Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Неизвестный венецианец

ModernLib.Net / Художественная литература / Леон Донна / Неизвестный венецианец - Чтение (стр. 1)
Автор: Леон Донна
Жанр: Художественная литература

 

 


Донна Леон
 
Неизвестный венецианец

      Памяти Арлин Ожер, погибшего солнца…

 
      Ah forse adesso
      Sul morir mio delusa
      Priva d'ogni speranza, e di consiglio
      Lagrime di dolor versa dal ciglio.
      Поверив, может быть,
      Речам, что лгут про смерть мою,
      Надежду потеряв,
      Она рыдает горько.
Моцарт. «Луций Сулла»

 

Глава первая

      Туфля, лежавшая на земле, была ярко-красного цвета, как телефонные будки в Лондоне и пожарные машины в Нью-Йорке, но человеку, который первым заметил ее, прежде вспомнилась пламенная «Феррари-Тестаросса» на календаре в витрине местной мясной лавки, где голая блондинка со страстью прижималась к левой передней фаре. Туфля пьяно валялась на боку, уткнувшись мыском в одну из масляных луж, что как оспа покрывали задний двор скотобойни. Увидев ее тут, он, естественно, подумал еще и о крови.
      Скотобойня стояла здесь давно. Ее построили еще до того, как Маргера расцвела и превратилась в один из промышленных центров Италии, когда еще и слуху не было о нефтеочистительных и химических заводах, что выросли потом на болотах вдоль побережья лагуны, напротив Венеции-жемчужины Адриатики.
      Приземистая бетонная постройка мрачного вида была обнесена высоким забором из сетки-рабицы. Может быть, этот забор остался с тех пор, когда овец и коров сгоняли сюда по дорогам. Наверное, он должен был внушать им мысль о неотвратимости судьбы, пока их гнали, толкали и тянули навстречу погибели. Сейчас животных привозили в грузовиках, и они оттуда попадали прямо на пандус с высокими бортами и не имели ни малейшего шанса сбежать. Люди близко не подходили, и, стало быть, ограда была не нужна. Вероятно, по этой причине ее давно не ремонтировали, сетка кое-где обвисла и порвалась, и бродячие псы, привлеченные запахом, иногда по ночам пролезали сквозь дыры и выли у стен скотобойни, мечтая поживиться.
      Окрестные поля заросли сорной травой и превратились в пустыри, будто заклейменные кровавым проклятием. Заводы находились далеко, но их отходам, ядовитым стокам, которые закачивались в землю, проклятие было нипочем. С каждым годом они все ближе подбирались к скотобойне. Черная жижа пузырилась у стеблей травы, и на поверхности луж, которые никогда не просыхали, всеми цветами радуги переливалась бензиновая пленка.
      Туфля, красная туфля, лежала метрах в ста позади скотобойни, с наружной стороны ограды. Рядом росла высокая зеленая осока. Она, казалось, только жирела от отравы, подмывавшей ей корни. В то жаркое августовское утро, в одиннадцать тридцать, железная дверь отворилась, и из скотобойни вышел толстяк в окровавленном кожаном фартуке. Вслед ему наружу хлынула горячая волна вони и рева животных. Под солнцем было ничуть не прохладнее, чем внутри, но, по крайней мере, тут не так воняло падалью и шум машин, что мчали туристов в Венецию по шоссе в километре отсюда, слушать было куда приятнее, чем визг и вопли за спиной.
      Нащупав на подкладке фартука сухое местечко, толстяк обтер два пальца правой руки, затем сунул их в карман рубашки и вытащил пачку «Национале». Он щелкнул пластиковой зажигалкой, жадно затянулся, смакуя жгучий вкус крепкого дешевого табака. Тут за спиной у него раздался чей-то тоскливый предсмертный вой и толкнул его прочь от скотобойни, в прозрачную тень акации, росшей у ограды. Дерево непонятно как ухитрилось вырасти на этой земле чуть не до четырех метров.
      Он стоял, курил и смотрел в сторону Местре: лес заводских труб, одни изрыгают пламя, из других валит серый, черный, зеленоватый дым. Легкий ветерок, что дул оттуда, ничуть не холодил разгоряченного лица, но зато гнал весь этот дым прямо на него. Сделав глубокую затяжку, он и глянул под ноги – здесь, на пустыре, приходилось быть осторожным, чтобы не вляпаться в мазут или еще в какую гадость. Он посмотрел на землю и увидал туфлю, валявшуюся у изгороди.
      Туфля была не кожаная, а вроде как из ткани – шелка или атласа. Беттино Кола не знал, как называется эта ткань, но у его жены были такие туфли, и они стоили больше ста тысяч лир. Чтобы заработать этакие деньжищи, ему нужно было забить полсотни овец или двадцать телят, а она спокойно выложила их за пару обуви, надела один раз, потом сунула куда-то в шкаф и забыла.
      Ничто другое в неприглядном пейзаже не привлекало его внимания. Он курил и разглядывал красную туфлю. Зайдя слева и посмотрев под другим углом, он увидал, что туфля очень удачно примостилась на сухом островке, вблизи большой лужи мазута, и стал оглядываться в поисках пары. И вскоре приметил какой-то продолговатый предмет в кустах неподалеку – должно быть, это и была ей пара.
      Вдавив окурок в мягкую землю мыском башмака, он прошел несколько шагов вдоль ограды, согнулся и осторожно полез в дыру, стараясь не зацепиться и не порвать рубашки о ржавую проволоку, торчавшую внутри. Оказавшись на другой стороне, он вернулся туда, где лежала туфля, а может быть, и две, и потому его усилия не были лишены смысла.
      – Roba di puttana, – пробормотал он, увидав высоченную шпильку. – Одни шлюхи носят такие каблуки.
      Он наклонился и подобрал туфлю, держа ее сверху и боясь испачкаться. Однако, как он и надеялся, туфля оказалась совсем чистой, без пятнышка мазута. Потом он сделал два шага вправо, взялся двумя пальцами за каблук второй туфли и потянул. Но туфля запуталась в траве и не подавалась. Тогда он осторожно опустился на одно колено подле и дернул. С туфлей в руке, Беттино Кола увидел, в чем состояла помеха: из-под куста торчала человеческая нога. Он вскочил и отшатнулся, роняя первую туфлю в лужу мазута, которую та миновала было накануне.

Глава вторая

      Двадцать минут спустя из Местре прибыли двое полицейских на двух бело-голубых седанах. К тому времени все мясники уже высыпали наружу и толпились вокруг скотобойни, взбудораженные вестью о трупе. Это было что-то необычное. О том, что в поле у изгороди лежит труп женщины, перепуганный Кола первым делом сообщил бригадиру. Кола был хороший работник, серьезный человек, и бригадир поверил ему на слово и сразу позвонил в полицию. Все остальные, заметив, что Кола бегом промчался в кабинет начальника, тут же побросали работу и стали расспрашивать его, что случилось и что такого он увидел на улице. Бригадир сердито приказал им возвращаться на свои места, потому что несколько рефрижераторов ждут погрузки и у них нет времени стоять и болтать целый день о какой-то шлюхе, пусть и с перерезанным горлом.
      Нет, не то чтобы он так выразился – Кола рассказал ему только о туфле и о ноге, но и этого было достаточно, потому как окрестные поля пользовались дурной славой. Если ее тут убили, то, наверное, она была одной из тех женщин, что шляются вечером по обочинам дорог между промышленной зоной и Местре. После рабочего дня многие были не прочь остановиться ненадолго и прогуляться в поле, где под кустом лежало расстеленное одеяло. Все происходило быстро и стоило каких-нибудь десять тысяч лир. Девицы были чаще блондинки из Восточной Европы, нищие и на все согласные. Они не требовали с мужчин презервативов, не то что итальянки на виа Капуччина. Да и с какой стати шлюха будет указывать клиенту? А эта, возможно, была особенная. Мужчина рассердился и убил ее. Ну и что? Их тут полно, и с каждым месяцем все прибавляется, они валом валят из-за границы.
      Подъехали две полицейские машины, из каждой вышло по полицейскому в форме. Во дворе их встретил бригадир. За ним выступал Кола, сознавая важность минуты и чувствуя себя героем дня, хотя его до сих пор мутило от увиденного на пустыре.
      – Это вы звонили? – спросил один из полицейских, вперив в бригадира стеклышки темных очков. Его круглое лицо лоснилось от пота.
      – Да, – подтвердил бригадир, – у нас на задворках лежит мертвая женщина.
      – Вы ее видали?
      – Нет, – бригадир отодвинулся, жестом приглашая Колу выйти вперед, – вот он видел.
      Полицейский кивнул. Напарник вытащил из нагрудного кармана форменной куртки синий блокнот с карандашом и изготовился записывать.
      – Ваше имя? – Первый полицейский, в темных очках, смотрел теперь на мясника.
      – Беттино Кола.
      – Адрес?
      – При чем здесь его адрес? – вмешался бригадир. – У нас там женщина валяется, мертвая.
      Полицейский слегка нагнул голову и взглянул на бригадира поверх очков:
      – Тем более она никуда не денется.
      Затем, вновь повернувшись к Коле, повторил:
      – Адрес?
      – Кастелло, тридцать четыре пятьдесят три.
      – Как давно вы здесь работаете? – Он кивнул в сторону скотобойни.
      – Пятнадцать лет.
      – В какое время вы прибыли сегодня на работу?
      – В семь тридцать, как всегда.
      – Что вы делали в поле? – От этих вопросов и оттого, что они записывали его ответы, у Колы появилось чувство, что его в чем-то подозревают.
      – Я вышел покурить.
      – Покурить? В такую жару? – Полицейский, похоже, решил выставить Колу идиотом или же лгуном.
      – Имею право, – обиделся Кола. – Я всегда выхожу наружу, когда перерыв. А то внутри слишком воняет. – Последнее прозвучало настолько убедительно, что оба полицейских обернулись к скотобойне, а тот, что был с блокнотом, даже потянул носом воздух.
      – Где она?
      – Прямо возле изгороди. Она лежит под кустом, поэтому я не сразу ее заметил.
      – Зачем вы к ней подходили?
      – Я увидел туфлю.
      – Увидели чего?
      – Я увидел туфлю. В поле. А потом и вторую. Я подумал: может, они хорошие, может, моей жене будут по ноге. – Это была ложь. На самом деле он хотел продать эти туфли, но побоялся признаться перед полицейскими. Маленькая ложь, совсем невинная, но она стала первой в том потоке лжи, который суждено было услышать полиции об этих туфлях и о человеке, что лежал в кустах.
      – И что же? – спросил полицейский, потому что Кола замолчал.
      – Я и вернулся.
      – Нет, прежде – Полицейский нетерпеливо тряхнул головой. – Когда вы увидели туфлю. Когда вы увидели ее. Что вы сделали потом?
      Кола заговорил торопливо, желая, чтобы от него скорее отстали:
      – Я поднял первую туфлю, а потом увидал вторую. Она лежала в траве, под кустом. Я потянул, я подумал, что она запуталась в траве, и дернул, и она снялась. – Он два раза судорожно сглотнул. – Туфля была на ноге, вот в чем дело.
      – Вы долго там пробыли?
      Теперь идиотом выглядел сам очкарик.
      – Нет, нет! Нет, я сразу прибежал и сказал Бандителли, а он вызвал вас.
      Бригадир в подтверждение этих слов кивнул.
      – Что вы там делали? – снова спросил первый полицейский.
      – Как что делал?
      – Стояли? Курили? Роняли что-нибудь на землю?
      Кола качнул головой.
      Второй перевернул страничку блокнота, а первый приказал:
      – Отвечайте на вопрос.
      – Ничего я не делал. Я как увидал ее, так туфлю выронил и убежал.
      – Вы трогали ее?
      Кола взглянул на полицейского круглыми от изумления глазами:
      – Нет, не трогал. Она же мертвая.
      – Вы касались ее ноги, – сказал второй полицейский, заглядывая в свои записи.
      – Нет, – отказался Кола, хотя и не помнил наверняка. – Я взялся за туфлю и снял ее. Зачем мне ее трогать?
      Полицейские не удостоили его ответом. Первый повернулся и кивнул второму, который захлопнул и спрятал блокнот.
      – Ладно, покажите, где она лежит.
      Кола не двинулся с места, только молча качнул головой из стороны в сторону. Солнце подсушило его окровавленный фартук, вокруг него жужжали тучи мух. Он не замечал.
      – Она там, на задворках, возле дыры в сетке.
      – Я хочу, чтобы вы проводили нас туда, – сказал первый полицейский.
      – Я объяснил вам, где это, – вдруг почти закричал Кола.
      Полицейские многозначительно переглянулись, как бы говоря друг другу, что сие упрямство достойно приобщения к делу, однако вслух ничего не сказали, повернулись и пошли за угол.
      Был полдень. Солнце поднялось в зенит и жарило прямо в полицейские макушки. Их головы взмокли под плоскими форменными фуражками, пот струился за шиворот. Обогнув здание скотобойни, они увидали дыру в заборе и направились туда. Пять или шесть человек рабочих, в таких же заляпанных кровью, как и у Колы, передниках, сбились в кучу у черного хода скотобойни. Они во все глаза таращились на полицейских и вполголоса переговаривались. Миновав зевак, те пролезли в дыру, свернули налево, где рос густой высокий кустарник, и остановились немного поодаль, чтобы осмотреться. Зная, чего им искать, они сразу заметили ступню, которая торчала из-под нижних ветвей. Обе туфли валялись перед ней.
      Затем они стали медленно приближаться, смотря себе под ноги, чтобы не наступить в лужу и не затоптать следов, которые, возможно, оставил преступник. Возле туфель один из полицейских, тот, что был в темных очках, опустился на колени и рукой раздвинул высокую, по пояс, траву.
      Тело лежало навзничь, с ногами, по-лягушачьи согнутыми в коленях. Полицейский подвинулся ближе, стал приминать траву вокруг, обнажая бритую голень. Затем, сняв очки, он заглянул дальше, в тень, оглядывая мускулистые длинные ноги, крепкие костлявые колени, красные кружевные трусы под красным платьем, подол которого закрывал лицо…
      – Вот черт! – вдруг воскликнул он и отдернул руки. Трава вновь распрямилась.
      – Что такое? – удивился напарник.
      – Да это мужик!

Глава третья

      Слух о том, что в Маргере обнаружили мертвого трансвестита с проломленной головой и разбитым до неузнаваемости лицом, должен был вызвать переполох даже среди видавших виды венецианских полицейских, особенно в августе, когда от жары даже преступникам лень пошевелиться и кроме ограблений и взломов от них ничего не дождешься. Но сегодня всех занимала другая сенсационная новость, что с утра будто шаровая молния промчалась по коридорам и кабинетам квестуры : Мария Лукреция Патта, жена вице-квесторе Джузеппе Патты, в это воскресенье, после двадцати семи лет совместной жизни, оставила своего мужа и отправилась в Милан, где поселилась в квартире – и здесь каждый рассказчик нарочно делал паузу, чтобы затем поразить слушателя словно бомбой, – Тито Бурраски, отца-основателя и главного дельца итальянской порнографической киноиндустрии.
      Новость прозвучала как гром среди ясного неба. Ее принес младший секретарь из бюро по делам иностранцев, дядя которого, живший в одном доме с супругами Патта, в маленькой квартирке этажом выше, уверял, что утром, когда он как раз проходил мимо двери их квартиры, взаимные разногласия супругов достигли высшей точки. Патта, сообщал дядя, несколько раз выкрикивал фамилию Бурраска, угрожая арестовать его, если он только посмеет заявиться в Венецию; в ответ синьора Патта обещала не только уехать к Бурраске, но и сняться в главной роли в его следующем фильме. Дядя, поднявшись по лестнице, провел следующие полчаса в попытках открыть нежданно заклинивший замок своей собственной квартиры, а супруги тем временем продолжали обмениваться угрозами и оскорблениями. Скандал закончился прибытием катера-такси и отплытием синьоры Патты в сопровождении шести чемоданов, которые снес водитель, и проклятий ее мужа, которые доносились до дяди благодаря тому, что их подъезд имеет превосходную акустику, то есть проводит звуки на манер полой трубы.
      Новость достигла квестуры в восемь часов утра в понедельник, опередив Патту, который приехал в одиннадцать. В половине второго поступил звонок об убитом трансвестите, когда большинство сотрудников, сидя в буфете за обедом, обсуждали будущую карьеру синьоры Патты в качестве порнозвезды. Вице-квесторе Патта вдруг обрел небывалую популярность. Это подтверждал тот факт, что один из столиков пообещал сто тысяч лир тому, кто первым отважится справиться у него о здоровье супруги.
      Гвидо Брунетти узнал об убийстве от самого вице-квесторе Патты, который вызвал его к себе в кабинет в два тридцать.
      – Мне только что позвонили из Местре, – сообщил Патта, пригласив Брунетти садиться.
      – Из Местре, вице-квесторе?
      – Ну да, это место по ту сторону Понта делла Либерта , – съязвил Патта, – слыхали, наверное.
      Вспомнив утренние новости, Брунетти счел за лучшее не реагировать.
      – Что у них случилось, синьор?
      – У них там убийство, а расследовать некому.
      – Но в тамошней полиции больше людей, чем у нас, синьор.
      – Я знаю, Брунетти, но один комиссар у них лежит с переломом, два других уехали в отпуска, а третий, – он едко усмехнулся, – в декретном отпуске. Аж до февраля.
      – А те, что просто в отпуске? Почему бы их не вызвать на работу?
      – Один смылся куда-то в Бразилию, а другого вообще неизвестно где искать.
      Брунетти было проворчал, что, прежде чем уезжать в отпуск, комиссар обязан оставить адрес или телефон для связи, но, взглянув на Патту, только спросил:
      – Что за убийство, синьор?
      – Убит мужчина-проститутка. Трансвестит. Нашли в поле с проломленной головой и разбитым лицом, провинция Маргеры. – Не успел Брунетти раскрыть рта, Патти добавил: – Не надо вопросов. Поле в Маргере, а скотобойня, которой оно принадлежит, относится к Местре, так что это их дело.
      Брунетти, не желая тратить время на выяснение тонкостей имущественного права и муниципальных границ городов, спросил только:
      – Откуда им известно, что убитый занимался проституцией, синьор?
      – Понятия не имею, откуда им это известно, Брунетти, – раздраженно отвечал Патта, повышая голос. – Я вам передаю их слова: мужчина, проститутка, в женском платье, голова всмятку.
      – Когда его обнаружили, синьор?
      Делать записи было не в обычаях Патты, и он, конечно, и не подумал зафиксировать подробности, которые ему сообщили по телефону. Вообще, сам факт убийства его не волновал. Шлюхой меньше, шлюхой больше – какая разница? Плохо только, что его людям придется выполнять чужую работу и в случае успешного раскрытия преступления все заслуги припишут коллегам из Местре. Но, поразмыслив, он решил, что с учетом последних событий в его личной жизни не надо лишний раз привлекать к себе внимание – даже лучше, что Местре достанется вся слава – и добрая, и худая.
      – Мне звонил квесторе из Местре и спрашивал, не могли бы мы взять на себя расследование. Чем вы трое сейчас заняты?
      – Мариани в отпуске, Росси до сих пор изучает материалы дела Бортолоцци.
      – А вы?
      – А я ухожу в отпуск со следующей недели.
      – Это подождет, – уверенно заявил Патта, и от этой уверенности все планы Брунетти на отпуск сразу повисли в воздухе. – Ничего, дело ерундовое, вы быстро с ним разделаетесь. Выйдете на сутенера, достанете у него список клиентов. Один из них и есть преступник.
      – А у них бывают сутенеры?
      – У проституток? Конечно бывают.
      – А если это трансвестит? Да и был ли он проституткой?
      – Это вы меня спрашиваете, Брунетти? – рявкнул Патта, вне себя от злости, что снова напомнило Брунетти о семейных неприятностях начальника, и он поспешил сменить тему:
      – Когда он вам звонил, синьор?
      – Несколько часов тому назад. А что?
      – Интересно, тело уже убрали?
      – Скорее всего, не оставлять же его на жаре.
      – Да, конечно, – согласился Брунетти, – а куда его отвезли?
      – Понятия не имею. Наверное, в какую-нибудь больницу. Может, в Умберто Примо. Там есть морг и производят вскрытия. А что?
      – Хотелось бы взглянуть, и на место, где это случилось, тоже.
      Патта был не из тех, кого увлекают подробности.
      – Раз это дело Местре, возьмите у них машину и водителя. Наших не берите.
      – Что-нибудь еще, синьор вице-квесторе?
      – Нет. Я уверен, что там ничего сложного. За неделю вы успеете сдать его в архив и поедете в свой отпуск, как собирались.
      Как это было похоже на Патту: он и не подумал поинтересоваться планами Брунетти или тем, во что ему обойдется изменение этих планов вроде отмены брони в гостиницах. Все это были незначительные детали, мелочи.
      Выйдя из кабинета, Брунетти увидал, что, пока он беседовал с Паттой, в приемной у шефа успели поменять мебель. В маленькой комнате, примыкающей к кабинету, стоял теперь письменный стол, а под окном – круглый журнальный столик.
      Брунетти спустился на первый этаж, где размещались низшие чины – те, что носили форму. Дежурный, сержант Вьянелло, разбирал за столом какие-то бумаги. Не успел Брунетти ничего спросить, он поднял голову, улыбнулся и сказал:
      – Да, комиссар, это правда. Тито Бурраска.
      Услышав его слова, Брунетти испытал второе потрясение, не меньшее, чем за несколько часов до того, когда до него дошли слухи о случившемся. В Италии Тито Бурраска был человек-легенда, если можно так выразиться. Он начал снимать кино в шестидесятых, фильмы ужасов, полные крови и вывороченных внутренностей, таких откровенно бутафорских, что фильмы вызывали смех и иначе как пародия на жанр не воспринимались. Но Бурраска был хоть и бездарь, но не дурак. Он быстро оценил вкусы публики и стал выпускать еще более откровенные подделки. Вампиры в его картинах могли щеголять в наручных часах, будто бы забывали снять их перед съемкой, о бегстве графа Дракулы сообщали по телефону, актерские приемы были ходульные, как у марионеток. Вскоре он прославился и превратился в культовую фигуру. Народ валом валил на его фильмы, с азартом выискивая его «промахи» и веселясь от души.
      В семидесятых он обратился к жанру порнографии, где тоже весьма преуспел. Проблему сюжета Бурраска решил очень просто: смахнув пыль с прежних ужастиков, он пустил их в оборот. И актеры были прежние, но только теперь вместо вурдалаков и оборотней им велели изображать насильников и сексуальных маньяков. И снова кинотеатры ломились от зрителей, но теперь зрителей иного сорта, которые приходили не за тем, чтобы тыкать пальцем в несуразицу, происходящую на экране, и смеяться.
      С началом следующего десятилетия в Италии появилось множество частных телеканалов, и Тито Бурраска стал сплавлять им свою продукцию, вырезая наиболее развратные сцены, дабы пощадить чувствительные нервы телезрителей и их детей. Потом он открыл для себя видео. Пресса склоняла его имя на все лады, он был героем популярных анекдотов, шуток, его обсуждали в телевизионных ток-шоу. Такое пристальное внимание к собственному успеху заставило его переехать в Монако и принять подданство этого княжества с умеренными налогами. Двенадцатикомнатные апартаменты в Милане он оставил себе, чтобы устраивать там приемы для друзей, как он заявил налоговой полиции. А еще, как недавно выяснилось, чтобы принимать Марию Лукрецию Патту.
      – Тито Бурраска, правда-правда, – повторил сержант Вьянелло, с трудом пряча улыбку. Брунетти хорошо понимал его. – Повезло вам, что вы уезжаете в Местре на эти дни.
      Брунетти не удержался и спросил:
      – И что, раньше никто не знал?
      Вьянелло покачал головой:
      – Нет. Ни одна живая душа.
      – Даже дядя? – усомнился Брунетти, показывая, что и начальство в курсе подробностей.
      Не успел Вьянелло ответить, как у него на столе зажужжал телефон. Он снял трубку, утопил кнопку и сказал:
      – Да, вице-квесторе?
      Послушав с минуту, он произнес:
      – Конечно, синьор.
      На этом разговор закончился, сержант положил трубку.
      Брунетти ждал, что он скажет.
      – Велел звонить в иммиграционную службу и спросить, как долго Бурраска может находиться в Италии. Ведь у него теперь нет гражданства.
      Брунетти усмехнулся:
      – Наверное, жаль вам беднягу?
      Вьянелло вскинул голову и с недоумением уставился на Брунетти:
      – Жаль? Кого? Этого?…
      С видимым усилием оборвав себя на полуслове, он вновь склонился над бумагами.
      Брунетти пошел к себе в кабинет. Оттуда он позвонил в полицию Местре, представился и попросил соединить его с тем, кто занимался делом убитого трансвестита. Несколько минут спустя подошел сержант Галло, который объяснил, что ведет дело временно, пока не найдут кого-нибудь повыше рангом. Брунетти сказал, что он и есть тот человек, и попросил через полчаса прислать за ним машину на пьяццале Рома.
      На улице, куда Брунетти шагнул из сумрачного и прохладного коридора квестуры, он едва не схватил тепловой удар и почти ослеп от солнечного света и бликов в канале. Зажмурившись, он поскорее вытащил из нагрудного кармана темные очки и водрузил их на нос. Не успел он сделать и пяти шагов, а рубашка уже промокла, пот градом покатился по спине. Он повернул направо, решив идти на Сан-Дзаккария и сесть там на vaporetto 82-го маршрута, хотя это означало, что половину пути ему придется плестись под солнцем. Притом что в сторону моста Риальто ведет несколько затененных домами кале , этот путь получается в два раза длиннее, а мысль о лишней минуте, проведенной на улице, внушала ему ужас.
      Выйдя на Рива дельи Скьявони, он огляделся и увидел, как пассажиры покидают стоящий у пристани vaporetto. Тут перед ним встала типичная для венецианца дилемма: бежать ли, чтобы успеть на трамвайчик, или подождать следующего, который придет через десять минут, но торчать на жаре, болтаясь в ловушке дебаркадера. Он побежал. Пробегая по деревянным доскам причала, он столкнулся с необходимостью принять еще одно решение: притормозить ли возле желтого компостера, чтобы пробить талончик, рискуя при этом упустить трамвай, или не тормозить и выложить пять тысяч лир штрафа? Но тут он вспомнил, что находится при исполнении и может ездить за казенный счет.
      Даже от такой короткой пробежки он вымок как мышь и потому остался на палубе, обдуваемый легким ветерком, пока vaporetto тащился вдоль Большого Канала. Вокруг были полуголые туристы, мужчины и женщины, в купальных костюмах, шортах, майках, и на секунду он позавидовал им, хотя и мог представить себя в подобном наряде разве только на пляже.
      Зависть, впрочем, испарилась так же быстро, как и пот, и уступила место его обыкновенному раздражению, которое он испытывал всегда, глядя на этакое бесстыдство. Нет, будь у них идеальные фигуры и красивая одежда, он бы, может быть, и не злился. Но эти заурядные тряпки и обилие еще более заурядной наготы заставляли его с вожделением мечтать о принудительной скромности, заведенной в исламских странах. Он не был «эстетом», как говорила иногда Паола, но искренне полагал, что красота лучше уродства. Он отвернулся и стал смотреть на палаццо, мимо которых проплывал трамвайчик. Многие из них тоже имели весьма потрепанный вид, но это происходило не от бедности или лени хозяев, а от их собственной старости. Город был очень стар, но Брунетти любил его печальное, изрытое морщинами лицо.
      Машина ждала его у отделения полиции на пьяццале Рома – сине-белый полицейский седан из Местре. Он постучал в окошко водителю. Когда сидевший за рулем молодой человек опустил стекло, в грудь Брунетти ударила волна холодного воздуха.
      – Комиссар? – спросил молодой человек. Брунетти кивнул.
      – Меня прислал сержант Галло. – Водитель вышел из машины и распахнул для него заднюю дверь.
      Брунетти сел в машину и откинулся на спинку сиденья. Кондиционер слишком усердно остужал его потные плечи и грудь. Такое положение вещей угрожало простудой.
      – Куда вы хотите ехать, синьор? – Водитель включил зажигание.
      В отпуск, вздохнул про себя Брунетти, а вслух сказал:
      – Туда, где вы его подобрали.
      Проехав через мост, соединяющий Венецию с материком, они свернули на шоссе, ведущее к Маргере. Вскоре лагуна скрылась из глаз. Шоссе было забито машинами, которые и так едва тащились, да еще вынуждены были останавливаться у светофоров на каждом перекрестке.
      – Это вы были там сегодня утром?
      Парень на секунду оглянулся. Воротник его рубашки был свежий и хрустящий. Похоже, он целый день просидел в своей кондиционированной машине.
      – Нет, синьор. Там были Буффо и Рубелли.
      – Мне сказали, что он занимался проституцией. Его удалось опознать?
      – Я не знаю, синьор. Но звучит логично, не правда ли?
      – Почему?
      – Видите ли, это произошло в районе, где дешевые проститутки обычно ловят клиентов. Они стоят по обочинам возле заводов. Их там всегда не меньше дюжины. На тот случай, если работяге после смены захочется сделать это по-быстрому.
      – И мужчины?
      – Простите, синьор? А кому еще нужны шлюхи?
      – Я имел в виду: проститутки-мужчины. Разве они стоят у дороги, где любой может увидеть их клиентов? Подобные пристрастия, кажется, принято скрывать от друзей и знакомых.
      Водитель на минуту задумался.
      – Где они обычно работают?
      – Кто? – Парень решил на всякий случай уточнить, чтобы снова не попасть впросак.
      – Голубые.
      – А, на виа Капуччина. Иногда на вокзале, но летом их оттуда гоняют, потому что слишком много туристов.
      – А этот работал там же, наверное?
      – Кто его знает, синьор.
      Седан резко повернул влево, на узкую грунтовую дорогу, потом направо, где дорога расширялась и по обеим сторонам ее стояли низкие каменные домишки. Брунетти взглянул на часы: почти пять.
      Дома по обочинам попадались все реже, между ними росла чахлая травка, иногда кустарник. Мелькнуло несколько разбитых и покореженных машин с выдранными внутренностями. Каждый из домов, по-видимому, некогда был огорожен. Теперь лишь жалкие куски тех изгородей кое-где висели, уцепившись за покосившиеся столбы, как пьяницы.
      Вот они увидали группку женщин на обочине. Двое прятались в тени пляжного зонтика, воткнутого в грязь у их ног.
      – Они знают, что здесь сегодня случилось? – спросил Брунетти.
      – Наверняка знают, синьор. Такие новости быстро становятся известны всем.
      – И они до сих пор тут? – искренне удивился Брунетти.
      – Им надо зарабатывать на жизнь, правда? И потом, убили-то мужчину, и это их не касается. Я думаю, они так рассуждают. – Водитель притормозил и остановился на обочине. – Приехали, синьор.
      Брунетти открыл дверь и вышел. Тут же ватным одеялом навалилась духота. Перед ним была низкая приземистая постройка: с одной стороны четыре крутых бетонных пандуса вели к металлическим воротам. На одном из них стоял сине-белый полицейский седан. Хотя снаружи не было ни вывески, ни другого знака, который бы давал понять, что это за постройка, но стоило учуять запах, сразу все становилось ясно.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15