Звезда гарема

Обе повернули головы к епископу Арми.

Поглощенный происходящим на ристалище, грозившем превратиться в поле битвы, священник вовсе не был смущен решением противников биться насмерть. Наоборот, епископ даже приветствовал такой оборот событий, наклонившись всем телом вперед и впившись глазами в двух бойцов.

Агнесса, сидевшая рядом с епископом, казалась даже более заинтересованной и оживленной, чем он. На лице женщины змеилась странная улыбка, глаза ее сверкали, а тело постоянно двигалось. Все это свидетельствовало о том, что знатную даму, воспитанную и чванливую, вовсе не пугало состязание, в котором один из рыцарей будет ранен или убит.

Все происходящее и реакция на него этих людей перепугали Александру. Не только Арми и Агнесса, но и все остальные жаждали крови и убийства.

– Что ты скажешь, если мы снимем доспехи? – спросил Джеймс. – По-моему достаточно нагрудных пластин.

Сжимая остро отточенный меч, Люсьен знаком приказал оруженосцу остаться. Не спеша осмотрев одну часть лезвия, потом другую, он кивнул.

– Мы можем снять с себя все доспехи, если ты этого хочешь, – наконец проговорил де Готье.

Однако лорд Байярд стоял на своем.

– Ради прекрасных дам, давай оставим нагрудные пластины.

Люсьен пожал плечами.

– Как хочешь.

Через мгновение оруженосцы занялись доспехами противников.

В отчаянии Александра вновь посмотрела на епископа, но тот по-прежнему оставался неподвижным, только легкая улыбка чуть приподняла уголки его губ. Думая обратиться к нему, девушка попыталась обойти Мелиссу, но та вовремя схватила ее за руку и вернула на место.

– Что ты собираешься делать?

– – Я должна поговорить с епископом. Естественно, он не позволит пролиться христианской крови.

Сестра небрежно махнула рукой.

– Оставь, он больше чем кто бы то ни было любит такие зрелища. Ты только разозлишь его своим вмешательством.

– Но если я этого не сделаю, то кто же тогда? – потребовала ответа Александра.

– Никто. Такие состязания – неотъемлемая черта Англии и ты ничего не сможешь изменить.

Закусив губу, рассерженная Александра посмотрела на ристалище. Оруженосцы и слуги уносили снятые доспехи. Все, что осталось на противниках, – это нагрудные пластины и плечевые дублеты, прикрепленные к ним.

– Глупцы, – вынесла она приговор человеческой ненависти и упрямству.

Маршал-распорядитель призвал участников занять места, затем крикнул:

– Будьте достойны предков! К бою!

Дальнейшие события казались Александре неясной, размытой картиной, изображающей сражение отца и Люсьена. Затем последовал ужасный звон металла. Обхватив плечи трясущимися руками, девушка заставила себя наблюдать за сражением, инстинктивно напрягаясь при каждом но-: вом ударе.

Хотя де Готье имел преимущества в росте, Джеймс оказался достойным противником благодаря мастерству. Но Люсьен первым опустил свой меч, порвав рукав противника. Из разреза показалась алая кровь.

Трибуны ликовали, Джеймс яростно сыпал проклятиями, затем отступил, поднял щит и снова ринулся вперед.

– Ну-давай, де Готье, попробуй достать меня, у тебя есть единственный шанс.

На этом битва не закончилась. Молодой соперник нанес сокрушительный, ураганной силы, удар, задев нагрудную пластину лорда, но, вложив всю силу в этот порыв, открылся, став на мгновение уязвимым и беззащитным.

Воспользовавшись удобным случаем, Джеймс взмахнул мечом и ударил им по незащищенному бедру противника.

Кровь отхлынула от лица Люсьена, но он не подал вида, стойко перенося боль. Не останавливаясь, де Готье продолжал наносить удары, виртуозно владея мечом. Вот он слегка оцарапал подбородок соперника, а вот, на секунду наклонившись, поддел край щита Джеймса и выбил его из рук.

Лишившись щита, лорд почувствовал, что его жизнь висит на волоске, но ничем не выдал своих опасений. Зарычав, он бросился вперед и нанес удар по руке Люсьена. Кровь увлажнила песок, только не ясно чья – ранены были оба.

С каждым удачным ударом неистовство трибун возрастало, люди, забыв обо всем на свете, кричали радостными, возбужденными голосами. От напряжения и страха Александра едва могла дышать. Стиснув зубы, она читала все молитвы, какие только знала. Крупные, горячие слезы застилали глаза, катились по ресницам, щекам, увлажняя ворот платья.

Участники поединка во время боя сместились в сторону и оказались как раз напротив центрального шатра. Увидев это, девушка, нетвердо держась на ногах, сделала шаг назад, а затем кровь отца забрызгала ее и всех, сидящих в первом ряду.

Невидящими глазами Александра смотрела на яркие красные капли, повисшие на лифе, затем закричала:

– Хватит!

Оттолкнув Мелиссу, которая застыла в испуге ошеломленная кровью, Александра метнулась к епископу.

– Вы должны остановить это! – потребовала она, совершенно не обращая внимания на окружающих. – Это не должно продолжаться.

Раздраженный вмешательством глупой девчонки, Арми отмахнулся от нее, как от надоедливой мухи.

– Не загораживай мне картину, детка.

– Картину? – повторила девушка, не веря своим ушам и наивно полагая, что ослышалась. Придя в ярость, Александра совсем загородила ему поле боя, встав прямо перед священником.

– Разве церковь не издала указа о запрещении острого оружия на турнирах? – упрямо потребовала она ответа.

Епископ, раздувая ноздри и не притворяясь больше терпеливым, приказал:

– Избавь меня от своего присутствия. Девушка собиралась стоять до последнего, но Агнесса схватила ее и поволокла к Мелиссе.

– Это мужское дело, – прошептала она, – сядь на место или я прикажу увести тебя отсюда.

– Нет! – тут же выразила протест падчерица. – Это все неправильно. Турнир...

Мачеха, схватив за плечи, встряхнула ее.

– Это уже не турнир, это кровная месть, вендетта, с которой следовало бы покончить давным-давно.

Александра высвободилась из ее цепких рук и отступила назад.

– Не таким путем можно с этим покончить, – решительно произнесла она, – не кровью.

– Нет, кровью, – возразила женщина, – такой кровью, которой будет достаточно, чтобы поставить собаку де Готье к ноге.

Не веря своим ушам, Александра не нашлась, что сказать в ответ. Какая ненависть, какое страшное смертельное отвращение! «Боже мой, хотя мама и говорила, что Англия – ее любимая родина, но она оказалась ничуть не лучше, чем Алжир. Нет, хуже, Это жена Джеймса, но ее не волнует ни рана мужа, ни увечья его врага, а только возможность, как она говорит, поставить собаку де Готье на колени».

Девушка выпрямилась во весь рост.

– Вы жалкое подобие христиан, – произнесла она, зная, что ее громкий голос услышат все присутствующие, однако не понизила его. Повернувшись к епископу, дочь Катарины встретилась с его глазами и отчетливо произнесла: – Как и вы.

Сначала Александра почувствовала хруст костей или плоти, затем ощутила жалящий укол Потрясенная этим, девушка дотронулась до щеки, до того места, где к ней приложилась Агнесса, затем перевела взгляд на ее надменное, презрительное лицо.

Странно, но выражение лица мачехи напомнило ей другую женщину, ту, которая выказала мало эмоций, наблюдая смерть Сабины, ту, чьи глаза бросили ей вызов, выдавая виновность. Кто мог быть доволен и счастлив, если бы дочь Сабины, а не она сама съела отравленный финик?

Александра заморгала, пытаясь убрать лицо женщины, более знакомой, чем Агнесса, стоявшее перед глазами, но оно упрямо не хотело исчезать, возвращая в ужасное прошлое.

Беспокойство девушки переросло в гнев, который она оказалась не в силах сдерживать. Бросившись вперед, она всем телом упала на ту, у которой было лицо Лейлы.

Хотя хриплый, изумленный возглас Агнессы дал понять падчерице, кто перед ней, девушка забыла обо всем, живя одной-единственной мыслью, – перед ней женщина, которая виновна в смерти ее матери. И на этот раз Лейла заплатит за все.

Стул, не выдержав двойного веса, треснул и разломился, и две разъяренные тигрицы оказались на полу. Не обращая внимания на суматоху, царившую вокруг них, Александра схватила Лейлу за белую нежную шею. Под своими ладонями она ощутила ее напряженные мускулы, а под пальцами – удары пульса, который скоро перестанет биться. Однако лицо, в ужасе глядевшее на нее, было вовсе не лицом Лейлы, а лицом ее мачехи, Агнессы. Девушка вернулась в действительность.

Она остановилась, руки ослабили хватку, в следующее мгновение кто-то подхватил ее под руки и поднял. Чувствуя себя очнувшейся от страшного сна, Александра бросила взгляд через плечо и встретилась с глазами Люсьена. Он поднялся на трибуны? А как же его сражение с отцом? Она повернулась к нему, пытаясь разобраться в своих чувствах и поведении в последние несколько минут.

– Я думала... Лейла... – девушка покачала головой, затем прижалась лицом к его груди.

Руки Люсьена обняли ее, и это было единственное чудесное ощущение, которое ей удалось испытать за последние несколько недель.

Будто издалека она слышала голос отца, дикие крики Агнессы, осуждающие слова епископа, ропот толпы, но тем не менее девушка не отпустила Люсьена. Испытывая непреодолимое желание заткнуть уши, Александра прижалась к нему, пытаясь не думать, что в любой момент де Готье может отстраниться.

– Успокойся, женщина, – слышала она требовательный голос отца.

Агнесса прекратила гневную тираду, в которой обвиняла Александру в беспричинном нападении на нее. Затем раздался уверенный голос епископа. Он объявил, что неверная – девушка поняла, что речь идет о ней, – оскорбила жену лорда и его самого, за что и была наказана, или, точнее сказать, поправлена пощечиной, на которую так бурно прореагировала.

– Лорд епископ, уверяю вас, что моя дочь христианка, – Джеймс пытался одновременно выразить голосом и почтение, и обиду, – мать воспитала ее в нашей вере без всякой примеси язычества. Просто английские обычаи и традиции непривычны Александре, некоторые из них совершенно незнакомы, но со временем она их узнает и привыкнет. Прошу вас принять извинения за ее поведение.

Девушка начала было протестовать, но Люсьен положил ей руку на затылок и крепко прижал к себе.

– Молчи, – зашипел он.

– Не.уверен, что она не подверглась влиянию ислама, – возразил епископ.– Мне кажется, что ее надо подвергнуть тщательному допросу, чтобы выяснить правду.

Александра почувствовала, как напряглось тело де Готье.

– Она чиста телом и душой, лорд епископ, – произнес Джеймс, – каждое утро дочь посещает мессу и усердно молится, хорошо знает Библию и цитирует Священное писание.

– Однако ваша девочка бесстыдно демонстрирует свое тело, как уличная шлюха, подводит глаза дьявольской краской, вступает в разговоры с мужчинами, не выказывает должного почтения ни к служителям церкви, ни к старшим, и только что напала на вашу достопочтенную жену.

– Лорд епископ, – проговорил Байярд, – если вы говорите о ее вчерашнем платье, то это обычная ошибка швеи, не сумевшей правильно его сшить. А к тому времени, как это обнаружилось, уже было поздно что-то менять. Что касается косметики, то ей уже сказали, что это неприлично, и дочь уже больше, как видите, ею не пользуется. Остальное... Остальному Александра научится позже.

На трибунах воцарилась выжидательная тишина, которую нарушил священник.

– Вы объясняете ее грехи простым незнанием, а ваша дочь повисла на мужчине, который не является се мужем.

– Она напугана, лорд епископ. Это первый турнир в ее жизни и, без сомнения, девушка просто потрясена.

– Мне кажется, что вы не понимаете серьезности ситуации, – упрекнул священник Байярда. – Ваша дочь может предстать перед судом церкви, как еретичка. Она...

– Несомненно, – непринужденно вмешался Люсьен, – вы также были потрясены зрелищем кровопролития, что в такой ситуации никак не может быть одобрено церковью. И только по этой причине вы не протестовали. Я прав?

Эти слова являлись не завуалированной угрозой, и священник мудро решил не возражать. Все напряженно молчали. Церковник попытался оправдаться:

– Но я... она...

– Ничего серьезного не произошло, – сделал заключение Люсьен. – Хотя мне кажется, что леди Александра больше не будет посещать турниры.

– Да, – согласился Джеймс, – и так будет лучше.

– Ладно, – неохотно согласился священник, – дело закончено.

– А как нападение на меня? – выкрикнула Агнесса. – Посмотрите на мою шею, к обеду на ней появятся синяки. Я требую наказания.

Что Джеймс шепнул ей на ухо, знали только он и она, тем не менее женщина замолчала.

Де Готье повернул Александру лицом к лестнице, вывел ее из шатра и повел к стенам замка.

Их нагнал лорд Байярд.

– Я отведу ее.

Подняв голову, девушка посмотрела на разбитое лицо и окровавленную фигуру отца. Он больше не походил на разъяренного воина, Джеймс выглядел усталым, изможденным и очень постаревшим.

Не говоря ни слова, Люсьен обошел его и повел Александру от ристалища. Он хотел как можно дальше увести ее, чтобы выполнить тот план, который наметил. Хотя де Готье верил, что она еще любит его, ему вовсе не хотелось, чтобы девушка видела, каким зверем он может стать через несколько дней, чтобы получить то, что ему нужно.

– Ты не слышал меня, де Готье?

С ристалища донесся громкий голос маршала-распорядителя, считавшего выигранные каждым участником поединки. Дважды он объявил победителем Люсьена – один раз в конном состязании, второй – в пешем бою.

Все еще не до конца придя в себя, Александра с трудом понимала, о чем идет речь, но когда смысл слов дошел до нее, она почувствовала приступ острого отвращения. Да, Люсьен победил, завоевав возможность выкупить свои земли у ее отца, но какой ценой!

– Выкуп за твою лошадь и доспехи будет непомерно высок, – произнес де Готье, продолжая идти по подъемному мосту.

Джеймс шел, чуть поотстав от него.

– Я так и думал, но не такой высокий, чтобы вернуть поместье.

Де Готье горько улыбнулся, его рука крепче сжала талию девушки.

– Это только начало, но будь уверен, к концу турнира я заработаю достаточно, чтобы выкупить все мои земли.

– Какой глупец поставит на тебя?

Так можно было подумать о нем совсем недавно, когда он находился в рабстве, там, на галерах, без всякой надежды на то, чтобы выжить и сохранить хоть малую частицу своей человеческой души. Шансы его были равны нулю, но он выжил Никто не верит, что он может вернуть свое имущество сейчас, не надеется на то, что у него хватит мужества бороться до конца. Да, хватит, так он решил, и эти несколько дней покажут, кто же из них прав.

Оставшийся отрезок пути до комнаты Александры они проделали в полном молчании.

Очутившись в знакомой комнате, девушка неохотно отпустила руку Люсьена. Опустившись на кровать, она сжалась в комочек и уставилась на двух мужчин, стоящих перед ней. Люсьен выглядел столь же плачевно, как и ее отец. На его нагрудной пластине красовалась огромная вмятина, дублет на плечах нуждался в починке, одежда была испачкана кровью. Александра только вздохнула.

Джеймс подошел к кровати и укрыл ее покрывалом.

– Ты заболела?

– Нет, не заболела, – ответил за нее Люсьен, – она просто потрясена случившимся.

Отец ласково дотронулся до ее щеки.

– Это правда?

– Я прекрасно себя чувствую, – ответила дочь, укоряя себя за то, что маленькая испуганная девчонка вновь проснулась в ней.

– Не берите ее больше на турниры, – произнес де Готье и повернулся, чтобы уйти.

– Люсьен, – окликнул его лорд Байярд. Тот остановился у двери.

– Да?

– Я еще не поблагодарил тебя за вмешательство в разговор с епископом. Знай, что я очень признателен тебе.

– Я сделал это ради нее, а не для тебя.

– Это понятно.

Стремясь как можно быстрее вернуться на ристалище, где решалась судьба де Готье, Люсьен нетерпеливо толкнул дверь.

– Я ухожу.

– Почему ты не хочешь упростить себе жизнь? – спросил Джеймс. – Женись на моей дочери и во всем остальном отпадет нужда.

Его соперник по турниру взглянул на Александру.

– Ты предлагаешь ее?

Девушка почувствовала себя так, будто в нее попала молния – предшественница грозы. Неужели Люсьен действительно спросил это всерьез?

Джеймс согласно кивнул.

– Хотя я не хочу расставаться с ней сейчас, но если это принесет мир, я сделаю это.

– Нет, Джеймс, – проговорил Люсьен, не выразив никаких эмоций. – Я скорее пролью кровь, чем женюсь на Байярд, чтобы вернуть наши земли. – С этими словами он исчез в коридоре.

Александра уставилась на то место, где еще секунду назад стоял Люсьен. Она поняла, почему так была оскорблена Мелисса, и испытала непреодолимое желание догнать его и ответить ругательствами на английском и на арабском языках. Однако она крепко сжала в руках одеяло и молча прокляла де Готье.

– Ты ведь любишь его, да? – спросил Джеймс. Дочь изумленно взглянула на отца. Как он мог догадаться? Неужели это так заметно по ее лицу? Если так, то Люсьен это знает наверняка. Девушка почувствовала себя еще более униженной.

– Почему ты боишься епископа? – решила сменить тему разговора Александра.

Не думая о том, что может испачкать простыню, Джеймс уселся на кровать.

– Тайна, да? Ну ладно, храни ее, но не думай, что можешь меня обмануть, дочь Катарины. – Он похлопал ее по руке.

– А что с епископом?

Лицо лорда исказила кривая усмешка.

– Если только священник сочтет тебя...

– Что? Кем? Скажи мне! – перебила она отца.

– Еретичкой, исповедующей ислам... Александра вскочила на ноги, отбросив в сторону одеяло.

– Но ты же знаешь, что это не так. Я христианка и в некотором смысле гораздо больше, чем он.

– А это не имеет значения. Многие приверженцы истинной веры, чье преступление заключалось лишь в том, что они отличались от других, жестоко преследовались и даже были приговорены к смертной казни. Ты должна подавлять в себе все арабское, чтобы не возродить его подозрений.

– Но это же несправедливо.

– Да, несправедливо, но такой человек епископ Арми. Он весьма влиятельное лицо среди служителей церкви и очень вспыльчив.

Александра чувствовала, что упрямство не дает ей покоя и мешает соглашаться с отцом. Однако она сдержалась, чтобы не расстраивать Джеймса своим непокорством. Прикинувшись совершенно смирившейся, она опустила глаза и вздохнула.

– Я понимаю, но это будет нелегко.

Глава 27

В тот же вечер о победе Люсьена в турнире было много разговоров в огромном зале дворца Байярда. И хотя он не присутствовал на пиру, его славные подвиги были у всех на устах. Пели ему дифирамбы и рыцари, потерпевшие от него поражение и в пешем бою, и в конном, заплатившие за это немалый выкуп.

Выпрямив спину, Александра сидела рядом с братом Агнессы, Кейтом, и старалась не думать о Люсьене и о его ранах. Снова и снова она повторяла себе, что ей все равно, что сталось с де Готье, уверяла себя, что он недостоин ее, но в глубине души знала, что это неправда.

Девушка притопывала ногой в такт музыке. Ее движения скрывала длинная юбка, которой она нашла неожиданное применение. Мягкий перезвон колокольчиков, привязанных к лодыжке под юбкой, немного снял напряжение. И хотя она делала невинный вид каждый раз, когда кто-нибудь обращал на нее внимание, хмурясь от недоумения, девушка продолжала слегка топать ногой.

Это был откровенный вызов. Если епископ обнаружит источник звука, это станет смертельно опасным для нее. Но риск щекотал ей нервы, к тому же Александре хотелось отомстить англичанам за обиды. В ее жилах текла английская кровь, но думала и чувствовала девушка по-арабски.

– Тебя, однако, обнаружат, – прошептал Кейт прямо ей в ухо. Пересиливая удивление, Александра взглянула ему в глаза.

– О чем ты говоришь? Дядя улыбнулся.

– Может, я и ошибаюсь, но думаю, что слышал перезвон колокольчиков, раздающийся из-под твоей юбки.

– Конечно, ошибаешься, дядя Кейт, – ответила девушка, сильнее топнув ногой.

Улыбка мужчины стала еще шире, еще очаровательнее.

– Прости меня. Мне всегда казалось, что такую штучку могла выкинуть только твоя мать.

Услышав это, Александра застыла.

– Расскажи мне о ее молодости.

– А, сейчас они замолчали, – проговорил Кейт, прислушиваясь.

– Вероятно, человек с колокольчиками ушел из зала.

Александра топнула ногой, потом еще раз.

– Нет, она здесь и, что самое удивительное, совсем рядом.

– Ты говоришь о Катарине, я полагаю? Девушка топнула еще раз.

– Да, о ней.

Кейт начал оживленно рассказывать о детстве Катарины. Забыв о еде, он рассказывал о молодых годах ее матери, становился серьезным, говоря о ее, печалях, когда она после смерти родителей пришла жить в их семью, смеялся, вспоминая проделки маленькой девочки, и гримасничал, изображая в лицах вражду между ней и Агнессой. Заговорив о своей последней встрече с Катариной через несколько месяцев после ее свадьбы с Джеймсом, Кейт чуть не заплакал.

– Я всегда думал о ней, как о родной сестре, – сказал он, – и я привязался к ней больше, чем к Агнессе.

Александра улыбнулась.

– Спасибо за рассказ. Мне стало легче, когда я узнала, что мама считала тебя своим другом.

– Да, но тем не менее она не упомянула обо мне ни разу, – сказал он, и в его глазах промелькнуло что-то, похожее на обиду. Кейт моргнул, и тень обиды исчезла.

Девушка ощутила жалость к нему.

– Уверена, что мама часто о тебе думала. Рассказывая об Англии, она упоминала только период после замужества и никогда не говорила о детстве. Так, иногда, очень редко.

Кейт откинулся на спинку кресла.

– Расскажи теперь ты о Катарине, своей матери.

Девушка уже было открыла рот, чтобы начать свой рассказ об их жизни в Алжире, когда объявили конец ужина.

– Может быть, мы поговорим позже, – сказал Кейт, вставая.

Александра тоже поднялась.

– Я у тебя в долгу, сэр Кейт. Ты был очень добр ко мне.

Мужчина учтиво поклонился, затем направился к очагу, где собрались старшие рыцари.

Повернувшись, чтобы разыскать Мелиссу, девушка лицом к лицу столкнулась с разъяренной краснолицей Агнессой.

– Ты сейчас же снимешь эти варварские колокольчики! – потребовала она.

Решив выстоять в трудном поединке, не потерпеть поражение от женщины, которая постоянно ставила преграды на ее пути, Александра скрестила руки на груди и высоко подняла голову.

– Не понимаю, о чем ты.

– Нет? – мачеха ухватилась за юбки девушки, намереваясь высоко их поднять и выставить на всеобщее обозрение ее лодыжки. Тут же внимание всех окружающих, в числе которых был и епископ Арми, переключилось на Александру и Агнессу.

Быстрота реакции спасла падчерицу. Сжав кисть мачехи в своей руке, она предотвратила неминуемую беду.

– Неужели ты откроешь мои ноги в то время, как епископ требует, чтобы они оставались закрытыми? – насмешливо спросила Александра.

– Я открою то, что ты прячешь под юбками, – отрезала Агнесса, вырывая руку.

– Там у меня лодыжки, колени, бедра, – перечисляла девушка, – и ничего из этого не надо показывать в зале, это недостойно внимания окружающих. – Ее резкие движения заставляли колокольчики позвякивать. Стараясь, чтобы они звучали как можно тише, Александра отошла от опозоренной мачехи и направилась к Мелиссе. Та стояла перед группой менестрелей, настраивавших свои инструменты.

Наблюдавшая за стычкой сестра издала при приближении Александры короткий смешок.

– Несомненно, мама опять запретит мне общаться с тобой. И вновь я обращусь к отцу, который отменит приказание мамы.

– Не хотела бы я, чтобы она так меня ненавидела. Но твоя матушка ведет себя так, будто я специально ее чем-то оскорбила.

– Но ты ее не оскорбила, – возразила сестра. – Ты напоминаешь отцу о своей матери, которую он просто обожал, и не делал из этого тайны. Пока ты не приехала в Корберри, мама являлась владычицей замка и пользовалась симпатией отца. А сейчас она чувствует, что леди Катарина снова обошла ее.

Мелисса говорила правду, и Александра вспомнила о том дне, когда случайно подслушала разговор матери и дочери на кухне. Боль женщины, занимавшей в сердце Джеймса только второе место, была очевидной, хотя Александра давно подозревала, что именно она и является причиной враждебности и злобных выходок Агнессы.

– У меня и в мыслях не было ее оскорбить, мне просто ее стало жалко, – заявила дочь Катарины. – Я принесу ей свои извинения.

Александра собралась подойти к Агнессе, но сестра заставила ее остаться на месте.

– Позже, – Мелисса взглянула на мать, – у нее сейчас плохое настроение.

Александра взглянула на мачеху, и ей все стало ясно. Рядом с ней находился епископ Арми. Да, к ним действительно пока лучше было не подходить.

Зал наполнили звуки музыки – менестрели настраивали свои инструменты. Это заставило молодежь немедленно двинуться на середину зала.

Сестры отступили назад, давая гостям возможность танцевать, и со стороны наблюдали, как в зале начинается веселая кутерьма.

– Это меня удивляет, – заявила Александра.

– Танец?

– Да. Никогда не думала, что англичане умеют так танцевать. Те танцы, которым меня учил Люсьен, были значительно медленнее. А этот напоминает мне...

– Люсьен учил тебя танцевать? Вот это да! Когда? Девушка мысленно отругала себя, ей вовсе не хотелось раскрывать душу.

– На корабле, – наконец призналась она. – Он на практике обучал меня разным нужным для жизни в Англии вещам, в том числе танцам.

Улыбка осветила лицо сестры.

– Интересно, – пробормотала она. – Насколько медленнее те танцы, да? Это те, во время которых мужчина держит твою руку, обнимает тебя за талию и медленно поворачивает тебя, да?

Помня о предупреждении де Готье, дочь Катарины хранила молчание еще об одном, интимном танце, в котором партнеры тесно прижимались друг к другу. Дрожь пробежала по ее телу при воспоминании о его прикосновениях, объятиях, его нежных руках.

– Как называется этот танец? – желая сменить тему разговора, поинтересовалась она.

Мелисса рассмеялась, помолчала, наконец сдалась.

– Турдион.

– Мне кажется, это задорный танец. Сестра склонилась к ней.

– Да. Хочешь попробовать?

Более наивного вопроса ей еще никогда не задавали. Веселиться под пристальными, неприязненными взглядами мачехи и епископа ей совсем не хотелось.

– Нет. Я лучше посмотрю.

– – Лгунья... – назвала сестру Мелисса. Александра улыбнулась.

– Что поделать...

Улыбаясь, Мелисса подошла к группе молодых дворян. Секундой позже выбранный ею кавалер поклонился, и новая пара присоединилась к танцующим.

Они двигались все быстрее и быстрее, раскованнее и раскованнее, и в этот момент Александра ощутила знакомое волнение и бешеное желание пуститься в пляс. Ее тело уже начало непроизвольно двигаться, музыка, казалось, проникла ей под кожу и попала в кровь.

Сделав над собой усилие, девушка подавила первый импульс, заставляя себя вслушаться в мелодию. Однако за первым последовал второй, и она уже не могла найти в себе силы отказаться повиноваться ему.

Закрыв глаза, Александра изучала мелодию, чувствуя, как она окутывает ее теплыми волнами. Перед глазами возникли танцовщицы гарема, их легкая полупрозрачная одежда колыхалась и обвивалась вокруг их стройных тел, когда они исполняли старинный, забытый всеми танец.

Девушка будто очутилась там снова, присоединилась к ним и не раздумывала больше о возможных наказаниях и упреках. И теперь ей было все равно, танец – только он имел значение.

Александра целиком ему отдалась, откидывая голову, подняв руки, поводя бедрами, топая ножкой в ритм музыке. Ее тело пело.

«Чудесно!», «Громче!» – требовали привязанные к лодыжкам колокольчики.

Музыка теперь звучала у нее в голове, она звала. И девушка откликнулась на зов. Мелодия обволакивала ее тело, наполняя восторгом душу.

И все же ей чего-то не хватало. Наверно ласкового прикосновения легкой одежды и хлестких ударов рассыпавшихся по плечам и спине волос, попадающих в глаза и в рот... Не прекращая танца, она провела руками по тесному платью, удивляясь его тяжести, затем поднесла руки к волосам. Нащупав шпильки, которыми крепились ее косы, Александра вытащила их и распустила волосы. От нежного прикосновения прядей к спине девушка мягко рассмеялась. Вновь подняв руки над головой, словно пытаясь поймать ими ветер, она улыбалась. «Свободна, я свободна».

Что-то внезапно выросло на ее пути, пытаясь до нее добраться, но Александра увернулась и продолжала извиваться в танце. Но что-то появилось вновь, и на этот раз чьи-то руки схватили ее.

С торжествующим возгласом, готовым сорваться с губ, девушка открыла глаза и увидела человека, которого совсем не ожидала встретить здесь этим вечером. Это был Люсьен. Однако тот был без тюрбана и халата евнуха, а жесткое выражение его лица мгновенно вернуло ее с небес на землю. Дочь Катарины, наконец, осознала, что она в Англии, в родовом имении Корберри, и ее сердце екнуло.

Девушка взглянула через плечо мужчины на дюжину изумленных, застывших лиц. Агнесса и епископ тоже стояли, пораженные. Даже музыканты, прекратив играть, во все глаза смотрели на нее. Танцующие пары остановились, рассредоточившись по периферии. Александра и Люсьен оказались, таким образом, в самом центре зала.

– Дай мне руку, – проговорил де Готье.

Осознав ужас содеянного, Александра снова взглянула на Люсьена.

– Я не знаю...

– Твою руку, – повторил он.

Когда же и на этот раз ошеломленная танцовщица не прореагировала, Люсьен сам взял ее руку и сжал в своей. Кивнув менестрелям, которые сразу стали подстраиваться под него, мужчина повел девушку в чинном танце, которому научил ее в первую очередь. Это был благородный эстампи.