Выше неба

Когда мелодия закончилась, Джек сказал:

– Я буду приезжать на выходные. Каждую пятницу вечером.

– Только если тебе так хочется. Не беспокойся за меня. Пришло время вам со Стюартом начать совместную жизнь.

Джек кивнул:

– Ты на самом деле продаешь этот дом?

– Да.

– Ты возвращаешься в Бостон?

– Нет. Может быть. Я не знаю.

Джек взял пульт дистанционного управления и нажал на кнопку повтора.

– Еще разок, – сказал он, когда песня началась. – Ты знаешь, ты спасла мне жизнь.

– Я ничего такого не делала. Ты сам спас свою жизнь.

– Что ты скажешь, если я попрошу тебя переехать с нами? Со мной и со Стюартом?

Анна посмотрела на него.

– Я бы сказала, что твой любовник, безусловно, бросит тебя навсегда, и мы с тобой останемся вдвоем. Брось, Джек. Стюарт дает тебе второй шанс. Он не даст тебе третьего. Carpe diem днем (лат.)] и все такое, ты же понимаешь.

– Ты всегда будешь частью моей жизни.

– Конечно. И возможно, я никуда не соберусь, пока не продам этот дом, на что может уйти долгое время, а может быть, и вечность, кто знает.

После обеда все разъехались. Анна проводила их к машинам. С субботы они с Гретой почти не разговаривали.

– Прости, – сказала подруга.

– За что? – спросила Анна.

У Греты на глазах навернулись слезы.

– Просто прости. Я позвоню тебе.

Анна кивнула и ушла прежде, чем Грета смогла ее обнять. Она села в джип к Джеку и Стюарту и проехала с ними до конца дороги, где поцеловала их обоих на прощание. Джек придвинул ее ближе и поцеловал еще раз, в губы:

– Я люблю тебя, Анна.

– Берегите друг друга, – попросила она.

– Скоро увидимся, – сказал Джек, – возможно, в конце этой недели.

– Все, что бы вы ни решили, все хорошо. Я буду здесь. – Она вышла. – Я тоже тебя люблю.

Анна смотрела им вслед, пока машина не скрылась из виду, и пошла обратно к дому. В первый раз за последние два года она осталась одна. Марвин полетел в Нью-Йорк ранним рейсом, даже не попрощавшись, он только оставил записку, что позвонит позже на неделе, и написал свой номер телефона.

Прошла неделя, все дни были похожи друг на друга. Больше никто не настаивал, чтобы она выходила из комнаты после полудня, никто не выводил ее из себя, что, по ее воспоминаниям, было гораздо лучше, чем это угнетающее одиночество. Она занималась тем, что день или два брала кровь на анализы в кабинете доктора Нейлора и по вечерам гуляла с собаками и Виолеттой, которая в эти дни стала для нее лучиком света.

Однажды вечером, как только Анна вошла в дом, отключилось электричество. Она пошла в темноте на ощупь, нашла в чулане свечи и спустилась проверить пробки. Казалось, все было в порядке. Она позвонила Виолетте, чтобы узнать, работает ли электричество у нее.

– Нет. Я сижу в темноте и бездельничаю. Надвигается буря.

Анна хотела повесить трубку, но сказала:

– Не хочешь зайти на чашку чая?

Виолетта сказала, что хотела бы, и через несколько минут была уже у двери Анны.

– Темнота кажется еще темнее, когда ты одинок и отключают свет, не так ли? – спросила Виолетта.

Анна согласилась. Она посмотрела на голубое пламя конфорки, ожидая, когда закипит вода.

– У меня есть мятный чай, лимонный или – она выставила баночку на узкую полоску света – из жасмина.

– Жасмин, пожалуйста, – сказала Виолетта.

Анна заварила чай и поставила на стол тарелку с кексами с последней голубикой, которую заморозила прошлым летом. Она вспомнила, что это был солнечный день, и они с внучкой – в изобилии голубого – ели ягоды прямо с куста. К концу дня даже зубы собаки стали фиолетовыми. Флинн спросила:

– Знаешь, что я люблю больше голубики?

– Нет, что?

– Ничего. Голубика – это лучшая вещь в мире. И чем больше ты пачкаешься, тем лучше ты можешь говорить на их языке.

Анна посмотрела на губы и подбородок Флинн:

– Ну, я предполагаю, теперь мы обе очень говорливые. И он тоже. – Она кивнула на пса.

– Разве это не прекрасно? Ты, я и Крошка Иисус теперь говорим на УЯВ.

– На чем? – спросила Анна.

– УЯВ. Универсальный язык вкуса.

Сейчас Виолетта спросила:

– Ты давно общалась с мальчиками?

– Джек звонил мне несколько дней назад. Они переехали в новый дом.

– Они приедут на эти выходные? – спросила Виолетта. Анна покачала головой:

– На эти – нет. Может быть, на следующие.

– Я надеюсь увидеться с ними снова. Я всегда думала, что они представляют собой милую парочку. Они мне очень нравились. – Виолетта придвинула свечку ближе и уставилась в чашку.

– Гадаешь по чайным листьям? – пошутила Анна. Когда Виолетта не ответила, Анна протянула ей свою чашку: – Погадай мне.

Виолетта нашла очки в одном из своих многочисленных карманов. Покрутила чашку в разные стороны.

– Тебе снилось множество плохих снов. – Она замолчала. – И то что ты не видишь, сейчас видит тебя. Твоя двойная потеря сейчас обитает с тобой. – Она отодвинула чашку и сняла очки.

– Вот как? – спросила Анна.

– Именно так. Ты ожидала, что я назову тебе выигрышные номера лотерейных билетов?

– Но что все это значит?

– Ну, Анна, если ты хочешь услышать мою интерпретацию, я скажу тебе так: если ты попала на глубину, стань ныряльщиком. – Виолетта отвернулась.

Анна почувствовала, как похолодел воздух вокруг нее и Виолетты, дрожь пробежала у нее по спине.

– Виолетта, ты веришь в привидения?

– Конечно, – кивнула соседка. – А ты?

– Послушай, могу я попросить тебя об одолжении?

– Все что угодно, – сказала Виолетта.

– Ты не сможешь переночевать у меня? В последнее время я боюсь оставаться одна, – сказала Анна.

– Я буду счастлива остаться здесь, дорогая. А особенно если ты позволишь мне забежать домой и привести собак. Они так боятся бури.

– О, конечно. Я всегда рада их видеть, – ответила Анна.

Виолетта ушла. Анне показалось, что у нее сейчас случится сердечный приступ: она взмокла от пота, ей было трудно дышать, словно она стояла между двух больших камней, сдвинутых так плотно, что ее ребра были готовы треснуть. У нее шумело во вдруг потяжелевшей голове, привычные звуки дома стали в одно мгновение приглушенными, и пространство будто растянулось вокруг нее, делая близкие предметы далекими: собака была совсем рядом, хотя почему-то за пределами досягаемости. Пес повернул к ней свои грустные глаза; отраженный в зрачках свет был далеко, словно луна.

– Как? – услышала она свой голос. И тотчас же это чувство ушло, и звуки в комнате стали такими, какими они должны быть: тяжелые шаги Виолеты, клацанье собачьих когтей по полу, стук закрывшейся двери.

– Это мы! – крикнула Виолетта и прошла на кухню. Она остановилась и посмотрела вокруг. – Все в порядке?

– Сейчас все в порядке, – сказала Анна. Ей действительно стало спокойнее. Она почувствовала облегчение и неимоверную усталость. – Я уже собираюсь спать. А ты чувствуй себя как дома. Если ты голодна, то здесь изобилие еды.

– Спасибо, Анна, но я думаю, мы тоже ляжем. Ты не возражаешь, если Луна и Хайку останутся в спальне? – спросила Виолетта и показала на постаревших гончих.

Анна сказала, что не возражает, и пожелала Виолетте спокойной ночи.

Она быстро уснула; ей снилось, что она сидит в последнем ряду огромной церкви. Там были огромные, от пола до потолка витражи и искрящийся свет. Джек и Стюарт обменялись свадебными клятвами, хотя она не могла расслышать ни слова. Она услышала какое-то шуршание у локтя, повернулась и увидела Флинн.

– Почему ты продолжаешь меня звать? Как ты думаешь, что я могу сделать? – спросила Анна.

Флинн молча взяла ее за руку, они оказались в больнице, бродили по таким узким и переполненным людьми коридорам, что ей приходилось увертываться каждые несколько минут.

– Ты можешь идти прямо сквозь людей, – сказала Флинн.

Они остановились у детской палаты. Анна посмотрела и увидела сотни, тысячи детишек в кроватках. Никто из младенцев не плакал, и в палате не было никого, кроме них.

– Туда. Мне нужно попасть туда. Ты должна мне помочь, – продолжала говорить Флинн.

Анна посмотрела на внучку, а потом снова на детскую. Младенцы превратились в волчат, и все они смотрели на Анну своими желтыми глазами.

– Это волки, – ужаснулась Анна.

– Нет, – покачала головой Флинн, – некоторые из них ангелы. А некоторые такие же, как мы.

Глава XVI

Что-то живое, что-то хорошее, что-то лучшее

У них была тихая церемония в унитарной церкви в Бостоне, совсем немного друзей и скромный обед. Стояло лето. Джек подумал, что, возможно, это было первое предзнаменование слабоумия: несколько лет назад они со Стюартом пригласили бы двести человек вместо двадцати. Анна была их свидетельницей, очень красивая, в бледно-желтом платье. Это произошло месяц назад, и с тех пор Джек еще не видел Анну, хотя говорил с ней по телефону почти каждый день.

Вопреки ожиданиям Анна продала дом почти сразу же после того, как выставила его на продажу, за сумму, которая практически вдвое превышала ту, на которую она рассчитывала. Вчера, когда Джек с ней разговаривал, голос у нее был почти веселым. Она проводила дни, разбирая вещи, накопившиеся за десятилетия на чердаке и в комнатах для гостей. Новые владельцы хотели въехать как можно скорее.

– И что? – спросил Джек. – Куда ты собираешься?

– Я все еще думаю.

– Почему ты не разрешаешь нам со Стюартом приехать на эти выходные? – На самом деле – это была идея Стюарта – приехать и помочь ей.

– Нет, спасибо, но не надо. Мне нужно отвлечься. Это похоже на безобидное сумасшествие. Хотя ты как-нибудь можешь заехать и посмотреть, что я оставляю вам. Красивые антикварные вещи. Мебель. Я оставляю вам четыре кровати. Этого, может быть, многовато для двоих, но вы выберете те, которые вам понравятся. А еще я оставляю самую красивую детскую кроватку, которая принадлежала еще прабабушке моего мужа. Сами увидите.

– Ты уже и так для нас много сделала. Продай мебель. Забери деньги и путешествуй. – Она дала им большую сумму наличных на свадьбу, достаточную, чтобы сделать первый взнос за дом, и еще остались деньги на ремонт.

– Джек, пожалуйста. Мне больше не на кого тратить деньги. Либо ты получишь их сейчас, либо позже, когда я их вам завещаю. Наслаждайтесь.

Железная логика. Не поспоришь.

Джек стал набирать номер Анны, но передумал. Возможно, еще слишком рано для звонка в субботу утром, он позвонит позже. Он пошел в маленький кабинет и принялся разбирать папки. Все дела нужно было рассмотреть как можно скорее. Кофе варился. Стюарт пошел в магазин красок или на строительный склад. Тихие выходные были уже в прошлом. Среди всего этого разнообразия – шлифовки, покраски, штукатурки – протекал поток плотников и кафельщиков и еще людей, которые вроде бы никогда не занимались ничем полезным, кроме раздачи советов.

Он просмотрел бумаги на столе – пенсионные портфолио людей самых разных профессий – профессоров, медсестер, бухгалтеров, – нанявших его, чтобы разобраться в хаосе рынка акций и облигаций, агрессивных фондов[33] и прочего в том же духе. Джек был надежным, основательным, и его консультационный бизнес неизменно рос. Но со всем этим множеством бумаг нужно было разобраться до пятницы. В понедельник у него были назначены три телефонных разговора с клиентами, которые ждут совета. Он начал работать, медленно втягиваясь в дождливый ритм серого, затянутого тяжелыми облаками дня.

Джек полчаса повалялся в спальне, прежде чем снова приступить к работе. Он закрыл глаза, вдыхая запахи свежей краски и лака и слушая шелест деревьев за окном. Анна объяснила ему, в чем заключается прелесть таких дней: чем мрачнее была погода, тем более ярким казался дом. Камин с березовыми поленьями, суп, мягкий свет и свечи, горящие повсюду, даже в ванной. Он взял телефон и набрал номер.

– Джек? – сказала она.

– Как ты поняла, что это я?

– Просто догадалась. Как прошла твоя вчерашняя проверка?

– Анализы показали, что все в норме. Ты была права насчет моей усталости. Легкая анемия.

– Что тебе сказали делать?

Джек услышал скрип скотча, которым Анна обклеивала очередную коробку.

– Они посадили меня на пренатальные витамины. Таблетки с содержанием железа могут… забыл, что они сказали. Что-то такое, вроде того, что они слишком грубые.

– Да. Хорошо, витамины, которые ты не используешь, можешь отдать Грете.

– Ты все еще считаешь, что мы неправы.

– Ну, я отдаю вам чиппендейловскую колыбель. В общем, я думаю, что идея плохая, но если ребенок появится, ему надо будет где-то спать, не так ли?

– Само собой. Подожди, я перезвоню. Кто-то внизу. Джек вышел на лестницу.

– Стюарт? – позвал он.

– Я в кабинете, – отозвался мужской голос, и Джек отступил обратно, а сердце его часто забилось. Этот плотник был очень сексуальным. Темненький и высокий. Его одежда всегда была в дырках. Он носил рубашки-поло, открывающие руки и плечи.

Джек умылся, надел чистую одежду и пошел вниз.

– Привет. – Он не мог вспомнить имя парня. Зачем Стюарт это сделал? Почему не мог нанять гетеросексуалов? Зачем взял на работу парня, который выглядел как Антонио Бандерас? Неужели в их жизни недостаточно мыльных опер и без этого мистера Качка с инструментами за поясом? Добро пожаловать на новую серию «Геи всей моей жизни»! На сегодняшнем шоу смотрите, как Стюарт зайдет в тот самый момент, когда Джек и мистер Почини Это сольются в страстном обмене Языками и Нежностями.

– Я принес ламинат и паркет, оба из березы, как просил Стюарт, и несколько образцов из ольхи. – Плотник посмотрел на Джека и улыбнулся. – Хочешь взглянуть?

– Еще бы! – сказал Джек. – Могу я предложить тебе чашечку кофе?

– Я бы не отказался.

Джек почувствовал, как парень сверлил его взглядом, пока он доставал кружки, налил французского кофе с лесным орехом, который Стюарт обычно готовил очень слабым – и делал его еще более слабым, когда Грета начала заходить чаще и жаловаться, что они пьют очень крепкий кофе. Внезапно Джек все понял, его чувства усилились. Он вдыхал аромат шампуня и пены после бритья, запах дерева из книжки с образцами, чувствовал песок на плохо подметенном полу под его босыми ногами.

Он поставил кружку, сахар и сливки на столик и сел на стул рядом с парнем.

– Мне неловко, но я забыл, как тебя зовут, – сказал Джек.

– Майкл, – сказал тот, улыбаясь, и протянул руку. Джек взял ее. Рука была сильная и теплая, с мозолями на ладони. Джек почувствовал, как тепло течет из его тела. Он наклонился ближе, чтобы посмотреть образцы, послушать о соотношении цена, о преимуществах соединения ласточкиным хвостом в сравнении с клеем или гвоздям. Казалось, чем больше страниц перелистывал плотник, тем ближе он придвигался к Джеку. Когда наконец они добрались до древесины лиственных пород, рука Майкла обнимала Джека. Ошибиться было невозможно. Те пару раз, которые он был здесь, Майкл флиртовал с Джеком – да, Джек не должен позволять ему флиртовать, – но, несомненно, это было приглашение.

Майкл посмотрел на него и улыбнулся еще шире:

– Что ты думаешь?

– Мне понравилась береза. Но я доверю все решения Стюарту и его безупречному вкусу.

Майкл кивнул и обнял Джека за талию.

– Это «Ролекс»? – Он взял Джека за запястье, притворяясь, что рассматривает часы.

– Это «Ролекс», а это – обручальное кольцо. Джек улыбнулся, пожал Майклу руку и, весь дрожа, ушел из кухни. Он пошел в спальню для гостей, где набрал номер сотового Стюарта. Тот был вне досягаемости. Джек сел на диванчик и принялся перелистывать утренние газеты. Он останется здесь, пока Майкл не уйдет. Он не доверял себе, не верил, что благие намерения окажутся сильнее желания, – ведь раньше это случалось так редко. Он чувствовал себя так же, как много лет назад с Гектором, такое же чувство физического желания, сильного, как у наркомана, тянущегося к наркотикам.

Он чуть было не изменил Стюарту спустя месяц после того, как они поженились. С этим мужчиной он познакомился в круглосуточном магазине. На самом деле, Джек зашел так далеко, что даже забрался к нему в машину и проверил, есть ли у того в кошельке презервативы. Но в тот раз он внезапно вспомнил похоронную службу для Флинн. Дождь шел не так сильно, как утром, но свет внутри часовни был каким угодно, только не грустным. Все внутри было залито светом, словно в солнечный и безоблачный день, а цветные стекла делали этот свет еше ярче. В витражах горели цветные ореолы – чуть-чуть слишком много огня, на его вкус, – но ему понравился святой Августин, держащий в руках таблички, словно карты бинго. Но дело было вовсе не в том, что изменилось его восприятие света. Когда началась служба, Джеку стало совсем плохо, его переполняла скорбь. Ему приходилось менять позу каждые три минуты: его позвоночник был таким хрупким, что гнулся под тяжестью собственного тела. Но постепенно спокойствие вернулось: к концу этой короткой службы Джек знал, что все будет хорошо – с ним, с Анной, – они справятся. Там, в часовне, в его воображении возник образ огромной люстры с тысячами крохотных огоньков, некоторые из которых вдруг вспыхивали, а потом гасли. И он почувствовал, что Флинн здесь, вокруг него, что, даже если огонек гаснет, огонек, горевший в нем, в Анне, в Марвине, – свет остается. Здесь. Везде.

Вот что пришло к нему в машине незнакомца, что заставило его понять, что он не сможет больше изменить Стюарту. Конечно, он давал клятву, но этого было недостаточно, чтобы остановить его тогда – или сейчас в случае с этим сексуальным плотником, – несмотря на его безграничную любовь к Стюарту. Это был образ Флинн, память о ее уходе, ее жизнь в его мыслях. И это заставило Джека за несколько дней напряженных размышлений сформулировать для себя теорию человеческих типов. Он решил, что каждый человек на протяжении своего бытия должен сделать одну из трех основных вещей: оставить после себя другую жизнь, создать что-то прекрасное или внести в мироздание некое совершенство. Джек никогда не станет отцом ребенка – биологическим, во всяком случае, – и склонности к искусству у него нет, поэтому ему оставалось только сделать мир лучше. У Джека не было никаких гуманистических инстинктов, как и у большинства людей, поэтому он решил начать с себя. Ему нужно попытаться стать более возвышенным и нравственным человеком. Он может помочь вырастить чудесного ребенка; такого, который не будет делать плохих и необдуманных выводов из мелочного чувства собственного достоинства и высокомерия. Это будет дитя, которое вырастет добрым и великодушным и которое на примере Джека будет знать, что любовь нельзя купить. И если природа играет какую-то роль в создании личности, у ребенка Стюарта гораздо больше шансов стать более значительным, чем ребенком, собранным из ДНК Джека. Он так долго был жалким и ожесточенным, что это не могло не сказаться на его генах. Цинизм – самая ужасная черта характера Джека – сам по себе был чем-то безнравственным.

Несколько часов спустя Стюарт все еще не появился. Когда Джек проснулся, было уже три тридцать, а Стюарт все не давал о себе знать. На улице шел сильный дождь. Джек начал набирать номер сотового телефона Стюарта, но повесил трубку, когда услышал шум подъезжающей машины. Он выглянул: Грета, без своей дочки, что могло означать только одно.

– Джек! – позвала женщина, вбегая в дом.

– У тебя овуляция, – сказал он.

– Стюарт застрял в пробке, а у меня овуляция. Он снял с нее пальто и закрыл дверь.

– Что значит «застрял»? Сегодня суббота? Какие могут быть пробки?

– На Сторроу-драйв врезались четыре машины, и все перекрыли.

Джек набрал номер Стюарта.

– Я проехал ровно три фута, Грета, – раздраженно произнес Стюарт, даже не поздоровавшись.

– Ты где? – громко спросил Джек, перекрикивая шипение на линии и автомобильные гудки.

Стюарт застонал:

– Нет, и ты туда же. За последний час я шесть раз общался с Гретой. Я ничего, повторяю, ничего не могу поделать.

Джек слышал, как быстро шуршат дворники на ветровом стекле.

– Я звоню не для того, чтобы поболтать. У Греты начинается овуляция.

Стюарт вздохнул:

– Эй, я слышал об этом уже двадцать раз.

– А я снова тебя спрашиваю, где ты?

– На пересечении Бэйкон и Чарльз. Джек повесил трубку.

– Как долго яйцеклетка жизнеспособна?

– Я недавно читала статью, в ней говорилось, что это длится всего несколько часов. Никто точно не знает. Но сейчас самое время, я чувствую это.

– Ну, может, оно подождет. – Он собирался сказать, что, может, ей стоит пойти в прохладную комнату, чтобы яйцеклетка не испортилась, но понял, как смешно это прозвучит.

– Может быть, ты останешься восприимчивой гораздо дольше? Ты можешь?

Грета посмотрела на него:

– Откуда я могу знать? Ты думаешь, его можно уговорить?

– Спокойно, спокойно. – Джек был в растерянности.

– Извини, но у меня не было такой овуляции уже на протяжении многих месяцев. Я разочарована. Я думала, это будет чудесный момент.

Он минуту подумал:

– Ладно. У меня есть идея. Она необычная, рискованная, но может сработать.

– Все что угодно.

– Наверху в спальне лежат книги. Поройся в них и найди какие-нибудь мужские журналы, что-нибудь с обнаженными телами. Не спрашивай зачем, просто сделай.

Из ванны внизу он достал набор приспособлений для искусственного оплодотворения. Грета собрала и оставила множество этих штучек в обеих ванных, жест, который казался Джеку странным, словно оставленные незнакомцем валентинки.

Через несколько минут спустилась Грета с книгой «Радости однополого секса»:

– Все что я смогла найти.

– Ладно, нормально. Это лучше чем ничего.

Стюарт смотрел в одну точку и убеждал себя не расстраиваться. Они попытаются в следующем месяце. Или, может быть, если она так плодородна, как говорила, срок хранения яйцеклетки будет дольше. Они пытались на протяжении последних четырех месяцев, и с каждым циклом у Стюарта возрастала уверенность в том, что он хочет ребенка. Но в этот раз, по словам Греты, она так готова к зачатию, что это уже не смешно; полоска теста не бледно-розовая, как в прошлом месяце, а такого яркого цвета, как платформа на Марди-Гра, пылающая, как кадиллак Мэри Кей.

Стюарт поставил машину на передачу, когда кругом раздались гудки, но никто так и не тронулся с места. Впереди он увидел мужчину, который заглядывал в каждую машину. Мужчина очень напоминал Джека.

Стюарт присмотрелся. Это и был Джек.

– Бог всемогущий! – сказал Стюарт, когда Джек открыл пассажирскую дверь. – Что ты делаешь?

– Я принес тебе кое-что почитать. – Он бросил книгу на сиденье. – Я знаю, это просто картинки, но нужно подключить воображение. Вот твоя задача. И наверное, нельзя говорить такое человеку, который стоит в пробке, но поторопись. Грета в кафе через дорогу, уже готова.

– Что?

– Конечно, я сказал ей закрыться в туалете и ждать.

– Что? – повторил Стюарт, глядя на книжку и на стерильную банку. – Что? Вы шутите? Этого не будет.

Джек вышел и закрыл дверь:

– Тебе придется.

– Ты шутишь? Ты хочешь, чтобы я занялся этим здесь? В окружении мамаш в мини-автобусах?

– Ты сможешь. Я прикрою тебя с этой стороны. – Джек снял плащ и пропустил его через поручень машины над окном. Затем залез и сделал музыку громче. Эту мелодию часто слушала Анна, и он сейчас очень по ней скучал. Должно быть, она забыла забрать диск из машины.

Стюарт начал что-то говорить, Джек сделал музыку тише и сказал:

– Это золотая возможность. У нее может и не быть овуляции в следующем месяце. Или через месяц. Мы все не так уж молоды и плодовиты. Занимайся.

Он добавил звук, достаточно громко для того, чтобы люди в машинах могли услышать, разозлиться и включить свои магнитолы. Джек раскачивался на сиденье туда-сюда и пел, пытаясь создать иллюзию, что они со Стюартом наедине.

– Мне не важно, что я веду машину, – пел Джек, – я просто счастлив, что я здесь, я счастлив, что жив… ну, все хорошо!

– Джек, – сказал Стюарт сквозь зубы, – заткнись!

– Хорошо. – Он выглянул из-под плаща: люди в машинах вокруг говорили и смеялись и не обращали на них никакого внимания.

Стюарт закончил как раз в тот момент, когда автомобили пришли в движение.

– Увидимся дома. – Джек поцеловал его. Он спрятал баночку под рукав пальто; даже одна минута низкой температуры могла сделать сперматозоиды медлительными. – Какого черта они не придумали крышки для этих штуковин?

– Возможно, потому, что большинство людей с ними не бегают. – Стюарт перегнулся через колени Джека, чтобы открыть ему дверь. – Не пролей! – крикнул он вслед.

Грета стояла в очереди, которая растянулась почти до двери: кофеманы желали получить свою обеденную порцию. Джек протиснулся сквозь толпу, некоторые обругали его, а потом подозрительно и встревоженно посмотрели, словно подумали, что под пальто у него пистолет.

– Какого черта ты еще не в туалете? – сказал он ей.

– О боже, ты здесь!

– Да, я здесь. Почему ты еще не в позе? Женщина, стоящая в очереди перед Гретой, обернулась. Джек вызывающе уставился на нее.

– Я не думала, что ты придешь. Он рассмеялся:

– Ну, честно говоря, я тоже. Это заняло немного больше времени. Ему особо не с чем было работать, бедному мальчику. Пойдем.

Оба заспешили в сторону туалета, Джек протянул ей баночку и пакет с таинственными принадлежностями. В руководстве, которое он прочитал, было написано, что лучше всего лечь на спину и подтянуть колени. Необходимо, чтобы сейчас она следовала всем инструкциям, раз уж так убеждена в жизнеспособности яйцеклетки.

– Грета, как ты там?

– Все мальчики в целости и сохранности добрались до места назначения.

– Хорошо. Я понимаю, пол там омерзительный, но ты же подготовлена, не так ли? Не вставай.

– Да, знаю. Ты не мог бы забрать мой кофе и принести его сюда?

Джек повернулся и увидел кучку изумленных женщин.

– Дамская уборная будет закрыта еще двадцать девять минут, – сказал он.

Пока Джек и Стюарт красили стены в гостиной, Грета сидела на диванчике с книжкой про детские имена.

– А ты не думаешь, что еще рановато? – спросил Стюарт.

– Я беременна, – ответила Грета. Валик выпал у него из рук.

– Беременна? Уже? Должно быть, у меня были крепенькие пловцы.

– Она еще не знает этого, – сказал Джек. – Грета, ты же еще не знаешь.

– Я знаю. Я чувствую себя так же, как в прошлую беременность. Ребенком, которого потеряла.

– И каково это?

– Словно что-то вставили в розетку и нажали выключатель. – Она опять уставилась в книгу. – Я уверена на девяносто процентов.

– И ты поняла это всего за шесть часов? Грета кивнула:

– В первый раз я поняла это сразу же.

Джек и Стюарт уставились на нее. Джек сразу же выдвинул идею, что это суждение так же важно, как и сама биология. Без всякого сомнения, они втроем желали, чтобы это оказалось правдой, и сила их веры была так же важна, как плоть. И в каком-то смысле Фрэнсис Элла, получивший от Джека прозвище Фелла – к великой Гретиной обиде, – был настолько же его ребенком, насколько чьим-то еще.

Глава ХVII

Звездный углерод

Около месяца Анна разбирала вещи, двигаясь от чердака до подвала и сараев вокруг дома. Большую часть мебели она оставила новым владельцам – молодой паре, ожидающей ребенка. Когда они приходили с агентом, Анна подметила, чем они восхищались, на чем больше всего задержался их взгляд, и оставила им именно эти вещи. Столик в гостиной от Дункана Пфайфа, стол стиля чиппендель на втором этаже, кровать, которая служила семье Хью больше двухсот лет. Она уже послала два грузовика мебели Джеку и Стюарту. Марвин ничего не захотел взять. Анна разбирала вещи в комнате Флинн в последнюю очередь – даже спустя год в комнате витал запах внучки. Виолетта провела с ней утро, разбирая и упаковывая малочисленные вещи Флинн. Но уже к обеду в доме осталось только то, что Анна оставляла или забирала с собой.

После того как Виолетта ушла, Анна села на крыльцо и позвонила Марвину в Нью-Йорк.

– Привет, – сказала она, когда он ответил. – Я готова уезжать и хотела еще раз убедиться, что тебе здесь все же ничего не нужно. Виолетта помогла мне разобрать комнату Флинн. Там были в основном девические безделушки, одежда и книги.

Марвин произнес сдавленным голосом:

– Я думаю, что не смог бы этого перенести. Материальные напоминания, я имею в виду. Она все еще повсюду.

– Я знаю, – согласилась Анна. – Все, чем можно пользоваться, я отдам в благотворительные организации. – Она уставилась на ряд забитых мусорных баков, машина заберет их в среду.

– Куда ты собираешься, Анна?

– У меня нет какого-то определенного пункта назначения. Я просто собираюсь ехать на машине.

– Почему ты не хочешь приехать сюда? У меня много комнат, ты можешь делать что хочешь. Останься ненадолго, погуляй по городу. Расслабься.

– Это очень мило с твоей стороны, но нет. Так будет лучше.

Повисла пауза. Анна посмотрела на небо. Был ясный, не слишком теплый день. Анна собиралась уезжать завтра. Больше ее здесь ничего не держало, не было ни одной причины, по которой она не могла бы уехать в любое время дня или ночи. Ей оставалось только разобраться с документами о продаже дома и с деньгами Поппи. Марвин все же разыскал ее в Лондоне – она больше не употребляла наркотики и прошла курс реабилитации. Как раз в то время, когда случилось горе, которое, как подозревала Анна, опять приведет дочь к героину.