Золотые слезы

— Конечно, — улыбнулась Mapa, ероша волосы у него на макушке. — Кем я буду, французами или англичанами?

— Французами, — радостно отозвался Пэдди в предвкушении интересной баталий. Англичане, как был он свято убежден, всегда побеждали, именно поэтому над его оловянным войском неизменно развевался британский флаг.

Первая неделя их путешествия плавно сменилась второй, а затем и третьей. Пароход неуклонно держал курс на юг по направлению к мысу Горн. Mapa в ужасе думала о том, удастся ли им благополучно обогнуть материк. Теперь она боялась этого участка пути сильнее, чем в первый раз, поскольку, умудренная опытом, слишком хорошо представляла себе, какие опасности таит в себе океан. При мысли о шторме и ураганных ветрах, какими славился мыс Горн, кровь холодела у нее в жилах. Николя также не переставал внушать ей опасения, хотя на протяжении всего этого времени не сделал ни единой попытки нарушить установленный ею посреди койки барьер. Единственная близость, допускавшаяся между ними, состояла в ставших ритуальными поцелуях, которыми Mapa награждала Николя за услуги горничной. Правда, ежедневный вечерний поцелуй, который она дарила ему после того, как он освобождал ее от платья, отличался от остальных и всякий раз угрожал перерасти в нечто большее. Ведь в эти моменты между ними не было преград, и Николя крепко обнимал ее, поднимал на руки, укладывал на узкое корабельное ложе и только затем касался губами ее рта с невероятной нежностью, перерастающей в ненасытность. В эти мгновения Mapa теряла над собой власть и, чувствуя, что каждая клетка ее тела наполняется неземной радостью, тонула в ней, как в бездонном омуте.

По прошествии месяца Mapa стала понимать, что ее чувство к Николя глубже и необратимее, чем она поначалу предполагала. Она безоговорочно и самозабвенно полюбила его. Это была именно любовь — не физическое влечение и не любование его неотразимой внешностью. Они вынуждены были проводить вместе много времени, и Mapa постепенно узнавала Николя все лучше. В конце концов, он окончательно покорил ее сердце. И не только своими прекрасными, достойными восхищения внутренними качествами, но и искренним стремлением завоевать расположение Пэдди.

Mapa была удивлена желанием Николя подружиться с Пэдди, тем более что он проявил при этом изрядную настойчивость. Сначала Пэдди принял Николя в штыки и с еще большим рвением стал бороться за знаки внимания со стороны Мары, воспринимая француза как своего соперника. Но ни один семилетний мальчуган, лишенный к тому же общества сверстников, не может устоять против доброжелательного внимания со стороны взрослого и умудренного жизненным опытом мужчины, который почти на тридцать лет старше, чем он сам. Немудрено, что Пэдди очень скоро проникся к Николя уважением и восхищением. Раскрыв рот от удивления, малыш слушал рассказы Николя о схватках с жестокими аллигаторами, которые водятся в тихих заводях Миссисипи, об обитателях морских глубин, об экспедициях отважных путешественников. А однажды Николя едва не удалось внести коррективы в историю, когда во время битвы при Ватерлоо, которая состоялась на койке в каюте Пэдди, его Наполеон оказался близок к тому, чтобы нанести поражение графу Веллингтону, стоявшему во главе войска малыша.

Проявив интерес к Пэдди и уделив ему внимание, Николя занял в душе малыша пустовавшее место авторитетного старшего товарища. Брендан не баловал сына вниманием и уделял ему время лишь тогда, когда был в настроении поиграть в отца. Он любил Пэдди, но предпочитал держаться от него на расстоянии, перекладывая бремя воспитания сына на плечи Мары. Стоило Николя и Пэдди подружиться, как Mapa с еще большей отчетливостью поняла всю безнадежность своего положения — она любила человека, который, судя по всему, мог бы взять на себя заботу о ней и малыше, мог им обоим дать ощущение дома, семьи. Mapa видела, как легко складываются отношения между Николя и Пэдди, и испытывала нечто похожее на ревность. Почему у нее с Николя не может быть все так же просто, как У Пэдди!

Как-то днем Mapa и Николя играли в карты у себя в каюте. Море было неспокойно, надвигался шторм. Mapa размышляла о том, с какой карты пойти — от этого зависел итог игры, — и вдруг замерла на месте, словно окаменев. Николя поднял на нее глаза и заметил странное выражение на ее лице. Mapa словно к чему-то прислушивалась, из-за двери раздавались какие-то странные звуки. Она медленно поднялась со своего места.

— Нет, не может быть, он мертв, — прошептала Mapa упавшим голосом и съежилась от этой мысли. Ее взгляд был устремлен куда-то вдаль, далеко за стены каюты. — Брендан… Он терпеть не мог моря. По иронии судьбы его назвали в честь святого Брендана Навигатора. Когда ему становилось совсем невмоготу от качки, он всегда брался за скрипку, — вымолвила Mapa вслух, не обращаясь ни к кому конкретно. Николя прислушался, и до него тоже донеслись жалобные звуки скрипки. Mapa зажала уши ладонями и бросилась вон из каюты.

Как завороженная она шла на тоскливый голос скрипки. Наконец она толкнула какую-то дверь и обмерла от неожиданности. Это не Брендан. Но у скрипача были такие же рыжие кудряшки и смеющиеся глаза, как у ее покойного брата. Пэдди! Он стоял посреди каюты и играл на скрипке Брендана. Mapa совсем позабыла о том, что по духовному завещанию брата его сыну достался этот инструмент. Пэдди почувствовал на себе ее взгляд и смущенно поднял на нее глаза.

— Ты удивилась, правда? — рассмеялся он.

— Я не знала, что ты умеешь играть, — изумленно сказала Mapa.

— Папа научил меня. Он давал мне играть иногда, и я часто смотрел, как он сам это делает. Вот и запомнил, — с гордостью объяснил Пэдди, не отдавая себе отчета в том, что испугал и взволновал Мару. Он играл с такой же страстностью и обладал природным даром, как и его отец. Mapa почувствовала, как кто-то обнял ее за плечи, и, обернувшись, увидела, что это Николя.

— Брендан замечательно играл на скрипке, — сказала она тихо, склоня голову на грудь Николя.

— Я знаю. Однажды мне довелось услышать, как он играет, — ответил он, не зная, какими еще словами утешить Мару.

Остаток того дня Mapa провела в тоскливо-задумчивом настроении, которое вполне соответствовало состоянию природы. Над горизонтом собирались грозовые тучи, не обещавшие пароходу и его пассажирам ничего хорошего. Когда наступил вечер и пришло время ложиться спать, Mapa с облегчением свернулась под теплыми пледами.

Но не успела она сомкнуть веки, как пароход качнуло, подбросило и швырнуло в сторону. Mapa в ужасе открыла глаза и потянулась к Николя. Она нащупала в темноте его руку и крепко сжала ее.

— Николя! — воскликнула Mapa.

Он обнял ее и притянул к себе. Mapa ощущала спасительное тепло его тела, но сооруженный ею барьер мешай им приблизиться друг к другу.

— Обними меня покрепче, Николя, — прошептала она.

Осыпая в душе проклятиями ненавистное, скрученное валиком одеяло, Шанталь далеко отшвырнул его от койки. Дрожа от страха и холода, Mapa прижалась к его груди и слышала, как спокойно и ровно бьется его сердце.

— Похоже, мы идем ко дну, — заплетающимся языком вымолвила она, когда у них над головой раздался страшный треск деревянной обшивки.

— Неужели ты думаешь, что я это допущу в тот момент, когда, наконец, избавился от этого проклятого валика? — с усмешкой отозвался он, ласково поглаживая ее по обнаженному плечу, успокаивая, расслабляя ее напряженное тело. — У тебя ледяной нос, — добавил он, потеревшись щекой о ее щеку. И затем их губы слились в жарком поцелуе.

Пальцы Николя нетерпеливо ворошили складки ее ночной рубашки, спеша прикоснуться к обнаженному телу. Ее мягкая, податливая грудь с напряженными, возбужденными сосками прижалась к его мускулистому торсу, спина по-кошачьи выгнулась, словно внутри ее таилась неведомая пружина. Mapa продолжала дрожать, но уже не от холода и страха, а в предвкушении долгожданной близости. Она готова была раствориться во всепожигающем огне его неукротимой страсти.

В то время как океан обрушился на хрупкую скорлупку парохода со всей безжалостной мощью, Mapa отдалась во власть своих любовных ощущений. Mapa чувствовала на себе приятную тяжесть его тела, испытывала восторг оттого, что его плоть стала ее неотъемлемой частью, пульсировала и вибрировала внутри ее лона, чуткая к малейшим изменениям в ее состоянии. Mapa очертя голову бросилась в водоворот любви, отвечая на его поцелуи и ласки с такой неистовостью и естественностью, что это не могло не удивить Николя, который возбуждался от этой нежданной взаимности еще сильнее. А между тем Мару не покидала уверенность в том, что близость с Николя, которой она жаждала всеми силами своей души, принесет ей в результате лишь боль, отчаяние и новые страдания.

Но это будет завтра. А пока Mapa наслаждалась забытым вкусом его губ, упивалась нежностью и мастерством его рук. Mapa несколько раз пыталась заговорить, но Николя прерывал ее поцелуем, вынуждая отвечать на ласки, внося в ее мысли путаницу. В конце концов, ему удалось добиться того, что Mapa не только отказалась от своих попыток, но и напрочь забыла о том, что они по-прежнему находятся во власти стихии.

Mapa заснула крепким сном и проснулась лишь на рассвете. Пароход мягко покачивался на волнах еще не вполне успокоившегося после бури моря, но небо прояснилось, и это означало, что самое страшное позади. Девушка зевнула и потянулась, упершись локтем в бок Николя, и ее тут же со всей отчетливостью поразило воспоминание о прошедшей ночи. Николя еще спал. Она вгляделась в его лицо и заметила, как смягчились его суровые черты, объятые сном. Зная, что в этот момент ее никто не видит, она позволила себе не прятать нежность в глубине своих глаз и дать волю искреннему чувству, которое она испытывала к этому мужчине. Она ласкала взором любимые черты, стараясь сохранить их в памяти такими, какими они были ночью, — темный локон, упавший на лоб, красиво очерченные, умеющие творить чудеса губы, на которых застыла умиротворенная улыбка. Mapa положила голову ему на грудь, упершись щекой в курчавую жесткую поросль, которая щекотала ей нос. Ее рука против воли потянулась, чтобы погладить его плоский живот, поделенный на квадратики мышц, а взгляд беспрепятственно скользил по упругому бедру, похожему на сгусток мускулов, наработанных за долгие годы физического труда. Mapa тяжело вздохнула и мысленно прокляла Николя за то, что он так чертовски красив, и себя за то, что его полюбила.

Вдруг она почувствовала, как сильные властные руки заключили ее в тесное кольцо, и через секунду оказалась лежащей на спине. Прямо перед ней сияли теплотой его ласковые глаза, в которых Mapa заметила признаки вновь пробуждающегося желания.

— Николя, прошу тебя. Нам надо поговорить, — умоляюще взглянула на него Mapa и уклонилась от поцелуя, упершись руками ему в грудь и чувствуя, что сама заражается его желанием.

— Вы неправильно выбрали время, мадемуазель, — с притворным укором отозвался Николя и разочарованно нахмурился. — Неужели вы не понимаете, что ощущение вашего обнаженного тела вовсе не располагает к беседам? Напротив, оно возбуждает плоть. — С этими словами он сделал очередную попытку ее поцеловать.

— Но, Николя, нам необходимо прояснить некоторые вещи, — срывающимся от волнения голосом и борясь с учащенным сердцебиением, вымолвила Mapa.

Николя смиренно вздохнул и откатился на свою половину койки. Mapa едва не вскрикнула от досады и внезапной неуютности, когда лишилась ощущения его теплой кожи, однако сдержалась, исполненная решимости довести до конца задуманное, расставить все точки над i, чтобы не утратить преимущества своего положения.

— Что тебя тревожит, Mapa? Ты все еще отказываешься признать, что мы испытываем влечение друг к другу? Это естественно, поверь, и тут нечего стыдиться, — сказал Николя, ласково проводя рукой по ее бедру.

— А я и не стыжусь, — честно призналась Mapa, искренне не понимая, как можно стыдиться того, что любишь.

— Тогда в чем дело? — с непритворным любопытством поинтересовался Николя. И вдруг, словно пораженный догадкой, повернулся к Маре и пытливо взглянул ей в лицо. — Мне кажется, я понял. Ты хочешь поговорить о некоторых финансовых обстоятельствах, имеющих отношение к нашей связи? Мне кажется, что заводить подобные разговоры так сразу, да еще в постели, — признак дурного тона. Однако… — Он задумчиво замолчал и сел, подложив под спину подушку.

Mapa чуть было не задохнулась от возмущения. Она отодвинулась от Николя и села перед ним на колени.

— На мой взгляд, ты слишком холодно и равнодушно относишься к этому делу, — помолчав с минуту, которая показалась Маре вечностью, ответил Николя.

— Вовсе нет. Просто я стараюсь быть практичной, — возразила Mapa с непринужденной улыбкой. — Мне не хочется оставлять тебя в неведении относительно своих намерений. А то вдруг ты станешь опасаться, что по приезде в Новый Орлеан я начну держаться как твоя любовница и предъявлять на тебя права. Я хочу, чтобы ты был уверен в том, что вскоре мы распростимся навсегда.

Николя был хмур и задумчив: У него вдруг появилось ощущение, что эта женщина пытается исподволь руководить им. Или он действительно так держится по отношению к ней, что она почувствовала необходимость заранее оговорить момент расставания? Николя никогда не испытывал затруднений, разрывая отношения с женщинами, хотя и находил слезные мольбы и проклятия в свой адрес отвратительными. Но Mapa была соткана из сюрпризов и загадок, она имела мало общего с другими женщинами. Как бы то ни было, Николя не мог допустить, чтобы кто-то устраивал его жизнь без него. A Mapa, похоже, была настроена подчинить развитие их отношений своей воле.

— Конечно, ты права, — стараясь скрыть свою обескураженность, ответил Николя. — Не стоит омрачать момент расставания, который рано или поздно настанет, сценами ревности и взаимными оскорблениями. Однако я настаиваю на том, чтобы оплатить твой проезд из Нового Орлеана в Англию. В конце концов, именно я втянул тебя в это путешествие. Возражения не принимаются, — добавил он строго, видя, что Mapa готовится что-то сказать.

Она пожала плечами и молча кивнула, посчитав пожелания Николя правомерными. Неудивительно, что он чувствует себя ответственным за ее дальнейшую судьбу, ведь именно он вынудил ее отправиться в Новый Орлеан. Именно он ведет против нее жестокую вендетту. Он непрошенно ворвался в ее жизнь, которая была счастливой и безмятежной до его появления, и перевернул в ней все вверх дном. Пусть теперь хотя бы отчасти возместит причиненный ей ущерб, оплатив билеты на пароход до Лондона! Убедив себя таким образом, Mapa снисходительно приняла предложение Николя, в результате чего у него осталось ощущение, что ему тем самым оказали огромную честь.

В течение следующих двух месяцев их любовные отношения развивались стремительно и необратимо. Mapa ощущала себя на вершине счастья, о возможности которого даже не подозревала. Ее сердце раскрылось навстречу любви и отвергло все преграды. Николя был пылким и очень требовательным любовником. Мару восхищала его способность мгновенно перевоплощаться из дикого, необузданного в своей страсти зверя в нежного, романтического поклонника, готового беспрекословно выполнить любой ее каприз. Mapa искренне завидовала женщине, которая когда-нибудь станет его избранницей, но старалась гнать прочь от себя эти мысли, наслаждаясь каждым днем, каждой минутой, проведенной с Николя. Иногда ей даже не верилось, что корабль их любви в один несчастный день бросит якорь в Новом Орлеане.

День этот настал в самом начале нового года. Им пришлось более двух месяцев провести в Рио-де-Жанейро, поскольку судно требовало серьезного ремонта. Mapa ничуть не сожалела об этой задержке, напротив, радовалась возможности хоть ненадолго продлить ускользающее счастье. Николя стал частью ее существования, его близость была нужна ей как воздух. Mapa понимала, что ей суждено сохранить воспоминание о благословенной поре их любви на всю жизнь, и жадно впитывала ее всей душой. Теперь плавание подошло к концу, и Mapa, стоя на палубе, уныло оглядывала пристань, к которой приближался пароход. Она была похожа на муравейник, в котором из суетливых и бессмысленных действий каждой отдельно взятой букашки, коих великое множество, складывается нечто разумное. Тяжелые океанские пароходы и баржи, сухогрузы и мелкие суденышки освобождались от грузов и тут же наполняли трюмы новыми. Над всей этой неразберихой царственно возвышались многопалубные громадины, украшенные лентами и флажками, сияющие свежевыкрашенными бортами. Маневрируя среди тюков и ящиков, к выезду из порта пробирались фургоны, доверху нагруженные товарами. Но стоило им выбраться за его пределы, как возчики принимались хлестать лошадей, спеша доставить груз по назначению и скорее вернуться за очередной партией. Пешеходы рассыпались в стороны, чтобы не попасть под колеса, и вслед фургонам неслись отчаянные проклятия.

Пароход пришвартовался у пристани, и пока экипаж и грузчики занимались разгрузкой, Николя нанял экипаж и распорядился насчет багажа, за которым собирался прислать позднее.

Джэми и Пэдди с удовольствием разместились в открытом четырехместном ландо. И хотя день был по-зимнему свеж и дул порывистый холодный ветер, из-за сизых туч то и дело проглядывало солнышко. Они закутались в теплые пледы и предвкушали — занимательную поездку по городу. Несмотря на неважную погоду, приятно было прокатиться по свежему воздуху после долгих месяцев, проведенных в тесноте и духоте кают.

Николя помог Маре подняться в экипаж, а затем повернулся к кучеру-негру, который почтительно ждал приказаний, и, закурив сигару, осведомился:

— Какой отель ты нам порекомендуешь?

— Ну, это зависит от того, сколько господин собирается платить, — многозначительно промолвил негр и, почесав подбородок, окинул Николя оценивающим взглядом. От него не укрылись ни естественная элегантность господина, ни природное высокомерие и заносчивость, которые отличают людей знатного, аристократического происхождения. Кучер не упустил из виду и красивую женщину, которая его сопровождала. Судя по тому, как изысканно и дорого она была одета, а более всего по тому, с каким достоинством она держалась и с каким безразлично-скучающим видом оглядывала пристань, можно было сделать безошибочный вывод о ее принадлежности к высшему свету.

— Мне не важно, сколько это будет стоить. Главное, чтобы меня устроило качество обслуживания, — непринужденно ответил Николя.

— Ну, в таком случае… — Кучер усмехнулся, предвидя щедрые чаевые. — Или «Сент-Чарльз», или «Сент-Луи» во Французском городе. Оба отеля превосходные, сэр, но «Сент-Чарльз» современнее и престижнее. Видите вон там белый купол? Это он и есть. С верхотуры видно на много миль окрест, вся река как на ладони… по крайней мере, так говорят. Четырнадцать колонн по фронтону! А в «Сент-Луи» только шесть, — сообщил он с гордостью местного жителя, желающего поразить приезжих.

— Когда ты говоришь о Французском городе, то имеешь в виду Старую дорогу? — поинтересовался Николя.

— Да, месье. — Кучер удивленно вылупил на него глаза. — Некоторые называют это место именно так. — В его тоне сразу же появилась особая почтительность, поскольку сомнений в том, что Николя креол, у него не осталось. А креолы считались в Новом Орлеане настоящей знатью, не то что новоявленные американские нувориши, грубые и дурно воспитанные, не имеющие представления о чести и достоинстве.

— Тогда едем в «Сент-Луи». И скажи грузчикам, чтобы отправили наш багаж туда, — сказал Николя и уселся рядом с Марой. Он предложил ей накинуть полог на ноги, но Mapa отказалась и предпочла укутать Пэдди, который уже пару раз громко шмыгнул носом. Он потерял носовой платок, и Mapa протянула ему свой. Пока малыш громко и старательно высмаркивался, Mapa обеспокоенно наблюдала за ним, моля Бога, чтобы это не было предвестием очередной простуды, которая всегда длилась у Пэдди по нескольку недель.

— Похоже, что кое-что изменилось здесь за время моего отсутствия, — задумчиво вымолвил Николя, оглядываясь по сторонам.

Маленькие узкие улочки, расходившиеся в стороны от Старой дороги, с домишками, окруженными уютными палисадничками, были ему знакомы. Но огромные белые особняки с тропическими оранжереями и фруктовыми садами, огороженные чугунными решетками, которые тянулись от Кэнэл-стрит до улицы Фобург-Сайт-Мари, он видел впервые.

— Да, это место просто не узнать, — добавил Николя достаточно громко, так что кучер его услышал.

— Еще бы, сэр! В Гаден-дистрикт вложена целая куча денег. Какие дома отгрохали, а! Не хотите проехаться по этому району? — тут же вмешался кучер, отличавшийся словоохотливостью.

— А почему бы и нет? — отозвался Николя, взглянув на Мару и заручившись ее молчаливым согласием.

Ландо медленно покатилось вдоль аллеи, по обе стороны которой возвышались особняки, то похожие на средневековые замки, то украшенные завитушками в стиле рококо. Раскидистые магнолии и высоченные пальмы, перемежающиеся с кустами роз и жасмина, создавали пышную живую изгородь, не позволяющую проникнуть внутрь владения праздному взгляду прохожего. На том месте, где много лет назад был заросший бурьяном пустырь, теперь располагался целый небольшой город со своими театрами, отелями, церквами.

— Это площадь Лафайет, — пояснил кучер.

— Ты даже не узнал ее, правда? — спросила Mapa, заметив удивление и разочарование, которые отразились на лице Николя. Он все больше погружался в тихую задумчивость. Они в молчании свернули на Старую дорогу. Mapa вслушивалась в незнакомые названия — Бурбон, Шартр, Дюмэн, Рояль, перед глазами у нее мелькала вереница похожих друг на друга зданий с одинаковыми зарешеченными балкончиками.

Mapa услышала подавленный вздох со стороны Николя, когда они выехали на площадь, в центре которой с суровым достоинством возвышался старый собор с тремя шпилями, устремленными в небо. Напротив, среди цветочных клумб, поблескивала на солнце тусклой медью конная статуя. Площадь была окружена аккуратными двухэтажными домиками из красного кирпича.

— Какое красивое место! — заметила Mapa, которой эта площадь напомнила старую часть Лондона.

— Площадь Д'Армс. Сам не знаю, с чего я решил, что она останется такой же, как много лет назад, в то время как все остальное изменилось до неузнаваемости, — печально вымолвил Николя.

— Боюсь, вы ошибаетесь, сэр, — учтиво поправил его кучер. — Теперь это площадь Джексона. А вон и статуя старого генерала.

— С моей стороны было чрезвычайно предусмотрительно нанять гида. Никогда бы не подумал, что окажусь в роли чужестранца в своем родном городе. Вот, например, на этом месте раньше была аллея сикомор. А теперь ее нет. Хорошо еще, что они не тронули собор Святого Людовика и Кальбильдо, — кивнул Николя в сторону величественных зданий, мимо которых они проезжали.

— В этом полностью заслуга баронессы, — сообщил кучер. — Я имею в виду баронессу де Понтальба. Да, на это стоило посмотреть, сэр, — довольно хмыкнул он. — Каждый Божий день она приезжала верхом на площадь, чтобы следить за тем, как идет строительство. И ее рыжие волосы горели огнем на солнце, заставляя всех вокруг открывать рты от удивления.

— А почему она решила перестраивать площадь? — поинтересовался Николя.

— Да потому что вокруг были одни руины! Народ переехал отсюда на Кэнэл-стрит. Там кипела жизнь, шла торговля… А здесь что? В конце концов, площадь пришла в настоящее запустение, здесь остались разве что крысы. А баронесса, сами видите, какую красоту здесь навела!

— А где теперь она? — спросила Mapa.

— Вернулась во Францию, мэм. Так, значит, в отель «Сент-Луи»? — переспросил кучер, сворачивая с площади.

Николя молча кивнул и откинулся на спинку сиденья, прикрыв глаза. Mapa понимала, как трудно ему видеть город, в котором он родился и вырос, изменившимся, как странно чувствовать себя в нем чужаком.

Кучер не обманул их. Отель оказался действительно роскошным. Николя подошел вместе с Марой к конторке портье и расписался в книге постояльцев. Брови клерка немедленно поползли вверх, как только Николя поставил свою подпись, в глазах сверкнуло любопытство, а в речи появилось откровенное подобострастие. Он не умолкал ни на минуту, заверяя Николя, что апартаменты, которые им предоставлены, самые лучшие в отеле, и что леди будет в них очень комфортно.

Появился коридорный, чтобы проводить их в комнаты. Николя взял Мару под локоть и задержал на минуту.

— Мне нужно кое с кем встретиться. Я скоро вернусь, Mapa.

— Можешь не торопиться, — беспечно пожала плечами она.

— Скоро, — повторил Николя и направился через холл к дверям, за которыми вскоре исчез. Mapa смотрела ему вслед и чувствовала себя невероятно одинокой, не имея никакой уверенности в том, что он вообще вернется.

Оказавшись на улице, он с минуту постоял в раздумье, затем нанял экипаж и отправился обратно на Старую дорогу. Теперь он не смотрел по сторонам, а полностью погрузился в размышления о предстоящей встрече. Экипаж остановился у дома, который назвал Николя. Кучер принял деньги и удивленно поглядел на седока.

— Вас подождать, сэр? В этом доме давно никто не живет. Похоже, здесь вообще нет ни души.

Николя обвел взглядом погруженный в неестественную, глубокую тишину фронтон здания, заметил опущенные гардины на окнах. Покачав головой, он отказался от предложения кучера, и тот уехал. Николя стоял и смотрел на дом, где прошла лучшая половина его жизни. Штукатурка на бледно-желтом фасаде кое-где облупилась, над тротуаром нависали железные балкончики, увитые плющом, за которым давно не ухаживали. Николя поднялся по широким ступеням и постучал в знакомую дверь. Никакого ответа, как он и предполагал, не последовало. Тогда он прошел до конца фасада и без колебания толкнул маленькую железную калитку, за которой начиналась каменная дорожка, ведущая к черному ходу в дом.

Задержавшись во внутреннем дворике, Николя заметил умолкнувший фонтан, окруженный розовыми кустами. Кирпичная дорожка, которая вела к нему, поросла сорной травой. В знойные летние дни двойные двери, ведущие в двухъярусную галерею, обычно бывали открыты — через них в дом проникали прохлада и свежесть, аромат цветов. Домик прислуги тоже, судя по всему, был необитаем. Олеандры все еще были в цвету, а огромные магнолии с вощеной зеленой листвой ждали весны, чтобы покрыться чудесными кремовыми цветами. Грустно было видеть запустение и упадок, в которые был приведен этот некогда уютный и красивый уголок. Николя без труда справился с замком на двери галереи — он знал способ, открыть его без ключа — и вошел в столовую. Массивный черного дерева стол, за которым раньше собиралась вся семья, был покрыт толстым слоем серой пыли, равно как и буфеты, расставленные вдоль стен.

Из столовой Николя попал в холл, куда с трудом просачивался свет через маленькое зарешеченное окошечко над входной дверью. Справа от него были три большие комнаты. Он вошел в гостиную и с порога оглядел софу с бледно-зеленой обшивкой и с мягкими, отороченными кружевами подушками, камин с мраморной полкой, чайные столики, стулья на точеных хрупких ножках. Хрустальные шандалы и овальные зеркала в позолоченных рамах отражали тусклый солнечный свет, пробивавшийся сквозь гардины. Если пересечь гостиную, то можно оказаться в огромном бальном зале, где так часто устраивались шумные приемы и маскарады с живым оркестром и великолепным угощением. Но очевидно, что здесь давно не давали никаких балов, что в этом доме давно не звенел веселый молодой смех, не гремела музыка.

Николя вернулся в холл и подошел к лестнице на второй этаж. Его ладонь крепко сжала дубовые перила, волной нахлынули воспоминания, и в ушах раздались голоса прошлого.

— Спорим, что ты не съедешь вниз, не ступив на пол? — кричал десятилетний Франсуа, вызывая младшего брата помериться силами.

— Ставлю своего пони и новый аквариум! — запальчиво отвечал восьмилетний Николя. Теперь было смешно вспоминать об этом состязании, а тогда, в детстве, все было всерьез, на карту ставилась честь. Кстати, Николя выиграл этот спор, ему удалось съехать по перилам вниз, ни разу не касаясь ногой пола. А вот Франсуа упал и сломал руку. Николя вспомнилось еще, как воскресным утром они с братом долго одевались, чтобы идти к мессе, а потом суровая горничная подгоняла их вниз по лестнице.

— Слышала бы вас сейчас ваша мама, мастер Николя! Интересно, что бы она сказала? А что у вас в кармане, мастер Франсуа? Покажите-ка. — Она вскрикнула от ужаса. — Что вы собираетесь делать с этой лягушкой? Господи, а вдруг бы она выскочила во время причастия!

По возвращении из церкви их ждал прекрасный завтрак, на который приглашались друзья и знакомые. Затем им предстоял поход в театр на детский утренник или в оперу, после чего все возвращались домой к обеду. Ближе к вечеру ковры в гостиной скатывали, мебель отодвигали к стенам, тетя садилась за рояль, а молодежь танцевала. Слуги разносили пунш и прохладительные напитки. Время текло незаметно, и скоро наступала полночь. Пора было идти спать.

В последний раз бросив задумчивый взгляд на перила лестницы, Николя покинул дом и отправился бродить по улочкам, веером расходящимся от Старой дороги. Они, к счастью, не претерпели коренных изменений за последние пятнадцать лет и остались вполне узнаваемыми. Может быть, на них тоже появился налет запустения, но былого очарования в глазах Николя они не утратили. Впрочем, теперь его занимал лишь один вопрос: почему Монтань-Шантали оставили свой дом и, судя по всему, сделали это довольно давно?

Mapa не знала, считать ей апартаменты, которые снял Николя, своим или их общим жильем. Не означает ли отдельный номер в отеле то, что их совместной жизни пришел конец и любовные отношения исчерпаны? Даже если она и ошибается, то в эту самую минуту Николя с распростертыми объятиями встречают дома, в семье, а это неминуемо приведет к разрыву их связи. Mapa не расспрашивала Николя о том, что побудило его так внезапно вернуться в Новый Орлеан, поскольку он ясно давал понять, что не желает обсуждать этот вопрос. Единственное, о чем Маре было известно, это письмо от отца с просьбой вернуться. Mapa изо всех сил боролась с собственным любопытством и желанием вызвать Николя на разговор о его прошлом. Тем труднее ей было сдерживать себя, что она оказалась в курсе сплетен о тех обстоятельствах, которые вынудили его бежать из Нового Орлеана после злополучной дуэли.