Акула (№3) - Месть Акулы

— Вы меня слушаете?

— Извини, немного отвлёкся. Что ты сказал?

— Я сказал, что буду максимально откровенным, как просила Виктория. Не знаю, поможет ли это вам в розыске преступника, но, может быть, вы перестанете подозревать меня. Я родом из Петербурга. Предки до сих пор там живут, но я давно не поддерживаю с ними никаких отношений. Так получилось. В нашей семье была сложная… ситуация. Окончил школу, поступил на журфак. Дядя мой постарался, организовал несколько публикаций в ведомственных газетах, в приёмной комиссии замолвил словечко. Без него б меня, конечно, срезали. Два курса отучился нормально, а потом случилась размолвка с родителями. Пришлось начинать жить отдельно. На стипендию не разгуляешься, за статейки, которые иногда удавалось куда-то пристроить, платили гроши. В то время я серьёзно занимался спортом. Имел первые разряды по гребле и плаванию. Боксировал немного, боролся. Друзья-спортсмены и подсказали выход. Девяносто второй год стоял на дворе, так что сами понимаете, куда меня могли пригласить с такими материальными потребностями и талантами. Я попробовал, посмотрел. На меня посмотрели. Пришёлся ко двору. Назывались мы «малышевскими». В то время эта марка дорого стоила! Денег стало хватать. С родителями рассорился окончательно. Много чего натворить довелось. Но крови на мне нет, это точно. Казалось, что такая жизнь будет вечной. Рисковали, конечно, но наш риск хорошо окупался. Не всем так везло, но я с самого начала попал в крутую бригаду. За неполный год сменил пять тачек, две квартиры. Сколько в кабаках было оставлено — не сосчитать. Я же говорю, думал, что такая лафа никогда не закончится. А она продолжалась всего восемь месяцев. В октябре Александра Ивановича посадили, многих других авторитетов. И почти всю мою бригаду. Я случайно уцелел, из-за этого потом подозревали, что это я всех вломил. Ну, не всех, конечно, а своих, с кем непосредственно работал. Объяснился я, сняли все подозрения. Но работы не стало. Трудные пошли времена. Слышали поговорку: из грязи — да в князи? В точности про меня, только наоборот. То есть сначала именно так было, как в поговорке, а потом наоборот. Ни машин, ни крыши путевой над головой, ни денег. Учёбу я ещё раньше забросил, не отчисляли только потому, что я бабки засылал кому надо. Как только денег не стало, меня сразу отчислили. Я и не ерепенился, давно понял, что журналистом не стану. В РУОП меня несколько раз дёргали, напрягали на показания. Выкрутился кое-как, хотя крови мне попортили немало. Чем только не приходилось заниматься, чтобы на жизнь заработать! В двух охранных предприятиях балду пинал, с «казанскими» пробовал крутиться. Кое-как перебивался с хлеба на воду. А в начале девяносто четвёртого года нашёл меня один человек. Я могу назвать фамилию, но это мало что даст. Его давно нет в живых, да и не знает его здесь никто, он всю жизнь в Питере прожил. Мы с ним познакомились, когда я у Малышева работал. Он тоже в той структуре состоял, был кем-то типа бригадира, только с особыми полномочиями. Знали мы друг друга немножко, хотя особых дел совместных никогда не было. Он мне почему-то доверял. Так вот, вышел он на меня и предупредил, что меня готовятся арестовать. Якобы скоро у Малышева должен быть суд, и РУОП подчищает все хвосты, сажает тех, до кого в своё время не дошли руки. Некоторых уже оприходовали, теперь настал мой черёд. Показал копии секретных милицейских бумажек, в них везде моя фамилия стояла и многие мои подвиги досконально описаны. Короче говоря, загрузил меня по полной программе. Повёлся я, как полный лох. До того дошло, что я сам начал у него совета просить. Он и ответил, что есть один выход. Не буду подробностями утомлять, там много всякого было, но оказался я в конце концов в вашем городе. Здесь и познакомился с Гмырей.

Поначалу мы не сошлись. Он маленький был, метр пятьдесят восемь ростом, но такой ершистый! Чуть что не по нему — сразу в драку. Зверел до невозможности! Остановить его было нельзя. Только пулей. Не хотел я его старшинство признавать… Потом договорились, распределили обязанности.

В сущности, работы было немного. Я толком не знаю, с чего всё началось. Догадываюсь, что Ростик, когда сидел здесь на зоне, познакомился с авторитетными людьми. В Питере у него тоже серьёзные завязки имелись, он ведь из Ленобласти родом. Детали мне никто не рассказывал, даже Ростик после того, как мы сошлись ближе. Он никому не доверял… Наверное, зря. Может быть, говори он мне чуточку больше, и остался бы жив. Не знаю. Суть дела заключалась в том, что удалось наладить канал продажи стратегического запаса металла, который имелся на Заводе тяжёлого машиностроения. Какие-то подписи получили за крупные взятки, другие документы были фальшивыми от начала и до конца. Точно знаю, что один чиновник в правительстве и какой-то генерал из Министерства обороны имели проценты от прибыли. Хорошие проценты. На них можно было не только детей в Оксфорд или Сорбонну отправить, но и самому слинять на тёплые острова и жить там припеваючи до самой смерти. Ростик, бывало, жаловался, что это он придумал всю махинацию, а имеет смешные копейки. Завод мы раздербанили капитально. Сейчас-то я смотрю на вещи по-другому, а тогда мне это казалось совершенно естественным. Не мы — так нашёлся бы кто-то другой. Зачем упускать свой шанс?

Я был у Ростика на подхвате. Железо мы гнали в Питер. Куда оно дальше девалось — не имею понятия, но заправлял там всем мужик, о котором я уже говорил. Тот, который меня сюда навострил. Он был в Питере координатором, как Ростислав здесь. А я у Ростислава на подхвате. Типа «подай-принеси», только с хорошим окладом. Больше людей и не требовалось, мы ведь действовали наполовину легально. Наши вагоны к армейским эшелонам цепляли. Если надо, военные и отдельный конвой выделяли. Завод в ту пору ещё стоял крепко, никакие местные группировки к нему и близко подойти не решались. Был один прецедент, когда отмороженные пацаны, уж не знаю откуда пронюхав о нашей афёре, попытались на генерального директора наехать. Моментально всех окоротили. ФСБ по прямой команде из Москвы. Представляете уровень? Я думал, жизнь опять повернулась лицом. А она лишь собиралась плюнуть мне в морду.

На заводе Ростик и познакомился с Анжеликой. Она секретаршей у кого-то работала. Он на неё глаз положил, заставил уволиться. Они стали жить вместе. Один раз, после удачной продажи, мы с ним крепко нажрались, и он вдруг рассказал мне про неё. Жаловался, что она на танцах повёрнута и мечтает создать свой балет. Ему это не нравилось. Он считал, что баба должна сидеть у кухонной плиты и ждать мужика.

Ростислав от всех её скрывал. Считал, что она — его слабое место. Кроме меня, никто, наверное, об их связи не знал. Может, кто-то догадывался. Но достоверно знал только я. И даже меня он с ней не познакомил. Помню, увидел их как-то в одном казино. Хотел к ним подойти поздороваться, а он мне знаки втихаря делает: типа мы не знакомы. Мне что? Я отвернулся. Но Анжелику запомнил. И потом ещё несколько раз их встречал в разных клубах. По-моему, он специально выбирал такие места, где его не должны были знать. По большому счёту, его в городе и так никто не знал, кроме нескольких шишек из числа заводских и уголовных авторитетов. Но он всё равно маскировался. У него пунктик был по части конспирации. Всё время проверялся, нет ли «хвоста». Сотовые телефоны менял два раза в месяц, чтобы обмануть «слухачей». Я знал адрес квартиры, которую он в городе снимал для себя. Но когда Ростик оставался ночевать у Анжелики, я мог связаться с ним только по трубке. И если надо было срочно встретиться, он всегда сам назначал место, каждый раз новое, и приезжал туда на машине.

Не могу утверждать точно, но мне кажется, это Анжелика сбила его с панталыку. Он ведь любил её, хотя и старался это скрывать. Считал, что любовь унижает мужчину, делает его слабым. Она мне потом говорила, что он часто вёл себя совершенно по-хамски. Мог исчезнуть на несколько дней, не звонить. Я так понимаю, что этим он пытался сохранить своё «я» — у него были искажённые представления о мужском кодексе чести.

Мне кажется, он решил сорвать большой куш, всех обмануть, а потом убежать с Анжеликой. В другой город или за границу. Наверное, хотел организовать ей не только балет, но и целый балетный театр.

Никто не знает, что произошло на самом деле.

Последний груз мы отправили в Петербург 25 марта. Как сейчас помню — в субботу. В среду должны были получить уведомление о том, что он прибыл по назначению. Не получили, но Ростика это не взволновало. Он мне сказал, что мы опробуем новую схему поставки и возможная задержка предусматривается планом. Я удивился, что он не предупредил меня раньше. Он не стал ничего объяснять.

В четверг он весь день был как на иголках. Со мной вообще не разговаривал. Постоянно звонил в Питер по своей трубке, орал на кого-то. К вечеру неожиданно успокоился. Сказал, что железо доехало.

В пятницу я видел его последний раз. День был спокойный. Часов в пять мы расстались. Я уехал отдыхать в загородный пансионат, он отправился к Анжелике.

На следующий день, 1 апреля, в субботу, он мне позвонил. Слышимость была отвратительной. Я подумал, что он сильно пьян и у него заплетается язык. Ростик говорил, что нас сильно подставили и что мне нужно срочно сматываться в надёжное место. Всё время это повторял: «надёжное место». Потом связь резко оборвалась. Один в один, как в случае с Викой. Позже я догадался, что Ростислав звонил мне уже смертельно раненный и говорил, пока были силы.

Через несколько дней его нашли в сгоревшем джипе. Я узнал об этом случайно. Начал звонить в Питер, позвонил на завод — все вопросы там решал Ростик, но у меня был контакт с одним человеком из администрации. Я понял самое главное: часть нашего груза заменили какой-то дешёвкой и в подмене заподозрили Ростика. Потому, наверное, его и убрали.

Мне стало страшно. Я запаниковал, сменил квартиру и автомашину. Выбросил телефон. Несколько дней ото всех прятался. Потом вылез из подполья и стал наводить справки.

Как ни крути, а получалось, что Ростик во всём виноват. Хотел кинуть остальных, за что и поплатился. Ко мне претензий как будто не было. Краденый груз где-то перехватили, так что ущерба никто не понёс. Но от дела меня отодвинули. Я был доволен, что так легко выкрутился.

У меня никогда не получалось скопить что-то серьёзное, но небольшие сбережения были, так что на какое-то время я был обеспечен. Слетал в Питер, узнал последние новости. Наших ещё не судили. Встретился с мужиком-координатором. Он сказал, что у меня все ещё могут возникнуть проблемы, что РУОП до сих пор мечтает со мной конкретно потолковать, так что если я попадусь под руку — мне не поздоровится. Разговор меня насторожил. Было в нём что-то фальшивое. В тот же вечер я чуть не угодил под машину. Скорее всего, это было случайностью, но я не стал испытывать судьбу и вернулся сюда.

Барсетка с записной книжкой Ростика у меня осталась случайно, я подобрал её в первые дни после убийства, когда «чистил» наш офис — мы снимали две комнатушки на одном предприятии. Не на «Тяжмаше» — на другом. Я хотел её выбросить, но там было столько важных деловых записей, что у меня не поднялась рука. Решил сохранить, и впоследствии не пожалел. Некоторые контакты Ростика пригодились, когда я попытался снова заняться здесь бизнесом. А из других записей я узнал, что в последние месяцы он часто летал в Петербург — он не всегда говорил мне об этом — и, видимо, сговорился со своими старыми знакомыми спереть часть нашего груза. Насколько я понимаю, дело не обошлось без ментов. Ту отправку никто не сопровождал, металл перевозили в обычных вагонах обычного грузового состава. Как я догадываюсь, на сутки их сняли с маршрута и совершили подмену.

Где-то через год я узнал, что питерский мужик-координатор погиб. Взорвался в машине. Одновременно здесь застрелили того единственного человека из руководства «Тяжмаша», с которым мне приходилось общаться. В газетах писали, что прокуратура начала проверку хозяйственной деятельности завода. Я понял, что мне опять надо прятаться.

Время быстро идёт. Я пожил за границей и в девяносто восьмом году вернулся сюда. Как будто бы гроза миновала. Если честно, за границу я выезжал по поддельному паспорту. Удалось оформить через отделение МИДа. Вернулся, стал устраивать дела. Кое-что получалось. Так и жил с фальшивыми документами. Ничего, что я откровенно?

— Можешь не переживать, приходилось слышать и не такое.

— Теперь-то все это в прошлом… Плохо, конечно. Каюсь. Но тогда мне казалось, что другого выхода нет. Коммерцией я занимался через доверенных лиц, никаких фирм на «левую» фамилию не регистрировал. Кому в убыток то, что я таскал в кармане поддельный мандат? Может, я бы и до сих пор с ним ходил, но так получилось, что совершенно случайно встретил Анжелу. Она здорово изменилась, но я её сразу узнал. Подошёл и поздоровался. Напомнил о Ростике. Мне кажется, в первый момент она испугалась. Не ожидала, наверное, что кто-то её может знать. Но ничего, довольно быстро отошла. В тот раз мы мило пообщались, а потом продолжили встречи. Через неё я и познакомился с вашей сестрой. Конечно, после такого рассказа обо мне можно думать всякое, но с прошлым покончено. Навсегда покончено. Вика ещё в сентябре мне сказала, что я должен посоветоваться с вами…

Акулову только и оставалось, что поражаться своей близорукости. Ладно: будучи в тюрьме он не мог, естественно, контролировать ситуацию. Но с момента освобождения прошло больше трёх месяцев — и всё это время он самозабвенно предавался работе, а младшая сестрёнка безмятежно сожительствовала с преступником. Возможно, Юрий не соврал и крови на нём действительно нет. Использование фальшивого документа тоже не самое страшное злодеяние. Но активное участие в питерской ОПГ и афёра с металлом? Там — вымогал и грабил, здесь — помог растащить запас материала для нужд оборонной промышленности. Подумаешь, всего-то! Просто время такое. Все спешили обогатиться. Вот и он не растерялся, зарабатывал первоначальный капитал. Заработал — и стал легальным предпринимателем. С прошлым покончено? Ну-ну… Пожалуй, в названии своей подлой статейки журналюга Сысоев промаха не допустил.

Никогда прежде Акулов не завидовал страусам. А сейчас подумал: как им просто живётся! Спрятал голову — и дышится легче. Лишь бы под ногами не оказался асфальт вместо песка.

И сестрица его хороша. Нашла себе достойного спутника жизни. Эпидемия, что ли, какая-то на женщин напала? Каролина выбрала Мишу, Виктория связалась с Лапсердаком, Анжелика была сожительницей Гмыри. Хм… Гмыря и Лапсердак. Звучит, можно на афишах писать. В город приехала парочка клоунов. Рассмешат на копейку, украдут на миллион.

Ну и что теперь со всем этим делать? Зарыться в песок не получится. Надо решать. Одно хорошо: похоже, что Юрий никуда бежать не собирается. Можно будет определиться с ним позже. Со всеми можно будет определиться позже. Их уже целая очередь выстроилась. Борисов, Сысоев… Теперь ещё этот весельчак к ним в кильватер прибился.

А Лапсердак между тем продолжал свою исповедь:

— Вика мне ультиматум поставила: хватит жить по чужим документам. Скорее всего, говорит, никто тебя давно не ищет. Можешь смело доставать старый паспорт. Я бы к вам ещё в сентябре обратился, но случилась неприятность по финансовой части. Чтобы расплатиться с долгами, мне пришлось продать все ценные вещи. Вы же видели нашу квартиру? А ещё летом она была качественно упакована…

И внешность Юрия, поначалу казавшаяся довольно располагающей, и его манера говорить, тщательно выбирая слова и делая паузы между предложениями, как будто он предварительно «прогонял» их в уме, теперь вызывали у Акулова одно раздражение. Хотелось побыстрее с ним расстаться. Акулов тихонько вздохнул, зная невыполнимость такого желания. В причастность Юрия к убийству он не верил, но отпустить его просто так, после короткой устной беседы, не мог. Впереди предстояло много формальностей. А потом, когда выдастся свободное время, придётся уточнить историю с разворовыванием завода. Слушая вполуха болтовню Юры — тот продолжал заливаться о своих чувствах к Виктории и планах на будущее, — Андрей прикидывал, как можно будет распорядиться информацией, если роль Лапсердака в хищении металла найдёт подтверждение. Путей может быть несколько, но уже сейчас очевидно: Юру от Виктории нужно отодвигать, и чем дальше получится его отодвинуть — тем будет для неё лучше. Любовь, конечно, сильная штука. Но с головой всё-таки надо дружить. И без того девчонка дров наломала…

— Ты что-то говорил о тёмном прошлом Мартыновой. Давай-ка об этом подробнее.

— Боюсь, я не совсем правильно выразился. Слишком сильно сказал. О её прошлом я достоверно знаю только то, что она с детства была увлечена танцами, работала на заводе и жила с Ростиком. Но однажды она проговорилась, что давно перестала рассчитывать на мужчин, что с ними ей хронически не везёт и она решила взять судьбу в свои руки, а не ждать манны небесной. Мне показалось, что она просто помешана на деньгах. Грязных или аморальных способов зарабатывания денег для неё не существовало. Если речь заходила хотя бы о сотне баксов, она была готова на все.

— Ты знаешь примеры?

— Не такие, которые вас могут заинтересовать.

— И реальных предположений о том, кто мог в школе устроить побоище, ты не имеешь?

— Точно знаю, что это не из-за моих или Викиных дел. Каролина с Мишей, я почти уверен, тоже не виноваты. Миша, конечно, тот ещё фрукт. Но стрельба не по его части.

— Понятно. Придётся всё-таки пройти в мой кабинет.

По дороге в управление молчали.

Лапсердак переживал, не совершил ли он ошибку, так много доверив менту. Про завод, пожалуй, наговорил лишнего. Нужно было кое-что утаить. И почему так получилось? Готовился ведь, мысленно репетировал. Определил себе чёткие рамки, за которые лучше не выходить. А тут взял и разболтал такие вещи, которые, казалось, давно похоронил в глубинах памяти. Одна надежда — мент окажется порядочным. Всё-таки Викин брат. Как это он говорил? «Привык не замечать то, чего лучше не видеть?» Дай-то Бог, чтоб было так!

Акулов же думал о том, как оформить показания Юры. Пожалуй, лучше всего составить два протокола, подробный и краткий. Краткий пойдёт в уголовное дело, а подробный он придержит до поры до времени у себя. В дальнейшем станет понятно, как им можно распорядиться с максимальной отдачей. Способ противозаконный, но эффективный. Старый, как сыск. И такой же, наверное, вечный.

* * *

— Волгин, скажи мне, за что тебе нравится эта работа?

— Она мне просто нравится.

— И ты не сможешь от неё отказаться?

— Я не хочу этого делать. Ты же знаешь, я пробовал — у меня не получилось.

— Вот если вспомнить сегодняшний день: сколько часов тебя мурыжили УСБ и прокуратура? А сколько ещё раз такое повторится? Ты согласен терпеть?

— Ничего не поделаешь, накладные расходы. Спи, Рита. Спокойной ночи.

— Ты же знаешь, что я не люблю, когда меня называют кратким именем.

— Спокойной ночи, Маргарита. Уже поздно. Завтра рано вставать.

— Уже сегодня…

Пауза.

— …И вообще, мне не спится. Грустно как-то. Не пойму отчего.

Глава тринадцатая

Утро. — Совещание. — «Кобелирующий» Сазонов. — Лаки признается в содеянном. — Акулов помогает разным преступникам. — Ребята на джипе. — Почтовый вариант. — Провокационный звонок. — Акулов нарушает данное слово. — Ожидание. — Маленький подвиг Сазонова

Утро.

Оба проснулись одновременно. Прежде, чем прозвонил будильник.

Волгин лежал, опасаясь неловким движением потревожить девушку. Думал, что она ещё спит. Потом заметил отражение в зеркале: она внимательно смотрела на его профиль.

— Доброе утро. — Сергей улыбнулся и повернул голову.

Её лицо оставалось серьёзным.

— Волгин, ты меня любишь?

Чтобы выиграть время, Волгин раскрыл пачку сигарет.

Она усмехнулась:

— Это можно расценивать как намёк на предложение руки и сердца? А ты волнуешься! Даже забыл, что с понедельника я не курю.

Позавтракали быстро. Почти не говорили. Грязную посуду Волгин оставил в раковине и пошёл бриться. Времени, чтобы успеть к началу работы, оставалось в обрез. Маргарита, которая тратила на сборы сорок минут против его десяти, молча задержалась на кухне и принялась мыть посуду. Стоя перед зеркалом в ванной, он оценивал этот поступок. Руки почему-то дрожали. Смыв с лица пену, он заметил на подбородке порез.

В машине продолжали молчать. Рита была сосредоточена и напряжена. За ручку двери взялась раньше, чем машина остановилась. Сказала, глядя прямо перед собой:

— Спасибо, Волгин. Не надо мне больше звонить. Так будет лучше.

В лобовом стекле отражалось её лицо. Наклон и кривизна поверхности почему-то не искажали черты. Девушка выглядела старше своего возраста.

— А если я позвоню по работе?

— По работе можешь звонить. Но не надо делать этого слишком часто… Хорошо?

На последнем слове её голос сорвался. Выдал.

Чтобы самому не быть выданным, Волгин молча кивнул.

Она вышла.

Он смотрел, как она поднимается по широким ступеням крыльца.

В дверь она вошла, не обернувшись.

Он достал сигареты и долго хлопал по карманам в поисках зажигалки, не замечая, что держит её в руке.

* * *

«Сходняк» заканчивался.

Катышев негодовал:

— Приезжаю я вчера с проверкой в ИВС. Захожу. Один боец, который мне дверь открывал, выглядит нормально. А второй просто лыка не вяжет. Если от него стенку убрать — упадёт. Спрашиваю, в чём дело. И что, вы думаете, он мне отвечает? «Я, — говорит, — товарищ подполковник, вчера с другом так нажрался, так нажрался, что на службу едва сумел приползти. Всю ночь блевал, но так и не полегчало. Думал, пивом спасусь, — ещё хуже стало». Стоит и лыбится! Вы можете себе это представить?

Представить, да и увидеть, можно было и не такое, но желающих развить щекотливую тему не нашлось.

Бешеный Бык обвёл взглядом присутствующих, в списке личного состава отметил галочками двух оперов, которые по каким-то причинам не подошли до сих пор, и традиционно поинтересовался, нет ли вопросов.

— Есть! Про «тринадцатую» ничего не слышно?

ББ нахмурился:

— Я ведь уже говорил в понедельник — раньше лета не стоит и ждать. Декабрьскую зарплату, кстати, тоже задержат. Но к Новому году обещали дать. Может быть, без «пайковых».

— К старому Новому году?

— Все свободны! Волгин и Акулов, останьтесь.

Кабинет опустел быстро.

— Ну. — Катышев сжал кулаки и навалился грудью на стол. — Рассказывайте, что вчера было. В прокуратуре и вечером. По телефону я не очень-то понял.

Волгин рассказал обстоятельно. Некоторые диалоги передал в лицах. Катышев сочувствующе кивал. В некоторых местах осуждающе цокал языком или возмущённо потряхивал головой. Последнее движение могло бы вызвать ассоциации с рассерженной лошадью, будь Катышев не так коротко стрижен и не столь круглолиц. Своё мнение в устной форме он выразил короткой, но исключительно ёмкой матерной фразой. Потом, мгновенно успокоившись, перешёл к делу:

— Михаила вчера освободили.

— Мы это знаем, Василич.

— Как я и обещал, за ним присмотрят. Пока что удалось договориться только на три дня, но если очень потребуется, я думаю, мы сможем «продлиться». Мне звонили перед разводом — пока что он из дома не выходил. Я дал ребятам ваши координаты, так что, если возникнет горячая ситуация, они с вами свяжутся. А ты, Серёга, запиши телефон ихнего старшего…

— У меня есть этот номер, Василич.

— Хозяин — барин. Знаешь, я всё думаю: а может, вы напрасно этого Лап-сер-как-его-там отпустили?

— Никуда он не денется. Когда понадобится — прибежит, не успеем и крикнуть.

— Ну, смотрите…

В коридоре стояла Лаки.

Вокруг неё увивался Сазонов. Он пытался острить и одновременно то якобы невзначай демонстрировал ремень наплечной кобуры, то перекладывал из кармана в карман сотовый телефон. Не видя приближающихся к нему со спины «убойщиков», Шурик исхитрился выронить ключи от машины.

— Детский сад, — вздохнул Волгин.

— Странно, что на неё это не действует. — Акулов чувствовал долю вины за свою вчерашнюю резкую отповедь, но признать это перед посторонними был не готов и выбрал деланно агрессивный тон в качестве самозащиты.

— Андрей Витальевич! — Лаки шагнула навстречу и наступила на сазоновские ключи.

Шурик едва успел убрать пальцы из-под её каблука.

Акулов остановился. Волгин, предоставляя ему возможность поговорить с девушкой наедине, пошёл дальше. Открывая дверь кабинета, подозвал Шурика:

— Заходи, я тебе объясню, как надо ловить Ваху Хамидовича. Кстати, ты почему один? Где твой напарник?

— Да хрен его знает! В отделе, наверное, свои бумаги списывает. Он вчера утром, после того, как вас увезли, нарисовался и через полчаса слинял. Говорит, что убийство может и подождать, а у него по материалам десятидневные сроки ещё на той неделе вышли, так что надо их срочно сдавать.

Волгин не удивился, ситуация была типичной. Сотрудников, прикомандированных из территориальных подразделений для работы по «громким» преступлениям, никто и никогда не освобождает от основных служебных обязанностей.

Андрей и Лаки остались в коридоре одни.

— Я приехала не извиняться, — сказала девушка.

— Я так и подумал.

— Пожалуйста, дайте мне договорить до конца.

Акулов удивился её решительному настрою.

— Софрон, наверное, вам про меня много всякого наговорил? Про меня и про моих родителей. Я представляю, что он мог сказать. Это все правда.

Из своего кабинета вышел Катышев. Долго запирал дверь, ругая непослушный замок, потом не спеша протопал мимо них и скрылся на лестнице. Всё это время Лаки молчала.

— Мой папа действительно сделал это. А мама не сделала ничего. Ей было не до меня. Она была постоянно занята, так что не обращала внимания на семью. А когда всё стало известно, заботилась только о том, чтобы не получился скандал. Можете представить, как я их ненавидела? Только не надо меня жалеть. Я не жалости прошу. Я хочу, чтобы меня поняли. Вы меня понимаете?

Девушка ждала ответа. Пауза затянулась. Акулов, который поначалу не собирался отвечать, кивнул.

Кивнул и сказал:

— Понимаю.

— Врёте, наверное. Постороннему понять невозможно. Со стороны, наверное, кажется, что я сама сделала что-то неправильно. А что я могла сделать? Я была слишком маленькой. От меня ни чего не зависело.

Я не знаю, кто убил папу. Если бы знала — сама бы заплатила убийце. Может, это и плохой человек, но для меня он сделал хорошее дело. Никто и никогда не делал мне столько хорошего, как он. Хотя, кроме меня, никто об этом не знает. Как и в детстве, взрослые опять решали какие-то свои дела. Но в этот раз я оказалась в выигрыше.

В пятницу к кинотеатру «Максим» должны были приехать мои знакомые. Это я украла у мамы старую долговую расписку и отдала им. Объяснила, что говорить. А после того, как они в первый раз позвонили, капала матушке на мозги, что лучше заплатить, чем связываться с милицией. Я была уверена, что она так и сделает. Один раз это прошло. Но сейчас она меня обманула. Может быть, догадалась о чём-то, меня заподозрила. Она вам ничего не говорила? Хотя — да, она бы не сказала ничего, даже если бы точно знала, что это я заварила всю кашу. Честь семьи превыше всего!

Я понимаю, что мои извинения за вчерашнее вам не нужны. Какой от них прок? Со Снежаной я потом сама разберусь, можете верить, что она пожалеет о сделанном. А сейчас я предлагаю вам сделку. Как вы мне в тот раз. Я могу вам помочь. Поговорите с моими ребятами, они кое-что знают о том, кто мог стрелять в вашу сестру. Мы ведь все — и я, и они — в «Ливне» постоянно тусуемся. Они знают больше меня. Поговорите с ними, Андрей Витальевич. Я думаю, вам это поможет. Только не надо их арестовывать, хорошо? Я не прошу, чтобы вы мне это пообещали. Я просто прошу.

Время для принятия решения Акулову не потребовалось. Усмехнувшись, он сказал девушке:

— Последние дни я занимаюсь исключительно тем, что помогаю разным преступникам уйти от ответственности. Это уже превратилось в традицию.

— Они мои друзья, а не преступники. Очень хорошие ребята. Мы много лет друг друга знаем, и мне будет неудобно, если с ними что-то случится.

— Где они?

— Ждут вас в машине.

За углом управления стоял двухдверный джип «чероки» — не прославленный «гранд», а более старая и дешёвая модель с угловатыми чертами кузова. Акулов сразу его узнал — на нём приезжали в прошлую пятницу на встречу с Людмилой Борисовной вымогатели, которых не удалось задержать.

Лаки молча указала на машину и отошла в сторону. Остановилась, сунула руки в карманы пуховика и отвернулась.

За рулём сидел стриженный наголо парень баскетбольного роста. Место рядом с ним было свободно, сзади, перекатывая во рту жвачку, развалился невысокий крепыш с добродушным лицом. Он выглядел лет на семнадцать, хотя был, видимо, несколько старше. «Алик и Шурик», — Акулов вспомнил рассказ Софрона.

— День добрый, молодые люди. — Акулов сел в машину и хлопнул дверью.

— Хай! — отозвался сзади крепыш.

— Здравствуйте, — серьёзным голосом, в котором хоть и чуть-чуть, но всё-таки проскальзывало напряжение, поприветствовал опера Алик.

Он и стал говорить, в то время как Шурик только щёлкал резинкой и вставлял иногда дурацкие междометия, чем здорово раздражал Андрея.

Разговор получился коротким.

— Мы слышали о вашей проблеме. Лаки просила помочь, да мы бы и без её просьбы собрались… Не знаю, правда, насколько то, что я могу рассказать, окажется важным. Мы с другом часто бываем в «Позолоченном ливере»…

— В «Ливере»?

— Да, так называют этот клуб в нашей компании.

В зеркале Андрей увидел, как Шурик, подтверждая правоту своего старшего компаньона, надул из жвачки пузырь. Пахнуло земляничным ароматом.

— С девчонками из «Сюрприза» мы были знакомы. Не так чтобы сильно дружили, но разговаривать приходилось. Особенно с Анжеликой. У неё как-то были небольшие проблемы, в которых мы ей помогли. А потом, недели три назад, у нас был один разговор. Мы в сауне сидели. Сначала я подумал, что она по пьяни проговорилась. А теперь понимаю, что она просто боялась и хотела как бы подстраховаться.