Акула (№3) - Месть Акулы

После его смерти Людмила Борисовна и Лукерья Арнольдовна только облегчённо вздохнули, хотя и пришлось для поддержания имиджа устроить похороны в гробу из магазина ритуальных принадлежностей «Чикаго-20», стоимостью три тысячи долларов. На поминки явилось сто пятьдесят человек, половина из которых никогда не видела Шершавчика живьём, а половина оставшейся половины тихо радовалась его внезапной кончине.

Дослушав Софрона, Волгин спросил:

— И что из этого следует?

Задержанный подумал, откусил заусенец с ногтя и решился:

— Лаки мне говорила, что у них дома хранилось оружие. Осталось с тех времён, когда её папа имел дело с бандитами.

— Какое оружие? Газовое, боевое? Винтовка, пистолет, охотничий карабин? Ты лично его видел? Держал в руках?

— Кто ж мне покажет! Но Лаки несколько раз повторяла, что всю жизнь мечтала рассчитаться с отцом. Вы проверяли, где она была во время убийства? А вы знаете, какие у неё есть знакомые? Я, конечно, этого сам не видел, но точно знаю, что они занимаются вымогательством.

— Как ты это можешь знать точно?

— Я всё-таки в клубе работаю, навидался всяких людей. Они как-то приходили посмотреть выступление «Сюрприза». Двое, Алик и Шурик. Алик высокий, под метр девяносто наверное, стрижётся наголо. А Шурику ещё нет двадцати лет, он где-то учится. Плотный такой, невысокий. Всё время резинку жуёт. Вы их обязательно проверьте!

Из дежурки вернулась Тростинкина. Бросила на стол записную книжку, села, посмотрела на Софронова строго, что полностью диссонировало с её возрастом и несерьёзным обликом студентки гуманитарного вуза:

— Нету для вас адвоката, Дмитрий Олегович! Никто не соглашается приехать.

— Как же быть?

— Как быть? Да очень просто! Сейчас я оформлю задержание на трое суток, а завтра вас допрошу…

Работать в выходной день Рите не хотелось, что она красноречиво выразила взглядом, обращённым к Сергею.

Непринуждённо мешая в общении с подозреваемым местоимения «ты» и «вы», Тростинкина взялась за бланки протоколов «сотки». Первый экземпляр она запорола, так что вынуждена была в дальнейшем прибегнуть к помощи Волгина. Когда была написана последняя фраза и Рита, высунув кончик языка, поставила свою подпись, длинную, словно в ней умещались фамилия, имя и отчество целиком, Сергей невольно вздохнул. Такого количества ошибок он не позволял себе, даже учась на юрфаке, когда его впервые загнали на практику в одну из районных прокуратур.

— Кажется, все…

Сергей отвёл Софронова в дежурную часть, поручив её работникам честь дальнейшего препровождения задержанного в изолятор временного содержания. После этого Тростинкина долго собирала свои бумаги со стола кабинета и ещё дольше подкрашивала губы перед обколотым настенным зеркалом, не переставая возмущаться злодейской судьбой, вынудившей её перекроить все планы на уик-энд. Возмущалась она, впрочем, без злости и не забывала искоса посматривать на Сергея, который этого не замечал. Стоя перед окном, он курил в открытую форточку, смотрел, как оседают на его машину хлопья снега, и анализировал рассказ Софрона.

Придавать ему чрезмерное значение не стоило. Ключевых моментов было три: отношения в семье, инцест, оружие. Первые два теоретически могли послужить причиной убийства. Как реализовать такую информацию? Быстрых и эффективных способов не существовало, разве что путём грубого физического воздействия на «железную леди» Л.Б. Иванцову. Попытаться отыскать старые меддокументы и говорить с Людмилой Борисовной, имея их на руках в качестве козыря? Слабовато. Ну подтвердит она, прижатая к стенке, что Арнольд Михайлович спал с Лукерьей, в то время как она срывала голос на митингах в поддержку реформ, а что дальше? Дальше, собственно, ничего, за исключением лишнего повода для клерков из главка придраться к состоянию оперативно-поискового дела и настрочить список бездарных рекомендаций. Ни один «глухарь» ещё не был раскрыт благодаря подобным рекомендациям, но за их игнорирование или ненадлежащее исполнение пострадало множество оперов по всей России. Пообщаться с Лукерьей? Общаться, конечно, придётся, и здесь — карты в руки Андрею, который сумел установить с девчонкой психологический контакт, но тоже сомнительно, что из этого выйдет что-то путевое. Если Лаки причастна к гибели папаши, то станет молчать до последнего. Она сама, Сергей был в этом уверен, из пистолета не стреляла, должна была просить кого-то из друзей, которых не сдаст, как ты её ни уговаривай. «Вымогатели» Алик и Шурик? Установить их полные данные возможно: если они не плод воображения Софрона, а реальные люди, имеющие отношение к дочке Шершавчика, то это лишь вопрос времени, не более того. Лаки и не заметит, как её дружбаны окажутся под колпаком. Но опять-таки, что делать дальше? Тащить их в околоток и «колоть»? Затевать длительную разработку, терпеливо «окучивать», рассчитывая выявить другие эпизоды преступной деятельности? С места убийства Гладкостенного не изъяли ни единого отпечатка пальцев или обуви, не отыскали ни одного свидетеля, который мог бы опознать душегуба. Даже если Алик с Шуриком и признаются, никто их на основании этого признания не осудит. А ведь даже нет личной уверенности и отсутствуют какие-либо оперативные данные о том, что парням действительно есть в чём признаваться. Софронов, оказавшись в шкуре подозреваемого, будет городить всё что угодно, надеясь расположить к себе оперов, выхлопотать если не подписку о невыезде вместо ареста, то «хорошую» камеру в следственном изоляторе и, в перспективе, судебный приговор «ниже низшего».

Акулов поступал просто, полагаясь в подобных случаях на свою интуицию. Если он верил человеку, то шёл до конца, преодолевал любые препятствия, чтобы проверить новую версию. Волгин меньше доверял собственным чувствам, особенно когда с информатором доводилось общаться впервые и при обстоятельствах, вынуждающих того к сотрудничеству с ментами. Лучший, наиболее надёжный информатор — это «инициативник» или «идейный борец», но таких попадаются единицы. В основном приходится работать с людьми, тем или иным способом оказавшимися у органов на крючке.

Акулов доверял интуиции, Волгин больше уповал на трезвый расчёт и анализ, на ежедневную пахоту, а не на прилив вдохновения. Дополняя друг друга, они составляли гармоничную и результативную спарку, но имели один общий недостаток. Что Андрей, что Сергей, оба не любили работать по делам, которые начинал раскручивать кто-то другой. Если сам не побывал на месте происшествия, не осмотрел труп, не прикинул с ходу рабочие версии, не участвовал в самых первых мероприятиях по обходу жилмассива и опросу свидетелей, то никакое ОПД, даже самое грамотное и объективное, никакие рассказы коллег не смогут заменить самые первые, зачастую наиболее верные, впечатления, не смогут дать импульс, который определит вектор розыска и ляжет в основу раскрытия.

— Я готова.

— Поехали…

Тростинкина жила на окраине соседнего района. По пустынным улицам долетели за пятнадцать минут, из которых две ушло на то, чтобы объясниться с инспектором ГИБДД, тормознувшим «ауди» с затемнёнными стёклами за превышение скорости и сильно огорчившимся, когда Волгин предъявил служебное удостоверение. Компенсируя потраченное время и упущенную прибыль, молодой незнакомый сержант обращался к Сергею на «ты» и даже вознамерился прочесть нравоучение, суть которого свелась бы к тому, что нарушать правила можно только в целях служебной необходимости, а не когда захочется форсануть перед девушкой, но был лишён и этого самоутверждающего пустяка. Хлопнув дверью, Волгин уехал. Тростинкина, глядя в зеркало на застывшего посреди дороги сержанта, рассмеялась:

— Похоже, ты его чем-то расстроил.

— Пусть радуется, что я его карманы не ошмонал. Интересно, сколько там было «чёрной налички»?

— Надо же и ему как-то жить…

Управление собственной безопасности главка, призванное бороться с мздоимством в милицейской среде, действовало как-то странно. Ловить коррумпированных полковников оно не могло, а размениваться на мелочёвку, вроде сотрудников ДПС, не хотело, о чём так прямо и заявил в своём интервью начальник грозного подразделения. В результате его служба трепала нервы работягам, на которых жаловались преступники, стремящиеся «торпедировать» своё уголовное дело обвинениями сотрудников в злоупотреблении властью, или присасывалась к результату чужого труда — например, когда опера из обычного отделения ловили за руку постового, приторговывающего героином. Крайне широкие полномочия и технические возможности, данные УСБ, по большей части оборачивались стрельбой из пушек по воробьям, ни одного по-настоящему серьёзного дела они до сих пор не раскрутили.

— Сворачивай во двор. Третий подъезд.

Рита жила в пятиэтажном доме «сталинской» постройки. И само здание, и прилегающая к нему территория, насколько можно было разобрать в свете фар, смотрелись очень добротно и респектабельно, подчёркивая социальный статус жильцов и их уверенность в завтрашнем дне.

— Приехали. Будем прощаться, или у тебя есть желание немного компенсировать мне испорченные выходные?

— Каким образом?

Надо признать, вопрос прозвучал по-дурацки, дискредитируя Волгина как мужчину и сотрудника оперативного подразделения.

— Тут неподалёку есть бар, — терпеливо начала объяснять Тростинкина. — Но он в такое время скорее всего закрыт. На параллельной улице расположено кафе, но и там нас вряд ли кто ждёт. Наконец, можно проехаться к ресторану, но только для того, чтобы постучать в закрытые двери и заглянуть на обратном пути в ночной магазин. Спиртное там очень приличное, а всё остальное найдётся в моём холодильнике…

Волгин постарался скрыть усмешку. Много лет назад, в отроческую пору, ему представлялось, что вся жизнь сыщика состоит из таких дней, какой выпал на его долю сегодня. Пистолет в наплечной кобуре, автомашина, загадочный труп, засада во французском ресторане и, под занавес, поздний ужин с очаровательной женщиной, как правило — всякий раз новой. На практике же за всё время службы такой пасьянс сложился впервые, и разрушать его не хотелось. Да что там не хотелось, — это было бы верхом идиотизма!

И Волгин направил машину к выезду со двора, чтобы затариться выпивкой в круглосуточно работающем магазине…

…А наутро ему довелось познакомиться с человеком, который умел невероятно тихо разогревать пельмени в микроволновой печи.

— Я хочу пить. Возьми в холодильнике тоник, — капризно попросила Рита, едва они проснулись.

Сергей встал с кровати и, как был в одних трусах, потягиваясь и почёсываясь, пошлёпал на кухню. Настроение было отличным, и он, вопреки своим привычкам, ни с того ни с сего принялся фальшиво напевать арию цыганского барона.

На кухне его встретил невысокий лысоватый мужчина. Он был одет в синий мундир прокурорского работника с погонами советника юстиции, что соответствовало милицейскому подполковнику. Дождавшись, пока ошарашенный Волгин прекратит пение, мужчина невозмутимо представился:

— Лев Вячеславович, отец Маргариты. Недавно пришёл и снова убегаю на службу. Надеюсь, я вас не разбудил своим грохотом?

— Сергей… Сергеевич. Мы работаем вместе…

— Я догадался. Если вы употребляете на завтрак пельмени, я разогрею ещё одну порцию, а Рита по утрам ест только йогурт…

* * *

Акулов приехал домой, когда мама уже крепко спала. Принял душ, перекусил бутербродами и сел за письменный стол в своей комнате. Подвернулся чистый листок бумаги, и Андрей принялся чёркать по нему отточенным карандашом, несколько штук которых всегда держал на столе, одновременно размышляя об итогах прошедшего дня. Через некоторое время отвлёкся и посмотрел на получившийся рисунок.

Тонкие линии отображали перепады его настроения. Сначала горизонтальная, потом задранная резко вверх, азартная, символизирующая выезд на место происшествия и разговор с Лаки, получение сведений о преступнике и приезд в клуб. Невнятный завиток и две прерывистые черты отвесно вниз напоминали о выступлении шоу-балета «Сюрприз» и упирались в ровный квадрат, который Акулов покрыл диагональными штрихами, тёмными и сильно вдавленными в бумагу наверху и светлеющими в нижней части прямоугольника. Рядом, под углом сорок пять градусов вверх, расположился сильно вытянутый овал, тоже слегка затушёванный, а следом пролегла линия, изломанная наподобие латинской буквы «Z», выполненная одним резким движением, от которого раскрошился грифель твёрдого карандаша. Под нижней перекладиной буквы теснились три вопросительных знака.

Что он скажет сестре? Как нужно отнестись к её работе? Нуждается ли она в его помощи?

Акулов гордился своей интуицией, и основания для этого были. Но то, что помогало распутывать преступления, буксовало при решении семейных вопросов. Или таковых не существует, и он напрасно ломает голову в поисках ответов, которые всем остальным давно известны и почитаются как аксиомы? Интуиция отказывалась помочь, молчала. Посоветоваться, что ли, с Серёгой? Со стороны гораздо проще оценить ситуацию, а кроме того, он, со своим циничным педантизмом, сможет разложить все по полочкам, рассортировать на неотложное и второстепенное, обозначить контуры проблемы. А если Волгин попросту рассмеётся? Нет, конечно, он не станет этого делать, проявит деликатность, посочувствует и совершенно искренне попробует понять, что же тревожит Андрея. Но понять, вполне вероятно, не сможет — его родители умерли в середине восьмидесятых, близких родственников нет, а те, что есть, эмигрировали в Канаду и махнули на Серёгу рукой, как на человека, к жизни не приспособленного, не умеющего искать выгоду и крутиться, по-своему блаженного. Жена оставила его давным-давно, а он так и не нашёл ей замену, потихоньку начал дичать, очерствел от неустроенной личной жизни, являющейся лишь приложением к работе, призванным заполнить вакуум в перерывах между расследованиями.

Под дверью комнаты, оповещая о своём желании войти, мяукнула кошка. Акулов не стал ей помогать, зная, что она прекрасно справится сама. Так и произошло: она подпрыгнула и повисла на дверной ручке, своим весом заставляя её повернуться, а потом оттолкнулась лапкой от косяка и въехала на двери в комнату, строго глядя на Андрея зелёными глазами, при этом левый глаз, как всегда, был открыт шире, чем правый. Спрыгнула на пол, принюхалась, сунулась под шкаф и зашебуршала там полиэтиленовыми пакетами, укрывающими книги, которые Андрей так и не удосужился разобрать после своего освобождения. Ничего интересно не обнаружила и ушла в коридор, на прощание махнув хвостом с белым «фонариком».

Акулов смял разрисованную карандашом бумагу, погасил свет и лёг спать, так ничего и не решив.

Ровно в половине десятого утра он связался с помощником дежурного по РУВД:

— Запиши номер пейджера, я у тебя сегодня главный от «убойной» группы. Если что, звони сперва мне, а не Волгину. Софронов сидит?

— Куда он денется? Хочешь приехать с ним поработать?

— Пока не знаю. Посмотрим, как день сложится.

Позавтракал. Поговорил с матерью на нейтральные темы, подавляя в себе желание спросить, известно ли ей, чем занимается дочка. Посмотрел телевизор, разочаровался в утренних воскресных программах и ушёл в свою комнату, чтобы валяться на диване и читать книгу, не вникая в её содержание.

Позвонил Вике домой, она не ответила. Несколько раз набрал номер мобильника: «Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети…»

Хотел связаться с Волгиным, но передумал, дал отбой при наборе последней цифры, решив сначала определиться с сестрой. Что она говорила по поводу встречи? Называла какое-то время или обещала позвонить сама? Акулов не помнил.

Лежал, смотрел в книгу. После того, как в пятый раз пришлось вернуться на несколько страниц назад, чтобы разобраться в описываемых событиях и понять, откуда в тексте появились новые герои, чтение прекратил. Встал, прошёлся по комнате. Семь шагов от стенки до стенки, почти что как в камере. Машинально заложил руки за спину — и выругался, когда обратил на это внимание. Отправился на кухню, чтобы выпить кофе, и, забыв об этом, накормил кошку вареной рыбой, а после того, как она, закончив еду, ушла под стол вылизывать задние лапы, принялся мыть её освободившуюся миску…

Что-то должно было случиться. Зудящее предчувствие беды не оставляло Акулова. Ничего конкретного, «синдром тревоги», аналогичный тому, который иной раз возникает на следующий день по окончании обильной затянувшейся пьянки, финал которой покрыт мраком беспамятства.

Дурацкое сравнение!

Акулов уронил кошачью миску в раковину. Поднял, продолжил оттирать губкой боковины пластиковой посудины.

Замедлил движения, вслушался: казалось, на стеллаже в коридоре подал голос телефонный аппарат.

Всего лишь показалось.

В квартире было тихо. Мама выключила телевизор, и только кошка, справив свои дела в туалете, царапала лапой по полу, привлекая внимание человека, чтобы он подошёл и убрал её испражнения.

«Синдром тревоги»! Где-то он читал, что в пустынях иногда бывает такой ветер, который дует несколько дней и, не нанося прямого физического ущерба, постепенно сводит человека с ума…

И всё-таки телефон зазвонил. Андрей сорвал трубку, не дожидаясь паузы между сигналами:

— Да!

— Эт-то старший оп-перативный дежурный Северного районного управления внутренних дел майор мил-лиции Гунтарс.

Пауза. Андрей сильнее вжал трубку в ухо. Было слышно, как в дежурке РУВД, за несколько километров от дома Акуловых, работает радиостанция, передавая в эфир ориентировку на розыск: «…неизвестный преступник, из огнестрельного оружия совершил…».

— Да! Слушаю тебя, Арвидас.

— Сегодня т-ты у нас «главный по трупам»?

— Я же утром сказал…

— А й-я думал, чт-то Волгин. Сначала ему поз-звонил.

— Да что случилось то, бя…?

— Убийство у н-нас…

Майор милиции Гунтарс прослужил в органах без малого двадцать лет и добрых три четверти этого срока, по графику «сутки через трое», занимался тем, что регистрировал заявления граждан о случившихся с ними несчастьях, организовывал работу патрульных нарядов, высылал оперативно-следственные группы на места происшествий, составлял сводки и сообщения, докладывал руководству о преступлениях и принятых в связи с этим мерах, выслушивал указания, зачастую неграмотные, истеричные или противоречащие друг другу либо здравому смыслу…. Всегда, при любых обстоятельствах, он оставался стопроцентно, можно сказать, нечеловечески спокоен. Никто не знал, как поведёт себя Гунтарс на тёмной улице, повстречав двух хулиганов с обрезами, но все соглашались, что место за пультом дежурной части он занимает по праву, олицетворяя собой последний оплот хладнокровия и стабильности. «Синдром тревоги», этот пустынный ветер постоянного ожидания, сжигающий здоровье многих коллег, на майора не действовал, и единственный упрёк, который можно было ему предъявить, кратко формулировался поговоркой: «За двумя прибалтами погонишься — ещё и третьего поймаешь».

— …Полной информации у меня пока нет. Волгин поехал, но ещё не отзванивался. В спортивном зал-ле средней школы ном-мер сто два преступник расстрелял из пистолет-та шоу-группу «Сюрприз». Три труп-па девушек. У них там был-ла трен-нировка…

Часть вторая

Месть Акулы

— Сегодня вечером я убью эту тварь, — сказал Акулов, укладываясь на диван; ноги он закинул на боковой валик, а руки сложил под головой и потянулся всем телом, так что рубашка на груди разошлась, открывая спрятанный под ней ножик в пластиковом чехле. — Интересно, что она сможет сказать в своё оправдание? Раньше я был уверен, что в таких случаях надо не разговаривать, а быстро делать дело и уходить. Но теперь мне хочется с ней пообщаться. В последний раз….

— Ты уверен, что надо поступить именно так?

— Да. Какие могут быть варианты?

Глава первая

Место происшествия. — Добрая новость. — Связка ключей. — Автотранспорт. — Появляется независимый журналист. — Викина квартира. — Неожиданность

Сто вторая средняя школа была типовой, построенной лет двадцать назад, в виде буквы «Н». Одно крыло, где располагались учебные классы, состояло из четырёх этажей, другое, предназначенное для административных помещений, спортивного зала, столовой и гардеробов, было значительно ниже.

В спортзал можно было попасть как из главного вестибюля, так и прямо с улицы, поднявшись из внутреннего дворика по обледенелым ступеням к чёрной металлической двери.

Во дворике стояли два раскрашенных милицейских УАЗа, незнакомая Андрею белая «десятка» и «ауди» Волгина. Бросив рядом с ними свою машину, Акулов поспешил к лестнице.

Железную дверь он рванул на себя сильнее, чем следовало. Она легко распахнулась и, ударившись о перила, гулко завибрировала.

Акулов переступил порог.

— Осторожно!

Акулов отдёрнул ногу, чтобы не раздавить валявшиеся на полу гильзы. Две штуки, остальных не было видно. Стреляли с другого места, а эти закатились к самому порогу случайно. Машинально отметил их непривычно маленькую величину, прежде видеть такие не доводилось. Отметил и забыл, когда оторвал взгляд от пола и посмотрел дальше, щурясь от солнца, бившего ему прямо в лицо через забранные металлической сеткой высокие окна.

У противоположной стены спортивного зала лежали две девушки. С первого взгляда было понятно, что они мертвы. Пули сразили их мгновенно, в движении. Стрелявший не дал возможности каким-то образом попытаться избегнуть расправы. Очевидно, он открыл огонь сразу, как приблизился на расстояние выстрела из мелкокалиберного пистолета, не выдвигая условий, за отказ от которых грозился убить. Или же девчонки не испугались вида оружия, не восприняли угрозу всерьёз и продолжали тренироваться, пока убийца не начал стрелять. В таком случае они должны были его хорошо знать. Анжелика и Каролина. Только вчера он их видел живыми и полными сил… Теперь Анжелика замерла на спине, раскинув руки симметрично в стороны от тела и согнув одну ногу в колене, выставив её перед собой, словно пыталась отгородиться от киллера. Каролина лежала вплотную к подруге, на левом боку, обхватив руками живот и касаясь головой, обрамлённой полукружием пепельных волос, её груди. Чуть ниже правой лопатки Андрей различил многоцветное пятно размером с ладошку и с большим опозданием понял, что это татуировка, которая привлекла его внимание минувшей ночью в клубе «Позолоченный ливень». Самая высокая и самая молодая из всех троих, скуластенькая Каролина танцевала задорно и охотно обнажала свою грудь, получая удовольствие от бурной реакции зала. Теперь красоту её тела, которое она холила и тренировала, будет оценивать только патологоанатом.

В дальнем от того места, где находился Акулов, конце спортивного зала, щёлкал фотоаппаратом со вспышкой эксперт, фиксируя повреждения приоткрытой двери тренерской комнаты. Даже с такого расстояния можно было увидеть, что в её стекле имеются пулевые отверстия. Третья убитая девушка могла находиться только там, в этой комнате. Акулов продолжал стоять на месте. Первый раз в жизни он боялся подойти и посмотреть. Проклиная свою нерешительность, стоял и ждал, как будто подобная пауза что-то могла изменить.

— Осторожно, не наступи на гильзы, — снова предупредил постовой, которому полагалось охранять здание школы снаружи; на месте происшествия он был абсолютно не нужен, но зашёл в зал, чтобы отогреться и поглазеть на девичьи трупы.

— Не наступлю.

— Один начальник уже приезжал, натоптал тут, как лошадь…

— Заткнись.

Постовой шмыгнул носом и отвернулся с обиженным видом. Висевшая на его плече рация прохрипела: «Саблино, ответь два-три-восемь… Слушаю тебя, двести тридцать восьмой! …Саблино, я на обед, отключаюсь… Понял тебя, давай. Приятного аппетита!»

За спиной Акулова скрипнули дверные петли. С крыльца в спортзал заглянул Волгин:

— Твоя сестра жива.

— Что?!

— Викторию отправили в больницу.

Акулов сглотнул застрявший в горле комок. Помотал головой и спросил о том, что должно было волновать сейчас меньше всего:

— Как ты узнал… Вы же раньше не виделись?

Следовало поинтересоваться, кто и при каких обстоятельствах обнаружил трупы.

— Догадаться было несложно. Ты ведь называл её имя, а сейчас я успел посмотреть документы. Плюс вспомнил о твоей вчерашней реакции. Тогда я подумал, что на сцене — какая-то твоя подруга.

Сержант ППС, якобы невзначай придвинувшись к операм ближе, откровенно «грел уши».

— Какого хера ты здесь ошиваешься? — шагнул к нему Волгин.

— А что?

— …Через плечо! Тебе нечем заняться?

Постовой бочком шмыгнул за дверь, только рация треснулась о косяк.

— Ещё одного врага заимели, — глядя ему вслед, заметил Акулов.

— Ну и чёрт с ним. Не в задницу же было его целовать!

— Куда повезли?

— В клинику военно-полевой хирургии.

— Давно?

— Уже должны были доехать. Катышев выбил для сопровождения машину ГАИ.

Акулов кивнул.

— Два огнестрельных ранения, — продолжал говорить Волгин, — касательное в голову и проникающее в правый бок, под руку. Стреляли через дверное стекло, а Виктория сидела в тренерской, видимо, облокотилась на стол и разговаривала по своей трубке. Как мне представляется, она была третьей жертвой. Магнитофон, — Волгин указал на здоровенный музыкальный центр с четырьмя колонками, — грохотал во всю мощь, так что первых выстрелов она не слышала. Преступник торопился и не стал заходить в тренерскую. Стекло исказило траектории пуль, да и прицелился он, видимо, плохо…

— Конечно, не каждый день убивать приходится. Тем более трёх человек. Распсиховался, ясное дело! Скорее всего, он рассчитывал застать всех троих в зале. Может быть, подсматривал за ними в окно, выжидая удобный момент. Удобнее всего это делать не со двора, а со стороны центрального входа. Но пока он обходил школу, моя сестра ушла звонить…

Он говорил именно то, что Волгин ожидал бы услышать, если бы дело не касалось Акулова лично. Сейчас такой взвешенный и немного циничный подход к ситуации немного удивлял, но, с другой стороны, не мог не порадовать. Конечно, Волгин не предполагал, что Андрей упадёт на скамейку, закроет голову руками и станет рыдать, вопрошая, за что Бог ниспослал на него столь тяжкие испытания, но ожидать каких-то проявлений непрофессионализма, всплеска эмоций было вполне допустимо.

— Ты смотрел её трубку? — спросил Андрей.

— Был один исходящий звонок на номер 51-0612.

— Получается, она звонила себе домой…

Волгин деликатно промолчал. А может, дело было вовсе не в деликатности — просто знал, что напарник не замкнётся и разовьёт тему дальше в ракурсе, необходимом для расследования.

— В течение последнего полугода Вика снимала однокомнатную квартиру. Было немного жестоко оставить мать одну в то время, пока я сидел, но они как-то договорились. Во всяком случае, при мне никаких споров по этому поводу не возникало, никто претензий не предъявлял. Она говорила, что живёт одна, но было, конечно, понятно, что какой-то парень у неё есть. Немного удивляло, что она его ни разу не показала, даже имени не упомянула ни разу, — прежде такого за ней не водилось, но я считал, что меня это не касается. Так же, как и её работа… Похоже, этому своему приятелю сестра и звонила.

— Тогда почему он до сих пор не здесь? Не расслышал выстрелы, подумал, что разговор просто так оборвался? Не знал, где она тренируется?

— Может, не расслышал или не знал. А может, нет ему резона перед нами светиться…. Или нет вообще никакого парня, и всё это — только наши догадки. Сколько длился разговор?

— Секундомер мобильника показывал пятьдесят девять минут, когда я посмотрел. Но ведь он продолжает отсчитывать время до тех пор, пока не нажмёшь кнопку сброса, даже если второй абонент давно бросил трубку. Главное, чтобы произошло соединение, так что они могли проговорить и десять секунд, и десять минут, — сейчас нам этого не узнать.

— Вика не любила трепаться по телефону, тем более — по сотовому. Кто нашёл трупы?

— Давно бы это спросил! Школьная вахтёрша. Пришла попросить, чтобы они сделали музыку тише. Было это приблизительно за полчаса до моего приезда…

— И, соответственно, через двадцать пять — двадцать семь минут после стрельбы. А что, музыка играла громче обычного?

— Вахтёрша говорит, да. Но я бы не стал на её слова полагаться. Мне кажется, она из породы людей, которые ищут повод для скандала, когда им становится скучно. Сейчас её допрашивают, но это пустая формальность, ничего важного она не заметила. Кроме неё, в школе никого больше не было. Девчонки тренировались трижды в неделю, по вторникам и четвергам с двадцати одного до двадцати трёх, по воскресеньям — в дневное время. Старшей среди них считалась Анжела Мартынова, школьная директриса доверила ей ключ от той двери. — Волгин указал на выход во двор. — Чтобы лишний раз не тревожить вахтёршу. Есть ещё какой-то Феликс Платонович, продюсер или директор «Сюрприза». Именно он договаривался об аренде спортзала, но до него пока что не дозвонились — трубка отключена, а номер домашнего телефона никто не знает. Что ещё?.. Стреляли шесть раз, израсходовали весь магазин. Иностранная «мелкашка», я такой модели раньше не встречал. Убийца бросил её возле трупа Анжелы.

— Почему именно там? Логичнее было бы избавиться от ствола сразу, как отстрелял последний патрон, то есть около двери в тренерскую.

— Откуда я знаю? Спросим, когда поймаем.

— Надо организовать охрану в больнице.

— Катышев уже распорядился.

— Где, кстати, он?

— Ошивается вокруг Ритки Тростинкиной. — На фамилии девушки, с которой он провёл ночь, голос Волгина дрогнул. — Помогает писать протокол осмотра школы снаружи. В зале они ещё не начинали работать, ждут судебного медика.

Акулов не обратил на это внимание, отметил совсем другой факт:

— Она же вчера дежурила!

— Снова запрягли. У прокурорских кто-то заболел, приходится выручать.

— Молодая она. — Андрей покачал головой. — Неопытная.

— Зато энергии — хоть отбавляй. Иногда рядом с ней я начинаю себя чувствовать слишком старым для такой работы.

Акулов, видимо, вспомнив, что ночью Волгин оставался с Тростинкиной и намеревался отвезти её домой, когда закончится работа с Софроном, посмотрел на напарника с интересом.