Выше неба

– Остуди струю, – сказал Стюарт. Джек фальшиво улыбнулся.

– Струю? Эй, двадцать первый век вызывает Стюарта! Что за выражение такое – «остуди струю»? – Он вытащил из ящика растительное масло, поставил сковородку на плиту.

– Что ты собираешься делать?

– Жарить подорожник. Я тебе рассказывал о Малави, как я ел там так много жареного подорожника, что гадил чем-то желто-зеленым на протяжении четырех дней?

Когда Джеку было немногим больше двадцати, он провел два года в Корпусе мира, строя мосты и обучая английскому.

– Всего-то раз семнадцать, – сказал Стюарт.

– Остуди струю, – ответил Джек.

– В любом случае подорожник совершенно не подходит к тому, что я сейчас готовлю.

– И что? Кто сказал, что это для них? Я хочу перекусить. Это для меня.

– Ты испортишь аппетит.

– Никогда. Ты же знаешь, у меня выдающийся аппетит.

Стюарт решил не обращать на Джека внимания. Самым мудрым было дать ему самому переварить дурное настроение. Несомненно, что-то произошло между ним и мальчишкой напротив бакалеи. Стюарт подозревал, что Джек хотел переспать с ним, но то ли парень не ответил взаимностью, то ли Джек передумал прежде, чем они договорились. Стюарт был уверен, что, с тех пор как они вместе, Джек изменял ему уже дважды: один раз еще там – в Сан-Франциско, а второй раз здесь – в Бостоне. Он никогда не спрашивал напрямую, но явно усиливавшийся интерес Джека к их совместной жизни заставил Стюарта задуматься. В минуты отчаяния он думал о командировках Джека и его вечеринках с коллегами, которые иногда длились вплоть до поздней ночи. Стюарт и сам однажды изменил ему с мужчиной, которого подцепил в баре, – сразу после того, как они с Джеком стали жить вместе. Он думал, что проверял глубину своих чувств к Джеку – и его реакцию. Конечно, Стюарт рассказал об измене, и это привело Джека в бешенство. Но он разозлился не из-за самого поступка, а оттого, что Стюарт рассказал ему об этом. «За кого ты меня держишь? Я что, твоя маленькая японская девка? Зачем ты мне рассказал об этом? Если ты решил изменить, это твое дело, пока оно не затрагивает моей безопасности». Тем не менее несколько дней спустя Джек подарил Стюарту маленького длиннохвостого попугая и завел разговор о супружеской верности.

Стюарт взял в руки птицу: «Я должен зажарить ее или покормить?»

Вечер закончился настойчивым требованием моногамии и безусловной верности. Джек заставил Стюарта пообещать, что тот не пойдет на сторону, и сам пообещал то же. Долгое время Стюарт и правда верил, что как благородный человек Джек сможет преодолеть свой основной инстинкт.

– Попробуй, – сказал Джек, выкладывая подорожник на салфетку. Стюарт взял на вилку сразу три кусочка и съел, его глаза заслезились – подорожник обжег рот. – Боже, это навевает воспоминания!

Стюарт знал, что Джек дразнил его. Каждый раз, когда он был раздражен, он начинал рассказывать об Африке, о Тутти, мальчике, «который лоснился, как полированное красное дерево, и был такой гладкий, что я видел свое отражение в его бицепсах». Стюарт предполагал, что Тутти мог быть выдумкой, как и многие из историй Джека. Может, он был всего лишь проводником, который сопровождал отряд в горах. А Джек сочинил повесть о страстной любви и долгие годы отшлифовывал мельчайшие детали истории, до тех пор пока Тутти не стал главной трагедией его жизни.

– Хочешь сделать что-нибудь полезное? – спросил Стюарт.

– Не сейчас, дорогой, у меня ужасно болит голова.

– В холодильнике есть свежий базилик и чеснок. Сделай салат. Мне нужно приготовить каппелини.

– Ладненько. Но мне нужно переодеться. В этом костюме я чувствую себя цирковой обезьяной.

– Хорошо. Только побыстрее. Нужно еще приготовить десерт, а они будут уже через полчаса.

– Остуди свой пыл. – Джек взял пригоршню подорожника и поцеловал Стюарта в щеку. – Я быстро, как Гордон.

– Что? – спросил Стюарт.

– Молнией.

– И пока ты там, покорми Локки. Под клеткой лежит ловый пакет с кормом.

Они почти доели ужин и допивали вторую бутылку вина, когда их гостьи обменялись заговорщицкими взглядами. Стюарт и Джек заметили это, и Лейла залилась краской.

– Хорошо, девочки, позвольте мне сказать. Я понимаю, что вы пришли не только для того, чтобы провести время в нашей компании, и не только из-за прекрасной стряпни Стюарта, которая, конечно, более чем превосходна. – Джек поднял бокал вина в направлении Стюарта. – Правда, Джейн, ты ведь каждый день видишь мою противную рожу.

Джейн и Лейла засмеялись.

– На самом деле, есть еще кое-что, что мы хотели бы обсудить. – Джейн была высокой и рыжеволосой, с длинными локонами, ниспадающими на плечи, как на картинах прерафаэлитов. В тусклом свете свечей Стюарт находил ее привлекательной, но в менее щадящем свете ее кожа казалась шершавой, словно она сгорела на солнце. Обычно Джейн носила свободную, мешковатую одежду искрящихся тонов, более подходящую для стильных, но полных женщин, хотя сама она казалась скорее худенькой. Сегодня на ней было аккуратное розовое платье, в котором Джейн выглядела, как учительница воскресной школы.

Лейла нравилась Стюарту меньше, хотя, может быть, виной тому несколько историй, которые Джейн рассказала о подруге. Она была привлекательна, с правильными, хотя и резковатыми чертами лица. Стюарт был уверен, что по-военному короткая стрижка, походные ботинки и многочисленный пирсинг были, скорее, ее застенчивым заявлением о сексуальных предпочтениях, нежели чем-то другим. Ей было двадцать с небольшим, и она работала консультантом по вопросам семейного насилия в какой-то женской организации. Она располагала к доверию и казалась уверенной в себе – именно это, сказала Джейн, сразу показалось ей привлекательным. «Она такая уравновешенная, и не скажешь, что ей нет еще тридцати», – сказала Джейн Стюарту и Джеку в день, когда впервые ее встретила и сразу решила, что это любовь с первого взгляда. Джейн, которой было уже под сорок, пережила два болезненных романа в тот год, когда познакомилась с Джеком и Стюартом. Кэтрин, женщина, с которой она встречалась до Лейлы, ею манипулировала. Джек и Стюарт не переваривали ее, хорватского ветеринара, вдоволь поездившую по миру, больше всего времени проводившую в России и на Аляске. Она изучала сезонную динамику питания северных оленей и их возможную нейропептидную связь с пищевыми расстройствами у людей. Об этом она могла говорить до бесконечности.

После разрыва с Кэтрин Джейн похудела, ее нервы были настолько расшатаны, что ей пришлось взять отпуск за свой счет. С любой точки зрения Джейн была замечательным человеком. Она с отличием закончила Стэнфордский университет, была веселой и великодушной, но вот в любви совершала ошибку за ошибкой. Стюарту временами казалось, что у нее заниженная самооценка. Больше всего ему нравилось то, что Джейн была совершенно открытой и не боялась выглядеть глупо, что свойственно действительно хорошим людям. Она не считала унизительным готовить еду своим бывшим любовницам, обращавшимся с ней самым возмутительным образом, и никогда не возражала, если кто-то из них, потеряв работу, переезжал к ней.

Джейн познакомилась с Лейлой благодаря самой Кэтрин, которая начала оставлять тонко завуалированные угрозы на автоответчике и записки на стекле автомобиля. Лейла помогла получить постановление суда, которое запрещало Кэтрин приближаться к Джейн.

У Джейн была одна удивительная черта: тяжело переживая разрыв, она никогда не бросалась в новую любовь очертя голову – не так-то просто было ее зацепить. Она тонко и глубоко чувствовала людей, в том числе и своих любовниц, – до тех пор, пока не влюблялась по-настоящему. Тогда ее рациональный взгляд на мир становился вдруг близоруким и расплывающимся.

Джек и Стюарт возлагали большие надежды на Лейлу, доверяя выбору Джейн. Они ожидали увидеть женщину, прекрасную, как Одри Хепберн, с душой Эрхарта и добросердечную, как мать Тереза, а увидели темноволосую, угрюмую женщину, скорее девушку, чье лицо было настолько строгим, что казалось, оно впитывает в себя весь свет в комнате, не отражая ни одного лучика. Она не любила пустого трепа и на вопросы отвечала кивками и междометиями. Она была властной и мрачноватой. В ней не было ничего, чем можно было бы объяснить влюбленность Джейн. Даже когда Джейн заходила без подруги, она никогда не могла по-настоящему расслабиться: постоянно смотрела на часы и очень беспокоилась о том, что нужно вернуться домой вовремя, чтобы не расстроить Лейлу. Если Джейн опаздывала хотя бы на две минуты, Лейла сразу же начинала обзванивать всех знакомых. Конечно, так не будет продолжаться всегда, думал Стюарт, Джейн просто надо преодолеть нечто, оставшееся от Кэтрин. Опыт подсказывал ему, что в каждом новом романе человек пытается выразить ту часть себя, которая подавлялась в прежнем. И хотя Джейн казалась такой же покорной, как и в отношениях с Кэтрин, Стюарт подозревал, что на этот раз это был ее собственный выбор, а не страх.

– Так что же? – спросил Джек. – Что конкретно вы хотели бы с нами обсудить? Держу пари, что это будет связано с анатомией.

Джейн рассмеялась. Лейла выглядела оскорбленной.

– Как я и ожидала, – заявила Лейла. – Между геями и мужчинами с нормальной ориентацией нет никакой разницы. Они всегда полагают, что мы чрезвычайно заинтересованы в их пенисах.

– А ты разве когда-нибудь интересовалась этим? Мне кажется, что ты не узнаешь пенис, даже если он упадет тебе в тарелку с супом, – сказал Джек.

– Эй! – воскликнул Стюарт предостерегающе. – Эй! Джейн положила руку на спинку стула Лейлы.

– В любом случае, докажи мне, что я не прав. – Джек поднял брови.

Джейн посмотрела на Лейлу и глубоко вздохнула:

– Как вам известно, мы с Лейлой решили никогда не расставаться друг с другом.

Она остановилась, глотнула вина и следующим глотком осушила бокал. Стюарт наполнил его снова. Все посмотрели на Джейн с некоторой нервозностью, даже Лейла, лицо которой выражало такое же удивление, как и лица Джека и Стюарта.

– Мы безумно хотим ребенка. Для меня нет ничего прекраснее, чем растить ребенка вместе с Лейлой.

Джек подмигнул Стюарту. Тот отвернулся.

– Совсем скоро я выйду из того возраста, когда могу родить здорового ребенка, – сказала Джейн. – Сейчас или никогда.

– То есть ты хочешь, чтобы тебя обрюхатили? – спросил Джек, – Ой, извини, оплодотворили.

– Да.

– Может, было бы разумнее, чтобы Лейла стала биологической матерью? – поинтересовался Стюарт.

Лейла посмотрела на него с подозрением.

– Ну конечно, мы обсуждали это, – сказала она.

– У меня гены лучше, – продолжила Джейн. – У Лейлы по материнской линии был и рак груди, и алкоголизм. А я из польских крестьян. Мы живем вечно.

– Это серьезное дело, – с важным видом кивнул Джек. – Это не будет просто подарком. Мы требуем коллективной опеки, ведь ребенок будет и наш тоже. – Стюарт посмотрел на Джека сначала изумленно, потом испуганно. Было очевидно, что тот забавляется. – В конце концов, мы со Стюартом такая же пара, к тому же живем вместе в десять раз дольше, чем вы… Рождение ребенка будет означать, что нам четверым придется связать свои жизни навсегда. Вот о чем следует подумать. Ни одна частичка ДНК не покинет мои штаны без нотариально заверенного и прошедшего юридическую экспертизу документа.

Все уставились на Джека. Было ясно, что девушки не ожидали такого ответа. Стюарт был озадачен и немного смущен прозвучавшей в словах Джека иронией.

Несколько минут все молчали.

– Кто хочет десерт и глоток «Гранд-Марнье»? – Стюарт пошел на кухню и поставил десерты и напитки на поднос.

Когда он вернулся, в гостиной сидела только Лейла. Джейн и Джек курили на балконе.

– Они вернутся через минутку, – сказала Лейла. – А ты что об этом думаешь, Стюарт?

Он пожал плечами:

– Нужно обсудить это с Джеком.

– Но скажи мне честно, пока Джека здесь нет, как ты относишься к идее завести ребенка?

– Откровенно говоря, я не очень представляю семейную жизнь без детей. Но не уверен, что это правильный способ. Я думал, что когда-нибудь усыновлю ребенка.

Лейла замолчала, наблюдая, как Джек и Джейн передают друг другу сигарету, словно парочка провинившихся школьников. Стюарт почувствовал внезапную боль – это не была боль ревности или сожаления, но вид Джека, стоявшего рядом с девушкой, напомнил о жизни, которую он когда-то желал для себя. Еще мальчишкой Стюарт держал в тайне от всех свое желание жить настоящей семейной жизнью: он завидовал девчонкам, которые могли так откровенно строить планы выйти замуж и родить ребенка. Больше всего на свете он хотел длительных отношений и отцовства. Стюарт родился в необычайно благополучной семье – его родители были безумно счастливы в браке, а его братья и сестры обзавелись семьями и нарожали детишек – своих собственных. Когда Стюарт расстался с Робертой и переехал к Джеку, его мама все поняла. «Я давно подозревала это. Но я не считаю это проблемой. Мне кажется, что любовь во всех ее проявлениях делает мир чуточку лучше. Ты согласен со мной?» – сказала она тогда.

Вместо того чтобы почувствовать облегчение или благодарность, Стюарт огорчился, потому что, оказывается, все давно догадывались о его сексуальных предпочтениях. Все, кроме него. Время от времени он думал, а правильно ли он сделал, что ушел от Роберты. Он не любил ее так, как мужчины обычно любят женщин, но была бы его любовь к детям, которые бы у них родились, настолько сильной, как любовь к Джеку?

Глупости, он просто жалеет самого себя. Ведь в действительности он счастлив – не многим людям удается испытать такие чувства, какие он испытывает к Джеку.

– Мы обсуждали, чем новый метод приготовления индейки лучше традиционного. – Джек вошел в комнату, следом двигалась внезапно погрустневшая Джейн.

– Десерт подан, – объявил Стюарт, передавая тарелки. Джек набил полный рот крем-брюле.

– Очень вкусно, дорогой. Я думаю, что мы сначала поиграем в карты на раздевание, а потом послушаем музыку. Все согласны? Потом мы со Стюартом пойдем в спальню и займемся нашими личными делами, а девочки могут поругаться и без нас. А в остальном Бог сам разберется. – Джек подмигнул Стюарту.

Лейла вздохнула и повернулась к Джейн:

– Ну что я говорила? Ведь так и знала, что они не воспримут это всерьез.

– Мы поговорим об этом позже.

– Ладно, в любом случае нам всем нужно еще подумать, – сказал Стюарт.

Лейла отодвинула десерт, к которому так и не притронулась:

– Ты готова, Джейн?

После того как девушки ушли, мужчины вышли на балкон, прихватив бренди. Ветер был прохладным, и в воздухе пахло дождем. Стюарт почувствовал умиротворение, прислушиваясь к размеренному шуму машин на улице.

– Джек, я должен спросить. Ты серьезно говорил об этом? Ты действительно хочешь, чтобы мы об этом подумали?

Джек прикурил сигару, откинул голову назад и выдохнул дым:

– Нет. Я знал, что эти крошки придут именно с таким предложением, а оно не казалось мне серьезным. Но потом я подумал о нас. Я хорошо зарабатываю. И потом, я знаю, как ты любишь детей. У нас устойчивые отношения. Уж не менее чем в десять раз устойчивее, чем у этой парочки. Я дал Джейн шесть месяцев – за это время она окончательно свихнется. Но одно я знаю точно: я не хочу общего ребенка с Джейн и Лейлой. Джейн мне нравится, но я терпеть не могу ее баб.

Стюарт взял сигару и затянулся:

– Мы можем усыновить кого-нибудь.

Джек налил себе еще полбокала бренди:

– Я знаю, что это не политкорректно, но это будет либо наш ребенок, либо не будет вообще никого. По крайней мере я так себе это представляю. Мое стремление к отцовству не настолько велико, чтобы становиться папочкой безногого слабоумного китайского сиротки.

– Джек, ради Бога…

– Я свинья. Извини.

– Давай сейчас не будем говорить на эту тему. В отличие от Джейн времени у нас много.

Джек посмотрел на него, а потом отвернулся. На мгновение Стюарту показалось, что он хочет что-то сказать.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Да. Только забыл покормить птицу. – Джек крепко сжал руку Стюарта.

– Ладно, я покормлю перед сном. Я уже готов лечь спать, а ты?

– Сейчас, только докурю сигару. Стюарт поцеловал его:

– Я заведу будильник на семь.

Он покормил Локки, налил в раковину воды, чтобы замочить кастрюли и сковородки, выпил снотворное и лег в кровать. После бренди и сигары в желудке творилось неладное. Он схватил книгу и сел, слушая, как Джек бродит по гостиной под меланхоличную мелодию Чета Бейкера.

Стюарт почувствовал запах сигары – должно быть, Джек прикурил следующую и еще не скоро пойдет спать. Он надеялся, что сегодня вечером они займутся любовью – когда он почувствовал тепло руки Джека, в нем с новой силой проснулось чувство близости, только усилившееся от присутствия Джейн и Лейлы. Уже месяц между ними ничего не было. Не то чтобы он считал… Хотя считал, конечно. Просто старался не слишком беспокоиться. У Джека была бессонница. Он много работал – создавал клиентскую базу данных – и вообще взвалил на себя слишком много. Джек сказал, что Стюарт не должен принимать это на свой счет, но как же этого не делать? Ладно, с завтрашнего дня надо за себя взяться. Без отговорок. Стюарт серьезно займется собой, так что Джек не сможет отвести от него глаз, бессонница там или нет.

Он пытался сосредоточиться на книге – исследование по антропологии африканских бушменев под названием «Безобидные люди». Казалось, запах сигарного дыма становился все сильнее, обостряя его тошноту, состояние, которое предупреждало о надвигающейся мигрени.

– Я чувствую запах сигар! – громко воскликнул он.

– Что, дорогой? – крикнул Джек в ответ.

Стюарт вздохнул. Они все еще не привыкли жить в такой большой квартире. Их жилище в Сан-Франциско было таким маленьким, что можно было разговаривать, не повышая голоса, находясь в разных комнатах.

– Ты куришь в доме!

– На улице очень холодно.

– Ты убьешь птицу.

– Я уже почти докурил.

– Пожалуйста, потуши сигару или иди на улицу. Меня тошнит от этого запаха. Ты скоро придешь?

– Что, дорогой? – переспросил Джек.

Стюарт закрыл дверь в спальню, ничего не ответив. Проверил будильник, выключил свет и почти сразу уснул.

В два часа Джек все еще был на ногах. Ему настолько не хотелось спать, что мысль о том, чтобы лечь в постель, даже не приходила в голову. Он налил себе еще бренди, пролистал свежий номер «Деталей» и «Ярмарку тщеславия», которую читал Стюарт, отрезал и поджарил два кусочка подорожника, к которым потерял интерес сразу же, как только они оказались на тарелке. Включил телевизор, не нашел ничего интересного ни на одном из шестидесяти четырех каналов и выключил его, включил радио – Джон Колтрэйн на этот раз, – и, когда не сработало и это, он прибег к последнему испытанному средству – поставил кассету с Робертом Митчемом[8]. Он особенно любил «Ночь охотника», фильм, который продолжал завораживать его даже после доброй дюжины просмотров. Приготовив в микроволновке попкорн, он заварил чай и запустил видео.

Но даже после того, как просмотрел свои любимые моменты, он не смог сосредоточиться. Попкорн был омерзителен. Если вдуматься, сегодня вечером все было таким.

Джек подкрался на цыпочках к двери спальни, услышал глубокое дыхание Стюарта и пошел обратно в гостиную. Даже птица уже спала.

Он взял ключи от машины. Недавно вышел новый альбом Джилиан Уэлш, и Джек хотел бы его послушать. Сейчас самое время заехать в ночной музыкальный магазин и найти что-нибудь свеженькое.

На улице Джеку стало жарко, голова закружилась. Он прошел мимо своей машины и понял, что совсем не хочет идти в магазин за дисками. За три часа он так и не придумал, чем заняться. Журналы, видео – это все равно как пытаться остановить поток воды бумажной тарелкой. Внутри разгоралось ощущение беспокойства, словно жажда наркотика – много лет назад, когда он увлекался коксом, у него было то же самое чувство. Он помнил эту пустоту, которую ничто не могло заполнить, ничто, кроме наркотика, чем бы он ни пытался отвлечься. Все, что не было наркотиком, было против него.

Он просто прогуливался, ничего больше, – в сторону корейского магазина. Желание и нежелание того, чтобы тот парень был там, разделило его на две равные половинки.

В последнее время на него накатывали приступы отчаянной ненависти к себе – казалось, он мог убить себя, не раздумывая ни секунды, – или полного равнодушия, как будто его мозг транслировал картинки внешнего миpa в пустоту. И внутри у него было пусто, жизнь не имела ни ясной формы, ни цели.

Около бакалейного магазина Джек замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Он смотрел в окно на банки с тигровым бальзамом и зеленым чаем. Он огляделся – улицы были абсолютно пусты. Передохнув, он собрался идти, как вдруг из-за дома вышел парень. Уголки губ были приподняты в улыбке, и он отбросил окурок ковбойским движением – мальчишеское подражание какому-то фильму, смешное и трогательное.

– Как дела? – сказал парень. Он подошел к Джеку ближе, настолько близко, что тот почувствовал запах его кожи – мускус и свежесть; так пахнут только юноши, сочетание, всегда напоминавшее Джеку запах сена и напряжения. – Я не был уверен, что ты придешь.

Джек вздрогнул. Фраза прозвучала так, словно была заготовлена заранее. Когда Джек встретил этого мальчика напротив бакалеи, то сказал всего лишь: «Может, еще столкнемся как-нибудь здесь». Свидания он точно не назначал. Джек посмотрел в окно магазинчика, совершенно не уверенный в правильном понимании сигнала. Мальчишка вечно околачивался на этом углу, ловил взгляд Джека и улыбался каждый раз, как Джек входил в магазин. Парень был очарователен в белой обтягивающей футболке и спортивных шортах. Кожа, светло-коричневая и одновременно золотистая, казалась настолько гладкой, что у Джека задрожали губы от желания, такого сильного, что ему пришлось облокотиться на витрину с мясными деликатесами, притворяясь, что изучает причудливые части животных – поросячьи ноги, вымя и что-то похожее на половину головы коровы, упакованное в целлофановую оболочку. Голова лежала на пластиковом поддоне, остекленевший глаз был черным, как ночь без снов.

Парень был испанцем – хотя бы наполовину. Длинные руки и ноги – как у жителей Северной Испании, скульптурные скулы и широкий, высокий лоб. Черные вьющиеся волосы, не закрывавшие уши. Джек почти влюбился в эти ушки – аккуратные и перламутровые, словно раковины, и в эти ослепительно белые и ровные зубы. Насколько Джек мог судить, на его теле практически не было волос, не считая легкого пушка на ногах и руках.

Парень попросил огоньку. Джек, порывшись в карманах, нашел спички, дал ему прикурить, а потом закурил сам. На длинных загорелых пальцах мальчика красовался великолепный маникюр. Они поговорили о погоде, о жаре, и Джек даже пошутил, что мясо в лавке выглядело так, словно мясником там работал Дамер.[9]

Но сейчас Джек не был уже уверен в том, чего он хочет. Был ли мальчишка профессионалом? Вряд ли – миссис Ким никогда бы не допустила такого, быстро бы разобралась что к чему и вызвала полицию.

Джек повернулся к парню, тот внимательно на него смотрел:

– Как тебя зовут?

– Гектор.

Джек пожал протянутую руку.

– Не хочешь со мной прогуляться?

– А куда? – спросил Гектор.

– Может, в парк?

– А у тебя есть машина? На машине было бы лучше.

– Есть, но сегодня я гуляю. – Конечно, он мог пойти за машиной, но ему не хотелось, чтобы Гектор увидел его БМВ стоимостью сорок тысяч долларов.

Джек улыбнулся, взял Гектора за руку и повел за магазин, где стояли мусорные бачки. Здесь было тепло. Джек затащил юношу под небольшой тент, прислонил к стене здания, прижался к его телу и поцеловал. Губы Гектора были мягкими, а его рот излучал прохладу, как бьющий из-под земли ключ. Джек провел языком по белоснежным, ровным зубам Гектора, обхватил его бедра, немного покачивая их, обнял узкую талию и упругий живот, затем запустил руку ему в штаны и коснулся шелковистых волос. Он опустился на колени и прикоснулся губами к члену юноши, наслаждаясь мускусным солоноватым вкусом первых капель его нектара. Он представлял Гектора в какой-нибудь тропической местности, в Гондурасе или Гватемале, на пыльной улице, где торговцы продают дыни и яркие ткани. Закрыв глаза, не обращая внимания на вонь капусты и сгнивших фруктов, распространяющуюся из мусорных бачков, он видел себя с Гектором в кровати из кованого железа, с белоснежными простынями и красным бархатным покрывалом. С белыми атласными подушками, расшитыми черными и золотыми стилизованными птичками. Торопливая испанская речь с улицы внизу, вращение блестящих лопастей вентилятора и тонкий аромат роз. Он представлял, как Гектор обхватит его загорелыми ногами, и изящная, загорелая фигура будет контрастировать с абсолютно белыми простынями.

Гектор поднял Джека и поцеловал его – неловкий детский поцелуй, сразу выдавший в нем профессионала. Этому быстрому и бесчувственному поцелую он, вероятно, научился у женщин. Парень притянул Джека, лаская его.

– У тебя есть резинка? – спросил Джек. Гектор покачал головой:

– У меня все в порядке, я проверялся.

– Все же… – сказал Джек. Сначала они со Стюартом проверялись каждые шесть месяцев, но с тех пор как переехали в Бостон, расслабились. Стюарт никогда не изменял ему, за исключением того раза, о котором сам рассказал, и Джек не изменял Стюарту. Однажды это произошло, еще до того, как они переехали из Сан-Франциско, – двухнедельный кутеж с полудюжиной или около того безликих случайных связей, но каждый раз он предохранялся. Ну, за исключением двух раз, но то были мужчины здоровые как быки, просто любопытные бисексуалы из бара, пренебрегшие загородной поездкой с семьей или воскресной службой.

Около года назад, через месяц после переезда, Джек испугался по-настоящему: это было похоже на грипп, по ночам его кидало в жар, и все сопровождалось непрерывным кашлем и высокой температурой. Он понимал, что донимавшие его на протяжении недели симптомы могут быть ранними признаками сероконверсии. Чтобы быть уверенным, Джек позвонил на горячую линию по вопросам СПИДа. Молодая девушка на другом конце провода сказала, что без анализов нельзя ничего утверждать, но при сероконверсии жар по ночам не прекращается и кашель тоже. Через четыре дня болезнь ушла, по утрам простыни были сухими. Джек решил, что это был грипп.

Джек провел рукой по волосам Гектора, посмотрел в его глаза, когда прильнул к крепкому, узкому и подтянутому телу. Он двигался медленно. Мальчик закрыл глаза; его губы сжались, он облокотился на стену, чтобы удержаться.

– О! – сказал Джек. – Ты великолепен!

Он чувствовал себя удивительно спокойно, думая о том, что может заразиться. Какая-то маленькая любопытная частичка в нем хотела испытать на себе, что это такое – опасность болезни, когда на самом деле этой опасности нет. Когда его сестра забеременела, она попыталась описать свои ощущения. «Это словно маленькое существо внутри, одновременно и частичка меня, и нет, – говорила Сьюзан. – Мне все чаще приходит в голову, как сильно я связана с матерью и бабушкой и всеми, кто был до них. Я чувствую непрерывность времени».

Именно это испытывал Джек, когда представлял себе, что может быть инфицирован. Ему представился круг тех, кого он когда-то любил, и их любовников и любовников их любовников, соединенных вирусом, безжалостным ребенком, который рождается снова и снова.

– Ты такой красивый. – Он поцеловал Гектора в шею, слизал капельки пота на его ключице и подумал, как же ему пережить завтрашний день, и послезавтрашний, не встретившись с мальчиком. Опустив голову на плечо Гектора и вдыхая аромат чистого белья, Джек представил, как мать стирает сыну рубашку, мокрую от пота. На какое-то мгновение Джека огорчила мысль о невинной матери мальчика, которая заботится о нем. А может быть, у Гектора есть подружка? Джек содрогнулся, поцеловал прохладный нос Гектора и провел губами по изящным дугам шелковых бровей.

Парень привел в порядок одежду, достал из пачки две сигареты и протянул одну Джеку:

– Может, ты дашь денег мне на такси? И еще немножко накинешь сверху, меня уволили на прошлой неделе.

Джек кивнул и достал из бумажника пятьдесят баксов. Вот и все. Джек знал таких людей: Гектор не был ни проституткой, ни гомосексуалистом в поисках партнера, он всего лишь извлекает выгоду из обстоятельств. Наверняка он не раз получал предложения определенного рода – и научился получать от этого прибыль.

– Позволь спросить, Гектор, тебе понравилось? Гектор пожал плечами:

– Конечно, понравилось. В любом случае, мне понравился ты. – Он улыбнулся.

Джек удержался от вопроса, когда они смогут увидеться снова и живет ли парень с мамой или с подружкой.

– Мне нужно идти, приятель, – сказал Гектор. – Будь здоров.

– И ты тоже. – Джек одарил его улыбкой в стиле Роберта Митчема, улыбкой, которая очаровывает мужчин на обоих побережьях.

Он докурил сигарету и собрался домой, но передумал. Ему надо было немножко прогуляться, прежде чем вернуться к Стюарту.

Джек шел мимо темных витрин магазинов и университетских баров, откуда доносилась невыносимо громкая музыка и пронзительный женский смех. Было бы неплохо выпить порцию скотча, но ему совсем не хотелось заходить в одно из таких заведений, переполненных толстыми студентками с отвратительными бедрами и их самцами-приятелями.

Обычно он не был таким человеконенавистником. Беседа о ребенке с Джейн и Лейлой привела его в странное настроение. Он был удивлен, а затем потрясен своим желанием стать отцом. Сейчас он понимал, что именно из-за Стюарта это имело для него значение – чтобы Стюарт стал отцом его ребенка.

Джек прошел еще один квартал. Бар в конце улицы выглядел вполне многообещающе: темный и тихий. Он украдкой заглянул в открытую дверь. Над стойкой висел работающий телевизор. В зале сидело человек двенадцать. Несколько парочек расположились в кабинках.