Акула (№3) - Месть Акулы

— …А какие бандиты назначили встречу? — спросил Акулов, выслушав пояснения Волгина.

— Она говорит, что «тамбовские». Может, и не конкретно те самые, которые Шершавчика замочили, но с ними знакомые.

— А почему Шершавчик?

— У тебя есть другое название для этого бл…? Для этого безобразия? Кроме того, если каждый раз его ФИО полностью выговаривать, то язык поломаешь, а Шершавчик звучит симпатично и образно. Как ещё можно было его фамилию переиначить? В «Нарезной»? Не годится, нарезными бывают стволы и батоны…

— Какой ты всё-таки циник, Серёга. У человека горе, а ты над его фамилией изгаляешься… Что мы станем с этими «тамбовцами» делать?

— Притащим сюда и постараемся заглянуть в душу. Как говорит Бешеный Бык, в нашей стране нет человека, который хотя бы раз в жизни не нарушил какого-нибудь закона. Если правильно задавать нужные вопросы, то что-нибудь непременно раскроем. Главное — не забывать о презумпции виновности: «Каждый человек считается подозреваемым, пока не доказано обратное», и не сбавлять темпа. Тогда они в чем-нибудь да признаются.

— Требуют денег?

— Какой-то старый долг.

— М-да… Я, конечно, люблю свою работу, но… Скажи, в территориальное отделение её нельзя отфутболить? Всё-таки вымогательства — не наш профиль. Да и вымогательством здесь, что-то мне подсказывает, совсем не пахнет.

Волгин отворил дверцу сейфа, достал пухлое ОПД, а из него — стопку «Поручений» Тростинкиной и шмякнул бумагами по столу:

— Нельзя.

* * *

«Стрелка» была «забита» на девятнадцать часов в сквере перед кинотеатром «Максим». Учреждение культуры переживало период упадка, денег на ремонт и обзаведение современной аппаратурой не хватало, репертуар давно устарел, так что на плаву оно удерживалось лишь благодаря дискотекам, по выходным дням проводимым студентами, выходцами с африканского континента. Сегодня, в пятничный вечер, дискотеку почему-то отменили, так что по фойе, в ожидании начала сеанса, слонялись только несколько подростков, зашедшие поглазеть на «Основной инстинкт» с Дугласом и Шерон Стоун.

Волгин и Акулов тоже находились внутри кинотеатра, перед панорамным окном, выходящим во двор, где должны были разыграться основные события. От бездельничающих малолеток, половина из которых, несомненно, успела заправиться героином, оперов отделяла шеренга пальм в высоких кадках. Между декоративными насаждениями оставались широкие промежутки, так что юноши и девушки видели оперов и начинали шептаться, строить догадки об их занятии, но подойти ближе и увериться в правильности предположений мешала тётенька-контролёр. Как только кто-нибудь из юных зрителей проявлял повышенный интерес, женщина отгоняла его взволнованным перефразом из «Бриллиантовой руки»:

— Иди, мальчик, не мешай! Не видишь, здесь милиция работает?!

Руководил операцией Катышев. Прослышав о намечающемся «вымогалове», он воодушевился и разработал несколько планов действий. Основной, три запасных и по четыре дублирующих на каждый из них, не считая общего запасного. Предусмотрено было всё, от неявки бандитов на встречу до их появления при поддержке снайперов и бронетехники, все, кроме того, что произошло на самом деле… Инструктаж Гладкостенной и «группы захвата», которой предстояло вступить в силовой контакт с супостатами и выкрутить им верхние конечности, Анатолий Васильевич провёл лично, в актовом зале управления, изобразив всю диспозицию разноцветными фломастерами на специальной доске.

С «убойщиками» он поговорил отдельно и позже. Начал, повторив Акулова практически дословно:

— «Сто сорок восьмая»[2] — не ваш профиль. Я не говорю, что вы дров наломаете, но… Короче, на передовой мы обойдёмся без вас. Будете осуществлять связь и фиксировать действия злоумышленников…

Для этого Гладкостенная, вернее Людмила Иванцова — овдовев, она взяла девичью фамилию, — предоставила свою видеокамеру. Роль оператора досталось Акулову, и он, хотя и не имел прежде дела с подобной техникой, освоился быстро. Волгин получил в своё распоряжение радиостанцию «Виола-Н», по которой должен был дать команду группе захвата после того, как бандиты произнесут угрозы в адрес Людмилы Борисовны, а она отдаст им конверт с требуемой суммой. Группа захвата, как ей и положено, расположилась скрытно. Людмила Борисовна встала перед крыльцом кинотеатра. В её сумочке был спрятан диктофон. В дальнейшем, если дойдёт до суда, магнитная запись разговора должна будет послужить основным доказательством, но сейчас, поскольку слышать диалог в режиме реального времени оперативники не могли, после выдачи денег Людмила Борисовна должна была закурить.

— Действие обыденное и вполне мотивированное, — трижды подчеркнул Катышев на инструктаже. — Всем понятно, что женщина волнуется. Не будем изобретать велосипед и ставить оригинальность выше практичности. Старый, добрый, проверенный способ, ещё наши деды им пользовались. И правнукам, наверное, придётся… Вот если б вы не курили, то нам пришлось бы попотеть…

Непринуждённый тон был призван расслабить, успокоить «терпилу». Быть может, наставления Катышева и звучали немного коряво, но старался он вполне искренне, хотя Людмиле Борисовне успокаиваться и не требовалось. И тогда, в актовом зале, и сейчас, на морозе во дворе кинотеатра, она казалась настолько уверенной в себе, что Акулов произнёс с оттенком уважения:

— Просто «железная леди» какая-то…

— Ага. «Железная бледи».

— Да что ты все заладил-то одно и то же! Целый вечер бубнишь после того, как она первый раз позвонила… Ведь это же она звонила, когда не стала с тобой говорить?

— Она. Якобы ничего не было слышно.

— А ты, конечно, не веришь?

— Я слишком хорошо её знаю. Она ничего не делает просто так, даже когда молчит в трубку… Смотри!

Опера приблизились к панорамному окну. Крыльцо кинотеатра было ярко освещено, во дворе тоже горели многочисленные фонари, так что снаружи их разглядеть не могли.

— Кажется, началось… — Сергей нажал клавишу манипулятора радиостанции и сообщил группе: — Внимание, у нас гости…

Чёрный БМВ закатился с проспекта в сквер перед кинотеатром, описал полукруг и остановился в паре метров от Людмилы Борисовны. Стекла автомашины были прозрачными, так что Волгин, приглядевшись, определил: в салоне находились два человека.

Вышли оба.

— Гляди-ка, тачка без номерных знаков! — Одной рукой удерживая видеокамеру, локтем другой Акулов толкнул Сергея.

— Да вижу я, отстань! Кажется, наши клиенты.

— И по приметам, которые жена Шершавчика называла, похожи…

Парням из БМВ было суммарно лет пятьдесят. Выше среднего роста, круглолицые, с короткими стрижками; плотная верхняя одежда не позволяла оценить телосложение, но недостатком веса, что и говорить, они не страдали. Подошли к Людмиле Борисовне, кивнули, встали, держа руки в карманах.

— Стволов там вроде бы нет, — пробормотал Акулов, максимально увеличивая изображение в видеокамере.

— У тебя металлодетектор с собой?

— Карманы мелковаты… Разговаривают.

— Я вижу, что не целуются.

— Разговор у них напряжённый… Чёрт! Ну кто её просил поворачиваться?

Сначала Людмила Борисовна стояла правильно, правым боком к кинотеатру, позволяя операм контролировать висящую на локте сумочку, в которой находились и деньги, и диктофон. Теперь, продолжая что-то обсуждать с приехавшими, повернулась к наблюдателям спиной, так что возможность зафиксировать передачу конверта, если таковая будет иметь место, исчезла.

— Одна надежда, что не забудет знак подать, — прошептал Акулов, перемещаясь вдоль окна в поисках более выигрышной позиции для видеосъемки. — Эх, леди, леди…

— Я же говорил, что она не железная, а дубовая. Оп-па!

Несомненно, Людмила Борисовна что-то извлекла из своей сумочки; передала она это парням или нет, Волгин видеть не мог. А спустя полминуты, снова повернувшись боком к кинотеатру, женщина демонстративно закурила.

— Есть! — крикнул Сергей в микрофон радиостанции. — Захват!

Парни собирались уезжать. Один уже подходил к БМВ, второй, чуть поотстав и повернув назад голову, на ходу договаривал что-то Людмиле Борисовне, когда перед ними возник Бешеный Бык.

Волгину показалось, что начальник появился непосредственно из-под земли, хотя такого быть, конечно, не могло.

Остальных членов группы захвата поблизости не наблюдалось.

— Пошли! — Акулов метнулся к выходу из кинотеатра.

Следом за ним, повалив кадку с пальмой, выскочил Волгин.

— Быстрее! — Акулов уже миновал двери, предупредительно распахнутые тётенькой-контролёром, и заскользил подошвами по обледенелым ступеням крыльца. Снимать на бегу он не стал, видеокамера болталась на его плече, объективом вниз.

Как оказалось впоследствии, он правильно сделал, что не снимал…

Катышеву помощь не требовалась. Он нокаутировал водителя «бомбы» прямым ударом в челюсть и подскочил ко второму бандиту, не тратя времени на махание ксивой и предупредительные крики. Тот обладал хорошей реакцией и сумел нырком уйти от «крюка» правой начальника УР, даже попытался ответить, но не успел. Катышев провёл захват, поднатужился и «прогибом назад» швырнул противника через себя. Тот хрястнулся на лёд с таким звуком, что можно было вызывать «скорую», не тратя время на попытки привести его в чувство самостоятельно. Волгин, по крайней мере, был уверен, что его познаний в медицине для такого случая окажется недостаточно.

— Готовы, — удовлетворённо произнёс Катышев и оглянулся на БМВ; было похоже, он слегка жалеет о том, что в машине нет пассажиров, которых тоже следует задержать.

— Что вы наделали? — спросила Людмила Борисовна голосом более холодным, чем ноябрьский ветер с позёмкой. — Вы же их чуть не убили.

— Чуть-чуть не считается. В камере оживут. — Катышев был доволен завершением рабочей недели; даже если посадить злодеев не удастся, его победу в рукопашной схватке никто не оспорит. — И не таких подлецов оживляли.

— Эти подлецы — мои друзья, — сказала Людмила Борисовна, подходя ближе и придерживая на горле воротник шубы.

— Если они ваши друзья, то кто же вы сами? — Катышев изменил тон: ощущение допущенной ошибки коснулось и его; Волгин, уже начавший понимать, в чём дело, застыл, разглядывая два неподвижных тела. Если травмы окажутся серьёзными, то объясняться в прокуратуре придётся долго и муторно. То, что к нему лично серьёзных претензий возникнуть не может, радости не доставляло. Вместе накосорезили — всем и отвечать.

— Это мои друзья, — сказала Людмила Борисовна, поднимая подбородок; и без того достаточно острый, теперь он казался совсем клиновидным. — Они просто ехали мимо, заметили меня и подъехали, чтобы поговорить.

— Да? А что же вы знак-то подали?

— Я не подавала вам знака, а просто закурила, — ответила «леди».

— Вы же доставали что-то из сумки…

— Сигареты, не деньги.

— А почему у них нет номеров на машине?

— Украли.

Напряжённую паузу, возникшую после этого краткого диалога, прервало появление бойцов «группы захвата».

— У нас рация накрылась, — тяжело дыша, пояснил старший из них. — Пока разглядели, в чём дело… Грузить мясо? Сейчас свою тачку подгоним, там аккумулятор подсел… А можно и на ихней довезти, они, я думаю, не станут препираться…

— Мясо не кантовать. Оказать первую помощь на месте. Оказать де-ли-кат-но…

— А вот и те, кто вам нужен, — перебила Катышева Людмила Борисовна, и все обернулись в сторону проспекта, куда она указала рукой.

У тротуара стоял красный джип. Стекло широкой правой двери было опущено, и в оконном проёме виднелись две хари, аналогичные тем, которыми могли похвастаться задержанные граждане.

«Больше ста метров, — прикинул Волгин. — Добежать не успеем. Остаётся лишь стоять и улыбаться…»

Пассажиры внедорожника, изучив обстановку, без суеты отъехали от бордюра, влились в транспортный поток и вскоре пропали из виду.

— Что же мне теперь делать? — спросила Людмила Борисовна, и по крайней мере у троих из присутствующих родились энергичные варианты ответов, различные в частностях, но крайне схожие по ключевым направлениям.

Но все промолчали.

* * *

— Повезло Василичу, что эти два жлоба такими крепкими оказались. Ни одного перелома, ни одного СГМ[3].

— При нокауте сотрясение всегда должно быть, — возразил Акулов.

— Смотря какие мозги. В позапрошлом году меня хорошо шандарахнули. Да и при тебе уже было. — Волгин имел в виду дело, по которому работали в августе: тогда ему пришлось внедряться в «Школу русского уличного боя», и это мероприятие закончилось тем, что ему здорово настучали по голове.

— Ты у нас особый клинический случай.

— Я и сам позавчера это заметил. Проходил медкомиссию, чтобы вовремя свалить в отпуск, и направили меня к психоневрологу.

— Обычная процедура…

— Да, стандартное собеседование. Курите? Злоупотребляете водкой? Часто ли на работе испытываете злость и другие отрицательные эмоции? Как расслабляетесь в быту? Я, естественно, отвечаю, что курю крайне мало, спиртное на дух не переношу, а ко всем нашим клиентам, от свидетелей до обвиняемых, испытываю исключительно тёплые чувства. Тётенька доктор, старенькая такая, вежливая, с седыми волосами и в очках, кивает, записывает что-то в мою карточку. Сам знаешь, какой у врачей бывает почерк, не разобрать ни хрена… Делает отметку, что собеседование я прошёл, шлёпает печать. Сколько себя помню, всегда обалдевал от текста этой колотухи. Что-то типа: «Внешне спокоен, сон здоровый, глюков нет…» Интересно, они всем пациентам поголовно такую штампульку ставят или бывают исключения?.. Прощаемся мы с ней, она желает мне хорошо отдохнуть, я благодарю и топаю к двери, чтобы выйти в коридор. Останавливаюсь, вытираю о половик ноги, стучу в дверь, начинаю её открывать и только тут понимаю, что сделал что-то не то. Оборачиваюсь и вижу, что тётенька смотрит на меня с нарастающим подозрением. Очки медленно сползают на кончик носа, а её рука, такое ощущение, тянется под столом нажать кнопку, чтобы вызвать конвой… В общем, я не стал задерживаться и что-либо объяснять, а слинял как можно скорее.

— Могли бы и госпитализировать.

— Я бы отбился. У меня был с собой пистолет и шестнадцать патронов.

— Всегда поражался, каким психам у нас иногда доверяют оружие…

Оружейная тема для Акулова была актуальной. Отсидев в СИЗО два года, он был освобождён в зале суда по причине недоказанности вины. Уголовное дело отправили в городскую прокуратуру для проведения дополнительного расследования, где оно благополучно и болталось уже третий месяц, кочуя от одного следака к другому в ожидании того, кто осмелится вынести постановление о прекращении производства. Акулов не стал брать длительный отпуск, положенный ему, как бывшему заключённому, и вышел на службу через несколько дней после того, как «откинулся». Считал, что таким образом быстрее сможет реабилитироваться, вернуться к человеческой жизни. Ни денежного довольствия за проведённое в СИЗО время, ни табельного пистолета Андрею не удалось получить до сих пор. В первом случае «динамило» финансово-экономическое управление главка, во втором — районное начальство, опасавшееся, «как бы чего не случилось». Пусть, мол, сперва судейские оправдают Акулова, как положено, тогда и мы рассмотрим вопрос. За выдачу оружия можно было и побороться, но Акулов не стал ходить по инстанциям и унижаться, доказывая, что дело в отношении него сфабриковано, что в заключении у него не съехала «крыша» и что он достоин доверия. Обзаведясь, по случаю, небольшим ножом, который можно было использовать в качестве метательного, Андрей носил «пёрышко» в ножнах на груди и полагал, что в большинстве ситуаций сможет отбиться, воспользовавшись этой железякой. Вопрос, как производить задержания серьёзных преступников, оставался открытым…

— Пока ты сидел, была одна прикольная история, — начал Волгин следующий рассказ.

Время приближалось к полуночи. Последние часы пролетели мгновенно. Пока разобрались с отоваренными Бешеным Быком друзьями Гладкостенной, пока поговорили с ней самой… Неприятностей как будто удалось избежать. Пострадавшие от рук ББ оказались людьми не только физически крепкими, но и обладающими чувством юмора.

— Со всеми, мужики, такое может случиться, — в пятый раз сказали они, покидая стены Северного райуправления, и Волгин, глядя им вслед, грустно заметил:

— «Ошибка в объекте» будет преследовать нас постоянно, пока мы работаем по делу Шершавчика… А пацанов жаль: ведь когда-нибудь их пристрелят или посадят. Хоть и бандиты, а люди довольно приличные, с правильными понятиями.

В принадлежности друзей Людмилы Борисовны к одному из кланов оргпреступности сомнений не было. О водителе «бомбы» доводилось слышать, и не единожды, от конфиденциальных источников, «подсвечивающих» оперативникам деятельность преступных группировок, второй же, как показала быстрая проверка по базе данных ИЦ ГУВД[4], был судим за разбойное нападение и вышел на свободу только в июне, откуковав за решёткой пять месяцев. Да ребята и сами в беседе род своей деятельности не особо скрывали, понимая, что конкретных обвинений им предъявить никто не сможет, а за абстрактную принадлежность к «мафии» у нас не наказывают.

На своей автомашине Волгин довёз Андрея до дома Маши Ермаковой, и теперь они сидели в нагретом салоне «ауди», пили пиво и болтали, не спеша расставаться, хотя одного давно ждала любимая женщина, а другому не мешало бы как следует отоспаться перед грядущим дежурством по району.

— Ты меня слушаешь? — Своей бутылкой Волгин стукнул по горлышку бутылки Андрея. — Я говорю, с год назад приключилась одна забавная история. В наш экспертный отдел устроился новичок. Старше тридцати лет, бывший инженер какого-то НИИ, пришёл в милицию по идейным соображениям, чтобы людей защищать и по мере сил способствовать ловле злодеев. Как положено, «проставился» за приход. Поскольку стаж его службы в органах равнялся нескольким дням, то пить наравне со старыми зубрами он не умел, захмелел раньше всех и поспешил отправиться домой, дабы не замарать честь мундира недостойным офицера поведением. Желая проветриться и явиться к жене в потребном состоянии, пошёл пешком и, проходя мимо вокзала, увидел двух мужиков, которые плющили друг дружке морды. Поскольку удостоверение «инженеру» выдали, а как вести себя в таких случаях не научили, то он приблизился к драчунам на близкое расстояние, предъявил свой мандат и в интеллигентных выражениях предложил им угомониться, мотивируя требование смешным для них утверждением о своей принадлежности к органам внутренних дел. Мужики посоветовали эксперту убираться подобру-поздорову, но он не убрался, более того, объявил их задержанными и приказал проследовать за ним в пикет милиции. Ему подбили оба глаза, развернули и, пинком придав ускорение, доходчиво растолковали, в каком направлении надлежит поторопиться ему самому, чтобы сохранить в неприкосновенности другие части тела. Вчерашний инженер, ошалев от подобного обращения, добрался до ближайшего таксофона и позвонил в свой отдел. Там ещё гужбанило несколько человек. Они, естественно, возмутились преступным посягательством в отношении собрата по оружию и поспешили на помощь. Добрались так быстро, что успели прихватить одного из драчунов, как раз самого злобного, того, кто первым ударил. Драчун был умеренно пьян, так что воспринимать реальность должен был адекватно, но тем не менее понтовался сверх меры, грозил «сатрапам» разными карами, требовал уважительного отношения к своей личности и соблюдения конституционных прав.

Злодея приволокли в вокзальный пикет, кинули за решётку и стали держать военный совет. Местный постовой куда-то смылся, двух экспертов отправили в магазин, так что в пикете, кроме задержанного, остались начальник отдела, его первый зам и пострадавший. Сидят, разговаривают, а в этот момент дверь открывается от удара ноги и входит ОЧЕНЬ БОЛЬШОЙ ОМОНОВЕЦ.

Петрович мне говорил, что в первый момент, увидев бойца, он вспомнил фильм «Всадник без головы». Там есть эпизод, когда лошадь с трупом идёт по облакам. Тем, кто это не видел, — не объяснить. Омоновец был настолько здоров, что в дверной косяк не помещался. Чтобы войти, ему пришлось наклонить голову, присесть и развернуться боком. Висящий на груди автомат казался игрушечным, а пистолет в закрытой поясной кобуре смотрелся, как пейджер.

— Ты кто? — прогремел боец голосом, услышав который, машинист скорого поезда применил бы экстренное торможение, испугавшись, что по его путям навстречу летит товарняк. — Ты кто? — спросил боец у Петровича, и Петрович ответил:

— Начальник экспертно-криминалистического отдела Северного РУВД…

Заместитель Петровича представился, не дожидаясь вопроса.

— Ага. А это кто? — Омоновец указал на задержанного, который притих и стоял, вцепившись в прутья решётки.

— А это урод, который ударил мента.

— Он ударил мента?!

— Да, вот этого. — Петрович, в подтверждение своих слов, указывает на лицо пострадавшего, уже успевшее заметно оплыть и потемнеть в ушибленных местах, и в этот момент начинается фантасмагория.

Омоновец передёргивает затвор автомата и стреляет в задержанного. Задержанный вскрикивает, хватается за брюхо и падает ничком. Омоновец подходит ближе, тормошит тело ботинком, удовлетворённо говорит:

— Готов, — после чего удаляется так же неспешно, как и появился в пикете.

Немая сцена.

Новичок смотрит ошарашенно, но с оттенком восторга. Вот оно, настоящее милицейское братство! Вот они, «Белая стрела» и «Чёрные эскадроны»! Вот она, борьба с преступностью, не на словах, а на деле… Петрович и заместитель не восторгаются. Они активно трезвеют и подсчитывают, на сколько лет их посадят. Меньше двадцатки — суммарно — не получается. Новичок, скорее всего, отделается условным приговором. Петрович и заместитель сидят, друг на друга не смотрят и молчат… Молчат, пока до Петровича не доходит, что убитый упал как-то странно, на живот, хотя должен был завалиться в противоположную сторону. И крови не видно… Петрович ползёт к «клетке» и начинает ощупывать «мертвеца». Тот, как выясняется, дышит, но глаза открыть опасается. Не веря своему счастью, Петрович переворачивает драчуна на спину и убеждается, что входное отверстие на теле отсутствует, но к одежде прилипла пластмассовая заглушка от холостого патрона…

— ЭТОТ ушёл? — спрашивает мужик загробным голосом, и Петрович шёпотом отвечает: «Ушёл», после чего мужик начинает орать, как пароходная сирена, и замолкает лишь для того, чтобы хлобыстнуть стакан водки, а хлобыстнув, возобновляет концерт. В него заливают обе бутылки, принесённые гонцами из магазина, и только после этого он приходит в транспортабельное состояние, хотя и продолжает беспрерывно щупать живот трясущимися руками.

Выясняется, что мужик живёт рядом с вокзалом, и эксперты всей толпой отправляются его провожать. Переживают, как ты понимаешь, чтобы бедолага не попал опять в какую-нибудь передрягу. Когда до адреса остаётся последняя стометровка, навстречу выруливает машина ГАИ. Заметив проблесковые маячки, мужик вырывается из рук сопровождающих, сигает в кусты и там пережидает потенциальную опасность. Машина проезжает мимо, он выскакивает и с гиканьем несётся к своему подъезду. Никто из наших догнать его так и не смог…

— Хорошая история.

— Главное её достоинство заключается в исключительной достоверности.

— Нет, поучительное начало здесь гораздо сильнее. Может, этот драчун ещё когда-нибудь и станет мочиться на газоны, сквернословить в музее и выгуливать собак без намордника, но бить по лицу офицера ему в голову не придёт. Ни ему, ни его детям до седьмого колена.

Волгин посмотрел на часы и поднял свою бутылку пива, словно фужер:

— Ноль часов одна минута. С днём рождения, Акула!

Глава вторая

Праздник Андрея. — Краткий экскурс во взаимоотношения Акулова и Ермаковой на фоне родственников и друзей. — «Для чего ты работаешь?» — Акулов у себя дома. — Волгину звонят из РУБОПа. — Предупреждение. — Ценный подарок. — Cообщение о шести трупах.

Маше очень не хотелось портить Акулову предпраздничное настроение, но ничего поделать с собой она не могла. Не то чтобы Маша возлагала на эту их встречу какие-то сокровенные надежды или рассчитывала куда-то пойти, нет. Просто договаривались на девятнадцать часов, а увиделись лишь в половине первого ночи. Промолчала, однако Акулов понял её и без слов.

— Я ведь звонил, предупреждал о задержке.

— Что, без тебя там не могли разобраться?

— Могли, наверное. Без меня везде могут разобраться, незаменимых людей не бывает. Но я был там нужен.

— Ты был нужен и здесь. Мне.

— Извини.

— А теперь скажи, положа руку на сердце: без этого было не обойтись? Вы сделали что-то полезное? Спасли кого-то или в последний момент сняли с поезда маньяка, за которым сорок загубленных душ? Ты сделал что-то такое, из-за чего себе — не мне, а себе — можешь сказать, что это было необходимо? Причём необходимо именно сегодня и непременно поздним вечером?

— Маш, ну ты же знаешь нашу работу!

— Вот именно поэтому я так и говорю.

Правоохранительной системе Маша Ермакова отдала несколько лет, добросовестно отпахав следователем в том же Северном райуправлении. Уволилась на гребне лёгкого скандала, раздутого защитниками обвиняемой стороны без всяких на то оснований, и переехала в другой город, чтобы выйти там замуж за своего бывшего однокашника по университетской скамье. Семейная жизнь не заладилась, через год она развелась и вернулась, устроилась адвокатом в одну из лучших юридических консультаций. Её брат, Денис, некогда работал вместе с Андреем. Он был грамотным специалистом, но завязал с уголовным розыском и подался в частные сыщики. Об этом Ермаков как будто не жалел, 364 дня в году преувеличенно бодро хвалился своим нынешним поприщем и посмеивался над «милицейской каторгой», но 5 октября, в День уголовного розыска, неизменно напивался до горизонтального состояния и обещал, что вернётся… Впрочем, точно таким образом себя ведёт добрая половина всех «бывших», оставивших службу на пике карьеры.

В период совместной работы Акулов и Ермаков считались друзьями, хотя назвать их отношения в полной мере дружбой Андрей бы не рискнул. При всех своих положительных качествах Денис был склонен к авантюрам, хитроват и нередко начинал темнить в тех вопросах, в которых между друзьями, особенно работающими в уголовке бок о бок, оставлять пятен не принято. После увольнения Дениса из органов они виделись достаточно редко, но как только Андрея арестовали, Ермаков активно подключился к операции по спасению экс-напарника. На одном из этапов операции в игру вступила Маша, сменившая излишне пассивного и меркантильного адвоката, защищавшего интересы Акулова в начале истории.

Маша была симпатична Андрею ещё со времён её работы в милиции. Он занимал должность заместителя начальника 13-го отдела, она же входила в группу следаков, обслуживающих это подразделение, так что встречаться им доводилось почти каждый день. Андрей к ней долго присматривался, но проявлять инициативу не стал, поскольку к установлению длительных отношений не стремился, тогда как Маша производила впечатление девушки, слишком серьёзной для краткосрочного, не обязывающего к большему романа.

После освобождения Андрея все закрутилось очень быстро… Настолько быстро, что иной раз он задавался вопросом: нужно ли было так торопиться? Ответ мог прийти лишь с течением времени, но некоторые шероховатости были заметны уже сейчас. Они были обусловлены субъективным отношением Андрея к происходящему, в частности, разницей в их материальном положении. Назвать разницу значительной — сказать слишком мягко. Андрей зарабатывал чуть больше прожиточного минимума, необходимого мужчине трудоспособного возраста, в то время как доходы Ермаковой в удачные дни могли исчисляться сотнями долларов, а то и больше. Собственная квартира со всеми мыслимыми удобствами, новая иномарка, кредитные карточки и одежда из фирменных магазинов… Ничего этого Андрею, продолжай он оставаться на государственной оперативной работе, светить не могло. Взяток Акулов не брал, способностей к бизнесу, которым можно было бы обзавестись «на стороне», не имел. Давно усвоил, что относится к породе людей, которым надо работать за твёрдый оклад, а не заниматься предпринимательством, и хотел получать свой оклад именно в уголовном розыске, а не в службах безопасности частных коммерческих фирм или в конторе Дениса, куда при желании легко мог бы устроиться. Некоторые мужчины спокойно относятся к такому положению, когда их жены или подруги зарабатывают больше них самих, но Андрей на подобную роль согласиться не мог. Разорвать отношения с Машей, но остаться честным опером, которому ничего, кроме работы, не нужно? Наступить на горло собственной песне и уволиться, чтобы потом, как Денис, стучать кулаком по столу и орать: «Да таких отношений между коллегами, как в уголовке, нигде больше не встретишь! Имел я в… эти бабки! Знали бы, как хочется восстановиться…»? Уволиться несложно, и место денежное искать придётся не так уж и долго, но что будет с душой? Громкие слова? Может, и громкие: живут ведь люди и без милиции, даже те, кто в недалёком прошлом не мог себя представить вне системы, хотя и костерил её на каждом шагу. Живут и любят повторять, что уже не видят себя в прежнем качестве, демонстрируют нынешнее благополучие — нарочито и в то же время немного стесняясь; оказавшись в своём бывшем кабинете, садятся за бывший свой письменный стол — и поспешно освобождают место, когда входит новый сотрудник, молодой и ничем себя ещё на милицейском поприще не проявивший… Слушая разговоры о текущих делах, оживляются, когда могут сказать: «Мужики, в девяносто пятом году у нас была похожая ситуация. Мы тогда сделали так-то… А этот документ составляется следующим образом…» — и в то же время демонстративно отворачиваются или выходят перекурить, когда при них начинают обсуждать действительно серьёзные вопросы; со слегка болезненной улыбкой слушают, как кто-то другой, например, оставшийся в седле бывший напарник, рассказывает о громких, или прикольных эпизодах прошлых лет, в которых нынешний «гражданский» сыграл главную партию.