Уже на пороге станции Джек приостановился и бросил через плечо:
– Мне нужно кое-что взять.
Парень в темных очках стоял уже вплотную к нему. Он сказал:
– Туда нельзя. Видишь? – Он протянул руку, едва не коснувшись Джека, и попытался повернуть ручку на деревянной двери с большим окном. – Видишь? Заперто. Не войдешь.
– Да, похоже на то, – согласился Джек. Оглянулся по сторонам и сказал, озадаченно нахмурившись: – И что же мне теперь делать, черт побери? Мне надо в туалет, а ключ-то висит там. Вон он, за стойкой. Проволокой прикрутили, чтоб никто не спер. Похоже, ключи от сортира нынче в цене.
– Найдешь туалет в другом месте, – посоветовал человек в темных очках. – Тоже мне проблема.
Теперь они смотрели друг на друга в упор. Джек произнес негромко:
– У каждого из нас своя проблема. Тебе нужен ключ от моей машины, мне – ключ от сортира. Мы с тобой оба отчаянные парни. Desperadoes, да? Ты ведь меня понимаешь? – Человек в темных очках молча смотрел на него. – Только я куда более отчаянный, чем ты, приятель. Ты даже не представляешь, какой я отчаянный. Смотри!
Повернувшись снова лицом к двери, Джек быстро шагнул вперед, прицелился, не спуская глаз с наклейки «Vidette Alarm Systems», взмахнул ногой и с размаху выбил подошвой своего ботинка (неплохие, кстати, мокасины) дверное стекло.
Сигнализация сработала в тот же миг, сирена взвыла столь пронзительно, что заглушила звон осыпавшихся осколков. Шуму наделали даже больше, чем надо. Парень в темных очках попятился, креол все еще не двигался с места, но напарник уже призывно махал ему рукой. Наконец они оба обратились в бегство, и Джек, отведя взгляд от своих противников, мог полюбоваться личиком сестры Люси, смотревшей на него через боковое стекло. На той стороне дороги парнишки вскинули головы, заслышав оглушительный вой сирены. Черный «крайслер» рванул с места, сверкнул лакированными боками, вылетев из тени на яркий солнечный свет, и пропал из виду, умчавшись под гору в сторону большого шоссе. Фермеры вертели головами, провожая взглядами автомобиль, и Джек тоже смотрел ему вслед, прикидывая, какой маршрут выбрать. До дома можно добраться несколькими путями, и туалет еще где-нибудь встретится. Черт, он снова чувствовал себя живым человеком!
Когда Джек вернулся за руль, сестра Люси одарила его особым взглядом – не то чтобы уж прямо-таки восторженным, но все же в ее глазах читалось уважение и благодарность, даже губы чуть-чуть приоткрылись. Она ничего не сказала, молчал и Джек, пока не отъехал подальше от настойчивых воплей сирены. Тогда он проказливо усмехнулся:
– Потому-то я и предпочитал грабить постояльцев в гостинице!
5
Свернув на Кэмп-стрит, Джек сразу увидел прямо возле бесплатной кухни белый лимузин.
Он хотел как-нибудь поизящнее сострить, легко так, с ходу. Хелен он мог бы сказать все, что в голову взбредет, например: «Похоже, здесь и впрямь повар что надо», но для Люси хотелось выдумать что-нибудь поумнее.
Однако тут он заметил, что сестру Николе появление машины ничуть не удивило. Опять какая-то загадка. Одолеваемый любопытством, Джек отвлекся на нее и ничего остроумного выжать из себя не сумел. Молча пересек улицу с односторонним движением и припарковал свой катафалк почти вплотную к лимузину. Из автомобиля вышел негр в шоферской ливрее.
– Папочка приехал, – вздохнула сестра Люси.
Тем самым загадка разрешилась – и та, прежняя, тоже. Если папочка разъезжает в длинном «кадиллаке», стало быть, монашка наша из весьма богатой семьи, а она-то ни словом об этом не обмолвилась. Теперь ясно, почему она вот так, без проблем, взяла и купила «фольксваген» в Никарагуа, а он-то ломал себе голову, откуда у нее взялись деньги. С другой стороны, монахини ведь дают обет бедности, а не только целомудрия и воздержания… Ну вот, упустил такой случай сострить. Сестра Люси уже вышла из кабины катафалка и двинулась навстречу отцу.
Папочка легко выскочил из машины – этакий бодрячок, из тех жилистых ребят, что и после пятидесяти выглядят подростками. Стоит себе вольготно, раскрыв объятия навстречу дочери, но локти прижал к бокам – уверенный в себе, всегда готовый к действию человек. Голову чуть наклонил, словно позируя.
– Привет, сестрица! Выглядишь просто шикарно!
Этакий пижон, разъезжает в лимузине, носит куртку из телячьей кожи ручной выделки, сшитые на заказ джинсы низко сидят на бедрах, на ногах ковбойские ботинки. Экс-чемпион родео или кинопродюсер? Продюсеров Джек часто видел в Новом Орлеане, они все больше снимают во Французском квартале. Черт, вот кем ему следовало стать – кинозвездой!.. Сестра Люси приблизилась к отцу, поцеловала его в щеку, отец прижал ее к груди. Что-то странное, немного неестественное было в этой сцене. Папаша похлопал ее по спине большой толстопалой ладонью, на пальце сверкнуло кольцо с бриллиантом – Джек напряг зрение, пытаясь оценить величину и стоимость камня. Теперь они о чем-то беседуют, папа держит ее за руку. Повезло сестре Люси, что не унаследовала папочкин нос.
Джек обернулся и опустил стекло, отделявшее кабину от внутренней части катафалка. Амелита так и лежала в пластиковом мешке, только голова чуть-чуть выглядывала.
– Ты как?
Она что-то пробормотала в ответ, слегка пошевелилась.
– Держись. Уже недолго.
Какая терпеливая девочка. Глаза хоть и не как у оленухи, но очень красивые, карие, с влажным блеском.
Они договорились высадить здесь Люси, чтобы она могла забрать свою машину. Люси так и сказала: «моя машина». Опять концы с концами не сходятся – как же обет бедности? Ладно, добавим и этот вопрос к общему списку, быть может, когда-нибудь удастся все выяснить. Пока что Джек должен отвезти Амелиту в погребальную контору, а сестра Люси доберется туда своим ходом. План как план. К семи в конторе будет Лео. Сейчас без четверти.
Сестра Люси поманила его рукой. Ее отец тоже повернулся лицом к катафалку. Джек вышел из машины, подошел к ним. Люси этак неформально представила их друг другу:
– Джек Делани – мой папа, – и смолкла, предоставив им самим разбираться.
Папа протянул ему руку.
– Рад знакомству, Джек. Дик Николе. – Грубая рука и лицо, вплотную приблизившееся к его лицу, тоже не из самых интеллигентных. В курчавых волосах пробивается седина, но усы все еще черные. Точно, чемпион родео, какой там, к черту, кинопродюсер.
– У вас работенка не из легких, с покойничками возиться, но кто-то должен ее делать. «Муллен и сыновья» хоронили одного из моих брокеров. И кого-то из бухгалтеров тоже. Полагаю, вы знаете ребят из погребальной конторы «Сен-Клер» в Лафайете?
– Слыхом о них не слыхал, – буркнул Джек. Папочкин шофер наблюдал за ним, прислонившись к машине. Молодой чернокожий парень, широкоплечий, двубортная ливрея ему к лицу.
– У них работы по горло, доложу я вам. У тех, кто занимается нефтью, то и дело сердце прихватывает.
– Папочка прокладывает трубы, – сухо сообщила сестра Люси. – И нефтяные платформы в море строит.
– Ну да. И мне пришлось немало попотеть, дочурка, пока я достиг всего. – Усмехнувшись, он покачал головой и снова посмотрел Джеку прямо в глаза. – Сперва я торговал участками, а потом сам принялся бурить. Мне еще не исполнилось и тридцати, как я угрохал два состояния на нефтяных скважинах. Фонтан – и все, пусто, и я вылетел в трубу. Но я не сдавался, нет, приятель, я каждый раз начинал все сначала, собирал по копейке, влез в долги, подписал векселя на все наше имущество и наскреб двести пятьдесят кусков на аренду месторождения. Ее мамаша меня все спрашивала, – тут его голос изменился, изображая беспомощную и бестолковую дамочку: – «Милый, а если опять сорвется, что же мы будем кушать?» – «Лапу будем сосать, – так я ей отвечал. – Бизнес есть бизнес».
– А как мама? – без особого интереса, словно случайно вспомнив о ней, спросила сестра Люси.
Отец, оглянувшись на своего шофера, сказал:
– В полном порядке. Нынче утром Кловис посадил ее на самолет. Опять в Нью-Йорк отправилась. – Эти слова насторожили сестру Люси, Джек уловил, как она напряглась.
– За одеждой, полагаю, – прокомментировала она.
– Зубную щетку она и дома могла купить, – подхватил Дик Николе. – Если увидишь, как поздно вечером светятся окна моей конторы, то знай: это я сижу, подписываю очередные чеки. Ничего, мне это в радость, – и без перехода добавил, обращаясь к Джеку: – Я теперь еще и вертолетами занялся. Хотите взять вертолет в аренду? Можно предложить новый вид услуг – похороны в море. Первая компания в Новом Орлеане. Летите несколько миль над заливом, священник бормочет молитвы, прыскает на покойника святой водой, потом люк открывается – и прости-прощай. По мне, это куда лучше, чем гнить в склепе на лучшем кладбище Сен-Луиса. Такая теснотища, монумент на монументе, кошмар! Учти, дочурка, я предпочитаю свежий воздух.
– Папа живет в Лафайете, – пояснила сестра Люси Джеку. – А мама здесь, в Новом Орлеане.
– Мне дозволено ее посещать, – бодро вставил Дик. – Надо только предварительно позвонить и объясняться повежливее.
– Папа может пройти в «Галатуар» без очереди, – все так же отстраненно сообщила Люси. При этом она смотрела на Джека так, словно пыталась что-то сообщить ему взглядом, словно их уже что-то объединяло. Папаша быстро взглянул на часы. Им пора, они с Люси идут к «Полу» угоститься крабами и креветками и поболтать всласть. Если не касаться политики, глядишь, они и найдут общий язык, раз уж девочке вправили наконец мозги, – так выразился Дик Николе, усмехаясь. Что бы это значило – «вправили мозги»? Джек пытался перехватить взгляд Люси, угадать хоть какой-нибудь намек, движение губ или бровей, но тут ее папочка надвинулся на него, снова протянул ему руку – очень приятно было познакомиться, поговорить, надеюсь, еще встретимся. Он полностью перекрыл Джеку обзор, а когда наконец отступил в сторонку, Джек увидел, что сестра Люси все так же пристально смотрит на него, пытаясь что-то сказать взглядом. Вслух она произнесла только:
– Папочка и к «Полу» может пройти без очереди, что вы на это скажете? – Легонько коснулась его руки на прощание и уехала.
В малой гостиной читали розарий по усопшему Бадди Джаннету. Родные и те из знакомых, кто не успел вовремя убраться, тупо твердили в унисон «Аве Мария». Джек наблюдал за ними из холла. Тридцать семь раз молящиеся вставали на колени, поднимались, садились на стулья и вновь начинали все сначала. Священник руководил процессом, стоя перед аналоем возле гроба – отличная вещь, полированный орех, ручная работа, внутри тисненый креп. Похоже, вдова Бадди нуждаться не будет. Она оказалась постарше, чем думал Джек. Маленькая, субтильная, сидит на самом краешке удобного кресла со спинкой, перебирает четки, ни на кого не глядит. Взгляд отсутствующий, губы едва шевелятся. О чем она, интересно, думает? Надо бы подержать ее за руку, сказать ей что-нибудь. Сколько перевидел этих заупокойных служб, а так и не научился различать, кто правда горюет, а кто только делает вид. Сказать бы ей, какой славный парень был Бадди, как все его любили…
– Ты объяснишь мне наконец, что происходит? – буркнул ему в ухо Лео.
– А что такое? – спросил, оборачиваясь к нему, Джек.
– Я иду в ванную, а там девица расчесывает волосы перед зеркалом. Та девица, которую якобы привезли хоронить. В жизни ничего подобного не видел.
– Если не ошибаюсь, это ты меня за ней отправил, – вежливо напомнил ему Джек. – Ты сам говорил по телефону с сестрой Терезой Викторией.
– Говорил, да. Я как раз в это время обряжал твоего приятеля.
– Ну так позвони ей еще раз, – сказал Джек, пытаясь пройти мимо Лео.
– Я, знаешь ли, занят. Полно народу.
– Позвони попозже. Если я попытаюсь объяснить тебе, почему я привез в контору девицу, которая пока не превратилась в труп, ты непременно скажешь, что это все я затеял. Поговори с монахиней, а потом уж разбирайся со мной. – И Джек двинулся прочь по коридору к лестнице, ведущей на второй этаж.
Амелиту он застал в помещении, где были выставлены на продажу гробы. Она задумчиво водила пальчиком по лакированной поверхности лучшего изделия из дуба – цельное дерево, не какой-нибудь там шпон.
– Это модель «хоумстед», с бежевой подкладкой внутри, – охотно пояснил Джек. – Мы предлагаем гробы из пластика, металла, шпона и цельного дерева, по цене от шестидесяти до шестнадцати тысяч долларов, соответственно вашему бюджету и тому, насколько вы ценили усопшего. Хорошо, что нам не придется подбирать ящик тебе, ты вроде бы вполне здорова.
Она и впрямь выглядела неплохо. Темные волосы, опускавшиеся по цветастой блузе до самой талии, мягко сияли при свете лампы, тот же свет отражался и в обращенных к Джеку карих глазах.
– Приятная ткань, – сказала она, поглаживая бежевый креп, – мягкая.
– Так бы и улеглась в него, а? Где ты жить-то собираешься?
– Скоро я поеду в Лос-Анджелес, точно не знаю когда. Скоро-скоро, мне всегда хотелось поехать.
– В Лос-Анджелес?
– Да, у меня там две тети и еще бабушка. Говорят, там очень хорошо. А когда вы кладете сюда человека, вы его одеваете?
– С ног до головы. Сестра Люси сказала, где ты будешь жить в Новом Орлеане?
– Сказала, что найдет мне место. Вот этот розовый шелк мне нравится еще больше.
– Сестра Люси знает, что делает. Вы ведь с ней давно знакомы?
– Да, уже несколько лет.
– Она мне рассказала, что с тобой было. Как этот парень выкрал тебя, и все эти ужасы. Он тебя даже два раза уводил из дома, так? В первый-то раз ты была совсем девочкой.
– Вы о Берти говорите?
– О полковнике, как там его звать?
– Ну да, Берти. Полковник Дагоберто Годой Диас. Он занимал важный пост в правительстве. В настоящем правительстве. Он бы мог купить любой из этих гробов, даже тот, за шестьдесят тысяч.
– За шестнадцать, а не за шестьдесят. Но он же убил человека. Убил того врача.
– Да, конечно. Он очень рассердился, просто ужасно.
– Он сделал это у тебя на глазах.
– Я и говорю. Я как увидела это, очень испугалась. – Девушка вздрогнула, обхватила себя руками, будто от холода. – Совсем не тот человек, каким он был в Манагуа. – Она уже успокоилась, снова принялась ощупывать гроб изнутри. Теперь ее заинтересовала подушка. – Обещал, что устроит меня на конкурс «Сеньорита Универсо», но тут началась война, он уехал, а мне пришлось вернуться домой. – Ее внимание привлекли плиссированные складки, украшавшие подушку. Джек помолчал, обмозговывая все это.
– Но теперь он хочет убить тебя, или я что-то не так понял?
– Она вам сказала, да? Он очень рассердился, потому что боялся заразиться проказой, только он не заразился. Проказа не передается, как эта новая болезнь, которой теперь все болеют, или как та старая – ну, вы знаете. Жалко, что никто не объяснил Берти, что это не опасно. У комманданте Эдена Пастора, он тоже «контрас», была горная проказа, только я не знаю, от чего она бывает. Может, от укуса насекомых…
– Погоди-погоди, – перебил ее Джек. – Этот парень тебя похитил, так? В смысле – в самом начале. Пришел ночью, схватил тебя и увел в горы. Я все правильно понял?
– Ну и что? – Она недоуменно приподняла брови. – Он хотел, чтобы я была с ним. – Взгляд девушки смягчился, и она продолжала мечтательно: – Когда мужчине нравится девушка, очень-очень, он хочет, чтобы она была с ним. Ведь у вас есть подружки, всякие-разные, верно? – Улыбнувшись, она подвинулась вплотную к нему. – Такой красивый мужчина, хорошо одет. – Она уважительно потрогала его семидолларовый галстук в полосочку. – И комнаты у вас хорошие, большой холодильник, а в нем пиво и водка. Ну конечно, вы приводите сюда девушек – на вечер, на ночь, да? Что вы делаете удивленное лицо? Американские ребята в Манагуа тоже всегда так делали: «Кто, я? Каких девушек?» – точно они маленькие мальчики. Мне кажется, только американские ребята так притворяются. Делают вид, что они всегда ведут себя хорошо-хорошо. Вы же приводите сюда девушек, верно? Скажите мне все по правде.
– Пару раз приводил.
– А еще кое-что скажите – вы когда-нибудь ложились сюда с девушкой? Вот сюда?
– Да ты что? – воскликнул Джек.
– Тут так красиво. Мягко. – И она снова принялась гладить бежевый креп внутри гроба.
– Это же гробы, Амелита, – напомнил он ей.
– Я знаю, что гробы. Я никогда раньше не видела, какие они внутри. Словно маленькая кровать, да?
– Давай сядем, обсудим все это, что ли, – пробормотал он, окончательно теряясь.
– У вас в комнате? Да, это будет мило, – прощебетала она, изящно склонив голову.
Еле сдерживаясь, Джек сказал ей:
– Если б это была моя идея, спасать тебя, вытаскивать из всей этой истории…
– То что?
– Я бы уже давно плюнул на тебя.
– Вы на меня сердитесь? – удивленно нахмурилась она. – Почему?
Он уже не сердился. Он просто буркнул:
– Ладно, пошли, – и выключил в комнате свет. Они прошли по коридору, миновав комнату Джека и приемную, и попали в кабинет Лео.
– Сестра Люси позвонит, когда освободится. Если до вечера не позвонит, ляжешь спать вон там.
Он кивком указал на потертый диван с растрескавшейся кожей, древний, как сама контора «Муллен и сыновья».
Амелита послушно уселась на диван и спросила:
– А почему вы так ее называете?
– Как? – переспросил Джек, косясь на хаос, царивший у Лео на столе. Письма, деловые записи, у телефона лежат бланки вызова. Ни одного заполненного бланка. Слава богу, на сегодня больше дел нет.
– Почему вы называете ее «сестра Люси»? Она уже больше не монахиня. Просто Люси, Люси Николе.
Джек быстро поднял голову и уставился на девушку, привольно устроившуюся на старом диване Лео. Что она такое говорит?
– То есть как это – больше не монахиня? Я называл ее «сестра Люси». – Он помолчал, припоминая. – Точно, называл, и она не стала меня поправлять.
– Она привыкла, чтобы к ней так обращались.
– И эти парни в миссии – они тоже называли ее «сестра». Я сам слышал. И Лео, мой босс… – Тут Джек остановился, соображая, идет ли Лео в счет. Пожалуй, нет. Лео просто решил, что Люси – монахиня, раз она жила в миссии в Никарагуа.
– Про них я ничего не знаю, – гнула свое Амелита, – а про Люси точно знаю, что она теперь не монахиня. Раньше была, а теперь – нет. Сами подумайте, если б она все еще была монахиней, стала бы она надевать джинсы «Кельвин Кляйн»? Я тоже такие куплю, когда поеду в Лос-Анджелес.
– Да, насчет джинсов я уже думал.
– Точно куплю, как только приеду.
– Откуда ты знаешь про нее? Она сама тебе сказала?
– Сказала в машине, когда мы ехали из Никарагуа. Сказала, больше не будет монахиней. Больше не могу, говорит.
– Так и сказала?
– Я же говорю – так и сказала.
– Ты уверена?
– Сам спроси, если не веришь, – огрызнулась Амелита. Взгляд ее рассеянно блуждал по комнате, задержался на лицензии Лео в рамочке на стене, вернулся к Джеку. Джек так и стоял у стола. – Когда она была монахиней, она была очень милая. Самая милая из всех в «Саградо Фамилия».
– А теперь разве нет?
– Да, но теперь она стала совсем другой. С ней что-то происходит.
Наконец телефон зазвонил.
– Джек? Это Люси. – Он не сразу ответил, и она еще раз окликнула его: – Джек!
– Как прошел обед?
– Я бы хотела рассказать. Но не по телефону.
– Креветки с пивом?
– Наверное, я больше не буду встречаться с отцом. Никогда. Как Амелита?
– Все в порядке. Что случилось?
– Мне нужно поговорить с тобой. – Голос у нее был вроде бы прежний, но в нем чувствовалось напряжение, словно Люси с трудом сдерживала дрожь. – Привези Амелиту, если тебе не трудно… Я дома, у мамы, Одубон, сто один, по ту сторону парка.
– Я знаю это место. Ты там одна?
– Со мной Долорес, наша экономка… Приезжай поскорее, только не на катафалке. Будь поосторожнее.
– У меня есть машина, – сказал он. Немного подождал и произнес, впервые к ней так обращаясь: – Люси!
– Да?
– Сейчас мы приедем.
6
Люси провела Джека по коридору, увешанному какими-то расплывчатыми портретами и заключенными в рамку снимками карнавальных празднеств, через залы и столовые – затемненные, строго официальные – на застекленную террасу, изображавшую из себя уголок тропического леса. Обои украшал золотисто-зеленый рисунок из банановых листьев, стоявшие на полу гигантские зеленые пальмы и папоротники в кадках жадно поглощали свет, ротанговую мебель украшали зеленые же подушки, под потолком вращался вентилятор, а за дымчатым стеклом бара приветливо мерцали ряды бутылок. На низеньком кофейном столике стоял стакан шерри. Люси, одетая в белую блузу, широкие бежевые брюки и сандалии, была тиха и приветлива. Предложила Джеку самому налить себе выпить – он выбрал водку, бросил в стакан несколько кубиков льда, – дважды переспросила, не голоден ли он, ведь Долорес будет готовить ужин для Амелиты и могла бы заодно накормить и его.
Джек отказался. Люси сообщила, что Долорес успела сегодня побывать в церкви. Долорес, добавила она, с незапамятных времен ходит в негритянскую баптистскую церковь на Эспланаде. Долорес научила ее протестантским песнопениям. Мама даже вздрагивала, когда они принимались распевать псалмы на два голоса. Джек, отхлебнув глоток, внимательно посмотрел на свою собеседницу:
– Так вы больше не монахиня?
– Теперь уже нет, – ответила она.
– А я называл вас «сестра».
– Назвали пару раз.
– Теперь вы говорите по-другому. Она улыбнулась, недоумевая.
– В смысле, не так, как днем.
– Дайте мне попробовать это, – попросила она, указывая на его стакан. Джек протянул ей стакан с водкой, она осторожно отпила, проглотила, выпятив прелестную нижнюю губку. Разочарованно покачала головой: – Нет, водку я все равно пить не могу.
– Вы хотите заново все попробовать?
– Вернувшись в Новый Орлеан, я сразу позвонила маме, попросила телефон ее парикмахера. Целый год готовилась к этому и наконец решилась сделать себе перманент. Думала: завью волосы мелкими колечками, полностью сменю имидж. Мне казалось, надо как-то собирать себя из кусочков. Договорилась с парикмахером. И, только сидя в кресле и глядя на свое отражение в зеркале, я поняла: перманент – это не то.
– В каком смысле?
– В смысле – он мне не нужен. Я и так уже стала другой. Вы же сказали, я даже говорю по-другому. То есть я уже не тот человек, каким была год назад, да что там, даже сегодня днем. Я меняюсь. Сейчас я еще не такая, какой должна стать.
Она сидела на расстоянии вытянутой руки и казалась теперь Джеку не такой высокой, как днем, в туфлях на каблуках.
– Это вы правильно решили, – похвалил он девушку. – Вам так лучше, без перманента. – Помолчав с минуту, он добавил: – Когда я вышел из «Анголы», я думал первым делом одеться понаряднее и прямиком в бар «У Рузвельта», точно и не отлучался никогда. Но вышло по-другому. Был у меня приятель, Рой Хикс, освободился вместе со мной. – Джек невольно улыбнулся, вспоминая. – У него была такая манера: уставится на тебя, вроде ничего особенного, но чувствуется – он словно спрашивает, готов ли ты к смерти. А ростом невелик.
Люси улыбнулась ему в ответ, но улыбка тут же погасла:
– Вы же сказали, что дружили с ним.
– Ну да. Рой научил меня вести себя в тюрьме. Нет, на меня он так не смотрел, этот взгляд он приберегал для парней, которые цепляли его, забывали свое место, понимаете?
– Думаю, да.
Джек снова улыбнулся, заранее смакуя свой рассказ. Он видел, что губы Люси вновь готовы к улыбке, он был уверен, что сумеет ее повеселить. Это придавало ему уверенности. Перед этой девушкой можно и покрасоваться, эта роль была ему приятна и естественна. Вместе с тем он чувствовал, что ей можно рассказывать обо всем.
– Добрались мы до Нового Орлеана, и Рой заявил, что у него тут есть дела и что я должен ему помочь. Взяли такси и поехали в район новостроек – в пригороде, знаете? Подходим к двери, Рой барабанит кулаком – да, забыл сказать, Рой Хикс был в свое время копом, но об этом нужно рассказывать отдельно.
– Как он попал в тюрьму?
– Я же говорю – об этом надо рассказывать отдельно. Тоже неплохая история. Так вот, мы стучим, нам открывает чернокожий, на вид вроде знакомый. Нас он к себе не звал, но как увидел, отступил в сторонку. Мы вошли, там сидят еще трое чернокожих. Я уже потом выяснил, что это был притон наркоманов. Черт, думаю, что я тут делаю, а Рой говорит чернокожему, который заправляет заведением: «Малый, руку давай», но тот не хотел пожимать Рою руку. Тут я наконец сообразил, где видел этого парня: он тоже был в «Анголе», его выпустили за полгода до нас. В тюрьме он собрал перегонный аппарат и варил зелье из всего, что под руку попадется – из фруктов, риса, изюма. Жуткое пойло. Ничего, покупали, и Рою доставалась половина прибыли – он вроде как выдал этому парню лицензию. – На лице его слушательницы вновь проступило недоумение, и Джек пояснил: – Рой заправлял нашим отделением. Отделением общего режима. – Как ей объяснить? – В общем, в тюрьме так заведено. Ну и вот, Рой говорит ему: «Малый, руку давай», и еще пару раз повторил, пока тот наконец не протянул ему руку, а Рой вывернул ему руку, завел ее за спину и вытащил у парня из штанов пушку. Те трое уставились на нас, а Рой выкручивает парню руку и объясняет: он-де остался ему должен, когда вышел из тюрьмы, а с тех пор на должок набежали проценты, так что теперь с него причитается две штуки баксов. Тот говорит: «С ума, что ли, сошел, это же тебе не тюряга, здесь играют по другим правилам», а Рой говорит: «Мои правила еще никто не отменял, гони монету». – Он и голоса не повышал, ничем ему не угрожал, но парень выложил-таки денежки.
– Потрясающе! – пробормотала Люси.
– Может, парень и задолжал Рою несколько баксов, но вообще-то это было вымогательство, а то и грабеж, ведь револьвер-то перешел к Рою. Мы сели в машину, и я спросил Роя, не свихнулся ли он часом. Он сказал: «Когда падаешь с велосипеда, главное – тут же сесть на него и ехать дальше». Я возразил: «Свалиться-то мы свалились, но, по мне, ограбить притон – вовсе не значит вернуться к прежней жизни». Ведь ни один из нас никогда раньше не промышлял вооруженным грабежом. Рой на это: «Велика разница, какой закон нарушить? Что кража со взломом, что вооруженное ограбление – фраером тебе уже не быть, верно?» Я ответил ему, что я-то как раз хочу вернуться к нормальной жизни. «На тебе на разживу», – сказал он, отмусолил тысячу долларов – ровно половину этих денег – и отдал мне.
– Потрясающе! – повторила Люси.
– Я это к чему: от таких переделок волосы могут сами колечками завиться, так что и перманент не понадобится.
– Прическа у вас как раз довольно гладкая, – заметила Люси.
– Это все погребальная контора. Увидишь что-нибудь жуткое, волосы дыбом встанут, а потом так и рухнут без сил.
– А что теперь делает Рой?
– Работает барменом во Французском квартале. Люси подлила еще водки в стакан Джека и предложила:
– Садитесь поудобнее. Мне нужно вам кое-что рассказать. Как-то раз за обедом отец сказал мне, что новое здание фирмы в Лафайете обойдется ему в три миллиона долларов. Однако строители собирались срубить дуб, которому было уже сто пятьдесят лет. Отец заставил их пересмотреть проект и построил здание по периметру участка, вокруг дуба. Это обошлось ему в лишние полмиллиона долларов. Как по-вашему, почему он это сделал?
В комнате было тихо. Мягкое освещение, в желудке разливалось приятное тепло от водки, в глубоком кресле-качалке на мягких подушках сидеть удобно, уютно. Джек чуть не уснул. Люси, сидя поблизости на диванчике, ждала ответа, скрестив ноги. Наклонившись вперед, взяла стакан с шерри. Джек все еще подыскивал слова. Он почти не шевелился, только поднес руку со стаканом ко рту, отхлебнул глоток, полюбовался пальмами, порадовал глаза.
– Он любит природу?
– Так зачем же он отравляет воду в Персидском заливе?
– Разве он не вертолетами занимается?
– Он занимается нефтью. Всю свою жизнь занимается нефтью. Мама прозвала его «техасцем» – в ее-то семье мужчины носили костюмы из тонкого белого хлопка и получали доход от сахарных плантаций.
– Я не очень разбираюсь в окружающей среде, – пробормотал Джек. Глаза у него слипались. – В этой, как ее, экологии. Ни в зуб ногой.
– Но вам мой папочка нравится.
– Ну, он старается понравиться. Выглядеть славным парнем.
– Мой папочка не просто старый добрый Дик Николе, он – глава «Дик Николе энтерпрайзиз». Да, он споет вам ковбойскую песню, и белку съест, и хвостом аллигатора закусит, но он два раза был на обеде в Белом доме. Он и такие, как он, любят природу лишь постольку, поскольку могут выкачивать из нее нефть, и на старый дуб ему было наплевать. Он дорожит им только потому, что теперь может им хвастаться. Как же, единственный член клуба «Петролеум», у которого имеется собственный дуб ценой в полмиллиона. Не яхта, не самолет – это у каждого из них есть, а у папочки еще – свое дерево.
– Да, богатым быть неплохо, – вздохнул Джек.
– Можно купить все, что захочешь, – продолжала Люси. – Семь лет назад папочка явился в Никарагуа навестить меня. Подкатывает черный посольский «кадиллак» – длиннющий такой лимузин – и кто бы, вы думали, выходит из него? Папочка собственной персоной. Он обожает делать сюрпризы, этак небрежно, по-свойски. «Привет, сестрица, как дела? Отличный денек!» Он прекрасно понимает, какое впечатление производит, и наслаждается этим. Я показала ему наш госпиталь, он проявил интерес, даже участие. Только вот он словно бы и не заметил наших прокаженных, особенно тех, кого болезнь изуродовала, превратила в инвалидов.
– Им он руки не пожимал?
– Он бы к ним и в перчатках не притронулся. Так и держал руки за спиной. А потом сказал: «Сестренка, плохи у вас тут дела. Чем могу помочь?» Я попросила его: «Покатай больных в твоей машине. Это будет незабываемый праздник». Вместо этого он сунул мне чек на сто тысяч долларов.
Джек отхлебнул еще глоток, гадая, поцеловал ли в тот раз отец саму Люси. Ясное дело, он не из тех, кто дотрагивается до больных. На это немногие способны. Но вслух он сказал:
