Бандиты

Джек начал мне втирать: «Ты только посмотри на нее, в жизни такой девушки не видел». Тут я готов согласиться: ничего подобного никто еще не видывал. Но ты прекрасно знаешь, что без моей помощи тебе из них не выбить ни цента, и точно так же ты знаешь, что не сумеешь выпалить из этого револьвера, даже если очень рассердишься, даже если тебе надо будет кого-то убить – не сумеешь, потому что стрелять по мишени и стрелять в живого человека – это две о-очень большие разницы. Так что тебе придется предоставить это мне, девочка. Джек не справится, Каллен тоже не справится. Кишка тонка и у того, и у другого. Руки у Джека проворные, это правда, он может сбить тебя с ног одним движением, но я точно знаю, он никогда ни в кого не стрелял.
      – А ты стрелял?
      – Стрелял ли я в живого человека? Два раза, и оба они уже не живые, ясно? Ты хоть представляешь себе, что завтра будет?
      – Понятия не имею, – призналась Люси. – Знаю только, что завтра мы сделаем это.
      – Думаешь броситься под колеса их автомобиля? – усмехнулся Рой. – Ну, скажи. Вот завтра они выходят из номера, идут в гараж, садятся в машину, трогаются с места – и что?
      – У них две машины, – напомнила Люси. – «Крайслер» они наверняка бросят.
      – Предположим.
      – Они садятся в машину и уезжают, а мы следуем за ними.
      – А как с деньгами – если они не в номере, то где?
      – Ты сказал вчера, что они обошли пять банков и оттуда поехали прямиком в гостиницу. Если они сняли деньги со счета, то они либо в номере, либо остались в машине.
      –  Еслисняли, – повторил Рой. – Ты сомневаешься в этом? Я следил за ними. Из каждого банка они выходили с полным мешком.
      – Они что-то несли в мешках, но это не обязательно были деньги, – возразила Люси. – Что, если они съездили вхолостую, именно для того, чтобы убедиться, что все чисто? Если ничего не произойдет, они завтра снимут деньги и уедут.
      – Вполне убедительно. Я смотрю, ты умеешь не только четки перебирать, но и мозгами шевелить. Хорошо, так что дальше? Мы как раз добрались до самого интересного. Мы преследуем их и…
      – И ждем удобного момента.
      – Как мы узнаем, что он настал?
      – Рано или поздно им придется остановиться.
      – О'кей, они останавливаются и идут в туалет или, скажем, заезжают на заправку, мы припарковываемся рядом с ними, они нас видят и в следующую минуту этот негроиндеец вылезает из машины с пушкой в руках. Он же у них киллер, верно? Он свое дело знает. Так что же, ты позволишь этому негроиндейцу пристрелить нас, или первая выстрелишь в него, или подождешь, пока это сделаю я, – только помни, если будешь ждать слишком долго, помрешь раньше, чем дождешься. Знаешь, это тоже типично: решать нужно в доли секунды, а новичок думает, стрелять – не стрелять, взялся уже противник за пушку или обойдется? Бах! И ты готов. Вот о чем тебе следует подумать. – Рой отошел к комоду, высыпал себе в ладонь валявшуюся там сдачу, достал бумажник.
      – И вот еще что: мы будем гнаться за своей мечтой до самого Майами? Я к тому, брать ли мне с собой плавки. Что скажешь?
      – Похоже, тебе все это нравится.
      Рой снял со спинки стула поплиновый пиджак.
      – Что – все? Меня удерживает в игре только одно. Господи, твоя воля, у нас даже нет плана, мы не прикинули, сработает – не сработает, может, что не так повернется, мы просто действуем как бог на душу положит, мы играем. Это, конечно, занятно, только вот теперь уже дело становится серьезным, появилась даже настоящая пушка с настоящими патронами. – Рой надел пиджак. – Пойду пройдусь, выпью немного, кое-что раздобуду для завтрашнего дела, заодно присмотрю за Калленом… Дай-ка мне ключи от машины, я потом посижу в ней, понаблюдаю за их автомобилем – так, на всякий случай, все равно я у вас делаю всю работу, – а вы с Делани пока обсудите, способен ли кто из вас выстрелить в человека.
      – Я уже думала об этом, – ответила Люси.
      – Ну так подумайте: а что, если он первый выстрелит в вас? Стоит ли оно того? Для меня так точно не стоит. Скажу вам прямо: как только это дело запахнет жареным, я выхожу из игры. Не собираюсь помирать ради каких-то прокаженных, которых я в глаза не видел.
 
      Дарла пригласила его к себе в маленькую квартирку над магазином антиквариата на улице Конти.
      – Ты хоть представляешь себе, во сколько это тебе обойдется? – предупредила она Каллена. – Всю ночь и весь день? На день меня еще никто не снимал.
      – Плевать, сколько стоит, сама назови цену, – ответил Каллен. – Ты самая красивая женщина, какую я видел в своей жизни.
      – Спасибо на добром слове. Вообще-то днем я отдыхаю. Ногти в порядок привожу, голову мою…
      – Досуг прекрасной дамы…
      – Смеешься, что ли? Я себе задницу рву на этой работе. Завтра к шести я должна вернуться.
      – Я побуду у тебя до этого времени, закажем еду из китайского ресторанчика, если ты не против.
      – Рой что-то такое говорил: ты, кажется, только что вышел из тюрьмы, да?
      – Верно, но я предпочел бы не обсуждать это сейчас, зачем портить такой прекрасный вечер.
      – Нет, я это к чему: деньги-то у тебя откуда?
      – Работал. Сперва на ферме за пятак в час, потом в автомастерской, это уже по семь центов в час, и в типографии за столько же. Я мало чего покупал, только самое необходимое, самогон там, а что мог, откладывал. За двадцать семь лет кое-что собралось, лапонька.
      – Посмотрим, что у нас получится, – приняла решение Дарла.
      – Надень снова черные чулки.
      – Я думала, я тебе нравлюсь голая.
      – Только чулки и подвязки, больше ничего.
      – Думаешь, это поможет?
      – Сегодня в шесть часов тридцать четыре минуты утра у меня была эрекция. Я проснулся от этого. Она сидит где-то во мне, внутри.
      – Черт, надеюсь, так оно и есть.
      – Давай, это сработает. И не вздумай открывать дверь, если кто-то придет.
      – Кто может прийти?
      – Почем знать. И к телефону не подходи.
      – Ну, знаешь, мне иногда звонят. Я же не какой-то там аскет-отшельник.
      – Конечно же нет. Ну до чего ты хороша! Подойди поближе, расскажи мне, как тебе удалось стать такой красивой, а? Как?
      – Никак. Такая уж уродилась.
 
      Люси представляла себе это так:
      Свет фар, мелькнувший, на пустынной дороге.
      Домов вокруг не видно, только заросшие луга, редкие сосны и глубокая, забитая тиной канава. Синий «мерседес» преграждает путь кремовому «мерседесу», обе машины резко останавливаются, подняв облако пыли, и пылинки играют в лучах вечернего солнца. Она стоит на шоссе чуть в стороне от других, смотрит, как ее спутники, угрожая револьвером, вытаскивают из машины индейца и человека из Майами. Ни слова, только жесты. Все, эти двое покинули сцену: их разоружили, бросили в канаву – что там еще нужно сделать с ними, не важно.
      Теперь Люси видела себя лицом к лицу с полковником. Полковник только что вышел из машины. Люси выжидает, следя, как он осторожно вылезает из машины, как он в растерянности оглядывается по сторонам, не понимая, что происходит, и, наконец, видит ее перед собой – одну, спокойно глядящую ему в глаза. Люси в льняном жакете, рубашка только что отстирана и отглажена, свободные брюки, солнечные очки, в руках – отцовский револьвер. Или нет, револьвер в кобуре. Нет, револьвер в руке, но на полковника она его не направляет. Вот их глаза встретились, полковник уставился на нее, нахмурился, но не узнает, ведь он и представить себе не мог, что встретится с ней здесь, на дороге. Он видел ее всего один раз, в госпитале «Саградо Фамилия», на ней тогда была форма хаки и белый платок, повязанный вокруг головы. Хмурится, хмурится и спрашивает: «Кто ты такая?» Или нет, он смотрит на нее, хмурится и говорит: «Скажи, кто ты… пожалуйста!» Немая сцена, пыль постепенно оседает на дорогу. Люси смотрит на него спокойно, без всякого выражения, потом снимает очки и тихо отвечает: «Сестра прокаженных». Настал час искупления.
 
      Прежде всего ей пришлось отказаться от наплечной кобуры.
      Потом из ее сценария ушло пустынное загородное шоссе, где было бы так просто все это проделать.
      Кобура вернулась в соломенную сумку, а вместо загородного шоссе представился хайвей, сплошной поток транспорта в обоих направлениях – машины, трейлеры, дома на колесах. Но Люси по-прежнему могла представить себе место, где все это произойдет: заправочную станцию, придорожный туалет, «Макдональдс». Это место обрастало вполне реальными деталями. Ключевая сцена, когда она смотрит полковнику в глаза, когда они долго стоят лицом к лицу, пока он не осознает, кто сыграл с ним эту шутку и почему, – эта сцена все еще могла воплотиться в жизнь. Она уж постарается, чтобы все так и произошло, потому что самым главным для Люси было именно это – моральное поражение Берти.
      Но теперь, когда она пыталась примирить свою фантазию с реальным пространством и временем, насыщала ее знакомыми предметами, приметами заправочной станции или вывеской «Макдональдса», сценарий начал разрастаться, и она видела то, что произойдет послестолкновения с полковником.
      Сидя в гостиничном номере, Люси воображала себе финальную сцену: она уже произнесла заранее отрепетированную реплику, они с Джеком, Роем и Калленом уезжают, прихватив с собой деньги, и, оглянувшись, она видит полковника, который так и остался стоять возле своей машины.
 
      Люси прошла от кровати к креслу из того же гарнитура, устроилась у окна, поправив занавеску, взяла пачку сигарет с маленького столика, стоявшего между креслами. Джек следил за ней взглядом. На столике горела лампочка, приятный неяркий свет. Джек оглядел номер, одобрил обстановку, ему нравилась и доносившаяся издали приглушенная музыка. Джеку было здесь вполне комфортно, а вот что происходит с Люси, он не вполне понимал. Она снова переменилась: он рассчитывал, что сегодня она будет словоохотливой, а она замолчала. Джек хотел рассказать Люси про свою встречу с Фрэнклином. Может быть, индеец больше не доставит им неприятностей. Вот бы сразу и выложить это, пока в организме еще сохранились следы выпитой водки. Но тут Джек вспомнил о Рое и заволновался, не вздумал ли тот свалить. А как Люси считает? Люси затянулась, выгадывая пару секунд на раздумье, и ответила: нет, Рой вернется. Потом встревожилась – что, если он действительно не вернется?
      – Надо бы прикинуть и этот вариант, – сказал Джек. – Так тебя беспокоит именно это?
      Нет, ее тревожило кое-что другое.
      – Допустим, мы перехватим Берти и отнимем деньги, но ведь на этом дело не кончится.
      Классно у нее получается – кратко и точно изложить свою мысль.
      – Ты думаешь о том, что может произойти, если он вытащит пушку и убьет кого-то из нас?
      Но Люси покачала головой, даже не дослушав.
      – Нет, – сказала она. – Что произойдет, если мыне убьем его? Заберем деньги и уедем, а он там останется.
      – Так ведь лучше, разве нет? Ты ведь не собиралась его убивать, а?
      – Но тогда на этом дело не кончится.
      Джек побрел к соседнему креслу, уселся в него, в очередной раз позаимствовав сигарету Люси.
      – Раньше ты об этом не думала.
      – Я себе представляла это примерно так, – заговорила Люси, – понимаешь, я особо не сосредотачивалась на деталях, я видела, как мы вытаскиваем их из машины, как Берти остается стоять на дороге, соображает, что произошло… Я видела это словно бесконечное кино. Я точно так же вижу перед глазами фотографии людей, которых он замучил и убил, я вижу,как его люди убивают прокаженных. Понимаешь, что я хочу сказать? У этих картин нет ни начала, ни конца. Он появляется ниоткуда, убивает людей и снова исчезает. На этом все обрывается. С ним дальше ничего не происходит. Вот и я видела, как мы останавливаем его и забираем деньги, но ведь это не конец. Кино продолжается, а я не знаю, что он будет делать дальше.
      Джек призадумался. Тут возможны разные варианты.
      – Давай прикинем. Во-первых, он может вызвать полицию, сказать, что его ограбили, – извини, что я снова употребляю это слово, но полицейские назовут это именно так, когда будут составлять протокол. В таком-то месте, в такой-то час произошло вооруженное ограбление.
      – Это не ограбление!
      – Можешь называть это как хочешь, пока тебя не схватили. Это тоже игра, тут полагается соблюдать правила. Когда честного вора ловят и судят, он признает, что нарушил закон и должен отсидеть свое. Только так и можно жить, а не биться головой об стенку, пока не расшибешь до крови. Нужно принимать ситуацию такой, как она есть. Разве не так? Я-то думал, монахинь этому учат. У меня в тюряге был один знакомый, профессиональный медвежатник, так он своему адвокату авансом платил, вроде как на жаловании его содержал.
      Люси вслушивалась в его слова, но это давалось ей с явным трудом. Наконец она перебила Джека:
      – Ни к чему мне все эти юридические тонкости. Мы не преступники.
      – Да нет, мне тоже неприятно считать себя уголовником, – согласился с ней Джек. – Я уверен, мы на стороне добрых сил, на стороне ангелов, пусть это и ангелы-мстители, но все равно надо быть готовым к тому, что мы окажемся перед судьей по уголовным делам. Разумеется, возникает вопрос о юрисдикции, в зависимости от того, где все произойдет. Если мы перехватим этих ребят в штате Миссисипи и вернемся с добычей в Новый Орлеан, это будет уже в ведении федерального суда – мы пересечем границу штата с целью совершить уголовное преступление. Ясное дело, мы будем твердить свое: «Какие деньги? О чем вы говорите?» Кто бы ни спросил, будем все равно твердить свое. Я признаю возможность попасться, но я не зацикливаюсь на ней, и не только потому, что от одной мысли об этом меня прошибает холодный пот.
      – А еще и потому, что ты надеешься уйти безнаказанным, – подхватила Люси.
      – Верно. И знаешь, почему?
      – Потому что он, скорее всего, не станет обращаться в полицию.
      – Вот именно, – расплылся в улыбке Джек. – Во-первых, он не вызовет полицию, если будет к тому времени мертв. Во-вторых, если он и останется в живых, то как он объяснит, что гнал по шоссе с двумя миллионами долларов в багажнике? Он должен был отплыть из Галфпорта на «банановой лодке». Что он скажет этому парню из ЦРУ, Уолли Скейлсу? Конечно, он может сказать, что передумал, решил отплыть из Майами. Другой вопрос, поверит ли ему цэрэушник. Но тут ведь возникает и еще одно обстоятельство: если Берти собирается присвоить деньги, он должен суметь как-то объяснить их исчезновение, если только он и сам не собирается исчезнуть вместе с ними.
      – Нет, – покачала головой Люси, – он на это не способен. Он себя очень ценит, всегда надевает медали. Он любит быть на виду.
      – Мне тоже так кажется. Значит, ему придется что-то придумать – сочинить какую-нибудь историю, как его ограбили сандинисты, устроив ему засаду в Новом Орлеане, или еще кто-то вроде Джерри Бойлана. Он остановится, не доехав до Галфпорта, прострелит несколько дырок в своей новой машине, позвонит Уолли. Точно не знаю, но что-то в этом роде он должен проделать. В любом случае, если он заявит об ограблении раньше Галфпорта, ему придется подумать дважды, прежде чем снова звонить Уолли и сообщать, что его ограбили после Галфпорта. С другой стороны, если он нас узнает, он может явиться к тебе. Это большая проблема.
      – Погоди-ка, – остановила его Люси. – Почему ты говоришь – если узнает? Он же знает нас в лицо.
      – Да, но мы ему не покажемся. В той книге про Никарагуа, которую ты мне давала, там были молодые сандинисты в бейсболках и спортивных рубашках, и все они либо в масках, либо закутали лицо шарфом, прорезав только дырки для глаз. Если мы не хотим, чтобы нас узнали, а мы, само собой, этого не хотим, нам надо тоже так сделать.
      – Я хочу,чтобы он узнал меня, – настаивала Люси. – Это важно.
      – Зачем?
      – Он должен понимать, что его не просто ограбили, что это возмездие.
      – Значит, если мы закроем лица, это будет ограбление, – сказал Джек, – а если нет, то мы остаемся хорошими парнями.
      – Слушай, делай что хочешь. Мне нужно только, чтобы он меня узнал. Если не догадается сам, я скажу ему, кто я.
      – Раньше ты ничего об этом не говорила.
      – Мне казалось, это само собой разумеется.
      – Ты сказала об этом Рою?
      – Нет, мы не говорили об этом.
      – Рой пошел покупать карнавальные маски. Хочет взять черные, чтобы полковник принял нас за негров.
      – Джек, это серьезно, – проговорила Люси. – Для меня это важно, очень важно.
      – Как хочешь. Но если ты скажешь об этом Рою, он точно бросит дело.
      – Почему?
      – Сама подумай, что ты несешь. Он тебя опознает, и копы первым делом спросят, кто был с тобой. Поведут тебя в женское отделение тюрьмы и предупредят, сколько лет тебе предстоит там провести. Потом смягчатся, предложат сделку и снова зададут вопрос, кто с тобой был.
      – И ты думаешь, я вас выдам?
      – Рой не станет рисковать.
      – Я тебяспрашиваю, – повторила Люси. – Ты думаешь, что я выдам?
      – Всю неделю мы обсуждали, что да как. Ты ничего не говорила, а теперь вдруг – на тебе.
      – Джек! – почти выкрикнула она. – Ты думаешь, что я выдам вас?
      Она глядела на него в упор, требуя ответа, и он сказал:
      – Лично я считаю, что ты ни слова не скажешь, даже под пытками, но попробуй убедить в этом Роя.
      – Может, до этого и не дойдет, – сказала она. – Но раз ты доверяешь мне, то этого достаточно, верно?
      Она приперла его к стенке. Синий платок, из которого Джек намеревался соорудить маску, лежал у него в кармане пиджака, готовая к действию «беретта» упиралась в пояс.
      – Наверное, достаточно, – согласился он. Пока хватит и этого. – А как ты доставишь туда деньги? – поинтересовался он.
      – Через монастырь, – ответила Люси. – Переведу в банк Леона, у сестер там есть свой счет.
      – А сама-то не собираешься в Никарагуа?
      – Я подумывала об этом.
      – Но не в монастырь?
      – Я больше не сестра Святого Франциска. Правда, я не знаю, кто я теперь.
      – Сестра Святого Франциска Стигматов, – задумчиво проговорил Джек.
      Люси улыбнулась, припоминая.
      – Мне было девятнадцать лет, от одного слова «стигматы» у меня мурашки бегали по коже, я повторяла его про себя снова и снова. – Она смотрела на Джека, но ему казалось, что взгляд ее обращен вовнутрь.
      Она стала рассказывать, как она молилась о видении, о настоящем мистическом опыте, как она верила в девятнадцать лет, что Бог пошлет ей это видение – скоро, только точно неизвестно, когда именно. Она никому раньше не говорила, а Джеку рассказала, как приподнималась на цыпочках, медленно поднимала руки, сосредотачивалась, воображала себя невесомой, ожидая чуда левитации – любовь Божья вознесет ее, как вознесла святого Франциска. Она сказала, что пыталась представить себе мистический опыт, и решила, что раз экстаз происходит не в уме, значит, его испытывает тело. Она стала задумываться: если это переживание телесно, похоже ли оно на земную любовь, на то, что происходит, когда мужчина и женщина занимаются любовью. Глаза их встретились, и Джек заранее угадал, что она скажет:
      – Я не знала, что такое земная любовь. Мне еще предстоит это выяснить.
      Она говорила спокойно, тихим голосом. Они сидели в гостиничном номере, было половина второго ночи. Люси смотрела на него и ждала ответа.
      – Люси… – только и сумел выговорить Джек. Поднялся на ноги, склонился над ней, и, казалось, прошла целая вечность, прежде чем он протянул к ней обе руки, поднял девушку из кресла, прижал ее к себе. Прижал с нежностью, с любовью.
      – Я буду держать тебя вот так, – пообещал он. – Просто буду держать тебя.
      – Мы могли бы лечь? – у самого его уха прошептала она.

25

      Рой уснул на заднем сиденье «мерседеса» в подземном гараже отеля «Ройял-Сонеста». Когда Джек распахнул переднюю дверцу и скользнул на место водителя, Рой широко раскрыл глаза и спросил, который час.
      – Без четверти восемь. Где их машина?
      – Во второму ряду, шестая. Пойди посмотри. Я поставил нашу так, чтобы сразу выехать. Чем там заняты наши сборщики бананов?
      – Да ничем.
      – Девки всю ночь проторчали?
      – Нет, уже ушли. А ты не слышал?
      – Господи, уже без четверти восемь. Вот уж не думал, что мне придется снова нести ночное дежурство, чтоб ему пусто было.
      – Нечего жаловаться, ты хорошо спал.
      – Много ты понимаешь.
      – Где Каллен?
      – Понятия не имею. Я заглянул в логово Дарлы, барабанил в дверь, но никто не ответил. Либо его прямо в седле хватил удар и она отвезла его в больницу, либо он свалил.
      – Ему и идти-то некуда.
      – Он большой мальчик, – возразил Рой. – Тупой как пень, мать его, но вполне совершеннолетний. Я свел его с Дарлой и сказал ей: «Ну-ка, лапонька, постарайся оттрахать его так, чтобы со старика носки свалились», а она мне: «С какой стати ты так выражаешься?», а я сказал: «С той стати, что в дерьме получше твоего разбираюсь». Ну, а ты как? Вы с сестричкой хорошо позабавились, на хрен, пока я тут в гараже торчал? Где она есть?
      – Готовит кофе.
      – Господи, хоть бы и мне принесла чашечку.
      – Она так и собирается сделать.
      – Ты не подслушивал под их дверью?
      – К пяти утра они угомонились и уснули.
      – Еще бы.
      – Их судно сегодня утром отплывает, – сказал Джек. – Даже если они и не собираются плыть на нем, они должны уже скоро проснуться и что-то предпринять.
      Взгляд Роя скользнул мимо Джека в сторону выезда на улицу Бьенвилль. Отсюда он мог видеть нижний этаж гостиницы «Сент-Луис», стоявшей напротив «Ройял-Сонесты», вернее, часть первого этажа – большой четырехугольник, залитый солнечным светом. Обзор отчасти загораживал охранник, сидевший на стуле возле гаражных ворот.
      – Деньги уже у них, – сказал Рой. – Надо взять их прямо тут. Ловить их на шоссе – полная ерунда, сам понимаешь.
      – Ты достал маски?
      – К черту маски.
      – Значит, забыл?
      – Не собираюсь я надевать твою долбаную маску! На карнавал не надевал, а теперь с какой стати? Этот парень меня в лицо не знает, ты можешь себе утиральник на рожу повязать, Люси пусть сидит в машине, от нее так и так никакого проку. Черт, тут их и накроем. Я что думаю: деньги в машине. Будь у меня при себе инструменты, вскрыли бы, и все дела.
      – Не такие же они идиоты, чтобы оставлять деньги в машине.
      – Вот именно: никто не подумает, что они такие идиоты. А они взяли да и оставили.
      – Ты в окна заглядывал?
      – Да, Делани, заглядывал, но я не заглядывал в багажник, черт побери, в нем, знаешь ли, окна нет.
      – Я рад, что тебе удалось выспаться.
      – Если в машине нет денег, сматываюсь, на хрен, домой и ложусь спать. Каллен правильно сделал, зря я его тупицей назвал. А, вон она! Хоть бы булочек догадалась прихватить.
      – Ты посмотри, кто идет за ней! – охнул Джек. Фрэнклин де Диос перешел из света в тень и тоже вошел в гараж; Люси подошла к машине, держа два белых пакетика с булочками – напряженная, считающая каждую минуту. Протягивая пакеты им в окно, Люси предупредила:
      – Фрэнклин де Диос вышел из гостиницы.
      – Он тут, – ответил Джек. – Куда только он делся?
      – Свернул в то крыло, – ответил Рой. – Следи внимательно. – Он перегнулся через спинку сиденья, наклоняясь поближе к Джеку. – Если отъедет, езжай за ним. Где твоя машина?
      – В том же крыле, – не сразу сообразил Джек.
      – Слышишь? Он включил зажигание, – сказал Рой. Люси села в машину, Рой распрямился, задергался. – Погоди, погоди, Джек… вот он стронулся с места, точно, это «крайслер», тот самый «крайслер», верно… Ну же, Джек, так и будешь торчать здесь?
      К тому времени, когда «фольксваген» выехал на Бьенвилль, маневрируя среди припаркованных автомобилей и стоящих под разгрузкой трейлеров, «крайслер» уже исчез, свернув на улицу с односторонним движением. Джеку не сразу удалось нагнать его, он не сразу заметил, как автомобиль сворачивает на Рампарт, а заметив, удивился, куда это направляется Фрэнклин. Рампарт переходит в улицу Тулане, ведущую в сторону аэропорта. Возможно, это и есть ответ: Фрэнклин направляется в аэропорт. Что ж, похоже, Фрэнклин послушался доброго совета и возвращается домой. Не важно, поплывет ли он на лодке или полетит на самолете. Может, ему сперва надо заехать в Майами, собрать вещички.
      Какой прекрасный солнечный день! Небо ясное, не парит. Только вот «беретта» препротивно упирается в пах. Джек вынул ее из-за пояса и сунул под сиденье. Вечером ему снова предстоит ехать по этой дороге, с чемоданом, битком набитым деньгами, – наградой за неделю трудной и разнообразной работы. Да уж, каждый день случалось что-то новенькое. Он познакомился с необычными людьми, спал с двумя красивыми девушками – именно что спал. Люси вызывала в нем трепетную нежность. Они разделись донага, а нежность осталась, и Джек понял, что просто не сможет раздвинуть ей ноги, не сможет сделать это – тогда все изменится и исчезнет эта небывалая нежность, он будет играть свою роль и наблюдать за собой со стороны. Нет, он будет чувствовать Люси, будет целовать ее, ласкать, но куда острее он будет ощущать самого себя, видеть,как он делает это – делает с Люси что-то, не имеющее никакого отношения к тому, чем они стали друг для друга… Они легли рядом, Джек держал Люси в объятиях и прислушивался к ее сонному дыханию. Нежность наполняла все его существо, и этого было достаточно. Люси была необычной, в ней не было ничего претенциозного, притворного, поэтому она порой казалась невинным ребенком, но она знала и умела нечто такое, что самому Джеку никогда не удавалось: она пыталась воплотить свою мечту. Чтобы разговаривать с ней, нужно было научиться внимательно слушать и вдумываться в ее и свои слова. Вот когда Джек болтал с Хелен, он мог сказать все, что взбредет на ум, мог сделать любую глупость, мог дурачиться, даже занимаясь с ней любовью, а порой, чтобы понять друг друга, им хватало одного взгляда. Люси и Хелен должны понравиться друг другу. В общем, настроение у Джека было отличное, пока он мчался за черным «крайслером» в аэропорт, а затем свернул на парковку для арендуемых автомобилей. Притормозив у обочины, Джек наблюдал, как Фрэнклин выходит из «крайслера» с небольшой сумкой в руках.
      Может, выйти из машины, окликнуть его, помахать на прощание? Тогда лучше поторопиться, а то Фрэнклин сядет сейчас в автобус. А может, подвезти его до самого терминала, пожелать счастливого пути? Правда, вчера они уже попрощались, так что лучше оставить парня в покое.
      Но а что это он делает?
      Фрэнклин в черном костюме с сумкой через плечо вышел со стоянки для арендуемых автомобилей и пошел вовсе не к остановке автобусов, а назад по дороге, прямиком к машине, в которой сидел Джек. Наклонился, сунул в окно свою скуластую физиономию с прилизанными волосами. Господи, да он еще и улыбается!
      – Как дела? Поедешь обратно? Джек кивнул.
      – Подвезешь меня?
 
      – Я не знаю, куда поплывет эта лодка, в Гондурас или в Коста-Рику, – сказал Фрэнклин. – Мне не сказал ни Уолли Скейлс, ни тот, другой парень. Как его зовут? Он живет в городе, откуда должна отплыть лодка.
      – Элвин Кромвель.
      – Ну да, ты в курсе. Альбин. Может, в Коста-Рику – там наш вождь, Бруклин Ривера. Я был бы рад повидать его, но лучше бы сразу поплыть в Гондурас.
      – Почему так, Фрэнклин?
      – Оттуда я смогу вернуться в Никарагуа вместе с друзьями, навестить знакомых.
      – Навестить знакомых?
      – Они живут в концентрационном лагере в провинции Хинотега, в местечке Кусу-де-Бокай.
      – В Хинотеге?
      – Может, нам удастся выручить их оттуда, помочь им, построить новые дома и раздобыть достаточно бобов и риса.
      Они ехали по шоссе обратно из аэропорта в Новый Орлеан.
      – Знаешь ту женщину из Карвиля, что ехала со мной в катафалке? – спросил Джек. – Ее зовут Люси Николе.
      – Да, полковник Годой говорил о ней.
      – Она работала в больнице для прокаженных возле города Хинотеги.
      – Город Хинотега? Это далеко от Кусу-де-Бокай.
      – Полковник явился в больницу со своими людьми, и они вырезали всех больных, а больницу сожгли.
      – Наверное, так и было.
      – Люси хочет отстроить больницу заново.
      – Это хорошо.
      – Она хорошая женщина.
      На это Фрэнклин ничего не ответил, и они в молчании проехали еще с милю. Джек пытался осмыслить ситуацию.
      – Я думал, ты собираешься на самолет, а ты приехал, чтобы вернуть машину.
      – Они вызвали меня, велели ее отогнать. Ничего, у меня еще есть время.
      – Теперь тебе пора в Галфпорт.
      Фрэнклин снова ничего не ответил. Это напомнило Джеку его разговор с Уолли Скейлсом, когда тот раскрывал рот, только если его спрашивали в лоб.
      – Ты знаешь, как туда добраться?
      – Да, знаю.
      Трудно с ним разговаривать.
      – Поедешь на автобусе?
      – Нет, не на автобусе.
      – Но ты же собираешься попасть на судно?
      – Конечно. Я еду домой.
      – Но теперь ты точно знаешь: полковник Годой и Криспин не поплывут на этой лодке.
      – Знаю. Ты сказал мне, и Уолли тоже.
      Джек снова призадумался. Индеец думает, что Джеку все известно, а потому нельзя выдавать себя чересчур настойчивыми расспросами. Они выехали на улицу Тулане, свернули на Рампарт.
      – Я рад, что все получилось, как ты хотел, Фрэнклин.
      – Да, похоже на то.
      – Я-то думал, ты уже собрался.
      – Ну да.
      – Поехал за тобой в аэропорт.
      – Да, я понял. Спасибо.
      – Хотел попрощаться, выпить по чашечке кофе. Мы вчера столько водки выпили, ты как, ничего?
      – Вполне.
      Джек свернул с Рампарт на Конти, улицу с односторонним движением. Она вела к реке через Французский квартал.
      – Мы почти на месте. Где тебя высадить?
      – Не важно. Я возвращаюсь в гостиницу.
      Черт! Это уже и вовсе озадачило Джека.
      – Не стоит, Фрэнклин! – Но тут же ему пришло в голову, что это совсем не плохая идея. – Хочешь еще раз повидаться с ними напоследок?
      – Хочу сказать им, что я увольняюсь. Попрощаться.
      – Не надо говорить им, что ты собираешься плыть на том судне. Я бы на твоем месте не стал даже упоминать о нем.
      – Просто скажу, что я больше не работаю на них, и попрощаюсь.