Золотые слезы

— Я не предполагал, что мы противники, — холодно отозвался Николя, потирая щеку. — Благодарю за предупреждение.

— Должно пройти какое-то время, чтобы мы могли лучше узнать друг друга, — сказала Mapa, отступая.

— Я учту ваше пожелание, мадемуазель, в ближайшем будущем. У меня мало времени, и я не могу до бесконечности торчать на этом ранчо. И потом, хочется разнообразия, — скучающим тоном заявил Николя и ушел не прощаясь.

Mapa осталась стоять под звездным небом с ощущением, что это она получила сейчас пощечину.

Глава 5

Что видим и что мним себе —

Не более, чем сон во сне.

Эдгар Алан По

Надрывные звуки гитары и плач скрипок разносились по всему ранчо. Отблески мерцающего света факелов играли на лицах гостей, собравшихся на заднем дворе и под навесом галереи. Смех и оживленные голоса звенели в прохладном ночном воздухе и поднимались к небу, смешиваясь с ароматами цветущего сада.

В черных глазах дона Луиса сверкали молнии — то ли отражение языков пламени, то ли адский огонь, зажженный дьяволом, — не разберешь. Его взгляд приковал тяжелый золотой крест, усыпанный драгоценными камнями, висевший на массивной цепочке на груди у Мары. Туго затянутый корсет и глубокий вырез зеленого шелкового платья позволяли любоваться нежными округлостями и драгоценным украшением, покоившимся в ложбинке между ними.

Идея продемонстрировать таким образом крест дону Луису принадлежала Брендану, который не мог удержаться от злорадной усмешки, представляя, как калифорниец будет целый вечер мучиться от сознания близости и недостижимости желаемого. Среди всеобщего веселья он будет изгоем, обреченным на медленное самосожжение огнем алчности, не угасающим в его груди. Испанцу придется пережить то, что переживает Брендан, не перестающий безнадежно устремлять свой взор на голубые вершины Сьерра-Невады, понимая, что не скоро сможет до них добраться. Душа Брендана жаждала отмщения!

— Я очень рад, что вы надели крест, Амайя, — прошептал дон Андрес на ухо девушке, лаская взором ее грудь. — Вы вернули ему жизнь.

— Спасибо, Андрес, — ответила она, вглядываясь в глубину его глаз и с удовольствием подмечая в них обожание и покорность судьбе — верные признаки влюбленности.

Mapa бросила взгляд в сторону и увидела Николя Шанталя. Безотчетное желание вдруг увлажнило золото ее глаз, обнаженные плечи распрямились, и на губах заиграла соблазнительная улыбка. Дон Андрес смотрел на Мару как завороженный, силясь понять, что послужило причиной такой волшебной перемены в ее облике.

Охваченный ревностью, дон Андрес поспешил привлечь к себе внимание Мары каким-то остроумным замечанием. Она рассмеялась в ответ, вызвав недоуменный взгляд доньи Исидоры, которая чинно восседала в креслах, прикрывшись кружевной мантильей. От вечерней прохлады женщину надежно защищала китайская шаль с бахромой, расшитая разноцветным шелком. В этот вечер она впервые сменила свое строгое черное одеяние на светлое платье, щедро отделанное кружевами.

Время траура по отцу Фелисианы, вероятно, закончилось, поскольку юная воспитанница дона Андреев также радовала окружающих яркостью и изысканностью туалета. Бледно-голубая блузка с глубоким вырезом, пурпурный шарф, перетягивавший талию, и длинная юбка колоритной расцветки были ей очень к лицу.

Девушка пристально следила за Марой и Андресом. Ее щеки заливал румянец, когда она видела, как мирно беседует эта пара, как легко касается Mapa рукава своего кавалера, стремясь привлечь внимание, как внимательно тот ее слушает, склонив голову и едва не касаясь золотистых волос.

Вдруг оркестр заиграл зажигательную мелодию, и Mapa с Андресом невольно прервали беседу, изумленно обернувшись к центру двора, привлеченные невероятным зрелищем: в свете факелов мелькали обтянутые алым шелком икры Фелисианы, которая, изящно приподняв край юбки, передвигалась по кругу мелкими шажками в такт дробному ритму фанданго.

Она танцевала, подняв обнаженные руки над головой, отчего тончайшая ткань блузки натягивалась и плотно облегала небольшую, но красиво сформировавшуюся грудь. Бахрома на концах опоясавшего ее шарфа разлеталась в стороны, а юбка закручивалась вокруг бедер, подчеркивая плавность их линий, когда Фелисиана кружилась на месте. Откуда-то у нее в руках появился бубен, и четкие звонкие удары разукрасили мелодию танца, придав ему экзотическое своеобразие.

Аудитория безмолвствовала, воздерживаясь от поощрительных оваций и выкриков, которыми обычно сопровождался любой танец. Mapa отметила про себя, что выходка Фелисианы скорее повергла всех в смущенное недоумение, нежели в восторг. Достаточно было взглянуть на Андреса, так и не оправившегося от изумления, и донью Исидору, царственные черты которой выражали праведное негодование.

Единственным человеком, получавшим видимое удовольствие от танца Фелисианы, оказался Брендан, решивший, по всей видимости, что она танцует преимущественно для него. У Брендана были все основания так считать, поскольку Фелисиана время от времени задерживалась рядом с ним и кружилась, изогнув плечо и призывно протягивая к нему руки. Николя остался равнодушным к ее импровизации. Он стоял в одиночестве, прислонившись к колонне, и угрюмо следил за плавными движениями ее бедер.

Фелисиана обратила смеющееся озорное лицо к Андресу и чуть не сбилась с ритма, с изумлением прочитав в его глазах плохо сдерживаемый гнев. Но девушка не смутилась и не оставила попыток покорить опекуна, напротив, очертя голову она бросилась в водоворот танца, отдавая ему всю душу. Ее гибкие руки мелькали все быстрее, черные локоны, выбившиеся из прически, походили на извивающихся змей. В заключительных па танца Фелисиана напоминала безудержный смерч, она, кружась, пронеслась из конца в конец двора и неожиданно замерла на месте. Ее глаза, устремленные на дона Андреса, вызывающе сияли, а грудь под тонким покровом учащенно вздымалась. Впервые в жизни Фелисиана ощутила в себе проявление страстной женской натуры, дремавшей до сих пор, не находя выхода.

Дон Андрес с удивлением обнаружил в своей юной воспитаннице очарование и самоуверенность взрослой женщины, осознавшей свою власть над мужчиной. Он не мог отвести от нее восторженного взгляда, но тут двор потонул в аплодисментах и радостных криках — калифорнийцы по достоинству оценили искусство Фелисианы, несмотря на то что танец противоречил этикету. Mapa оказалась к девушке ближе всех, когда та с благодарностью принимала овации и раскланивалась. Взгляды двух женщин встретились, и Мару обдало таким холодным презрением, вызванным чувством собственного превосходства, что у нее перехватило дыхание от возмущения.

Фелисиана отступила на шаг и присела в книксене.

Mapa первая заметила, как пламя наклонившегося факела лизнуло подол цветастой юбки, и в следующее мгновение пышный ворох воздушных кружев вспыхнул как спичка.

Крик ужаса, вырвавшийся из груди Фелисианы, на одно мгновение парализовал калифорнийцев, этого было достаточно, чтобы несчастная девушка бросилась бежать, надеясь таким образом избавиться от охватившего ее огня.

Не отдавая себе отчета, Mapa кинулась за ней следом и постаралась остановить, поскольку от бега пламя только ярче разгоралось. Однако Фелисиана, обезумевшая от ужаса, вырывалась и не хотела слушать Мару. Тогда девушка применила силу. Она подставила Фелисиане подножку, и та упала посреди двора, где всего несколько минут назад восхищала зрителей своим танцем. Mapa принялась перекатывать ее с боку на бок, чтобы лишить пламя доступа воздуха, и старалась погасить отдельные языки голыми руками. Ее ладони мгновенно покраснели и, казалось, приняли в себя жар огня. И вдруг на девушек обрушился настоящий водопад, превративший то, что осталось от юбки Фелисианы, в дымящуюся груду тлеющей материи, и привел их обеих в чувство. Mapa с благодарностью взглянула в спокойные зеленые глаза Николя Шанталя, когда он протянул ей руку и помог подняться, а затем присел на корточки возле Фелисианы, чтобы проверить, полностью ли потушена ее юбка.

Лежа на земле, Фелисиана тихо стонала, вокруг нее столпились калифорнийцы, шепотом обменивавшиеся замечаниями по поводу происшедшего. Дон Андрес разомкнул тесный круг гостей и поднял пострадавшую на руки. Донья Исидора, как заправский сержант, с завидным хладнокровием раздавала приказания слугам.

Дон Андрес подошел к Маре, держа на руках Фелисиану, и срывающимся от волнения голосом сказал:

— Мы перед вами в неоплатном долгу, Амайя. Вы спасли Фелисиане жизнь. Если бы вы ее не задержали и она убежала со двора, тогда… — Он замолчал, и перед его мысленным взором предстала картина гибели объятой огнем воспитанницы. Он взглянул на Мару полными благодарности глазами, крепче прижал к груди потерявшую сознание девушку и быстрым шагом направился к дому.

Mapa расслабилась, почувствовав, что ее поддерживает за талию сильная мужская рука, прижалась головой к плечу Николя и только тогда нашла в себе силы посмотреть на него.

— Вы смелая женщина, мисс, — сказал он тихо, на этот раз в его голосе не было насмешки. — Люди редко так быстро соображают и действуют. Дон Андрес прав, вы действительно спасли жизнь этой маленькой глупышке.

Mapa не могла избавиться от неловкости и смущения, когда к ней стали подходить калифорнийцы с искренними изъявлениями благодарности. Она больше привыкла играть героинь на сцене, а не в жизни.

— С вами все в порядке? — тревожно осведомился Николя и, развернув Мару к себе, внимательно оглядел ее руки, плечи и лицо. От нее сильно пахло дымом, и немного обгорели волосы, но никаких других, более серьезных последствий не было.

— Да, — ответила Mapa. — Только платье испорчено и руки в копоти.

Николя предложил девушке руку и повел ее через двор к дому, но тут впереди показался Брендан.

— Я сам позабочусь об Амайе, — не терпящим возражений то ном заявил он и взял Мару за руку повыше локтя. — Пойдем, моя дорогая. Джэми окажет тебе необходимую помощь.

Николя выпустил Мару, отвесил Брендану насмешливый поклон и без слов исчез в темной галерее.

— Можно было бы вести себя и повежливее, Брендан, — набросилась на брата Mapa, несколько разочарованная тем, как легко Николя отступил перед его натиском.

— Господи, Mapa, о чем ты говоришь! — воскликнул Брендан, вытирая холодную испарину со лба. — Да ведь ты могла обгореть или погибнуть! Я постарел на десять лет за то время, пока продолжался этот ужас. Я не поверил собственным глазам, когда ты бросилась за ней. Если честно, я был лучшего мнения о своей сестре. Мне и в голову не приходило, что ты склонна к геройству, это была непростительная опасная глупость. — Брендан предпочел отчитать сестру, вместо того чтобы честно признаться себе в том, что до смерти испугался при виде того, как Mapa голыми руками пыталась погасить огонь. Пожалуй, впервые в жизни он понял, как глубоко и сильно он к ней привязан.

— А что, по-твоему, следовало делать? — возмутилась Mapa. — Стоять и ждать, пока Фелисиана сгорит живьем на моих глазах?

— Разумеется, нет, — неуверенно ответил Брендан с виноватым видом. — Но ведь помочь ей мог кто-нибудь еще. Например, этот француз. Он же всегда оказывается там, где его меньше всего ждут, и сует свой нос в чужие дела, словно имеет на это право. Черт бы его побрал! Я пробовал поговорить с ним о золотых приисках. Он вроде бы там был. И знаешь, что он мне ответил? — раздраженно поинтересовался он.

— Что же тебе ответил Николя? — равнодушно поддержала беседу Mapa.

— Ах вот как! Давно ли ты его так называешь? Ничего не скажешь, француз времени даром не теряет! Надеюсь, ты не позволишь ему зайти слишком далеко? Я знаю, моя дорогая сестренка не так наивна, чтобы подпасть под чары красноречия, не так ли? Так что беспокоиться на этот счет нечего, правда? — пристально глядя ей в глаза, спрашивал Брендан. — Так хочешь знать, что этот нахал заявил мне, Брендану О'Флинну? Я попросил его рассказать о том, как обстоят дела на приисках и много ли золота он добыл. Я высказал предположение, что самое трудное — это добраться сюда, а сколотить состояние проще простого. Так вот, этот высокомерный наглец прищурился, презрительно скривил рот и заявил, что добыча золота на приисках сопряжена с такими нечеловеческими трудностями, которые мне не могут привидеться даже в кошмарном сне. Сезон дождей в горах, снежные бури, изнуряющая работа от зари до зари — все это постепенно превращает людей в животных.

Брендан так разгорячился, что не заметил, как они подошли к комнате Мары, в дверях которой столкнулись с Джэми, нагруженной бинтами и лекарствами. Не обращая на нее никакого внимания Брендан продолжал:

— Очень немногим удается напасть на жилу и разбогатеть, да и те быстро спускают золото в игорных домах, мистер О'Салливан, — говорил он, подражая высокомерной манере француза. — Вы уверены, что даже если вам улыбнется удача, вы устоите от такого соблазна? Видела бы ты, каким наглым взглядом он смерил меня с ног до головы! Кто дал ему право так пренебрежительно обращаться с людьми!

Mapa сидела в кресле и устало смотрела в потолок, вполуха слушая излияния Брендана. Джэми протирала ей лицо и руки смоченным в теплой воде полотенцем.

— Вам бы лучше раздеться, — проворчала служанка. — Мастер Брендан, уж извините, но мне придется опустить занавес прямо посреди вашего величественного монолога. Аудиенция окончена, сеньор.

Брендан нахмурился и обиженно взглянул на Джэми.

— Я… — начал было он, но осекся, услышав за дверью шаги. — Что за черт! Не хватало нам сейчас очередного вмешательства француза! Клянусь честью, довольно терпеть его наглость! — С этими словами Брендан схватил кувшин с грязной водой и, прежде чем Mapa и Джэми успели остановить его, подскочил к двери и, распахнув настежь, выплеснул кувшин на непрошеного гостя.

Раздался приглушенный вскрик, затем невнятное бормотание, и на пороге комнаты показался дон Луис. Mapa не сдержалась и громко расхохоталась при виде незаслуженно пострадавшего и приведенного в неописуемую ярость испанца, имевшего довольно плачевный вид: его вечерний костюм промок насквозь, с прямого аристократического носа стекали грязные капли.

Джэми открыла рот от изумления и в страхе попятилась, прячась за кресло, в котором сидела Mapa. Брендан так и застыл с кувшином в руке, его лицо выражало недоумение и глубокое раскаяние.

— Черт, сам не знаю, как это получилось! — сказал он, хотя в глубине глаз у него притаилась насмешка, свидетельствовавшая о том, что молодой человек даже рад своей ошибке. — Прошу вас принять мои искренние извинения.

Mapa прикусила губу, сдерживая новый приступ хохота. Вокруг дона Луиса на полу образовалась небольшая лужица.

— Это вы извините меня, я не успел постучаться, — холодно отозвался дон Луис. — Я пришел забрать то, что мне принадлежит.

Дон Луис прошел в комнату — в ботинках у него хлюпало при ходьбе, отчего он недовольно морщился — и остановился перед Марой.

— Будьте добры, отдайте крест, — сказал он коротко и грубо, протягивая к ней руку.

— Пожалуйста, дон Луис, — беспечно отозвалась девушка, после чего сняла цепочку через голову и протянула ему драгоценное украшение.

Дон Луис расправил плечи и облегченно вздохнул, сжав в ладони реликвию дома Кинтеро, к обладанию которой он так долго стремился. Окинув исподлобья застывших в немом любопытстве О'Флиннов, дон Луис напустил на себя важный вид — насколько позволяла комическая ситуация — и угрожающе промолвил:

— Вы можете шутить и развлекаться сколько угодно, сеньор О'Флинн, но не забывайте, я вам еще не заплатил. Так что ссориться не советую.

— Ну что вы, дон Луис! — возразил Брендан. — Мы просто хотели разыграть одного человека, только и всего. Мне очень жаль, что за дверью так неожиданно оказались именно вы. Крест, за которым шла охота, теперь у вас, так что плохого в невинной шутке?

— Да, крест у меня. Но, к сожалению… — дон Луис с притворной рассеянностью старательно подыскивал подходящие слова, — моя земля мне пока не принадлежит.

Брендан пожал плечами, не понимая, о чем идет речь, и беспечно отозвался:

— Мне неизвестны обстоятельства вашего дела, но достаточно, чтобы Mapa обратилась с соответствующей просьбой к дону Андресу, и все решится в вашу пользу. Он готов сделать для нее что угодно, тем более после сегодняшнего происшествия. Насколько я понимаю, дон Луис, наш спектакль окончен, и пришло время рассчитаться, — добавил он, выразительно потерев большим пальцем правой руки об указательный.

Испанец молча разглядывал Брендана, стараясь предугадать его реакцию на свои последующие слова.

— Боюсь, сеньор О'Флинн, что, пока я не продам крест, мы не сможем рассчитаться. В данный момент я так же неплатежеспособен, как и вы. У англичан есть хорошее выражение… — Он на мгновение задумался. — Беден как церковная мышь, не так ли?

Улыбка сбежала с лица Брендана, он сжал кулаки и вплотную подступил к дону Луису.

— Я никому не позволю делать из себя дурака. Если вам пришло в голову надуть меня, то предупреждаю, ничего из этого не выйдет. Я привык честно выполнять свою работу и получать за нее то, что мне причитается.

Дон Луис посмотрел на внушительные кулаки ирландца, потом на его побледневшее от ярости лицо и справедливо посчитал ситуацию для себя опасной.

— Давайте обойдемся без применения грубой силы, сеньор О'Флинн, — примирительно выставил вперед ладони дон Луис. — Вы человек молодой, где мне, старику, тягаться с вами! К тому же не в наших интересах посвящать хозяев этого дома в свои дела. В этом нет никакой необходимости, поскольку я не отказываюсь платить. Только придется немного подождать, пока я съезжу в город, продам крест и вернусь с деньгами. Все очень просто.

— Сколько вам понадобится времени? — вмешалась в мужской разговор Mapa.

— Я точно не знаю. Может быть, неделя, — пожал плечом дон Луис.

— Черт бы вас побрал! — воскликнул Брендан.

— A сколько времени потребуется, чтобы получить обратно свою землю? — перебила брата Mapa. — Насколько я понимаю, это зависит от бракосочетания Амайи и Андреса, не так ли? Ведь вы воспользовались моей помощью для получения креста, а теперь хотите продать его и купить у Андреса землю?

Дон Луис отвернулся, не выдержав прямого взгляда девушки, и уставился в окно.

— Обстоятельства вынудили меня ввести вас в заблуждение, — нерешительно начал он.

— Никакой неожиданности для меня лично в этом нет, — презрительно усмехнулся Брендан, перебив его.

— Позвольте мне закончить, сеньор О'Флинн, вы сами убедитесь, что другого выхода у меня не было, коль скоро я заручился вашей помощью. Случилось так, что я поставил свою землю на карту и проиграл. А теперь скажите, стали бы вы участвовать в этом спектакле, зная о моем разорении? И к тому же после того, как я обыграл вас за карточным столом?

— Хорошо, — саркастически усмехнулся Брендан. — По крайней мере, теперь все встало на свои места. Конечно, я не стал бы помогать вам, зная всю предысторию проблемы. Скажите, а вы не могли бы заплатить нам из тех денег, которые выиграли у меня тогда на корабле? Помнится, там была солидная сумма.

— Сожалею, но я проиграл их в тот день, когда вы отправились на верховую прогулку по долине. Я ездил на свое ранчо, хотел посмотреть, как идут дела на земле, которую продолжаю считать своей. Там встретил одних знакомых, и мы решили перекинуться в картишки. Как видите, фортуна переменчива.

— Про себя могу сказать, что фортуна отвернулась от меня в тот день, когда я с вами познакомился, — скрипя зубами, отозвался Брендан.

— Что касается меня, то я, напротив, счастлив нашему знакомству. Я действительно хотел выкупить землю, продав, крест, и именно с этим намерением отправился в Англию за племянницей. Тогда мне казалось, что все можно с легкостью поправить. Но Амайя отказалась вернуться в Калифорнию, и с ее отказом погибли мои надежды. Поместье, крест, честное имя Кинтеро — со всем этим пришлось распроститься навеки; — Дон Луис перевел взгляд с брата на сестру. — До того момента, когда я встретил вас на борту корабля, мне и в голову не приходило, что можно сыграть с Виллареалями такую шутку. Вернее, — он сдержанно усмехнулся, опустив глаза, — вернее, до того момента, пока я не обыграл вас и не увидел вашу очаровательную спутницу. Тогда и родился мой план. Согласитесь, грешно было не воспользоваться подарком, дарованным самим провидением.

— А что будет после того, как вы вернете свою землю? Как мы с Бренданом сможем уехать отсюда? — резонно поинтересовалась Mapa.

— Вы откажете дону Андресу, когда он предложит вам руку и сердце, и скажете, что хотите вернуться в Англию. Таким образом, Виллареали никогда не узнают о том, как жестоко их обманули.

— Нет, мне это не нравится, — угрюмо покачал головой Брендан. — Получается слишком много лжи и обмана, в такой ситуации трудно разобраться, как себя вести, и немудрено допустить ошибку. А я не привык злоупотреблять гостеприимством и предпочитаю покидать чужой дом на своих ногах, а не лететь вверх тормашками, получив пинок под зад. До сих пор мы ни у кого не вызвали ни малейших подозрений, и хотелось бы продолжить в том же духе.

— Не стоит опасаться разоблачений, — заверил его дон Луис, помня о недавнем разговоре с французом и утешая себя тем, что тот не располагает фактами, а лишь высказывает предположения. — Дон Андрес не может вас ни в чем заподозрить. Он с готовностью продаст мне землю, если поверит, что мы скоро станем родственниками.

— Во всяком случае, сами мы не признаем себя самозванцами, — насмешливо заметил Брендан.

— Вот и прекрасно. Помните: если все пройдет благополучно, вы получите приличную сумму денег и сможете покинуть ранчо через неделю. Я отправляюсь в город завтра на рассвете.

Дон Луис откланялся и пошел к двери, предварительно надежно спрятав в кармане мокрого сюртука золотой крест.

— Черт побери! — воскликнул Брендан, как только калифорниец исчез за порогом комнаты. — Кто бы мог подумать, что эта старая развалина так нас одурачит? Просто хочется собственную шляпу съесть с досады, честное слово! — Молодой человек не мог примириться с тем, что его обставили в игре, которую он, как казалось, вел по своим правилам.

— Ничего не поделаешь, Брендан. Нам остается только успокоиться и еще неделю наслаждаться бездельем в этой благословенной долине, — постаралась утешить его Mapa.

— Успокоиться? Ну уж нет! Мы немедленно собираемся и уезжаем. Но прежде шепнем пару слов дону Андресу. Представляю, какое будет лицо у дона Луиса, когда он вернется и обнаружит, что нас нет, дон Андрес отказывается продать ему землю, а его сын Рауль сидит за решеткой за кражу скота!

— Брендан, но ты же понимаешь, что мы не можем так поступить. Ведь у нас нет денег, или ты забыл? И потом, я не хочу отправляться в путь до тех пор, пока Пэдди окончательно не поправится, — решительно возразила Mapa, не желая участвовать в новой авантюре брата.

— Если кого-нибудь здесь интересует мое мнение, — вмешалась Джэми, о присутствии которой все забыли, — нашей первой и главной ошибкой было то, что мы уехали из Дублина. Как только вам в голову пришла безумная идея отправиться в эту Богом проклятую страну! Мы не найдем здесь ничего, кроме бед и лишений. Пожалели бы хоть мои старые кости! А теперь, мастер Брендан, уходите-ка отсюда. Уже поздно, и пора спать.

Брендан беспомощно оглянулся на Мару, позволяя строгой Джэми выпроводить себя из комнаты.

— Ничего, Mapa, радость моя. Ведь мы так долго ждали, подождем еще неделю, правда? Что могут изменить в нашей жизни какие-то семь дней?

Последующие дни тянулись в отвратительном душном мареве. Черепичная крыша дома раскалялась добела под безжалостными лучами солнца и немного остывала за ночь, когда с гор налетал прохладный ветерок, приносивший людям, страдающим от жары, некоторое облегчение. Иногда Маре казалось, что время остановилось и совсем не движется. Ее раздражало нетерпение, снедавшее Брендана, и мучили головные боли, не ослабевавшие даже по ночам.

Дон Луис покинул ранчо, как и обещал, ранним утром после их разговора. С ним вместе уехал Джереми Дэвис. Николя остался и со все большей настойчивостью окружал ее своим вниманием. Иногда Mapa не могла избавиться от ощущения, что он за ней ухаживает, поскольку Николя постоянно находился поблизости, вызывая недовольство у дона Андреса, с каждым днем все сильнее влюблявшегося в свою суженую.

Нередко сидя в тени деревьев у фонтана, Mapa размышляла, как ей вести себя с этими мужчинами, соперничающими друг с другом за право пользоваться ее исключительным расположением. Никогда прежде девушка не испытывала удовольствия от ухаживаний мужчин, относящихся к ней с уважением и восхищением, как к настоящей леди. Когда она была актрисой Марой О'Флинн, ни у кого из ее поклонников не возникало сомнений в том, что она с благодарностью примет знаки внимания и согласится стать любовницей в расчете на щедрые — подарки и протекцию, позволяющую упрочить свое положение в театральном мире. Она как бы играла роль, предопределенную самим фактом ее актерской судьбы. В том мире, где она привыкла жить, женщины делились на две категории: порядочные и легкомысленные. Третьего варианта общество не предполагало. Лишиться репутации там было очень легко, а сохранить свое честное имя трудно. Каждый мужчина, входивший в гримерную к актрисе, заранее относился к ней с предубеждением, бытовавшим в общественном сознании, и поломать этот шаблон не было никакой возможности. Mapa всегда воспринимала как оскорбление любую фривольность со стороны своих поклонников, ожидавших встретить в ней податливость и нетребовательность легкомысленной женщины. Но она не виновата в том, что вынуждена трудом зарабатывать себе на хлеб и что выбор профессии во многом предопределен судьбой матери. Mapa с гордостью могла сказать, что научилась стойко переносить тяготы актерской жизни и ни разу не соблазнилась беззаботной долей любовницы богатого и влиятельного человека, хотя имела немало предложений подобного рода.

Девушка задумчиво улыбнулась. Впервые в жизни мужчина смотрит на нее не как на вещь, пытаясь определить ее истинную цену, а как на самостоятельную личность, обладающую тонкой чувствительной душой и достойную уважения. Но улыбка внезапно пропала с ее лица, когда она вспомнила о том, что через неделю ей снова придется стать Марой О'Флинн и с финалом роли Амайи Воган придет конец ее мнимой респектабельности. Интересно, что подумает о ней Николя, когда узнает, кто она на самом деле? Усомнится ли в ее порядочности? Не исчезнут ли в его глазах нежность и обожание, уступив место презрению или, еще того хуже, отвратительной похоти, не имеющей ничего общего с любовью? Вдруг он по-прежнему будет стремиться обладать ею, но перестанет допускать мысль о возможности брака с ней, поскольку сам происходит из аристократической семьи? Наверное, если Николя когда-нибудь и женится, то на равной себе женщине, могущей похвастаться родовитостью и безупречным прошлым. Mapa устало провела рукой по лбу, стараясь разогнать печальные мысли, охватившие ее. Глупо мечтать о браке с таким мужчиной, как Николя Шанталь! Что случилось с ее идеалами, с ее решимостью сохранить независимость и уберечь свое сердце от посягательств мужчин, которые, в конце концов, обернутся для нее лишь горем и разочарованием? Несколько недель, проведенных в кругу респектабельных людей, помутили ее разум и наводнили его несбыточными фантазиями! Черт бы их всех побрал, и прежде всего Брендана с его авантюрными бреднями! Впрочем, если брату все же удастся разбогатеть на этих приисках, они смогут жить как хотят и никогда больше ни от кого не будут зависеть.

— Mapa! Mapa!

Девушка вздрогнула и тревожно обернулась к Пэдди, бежавшему к ней через двор.

Малыш влез на скамейку рядом с ней и стал с удовольствием уплетать свежеиспеченную булочку с повидлом, которую крепко сжимал в руке. Когда он ее кусал, в уголках губ выступали капельки повидла. Пэдди их старательно слизывал, отчего вокруг рта у него быстро образовался липкий бурый круг.

— Где ты это взял? — завистливо поинтересовалась Mapa, вспомнив, что на завтрак подавали лишь давно надоевшие сухие тортильи.

— Джэми испекла это специально для меня, потому что я болею, — важно объяснил Пэдди, в голосе которого все еще слышалась хрипота.

— Хорошо. Но все же кто тебе разрешил выйти из комнаты? Или ты хочешь снова заболеть? — пожурила малыша Mapa, чувствуя, как полуденный зной проникает даже в тенистый дворик.

— Мне надоело все время сидеть в комнате. Джэми постоянно дуется, папа ругается, стоит мне открыть рот, а ты очень давно не приходила навестить меня. Ты теперь все время с ним, — ревниво кивнул малыш в сторону Николя Шанталя, направлявшегося к ним по галерее.

Mapa тоже увидела его, и сердце девушки учащенно забилось, когда их глаза встретились.

— Пэдди, — шепнула она. — Не забудь, что меня нужно называть Амайей.

— Как хочу, так и называю, — ответил он с хитрой усмешкой, раздражавшей, потому что она была точной копией ухмылки Брендана, и откусил от булочки большой кусок.

Mapa сердито посмотрела на малыша и несильно дернула его за кудряшки на затылке, давая тем самым понять, что за ослушание он будет наказан. Когда Николя подошел к ним, Mapa обратила на него светлый, невинный взор, лишенный малейших признаков гнева, и улыбнулась. Француз только что вернулся с верховой прогулки, и от него приятно пахло лошадьми, кожей и душистым разнотравьем цветущей долины. Ворот его рубашки расстегнулся, и взору открывался загорелый треугольник груди, поросшей темными волосами.

Николя невольно залюбовался Марой. Его глаза скользнули по ее хрупкой фигуре, затянутой в зеленый шелк платья, на котором яркими бликами играло рассеянное солнце. Николя огляделся и, подойдя к ближайшему розовому кусту, сорвал прекрасный бутон. Ни слова не говоря, Шанталь наклонился к Маре, поставив ногу на скамейку, и аккуратно воткнул цветок в густую прядь волос над ухом. Затем медленно перевел взгляд с цветка на ее губы и сказал:

— Красота этой кастильской розы бледнеет рядом с вашим великолепием.

Mapa устремила свой взор в глубину его зеленых глаз, каждой клеткой тела ощущая случайное прикосновение к своему плечу его массивного колена. Она хотела дотронуться до него — ах, если бы у нее хватило духу на такое безрассудство, — но вместо этого протянула руку к цветку. Вероятно, тень, промелькнувшая в ее глазах, не ускользнула от Николя, поскольку в следующее мгновение его рука легла на ее пальцы. Шанталь взял узкую кисть и поднес к губам, а потом с лукавой улыбкой прижал к своей щеке.