударил горящим концом факела туда, где темнота двигалась, хрипя и потягиваясь ко мне мохнатыми лапами. Золотисто-черный слиток горящего масла выплеснулся, очертив во мраке мощную кривую, на широкий живот взревевшего гоблина, мгновенно одевая его яростным треском пламени, и - отброшенный к стене гулким ударом колючих искр и вонючей копоти, я зажал уши, чтобы не слышать этого визга.
      Я понял, что скоро умру. В трех шагах от меня билась о стены, слепо натыкаясь на твердое, пылающая горилла. Сладковато-удушливая копоть черными струйками взбегала по опаленной шерсти к потолку пещеры, и за дымной завесой гари не было видно, как ярко занялась обезьянья спина, и плечи, и даже лапы. А я лежал и умирал - не потому, что горячо пульсировало в разорванном плече, и не потому, что, падая, я слегка вправил себе шейный позвонок о глинистый выступ стены. Мой мозг не выдерживал этого убийственного, подземного рева, при помощи которого обезьяна давала знать о своих проблемах.
      Наконец золотисто-пламенное месиво в дальнем конце коридора перестало махать лапами и кататься по полу в безуспешных попытках сбить пламя - не дожидаясь, пока заглохнет этот вой, я поднялся на ноги и, пошатываясь от впечатлений, тронулся дальше по коридору. По стеночке.
      В подземелье становилось совсем удушливо - даже слезы полезли в глаза. Надо активнее двигать ногами: сейчас мартышка погасит пламя и благодарно побежит вослед... Поэтому я ничуть не обиделся, когда впереди забрезжило что-то светло-туманное, и вскоре над головой очертился яркий полумесяц люка, неплотно прикрытого крышкой. Кащей был здесь минут пять назад, не больше: у меня еще остались какие-то шансы. Нащупав пальцами ног холодные скользкие ступени, я уперся теменной частью черепа в тяжелую крышку и, зажмурившись, сдвинул ее.
      Оба глаза как по команде привыкли к дневному свету: в нескольких шагах впереди начиналось, тяжко и грязно поднимаясь из свежевзрытой земли, древесно-смолистое основание огромного многорукого идола. Я вылез строго посередине кумирни, внутри священного кольца, огороженного частоколом. Прямо перед глазами валялось в пыли мертвое лошадиное копыто с маленькой зеленой мухой, флегматично чистившей натруженные волосатые лапки.
      Устало оторвав взгляд от мухи, я посмотрел значительно выше - туда, где в небесной высоте затмевал полуденное солнце чернеющий кумир. Солнечные блески слепили меня, и я не видел деталей. Я не видел лица, но я узнал негодяя. Увешанный венками куриной слепоты, забрызганный по пояс кровью зарезанных в жертву петухов, он рукасто возвышался, расталкивая прежних деревенских божков и властно простирая паучьи конечности по славянскому небу. Это был кумир самого Чурилы - деревянное лицо завешено пучками вороного конского волоса, золотистая плеть в задравшейся к солнцу руке и... черные, смолой по дереву нарисованные, волшебные сапоги внизу столба, у самой земли.
      ...Кто-то гулко пробежал возле моего люка - мелькнули только пыльные сапоги и волнующийся подол темного пальто. В щель под крышку люка ударило песком, и я снова зажмурился, инстинктивно пригибаясь ниже вместе с тяжкой крышкой. И вдруг - ужасно знакомый голос истошно заорал совсем близко:
      - Жила! Жи-ила! Э-ой!
      И тут же, рванувшись вверх на октаву:
      - Во-во-во! Побег! Дер-р-ржать вора!
      Знакомый паренек с синими глазами, самый молоденький из Корчалиных дружинников, не был, оказывается, съеден голодными кинг-конгами в Дымном урочище! Он был жив, здоров и - более того - еще пытался кого-то ловить. Крепкие парни у нас в спецназе.
      Высунувшись из люка сантиметров на десять, я поспешно заметался глазами по сторонам - где ж ты, милый друг? Справа, между лошадиных" трупов, и верно, подвижно мелькнуло чем-то темным. Но это был отнюдь не голубоглазый дружинник. Это был бородатый Кащей собственной персоной. Со страшной скоростью мелькая тощими ногами, он торопливо пересекал священный пятачок перед кумиром, а позади, отставая корпуса на два, несся еще один слуга Чурилы, задевая за плетень полами форменного плаща. Забыв о сломанном плече, я рванулся вперед, отбрасывая крышку: в руках у Кащея были сапоги.
      Причем не два, а сразу четыре - по паре в каждой руке. Две пары: одинаковый цвет, размер и дизайн - братья по конвейеру. Ну дела! Волшебные предметы плодятся, как жители юго-восточной Азии!
      Землистый, горелый и окровавленный, я ужасающе полез из своего люка на поверхность. Испуганно шарахнулся, отставая от шефа, молоденький чурилец в плаще - и немудрено: самого меня увидел! И вдруг - красиво, как в видеоигре, выпрыгнул из-за толстого тотемного бревна кто-то маленький и агрессивный, в изодранной кольчуге, ослепительно искрившей на солнце! Нет, я бы не позавидовал Кащею: с одной стороны прямо из-под земли восставал на него убийственный победитель подземных кинг-конгов, безымянный призрак Дымного урочища (то есть я), а наперерез, профессионально размахивая рабочим мечом, спешил голубоглазый паренек-спецназовец, недоеденный обезьянами в реке.
      Круто изменив направление бега, бородатый Кащей метнулся от тотема в сторону, старым козлом перепрыгивая через трупы животных.
      - Ку-у-уда? - хрипло среагировал мелкий дружинник, потягиваясь мечом к волшебнику и мимолетом звучно расщепляя лезвием тотемный бунчук с лентами. Но Кащей не ответил. Перехватив перепуганный взгляд своего подчиненного, запутавшегося в плаще метрах в десяти позади, нервно дернул в воздухе правой рукой, и - призывно мелькая голенищами, завертелись брошенные сапоги, связанные между собой веревочкой. Одна из двух пар. Кащей умел неплохо метать сапоги - молодой чурилец без труда поймал их, и тут же (по всем правилам регби) бросился бежать в противоположном направлении.
      Прямо на глазах волшебная обувь разбегалась в разные стороны. Какая-то из пар - настоящая. Другая, стало быть, - фальшивая. И не более секунды на раздумье.
      Если Кащей идиот, то он бросит подчиненному фальшивку, а себе оставит подлинник. При всей ненависти к козлобородым волшебникам, я не считал старого хрена идиотом и побежал за молоденьким чурильцем.
      В детстве я любил играть в футбол. Поэтому догнать вражеского защитника и уложить его в грациозном подкате не составило особого труда. Непривычный к жесткой игре чурилец покатился по песку через сонные тела пьяных поселян. Я не стал добивать его. Я просто нагнулся и спокойно поднял с земли пару новеньких кожаных сапог, выпавших из ослабевших пальцев противника. Один-ноль в пользу девочек. Одно плохо: кровавое плечо туго и болезненно напоминало о себе при каждом движении.
      За спиной кто-то визгливо вскрикнул, словно от радости, - я быстро обернулся, в очередной раз бледнея от жгучего ощущения в плече. Судьба второй пары сапог решалась в жестокой схватке: пожилой, казалось бы, Кащей, активно наседал на израненного спецназовца, посверкивая в воздухе узким длинным клинком, неизвестно откуда возникшим в его тощей руке.
      Решив, что без моей помощи тут не обойтись, я поспешно запрыгал через пьяных девок обратно к тотемам. Внимательный потомок, конечно, успел заметить ошибку героя: никогда не оставляй в тылу недобитого чурильца. И я получил по заслугам - какая-то нестерпимо острая гнида впилась мне в бедро, пронизывая всю ногу электрической болью.
      Уж не знаю, как это получилось, но я вдруг упал. Земля опрокинулась ко мне, в кровь расшибая лицо и забивая глаза песком - но мне было наплевать на песок. Тихо постанывая, я протянул изломанную руку вдоль бедра - туда, где торчало во мне что-то колко-железное, чужеродное и горячее. Напрасно, напрасно я пожалел молодого врага - теперь он довольно расхохотался у меня за спиной, радуясь удавшейся шутке. С трех метров он попал-таки в мою задницу отравленным ножичком.
      В мозгах рок-н-ролльно заплясали желтые кляксы, и я понял, что главное теперь - это сапоги, зажатые в здоровой руке. Радостно раздваиваясь, замаячило перед глазами знакомое лошадиное копыто - только навозной мушки уже не было на нем - улетела. Что-то со скрипом сдвинулось под ребрами крышка подземного люка, придавленная моим поверженным телом. Судорожно стиснув челюсти, чтоб не стучали друг о друга, я ужасно медленно, сантиметр за сантиметром, протолкнул оба волшебных ботинка в холодную землистую щель, грудью надавил крышку, сдвигая ее на место, - и улыбнулся. Среди скопища горячечных клякс и чернильных разводов, навалившихся на отравленный мозг, я явственно разглядел призрачный профиль Танечки Прилуцкой, моей однокурсницы по юридическому факультету. Даже здесь, в десятом веке, она преследовала меня своей наркотической улыбкой.
      ...Наркотик, который впрыснули в мою задницу посредством острого ножичка, был довольно слабенький: помнится, какие-то страшные старухи сбежались было в черепную коробку на веселый шабаш, но, поплясав немного и попугав рожами, исчезли. Я был даже разочарован: от слуг Чурилы я ожидал чего-нибудь посерьезнее. Раздвинув горячие веки, я обиженно посмотрел на деревянный потолок над собой и мысленно сплюнул. Похоже, это тюрьма.
      Во всяком случае, возникло ощущение, что я связан. Рук не чувствовалось в принципе - а вот ноги, натурально, были перетянуты между собой какими-то веревочками. Да, совсем забыл: рот был аккуратно завязан грязной тряпкой, вонявшей одновременно скипидаром, дегтем и паровозным маслом. Глупо, честное слово: ну все равно ведь я убегу.
      Тюрьма - это худшее, что бывает в жизни. Это значит - несколько дней тоски и одиночества. Следовательно, подготовку к побегу надо начинать немедленно: покряхтывая, я перевернулся на бок и увидел второго узника.
      Ха! Разумеется, это был он. Синие глаза вопросительно вытаращились на меня поверх характерной тряпки, перетягивавшей нижнюю часть физиономии мелкого дружинника. Ну что, браток, моргаешь? Предлагай план действий.
      Кажется, он понял мою мысль и беспомощно поднял светлые брови: дескать, прости, коллега, никаких соображений. Я понимающе кивнул, разглядывая юного спецназовца. Поразительно: он был еще моложе, чем я думал: ну никак не больше четырнадцати лет! Вот почему такой маленький и подвижный. Однако мышечные бугры, набухшие в разрывах изодранной кольчуги, внушали уважение. Очевидно, курсант элитарного военного училища.
      Тюремное помещение напоминало автомастерскую из древнего фильма "Лихорадка субботнего вечера": прямо посреди возвышалась неправильной формы наковальня, заваленная кузнечными клещами и закопченными рукавицами, а у стен хаотично сосуществовали полезные вещи вроде сломанного радиатора, фрагментов холодильного агрегата, разобранной коробки передач и т.д. По нечищеному полу были равномерно разбросаны половинки подков, скрученные гвозди, затупленные топорища и... такие штуки, чтоб на соху надевать.
      Короче говоря, это была не тюрьма, а кузница - такие бывают в кинофильмах. В определенный момент дверь кузницы напряженно отворилась, и в косяке солнечного света, (вломившегося снаружи в полутемный интерьер, через высокий порог перешагнули знакомые существа в темных плащах. Двое: господин Кащей, страшно побелевший физиономией, с бегающими глазами - и его молодой подчиненный, так ловко метавший ядовитые ножики в безоружных прохожих. Не отвлекаясь на мелочи жизни, Кащей энергично направился ко мне, слегка подпрыгнул на одной ноге - и несильно, но метко ударил подошвой усталое тело пленника, валявшееся на полу. Это было мое тело, и я затаил на Кащея зло. Честное слово, напрасно он меня пнул - теперь у старичка возникнут всякие Проблемы.
      Молодой чурилец тут же услужливо подбежал к шефу выслушивать указания.
      - Изыми из него, где сапог упрятал, - сказал Кащей на ломаном русском, обращаясь к подчиненному и как-то злобно поеживаясь. - Я спеть во Властов. Прибудеши до меня заутро - доклад держати про сапог. Како скажет тебе про место потайное, завяжи в узы - и в подземь. А эвого... - Кащей повернулся к мелкому дружиннику, нехорошо блестя глазами, - эвого недобитка потемну в реку брось. Однако без чужих глаз, тихо!