– Ты готова была поверить ему?
– Нет, но он готов был нам помочь, потому что у него тоже есть свое дело. Вот что я поняла, Джек, вот чему он меня научил: нужно выбрать, на чьей ты стороне. Нельзя стоять в стороне, Джек, нельзя делать, что вздумается, а в остальном не участвовать. Нужно полностью отдаться чему-то. Тогда в ресторане мы обсуждали, кто мы такие, ты и я. Помнишь? Мы рассуждали, а Джерри Бойлана убили, потому что он был самим собой.
– Знаешь, почему он погиб? – перебил ее Джек. – Потому что забыл оглянуться через плечо, вот почему. Джерри Бойлан забывал об элементарных предосторожностях.
– Но он оказался там, потому что во что-то верил. Его интересовали не деньги.
– Он сам сказал: если он выйдет из игры, ему останется только мусор подметать. А мне – мне останется только покойников возить, тебе – лечить прокаженных, Рою – смешивать напитки для этих чертовых туристов. Скажи на милость, ради чего мы впутались в эту историю, если не ради денег? За кого ты нас принимаешь?
– Не нужно наклеивать ярлычки, не обязательно входить в ИРА или принадлежать к «контрас». – Она присела на корточки. – Главное, определиться: мы против того, что они делают.
– Определиться и взяться за оружие, – продолжил он, косясь на револьвер.
– Большая разница, берешься ли ты за оружие по собственному убеждению, или тебе вручают автомат, чтобы ты участвовал в политике, в каком-нибудь контрреволюционном перевороте, – сказала она. – Это не слова, это и есть самая суть. – Она остановилась на мгновение и сказала: – Ты же сам говорил: мы делаем это во имя человечества. Неужели ты забыл? Все дело в этом, поверь мне.
– Звучит неплохо.
– Это правда, Джек!
– И мы готовы убивать во имя этой правды, Люси?
17
Малыш вынырнул из кухни и прошел в служебный холл гостиницы, где Джек разговаривал по платному телефону. Малыш понес что-то насчет своих претензий к Джеку и Рою, мол, они злоупотребляют его добротой, но Джек, приподняв руку, остановил этот поток и быстро произнес в трубку:
– Приезжай прямо сейчас, буду тебе очень благодарен.
– Благо-да-рен? – протянула Хелен. – Я думала, ты меня выпить пригласил.
– Можем и поужинать потом, если ты еще не ела.
– Потом – это после чего? Звонишь мне в полдевятого и еще спрашиваешь, успела ли я поужинать.
– Так успела?
– Я не хочу есть, я плотно поела за ланчем, спасибо.
– Я бы и раньше позвонил, но пришлось мотаться в Галфпорт.
– Этот парень водил меня к Арно, – сообщила Хелен. – Собеседование в неофициальной обстановке. За кофе он уже рассуждал, как важно тесное сотрудничество, и приглашал меня в «Ройял-Сонесту», продолжить собеседование совсем уж в неформальной обстановке. Вопрос стоял так: если я соглашусь лечь с ним в постель, у меня будет отдельный кабинет с роскошными коврами-шторами, да еще и персональный компьютер. «Черт, – говорю, – о чем всю жизнь мечтала, так это о персональном компьютере».
– Получила работу?
– Нет, честно, соблазн был сильный. Я должна либо выкупить свою квартиру, либо выматываться в десятидневный срок, там будет кондоминиум. Мне тридцать два года, жить негде, работы нет.
Она так искренне сокрушалась о своей судьбе, что Джек готов был пожалеть бедную девочку. Ей даже не тридцать два, а все тридцать пять, она уже побывала замужем перед тем, как познакомилась с ним, и еще раз сходила замуж, пока он сидел в тюрьме. И чему ее все это научило? – Чему научились они оба?
– Жду тебя в баре. И надень платье, ладно?… Хелен!
– Что-то у тебя голос изменился. Сам ты вроде бы все тот же, но что-то появилось, не пойму пока что.
– Времени много прошло, – сказал Джек, попросил не копаться и повесил трубку.
– Так вот, – в ту же минуту завелся Малыш.
– Слушай, я не оставил там ключ, потому что он мне еще понадобится. Я же говорил тебе, что так получится. Помнишь, говорил?
– А я тебе говорил, что мы с Роем квиты, я ему больше ничего не должен, и никакого дерьма мне больше в жизни не надо, сыт по горло.
– Ничего не случится. Я же обещал.
– Все равно ты не можешь войти в его комнату, – злорадно сообщил Малыш. – Он пока что выходить не собирается.
– Разберемся. Он что, и обед наверх заказывал?
– Только бутылку охлажденного вина и опять креветки. Ох и любит он креветки! Говорит, будет ждать в номере, пока не придет машина.
– Его куда-то везут?
– Не, он купил машину, новехонький «мерс». Говорит, расплатился наличными, и велел доставить товар прямо сегодня, а не то деньги назад. Он всегда себя так преподносит.
– Он говорил, что собирается уезжать?
– Не-а, но похоже на то.
– А те двое?
– Их я не видел. Они тут не живут, так, заглядывают.
– Можешь выяснить, не просил ли полковник счет?
– Не полезу же я с вопросами в регистратуру. Это будет довольно странно.
– После клуба Карнеги тебе это покажется удовольствием, – заверил его Джек.
Они сидели с Хелен во внутреннем дворике гостиницы, Малыш принес им выпивку, критическим взором оглядел черное в узкую полосочку платье Хелен, но удалился без комментариев.
А Хелен сказала:
– Ты что, с ума сошел?
Приятно посидеть вечерком в таком месте, выпить немного, вечерний свет и плеск фонтана помогают расслабиться… Но Джек собрался с мыслями и повторил:
– Я всего-навсего прошу выманить его из комнаты минут на десять.
– Что мне, за волосы его тащить?
– Запросто, он малявка.
– Такие малявки хуже всего – крепкие, жилистые.
– Поднимешься в пятьсот первый номер, – И Джек приподнял брови, указывая направление. – Это пятый этаж, самый верхний. Видишь, возле лифта ниша, там его люкс. Постучишь, он откроет. Ты скажешь: «Ох, черт, извините, ошиблась номером».
– «Ох, черт, извините?» – переспросила Хелен.
– «Я ошиблась номером».
– Ты бы стул пододвинул. Совсем за дерево спрятался, мне тебя и не видно толком.
– В самый раз.
– Ты что, прячешься? – сообразила она. Отхлебнула разбавленный водой скотч, не спуская с него глаз. – Ты во что впутался, Джек?!
– Потом расскажу.
– Ты обещал завязать.
– Я завязал. Это совсем другое дело. Так вот, ты говоришь: «Извините», поворачиваешься и идешь по коридору.
– Да, ты всерьез в это впутался. Я же вижу.
– Идешь по коридору, делаешь пару шагов, поворачиваешься… Пока все ясно?
– Поворачиваюсь…
– И говоришь: «Ой, может, еще одна девушка подойдет, это моя подруга, мы договорились встретиться, но я ей, похоже, не тот номер назвала». Запомнила? Дальше говоришь: «Я подожду ее внизу. На случай, если мы разминемся, скажите ей, пожалуйста, что я жду в патио или, может, буду в баре».
– Я должна повторить все слово в слово или можно импровизировать?
– Как угодно, только нить не теряй. Нельзя просто уйти – нужно, чтобы он знал, куда ты идешь, чтобы он отправился тебя искать.
– А если он не станет искать?
– Станет-станет.
– А если нет?
– Сделай так, чтобы захотел. Да один твой вид… тебе и глазками стрелять не придется.
– А губы облизывать?
– Сама разберешься. Парни к тебе так и липнут.
– Но я ничего для этого не делаю.
– Да полно, тебе только в кино сниматься, ты кем угодно прикинуться можешь.
– Он из Южной Америки?
– Да, из Никарагуа.
– Симпатичный?
– Просто куколка, официант из дорогого ресторана. Красные трусы носит.
– Почем ты знаешь?
– Итак, он спускается, ты сидишь за столиком. Он предлагает заплатить за твою выпивку, ты говоришь: «Спасибо, не стоит».
– Чего это вдруг?
– То есть как?! Ты же с ним незнакома. Но он будет настаивать, и в конце концов ты скажешь: ну хорошо, один стаканчик. Поболтаете о том, о сем, что там в Никарагуа творится, а лучше всего, заговори с ним о машинах. Надо бы выяснить, купил ли он «мерседес» и долго ли еще тут пробудет, когда выписывается из гостиницы. Если удастся, упомяни Майами и проследи за его реакцией.
– Я думала, моя задача – отвлечь его.
– Вот и побеседуй с ним. Я же не прошу тебя карточные фокусы показывать.
– Я еще могу чечетку сплясать. Прямо на столе.
– Мне нужно всего минут десять, максимум пятнадцать. Ты увидишь меня, я выйду на площадку, задержусь там на минутку. Тогда ты ему скажешь, тебе пора уходить, или в дамскую комнату понадобилось, или еще что. Встретимся в баре «Сонеста», на той стороне. Идет?
– Ну, а все-таки, если он не пойдет за мной?
– Не может такого быть, – замотал головой Джек. – С твоей внешностью, с такими огромными карими глазами…
– А нос? Нос тебе всегда нравился.
– Обожаю, обожаю твой носик!
– А волосы? Мне так идет?
– Это твой стиль. – Джек не кривил душой. Он уже начал привыкать к этим рыжим кудряшкам. – Хелен, я просто представить себе не могу, чтобы этот парень не клюнул на тебя.
– Ну-ну, – бодро откликнулась она.
Полковник Дагоберто Годой в красных трусах отворил дверь, и гримаса недовольства тут же исчезла с его лица.
– Ой, извините! – воскликнула Хелен. – Я ошиблась номером. – Повернулась и отступила на шаг.
Вытянув руку, полковник ухватил гостью за локоть, отчего Хелен изрядно напугалась, и развернул ее лицом к себе.
– Вы нисколько не ошиблись. Именно эта комната вам и нужна. Вы пришли к мужчине, верно?
– Я остановилась в этой гостинице, – ответила Хелен прохладно, но без высокомерия. – Вероятно, я вышла из лифта не на том этаже. Будьте добры, отпустите мою руку. Если вы будете вести себя прилично, я не стану жаловаться на вас администратору.
Влепить ему коленом в пах? – прикидывала Хелен. Вышибить дерьмо из заносчивого коротышки-мачо. Но кто ж тогда поставит ей выпивку?
– Прошу прощения, прошу прощения, – заворковал полковник. – Позвольте мне доказать, что на самом деле я отличный парень…
Джек вышел из лифта, остановился на площадке у перил и посмотрел вниз. Хелен сидела за столиком, полковник склонился над ней, болтая без умолку, то и дело хватая ее за руку. Наконец он прочно завладел ее рукой, уселся и продолжал болтать со скоростью шестьдесят миль в час.
Повернувшись, Джек пробрался мимо лифта к номеру 501, постоял у двери, прислушиваясь, и отпер ее.
В серебряном ведерке осталась недопитая бутылка вина, недавно доставленная Малышом. Снова подтаявшие кубики льда в миске и креветочные хвосты повсюду. На столике у телевизора письма – те самые, которые Джек видел тут в прошлый раз.
На кровати – две смены чистого белья. Возможно, это что-то означает. В ванной включен свет. Полотенца на полу. На раковине – открытая бутылка одеколона, рядом – включенный в розетку фен. Скорей бы убраться отсюда.
Ему и в прошлый раз было здесь не по себе, но теперь желание немедленно убраться возросло. Что-то подсказывало: оставаться здесь нельзя. Он уже не тот, что прежде, слишком стар для этого ремесла. Джек заставил себя подойти к шкафу, все его существо говорило: уходи! Реакция уже не та. Когда-то, входя в чужую комнату, Джек чувствовал себя особенно
живым,он пробирался туда и ради добычи, конечно, но еще и для того, чтобы доказать себе, на что он способен. Вот, мол, я какой – опять сделал это и ушел безнаказанным! Но теперь прежние подвиги казались бессмыслицей.
Чистой воды выпендреж, и весь интерес состоял в том, что прислушиваться к дыханию спящих людей.
Открыв шкаф, Джек нашарил под стопками шелковых рубашек полковника его «беретту» и два запасных магазина, вытащил их, покрепче сжал рукоятку «беретты», – надежная, твердая – и вернулся к столу. На кипе банковских квитанций обнаружился розовый гарантийный чек, выданный продавцом «мерседеса».
Хелен поднесла ко рту стакан разбавленного скотча – левой рукой, поскольку правой прочно завладел полковник, нависавший над ней так, что Хелен уже ничего не видела, кроме его черного шелкового жилета. Одной рукой полковник придерживал ее ладонь снизу, другой, украшенной бриллиантовым кольцом, накрыл ее сверху. С виду вылитый киношный бандит или продюсер рок-группы. Но когда он открывал рот, его уже нельзя было принять ни за кого другого.
– Я никогда в жизни не видел столь привлекательной женщины, как вы, а опыт у меня огромный, можете мне поверить.
– Ах, нет, не верю, – щебетала Хелен. – Вы все преувеличиваете, ведь правда же?
– Я имел дело с самыми прекрасными женщинами. Одна из них должна была участвовать в конкурсе «Сеньорита Универсо». Знаете, что это такое? Когда выбирают самую красивую девушку на свете. Увы, она заболела.
– Я была Королевой красоты в колледже, на последнем курсе, – призналась Хелен. – Могла бы, наверное, выиграть «Сахарный кубок», но не стала и пытаться. Чего ради? В конце концов, это же политика: переспишь с кем надо, и готово, а я не таковская, я себя уважаю.
– Да-да, политика. Я отдал свою жизнь своему правительству, правительству моей страны. Я был в Вашингтоне, я близко знаком с вашим президентом. Он написал мне письмо. Я покажу вам его. Подписано: «Рональд Рейган, президент». Сейчас я вам его покажу.
– Не стоит, Дагоберда. Как ваше уменьшительное – Даго?
– Нет. Для друзей я Берти.
– Как мило. Берди – это мне нравится.
– Нет, «берди» – это по-вашему «птичка». А я Берти. Берти.
– Тоже симпатично.
– Это вы – симпатичная. Вы приезжая, да? Откуда?
– Из Майами.
– Да неужто? Из Майами?
– А вы там бывали?
– Конечно, бывал. Я скоро вернусь в Майами. Да, очень скоро.
– Правда? Когда?
– Значит, вы из Майами. Вы понимаете, что это значит – вы вошли в мою комнату, и мы познакомились? Судьба. Это должно было случиться. Мы сами этого не знали, но мы не можем этому помешать.
– Кошмар! – откликнулась Хелен. – Когда вы едете в Майами?
– Оставьте мне свой телефон и адрес, я скоро там буду.
– Нет, это вы дайте мне свой телефон.
– Я его пока сам не знаю. – Полковник поднял глаза, горделиво выпрямился, выпустив на миг ее руку. – Ага, теперь мне принесут его для вас, прямо сейчас, это хорошо. Криспин! – заорал он.
Хелен чуть повернула голову и увидела, как в патио вошли двое мужчин латиноамериканского вида, в дорогих костюмах с приподнятыми плечами. Тот, который шел впереди, в солнечных очках, небрежно засунул руки в карманы.
– Криспин, – сказал ему полковник, – эта прекрасная дама приехала из Майами. Элен, мой друг Криспин тоже оттуда. Садись, Криспин, выпей с нами.
– Мальчики, через пару минут мне пора убегать, – спохватилась Хелен.
Полковник решительно покачал головой: нет, он этого не допустит. Щелкнул пальцами, и второй латинос, тот, что маячил позади и руки держал не в карманах, а перед собой, подошел поближе. Полковник отдал ему по-испански какой-то приказ, бросил ключи, и парень поймал их на лету – послушен, как собака. Потом обернулся к Хелен, снова расплылся в улыбке, сделался «Берти».
– Он принесет письмо президента Рейгана, чтобы я вам его показал.
– Ну зачем? – сказала Хелен. – Это совершенно ни к чему.
Но полковник снова щелкнул пальцами, на этот раз подзывая высоченного негра-официанта, а человек по имени Криспин обратил к Хелен скрытые темными стеклами глаза и поинтересовался:
– И где же вы живете в Майами?
Джек пролистал приходные и расходные банковские квитанции, не нашел ничего похожего на трансфер в банк Майами, обнаружил еще один свежий счет и на всякий случай тщательно скопировал все цифры. В списке спонсоров появилось еще несколько галочек, а некоторые имена были вычеркнуты. Добравшись до послания из Белого дома, Джек снова принялся его перечитывать. Кое-какие пассажи ему хотелось заучить наизусть, особенно те, где говорилось насчет «ринга» и друзей «в штате пеликана». «Штат пеликана», подумать только! А что означает испанская концовка? «Он не тяжелый, он…»?
Стоя с письмом в руках и сосредоточившись на нем, Джек услыхал в тишине какой-то звук. Ключ поворачивался в замке. Кто-то хочет войти, толкает дверь, у него не получается, он пробует снова. Джек схватил оставленную на столе «беретту», перешел к другому краю кровати, ближе к окну, протиснулся за изголовье, прячась за грудой подушек. Нет, так не годится, это ловушка. Лучше встретить врага стоя. Лучше спрятаться в гардеробной, за скользящими дверцами. Но сейчас дверцы закрыты, а когда они раздвигаются, раздается довольно громкий звук. Чтобы попасть в гардеробную, нужно проскочить мимо двери в гостиную. Нужно двигаться побыстрее. Джек не трогался с места, собираясь с силами. Один рывок – и он ползет по полу в сторону гардеробной. По дороге бросил взгляд в гостиную – дверная ручка уже поворачивалась. Пополз дальше, миновал гардеробную и укрылся в ванной. Выключил свет, прикрыл дверь, оставив щель, и встал за ней с «береттой» наготове, прислонившись к холодному кафелю и прислушиваясь.
Тишина. Вокруг темно, только узкая полоска света проникает из-под двери. Джек ждал, прислушивался, но так ничего и не услышал, пока кто-то не толкнул дверь. Дверь сперва пошла на Джека, затем в ванной вспыхнул свет, и дверь отодвинулась от него – вошедший захлопнул ее за собой, и теперь Джек увидел голову с прилизанными густыми черными волосами, торчавшую над приталенным пиджаком с высокими плечами – плечи ссутулились, мужчина наклонился над раковиной и в зеркале над его головой Джек мог видеть собственное отражение. Он видел в зеркале, как он отводит от лица руку с «береттой», вытягивает ее, почти касаясь спины никарагуанца, щедро поливающего свои ладони одеколоном. Индеец со странным именем потер руки, поднес их к лицу, поднял голову, и в зеркале рядом с отражением Джека появилось отражение смахивавшего на креола Фрэнклина де Диоса. При виде чужого лица – вернее, половины лица – нависшего в зеркале над его собственным, Фрэнклин замер, прижимая руки к высоким выступающим скулам, потом уронил руки и попытался обернуться, но Джек прижал дуло «беретты» к основанию черепа индейца, вдавил его в густые волосы, заставив Фрэнклина снова уставиться прямо перед собой.
Сперва Джек слегка сгибал коленки, пытаясь держаться у индейца за спиной, не показываться ему на глаза, но, разглядев в зеркале выражение глаз Фрэнклина, он понял, что индеец узнал его, так что можно стоять прямо, вести игру лицом к лицу. Джек понятия не имел, что ему делать. Надо что-то изобразить, надо, чтобы этот парень, застреливший Бойлана, испугался Джека больше, чем Джек боится его самого. Вот дерьмо. Даже прижав дуло «беретты» к голове индейца, Джек не верил, что сумеет контролировать ситуацию. Что, если индеец не станет его слушаться? – Руки на зеркало!
Индеец покорно наклонил корпус над раковиной, прижал ладони к зеркалу, отрешенно глядя на собственное и чужое отражение. Джек протянул свободную руку вперед, прощупал пояс индейца, потом провел рукой под мышками, обнаружил там влажные круги, но оружия не было. Проверил карманы пиджака. Наклонился, провел рукой по одной штанине, собирался проверить вторую, но тут индеец дернулся, пытаясь повернуться. Джек резко двинул стволом пистолета ему сзади промеж ног, и Фрэнклин, охнув, приподнялся на цыпочки, упираясь бедрами в умывальник. Оказывается, контролировать ситуацию вовсе не так уж сложно.
На правой ноге индейца у самой щиколотки Джек нашел кобуру с пятидюймовым револьвером 38-го калибра, сунул револьвер в карман своего пиджака и выпрямился. Снова двое смотрели друг на друга в зеркале. Смотрели внимательно, но на лицах обоих трудно было бы прочесть что-либо, кроме легкого любопытства. Отражение не выдавало растерянности Джека, не знавшего, что ему делать с непрошеным гостем и как теперь выйти отсюда. Легче всего пристрелить его, значительно сложнее вырубить ударом пистолета по голове. Почем знать, с какой силой следует нанести удар? Черт, а вдруг своим ударом он прикончит этого индейца с дурацким именем, раздробит ему череп? Конечно, Джек вполне мог вмазать чуваку, решившему ударить его, – это было в порядке вещей. Он мог мгновенно разозлиться, умел завестись за пару секунд, ощутить прилив агрессии, желание драться, и потом словно со стороны наблюдал за своим броском, слышал смачный звук удара, глухой стон противника. Но что же делать теперь? Связать индейца? Сломать ему руку? Черт побери, вот уже пять лет, как он никого не бил.
– Как дела? – ни с того ни с сего поинтересовался Фрэнклин де Диос.
Джек прекрасно слышал его слова. Более того, он
видел,как тот их выговорил, ведь мрачная рожа индейца торчала прямо перед ним в зеркале. Те же слова он произнес, выходя из туалета. И все же Джек переспросил:
– Что ты сказал?
– Я все пытаюсь понять: разве ты полицейский?
Джек не сводил с него глаз.
– Непохоже. Слушай, я просто не понимаю, кто ты такой. То погребальную карету водишь… Скажи мне одну вещь: девушка была там, да?
Джек не отвечал. Индеец говорил с явным акцентом, но ни напряжения, ни вообще каких-либо эмоций его голос не выдавал. Можно подумать, он спрашивает из чистого любопытства. Ерунда какая-то.
– Они мне так и не сказали, в чем эта девушка провинилась, зачем она им понадобилась. Не хочешь говорить – не надо. Собираешься меня застрелить?
– Ты просто выполняешь чужие приказы, да?
– Приказы надо выполнять.
– Тебе ведь это ничего не стоит. Взял да и выстрелил Бойлану в спину.
– Бойлона – это кто?
– Ты что, даже не знаешь, как зовут человека, которого ты убил?
На краткий миг на лице индейца проступило недоумение.
– Конечно, иногда можно узнать, кого ты убил. Только потом, если будет время поискать в его карманах деньги или еду.
– Еду?!
– Да, тогда, бывает, узнаешь его имя, если у него был армейский значок. А впрочем, какая разница? Он ведь тоже не знал, как меня зовут. Если б повезло ему, а не мне, он бы и шарил у меня в карманах.
– Что ты несешь?
– Ты вот собираешься меня убить. Разве ты знаешь, как меня зовут?
– Ты чертовски странный парень, Фрэнклин, – проворчал Джек и вновь заметил, как по лицу, отражавшемуся в зеркале, скользнула гримаса удивления. – Раздевайся догола и лезь в душ.
Фрэнклин де Диос с готовностью кивнул и направился к ванне, на ходу снимая пиджак.
– Правильно, пристрели меня в ванне, чтобы вокруг не было крови. – Расстегнув штаны, он стянул их с себя, не снимая ботинки. Впервые эти двое посмотрели друг другу прямо в лицо.
– Мы связываем сандинистам руки сзади, заставляем их встать на колени. Они тоже так делают. Наверное, все так делают.
– Но ведь это война. Вы убиваете пленных.
– Вот именно. И ты тоже. – Он снял рубашку, обнажив крепкий торс и ниже – зеленые полосатые трусы. Снова поглядел на Джека. – Откуда ты знаешь, как меня зовут?
– Я сейчас выйду на минутку, – сказал Джек. – Включай воду и полезай в ванну. Сейчас вернусь.
– Сперва ботинки надо снять.
– Пусть намокнут, тебе не все равно?
– Тоже верно. Мы-то заставляли их снимать ботинки, но мои же никому не понадобятся, да? Разве что ты хочешь взять их себе?
– Лезь наконец под душ, черт подери!
Джек выскользнул из ванной, закрыл за собой дверь, прислушался, убедился, что индеец пустил воду. Он представил себе, как Фрэнклин де Диос в дурацких зеленых трусах наклоняется над ванной, открывает кран, регулирует воду – потеплее, похолоднее… Господи, он принял все как должное, он готов к смерти.
Джек метнулся к шкафу, запихал «беретту» и магазины под шелковые рубашки, закрыл шкаф и пошел было прочь, но тут же вернулся: не было смысла возвращать на место оружие, все равно полковник узнает, что он тут побывал. Он потратил еще десять драгоценных секунд, пытаясь что-то решить. Господи, а вода все льется! К черту этот пистолет! Джек заставил себя сдвинуться с места, потом снова вернулся, уронил на пол ключ, носком ботинка протолкнул его под шкаф.
Больше никогда он не войдет в чужой номер, никогда, ни за что!
18
– У меня было только одно на уме: поскорее выбраться оттуда. Хватит с меня этого дерьма. Удирать надо. Я глянул через перила – ты все еще сидела там.
– Еще бы, эти ребята меня не отпускали. Тот недоносок все расспрашивал насчет Майами. Бывала ли я в «Мьютини», бывала ли в «Неон Леон»? Он, видите ли, хотел знать, в какие бары я хожу. А ездила ли я в Ки-Бискейн? Где, черт побери, этот Ки-Бискейн? Я в Майами и была-то всего один раз, лет в восемнадцать.
Они сидели вдвоем в машине Джека. Он припарковал свой автомобиль в конце улицы Тулузы, недалеко от дока. В темноте вздыхала река, на фоне ночного неба четко вырисовывался силуэт экскаватора.
– Это был последний раз. Самый что ни на есть последний, – заявил Джек. – Может, я теперь даже останавливаться в гостиницах не смогу. – Он завел мотор. – Поехали лучше к тебе.
– Нет. Все чересчур запутано. Мне совсем хреново.
– Повтори, что сказал тот парень, когда вернулся?
– Ничего он не сказал. Я подумала – слава богу, он тебя не застукал. Подумала, либо ты успел уйти, либо спрятался где-нибудь под кроватью или в туалете…
– Ты не видела, как я уходил?
– Я головы не могла повернуть. Они оба сидели передо мной и глаз с меня не сводили.
– Он же должен был что-то сказать. Индеец, я имею в виду. Он настоящий индеец, из племени мискито.
– Он отдал Берти его письмо, а тот разорался. По-испански. Мне так показалось – ругал его, почему он так долго копался.
– Какое письмо?
– Письмо от президента Рейгана. Берти прочел его вслух, а потом сунул мне под нос, чтобы я сама прочла… А что там в последней строчке? Я не поняла.
– Когда тот парень вернулся, он был мокрый?
– Мокрый? С чего бы это?
– Он так-таки ничего и не сказал?
– Ничего не сказал. Слова не вымолвил. Сперва Берти орал на него, а потом и тот второй парень.
– Криспин?
– Криспин. Этим заносчивым коротышкам только дай поорать. Пока они вопили, я как раз попыталась рассмотреть, что там делается этажом выше. Думаю, ясное дело, у Джека все в порядке, только куда он подевался? А тут полковник давай меня лапать, гладит меня по руке, по локотку и повыше, и заливается, дескать, вот славно мы вместе времечко проведем. Я просто не могла там больше оставаться. «Берти, – говорю я ему, – ты уж извини, но я с тобой крутить не стану». «Почему?» – говорит он. «Ростом не вышел», – отвечаю и пошла себе.
Сворачивая на Кэнэл-стрит, Джек спросил:
– Волосы-то у индейца были влажные?
Они зашли выпить в бар «Мандина», и там Джек рассказал Хелен, что произошло, когда Фрэнклин де Диос вошел в комнату. Ему пришлось заодно рассказать и про то, что полковник собирает в Штатах деньги. На этом он пока остановился. Остальное он расскажет ей в местечке поспокойнее. Машину они оставили у бара и пошли пешком. Хелен поинтересовалась, куда, собственно, они идут.
– Увидишь, – ответил он ей.
Увидев вывеску «Муллен и сыновья», Хелен заупрямилась.
– Нет, нет, ни за что. Здесь я ночевать не стану. Ты в своем уме? – Потом присмотрелась при свете фонаря к серому зданию с башенками и спросила: – Тут что, когда-то жили люди?
В освещенном холле она остановилась, а Джек пошел проверить гостевую. Вернулся, покачивая головой, взял Хелен за руку и, мягко подталкивая, повел к лестнице на второй этаж. Она все еще сопротивлялась.
– Когда меня нет под рукой, Лео вызывает специальную службу. В смысле, чтобы они доставили покойника.
– Джек, я не хочу смотреть на покойников! Они уже поднялись наверх.
– Нет тут никаких покойников. Вот, смотри. – Не заходя в комнату, он протянул руку и включил свет. – Это бальзамировочная. Когда тело привозят, его кладут сюда, на стол.
– Господи! – выдохнула Хелен, не двигаясь с места. – Что это за штука?
– Специальный аппарат для бальзамирования.
– Для бальзамирования? Господи ты боже мой… А как он действует?
– Ладно, пошли. – Джек выключил свет, и они прошли по коридору в его комнату.
– А тут что?
– А тут я жил последние три года.
– Слушай, да тут у тебя славно, Джек! Дизайнера приглашал?
– Хелен, – сказал он, надеясь, что она наконец поймет. – Хелен, я стоял там, в ванной, рядом с парнем, который думал, что я его пристрелю. Ты только представь себе: он не плакал, не пытался умолять. Тот самый парень, что вчера в ресторане… Ты же была там.
– Я вовремя ушла.
– Ну, тот самый парень. Он стоял передо мной в ванной, думал, я собираюсь его убить, и спросил меня, заберу ли я себе его ботинки. Ты мне скажи, как же это так, что это за человек такой?
Хелен ничего не ответила. Она молча следила, как Джек достает бутылку водки из холодильника – кроме холодильника и старого дивана, который Джек перетащил сюда снизу, из холла, в комнате почти ничего не было. Хелен так и не проронила ни слова, пока Джек, усевшись рядом с ней на старый диван, не рассказал ей все по порядку, начиная со своей воскресной поездки в Карвиль и заканчивая событиями, произошедшими вечером того дня в отеле «Сент-Луис».
– По-моему, ты кое-что пропустил, – заметила она.
– Не знаю, может быть, – откликнулся он. Хелен поудобнее устроилась на диване, внимательно глядя на Джека.
– Вчера ты ночевал у нее?
– Мы все трое там ночевали.
– Ну да.
– Я же говорю: тот парень видел нас в ресторане. Он знает, где живет Люси. Мы боялись, как бы он не явился ее навестить.
– Но он не пришел.
– Не пришел. А сегодня я снова столкнулся с ним. Он меня знает. Знает, кто я. Мы с ним встречаемся уже в третий или четвертый раз. Можно сказать, старые знакомые. Но он ничего не сказал ни полковнику, ни тому, Криспину. Может, он потом им рассказал? Да нет, он же застукал меня в комнате. Он должен был сразу же позвать их. Странно как-то. Почему он им ничего не сказал?
– Где ты спал?
– Чего?
– Вчера ночью, в ее доме. Где ты спал?
– В кровати, разумеется. У них не то девять, не то десять спален.
