Выше неба

Анна видела только Флинн, которая смотрела на нее, словно пытаясь запомнить. Так смотрела Поппи, когда они с Хью отправляли ее в летний лагерь. Толпа людей вокруг нее становилась все плотнее и плотнее, а голоса все более громкими и непонятными. Здесь были люди, которых она не приглашала. Мужчина с горячим злобным дыханием требовал коктейль, снова и снова. Она потеряла Флинн за спинами множества людей, попыталась выбраться из толпы, но не смогла. И все эти мужчины в костюмах! Двое из них вдруг развернулись и пошли, разделив свои тела, одновременно в разных направлениях. В пространстве между их расчлененными фигурами она увидела уходящую от нее Флинн. Флинн обернулась, словно Анна звала ее – а она звала? Вдалеке была горная цепь.

– Куда ты собралась? – спросила Анна.

«Не переживай, – сказала Флинн. – Мне нужно уйти от бури. Я собираюсь наверх, где тепло и спокойно. – Она кивнула на розовую вершину горы. – Высоко, выше грозы».

– Не ходи, – просила Анна, но ее внучка была уже черной точкой на склоне горы. Анна смотрела на Флинн, пока девочка не достигла вершины и не исчезла в ярком белом свете. Но свет спустился вниз, он бил ей в глаза, блестел и ослеплял.

Стюарт выключил фары, поняв, что Анна смотрит в его сторону. Она увидела, как он подошел, но, казалось, не замечала его присутствия. Мужчина наклонился – она была совсем окоченевшей; где ее пальто, где та сумасшедшая, которая должна была составить ей компанию?

– Это те голуби? – спросила Анна.

– Что?

– Это воркование. Это голуби? Он обнял ее:

– Я боюсь, у меня для тебя плохие новости.

Анна смогла сконцентрироваться. Лицо Стюарта появилось из тьмы.

– Я знаю, – сказала она. – Я знаю это.

Глава XIV

Сквозь ночь

Джек и Стюарт, Марвин и Грета, соседи, которые пришли с мисками и кастрюлями, – все они были внизу, Анна слышала их. Она никогда не понимала всех этих сборищ по поводу чьего-либо несчастья, скопления машин вокруг раненых. На протяжении двух недель после той ночи она не выходила из комнаты и, не считая легкой закуски и короткого сна, ни разу нормально не ела и не спала. Она вынесла чай и одеяло на балкон спальни. Вдалеке по берегу бегала черная собака, но даже с такого расстояния Анна видела, что она слишком маленькая и суматошная, чтобы быть собакой Флинн, которая пропала в ту ночь. К собаке подошел мужчина и кинул в воду теннисный мяч. Она посмотрела в сторону дома Виолетты и увидела дым, поднимающийся из трубы. Анна часто заходила к ней: в присутствии Виолетты она чувствовала себя уверенной и защищенной. Первый раз она зашла к ней через несколько дней после похорон Флинн, чтобы спросить, не видела ли соседка собаку. Они обыскали пляж, а в последующие дни всю округу. Виолетта развесила объявления по всему городу, не слишком беспокоясь, из-за упадка духа, об их размере и содержании. «ПРОПАЛ КРОШКА ИИСУС» – было написано в заголовке. Под текстом был дан телефонный номер Анны. У них не было ни одной фотографии собаки, поэтому читавший должен был полагаться на описание. Однако Виолетта часто просто забывала вставить его, а иногда это описание было настолько неопределенным, что даже невозможно было понять, что речь шла о собаке.

Анна получила несколько звонков от свихнувшихся на религиозной почве сумасшедших, большинство из них предлагали Анне помощь в нахождении ее личного спасителя, а не ньюфаундленда. Наконец, после одного раннего звонка, она вообще перестала подходить к телефону.

– Алло, Анна? – спросил тогда густой баритон. – Вы та женщина, которая ищет Крошку Иисуса?

Она ответила, что это она. Мужчина стал цитировать Евангелие от Иоанна, и, когда Анна перебила его, как и шестерых предыдущих, чтобы объяснить, что ищет пропавшего пса, мужчина начал ругаться.

– Ты шлюха, обреченная адскому огню, – сказал он. – Ты живешь в грехе и позволяешь тем, кто живет с тобой, совершать противоестественное. Бог забрал у тебя любимого и невинного.

Анна в сердцах бросила трубку, отключила телефон и рассмеялась, впервые за долгое время. Могло быть еще хуже. Флинн могла назвать собаку Элвис, и тогда звонили бы фанаты со всей страны.

Она повернулась, чтобы войти внутрь. Был уже ранний вечер, и Анна немного расслабилась. Только под покровом темноты могла она почувствовать что-то похожее на покой – и не столько даже покой, сколько тишину, которая, по сравнению с яростью и грустью, приходившими днем, была вполне достаточна для нее.

Она не спала по ночам. Когда дом, городок и весь мир спали, она играла на виолончели, читала журналы и со стаканчиком скотча до полуночи лежала в ванне. Если у нее получалось сосредоточиться на паре дешевых журналов и хотя бы час поиграть Брамса, она спокойно могла пережить остаток ночи. Обычно она держалась до конца и просто сидела на кровати и смотрела в одну точку, не замечая телевизора, слепо жужжащего перед ней.

Прикурив сигарету, Анна села к окну и стала наблюдать, как темнота закрывала последние проблески света. Уже слишком поздно идти к Виолетте, поздно для того, чтобы вытащить ее на поиски пропавшего животного. В любом случае, Виолетта была очень внимательна, когда выгуливала своих собак. Если бы Крошка Иисус был поблизости, ее собаки поняли бы это. Наступало самое тяжелое для Анны время суток – сумеречный час одиночества и страха. В последнее время все ее фантазии были сосредоточены на будущем своей внучки: окончание средней школы, колледж, друзья, которых завела бы Флинн. Ухажеры, свадьба Флинн, ее собственные дети. Это, а не вид мертвой девочки угнетало ее больше всего на похоронах Флинн. Все будущее Анны, казалось, стерлось, словно она уже была мертва.

В дверь постучали, и вошла Грета с подносом еды.

– Привет, – сказала Анна.

Подруга села на край кровати и взяла один из повествующих о кинозвездах журналов. Каждый вечер, после того как укладывала Лили, Грета приходила к ней в спальню. Иногда проходил час или два, прежде чем кто-то из них заводил разговор. Обычно Грета, когда чувствовала, что Анне не хочется разговаривать, читала или шила. Больше всего Анна ценила, что подруга не пыталась вытащить ее куда-либо, не настаивала на том, чтобы та поела, или, Боже упаси, не пыталась ее развеселить. Только однажды она дала Анне совет:

– Тебе стоит попытаться поплакать. Это поможет. Анна согласилась, но она боялась, что если начнет плакать, то уже никогда не сможет остановиться. Анна заглянула под фольгу на тарелке:

– Лазанья?

– Конечно, – сказала Грета и тихо рассмеялась. – Уже пятая на этой неделе.

– Везде еда скорби. – Анна снова накрыла еду. – У людей добрые намерения. Я действительно ценю это. Чем все занимаются внизу?

Грета подняла глаза:

– Джек организует стол и убирается. Марвин и Стюарт все еще висят на телефоне. Я думаю, звонят в Болонью.

– Удачно? – Анна развернула фольгу на тарелке, съела кусочек лазаньи и положила вилку. У Марвина было задание найти Поппи. Она знала, что для него это хорошо: хорошо иметь задание, которое отвлекает, по крайней мере, на час или два. Стюарт немного говорил по-итальянски, поэтому выступал как переводчик. – В любом случае, думаю, что она живет в Лондоне. Почему они звонят в Италию?

– Не знаю. Кто-то сказал им, что она там.

– Что же это такое? Как я родила такую дочь? Она настоящее несчастье. Почему Бог не внушил ей навестить дочку хотя бы однажды или хотя бы позвонить на Рождество или в день рождения? Почему она не дала ребенку хоть малейший повод ждать звонка и остаться в живых? Сучка. Я бы убила ее, если бы смогла. Я бы выстрелила ей прямо в сердце за то, что она сделала.

– Анна… – заговорила Грета, положив журнал.

– Флинн никогда не переставала спрашивать, вернется ли Поппи домой. Если бы она звонила, пусть даже раз или два в год. Если бы хоть как-то давала о себе знать, моя девочка была бы сейчас жива.

Грета дала ей высказаться, а потом тихонько сказала:

– Поппи бы не смогла ничего сделать с тем, что совершила Флинн. Она не виновата. И конечно же, ты это знаешь. – Она налила бокал скотча и протянула его Анне. Анна сделала большой глоток и глубоко вздохнула:

– Тебе совсем не нужно оставаться со мной, Грета. Я ужасна. Со мной невозможно находиться рядом.

– Я знаю, – кивнула Грета. – Но все в порядке. Я не против. Злость – это хорошо.

Анна отпила еще скотча и взяла телефон с ночного столика. Она услышала, как Стюарт говорил по-итальянски, а Марвин бодро бормотал сквозь шипение и треск помех. Она повесила трубку.

– Я хотела позвонить Виолетте, – сказала Анна.

Грета оторвала глаза от выкройки стеганого одеяла, которую рассматривала:

– Что-нибудь нужно? Что я могу для тебя сделать?

– Я хочу вернуть собаку. Мне нужна эта глупая, слюнявая собака. Это нечестно. Я прошу всего лишь собаку. – Анна села рядом с Гретой и взяла собранный из кусочков квадрат одеяла. Оно было светлое, с аппликацией кролика. – Это для Лили?

– Нет. – Грета опустила глаза и покраснела. Анна недоверчиво посмотрела на подругу:

– Невероятно. Ты не говорила мне, что с кем-то встречаешься.

Грета покачала головой.

– Нет. Конечно, нет, – сказала она и положила руку себе живот. – Но я надеюсь. Я хочу еще одного ребенка. Я думала, ты знаешь. Это то, чего я всегда хотела. Ничего не изменилось.

Анна кивнула:

– Ничего не изменилось. Ты счастливая. Считай себя счастливой.

Грета сложила работу в пакет для шитья:

– Прости, Анна. Мне не пришло в голову, что ты заметишь, чем я занимаюсь. Я не хотела тебя задеть.

Анна открыла бутылку минеральной воды:

– Нет. Все нормально. Не извиняйся.

Она посмотрела на часы. Девять. Приступать к чтению журналов слишком рано, к полуночи ничего не останется. Она уже прочла все последние статьи и знала о Дженнифер Энистон и Брэде Питте больше, чем любой подросток. Ей пора переходить на журналы для домохозяек и садоводов, хотя это было рискованно. Только голливудские новости казались безопасными, отдаленными от обычной жизни.

Вдень, когда хоронили Флинн, шел дождь. Было достаточно тепло, и снег растаял. Маленькая часовня на окраине города оказалась прелестной, милой и заброшенной, как и все церкви маленьких городов. Они с Марвином вернулись туда позже и просто сидели вдвоем в темном помещении; утренний свет пытался прорваться сквозь оконные витража.

– Как бы я хотел верить в Бога, – сказал Марвин. – А ты?

Анна пожала плечами и сказала, что не очень.

– Это не совсем правильно. – Она уставилась на стеклянных ангелов, небесно-голубых и лимонно-желтых. – Это моя вина? Это я сделала?

И когда зять спросил, о чем она, ответила, что не знает; Анна с трудом понимала, что говорит. Марвин подвинулся на скамейке и положил свою руку на ее, он сел так близко, что ей показалось, будто они стали одним телом.

В два часа ночи Анна собиралась проделать свой ночной ритуал. Окончательно проснувшись, она спустилась вниз, чтобы взять что-нибудь почитать. Она осторожно подошла к полкам, где когда-то стояла библиотека ее мужа и которые постепенно превратились в своеобразный склад, и порылась в коробках. Медицинские журналы. Карточки пациентов и давно опустевшие коробочки от лекарств. Анна накинула на ночную рубашку оказавшийся в коробке один из лабораторных халатов Хью. Он был теплым, как будто Хью только что его снял, и все еще пах им, хотя Анна понимала, что все это она придумала.

Она бегло пролистала учебник, посвященный мочеполовой системе, очаровывающий кровавыми рисунками, ужасными болезнями и врожденными патологиями. Ей всегда нравились почки, их работа, Анна находила их эстетически привлекательными: словно две разделенные половинки сердца или два острова, очищавших ядовитые потоки, омывавшие их. Этого и «Анатомии Грея» хватит почитать перед сном, пока не выйдет новый номер журнала «Пипл». А вот небольшая книга о метатар-зальной дуге – действительно захватывающая. Она не помнила, чтобы Хью особенно увлекался ногами, но внутри была спрятана куча вырезок о назначении семидесяти двух костей, которые составляют строение ноги.

Анна раскопала микроскоп Хью и нашла образцы крови и гистологические образцы, которые собирала на протяжении многих лет. Там было около дюжины образцов, посвященных только Поппи, ее вирусам и патологиям за много лет. Не было никаких медицинских причин хранить образцы Поппи или кого-то другого, также как нет объяснений, почему люди хранят фотографии, – дело только в выборе, хочешь ли ты изображение снаружи или изнутри. Она вытащила один образец с пометкой «Поппи, 1 мая, 1971», образец, приготовленный для определения группы крови. Ее дочери было две недели от роду, и Анна в каком-то затмении убеждала себя, что в больнице ей дали не того ребенка: как еще можно было объяснить полное отсутствие материнских чувств? Здесь же был образец крови Поппи 1990 года, когда у дочери была анемия, ее красные кровяные тельца казались уродливыми, как сгнившие помидоры. А это – любимый образец Анны – инфекция стафилококка, приблизительно 1978 года, после возвращения Поппи из летнего лагеря в Беркшире. Анна положила его под микроскоп и потерялась в разросшихся клетках. Она смотрела на слайды, пока не представила, что была частью их, маленьким созданием, проживающим на белом поле, ютящимся на ледяном, неровном краю базофила, в темном коконе его ядра, заманчивом, словно сон.

В ящике стола было еще полдюжины слайдов, которые она сделала, когда Флинн была больна или когда Анна хотела проверить ее белые кровяные тельца, когда у нескольких детей в ее танцевальном классе обнаружился мононуклеоз. Но сейчас Анна не могла смотреть на эти напоминания о Флинн. Она взяла учебники и отнесла их наверх.

В шесть часов Анна проснулась и поняла, что знает, где собака. Ей снился карьер, то место, куда они с Флинн ходили купаться в тот день, когда Анна забрала ее из школы. Ей снился тот же день, только, когда она повернулась посмотреть на Флинн, плавающую рядом, вместо нее в воде была собака. Анна сбежала вниз, схватила ключи от машины и, поразмыслив секунду, отправилась к Виолетте посмотреть, спала та или нет. Виолетта открыла дверь еще до того, как Анна постучалась, словно ждала ее.

– Доброе утро, – сказала Виолетта. – У меня есть лимонные и черничные оладьи, это последние ягоды, которые я собрала в августе.

Анна вошла и сняла пальто:

– Наверняка пес еще жив. Думаю, я бы знала, если бы он умер, а я не чувствую этого. Он где-то здесь.

– Я уверена, Крошка Иисус жив. – Виолетта протянула ей кружку кофе. – Он переживает, не хочет возвращаться без девочки. Но он вернется.

Анна смотрела, как свет от раннего солнца отражался в медных горшочках на стене. У Виолетты была удобная кухня. Анна устроилась в кресле рядом с огромным столом, полагая, что у нее совсем нет аппетита. А потом съела четыре оладьи и выпила три кружки кофе. Виолетта расположилась на одном из стульев. Поверх вельветовых брюк на ней были надеты две летние юбки.

– Я собираюсь ехать на карьер. Мне приснилось, что пес может быть там. Не хочешь съездить со мной?

– Конечно, – сказала Виолетта. – Но еще так рано. Почему бы тебе не остаться здесь на часик, не отдохнуть, пока я свожу своих собак на утреннюю молитву?

– О, я не могу отдыхать, особенно после трех кружек кофе. Я выгуляю с тобой собак, – сказала Анна, но закрыла глаза и следующим, что она увидела, была Виолетта, входящая домой после прогулки. Женщина накрыла ее шерстяным платком, а в камине горел огонь. Анна уже несколько раз дремала так у Виолетты: что-то делало часовой отдых здесь стоящим пятичасового сна у себя – то ли что-то в самом доме, то ли удобное присутствие Виолетты.

– На улице приятный денек. Холодно, но солнечно, – сообщила соседка. – Я взяла на себя смелость сходить и сказать твоим; что мы собираемся делать.

– Спасибо. – Анна встала, чтобы найти свое пальто. У нее затекли ноги, усталость проникла в нее, будто тончайшая пыльца.

Когда Анна вернулась, Грета собирала их с Лили вещи. Подруга не могла остаться на следующие выходные – она устроилась на новую работу консультанта учебного округа, а Лили пора было в школу, – но в эти дни Анне очень больно было видеть, как кто-то уезжает.

– Удачно? – спросила Грета, держа в руках красную теннисную туфлю и разыскивая вторую под диваном и креслами. Грета что-то показала Лили, а та пожала плечами.

– Нет. Мы два часа искали его в районе карьера. Ничего. Я не видела даже следов. В любом случае, это глупо. Я была глупа. Это просто собака.

Грета подошла к Анне и дотронулась до ее плеча:

– Как бы я хотела остаться!

– Когда ты сможешь вернуться? Знаешь, ты можешь оставить здесь какие-то вещи. Я отведу для них место в кладовке, и тебе не придется распаковывать вещи каждые выходные. – Она замолчала, прислушавшись к музыке на кухне. Это был Дэвид Грей. «Вавилон». Анне было безразлично практически все, что она слышала по радио, но во время одной из поездок с Джеком, который поставил диск «Сорок лучших песен», как только они сели в машину, она обратила внимание на эту мелодию. «В пятницу вечером я никуда не собираюсь, и только светофоры меняют свой цвет – то красные, то зеленые..»Она купила этот компакт-диск.

– Джек что-то печет, – сказала Грета, когда заметила, что Анна посмотрела в сторону кухни. Тон Греты был таким, словно Джек делал нечто опасное и противозаконное.

– Ладно. Все нормально. – Анна отнесла чемодан Греты к двери. – Правда, почему бы не оставить все это здесь? Я постираю твою одежду. И когда наступит пятница, все что тебе нужно будет сделать, – это сесть в машину.

– Я приеду на выходные. Может быть, если смогу, в четверг вечером.

– Ладно, мне остается только считать дни. Стюарт приезжает по четвергам и остается до понедельника. До вторника он свободен. Мы надеемся, он сможет здесь устроиться на работу.

– Итак, они снова вместе? – Грета все еще охотилась за детским ботинком, она искала его под стопкой газет, вокруг поленьев в камине. – Ну ладно. Все равно она скоро из них вырастет.

– Я не знаю, окончательно они вместе или нет. Но кажется, да. Я надеюсь, что да.

Грета помогла Лили надеть пальто, а потом надела свое:

– Ладно. Нам нужно ехать.

Анна чувствовала себя так, словно она заболевает.

– Возвращайся, как только сможешь. Я имею в виду, как только тебе будет удобно. И поезжай медленно, дороги очень скользкие. – Она обняла Грету. – Ты хорошая подруга.

– Все будет хорошо. Ты найдешь свое место в жизни.

– Я все продолжаю думать… – начала Анна. – То есть я не знаю, что мне сейчас делать. Что я должна делать? Я не могу вспомнить, чем занималась прежде. До того как моя девочка появилась.

Грета расплакалась, и Анна крепче ее обняла.

– Я помогу тебе пройти через это, – сказала Грета.

– Я не хочу жить такой же жизнью, как до Флинн. Это была пустая жизнь.

– Со временем станет легче, – сказала Грета.

– И я не хочу жить так, как живу сейчас.

– Я знаю. Но однажды захочешь. В твоей жизни появится что-то, что заставит тебя захотеть жить. – Грета посмотрела на Лили.

Анна поцеловала Грету и Лили на прощание.

Она нашла Джека на кухне, под громкую музыку он раскатывал тесто. На кухне все было уставлено формочками и выпечкой. Ан-на насчитала четыре вида шоколадных кексов. Она выключила музыку, и Джек посмотрел на нее:

– Мне никогда в жизни не нравилось готовить. Но выпечка – это что-то абсолютно другое. Я удивился, что ты не печешь, Анна, ты же ученый. Нужна высокая точность при смешивании ингредиентов. И я бьюсь об заклад, что ты кое-чего не знаешь. – Он наклонил к ней миску, наполненную снежно-белым чудом взбитых белков.

– Красиво, – сказала Анна.

– Все дело в меди. Медь взаимодействует с протеином в яичных белках и действует как стабилизирующее вещество. Ты не добьешься такого объема в посуде из нержавеющей стали.

– Для чего все это? – спросила Анна и села. Становилось темнее. Она налила себе бренди, хотя для коктейля было слишком рано.

– Это «Гранд Марнье»? – спросил Джек.

Он разрезал один пирог и протянул ей кусочек:

– Миндально-вишневый. Это североитальянский рецепт, но украденный и упрощенный французами.

Анна съела кусочек.

– Очень вкусно, – сказала она. – У нас сегодня гости?

– Гости приходят и уходят постоянно. В доме всегда должно быть что-нибудь, что можно поставить на стол. Тебе стоит посмотреть, что люди называют десертом. Желе из зеленого лайма. Я должен вмешаться. – Он отмерил два стакана густых сливок и вылил их в миску с маслом.

– А это не слишком? Знаешь, в этом городе… – Анна взяла в руки рецепт. – Корзиночки с персиком и шоколадом под кремом «Англес». Ну-ну. Бисер перед свиньями, вот и все.

– Это терапия. Помогает.

Анна согласилась, что, возможно, помогает. Ты взвешиваешь ингредиенты, тщательно следуешь рецепту, и результат гарантирован.

– У меня на примете вон тот шоколадно-малиновый номер три, – намекнула она Джеку.

Джек отрезал большой кусок.

– Я не такой уж и мастер. – Он подождал, пока она распробует: – Ну?

– Превосходно, – сказала Анна.

Он улыбнулся ей и снова включил радио. Анна смотрела, как Джек работает. Много лет назад дочь их с Хью друга вернулась из Руанды с километрами пленки отснятого про войну фильма. Одна часть фильма показывала американскую девушку-волонтера, убиравшуюся в хижине. Она вытряхивала и развешивала сваленное в кучу тряпье, пока из-под него не появились тела шести мертвых обитателей дома. У Джека было совершенно отрешенное выражение лица, когда он что-то взвешивал, просеивал и размешивал, словно ничто другое в этом мире не имело для него большего значения, и это напомнило Анне лицо той девушки.

– Где Марвин? – спросила Анна, а потом повторила свой вопрос, перекрикивая громкую музыку. Она выключила звук. – Джек, где Марвин?

– Он пошел искать для тебя собаку. Ушел с утра, сразу после тебя. Кто-то сказал ему, где она может быть.

– Понятно. Пусть попытается. Я ценю его старания.

Джек включил миксер – очень старый, принадлежавший еще ее свекрови. Анна посмотрела, как заработали лопасти, и вспомнила, когда она последний раз им пользовалась. Это было, когда они с Хью приехали на выходные, когда они зачали их дочь. Анна готовила пирог из малины, которую они собирали до этого. Она хорошо помнила тот день. Палящее июльское солнце, каменистая дорожка, ведущая к малиннику, листья роскошных папоротников, которые ласкали ей ноги, когда она проходила мимо. Позже они с Хью пошли купаться, а затем занимались любовью прямо на песке. Все выходные были солнечными и волнующими, полными обещаний и прозрачного света. Тогда в ней появилась маленькая девочка, разделялись клеточные оболочки, и она всходила, как тесто для хлеба. Тогда она была размером с малпновое зернышко, а через много дней выросла до размеров того куска пирога, который съела Анна. Тот день был связан с этим неразрывными звеньями единой цепи. Ее дочь, ее внучка, Джек, Марвин, Стюарт и Грета – все они связаны с ней и друг с другом.

– Я пошла наверх, – сказала Анна. Джек повернулся к ней и понял брови:

– Что, дорогая?

– Я сказала, что буду наверху. – Она взяла бокал и бутылку «Гранд Марнье».

Было еще рано приступать к чтению журналов и слишком рано, чтобы напиться. Она разобрала кровати в комнате для гостей, приложила одеяльце Лили к лицу и вдохнула.

Анна собрала постельное белье и убрала комнату. Грета собралась очень тщательно – она не оставила даже носка. Анна почувствовала приступ злости. Почему Грета не оставила хоть что нибудь? Что случится, если кто-нибудь оставит здесь одежду? Анна положила простыни в стиральную машину, а потом открыла дверь в комнату Флинн. Шторы были закрыты. Повсюду витал запах ее внучки, словно она только что вышла. Анна включила свет и осмотрелась. Флинн, как и Поппи, не любила порядок. Ее кровать была как обычно неубрана, одежда вываливалась из открытых ящиков, по всему полу разбросаны компакт-диски. На кровати лежала ее куртка. Анна застегнула пряжки и замки. Флинн была такая легкая и изящная, фигура у нее была лучше, чем у Анны и Поппи. Анна села и прижала ее подушку к лицу. На ночном столике стояла лампа, принадлежавшая еще Поппи. Рядом были свалены в кучу ее сокровища. Две маленькие морские звезды, морские стеклышки, галька, рождественские фигурки, которые Флинн переделала в Глэдис Найт и ее звезд. Анна посмотрела, что было в ящиках. «Дневник Беатрис Поттер» и книга о кельтских танцах. Но сейчас она не хотела обыскивать вещи внучки, потому что одновременно и надеялась, и боялась что-то найти.

Когда она собиралась выйти, то увидела на другой подушке маленький башмачок Лили, тот, который искала Грета. Наверное, это Джек. Должно быть, он наткнулся на него внизу и подумал, что это ботиночек Флинн. Анна положила его обратно на подушку. Грета в состоянии купить Лили новые ботинки.

Анна пошла в ванную. Было всего шесть тридцать. Это было плохо, потому что она прочитала почти все журналы и всю еженедельную бульварную прессу. Нужно, чтобы Марвин или Джек сходили за свежим запасом.

Она уже собиралась залезть в ванну, как вдруг услышала какой-то шум в гостиной внизу, звон бьющегося стекла. Это был голос Виолетты? Анна вышла на лестницу. Виолетта улыбнулась ей и сказала:

– Добрый вечер.

– Привет, Виолетта.

– Анна? – позвал Марвин из гостиной.

– Я здесь, – ответила она.

– У меня тут кто-то, кто очень хочет тебя увидеть.

Марвин вышел из комнаты, и с ним была собака, которая поскакала по ступенькам, спотыкаясь в спешке. Пес навалился на нее всем своим весом, с прижатыми ушами и высунутым языком, улыбаясь так, как могут только собаки. Анна обняла его и зарылась лицом в грязную шерсть.

– Привет, Крошка. Привет, Крошка, – повторяла она снова и снова, пока не поверила, что он действительно вернулся. – Где ты нашел его?

Марвин сел на ступеньку рядом с ней:

– Мы с Виолеттой нашли его.

Анна посмотрела на Марвина и увидела, как он бледен.

– У тебя все в порядке? Он кивнул:

– Сегодня утром, сразу после того как ты ушла, мне позвонили с кладбища. Крошка был там, он спал прямо там, рядом с ней. Смотритель приносил ему еду и воду.

Он живет в маленьком коттедже в полумиле от кладбища, и он слышал, как Крошка Иисус выл каждую ночь. Анна отвела собаку в ванну, которую приготовила для себя, помыла и осмотрела его. Он был слишком спокойным для пса, которого мыли в ванне, даже для такого любителя воды, как ньюфаундленд. Анна полила водой ему на голову, а он даже не шелохнулся и, как показалось Анне, встревоженно на нее посмотрел. Крошка Иисус всегда двигался энергично, он переворачивал кофейный столик одним взмахом хвоста, но сейчас его хвост был безжизненным, даже когда она нежно ворковала с ним. Он смотрел на Анну, словно женщина была чем-то, что стоит изучить поближе и запомнить. Словно, смотря на ее печальное лицо, он пытался определить, куда ему придется пойти в следующий раз.

Часть третья

ПЕРЕЛЕТ ГУСЕЙ: НЕБЕСА

Глава ХV

Рыцари, убивающие драконов

Стюарт постучал в дверь Анны. Она играла на виолончели, причем ту же мелодию, которую играла каждый день на протяжении почти восьми месяцев. Был уже полдень, а она не выходила из своей комнаты.

– Анна, уже почти двенадцать, – сказал он. Музыка прекратилась.

– Спасибо, Биг-Бен.

Последовала тишина, а затем она снова заиграла.

– Ты же знаешь правила, – сказал Стюарт.

Он, Джек и Марвин настаивали, чтобы Анна выходила из своей комнаты хотя бы в полдень и как минимум на пять часов. А после этого она могла делать все, что заблагорассудится. Один из них, обычно Джек или Марвин, но время от времени и Стюарт, сидел на кровати с ней и псом, который так сильно привязался к Анне, что Джек назвал его Липучка Иисус, и они смотрели DVD, чаще всего «Крестного отца». За девять месяцев со дня смерти Флинн вкус Анны изменился, она стала предпочитать фильмы о войне и гангстерах.

– Анна, – снова сказал Стюарт. – Уже одиннадцать пятьдесят девять. У тебя одна минута, Золушка.

Поначалу Анна, конечно же, была в бешенстве, она ругалась, орала, чтобы они втроем убирались к черту из ее дома, да кто они такие и как они смеют приказывать. Марвин просто взял ее на руки, спустил вниз и пригрозил, что повесит замок на дверь спальни, чтобы она не заходила туда в течение дня.

– Мы любим тебя, Анна, – уговаривал ее Марвин. – Мы здесь, чтобы помочь. Прекрати думать только о своем горе. Ты не единственный человек, у которого случилось несчастье.

– Уже почти полдень! – крикнул Стюарт.

– Я уже иду. Выйду, как только умоюсь.

Стюарт нашел Джека на кухне. У того наконец-то закончилось кулинарное безумие: он сократил количество выпечки до одного десерта в день.

Стюарт смотрел, как Джек достал пирог с сыром из формы, а потом полил его кофейно-малиновым соусом в форме лежащей восьмерки, знака бесконечности. Или, может быть, это должна была быть лента Мебиуса. Стюарту нужно было точно понять увиденное, прежде чем комментировать. Джек злился, когда он не узнавал его символы.

– Мы разговариваем? – спросил Джек.

– Сейчас да. – Стюарт убрал с кресла стопку газет и сел.

– Мы вежливо разговариваем?

– Это ты должен мне сказать, – ответил Стюарт. Они спорили полночи. Стюарт хотел, чтобы они вдвоем вернулись в Бостон. Его поездки оттуда в Мэн каждые несколько дней были утомительными, хотя дело было не только в этом. Стюарт подумал, что настало время для них с Джеком жить вместе, предпочтительно в Бостоне. Конечно, он мог продолжать жить у Анны и работать на прежней работе. Но с каждым разом становилось все сложнее и сложнее посещать собрания, работать в сети колледжа и проходить собеседования по поводу работы на полный рабочий день – все-таки путь до Бостона был не близкий. «„Далеко!» – сказал тогда Джек. – Ты говоришь так, словно мы живем на Луне». – «Ты прав. Мы не живем на Луне. На Луне больше ночной жизни».