Антология «Битлз»

       Джордж Мартин: «Вместе с Полом я пытался вернуться к старым временам „Пеппера“, к созданию действительно стоящих вещей, и мы свели вместе всю вторую сторону пластинки. Джон решительно возражал против того, что мы хотели сделать со второй стороной „Эбби-Роуд“, поэтому работали над ней в основном мы вдвоем с Полом, а остальные лишь вносили свою лепту. Джон всегда был стилягой. Он рок-н-ролльщик, ему хотелось, чтобы на диске было несколько его самостоятельных песен. И мы пошли на компромисс. Но Джон помогал даже в работе со второй стороной. Он приходил, вставлял свой отрывок, советовал, как вставить тот или иной музыкальный фрагмент. Все работали на удивление хорошо, вот почему я очень люблю этот альбом».
       Джон: «У нас нет концепций. Для меня альбом — собрание песен, которые больше никуда не вошли. Сам я предпочитаю синглы. Думаю, у Пола есть свои представления об альбомах — концептуальные, он пытается придать им вид попурри, как на второй стороне этого альбома. А меня концепции альбомов не интересуют. Мне интересно только звучание. Мне нравится все, что бы ни получилось. По-моему, незачем превращать альбом в шоу. Лично я просто записываю четырнадцать песен в стиле рок» (69).
       Ринго: «Думаю, по записи можно судить, в какой момент мы все были увлечены. Сама песня увлекает, и все думают согласованно. Не важно, что на каком-то уровне мы все действуем самостоятельно, когда дело доходит до музыки, становится понятно, что она действительно отличная, и мы все выкладываемся на тысячу процентов».
       Джон: «Come Together» изменилась во время записи. Мы говорили: «Давайте сбавим темп. Сделаем то, сделаем это». И получилось то, что получилось. Я просто сказал: «Вы знаете, аранжировки у меня нет, но вы же понимаете, что мне нужно». Думаю, отчасти это произошло потому, что мы долго играли вместе. И я попросил: «Сыграйте что-нибудь в стиле фанк», — и, кажется, задал темп, а они подхватили мелодию» (69).
       Пол: «В основе некоторых моих песен лежит личный опыт, но я стараюсь затушевать его. Множество песен выдумано, как «Maxwell's Silver Hammer» («Серебряный молоточек Максвелла»). Это песня из тех, какие мне нравится сочинять. Это просто история о людях, с которыми я никогда не встречался. Это все равно что писать пьесу: незачем знать этих людей — их можно просто выдумать.
      Помню, Джордж однажды сказал мне: «Я не смог бы писать такие песни». Он пишет о том, что пережил сам. Стиль Джона — показывать голую правду. Будь я художником, я, наверное, приукрашивал бы действительность усерднее, чем многие другие.
      В этой песне говорится о полосах неудач в жизни. Как раз когда все идет как по маслу, вдруг раздается «бам! бам!» — появляется серебряный молоточек Максвелла, и все рушится».
       Джордж: «Песня «Here Comes The Sun» («Вот оно, Солнце!») была написана в тот период, когда компания «Эппл» стала чем-то вроде школы, куда мы должны были ходить и быть бизнесменами: «Подпишите то, подпишите это…» Кажется, зима в Англии тянется вечно; к тому времени, как приходит весна, ты действительно заслуживаешь ее. Однажды я решил плюнуть на «Эппл» и отправился к Эрику Клептону. облегчение оттого, что сегодня мне не придется видеть всех этих полусонных бухгалтеров, было замечательным, я бродил по саду с одной из акустических гитар Эрика и сочинял «Here Comes The Sun».
       Джон: «Песня „Come Together“ („Собирайтесь вокруг меня“) — моя, она смутно напоминает одну старую вещь Чака Берри. Я оставил в ней строчку: „Here comes old flat-top“. Она не имеет никакого отношения к песне Чака Берри, но меня привлекли за нее к суду, потому что когда-то я признался, что мне нравятся его песни. Я мог бы изменить эти слова на: „Here comes old iron-face“, и песня с тем же успехом не имела бы никакого отношения к Чаку Берри, как, впрочем, и еще к кому-нибудь» (80).
       Пол: «Джон принес джазовую песню, которая звучала точно как „You Can't Catch Me“ Чака Берри, даже в тексте сохранился „flat-top“. Я предложил: „Давайте сыграем ее помедленнее, включим в нее тягучую вибрацию баса и ударных“. Я сыграл басовую партию, вокруг нее все и строилось. Замечательная вещь».
       Джон: «Эта песня была создана в студии. В ней звучит профессиональный жаргон. «Come together» — выражение, которое Тим Лири использовал в своей кампании, баллотируясь в президенты или еще куда-то, и он попросил меня написать ему песню для кампании. Я старался, но у меня ничего не вышло. Зато получилась «Come Together», которая ему не подошла — нельзя выиграть выборы с такой песней.
      Потом Лири долго обвинял меня, утверждая, что я украл у него лозунг. А я этого не делал. Просто получилась песня «Come Together». Да и что мне было делать — отдать ее Лири? Эта запись в стиле фанк — одна из моих любимых песен «Битлз» (или, можно сказать, одна из моих любимых песен Леннона). Это и фанк, и блюз, и я отлично пою ее. Мне нравится ее звучание (80).
       Джон: «Это типичный сингл Маккартни. Он проделал большую работу. На записи „Максвелла“ меня не было. Я еще не успел оправиться после аварии, тем временем они записали большую часть этой песни, и, кажется, Пол чуть ли не силой заставил Джорджа и Ринго участвовать в записи. По-моему, на эту песню мы потратили больше денег, чем на весь альбом» (69).
       Пол: «Они сильно на меня разозлились, потому что на запись «Maxwell's Silver Hammer» ушло три дня. Подумаешь!
      Когда мы записывали «Oh! Darling!» («О, дорогая!»), я целую неделю приезжал на студию пораньше, чтобы петь в одиночестве, потому что поначалу мой голос звучал слишком чисто. Мне хотелось, чтобы он звучал так, словно я целую неделю пел на сцене».
       Джон: «Мне всегда казалось, что я спел бы эту песню лучше, — она скорее в моем стиле, чем в стиле Пола. Он написал ее, потому и собирался спеть ее сам (80). Кто песню написал, тот ее и поет. А если мы пели вдвоем, то это были песни, которые мы написали вместе. „Octopus's Garden“ — песня Ринго, а пели ее мы все. Это значит, что все мы работали над аранжировкой и так далее. Все очень просто» (69).
       Джордж Мартин: «Something» («Что-то») — первый сингл Джорджа, вышедший в октябре. Это отличная песня, и, откровенно говоря, я удивился, узнав, что Джордж написал такое. Классная песня!»
       Джон: «Я считаю, что это лучшая песня в альбоме» (69).
       Джордж: «Я написал «Something» на пианино во время работы над «Белым альбомом». В тот период мы все находились в разных студиях и делали каждый свое, стараясь закончить работу, и я проводил много времени в одиночестве. Однажды я пришел в пустую студию и написал «Something».
      В ней, по-моему, всего пять нот, и это устраивает большинство певцов. Когда я писал ее, мне представлялось, как ее поет Рей Чарльз, и он действительно спел ее через несколько лет. А вот то, что ее спел Фрэнк Синатра, меня не очень обрадовало. Теперь это воспринимается совсем не так, как тогда. Мне не слишком нравился Фрэнк, он принадлежал к предыдущему поколению. Гораздо больше я обрадовался, когда песню спели Смоки Робинсон и Джеймс Браун. Но теперь я радуюсь каждому ее исполнению. Я считаю, что если собственные версии какой-нибудь песни записывают многие, значит, она удалась.
      (Однажды на ВВС я познакомился с Майклом Джексоном. Парень, который брал у нас интервью, упомянул про «Something», и Майкл удивился: «Так это ты написал ее? А я думал, Леннон и Маккартни».)
       Пол: «Something» Джорджа была ни на что не похожа. В ней речь идет о Патти. В этой песне меня привлекла красивая мелодия и структура. Я решил, что она замечательная. Думаю, Джордж счел мою партию баса слишком перегруженной. Но я, со своей стороны, пытался сделать все, что в моих силах, — возможно, просто пришла его очередь упрекнуть меня в том, что я слишком усердствую. Но работать было приятно, все было замечательно.
      По-моему, это одна из лучших вещей Джорджа — наряду с «Неrе Comes The Sun» и «While My Guitar Gently Weeps». Наверное, это три самые лучшие его песни. До тех пор он писал по одной или по две песни для каждого альбома. Вряд ли он считал себя композитором, и, видимо, мы с Джоном вытесняли его — опять-таки без умысла, просто мы были основные авторы, «Леннон и Маккартни». Когда речь заходит о новом альбоме, ясно, что Леннон и Маккартни садятся писать для него песни. Наверное, ему было нелегко втиснуться в нашу компанию. Но наконец он принес «Something» и еще пару отличных песен, и, думаю, все были им довольны. Никто не завидовал. Мне известно, что Фрэнк Синатра часто называет «Something» своей любимой песней Леннона и Маккартни. Спасибо, Фрэнк».
       Джон: «Мы с Полом поделили между собой империю, потому что были основными певцами. Джордж не пел в то время, когда пришел в группу. Он был гитаристом. Первые несколько лет он не пел на сцене. Мы разрешали ему спеть одну песню, как, впрочем, и Ринго: «А это номер для него…» Обычно пели и сочиняли мы с Полом. Джордж начал писать гораздо позже.
      Мы не могли оттеснить Джорджа. Одно время его песни были не слишком хороши, никому не хотелось критиковать их, но все мы работали над ними, как и над песнями Ринго. Мы вкладывали в эти песни больше труда, чем в некоторые из собственных. Просто он не сразу перешел в нашу лигу. Это ничуть его не принижает, у него не было такой практики, как у нас» (74).
       Ринго: «Это была красивая песня. Талант Джорджа расцвел. „Something“ и „While My Guitar Gently Weeps“ — это уже не шутки! Две самые замечательные песни о любви, ничем не хуже песен Джона, Пола и других композиторов того времени. Это красивые песни. Интересно, что Джордж начинал выдвигаться на первые роли, а группа тем временем распадалась».
       Джордж Мартин: «Думаю, вся сложность заключалась в том, что все мы — Джон, Пол и я — всегда недооценивали Джорджа как композитора. В этом виноват я. Я часто повторял снисходительно: «Если он принесет песню, мы разрешим вставить ее в альбом». Должно быть, от этого ему становилось не по себе. Но он упорно работал, и его песни становились все лучше, пока не стали чрезвычайно удачными. «Something» — чудесная песня, но мы недооценили ее, мы никогда не думали, что он будет отличным автором.
      Еще одна проблема: у него не было соавтора. Джон всегда мог обменяться замыслами с Полом. Даже если они не писали вдвоем, между ними существовала конкуренция. Джордж был одиночкой, и, боюсь, его одиночество усугубляли мы трое. Теперь я об этом жалею».
       Пол: «Мы сделали альбом вместе. Музыка была хорошей, мы оставались друзьями, несмотря на все подводные камни. Мы по-прежнему уважали друг друга даже в худшие моменты, но, как ни парадоксально, самое плохое было еще впереди. Вместе мы записали хороший альбом и ссорились только в редких случаях — к примеру, когда я тратил слишком много времени на запись одной песни. Мне понадобилось три дня, чтобы записать „Maxwell's Silver Hammer“. Помню, Джордж упрекнул меня: „Ты три дня записывал всего одну песню“. — „Да, но я хочу, чтобы она звучала как следует. У меня есть определенные представления о ней“. Тогда синтезатор Муга только появился; чтобы разобраться с ним, потребовалось время (хотя сейчас три дня уходит только на то, чтобы подключить аппаратуру)».
       Джон: «Мы использовали синтезатор Муга в конце [»I Want You» («Я хочу тебя»)]. Этот аппарат мог издавать любые звуки и в любых диапазонах, поэтому, будь мы собаками, мы услышали бы гораздо больше. Это что-то вроде робота. Джордж немного умел играть на нем, но, чтобы разобраться в нем досконально, понадобилась бы вся жизнь. У Джорджа был такой синтезатор. Он использовал его во время записи альбома с Билли Престоном, на нем было исполнено соло в «Because», и, кажется, в «Maxwell» тоже. Его звуки слышатся в разных местах этого альбома» (69).
       Джордж: «Впервые я услышал о синтезаторе Муга в Америке. Мне пришлось заказывать свой синтезатор, потому что мистер Муг только что изобрел его. Аппарат был огромным, с сотнями переключателей и двумя клавиатурами.
      Но одно дело — иметь такой инструмент, и совсем другое — заставить его играть. К нему не прилагалось никакой инструкции, и, даже если бы она была, она включала бы тысячи две страниц. Вряд ли даже мистер Муг умел извлекать музыку из этого аппарата, для него он был скорее технической новинкой. Если послушать такие песни, как «Неrе Comes The Sun», становится ясно, что он звучит красиво, но это были первые робкие попытки воспользоваться им».
       Пол: «Мне опять казалось, что я пытаюсь командовать. Я старался придать своей песне такое звучание, как мне хотелось, и при этом никого не обидеть, а это было очень трудно. Помню, мне приходилось отказываться от своих планов и просто соглашаться с остальными.
      В какой-то момент я не выдержал и спросил: «Слушайте, вы что, решили указывать мне, что делать?» И все как-то притихли. Так прошел день, а потом Ринго сказал: «Нет, продолжай. Это ты указываешь нам. Вот и будь нашим продюсером». Меня просили распоряжаться, но я все-таки чувствовал, что делать этого не следует. При этом работать становилось гораздо сложнее, работа теряла прежнюю притягательность».
       Джордж Мартин: «Джон разочаровался в записи пластинок. Ему не нравилось то, что я делаю, и то, что я уже сделал. Он не любил „эту возню“, как он ее называл, ему не нравилось выглядеть претенциозным, если угодно. Я понимал его. Он предпочитал добрый, старый, простой рок: „Ну и черт с ним, пусть громыхает на всю катушку!“ Или, если речь шла о тихой балладе: „Запишем ее так, как получится“. Он добивался естественности».
       Джон: «Лично мне не было дела до струнных и тому подобного. Я хотел записывать песни с группой или с электронными инструментами. Я не собирался спорить с музыкантами — эту задачу брал на себя Пол, это его стихия. Он сам решал, как поладить со скрипачами и что они должны играть, и, думаю, он предпочитал простой аккомпанемент [в „Golden Slumbers“] — ничего оригинального (69). Эту идею он и осуществил при записи оборотной стороны „Эбби-Роуд“. Меня никогда не привлекали все эти поп-оперы. Мне по душе трехминутные записи вроде рекламных роликов».
       Пол: «Мы так и остались на уровне восьми дорожек. Все песни „Битлз“ записаны на двух, четырех или восьми дорожках. В „Сержанте Пеппере“ использовано четыре дорожки. В „Эбби-Роуд“ мы дошли до восьми дорожек и считали, что это даже слишком! Мы думали, что это слишком роскошно».
       Пол: «Переход был рядом с нами, и мы сказали: «Давайте возьмем фотографа, выйдем на улицу и перейдем по „зебре“. Мы уложимся за полчаса». Работа затягивалась, а обложку требовалось подготовить раньше, чем пластинку. Мы позвали фотографа Йейна Макмиллана, дали ему полчаса и перешли через улицу.
      Был очень жаркий августовский день, я приехал в студию в костюме и сандалиях. От жары я сбросил сандалии и несколько раз перешел улицу босиком, и так вышло, что на выбранном нами снимке я оказался босым, в стиле Сэнди Шоу. Многие люди ходят босиком, в то время я не придал этому никакого значения.
      А потом мне однажды позвонили из офиса и сказали: «Один диджей в Америке пустил слух, что ты умер». Я удивился: «Ты шутить? Просто объясни им, что я жив». Он объяснил: «Нет, так не пойдет. На фотографии ты босиком. Говорят, у мафии это символ смерти. А номерной знак машины, которая стоит за тобой, — 28 IF. Это означает, что тебе исполнилось бы двадцать восемь лет, если бы ты был жив! «И я ответил: „Постой, а тебе не кажется, что все это притянуто за уши?“ Но он продолжал: „И это еще не все! Ринго снят в черном — значит, он хоронит тебя…“ — и так далее, и все в таком же духе. На снимке нашли уйму подобных намеков».
       Джон: «Пол переходил через улицу босиком, потому что всегда старался отличаться, но чтобы это было не слишком незаметно, — не красить же для этого ухо в синий цвет! Он выбирал более утонченный способ. Вот Пол и решил разуться, переходя через улицу. На первый взгляд он ничем не отличается от остальных битлов. Это его маленький трюк. Я ничего не замечал, пока не получил альбом. В тот день я даже не видел, что он разулся. Мы все просто хотели, чтобы фотограф быстрее закончил работу. Вокруг собралось слишком много народу. «Сейчас они испортят все съемки. Надо уходить отсюда. Наше дело — записывать музыку, а не позировать» — вот что мы думали. И я бормотал: «Пойдемте скорее, идите в ногу».
       Ринго: «Какой-то диджей заметил все эти «намеки»: и босые ноги Пола (это просто), и «фольксваген-жук». Потом, в «Magical Mystery Tour» у всех у нас красные розы, а у Пола — черная. Все это чепуха, но, если задаться какой-то целью, можно прийти к тому же выводу. И мы никак не могли доказать, что он жив. Мы говорили: «Как мы можем доказать, что это только слухи? Сфотографируемся все вместе!» Но тогда нам сказали бы: «Это фотомонтаж».
      Все это выглядело глупо, и мы не тревожились. Таков рок-н-ролл. Безумие не прекращалось: мы выпустили альбом, о нас писали в газетах и говорили по телевидению. Это было шумное событие».
       Пол: «Было странно встречаться с людьми вскоре после этого, потому что они смотрели куда-то мимо меня или сквозь меня. Было странно доказывать, что я действительно Пол».
       Джон: «Пол Маккартни не мог умереть так, чтобы об этом не узнал весь мир. Он не мог жениться тайно. Это невозможно. Стоило ему уехать куда-нибудь отдыхать — и об этом тут же узнавали все. Это просто безумие — и вместе с тем отличная реклама для «Эбби-Роуд» (69).
       Дерек Тейлор: «Как обычно, во всем пришлось разбираться мне — нам часто приходилось опровергать нелепые слухи. Мы отвечали на тысячи телефонных звонков. (Эти слухи до сих пор живы. О них написаны книги, есть человек, который читает о них лекции.) Но в какой-то момент даже я вдруг засомневался, насколько слухи справедливы. Это была моя обычная реакция на очередной слух: «А может, он и вправду мертв? Откуда мне знать?»
      (Так было и на Монтерейском поп-фестивале. Прошел слух, что туда приехали все четверо битлов. Я просто отвечал: «Да, кажется, трое из них здесь, но они замаскировались — и мы не знаем, кто именно приехал». Логика в этом была такая: если трое приехали и изменили внешность — кто может их узнать? «Но это уже другая история. Вот если бы вы спросили пораньше…» В воздухе словно расплывается красный дым, затуманивший разум. «Так они здесь?» — «Нет, на самом деле их нету». Это шутка. Если со всем соглашаться, все будет в порядке.)
      Итак, вы утверждаете, что Пол мертв. Но и тут появляется сомневающийся: «Но как он похож: тот же рот, те же глаза!» И Пол воскресает. Люди поразительны. Значит, можно перевести разговор на другую тему».
       Пол: «В конце концов я сказал: «Пожалуй, будет лучше подыграть им. Ведь это реклама. Тот парень без ума от нашего нового альбома, ему наплевать на то, что он говорит, вот и объясните всем по примеру Марка Твена: „Слухи о моей смерти сильно преувеличены“. Другого выхода у меня нет».
      Зато появился альбом «Abbey Road». Мы сделали обложку, придумали название, записали всю музыку, и альбом вышел до «Let It Be» (который крутил на дискотеке наш друг). «Let It Be» — наш последний альбом, a «Abbey Road» — последняя запись.
      Думаю, как альбом он был неплох. Кажется, Джон считал, что его конец получился слишком шаблонным и гладким, но, по-моему, это ему не повредило. Так он был выстроен. Вряд ли сегодня он выглядит шаблонным».
       Джон: «Скажу вам честно: я мало что помню, потому что для меня „Abbey Road“ ничем не отличается от других альбомов. Одни песни мне нравятся, другие нет. Так было всегда, я никогда не принадлежал к числу восторженных поклонников „Битлз“, принимавших на „ура“ все наши альбомы. Некоторые из наших вещей мне по душе, другие я недолюбливаю. „Abbey Road“ — качественный альбом. Ни больше и ни меньше» (70).
       Джордж Мартин: «Никто не знал наверняка, будет ли этот альбом последним, но все чувствовали, что так может получиться. „Битлз“ через многое прошли и слишком долго были вместе. Они были связаны друг с другом почти десятилетие, меня удивляло уже то, что они продержались так долго. Я ничуть не удивился, узнав, что группа распалась, потому что каждому из ребят хотелось вести свою жизнь — как и мне. Я тоже вздохнул с облегчением».
       Джордж: «В то время я еще не знал, что эта запись для «Битлз» станет последней, но чувствовал, что мы близимся к какому-то финалу.
      Не могу сказать, какие чувства я испытал, когда запись завершилась. Помню, мне нравилась пластинка, я радовался ей, но я не припомню, чтобы я придал этому особое значение, — в нашей жизни и без того хватало событий. Если собрать все дни «Битлз», все моменты «Битлз» и записи, между ними окажутся длинные промежутки. Когда у нас появлялся день отдыха от «Битлз», мы занимались чем-то другим точно так же, как если бы у нас появился целый год отдыха или, как теперь, двадцать пять лет отдыха. Есть множество других дел, чтобы заполнить эти промежутки. Я ничуть не жалею о том, что теперь не вхожу в группу».
       Дерек Тейлор: «22 августа все „Битлз“ собрались в усадьбе „Титтенхерст-Парк“, новом доме Джона в Эскоте (который позднее купил Ринго), и там сфотографировались все вместе — как потом выяснилось, последний раз».
       Ринго: «Это была просто фотосъемка. Я вовсе не думал, что мы снимаемся вместе в последний раз».
       Пол: «Линда снимала нас моей камерой, на 16-миллиметровую пленку. Потом выясинлось, что это наш последний фильм».
       Джон: «Мы принимаем наркотики, только когда теряем надежду, и отказываемся от них, когда у нас появляется надежда; а если надежда будет у нас постоянно, значит, нам не понадобятся спиртное, наркотики или что-нибудь еще. А вот если мы потеряем надежду, что мы сможем поделать?
      Проект «Плэстик Оно Банд» («Plastic Ono Band») должен был стать очень гибким — потому он и назван пластмассовым. «Битлз», играющие вживую, — другое дело, мы занимались этим ради заработка, что гораздо труднее, а для меня и Йоко это был лишь способ показать себя.
      Однажды в пятницу вечером нам позвонили и сообщили, что в Торонто состоится концерт с целью возрождения рок-н-ролла, что ожидается чуть ли не сто тысяч зрителей и что там будут Чак, Джерри Ли, все великие рокеры, которые еще живы, а также Бо Диддли и, предположительно, «The Doors» как гвоздь программы. Нас пригласили в качестве короля и королевы шоу, чтобы присутствовать, а не играть, но этого я не расслышал. Я сказал: «Только дайте нам время, чтобы собрать группу», — и на следующее утро мы взялись за дело.
      Все произошло очень быстро. В то время у нас не было группы, никто не играл с нами хотя бы полминуты. Я позвонил Эрику, пригласил Клауса, мы позвали Алана Уайта, и все они согласились. Долгих обсуждений не было: концерт предполагался не таким, какие я давал вместе с «Битлз», когда мы выходили и играли одни и те же вещи — «I Want To Hold Your Hand». Само выступление продолжалось двадцать минут, но его никто не слушал, все только вопили, усилители были размером с орех, и получалось скорее зрелище, чем рок-н-ролл» (69).
       Джордж: «Перед тем как «Plastic Ono Band» вылетел в Торонто в сентябре, Джон пригласил меня в свою группу, но я отказался. Я не хотел играть в авангардной группе, но я был уверен, что она получится именно такой.
      Он сказал, что с ним едут Клаус Ворман и барабанщик Алан Уайт. За последние несколько лет существования «Битлз» мы продюсировали другие записи, поэтому у нас появился свой круг друзей — барабанщиков, басистое и других музыкантов. Поэтому собрать группу оказалось сравнительно просто. Джон спросил, согласен ли я играть в ней на гитаре, а потом пригласил Эрика Клэптона; они репетировали в самолете по пути в Торонто».
       Дерек Тейлор: «Джон выступал живьем на Фестивале мира в Торонто, мне не верилось, что это означает конец всему. Но, похоже, я оказался прав. Я горячо поддерживал все, что делали Джон и Йоко, и я считал, что их кампания борьбы за мир проведена отлично».
       Джон: «Волнение было невероятным. Однако никогда в жизни я не чувствовал себя так хорошо. Все подпевали нам, подпрыгивали, показывали знак мира, потому что знали большинство песен, а мы еще исполнили песню «Cold Turkey» («Холодная индейка»), которую никогда прежде не играли, и они отлично приняли ее.
      Я предложил «Cold Turkey» «Битлз», но они не были готовы выпустить сингл, поэтому я отдал эту песню «Plastic Ono Band». (Мне все равно, кто выпускает песни, лишь бы они выходили). (69) Песня не требовала объяснений: она о состоянии «холодной индейки», ломки после прекращения употребления героина. Это было выступление против наркотиков. Но конечно, ее опять запретили передавать по американскому радио, поэтому она так и не стала популярной. Все решили, что я пропагандирую героин» (80).
       Ринго: «После дебюта «Plastic Ono Band» в Торонто мы встретились на Сэвил-Роу и Джон наконец заговорил в открытую. Он сказал: «Ну, вот и все, ребята. Давайте покончим с этим». И все мы согласились. И хотя я тоже согласился, потому что все близилось к концу (и повернуть обратно было невозможно), не знаю, сумел бы я первый сказать: «Покончим с этим». Наверное, я медлил бы еще пару лет.
      Но когда мы все собрались в офисе, мы поняли, что это разумный выход. Мы не ссорились, нам не было тоскливо. Казалось, одна и та же мысль посетила всех, и все стали говорить то, что они думали. Джон не считал, что мы должны уйти, — нам просто надо разойтись. Он сказал не «Я ухожу, и все вы уходите», а «Вот и все! С меня хватит. Я хочу заняться другим».
      Если бы это случилось в 1965-м или даже в 1967 году, мы испытали бы шок. Но теперь все выглядело как спасительный и ожидаемый развод. А Джон всегда был самым прямолинейным из нас, когда требовалось принять серьезное решение».
       Джон: «Я знал обо всем еще до поездки в Торонто. Я предупредил Аллена, что я ухожу, сказал Эрику Клэптону и Клаусу, что ухожу и что хотел бы взять их в свою группу. Я еще не решил, как быть — создавать постоянную новую группу или нет. (Позднее я подумал: «Черт, мне только не хватало связываться с новыми людьми, кем бы они ни были!») Вот я и объявил новость себе и тем, кто был рядом, по пути в Торонто. Аллен поехал со мной, и я сказал Аллену, что все кончено. Когда я вернулся, мы встретились несколько раз, и Аллен сказал: «Подожди, не торопись», — потому что предстояло еще немало дел, связанных с бизнесом, и мой уход стал бы для них помехой.
      Потом мы обсуждали что-то в офисе с Полом, и Пол что-то говорил, предлагал, а я отвергал все его предложения. В конце концов я понял, что и я должен ему что-то сказать. И когда Пол спросил: «Что ты имеешь в виду?» — я объяснил: «С группой покончено. Я ухожу!» (70)
       Пол: «Я говорил: «По-моему, мы должны снова начать давать небольшие концерты. Я считаю, что мы отличная группа. Надо вернуться к своим истокам, и кто знает, к чему это приведет? Возможно, потом мы захотим снова бросить все, а может, решим продолжать». Джон посмотрел на меня в упор и сказал: «По-моему, ты спятил. Я не хотел говорить тебе об этом, пока мы не подпишем контракт с „Кэпитол“ (Кляйн старался уговорить нас подписать новый контракт с компанией звукозаписи), но я ухожу из группы!» Мы оба заметно побледнели, и у нас отвисли челюсти.
      Должен признаться, мы ждали, что когда-нибудь это произойдет, с тех пор как он увлекся Йоко. Джону требовалась свобода для себя и для Йоко. Джон хотел покончить с периодом «Битлз» и вступить в период Йоко и не желал, чтобы кто-нибудь мешал ему. Но в одном он поступил неразумно: «Я не собирался говорить тебе, пока мы не подпишем новый контракт». Бедный старый Джон — он проговорился. Так все и было. А что можно ответить, услышав от музыканта своей группы: «Я ухожу».
      Я и вправду не знал, что сказать. А нам надо было как-то реагировать — ситуацию контролировал он. Помню, как он говорил: «Странно говорить вам, что я ухожу, но, с другой стороны, это здорово». Так было и когда он сообщил Синтии, что подает на развод. Он предвкушал это событие, поэтому мы ничего не могли сделать. «Что значит уходишь? А как же группа?» Только позднее, когда смысл его слов дошел до нас, мы действительно огорчились».
       Джордж: «Я не помню, как Джон сообщил, что он хочет порвать с «Битлз». Не помню, где я это услышал. Все мы пытались уйти из группы, в этом не было ничего нового. У каждого этот уход затянулся на годы.
      Когда мы были еще молоды, группа «Битлз» была чем-то вроде транспортного средства, позволяющего нам достигнуть цели, но теперь наступил момент, когда она начала стеснять нас. Ограничений было слишком много. Это вело к саморазрушению, и я ничуть не огорчился, узнав, что кто-то хочет уйти из группы, потому что я и сам хотел этого же. Я знал, что у меня есть перспективы после разрыва с группой. Она перестала нравиться нам, от нее следовало избавиться. Группа превратилась в смирительную рубашку».
       Нил Аспиналл: «Было грустно слышать все эти разговоры о распаде. Мы пробыли вместе много лет, пережили самые разные события, удачи и все остальное, и мысли о расставании вызывали печаль и тревогу. Это пугало всех.
      Разрыв был медленным. Поначалу то, что Пол отказался подписать контракт с Алленом Кляйном, еще не означало, что группа «Битлз» распалась, потому что они записали «Abbey Road». Джон все чаще работал с Йоко, а не с «Битлз», но все-таки записал «Abbey Road» вместе с остальными. Все случилось не вдруг, все шло к этому, а после «Abbey Road» они перестали собираться вместе — я уже не видел, чтобы они приходили в студию и работали».
       Ринго: «Во время работы над «Белым альбомом» я собирался уйти, потому что считал, что они по-настоящему близки, а каждый из них думал, что близки остальные трое. Это было мнительностью. Когда ушел Джордж, мы еще не понимали, что происходит. Но по-моему, все кончилось после встречи в офисе на Сэвил-Роу, когда мы сказали: «Ну, вот и все».
      Мы держались вместе ради «Abbey Road». Но знаете, все уже было решено. А потом оказалось, что, несмотря на разрыв, разум не в состоянии осознать его. Тело какое-то время продолжает вести прежнюю жизнь, и только потом начинаешь заниматься своими делами».
       Джон: «Я создал группу. Я распустил ее. Все очень просто.