Выше неба

– Привет, Джек.

Джек оглянулся. Это был Гэри. Просто Гэри, черт возьми! Где же этот самоуверенный испанский членосос?

– Эй, чем занимаешься?

– Просто вдыхаю соблазнительные запахи, – сказал Гэри.

Джек удивился, теперь он почувствовал еще более странный аромат.

– Чем это, черт возьми, пахнет? – Он сел на шезлонг рядом с Гэри.

– Я полагаю, что литературно это называется благоухание гилиад. – Мужчина глотнул из бутылки, которую держал в руках.

– Как? Что это? – Джек подумал о бальзамирующем составе.

– Запах тополей. Разве он не прекрасен?

– О, это не то, что чувствую я. – Джек уже допил свой напиток, взял у Гэри бутылку и сделал большой глоток. Текила.

– Эй, тигренок! – сказал Гэри. – Что тебя тревожит, мой сладкий? Что сдавило твои яички?

– Что? – переспросил Джек. – Что сдавило?

– Кто эта противная Марша, которая заставляет тебя чувствовать себя Жаном?

– Да нет, все в порядке.

– Хорошо, милый. Как скажешь. Просто позволь дяде Гэри сделать тебя немного счастливее. Сначала мы напоим тебя текилой, как ты на это смотришь?

Джек засмеялся:

– И что потом?

Гэри наклонился к нему и слегка прикусил мочку уха.

Они допили бутылку вдвоем. Джек сделал последний глоток и вытащил из бутылки червя, отвратительную вещь, похожую на просроченные картофельные чипсы, засунул в рот и проглотил. Он слышал, что текила с червями вызывает галлюцинации. Возможно, когда прочищаешь желудок у туалетного бачка.

Гэри провел рукой по ноге Джека и остановился недалеко от промежности.

– Где мы можем остаться наедине? – прошептал Джек.

– Пойдем.

Джек прошел по гостиной, стараясь, чтобы Стюарт его не заметил, и последовал за Гэри вверх по лестнице.

Наверху был темный коридор с четырьмя или пятью дверями, все они были закрыты. Гэри взял Джека за руку и открыл дверь в крошечную комнатку. К их удивлению, внутри на широкой кровати лежал мужчина лет пятидесяти. По телевизору шли «Спасатели Малибу», Памела Андерсон бегала в тех нитках для чистки зубов, которые она называла бикини. На кровати лежало несколько журналов и два романа Джеймса Миченера.

– Ой, – сказал Гэри, – извините. Он был немного смущен, но спросил все-таки: – А вы кто?

– Я Уолт Айзенберг. Я продаю страховые полисы. – Лежащий произнес это так, что Джеку показалось, что тот хочет выписать полис прямо здесь и сейчас Я дядя Крейга. Дядя Уолт. Приехал с программой «Взаимное страхование в Омахе».

– Понятно. Что бы это ни значило.

– Я в городе из-за собрания по поводу страхования. Как вам вечеринка?

– В принципе ничего. А как вам «Спасатели Малибу»?

– Мне не нравится, – и он опять повернулся к телевизору.

Гэри закрыл дверь и устремился выше по лестнице.

Весь третий этаж был одним огромным помещением, служившим библиотекой и рабочим кабинетом. Джек сел рядом с Гэри на кожаный диванчик, освещенный зеленоватым светом от компьютера Крейга. Джек посмотрел вниз, на Стюарта, который в гостиной разговаривал с каким-то мужчиной, которого он не знал.

– А нас снизу видно? – спросил он, словно восьмилетняя девочка, сидящая в засаде на дереве.

– Только если посмотреть наверх.

– Может, это не такая уж и хорошая идея. – Джек чувствовал, что его голова пульсирует от текилы, а промежность горит от нашествия огненных муравьев. Нужно спросить кого-нибудь по поводу этой сыпи. Хотя Джек и бросил на нее пару взглядов, пока мылся в душе, но в действительности он ее не разглядывал. Сейчас ему пришло в голову, что болячка могла увеличиться.

– Что это? – Гэри коснулся воспаленной области, которую увидел на животе раздевающегося Джека.

– Аллергия на мыло. Просто дерматит, – объяснил Джек.

– Это заразно?

– Ты идиот? Как ты можешь подцепить аллергию?

– Ну, зачем же взрываться по пустякам, – сказал Гэри.

Джек понял, что не настроен для общения. Все чего ему хотелось, – это оказаться дома прямо сейчас. Он встал, приводя в порядок одежду.

– Ты куда собрался? – раздраженно поинтересовался Гэри.

– Домой.

– Сволочь! И вообще, не так уж ты и хорош.

– Само собой.

– Все вы, старые гомики, одинаковы. Никогда не доводите дело до конца.

К тому времени, как они со Стюартом добрались до дома, Джек почувствовал себя отвратительно. Его трясло, лицо горело и покрылось мелкими каплями пота. Болело горло. Стюарт выглядел обеспокоенно, хотя Джек не сказал, насколько ему было плохо.

Он долго стоял под душем, сначала под горячим, затем под холодным, потом опять под горячим – казалось, температура тела никак не может прийти в норму. Сыпь распространилась по телу и местами нагноилась, особенно там, где он ее расчесал. Джек в ужасе смотрел на свое отражение в зеркале. Не удивительно, что парень назвал его старым, – он, несомненно, выглядел изможденным и по крайней мере на десять лет старше, чем на самом деле. В зеркале расчесы и мелкие язвочки выглядели еще хуже. И когда он так похудел? Кожа приобрела оттенок старой слоновой кости и обвисла на ребрах.

Джек вытерся полотенцем, накинул на плечи тонкий халат и проскользнул в кровать к Стюарту, который все еще не спал. Джеку казалось, что он физически ощущает его мысли.

– Все в порядке, – заговорил Джек. – Просто легкий грипп. Как странно, утром я себя прекрасно чувствовал. Все было нормально всего пару часов назад.

– Я хочу, чтобы ты завтра же пошел к врачу, – сказал Стюарт. – Позвони ему с утра – сразу же, как проснешься.

– Хорошо, я позвоню. – Джек поцеловал своего друга. – Обещаю.

Всю ночь он находился в полудреме. В какой-то момент он померил температуру. Температура была тридцать девять и четыре, но к утру спала до тридцати семи и двух. Ему снились странные сны: железнодорожные станции и вереницы поездов. Свист паровых двигателей вдалеке. Чувство глубокой печали и безысходности.

Когда Джек проснулся, Стюарт уже ушел. На кухне к сковородке со свежеиспеченными оладьями из отрубей была пришпилена записка: «Любимый, я позвонил тебе на работу и сказал, что ты заболел. Вот номер телефона доктора Мозите, чтобы тебе не искать его. Свяжись с ним! Оставайся дома и бездельничай сегодня. Я позвоню в полдень, чтобы узнать, нужно ли заскочить в аптеку за чем-нибудь. Люблю, С».

Джек позвонил, и служащий в приемной записал его имя и номер телефона, чтобы врач мог перезвонить. У Джека мелькнула мысль пойти на прием без предварительной записи, но потом он подумал об ожидании в приемной с толпой чопорных провинциальных мамаш в вязаных костюмах и их кашляющими детьми и решил ждать звонка.

Он включил телевизор. Жар спал. Джек пересмотрел множество ток-шоу – о женщинах из кварталов белой бедноты, застреливших своих мужей; о трансвеститах и женщинах, которые их любят. Все лучше, чем сериалы. Самым плохим был один из ведущих, липовый испанец Джеральдо: у него была отвратительная садистская манера выковыривать правду, чтобы заставить всех участников выглядеть идиотами.

Джек переключил канал на ток-шоу Опры – вот настоящая бомба, недостижимый образец для многочисленных подражателей. Богиня и мудрая немолодая женщина. Хотя ей нужно немного набрать в весе. По мнению Джека, Опра работала лучше, когда носила двенадцатый размер, а не шестой или восьмой, как сейчас.

К одиннадцати часам, когда позвонил врач, Джек чувствовал себя сносно. И даже развеселился, словно что-то выиграл.

– Как ты себя чувствуешь, Джек? – спросил по телефону доктор Мозите. Он нравился Джеку, мужчина средних лет, грек, который одновременно мог быть и серьезным, и сердечным.

– На самом деле, в полном порядке. Стюарт настоял на том, чтобы я позвонил. Думаю, просто легкий грипп.

– Температура есть?

– Была прошлой ночью. Но уже спала.

– Какая была?

– Тридцать девять и четыре.

– Ладно. Есть тошнота или рвота? Диарея?

– Нет.

– Может, еще что-нибудь необычное?

– У меня аллергическая реакция на шампунь от вшей. И я мог занести инфекцию, когда расчеса!.

– На голове?

– Нет. На интимном месте.

– Ты говоришь, температура была тридцать девять и четыре?

– Угу.

– Ладно. Выглядит как легкая инфекция. Но лучше, чтобы ты зашел ко мне, прежде чем я пропишу тебе что-нибудь. В половине четвертого сможешь?

– Да. Спасибо, Ник. Кстати, ты с таким уже сталкивался? С аллергической реакцией, которая выходит из-под контроля?

– Конечно. Слушай, Джек, думаю, беспокоиться не о чем. Но все равно нам нужно в этом убедиться.

– Ладно. Увидимся днем.

В полдень позвонил Стюарт, как и обещал.

– Я чувствую себя гораздо лучше. Мозите считает, что это легкая инфекция от реакции на шампунь. Но я собираюсь сегодня к нему на прием.

– Хорошо. Я пойду с тобой – пропущу занятия по антропологии.

– Нет, не надо. Все в порядке. Увидимся вечером. Может, если у меня проснется аппетит, мы сможем где-нибудь поужинать.

В приемной Джек пролистывал старые выпуски газеты «Нью-Йоркер», но не мог сосредоточиться ни на чем, кроме комиксов. Сердце билось очень сильно, ладони вспотели.

По истечении бесконечных тридцати минут регистратор отвел его в кабинет врача. Джек понял все в ту же секунду, как увидел выражение лица доктора. Мозите расстегнул пуговицы, медленно и легко провел широкой рукой по рукам и телу Джека, по спине, по коленям и пальцам ног. Джек чувствовал сыпь везде, где бы ни прикоснулся Ник, сыпь была словно буквы Брайля, тело описывало свою болезнь на пергаменте кожи. Лицо Мозите изменилось, теперь оно выражало не легкомысленную дружелюбную любезность, а профессиональную тревогу. Джек даже хотел рассмеяться, это было так забавно – широкое плоское лицо, словно стягивающееся в узел.

– У тебя температура за тридцать восемь.

– Правда?

Мозите не смотрел Джеку в глаза.

– Я хочу взять анализ на белые кровяные тельца. К счастью, у меня есть друг, который сделает все мгновенно. Белые кровяные тельца, вот в чем дело. Нам не нужно будет посылать анализы в лабораторию. Я возьму у тебя кровь, а затем Анна ее посмотрит. Ее лаборатория всего в двух кабинетах от меня, и, думаю, мы не причиним ей неудобства. Хорошо?

Джек отвернулся, когда у него брали кровь. Сердце суматошно колотилось, отдаваясь в барабанных перепонках.

– Все готово. Зайди ко мне в кабинет, когда оденешься. Джек слышал, как за дверью Мозите разговаривал по телефону.

– Анна, это Ник. Это ведь номер твоего сотового? – Он замолчал. – Ты находишься где-нибудь поблизости? – Он опять замолчал. – Да-да, я понимаю. Но я хочу попросить тебя об одолжении. У меня в кабинете сидит пациент, и мне нужно сделать анализ на венерические заболевания и СПИД. Может быть, проверить еще и на мононуклеоз.

У Джека потемнело в глазах, когда он нагнулся, чтобы завязать шнурки на ботинках. Он сел и подождал, пока в глазах прояснится. Затем нетвердой походкой, на ватных ногах, вошел в кабинет Ника.

– Садись, Джек. Анна подойдет через несколько минут. Когда я разговаривал с ней, она была недалеко.

– Ты побеспокоил бедную женщину всего лишь из-за моей аллергической реакции и температуры? – Джек старался быть легкомысленным, чтобы вернуть Мозите к привычной беззаботности, но это не сработало.

– Постарайся расслабиться, – посоветовал Ник. Джек глубоко вздохнул. В кабинете Ника было темно и прохладно, шторы надежно укрывали от позднего солнца. Джек сел на кожаный диванчик. Пахло лимонным маслом и выпечкой, старыми книгами и сыростью от английского плюща, обвивающего окна. Мозите посмотрел на него большими карими глазами, красивыми и мягкими, которые, казалось, ласкали все, чего касался взгляд.

– Ты ведь думаешь, что это не просто аллергия, не так ли? – спросил Джек.

– Джек, я не собираюсь ходить вокруг да около. Я обеспокоен. Мне кажется, это похоже на системную бактериальную инфекцию. Возможно, стафилококк.

Джек сел обратно в кресло, пытаясь восстановить дыхание. Слава Богу! Просто дурацкая кожная инфекция. Наверное, нужно быть более бдительным – менять одежду после тренировок и пользоваться нормальным мылом вместо того органического дерьма на козьем молоке, которое он покупал в магазине здоровой пищи.

– Слава Богу! – сказал Джек. – Ты так смотрел, что я уж было подумал, что умираю.

Выражение лица Мозите не изменилось.

– Когда ты последний раз сдавал анализ на СПИД?

– Думаю, около года назад. Результат был отрицательным.

– А с тех пор ты или Стюарт вступали в опасные связи9 Адреналиновая волна прошла по телу. Только не это.

Все что угодно, но только не это.

– Ты на что намекаешь?

– На то, что твои проблемы, возможно, связаны с иммунодефицитом. Стафилококк сам по себе не может вызвать такую реакцию, за исключением некоторых случаев, например у пожилых людей с ослабленной иммунной системой. – Он взял карточку Джека. – Ты знаешь, что похудел на семь килограммов с тех пор, как был здесь последний раз полгода назад?

– Ты хочешь сказать, что, по твоему мнению, результат будет положительным?

– То что я вижу, не очень отличается от того, что бывает у больных СПИДом. Тебя необходимо проверить на наличие вируса. Анна сделает это, когда разберется с белыми кровяными тельцами.

– Нет, – сказал Джек.

– Что?

– Нет. Я не хочу делать тест на СПИД. Нет причин думать, что я в опасности.

– Ладно. Ты можешь быть уверенным в себе, ну а Стюарту ты доверяешь на сто процентов?

– Стюарт никогда бы мне не изменил.

– Не могу настаивать, но лучше все сделать по правилам и сдать анализы, – сказал Мозите.

Джек кивнул и закрыл глаза. В любом случае, было уже слишком поздно – зерно сомнения посеяно. Если не сделать это сейчас, то в конце каждой легкой простуды или насморка будет стоять большой вопросительный знак.

К тому времени, когда Мозите вернулся с результатами анализа, Джек довел себя до состояния, когда ему на все было наплевать. Он приготовился к худшему – или думал, что приготовился, пока, спустя вечность, не появился доктор, – ответ был ясно виден на его лице. Он подсел к Джеку на диванчик, взял его за руку и начал рассказывать о Т-клетках, о том как нести груз вируса, о блокаторах протеазы и коктейлях для поддержания иммунной системы.

– Нет, не говори пока ничего. – Джек уткнулся лицом в белоснежное плечо докторского халата, вдохнул чистый запах прачечной и пены после бритья. Ему захотелось, чтобы здесь был его отец. Не то чтобы он нужен ему как сыну, он вообще не хотел быть чьим-либо сыном или любовником, другом или братом. Все, чего он хотел, – это заботы, очищенной от любых отношений, чистой безоговорочной любви – любви отца, ребенка, священника.

– Существуют новые, очень хорошие медикаменты, Джек. Все больше и больше болезней становятся хроническими, долговременными заболеваниями, как, например, диабет. Ты должен позаботиться о себе и можешь надеяться, что проживешь с этим лет пятнадцать, а то и больше.

Несколько часов после того, как Джек вышел из кабинета Мозите, он просто катался на машине, подъехал к углу, где встречался с Гектором, – парень был там, но Джек не остановился. В двух барах он выпил три порции текилы и две водки с тоником, а затем поехал к Чарльз-Ривер. На улице темнело, было уже поздно, и городские огни отражались в воде. Как сказать об этом Стюарту? И что делать с Гектором? Может, тест был неверным. Может, бактериальная инфекция была просто похожа на СПИД. Положительный результат еще не означал, что болезнь разовьется.

Дрожащими руками он прикурил сигарету, пытаясь избавиться от реальности. Ему хотелось быть где угодно, только не внутри собственного тела. Он коснулся носком ноги почвы под ногами, мягкой, как глина гончара, от недавно прошедшего дождя, резко пахнущей водорослями и морской водой. Загреб комок земли, затем засунул руку еще глубже, словно что-то искал, – паника, с которой он боролся на протяжении последних нескольких недель, пришла снова, только теперь она приобрела определенность, выступившую наконец из тени, в которою он изгонял ее прежде. Джек опустился на землю, отряхнул руки, а потом стал копать пивной бутылкой, которую нашел неподалеку. Он лег в раскопанное им углубление, подальше от бегунов и собачников. Его омывал покой. Джек засунул руку в прохладу глинистой грязи, раздвигая пальцы все шире, пока не почувствовал влагу между ними. Если бы можно было изменить жизнь – он бы сделал это. Начал бы все заново и хранил бы себя в чистоте. Некоторое время спустя он поднимется, пойдет домой, к Стюарту, и признается в своей опрометчивости в Сан-Франциско. Теперь покончено с грехом – и с Гектором. Только Стюарт. Совершенно невероятно – или невозможно? – что это Гектор заразил его, мальчишка никогда не проникал внутрь его тела. Выяснять, кто, когда и как, – это сделает все еще более невыносимым. Тайны и чудеса, чудеса и судьба – все это было совсем рядом. Отмеченный болезнью и благословенный – оба следовали одним путем, и оба исходили из одного места. В конце концов, какая разница между купальней и Вифлеемом?[16] Сейчас нужно было решать насущные проблемы – как, например, прожить хотя бы один день – день боли и страданий, не отпускающих его. Джек не желал просыпаться каждое утро, вслушиваясь в себя и снова встречаясь лицом к лицу с тем, что произошло. И быть благодарным за то, что хорошо себя чувствуешь и прожил еще один день. Это будет слишком – ожидание, ожидание того, что вирус размножится и по частям выкинет тебя из собственного тела. Он видел, как умирают друзья, как все они умирают. Страдания – это одно, а вычитание – совсем другое. Каждый день что-то исчезало. В первую очередь, конечно же, чувство собственного достоинства. Иногда память. Думая о тех, кто умер от этой чумы, Джек не мог вспомнить ни одного, чья смерть не была бы воспринята с благодарностью и облегчением. И не потому, что закончились страдания умершего, – просто закончились страдания его близких.

Когда Стюарт вернулся с занятий, Джека все еще не было. Все кассеты с фильмами с участием Роберта Митчема были вытащены и разбросаны по гостиной, на кофейном столике валялись журналы и остатки пищи. Джек поел, значит, его самочувствие улучшилось. На протяжении последних недель Стюарт так переживал: его партнер выглядел изнуренным, нервным и раздражительным. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как они последний раз занимались любовью, даже больше, потому что Джек сразу же засыпал по ночам. Джек думал, что друг не слышал, как он уходит по ночам из дома, но Стюарт помнил о каждой секунде, которая проходила в одиночестве, о каждом миге, когда Джека не было рядом.

Джек изменял ему, он был уверен в этом. Но он не знал с кем и даже не мог сказать, было ли это однажды и с единственным мужчиной или сто раз с сотней незнакомцев. Стюарт еще не решил, что делать, – игнорировать все и надеяться, что все пройдет, или уйти навсегда. Вот о чем он думал после прошлой ночи, и чем больше он представлял жизнь без Джека, тем все более отчаявшимся и сломленным чувствовал себя. Полюбить кого-то так же, как он любил Джека, казалось невозможным. Но то что выкинул Джек вчера, означало разрыв.

Когда Стюарт вышел на задний двор поискать Джека, он увидел его сидящим на шезлонге с бывшим партнером Крейга, совсем мальчишкой. Стюарт долго смотрел, как они передают друг другу бутылочку спиртного и мужчина лапает Джека. Стюарт почувствовал тошноту, сердце сдавило, а потом его затрясло от горя и бешенства. Быть с Джеком становилось так трудно – его измены на стороне, перепады настроения и легкомыслие, несдержанность и хвастовство разъедали душу. Да, энергии Джека хватило бы на двоих.

После этой сцены на вечеринке Стюарт позвонил Памеле и обо всем рассказал. Она предложила перебраться к ней, если он вдруг решить оставить Джека. Когда он представил, как упаковывает вещи, внутри его словно закружил пчелиный рой.

Он отнес на кухню грязные тарелки, затем убрал брошенные вещи Джека: использованный носовой платок, недописанный список необходимых продуктов в бакалейном магазине, кучи скорлупы от фисташек и пропотевшую рубашку, записную книжку с каракулями и рисунками, брошенную у телефона. На рисунках были изображены лишь поезда и трапы – или, может, это железнодорожные пути.

В чуланчике у спальни Стюарт тайно хранил свое особое пальто, спрятанное за одеялами. Снаружи обычная теплая полушинель, но к подкладке были пришиты многочисленные связанные с Джеком сувениры, накопленные за многие годы. Номера с марафонских эстафет; лоскуток от старой пары ливайсовских джинсов, которые носил Джек, когда они только начали встречаться; пучок сена с фермы в Айдахо, где они останавливались, когда ездили за город. Джек впервые сказал, что любит его, именно там, на ферме, и все, к чему Стюарт прикасался в тот день, – начиная от фольги, в которую был завернут сандвич, до медиатора от гитары, который он нашел на улице, а затем вырезал маникюрными ножницами в форме сердечка, – все было пришито к этому пальто. Стюарт знал, что похож на фетишиста, да и Джек над ним бы посмеялся, но что бы ни случилось, у Стюарта навсегда останутся воспоминания о нем.

Сейчас он приколол туда же листок с мазней Джека и список продуктов, прямо напротив кленовых листьев и желудей из их прошлогодней поездки в штат Мэн. Тогда они долго валялись в постели и завтракали на берегу, а днем обычно гуляли по пляжу, до самого вечера, который проводили около огромного камина на соседней лыжной базе.

Может, им стоит куда-нибудь съездить вместе, вернуться, например, в тот необычный, очаровательный отель, чтобы попытаться соединиться снова. Как он сможет бросить Джека? К подкладке у плеча была подшита обложка к первому компакт-диску, который они вместе купили, а рядом были корешки билетов с «Волшебной флейты», вокруг которых он прикрепил фисташковые скорлупки, оставленные Джеком сегодня днем в тарелке.

Стюарт сложил пальто и снова спрятал его. Пора перекусить. Легкий салат из фокассы с травами и зелеными оливками. Было уже семь часов. Где, черт побери, Джек? Он должен был прийти еще несколько часов назад. Все будет хорошо, сказал Стюарт сам себе, сыпь Джека – это всего лишь реакция на шампунь. Не о чем так сильно беспокоиться; так сказал доктор. Он взял бутылку портвейна, налил себе полбокала, прежде чем осознал, что делает. Затем открыл бутылку шампанского за шестьдесят долларов, которую они хранили уже два года. Расставил на столе свечи и лучший фарфор и вставил в музыкальный центр два диска. Стюарт поймал себя на том, что все выглядит так, будто он собирается отметить какое-то событие. Это знак, сказал он себе, знак того, что с Джеком все в порядке.

Когда в одиннадцать часов пришел Джек, Стюарт был пьян, свечи оплыли, а еда остыла. Джек стоял в дверном проеме и смотрел оттуда, словно ожидая приглашения. Одежда была грязной, его шатало, а в его глазах читалось отчаяние.

Стюарт уставился на Джека, пытаясь понять, почему тот весь в грязи и что делают обломки веток у него в волосах.

– На улице дождь?

Джек покачал головой. Стюарт встал и подошел поближе, но Джек не шевельнулся.

– Что с тобой случилось? Почему ты так выглядишь? – спросил Стюарт.

Джек открыл рот, словно хотел что-то сказать, но, встретившись взглядом со Стюартом, опустил глаза.

– Ты был у врача?

– Дорогой… – начал Джек.

Стюарт не был готов к тому, что должно было последовать.

– Подожди. Не говори ничего. Дай мне пять минут. – Стюарт сел обратно на диван.

– Стюарт…

– Заткнись. Это последние несколько минут перед тем, как моя жизнь изменится навсегда. И это мои несколько минут.

Как это могло случиться? Хотя он знал ответ еще до того, как сформулировал для себя вопрос.

– Я стою в дверях.

– Вижу.

– Стою и жду, пока ты пригласишь меня зайти.

– Почему?

– Ну, если ты не позволишь, я исчезну из твоей жизни навсегда. Все правильно – ты ненавидишь меня. Я плохой человек. Я лгал, я предал тебя. Хуже меня нет на всем белом свете.

Стюарт не реагировал.

Спустя несколько минут Джек опять сказал:

– Я стою в дверях.

– И что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Скажи, войти мне или выйти. Стюарт поднял глаза:

– Сначала ты скажи: мне нужно провериться? – Да.

– Как ты мог сделать такое? – Стюарт выключил радио и начал убирать со стола. Повседневные действия, повседневные вещи: две вилки, две тарелки. Вода для мытья посуды и губка. Он включил кран и добавил мыла, выбрасывая еду в мусорное ведро.

Пятнадцать минут спустя Стюарт вернулся в гостиную и подошел к птичьей клетке со свежей газетой.

– Я стою в дверях. – Джек все еще был там.

– Ну так выйди, – Стюарт открыл клетку и насыпал зерна, – и больше не возвращайся.

– Прежде чем я уйду, – тихо проговорил Джек, – я хочу кое о чем попросить. Конечно, я не имею права просить, но даже если тебе придется солгать, скажи последний раз, что ты меня любишь.

Стюарт отвернулся:

– Я больше никогда не скажу тебе этих слов. Как ты можешь даже думать об этом? Это то же самое, что просить о прощении.

– Нет, – начал Джек.

– Никакое прощение не изменит этого. Через пять месяцев, через пять лет – ничего не изменится.

Как только Джек ушел, Стюарт взял трубку и начал набирать номер телефона Джейн и Лейлы, но потом остановился. Затем увидел номер Памелы, но с ней тоже не хотелось разговаривать. Он посидел минутку, и, прежде чем понял, что делает, он уже звонил домой. Ответил отец.

– Папа? Это Стюарт. – С другого конца провода доносились звуки спортивной передачи, и он тотчас же мысленно перенесся в сырой бэйзмент с кондиционером, большим телевизором и коричневой мебелью. Стюарт почти чувствовал запахи влажной побелки и пыли от Британской энциклопедии 1972 года выпуска, которую никто никогда не открывал.

– Эй, эй, как ты, сынок?

– Все в порядке, – сказал Стюарт. – Просто было свободное время, поэтому я решил позвонить.

– Как хорошо. Рад тебя слышать. Как дела в университете?

– Я все еще так и не перевелся ни в один из бостонских университетов, но скоро переведусь. Я уже выбрал несколько курсов.

– Как Джек? Как вам в Бостоне, нравится?

– Да, вполне, город хороший.

– Хорошо. Уверен, ты просто соскучился по маме. У нее сегодня девичник, она опять ускакала. Эта женщина всегда где-то шляется. Полагаю, она сейчас в каком-нибудь клубе, смотрит мужской стриптиз.

Стюарт рассмеялся:

– Что? Мама? Эта церковная диакониса?

– Теперь она водится с грубой толпой – два раза в месяц встречается со своими университетскими подружками. Они гуляют допоздна, а я не вмешиваюсь. Но когда твоя мамочка возвращается, от нее пахнет алкоголем и табаком.

– Это просто отлично!

– Я тоже так думаю. Хотя и притворяюсь, что шокирован.

– А как поживают Кевин и Джеймс? Кэрол все же решила устроиться на работу в Мэриленде?

Отец долго перечислял, чем занимаются его братья и сестры и их дети. Стюарт представлял своего состарившегося отца перед телевизором, где шел футбольный матч, его дальнозоркие глаза, мигающие под очками, артритные руки. Все что нужно было отцу, – это здоровье, небольшие путешествия, навещающие его дети и внуки. Стюарт почувствовал, как комок застрял в горле, – как же он отдалился от этого простого мира. Он одновременно и жалел, и презирал родителей за то, что считал малодушием и ограниченной жизнью, – работа, церковь, семья. Никаких увлечений, никаких интересов.

– У тебя все в порядке, сынок?

– Думаю, да. Я надеюсь.

– Мы с мамой любим тебя и скучаем. Ты же знаешь, мы будем очень рады видеть вас с Джеком в любое время.

У Стюарта пересохло во рту.

– Я скоро приеду. Передай маме, что я ее люблю, – и, попрощавшись, он повесил трубку. Отец был добрым человеком, хорошим и щедрым; как долго он преуменьшал ценность этого!

В памяти отчетливо сохранился один осенний день, который он провел с четырьмя или пятью друзьями на заднем дворе. Это были мальчишки из его класса, двое из них считались самыми популярными в школе. Стюарт привлек их внимание своим неприличным поступком – на уроке рисования он изобразил их учительницу, мисс Мак-Карти, обнаженной, держащей китайские палочки для еды. Подпись под рисунком гласила: «Две палочки лучше, чем одна!» Поход в кабинет директора, дополнительные занятия и звонок родителям – все это стоило внимания этих популярных мальчишек. И сейчас они были у него за домом и играли в мяч, пока отец жарил на гриле хот-доги. Стюарт немного стыдился его, хотя и гораздо меньше, чем другие мальчишки. В университете он играл в футбол и все еще был в хорошей форме, хотя то, как он вел себя в тот день, сказало бы любому, что Стюарт редко приглашает кого-либо в гости. Отец усмехался так же нелепо, как когда он смотрел студенческую постановку «Пигмалиона» с участием дочерей.

В этот день Стюарт впервые узнал, что чем-то отличается от других. Когда Тим Эберхарт перехватил пас, Стюарт побежал, чтобы блокировать его захватом. Даже в девять лет он подмечал в мальчишеском теле такие детали! Шелковистые волосы на ногах. Мускусный мальчишеский пот на волосах и под мышками. Его ноги переплелись с ногами Тима, он ощутил маленький член рядом со своим. Стюарт чувствовал себя так хорошо, мальчишка лежал под ним, вокруг витал запах опавших листьев, а сквозь навес кленов проходил янтарный свет, он совсем не хотел шевелиться, хотел зарыться лицом в углубление мальчишеской шеи.

– Слезь с меня, Карпентер, – только и сказал Тим, но у парня было такое удивленное выражение лица, словно Стюарт поцеловал его. Много времени спустя Стюарт подумал, что, возможно, мальчик почувствовал упершийся ему в ногу член. К счастью, Тим никогда об этом не рассказывал, может быть, как и Стюарт, он был слишком мал, чтобы понять, что все это значило.