– Да.
– И что произошло?
Почему он не дозвонился? Почему?
– Нас толкнула другая машина, и мы врезались в ограду моста. Она не была пристегнута, и ее ударило о дверь. Она свернула себе шею.
– Ах, бедная девочка, – прошептала Паола. – А ты, Гвидо?
– Нас с Вьянелло тряхнуло, но мы в порядке. Все кости целы, – попробовал он отшутиться.
– При чем здесь кости, Гвидо? – Она говорила очень тихо, но торопливо, наверное, от нетерпения или беспокойства. – Я спрашиваю, как ты себя чувствуешь.
– Нормально. А Вьянелло переживает. Он был за рулем.
– Да, это похоже на Вьянелло. Поговори с ним, Гвидо. Не давай ему сидеть без дела. – Она помолчала. – Может быть, мне вернуться?
– Нет, Паола. Ты ведь только что уехала. Я просто хотел сообщить тебе, что со мной ничего не случилось. Вдруг тебе на глаза попалась бы газета. Или кто-нибудь стал задавать вопросы. – Он слышал в трубке свой голос, и в нем – упрек ей за то, что не позвонила, не читала газет.
– Детям рассказывать?
– Лучше расскажи. Чтобы не пугались, если что. Но полегче там.
– Хорошо, Гвидо. Когда похороны?
На мгновение он растерялся. Чьи похороны: Маскари, Креспо или Марии Нарди? Нет, Марии, конечно.
– Наверное, в пятницу.
– Вы все пойдете?
– Все, кто сможет. Она у нас недавно работала, но у нее было много друзей.
– Кто это сделал?
– Я не знаю. Мы не успели еще ничего понять, а машины уже и след простыл. Но я ездил в Местре на встречу с одним трансвеститом, так что, кто бы это ни был, он знал, где я нахожусь и где поеду. Другой дороги-то нет.
– А трансвестит? Ты с ним встретился?
– Не успел. Его убили.
– Тот же самый человек?
– Да. Наверное.
Они разговаривали телеграфным стилем, который выработался у них за двадцать лет общения.
– И первого он? Того, в поле?
– Похоже.
Было слышно, как Паола обратилась к кому-то рядом.
– Гвидо, тут Кьяра хочет с тобой поговорить.
– Чао, папа, как дела? Ты по мне соскучился?
– Да, мой ангел, я очень по тебе соскучился. Я по всем по вам соскучился.
– Но по мне больше всех?
– Нет, по всем одинаково.
– Этого не может быть. По Раффи нельзя скучать, потому что его все равно никогда нет дома. А мама сидит и читает целый день книжку, кто станет по ней скучать? Это значит, что ты должен скучать по мне больше всех, ведь так?
– Да, мой ангел.
– Ну вот видишь, я же тебе говорила. Стоит только подумать, и все сразу станет ясно.
– Да, хорошо, что ты мне об этом напомнила.
На том конце зашумели, потом Кьяра сказала:
– Папа, мама вырывает у меня трубку. Скажи ей, чтобы она пошла со мной на прогулку, ладно? Она целый день сидит на террасе и читает. Ничего себе каникулы, да?
Наябедничав, она передала трубку Паоле.
– Гвидо, если я тебе нужна, то я приеду.
Послышались протестующие вопли Кьяры.
– Нет, Паола, не надо. Правда. Я постараюсь выбраться к вам в эти выходные.
Подобные обещания он давал ей много раз, и она давно перестала требовать с него клятвы.
– Расскажи мне все, Гвидо.
– Нет, Паола. Я расскажу, когда мы увидимся.
– Здесь?
– Надеюсь. Если нет, тогда я позвоню. Послушай, я позвоню в любом случае – приеду я или нет. Хорошо?
– Хорошо, Гвидо. Ради бога, будь осторожен.
– Ладно. И ты тоже, Паола.
– Я? А мне-то чего осторожничать? Я здесь в полнейшей безопасности, в раю, можно сказать.
– Смотри не прикончи книжку, как в прошлый раз на Кортине. – Оба засмеялись, вспомнив тот отпуск. Она взяла с собой «Золотую чашу» и прочла ее за неделю. Вторую неделю читать ей было нечего, и пришлось лазать по горам, плавать, валяться в шезлонге и болтать со своим мужем. Она страшно устала.
– Ладно. Но мне не терпится поскорее закончить, чтобы немедленно начать читать снова. – У Брунетти промелькнула мысль: не потому ли он до сих пор не вице-квесторе, что всем известно, что он женат на сумасшедшей? Хотя, наверное, нет, не потому.
Снова пообещав друг другу беречь себя, они распрощались.
Глава двадцать вторая
Он позвонил синьорине Элеттре, но ее не было на месте. Тогда он вызвал к себе Вьянелло. Через несколько минут сержант явился – с таким же удрученным видом, как и в то утро, когда они расстались у дверей квестры.
– Buon di, Dottore, – поздоровался он, садясь по привычке на стул у стола Брунетти.
– Доброе утро, Вьянелло. Сколько у нас сегодня человек свободных? – начал он с места в карьер, чтобы не возвращаться к обсуждению печальных событий.
Вьянелло, подумав секунду, ответил:
– Четверо – вместе с Риверре и Альвизе.
Поскольку эти двое тоже не стоили обсуждения, Брунетти сказал, передавая сержанту первую страницу из досье:
– В этом списке люди, которые арендуют квартиры у Лиги. Отберите, пожалуйста, венецианские адреса и отправьте по ним наших четверых сотрудников.
Вьянелло пробежал глазами список:
– Зачем, синьор?
– Мне нужно знать, кому они платят за квартиру и как.
Вьянелло с любопытством глядел на него. Брунетти вкратце рассказал о Канале с приятелями, которые платят наличными.
– Я хочу знать, сколько жильцов делают то же самое и много ли с них берут. Но еще важнее, знают ли они того или тех, кому на самом деле отдают деньги.
– Вот, значит, как? – Вьянелло, сразу все поняв, принялся считать адреса. – Сколько их здесь, синьор? Больше сотни, наверное?
– Сто шестьдесят две квартиры.
Сержант от удивления присвистнул:
– И вы говорите, Канале платит полтора миллиона в месяц?
– Да.
Вьянелло замолчал. Брунетти догадался, что сейчас сержант в уме производит те же подсчеты, что и он, когда впервые увидал список.
– Даже если предположить, что тут только одна треть из этих людей, то уже получается более полумиллиарда в год, так, что ли? – спросил Вьянелло, потрясенный этакой гигантской суммой.
– Вам, случайно, никто из списка не знаком?
– Одного человека я, кажется, знаю. Это владелец бара на углу рядом с домом, где живет моя мать. Зовут его точно так, но вот насчет адреса я не уверен.
– Может быть, вы с ним поговорите? Так, между прочим?
– Одеться в цивильное? – Вьянелло улыбнулся, становясь прежним Вьянелло.
– Или Надю пошлите, – в шутку предложил Брунетти, но тут же понял, что идея не плоха. Если людей, которые в некотором роде незаконно занимают свои квартиры, придет опрашивать полицейский в форме, то откровенничать с ним они не станут. Брунетти был уверен, что они вытащат кучу банковских квитанций, доказывающих, что они ежемесячно вносят установленную для них арендную плату на указанные им счета и знать ничего не знают о каких-то махинациях. Италия, как ни одна другая страна, изобилует всяческими документальными подтверждениями; чего же там не существует – так это действительности, которую эти документы призваны удостоверять.
Вьянелло будто прочитал его мысли.
– Я думаю, что есть способ еще лучше.
– Поговорить с соседями?
– Да, синьор. Сомневаюсь, что сами жильцы нам выложат всю правду. Они же понимают, чем им это грозит. Когда речь идет о потере квартиры, то любой готов соврать. Кому охота очутиться на улице? – Вьянелло, без сомнения, так и поступил бы. По трезвом размышлении Брунетти понял, что и он тоже. Впрочем, как и всякий венецианец.
– Да. Нужно прозондировать округу. Поручите это нашим женщинам, Вьянелло.
Сержант расплылся в улыбке.
– И это тоже вам. Здесь дело попроще, – говорил Брунетти, вытаскивая из папки второй список. – Вот эти граждане получают ежемесячные пособия от Лиги. Проверьте, проживают ли они по указанным адресам, а также, если удастся, выясните, действительно ли это бедные и достойные люди.
– Был бы я любитель поспорить, я бы поставил десять тысяч лир, что они там не живут, – Вьянелло щелкнул по списку пальцами, – и еще десять тысяч, что они не бедные и не достойные.
– Нет, Вьянелло, я не стану с вами спорить.
– Да я шучу. А как наш друг Сантомауро?
– Судя по фактам, которые разыскала синьорина Элеттра, он у нас святой.
– Святых не бывает, – напомнил Вьянелло.
– Ну, тогда очень осторожный.
– Вот это больше похоже на правду.
– И еще кое-что. Галло нашел производителя туфель, которые были на Маскари, и тот дал ему адреса магазинов, где продаются такие туфли. Нужно обойти все магазины и опросить продавцов. Туфли сорок первого размера. Может быть, найдется тот, кто продавал их, и он вспомнит покупателя.
– А платье?
Брунетти получил рапорт два дня назад. Результаты не обманули его ожиданий и не порадовали.
– Обычная синтетическая дешевка. На любом рынке такие платья идут не дороже сорока тысяч лир. Этикетка была сорвана, но Галло не оставляет попыток разузнать, где его изготовили.
– Есть хоть какая-нибудь надежда?
Брунетти пожал плечами:
– Больше надежды на туфли. По меньшей мере, мы знаем производителя и магазины, где их продают.
Вьянелло кивнул:
– Будут еще поручения, синьор?
– Да. Позвоните в налоговую полицию и скажите, чтобы прислали эксперта, а лучше не одного, а нескольких, для проверки документации Банка Вероны и Лиги.
– Значит, Патта согласился-таки обратиться за санкцией? Чтобы изъять документы? – удивился Вьянелло.
– Да, – ответил Брунетти, едва сдерживая торжествующую улыбку.
– Дело принимает серьезный оборот. Подумать только – санкция суда. – Вьянелло пораженно покачал головой.
– Не могли бы вы попросить синьорину Элеттру подняться ко мне?
– Конечно. – Вьянелло встал и собрал бумаги. – Мы поделим адреса между собой – и за работу. – Он направился к двери. Но перед выходом он остановился и задал тот самый вопрос, который все утро не давал покоя Брунетти: – Как они могли отважиться на такое? Стоит кому-нибудь одному сболтнуть лишнее, одно слово – и все, конец, вся их система рухнет, как карточный домик.
– Понятия не имею.
Для себя Брунетти решил, что это еще один пример группового помешательства, неистовая страсть к риску, перешедшая границы разумного. В последнее время страну сотрясали коррупционные скандалы всех уровней. Все брали и давали взятки: предприниматели, банкиры, строители, министры правительства. Миллиарды, десятки миллиардов, сотни миллиардов лир переходили из рук в руки в виде взяток. Итальянцы привыкли считать, что коррупция – это нормально. Стало быть, проделки Лиги и ее главарей, если бы и выплыли наружу, не должны были вызывать народного возмущения.
Брунетти, очнувшись от своих размышлений, увидел, что Вьянелло уже удалился. Вскоре в не закрытую им дверь вошла синьорина Элеттра.
– Вы хотели меня видеть, комиссар?
– Да, синьорина. – Он указал рукою на стул, приглашая ее садиться. – Вьянелло только что забрал ваши списки. Оказывается, некоторые из жильцов, которые снимают квартиры у Лиги, платят гораздо больше, чем она декларирует. Вот я и хочу теперь узнать, получают ли люди из второго списка положенные им Лигой пособия или нет.
Пока он говорил, синьорина Элеттра быстро строчила у себя в блокноте.
– А еще я хотел вас спросить… Скажите, если не секрет: почему вы так часто ходите в архив?
– Что? – Она машинально привстала со стула, и ее блокнот шлепнулся на пол. Пришлось наклоняться, чтобы поднять его. – Простите, комиссар. – Она снова села и раскрыла блокнот на коленях. – В архив? Я все пытаюсь найти что-нибудь связанное с Awocato Сантомауро или синьором Маскари.
– И каковы успехи?
– К сожалению, на них ничего нет. Ни один, ни второй по архивам не проходят. Ровным счетом ничего.
– Мы все, кто работает в этом здании, понятия не имеем, что скрывает наш архив. Синьорина, я хотел бы, чтобы вы поискали там любые сведения о людях, находящихся в списках.
– В обоих, комиссар?
Она сама готовила эти списки и знала, что там более двухсот фамилий.
– Стоит, наверное, начать со второго, с получателей пособия. Там фамилии и адреса, узнайте, пожалуйста, в мэрии, зарегистрированы ли они по месту жительства. – Закон о регистрации, явный пережиток прошлого, позволяющий властям отслеживать перемещения гражданина по стране, действовал до сих пор.
– Кроме того, проверьте, не числится ли за ними криминала, как у нас, так и в других городах. Или в других странах – вдруг найдется и такая информация. – Синьорина Элеттра, делая пометки в блокноте, кивнула, будто исполнить все это – пара пустяков. – Следующее: как только Вьянелло выяснит, кто из квартиросъемщиков платит арендную наличными, вы возьмете эти фамилии и тоже их проверите на предмет судимости, задержаний и прочего. Справитесь, синьорина? Я и не думал, что после компьютеризации у нас там столько всего осталось.
– Да, старья там достаточно, – подтвердила она. – Страшный беспорядок, но попробовать стоит.
– Думаю, у вас получится. – Она всего две недели как работает в полиции, а кажется, что уже два года.
– Конечно. У меня сейчас масса свободного времени, – сказала она, предоставляя Брунетти полную свободу интерпретаций.
Он не удержался и спросил:
– А что происходит?
– Они сегодня ужинают вдвоем в Милане. Сегодня он поехал туда на машине. Сам.
– А потом что, по-вашему, будет? – Брунетти знал, что не должен задавать ей таких вопросов, но чувствовал неодолимое любопытство.
– После ареста Бурраски она сядет на первый самолет и вернется в Венецию. Либо он сначала предложит ей отвести ее к Бурраске. Я думаю, ему доставит удовольствие наблюдать ее реакцию при виде полицейских машин вокруг дома. Так вот, если она их увидит, то, вероятно, вернется с ним сегодня же вечером домой.
– А на что она ему? – в конце концов спросил Брунетти.
Синьорина Элеттра посмотрела на него, как на придурка:
– Он ее любит, комиссар. Неужели не понятно?
Глава двадцать третья
В жару Брунетти обычно терял аппетит, но к вечеру он вдруг проголодался – впервые с того дня, как ужинал у Падовани. По дороге домой он зашел на Риальто и с удивлением обнаружил, что некоторые овощные и фруктовые киоски до сих пор открыты, хотя времени уже девятый час; Он купил в одном киоске килограмм перезрелых бордовых помидоров и в придачу получил от продавца совет нести их аккуратно и не класть ничего сверху. Торговец в другом ларьке, продавший ему килограмм темного инжира, оказался не менее заботлив. К счастью, оба совета сопровождались пластиковыми пакетами, так что домой Брунетти прибыл навьюченный как ишак.
Дома он сразу распахнул все окна, надел слаксы с футболкой и отправился на кухню готовить ужин. Нашинковал лук, ошпарил помидоры, чтобы их легче было очистить, принес с балкона базилик. Приготовив самый простой соус, он поставил на огонь воду для пасты. Когда соленая вода стала подниматься, пузырясь и шипя, он бросил туда полпачки penne rigate и перемешал.
Он делал все машинально, в его голове громоздились лица, фамилии, события последних десяти дней, но он даже не пытался разобрать этот конгломерат на отдельные лица и имена. Когда макароны сварились, он вывалил их в дуршлаг, из дуршлага – в миску, полил сверху соусом, перемешал все большой ложкой и понес на балкон, где уже ждали вилка, бокал и бутылка каберне. Он стал есть прямо из миски. Их балкон так высоко над городом, что желающему заглянуть на него пришлось бы влезть на колокольню Сан-Поло. Съев всю пасту, Брунетти подобрал соус коркой хлеба, отнес миску на кухню и вернулся с тарелкой свежевымытого инжира.
Прежде чем приняться за фиги, он снова сходил в гостиную, чтобы взять «Анналы» Тацита. В прошлый раз он остановился на том месте, где Тацит описывает неисчислимые бедствия кровавого правления Тиберия, императора, к которому он, кажется, испытывал особую ненависть. Эти римляне только и делали, что убивали, предавали, обманывали друг друга, попирали закон. Прямо как мы, отметил про себя Брунетти. С этим убеждением он и читал до тех пор, пока москиты не загнали его в квартиру. Там он лег на диван и читал за полночь. Читая о злодействах и преступлениях двухтысячелетней давности, он постепенно забывал о тех, что творились вокруг. Потом он заснул и спал до утра как убитый, не видя снов. Наутро он проснулся свежим, бодрым и решительным, будто проникнувшись неистовой моральной бескомпромиссностью Тацита и поверив, что она как-то поможет ему преодолеть все трудности наступающего дня.
Придя в квестуру, он с удивлением обнаружил, что Патта, уезжая накануне в Милан, нашел время обратиться к судье с запросом о санкции на изъятие документов банка и Лиги. Более того, санкция уже получена и оба заведения уведомлены о том, что им необходимо подготовить все как можно быстрее, что они обещали исполнить, хотя и не сразу, потому что это дело, мол, требует времени и сил.
К одиннадцати часам от Патты еще не было ни слуху ни духу. Большинство сотрудников квестуры накупили с утра газет, но нигде не упоминалось об аресте Бурраски. Само по себе это было неудивительно, однако этот факт подлил масла в огонь поголовного возбуждения и нетерпения; все только и гадали, чем же все-таки могла закончиться вчерашняя поездка в Милан. Один Брунетти не принимал участия в пересудах. Он решил ограничиться звонком в налоговую полицию, чтобы узнать, выделят ли ему для инспекции документов экспертов, которых он просил вчера. К его немалому удивлению, оказалось, что выделят и что сам судья, Лука Бенедетти, уже звонил им и просил о том же.
Когда незадолго до обеда к нему в кабинет явился Вьянелло, Брунетти был уверен, что он пришел, чтобы доложить, что документы пока не прибыли или что какая-нибудь бюрократическая препона неожиданно возникла и мешает банку с Лигой предоставить документы, изъятие которых откладывается на неопределенное время, если не навсегда.
– Buon giorno, комиссар, – поздоровался Вьянелло.
Брунетти, сидевший за столом, поднял голову от бумаг и спросил:
– Что случилось, сержант?
– Я привел тут парочку человек, которые хотят с вами поговорить.
– Кто такие? – Брунетти отложил ручку.
– Профессор Луиджи Ратти и его жена. – Брунетти ждал объяснений, но Вьянелло, после паузы, добавил только: – Из Милана.
– И что это за профессор и его жена, могу я узнать?
– Они живут в квартире, которую арендуют у Лиги, уже почти два года.
– Продолжайте, Вьянелло, – заинтересовался Брунетти.
– Адрес профессора был в моей части списка, и сегодня утром я отправился к нему в гости. Когда я спросил, как ему удалось заполучить эту квартиру, он ответил, что такие решения Лиги принимаются конфиденциально. Я спросил, как он платит ренту, и он сказал, что ежемесячно перечисляет двести двадцать пять тысяч лир на счет Лиги в Банке Вероны. Я попросил у него квитанции, но он сказал, что не хранит их.
– Да ну? – воскликнул Брунетти, заинтересовываясь еще больше. В Италии нет гарантии, что однажды какому-нибудь чиновнику не взбредет в голову, что вы не заплатили такой-то и такой-то налог, не оплатили счет, не предоставили справку. Никто не выбрасывает документы, по крайней мере денежные квитанции. В семье Брунетти хранилось два полных ящика счетов за коммунальные услуги за десять лет, и еще три коробки разных бумажек на антресолях. Если итальянец уверяет вас, что он выбрасывает квитанции об оплате жилья, то либо он врет, либо он сумасшедший.
– А где находится квартира профессора?
– На Дзаттере, напротив Джудекки. – Это был чуть ли не самый престижный район города. – Там комнат шесть, наверное. Мне так показалось: дальше прихожей я не ходил.
– Двести двадцать тысяч лир? – дивился Брунетти, вспомнив, что в прошлом году Раффи покупал по такой цене пару горных ботинок.
– Да, синьор, – подтвердил Вьянелло.
– Пригласите, пожалуйста, профессора и его супругу, сержант. Пусть войдут. Кстати, каких наук он профессор?
– Сдается мне, что никаких, синьор.
– Понятно. – Брунетти надел колпачок обратно на ручку.
Вьянелло распахнул дверь и посторонился, пропуская в кабинет профессора и синьору Ратти.
Профессор Ратти был сильно молодящимся мужчиной лет пятидесяти с хвостиком. В деле сокрытия возраста большую помощь ему оказывал парикмахер, который стриг волосы профессора так коротко, что было не понять, седые они на самом деле или белокурые. Костюм сизого шелка от Джанни Версаче добавлял ему моложавости, как и темно-бордовая шелковая рубашка с открытым воротом. Свои бордовые – под цвет рубашки – плетеные кожаные туфли он носил на босу ногу. Такие туфли продавались только в бутиках Bottega Veneta. Кто-то объяснил ему, наверное, что кожа под подбородком у него отвисла по-индюшачьи, ибо он носил белый шелковый галстук с крупным узлом и высоко задирал голову, – якобы для того, чтобы очки не съезжали с переносицы.
Если профессор только оборонялся от наступающей старости, его жена кидалась на злодейку в атаку. Ее волосы напоминали цветом рубашку ее мужа, а лицо благодаря мастерству пластических хирургов было гладкое и тугое, какое бывает у грудных младенцев и резиновых кукол. Тощая как доска, она была одета в белый льняной костюм. Расстегнутый жакет приоткрывал изумрудно-зеленую шелковую блузку. Увидав их, Брунетти подивился их выдающемуся умению сохранять свежесть и хладнокровие в такую жару. А глаза у обоих были просто ледяные.
– Вы хотели поговорить со мной, профессор? – спросил Брунетти. Он хоть и встал, когда они вошли, поздороваться с ними за руку не торопился.
– Да, – ответил Ратти, указывая жене на стул и для себя беря без приглашения второй, стоявший у стены. Когда они оба уселись, он продолжил: – Я пришел сообщить вам, что я возмущен вторжением полиции в мой дом. Более того, я возмущен подозрениями, которые мне были высказаны. – У Ратти был картавый миланский выговор, который у Брунетти всегда ассоциировался с жеманной манерой пышных актрис.
– Какими подозрениями, профессор? – Брунетти сел на место и подал собравшемуся было выйти сержанту знак оставаться в кабинете, у дверей.
– Мне дали понять, что я совершаю противоправные действия, арендуя свое жилище.
Брунетти глянул на Вьянелло и увидел, как тот закатил глаза к потолку. Мало того, что миланская картавость, так еще и пышные слова.
– Почему вы решили, что вас в чем-то подозревают, профессор? – спросил Брунетти.
– Что еще я могу подумать, когда ко мне домой врывается полицейский и требует предъявить квитанции об оплате жилья? – Пока профессор говорил, его жена шныряла глазами туда-сюда, оглядывая кабинет.
– Вы сказали «врывается», профессор? «Требует»? Сержант, как вы оказались в квартире профессора?
– Меня впустила горничная, синьор.
– И что вы сказали горничной, которая впустила вас, сержант?
– Я сказал, что хочу поговорить с профессором Ратти.
– Понятно, – сказал Брунетти и снова обратился к Ратти: – И в какой же форме было произведено «требование», профессор?
– Ваш сержант спросил квитанции за квартиру, будто я должен их собирать.
– Разве вы не храните квитанции, профессор?
Ратти досадливо взмахнул рукой, а его жена посмотрела на Брунетти в немом изумлении, будто представить себе не могла, для чего могут понадобиться свидетельства о выплате таких ничтожных сумм.
– А что же вы будете делать, если владелец квартиры вдруг заявит, что вы не платите за жилье? Как вы докажете, что платили?
На этот раз Ратти сделал жест, исключавший малейшую возможность такого события, а взгляд его жены говорил, что никому ив голову не придет усомниться в словах ее мужа.
– Не могли бы вы рассказать, как происходит выплата ренты, профессор?
– Не понимаю, при чем здесь полиция? – возмутился Ратти. – Я не привык, чтобы со мной так обращались.
– Как, профессор? – спросил Брунетти с неподдельным любопытством.
– Как с преступником.
– Откуда вы знаете, как полиция обращается с преступниками, профессор? Разве вы когда-нибудь совершали преступления?
При этих словах Ратти приподнялся с места и посмотрел на жену:
– Нет, это неслыханно. Да у меня друг – член городского совета…
Синьора Ратти легким движением руки приказала ему сесть обратно.
– Так объясните мне, как вы платите за квартиру, профессор Ратти.
Ратти взглянул на него в упор:
– Я перечисляю деньги на счет в Банке Вероны.
– Что на Сан-Бартоломео?
– Да.
– Сколько вы платите?
– А, сущие пустяки.
– Двести двадцать тысяч лир?
– Да.
Брунетти удовлетворенно кивнул головой.
– Какова площадь вашей квартиры?
Вмешалась синьора Ратти, видимо, не в силах больше терпеть абсурд происходящего:
– Мы понятия не имеем, но нам хватает.
Брунетти вытащил список квартир, подконтрольных Лиге, открыл его на третьей странице и, ведя пальцем сверху вниз, нашел там фамилию Ратти.
– Триста двадцать квадратных метров. Шесть комнат. Да, вам должно хватать.
– Что все это значит? – взвилась синьора Ратти.
– Это значит то, что значит, синьора, – отвечал Брунетти, невозмутимо глядя на нее. – Шесть комнат вполне достаточно для… двоих человек. Вас ведь только двое, так?
– И горничная.
– Тогда трое. Все равно неплохо. – С абсолютно безмятежным выражением лица он повернулся к ее мужу. – Как вам удалось получить квартиру от Лиги, профессор?
– Это было очень просто, – сказал Ратти, вроде бы уже начиная оправдываться. – Я обратился к ним с заявлением, и мне выделили квартиру.
– К кому вы обращались?
– В Лигу по защите нравственности, конечно.
– А откуда вы узнали, что Лига сдает в аренду квартиры?
– Мне казалось, здесь все об этом знают, комиссар. Разве нет?
– Ну если пока и не знают, то вскоре узнают, профессор.
Супруги Ратти в ответ на это промолчали, только синьора Ратти быстро перевела взгляд с Брунетти на мужа и обратно.
– Вы не помните, кто вам рассказал о квартирах?
Оба в один голос сказали:
– Нет.
– Завидное единодушие. – Брунетти едва заметно улыбнулся и зачем-то поставил галочку напротив их фамилии в списке. – Вы проходили собеседование, прежде чем вам разрешили поселиться в квартире?
– Нет, – сказал Ратти. – Мы заполнили и отослали анкеты, и вскоре нас известили, что наше заявление одобрено.
– Как вас известили? Письмом? По телефону?
– Это было давно, я уже не помню, – сказал Ратти и повернулся к жене за подтверждением. Та кивнула головой.
– Значит, вы снимаете эту квартиру уже два года?
Ратти кивнул.
– И у вас не сохранилось ни одной квитанции об оплате?
Теперь его жена покачала головой.
– Скажите, профессор, вы подолгу живете в городе?
Он задумался:
– Мы приезжаем на Карнавал.
– Обязательно, – уверенным тоном закончила за него жена.
– Иногда мы проводим здесь сентябрь или рождественские каникулы, – продолжил Ратти.
– В течение года мы приезжаем несколько раз на выходные, – вставила синьора.
– Понятно, – сказал Брунетти. – А горничная?
– Она приезжает с нами из Милана.
– Ясно. – Брунетти начертил вторую галочку напротив их фамилии.
– Позвольте вас спросить, профессор: вам известны цели и задачи Лиги?
– Я знаю, что они борются за укрепление моральных устоев в обществе, – изрек профессор значительным тоном, подразумевая, что это, мол, никогда не помешает.
– Ах да. Но помимо того, они занимаются сдачей жилья в аренду. Зачем?
Ратти с женой молча обменялись взглядами.
– Я думаю, их цель состоит в том, чтобы сдавать квартиры достойным людям.
– Зная это, профессор, вы не находите странным, что венецианская организация сдает квартиру миланцу, который будет проводить в этой квартире от силы два месяца в году? – Поскольку Ратти не отвечал, Брунетти задал наводящий вопрос: – Вы, наверное, в курсе, как у нас тут тяжело с жильем?
Синьора Ратти нашлась первой:
– Мы подумали, что они хотят сдать квартиру людям, которые бы ценили и берегли бы ее.
– То есть вы больше способны ценить и беречь такую большую удобную квартиру, чем, допустим, семья какого-нибудь плотника из Каннареджо?
– Само собой разумеется.
– А за чей счет, позвольте узнать, производится ремонт квартиры?
Синьора Ратти улыбнулась и сказала:
– Пока что ремонт ей не требовался.
– Но в вашем контракте обязательно должен быть пункт – если с вами заключали контракт, – в котором говорится, кто оплачивает расходы по ремонту.
– Это все они сами, – подал голос Ратти.
– Лига?
– Да.
– То есть это не обязанность жильцов?
– Нет.
– А вы, значит, – Брунетти поглядел в бумагу у себя под рукой, будто там были записаны цифры, – всего два месяца в году проживаете в квартире? – Ратти хранил молчание, так что Брунетти переспросил еще раз: – Так, что ли, профессор?
– Да, – процедил тот сквозь зубы.
Точно священник на уроке в гимназии, Брунетти сцепил пальцы и аккуратно положил руки перед собой, поверх списка.
– Ну что же, я думаю, настало время сделать выбор.
– В смысле?
– Если вы не понимаете, я вам объясню. Первое, вы должны будете повторить сейчас ответы на мои вопросы для записи на пленку, либо я вызову секретаря, чтобы она их застенографировала. В любом случае вам придется подписать ваши показания и обоим поставить свои подписи, поскольку вы говорите одно и то же. – Брунетти сделал долгую паузу, чтобы они как следует прониклись смыслом его слов. – Либо вы могли бы – а я рекомендую вам это сделать – рассказать мне всю правду. – Оба напыжились, готовясь выразить возмущение, особенно синьора Ратти. – Так или иначе, – спокойно продолжал Брунетти, – я вам обещаю, что квартиру вы потеряете, хотя, может быть, и не скоро. Это по меньшей мере. – Занятно, что они сразу притихли и не потребовали объяснить, что он имеет в виду. – Нам известно, что многие квартиры сдаются незаконно и что кое-кто, связанный с Лигой, годами незаконно собирает с жильцов арендную плату. – Профессор Ратти открыл было рот, но Брунетти упреждающе поднял ладонь, призывая к терпению, и снова сцепил руки. – Если бы речь шла об одном мошенничестве, то вам, возможно, имело бы смысл и дальше упираться и говорить, что вы, мол, ничего не знаете. Но, к несчастью, все оказалось гораздо серьезнее. – Здесь он замолчал. Он заставит их признаться, черт возьми.
