Антология «Битлз»

      Мы валялись в постелях, болтали, занимались еще чем-то, а время шло, и нам пришлось снова позвонить вниз: «Простите, когда же принесут наш завтрак?» Но мы опять ничего не дождались, поэтому включили телевизор и увидели ужасающее зрелище — мадам Маркос рыдала: «Они оскорбили меня!» Операторы снимали пустые тарелки, лица детишек, плачущих оттого, что «Битлз» не приехали. Но ведь мы очень вежливо отклонили приглашение».
       Нил Аспиналл: «Кажется, их пригласили, а Брайан послал в ответ телекс или телеграмму с отказом: «Битлз» терпеть не могли официальные приемы. Они не вмешивались в политику и не бывали во дворцах. Но на его послание не обратили внимания, будто его и не было.
      Помню, утром мы проснулись, позавтракали, включили телевизор, а по нему сообщили, что «Битлз» вскоре прибудут на прием к Имельде Маркос, устроенный для детей. Там говорили: «Да, они будут здесь через пять минут». Ребята переглянулись: что все это значит»? И никуда не поехали.
      После того как стало ясно, что «Битлз» никуда не приехали, все словно обезумели. Мы спросили Брайана, что произошло, и он объяснил: «Я отклонил приглашение. Вас не должны были ждать там».
      Пребывание на Филиппинах завершилось скверно. Я не ел три дня. Нам приносили отвратительную еду. Если на завтрак нам давали кукурузные хлопья, они слипались в комки, стоило подлить туда молока. Нам приносили прокисшее молоко. Помню, однажды мы заказали ужин, его принесли на больших подносах, закрытых крышками. Я поднял крышку и по запаху сразу понял, что есть это мы не сможем.
      Мы с Полом ускользнули из отеля — наверное, мы были или слишком смелыми, или слишком наивными. Мы сели в машину и проехали несколько миль. Первые пять минут нам казалось, что мы в Манхэттене, потом по обе стороны потянулись убогие районы трущоб, и наконец мы заехали куда-то в дюны. Мы купили пару картин, устроились в дюнах, покурили, вернулись в отель и увидели, что там все в панике (особенно охранники): «Где вы были? Как вы вышли отсюда?»
      Хотя считается, что гастроли на Филиппинах кончились провалом, «Битлз» дали два концерта, на которых в общей сложности побывало около ста тысяч человек (уже после неудачного приема у Маркоса), и фаны по-настоящему хорошо провели время. Им концерт действительно понравился. Но организация была по-прежнему ужасна (армия тут ни при чем) — организаторы скорее занимались нашими фанами, чем нами. Машины везли нас не туда, а в гримерных царил беспорядок».
       Джордж: «С концертом тоже возникла серьезная проблема. Брайан Эпстайн заключил контракт, согласно которому мы должны были выступать на стадионе перед тысячами человек, но когда мы прибыли на место, то словно оказались на Монтерейском фестивале поп-музыки. Собралось двести тысяч человек. Мы думали: „Наверное, импресарио перестарался“. Мы вернулись в отель усталые, сонные из-за разницы во времени и раздраженные. Почти не помню, что было потом, до тех пор, пока не принесли газеты, и мы не увидели новости по телевизору».
       Пол: «На следующее утро кто-то принес газету, и на первой странице крупными буквами было напечатано: „Битлз“ оскорбили президента!» «Господи! Но мы же не хотели!» — думали мы. Мы просто извинились и отказались.
      В то утро по расписанию мы должны были покинуть Манилу, и, когда мы уезжали из отеля, с нами обошлись так грубо, будто нас вышвыривали за то, что мы не заплатили по счету».
       Ринго: «Положение стало совсем ненормальным. „Скорее! Вставайте! Собирайте вещи — пора ехать!“ А когда мы спустились вниз и садились в машину, нам никто не помогал. На обратном пути нас сопровождал всего один мотоцикл — ничто в сравнении с целым кортежем, который доставил нас сюда».
       Джордж: «Битлз» оскорбили первую семью страны — вот как они решили представить дело. Никто не вмешался, у них даже не спросили согласия. Скорее всего, это дело провернул кто-то из импресарио или агентов, выставив миссис Маркос в дурацком свете. Позднее в газетах цитировали ее слова: «О, они мне никогда не нравились — их музыка ужасна!»
      Вся страна ополчилась против нас. На нас орали, нас бранили, когда мы пытались добраться до аэропорта. Никто не соглашался подвезти нас, мы не могли поймать машину, ничего подходящего не попадалось.
      Наконец кто-то сумел поймать машину или две, в одну погрузили наш багаж, а во вторую сели мы сами. Нас повезли в аэропорт. Одновременно происходило два события: правительственные чиновники и полицейские гнали нас прочь, вопили и потрясали кулаками, а молодежь была по-прежнему захвачена битломанией».
       Нил Аспиналл: «Они ставили препятствия у нас на пути. По дороге в аэропорт солдат заставлял нас ездить по кольцу круг за кругом, пока наконец я не велел водителю остановиться».
       Пол: «Мы приехали в аэропорт и обнаружили, что все эскалаторы отключены. Нам пришлось подниматься по ним пешком. «В чем дело?» — «Не знаю, трудно сказать». — «Кто-нибудь может отнести вещи? Вокруг ни одного носильщика». Нам давали понять, что мы сами должны нести свой багаж. Ладно, пусть так, только бы убраться отсюда.
      За огромным окном, обычным для аэропортов, и на стоянке такси у здания собрались все таксисты-филиппинцы — они колотили по стеклу и что-то кричали».
       Нил Аспиналл: «Никто не помог нам с аппаратурой, эскалаторы отключили, как только мы подошли к ним. Нам пришлось тащить все веши вверх по лестнице, а как только мы, сошли с эскалатора, он снова заработал. „Битлз“ летели в Дели, а аппаратура — обратно в Англию. Во время регистрации мы несколько раз повторили: „Это надо отправить в Дели“. А они ставили вещи на транспортер для рейса в Англию. В конце концов Мэл перемахнул через стойку и сам переложил наши вещи куда надо — больше это сделать было некому».
       Джордж: «Все мы несли усилители и чемоданы, никто ни в чем не помогал нам, но битломания продолжалась: нас норовили обнять, потрогать. Так продолжалось, пока мы не прошли регистрацию.
      Регистрацию мы проходили целую вечность. Наконец мы попали в зал ожидания, огромную комнату, но тут опять появились бандиты — те же самые люди в рубашках с короткими рукавами, которые встречали нас в аэропорту, когда мы прибыли в Манилу. Кроме Мэла и Нила, с нами был Альф Бикнелл, тоже помогавший нам, и я видел, как один из бандитов ударил его.
      К нам приблизились какие-то люди. Они начали толкать нас и кричать: «Туда! Идите туда!» Нам пришлось подчиниться, но с другой стороны налетели еще несколько. «Идите вон туда!» — подталкивали нас обратно. Я не сводил с них глаз, старался опередить их и не оказаться у них на пути. Но все было бесполезно. Наконец я увидел двух буддистских монахов и спрятался за их спинами».
       Ринго: «Нас терроризировали, никто не скрывал ненависти к нам, а в аэропорту в нас начали плевать. Все вспоминали потом, как мы с Джоном спрятались за спины монахинь, решив: «Это католическая страна — монахинь они не тронут».
       Джон: «По пути в аэропорт люди махали нам, но я заметил, как недоброжелательно настроены пожилые люди. Когда же на нас буквально напали в аэропорту, я был в шоке. Я думал, меня изобьют, поэтому бросился к трем монахиням и двум монахам, надеясь, что это остановит нападающих. Меня толкали, а возможно, и пинали ногами, я уже точно не помню.
      «С вами обращаются как со всеми пассажирами!» — твердили они. «Как со всеми? Но разве пассажиров принято толкать?» Я запомнил: это были пятеро парней в униформе. Они толкались, бранились и кричали. Меня совсем уже затолкали, хотя я держался очень осторожно и сторонился, как мог, чтобы мне не досталось (66).
      Вся эта неразбериха вспыхнула по вине Брайана. Он получил приглашение, отклонил его, но ничего не объяснил нам. На следующий день никто уже не помнил, что дело было именно так. Нас толкали в аэропорту, никто не помогал нам с багажом. Это было ужасно» (72).
       Пол: «Мы до смерти перепугались. К счастью для нас, больше всего досталось нашим спутникам. Кажется, Альфа кто-то спустил с лестницы. Но в целом филиппинцы не проявляли враждебности, это было, скорее, раздражение.
      Мы чувствовали себя немного виновато, но считали, что вся эта история возникла не по нашей вине. Теперь, лучше представляя себе, как действуют власти в подобных странах, я понимаю, что на наш отказ они просто не обратили внимания. «Пусть только попробуют не приехать, — видимо, примерно так они рассуждали, — они еще пожалеют об этом».
      В углу зала в аэропорту мы заметили группу монахинь, и, когда началась вся эта толкотня, когда за огромным окном собралась толпа таксистов, мы бросились к монахиням. (Со стороны это выглядело, наверное, смешно: монахини и «Битлз», забившиеся в угол. Впрочем, у нас было немало общего: черная одежда и то, что мы держались вместе.) Мы спрятались за их спинами, всем своим видом говоря: «Вам придется оттолкнуть их, чтобы добраться до нас».
      Монахини и не думали защищать нас, они были явно озадачены случившимся и попытались отойти в сторону, но мы тут же последовали за ними».
       Нил Аспиналл: «Парни в гавайских рубашках толкались и размахивали кулаками. Это был сущий кошмар. Уверен, никто серьезно не пострадал, но только потому, что мы не стали отбиваться, — поэтому нас и толкали. Мы понимали, что сопротивляться нельзя.
      Если бы мы не выдержали, все могло кончиться гораздо хуже. Нам было очень, очень страшно, ничего подобного с нами прежде не случалось, да и потом тоже».
       Джордж: «Наконец объявили наш рейс, мы поднялись на борт самолета и, оказавшись внутри, воспряли духом. Мы испытали чувство облегчения. А самолет не двигался.
      В конце концов через динамик объявили: «Мистеру Эпстайну, мистеру Эвансу и мистеру Бэрроу (Тони, нашему тогдашнему пресс-агенту) покинуть самолет». Всем им пришлось выйти, они выглядели перепуганными.
      Проходя по проходу между креслами, Мэл расплакался, повернулся ко мне и попросил: «Передай Лил, что я люблю ее» (Лил — это его жена). Он думал, что самолет улетит, а ему придется остаться в Маниле. Мы ничего не понимали: «Дьявол, что происходит?»
       Пол: «Когда мы наконец вошли в самолет, мы были готовы целовать кресла. Нам казалось, что мы наконец нашли убежище. Мы были в чужой стране, где действовали свои законы, к тому же почти у всех было оружие. Поэтому особого воодушевления мы не испытывали.
      А потом было это объявление по радио. Тони Бэрроу предстояло вернуться в логово зверя. Его заставили заплатить огромную пошлину, которая, как мне кажется, была высосана из пальца. Как ни странно, ее размер равнялся сумме, которую мы заработали. По-моему, так».
       Джордж: «Нам показалось, что мы просидели в самолете пару часов. Наверное, на самом деле нам пришлось ждать всего полчаса или чуть больше. Было безумно душно и жарко. Наконец они вернулись на борт, дверь задраили, взлет разрешили. У нас забрали деньги, которые мы заработали на концертах, зато мы покинули эту страну и вздохнули с облегчением. Эти люди вызывали у меня только раздражение».
       Пол: «Помню, когда мы вернулись домой, какой-то журналист спросил у Джорджа: «Вам понравилось на Филиппинах?» А он ответил: «Будь у меня атомная бомба, я сбросил бы ее на Филиппины».
      Это была неудачная поездка, однако, когда мы узнали, как поступали со своим народом Маркос и Имельда и как они его грабили, мы порадовались тому, как повели себя. Отлично! Наверное, мы были единственными, кто осмелился нанести такое оскорбление Маркосу. Но политический смысл нашего поступка мы поняли только много лет спустя».
       Ринго: «Мы опасались, что нас посадят в тюрьму, потому что там царила диктатура, а не демократия. При диктатуре человек лишается всех прав, кем бы он ни был. Мы не собирались выходить из самолета. Нашим спутникам наконец разрешили вернуться на борт. Это был мой первый и последний приезд в Манилу».
       Нил Аспиналл: «Уверен, этот случай заставил группу всерьез задуматься о перспективах на гастрольные поездки. Возможно, он стал для ребят последней каплей».
       Джордж Мартин: «Когда они покинули Филиппины, они заявили: «Хватит с нас. Решено». Они объявили Брайану, что больше не станут ездить в турне. Брайан ответил: «К сожалению, ребята, у нас назначено выступление на стадионе „Шей“. Если мы отменим его, вы потеряете миллион долларов…» Они ужаснулись и все-таки выступили на стадионе «Шей».
       Джон: «Ни один самолет, на борту которого нахожусь я, никогда не пролетит над территорией Филипинн. Я отказываюсь даже летать над этой страной. Больше в подобный сумасшедший дом мы ни ногой» (66).
       Джордж: «Еще до начала этого турне я приготовился к тому, что на обратном пути с Филиппин в Лондон я заеду в Индию, — мне давно хотелось побывать там и купить хороший ситар. Я спросил Нила, согласен ли он поехать со мной, потому что мне не хотелось оказаться в Индии в одиночестве. Он согласился, и мы заказали два билета до Дели.
      После вылета из Лондона, по мере того как мы отрабатывали концерты в Германии, Японии и Филиппинах, остальные один за другим стали заявлять: «Пожалуй, я тоже поеду с вами». Но после того, что случилось с нами на Филиппинах, они передумали. Они не желали лететь еще в одну незнакомую им страну — они хотели домой.
      По правде говоря, мне и самому расхотелось лететь в Индию, я был склонен тоже вернуться домой. Но я все-таки решил съездить в Дели. «Все будет в порядке, — уверял я себя, — в Индии «Битлз» наверняка не знают. Мы скроемся в этой чудесной древней стране, и там нас никто не потревожит».
      Остальные твердили: «Тогда до встречи! Мы летим прямо домой». Но тут к нам подошла стюардесса и объяснила: «К сожалению, вам придется выйти. Авиакомпания продала ваши билеты до Лондона», — и выпроводила их из самолета.
      Так мы улетели все вместе. Мы прибыли в Индию ночью, и, пока ждали наш багаж, я испытал величайшее разочарование, но в то же время и осознал, как велика слава «Битлз», потому что видел за проволочной оградой множество смуглых лиц, толпа скандировала: «Битлз»! «Битлз»!" — и следовала за нами.
      Мы сели в машину и уехали, а поклонники помчались за нами на мотороллерах, а сикхи в тюрбанах повторяли: «О, «Битльз», «Битльз»!" Я смотрел на все это и думал: «О, нет! У лис есть норы, у птиц гнезда, а «Битлз» негде даже спрятаться».
      Дели вызывает удивительные чувства. Уверен, их испытали многие побывавшие там. В Нью-Дели, в кварталах, построенных англичанами, не найти узких улочек: мы катили по широким проспектам с двухрядным движением и прекрасными развязками.
      Поразительно, какой это многолюдный город. Возле перекрестков сотни человек сидели в тени, многие на корточках, группами, в том числе и старики с трубками. Толпы людей были повсюду. Я думал: «Господи, что происходит?» Казалось, здесь разыгрывается какой-то суперкубок или случилось стихийное бедствие. Всюду бурлили толпы. Только потом я понял, в чем дело, — просто там живет так много народу.
      На следующий день я купил ситар. Продавец принес инструменты в номер — опять-таки выйти куда-нибудь было нелегко. Я купил ситар у человека по имени Рики Рам, его магазин в Дели существует до сих пор.
      Мы расселись по машинам и проехались по Дели, чтобы посмотреть, как выглядит город. Мы были чрезвычайно разочарованы. Нас возили на огромных старых «кадиллаках» конца пятидесятых годов, и вот мы приехали в какую-то деревушку и вышли из машин. У всех нас были камеры «никон», в тот раз я впервые столкнулся с нищетой. Детишки, облепленные мухами, обступили нас, прося денег: «Бакшиш! Бакшиш!» Наши камеры стоили больше, чем все жители деревни смогли бы заработать за всю жизнь. Было странно видеть такое сочетание: «кадиллаки» и нищета».
       Ринго: «Так мы впервые побывали в Индии, и это было интересно, неудачным оказался только тот день, когда ребята из Британской авиакомпании повезли нас смотреть, как верблюды перекачивают воду: они ходили по кругу, приводя в действие водяной насос. Узнать сотрудников Британской авиакомпании в Дели было легко — они носили галстуки, даже когда температура достигала трехсот градусов в тени. Один из них решил, что будет забавно запрыгнуть на спину бедному животному, бредущему по кругу, — наверное, верблюд в жизни не видел ничего, кроме упряжи и этого насоса. Это была глупая выходка, и мы все немного попеняли этому парню.
      А потом мы пошли за покупками, и этот поход стал одним из самых ярких воспоминаний о том приезде в Индию. Нам предлагали большие вещи из слоновой кости, но мы думали, что они стоят слишком дорого, — к примеру, огромные шахматные фигуры, которые теперь были бы антиквариатом и стоили бы целое состояние. Но я рад, что мы их не купили, — даже в те дни мы не желали покупать вещи из слоновой кости».
       Джон: «Христианство не вечно. Оно придет в упадок и исчезнет. Мне незачем спорить об этом — я прав и знаю, что будущее это докажет. Сейчас мы популярнее Христа. Я не знаю, что умрет раньше — рок-н-ролл или христианство. Учение Христа само по себе замечательно, но его апостолы не отличались большим умом. Это они извратили учение Христа и дискредитировали его в моих глазах» (66).
       Джордж: «Почему об этом нельзя говорить в открытую? К чему столько болтовни о богохульстве? Если христианство и вправду настолько хорошая религия, споры и обсуждения ей не повредят» [март 1966 года].
       Пол: «Джон был довольно близко знаком с Морин Клив из лондонской «Evening Standard». Нас тянуло ко всем журналистам, хоть немного возвышающимся над средним уровнем, поскольку с ними можно было разговаривать. Мы вовсе не считали себя тупыми звездами рок-н-ролла. Мы интересовались и другими вещами, нас считали выразителями интересов молодежи. Вместе с Морин Клив Джон написал статью о религии, говоря о том, что мы остро ощущали: англиканская церковь, с нашей точки зрения, со временем пришла в упадок. Сами священники жаловались на малочисленность прихожан.
      Разговаривать с Морин было интересно и легко. Она взяла интервью у каждого из нас. В своем интервью Джон заговорил о религии, потому что этот вопрос интересовал нас всех, хотя мы не были набожными людьми.
      Мы часто видели на наших концертах католических священников и вели за кулисами долгие споры о богатстве церкви в сравнении с нищетой мира. Мы говорили: «Музыка в стиле госпел привлекла бы верующих. Церкви надо оставаться живой, незачем распевать в ней избитые старые гимны. Их уже все слышали, больше они никого не трогают».
      Мы считали, что церкви следует быть демократичнее. Мы выступали в поддержку церкви, ничего дьявольского или богохульного не было в точке зрения, которую излагал Джон. Если прочтете всю статью, вы поймете, что он пытался объяснить, во что мы верили: «Не понимаю, что стряслось с церковью. Сейчас «Битлз» превзошли по популярности Иисуса Христа. Иисуса слишком мало прославляют, надо делать это активнее». Однако он допустил ошибку, дал себе волю, потому что с Морин мы были хорошо знакомы и могли быть с ней откровенными. Может быть, это было ошибкой? Не знаю. В то время — да. Но в дальнейшем это не стало быть таковым».
       Джон: «Услышав плохое пророчество, люди обычно кидают камни в пророка, не желая внимать дурным предзнаменованиям. Так обстоит дело в христианстве, магометанстве, буддизме, конфуцианстве, марксизме, маоизме — везде и всегда. Внимание обращают на самого человека, а не на его слова» (80).
       Дерек Тейлор: «Статья Морин Клив была опубликована в марте в лондонской „Evening Standard“, а в Америке она появилась незадолго до начала турне, в августе месяце. Высказывание Джона о том, что „Битлз“ популярнее Христа, превратилось в огромный заголовок в молодежном журнале „Datebook“. Брайан был в Северном Уэльсе, он уехал отдохнуть после поездки в Манилу — после нее он заболел, — и ему сообщили, что американцы, буквально взбесились из-за слов Джона, которые были опубликованы крупным шрифтом и заняли целый разворот».
       Джордж Мартин: «Эти слова подхватили в Америке, повторяли по разным радиостанциям, скандал нарастал, волна протеста больно ударила по „Битлз“. „Что они о себе возомнили, если сравнивают себя с Господом?“ Их пластинки сжигали на кострах, их записи запретили передавать по радио, шумиха достигла таких масштабов, что Брайану пришлось убеждать Джона сделать новое заявление и принести извинения».
       Джордж: «Цитата о том, что мы популярнее Иисуса, выглядела не так, как ее опубликовали в Америке: они вырвали фразу из контекста. Но последствия стали значительными, особенно в «библейском поясе». На Юге один диск-жокей совсем разбушевался и заявил: «Приходите, приносите всю эту дрянь, записи „Битлз“, и бросайте их сюда! Мы соберем их по всей стране и сожжем их». Даже Ку-клукс-клан выступил с заявлением: «Мы ими займемся».
       Нил Аспиналл: «Поскольку американцы вырвали из статьи только одну фразу, Брайан предложил Джону записать целое заявление и объяснить, что он имел в виду, и выразить сожаление по поводу недопонимания. Была намечена встреча в студии с Джорджем Мартином, но потом планы изменились.
      До начала турне Брайан отправился в Штаты и принес извинения, а во время пресс-конференции сообщил импресарио, что они могут отменить концерты, если пожелают. Но этого не произошло».
       Заявление Брайана Эпстайна для прессы: «Слова, которые Джон Леннон произнес более трех месяцев назад в беседе с лондонской журналитсткой, были процитированы и истолкованы в отрыве от контекста. Леннон глубоко заинтересован религией, вышеупомянутые слова были сказаны в беседе с представительницей лондонской «Evening Standard» Морин Клив, которая лично знает каждого из «Битлз».
      Произнося их, Джон имел в виду то, что его удивляет упадок интереса к англиканской церкви, а следовательно, и к Христу, который наблюдается в последние пятьдесят лет. Он вовсе не собирался возвеличивать славу «Битлз». Он просто отмечал, что, по его мнению, «Битлз» сейчас оказывают большее влияние на молодое поколение».
       Ринго: «В Америке поднялась настоящая буря, потому что они все поняли не так. Мы читали эти слова и не усмотрели в них ничего особенного. Это не кощунство, а лишь точка зрения. В масштабах всего мира церковь до сих пор остается на первом месте. На наши концерты приходит не больше народу, чем в церковь.
      Это лишь точка зрения. Ну, сказали мы по молодости что-то. Конечно, мы и предположить не могли, что последствия от сказанного нами будут такими. Такое случилось только в Америке, потому что кто-то выдернул одну эту фразу из интервью и сделал из мухи слона».
       Джон: «В Англии никто ничего не заметил: там поняли, что какой-то парень просто разболтался. Кто он такой, чтобы прислушиваться к его словам? Но за океаном какие-то фанатики нацепили маски, белые колпаки и принялись жечь кресты» (74).
       Джордж: «Несмотря на всю эту истерию, мы отправились в Америку и устроили пресс-конференцию, на которой Джон принес свои извинения. Перед камерами и журналистами, несмотря на стресс, связанный со случившимся, он извинился и все объяснил. Все прошло успешно, и мы решили: «Мы дадим этот концерт».
       Ринго: «Нам всем пришлось расплачиваться за сказанное Джоном. Было довольно страшно, и Джон был вынужден извиниться — но не за то, что он сказал. Это было сделано, чтобы спасти нашу жизнь, потому что нам постоянно угрожали — не только ему, но и всей группе. Жизнь устроена так, что иногда приходится снимать шляпу и произносить: «Извините меня».
       Джон: «Мне не хотелось выступать. Я думал, меня убьют, — они все восприняли слишком серьезно. Они могли сначала пристрелить меня, а потом уже понять, что все это выеденного яйца не стоит. Поэтому мне не хотелось ехать в Америку, но Брайан, Пол и остальные уговорили меня. От страха я оцепенел. Я видел на пленке пресс-конференции, во время которых я говорю: «На самом деле я вовсе не утверждал, что мы популярнее Христа. Я просто указывал на тот факт, что молодежь тянется к нам, а не к нему». Я вытерпел все это лицемерие, холодея от ужаса. Мне на самом деле было страшно (74).
      Даже я не был уверен в том, каков был смысл всей статьи, потому что уже забыл, о чем там шла речь. Впрочем, она не имела никакого значения, ее прочли и забыли. Мне пришлось перечесть ее и убедиться, что я сказал только то, что хотел сказать.
      Я говорил, что мы популярнее Христа, и это факт. Я уверен, что Христос был замечательным, как и Будда, и все остальные. Все они говорили одно и то же, и я верю им. Я верю в то, что говорил Христос о любви и доброте, а не в то, какой смысл вложили в его слова люди. Если большая популярность Христа означает больше ограничений во всем — это не по мне. Уж лучше пусть люди уподобятся нам, уж лучше пусть танцуют и поют всю жизнь. Если же им интереснее то, что говорил Христос или Будда — не важно кто, — то Бог им всем в помощь» (66).
       Ринго: «Джон не хотел извиняться, потому что он говорил совсем не то, что ему приписывали. Но происходящее слишком попахивало насилием, и Брайан продолжал и продолжал просить его выступить, и в конце концов Джон понял, что должен решиться и все объяснить».
       Джон: «Мне незачем ходить в церковь. Я с уважением отношусь к церквям из-за святости, которую на протяжении долгих лет приписывают им верующие. Но, по-моему, слишком много зла свершилось во имя церкви и во имя Христа. Вот почему я сторонюсь церкви, и, как однажды сказал Донован: „Раз в день я хожу в мою собственную церковь в моем собственном храме“. Я считаю, что те, кто нуждается в церкви, должны бывать там. А остальные знают, что церковь у них в голове, и они должны посещать именно этот храм, потому что он и есть источник духовности. Бог — это все мы. Христос говорил: „Царствие Божие внутри вас есть“. Так говорят и индийцы, и дзен-буддисты. Все мы есть Бог. Я не Бог или один из богов, но все мы — Бог, всем нам присуще и божественное, и низкое. Все это в нас самих. Царство Божие находится в нас, и, если присмотреться как следует, вы увидите его» (69).
       Пол: «Все мы обсуждали случившееся. Мы понимали, что для нас самих это не имеет большого значения, но, поскольку поднялся большой шум, не обращать на него внимания было нельзя.
      Я никогда еще не видел Джона таким нервозным. Он осознал всю важность того, что произошло. Поэтому ему пришлось сказать: «Ничего такого я не имел в виду. На самом деле, наоборот, я выступил в поддержку…» — это было принято всеми, за исключением жителей «библейского пояса».
       Джон: «Если бы я сказал: «Телевидение популярнее Христа», — это сошло бы мне с рук. Я жалею о том, что разболтался. Я просто разговаривал с другом и пользовался словом «Битлз» как чем-то отвлеченным, я смотрел на нас со стороны. Я сказал, что «Битлз» оказывают больше влияния на молодежь, чем что-либо другое, в том числе и Христос. Я сказал так и допустил ошибку. Я не против Бога, Христа или религии. Я не пытаюсь уничтожить их. Я не говорил, что мы значительнее или лучше. По-моему, это было бы нелепо. Если мы им не нравимся, почему бы им просто не перестать покупать наши пластинки?
      Эта статья была частью серьезных исследований, которые проводила Морин, и поэтому я не рассматривал ее с точки зрения пиара и не пытался расшифровать собственные слова. Беседа продолжалась около двух часов, и я сказал это, только чтобы закрыть тему. Она слишком сложна, и ее обсуждение зашло чересчур далеко.
      Когда я впервые услышал о последствиях, то подумал: «Этого не может быть, это просто выдумки». Но потом, когда я понял, насколько все серьезно, я забеспокоился, поскольку понимал, к чему это может привести. Я понял, что о нас будут писать, как будут представлять меня циником, — в общем, пошло-поехало. А в конце концов все зайдет слишком далеко и выйдет из-под моего контроля. Я не смогу ничего ответить, когда дело зайдет слишком далеко, потому что тогда мое мнение уже ничего не будет значить.
      Я жалею о том, что произнес эти слова, потому что они наделали столько шуму, но я никогда не воспринимал их как антирелигиозное высказывание. Мои взгляды сложились благодаря тому, что я читал, благодаря моим наблюдениям за состоянием христианской религии — ее прошлым, настоящим и будущим. Я не низвожу ее и не пытаюсь очернить. Я просто говорю, что она угасает и теряет силу. Похоже, заменить ее нечем. Ни к чему продолжать твердить: «Да, все прекрасно, все мы христиане, все мы веруем». Ведь на самом деле мы не веруем!
      Я не считаю, что я истинный христианин, — я не выполняю обряды. По-моему, Христос был таким, каким он был, и если кто-нибудь говорит, что он велик, я верю, но я не исповедую христианство так, как меня учили в детстве.
      В Англии все обошлось, поскольку там никто и не думал обижаться, мои слова пропустили мимо ушей. А вот в Америке все пошло по-другому. Порой мы забываем, что мы «Битлз». Ничего поделать с этим нельзя. И если мы говорим что-нибудь вроде: «Великобритания превращается в полицейское государство», то говорим это не как «Битлз», а как один приятель говорит другому где-нибудь в пабе.
      Мне не хотелось бы думать, что Христос все еще жив, и пытаться подстроиться под него. Но если он и на самом деле Христос и сохранил свои прежние взгляды — что ж, тогда «Eleanor Rigby» вряд ли что-либо значит для него» [Пресс-конференция в Чикаго, 11 августа 1966 года]».
       Джордж: «Если бы все, у кого есть оружие, пустили себе пулю в лоб, это решило бы все проблемы».
       Пол: «Нам было трудно понять угрозы. мы никогда не были склонны к предрассудкам любого рода. Нас устраивала любая аудитория, в которой могли быть представители разных рас. Помню, однажды какая-то женщина читала у нас в школе лекцию о Южной Африке. Она говорила: «Вот замечательно: Мальчик подает тебе чай, можно нанять мальчиков для уборки, для игры…» Помню, мы спросили: «Разве это вас не смущает? Они находятся на положении рабов». — «Нет, что вы! Самим мальчишкам это нравится».
       Джордж: «Кажется, нам предлагали выступления в Южной Африке, но мы отказались, и из-за этого там запретили наши пластинки».
       Джон: «Как правило, музыкантам нет дела до того, на какой улице они живут, — сгодится любая. Главное, чтобы была возможность встречаться с другими музыкантами. Значение имеет только музыка. Но в обществе нет такого общего знаменателя, как в музыке» (68).
       Пол: «Поскольку таких взглядов придержтвался каждый из нас, а значит и вся группа, нам никогда не хотелось выступать в таких местах, как Южная Африка, или там, где чернокожих отделяют от белых.