Темная сторона неба

      Тут надо бы как следует все продумать, самым тщательным образом. Это все равно что вызубрить энциклопедию. Я наклонил голову, в сторону от лампы. Мне сейчас любой свет был ярок. Но когда я закрыл глаза, в них засверкало ещё ярче.
      - Своего второго пилота я оставил, потому что не хотел втягивать его в это дело. Он никогда не прикасался раньше к оружию, и я не хотел, чтобы он это начинал. А Юсуфа - Юсуфа я оставил потому, что он угрожал мне. В моем же самолете. Пистолетом. Мне никто никогда не угрожал - в моем самолете. Никогда.
      Ну вот, сказал-таки. И с безупречной дикцией. Я улыбнулся в пол, своим ногам, разбросанным передо мною. Они уходили так далеко, насколько я мог видеть, насколько далеко долетал мой голос.
      Я слышал какой-то голос, но не мог понять, что он говорит. Я мог повторить слова, но не мог понять их значения. Они доносились откуда-то из тумана, из-за света лампы.
      - Там было ещё кое-что помимо оружия. Где оно? Где?
      Я попытался улыбнуться в ответ на голос, показать, что я пытаюсь улыбнуться. Но голова свалилась вперед, увлекая за собой тело. Когда я падал, было так чудесно, никакой боли. Соприкосновение с полом все испортило. Но после этого все исчезло.
      14
      Я разбился.
      Почему? Может, при взлете что-то случилось с двигателями? Иначе этого не случилось бы. Я очень хороший пилот.
      Раздалось слабое потрескивание. При взлете я был с полными баками. Это же пожар!
      Я попытался приподнять голову. Это доставило мне боль. Боль прошила все тело. Но когда она спала, то я проснулся и понял, что я не в "Дакоте". Откуда же тогда пожар? Я видел перед собой свою вытянутую руку, ногти, скребущие по бетону - это когда я пытался схватиться за ручки приборов, которых здесь не было.
      Мне удалось подтащить руку и очень осторожно приподняться на одном локте, хотя на это ушло немало времени. Помимо воли я оценил помещение, в котором нахожусь.
      Оно было площадью примерно в восемь квадратных футов, высотой в семь футов, сделанное из глинобитного кирпича, с грубым бетонным полом. Через крошечное зарешеченное окошко в стене сюда проникал свет. Напротив этой стены находилась дверь, толстая деревянная дверь с маленьким отверстием. С моей стороны на двери не было никакой ручки.
      Это был застенок при полицейском участке.
      Прошло время, и я мог сидеть, прислонясь к стене, стараясь при этом ни в коем случае не касаться стены затылком. В голове тяжело стучало, н звук убывал, словно над головой прошел самолет и начал удаляться. Во рту было сухо, язык словно распух так, что не помещался во рту.
      Помимо меня в камере были и другие предметы: истертая циновка размером и толщиной с банное полотенце и глиняный кувшин. Я подполз к кувшину и обнаружил там воду. Я пополоскал рот и намочил немного лицо и голову. Но не выпил ни глотка. Потом хуже будет. Когда боль в голове спала, я понял, что желудок у меня не в порядке и что ночью меня стошнило на себя.
      Мои часы показывали одиннадцать, а свет из-за решетки подсказал, что это одиннадцать утра. Я ощупал карманы и обнаружил, что все оставлено при мне, вплоть до пачки долларов от Хертера. Остались и сигареты. Я закурил. Это была, можно сказать, грубая ошибка с моей стороны, но это помогло мне сконцентрироваться.
      Я ещё раз сполоснул рот и немного глотнул. Если тут было полно микробов, то я ел их живьем. Противнее быть не могло.
      Время шло. В камере было прохладно - стены были толстые, и воздуху негде разгуляться - и очень тихо. Из кабинета, что рядом, не доносилось ни звука, из чего я заключил, что деревенский страж порядка тут особенно не засиживается. Я для него не подарок. Меня тут заперли у него, будут судить и выносить приговор. Даже для полицейского, привыкшего к грязным деньгам, ситуация неординарная.
      А может быть, я был слишком строг к нему. Как он может перечить хозяину каравана? Максимум, на что он может надеяться - это что меня тихо закопают, "Дакоту" уберут отсюда куда-нибудь и ещё не оставят следов крови у него на бетоне. Аллах и-джалю хадд эль-бас. Бог не допустит худшего. Я сидел и напряженно думал о своем соседе.
      Мои часы показывали четыре, у меня оставалась последняя сигарета, когда я услышал его шаги. Я постучал в дверь. Он остановился, я слышал, как он шаркал ногами, потом подошел к двери и подал голос.
      - Вы говорите по-английски? - подал голос я, прокашлявшись, и тут же спросил по-французски: - Vouz parlez Francais? - Спросил тоном, в котором слышен был ответ "oui".
      Я хотел было потребовать кое-каких гражданских прав, но потом придумал нечто получше. Надо позаботиться о главном, а не отпугивать его всякой ерундой.
      - J'ai des dollairs, - протрубил я. - Et je desire des Colas. Beaucoup des Colas. Et des cigarettes. Je vous donnerai cinq dollairs. Okay?*
      * У меня есть доллары. А я хочу кока-колу. Много кока-колы. И сигарет. Я заплачу вам пять долларов. О'кей?
      Он явно задумался. Я не очень боялся, что он просто возьмет у меня "dollairs", не предоставив взамен никаких услуг. Он, полагаю. слишком настороженно относится ко мне, чтобы позволить себе такие номера. Он, скорее всего, не в курсе, кто я такой и что из себя представляю, но если я настолько важен для владельца каравана, что тот запирает меня здесь, значит, я важная персона и для него.
      С другой стороны, если меня собираются похоронить тут, то доллары со мной хоронить наверняка не будут, так что это последний для него шанс получить их.
      - C'est impossible, - недовольно пробурчал он.
      - Fut! Vous etes timide!
      - Dix dollairs,* - предложил он компромисс.
      * - Это невозможно.
      - Ну вы и трус!
      - Десять долларов.
      Ну и попал я в ситуацию. Дороговато мне теперь обойдется курево и питье, но времени торговаться не было. Да и все равно купюр мельче десяти долларов у меня не нашлось бы.
      - Okay. Deux paquets des cigarettes and trois Colas, bien?*
      * О'кей. Две пачки сигарет и три кока-колы, хорошо?
      Отверстие в двери открылось и на меня уставился его глаз.
      - Les dollairs, s'il vous plait, Monsieur,* - произнес полицейский.
      * Пожалуйста, доллары, господин.
      Я достал полученную от Хертера пачку, помахал ею перед ним и положил обратно в карман. Десятку он получит, после того как принесет сигареты и кока-колу. Он задержал на мне взгляд, затем ушел.
      Через четверть часа он снова открыл отверстие, увидел, что я не пытаюсь прятаться за дверью, и вошел, держа в руках три кока-колы, две пачки сигарет и пистолет. Глаза и пистолет были сосредоточены на мне, пока он выгружал на пол остальное, потом он сделал шаг назад и уже через отверстие в двери потребовал доллары.
      Я сказал ему, что он очень смелый человек, и просунул через отверстие купюру.
      Кока-кола очистила горло, при этом я не думал о микробах, а сигареты придали силы. Я почувствовал себя так, словно я поел. Усевшись на циновку, я начал с беспокойством думать о речи в свою защиту.
      Самолет-то они обыщут, но вряд ли они достанут драгоценности из бензобака. Я и сам-то не знал, как я их буду доставать, но в крайнем случае я воспользуюсь чем-то вроде консервного ножа. Содержимое бензобака стоило десяти самолетов, тем более что самолет был Хаузера.
      Они придут и спросят меня, что я сделал с теми вещами. И вот тут могут настать для меня неприятности. Арабы пустыни в течение тысячи лет и более для ускорения прохождения деловых вопросов использовали нож, огонь и кипяток.
      Но до того как они приступят к этой стадии, я предложу им два хороших - как я думал - аргумента. Один основывался на том, что они не особенно знают про автопилоты, поэтому я скажу им, что никак не мог открыть ящики в воздухе. И, в конце концов, куда же тогда делись их камни?
      Второй состоял в том, что зачем, мол, мне надо было прилетать сюда, если я их обокрал.
      Таможенная оплетка - это у них пункт шаткий, конечно. Но что им стоит связаться с Юсуфом в Триполи и удостовериться, что ящики имели оплетку, когда тот в последний раз видел их.
      Ближе к закату я услышал автомобиль, подъехавший к деревне с запада, скорее всего джип. Интересно, не был ли это какой-нибудь официальный визит? Полицейский чин повыше, например? Если он захочет проверить тюрьму, то события могут получить интересное развитие.
      Но это мог быть и мой друг Юсуф.
      Я услышал, что мой правоверный полицейский пришел с молитвы, и стал стучать в дверь, требуя еды. Спагетти, или чего-нибудь в этом роде, и кока-колы.
      Я получил спагетти с тефтелями и две кока-колы по стандартной цене в десять долларов, и, судя по вкусу, оно того стоило. Во мне снова заработали все цилиндры, до этого ведь мой желудок не знал еды два дня. Я чувствовал глухую боль в затылке, и она превращалась в острую, как только я делал резкое движение, но быстро затухала.
      Позже, около десяти, я услышал шум другой машины. Она не проехала мимо полицейского участка. За мной пришли.
      Полицейский ввел их, затем ушел. Пришли трое. Двое были в грубых бурнусах, а один - в элегантном, да ещё с винтовкой. Они вытащили меня из камеры, и мы пошли на запад, мимо деревни, в глубь пустыни.
      Ночь была ясной, как это обычно бывает в этих местах, а звезды такие яркие, каких не увидишь к северу от Средиземного моря, если только не летишь в самолете. Луна отсутствовала.
      Я предоставил им основную часть работы по моему передвижению, да мне и не было смысла казаться слишком крепким. Они почти волокли меня. Мы поднялись на небольшой холм, почва превратилась в почти голый песок, и потом повернули влево, на юг.
      Во впадине среди дюн расположился лагерем караван. Я увидел большой шатер, разбитый на коврах, и несколько поменьше, а за всем этим - стадо верблюдов, голов тридцать с лишним. Звезды и песок были достаточно светлыми, чтобы позволять мне видеть весь лагерь. Я увидел здесь даже грузовик. Горели костры, на них готовили еду, в большом шатре светились лампы. Высота его составляла футов пять, с одной стороны он был совсем открыт, и перед входом лежали расстеленные ковры.
      Мои помощники подвели меня к ковру и остановились, показав на мои ноги.
      Я сбросил ботинки в кучу другой всевозможной обуви - ботинок, сандалей, тапочек - и встал на мягкий и толстый ковер.
      В центре шатра стояли масляных светильника, а вокруг них - маленькие кофейные чашечки. В шатре расположились полулежа, опираясь на локоть, пятеро мужчин. Некоторые курили. Четверо были одеты в бурнусы, пятый - в джинсы и плотную ярко-голубую хлопчатобумажную ветровку. Юсуф.
      Он полупривстал, когда я вошел, глаза его сверкали в тусклом свете светильников. Хозяин каравана сказал что-то резко, и Юсуф опустился на место, но оставался по-прежнему готовым к прыжку.
      Хозяин вежливо поприветствовал меня и сказал, чтобы я сел. Я сел, спиной к пустыне. Меня начал продирать легкий озноб, потому что к ночи стало холодать.
      - Я надеюсь, вы восстановились? - торжественно-официальным тоном осведомился хозяин.
      - Благодарю вас, не совсем.
      - Я полагаю, вы заметили, что к нам присоединился Юсуф. Я снова хочу спросить вас: что вы сделали с тем, что лежало в ящиках вместе с оружием? Вы задерживаете здесь мой караван.
      - Я не трогал ящики. Да и как я мог их тронуть? Я же должен был одновременно вести и самолет.
      - Я думаю, - произнес хозяин каравана, - что можно сделать так, чтобы самолет летел сам по себе.
      Я криво улыбнулся, полагая, что ему вполне хватит света, чтобы различить мину на моем лице.
      - На больших и дорогих - да, - пояснил я. - Но не на таком старье, как "Дакота". Мой хозяин еле-еле позволяет себе живого пилота, не говоря уж об автоматах.
      Сказанное мной выглядело не так глупо, как может показаться. Определить, установлен ли на самолете автопилот - это не то что сунуть голову в пилотскую кабину и посмотреть. Там увидишь только кнопки, тумблеры, рычажки, и непосвященный, вероятнее всего, не сумеет отличить, где там и что. А на моем "Даке" вообще не осталось никаких табличек и надписей.
      Хозяин каравана быстро обменялся несколькими словами с Юсуфом, тот пожал плечами и что-то предположил. Хозяин снова обратился ко мне.
      - Остается вопрос о таможенной оплетке. Где она была снята?
      - В Триполи.
      - Неправда! - взорвался Юсуф, но хозяин каравана повернул в его сторону голову, как бы предупреждая его.
      - Вот Юсуф сказал, что это неправда, - повторил он слова Юсуфа, желая показать, кто здесь ведет допрос.
      - Ему было слишком плохо, чтобы он мог это заметить, - произнес я с презрением. - Он был пьян, когда поднялся на борт, и всю дорогу его мутило. Он даже не знал, в Триполи мы приземлились или в каком-нибудь Тимбукту.
      Юсуф вскочил и закричал кому-то, чтобы ему дали оружие и дали поговорить со мной. Хозяин каравана прикрикнул на него.
      Я, ещё более твердым голосом, продолжал:
      - Микис, видно, украл что там было у вас из-под его пьяных глаз. В другой раз посылайте взрослого мужчину, а не молодую девицу.
      Возможно, есть вещи и похуже, чем называть крепкого и жесткого парня, правоверного мусульманина, пьяницей и не заслуживающей доверия девицей, и я, может быть, и додумался бы до них, будь у меня время. Но, похоже, и этого хватило. Юсуф выхватил у соседа с пояса длинный нож и бросился на меня.
      Я откатился назад и в сторону, очутившись на ковре за пределами шатра. Выкатываясь, я увидел краем глаза, как зашевелилось что-то белое. В шатре послышались крики и шум.
      Я привстал на колено, выставив руки и приготовившись отразить нападение. Но в этом не было необходимости. Юсуф лежал распластавшись, утихомиренный, нож выпал из его раскрытой руки. Рядом с ним стоял, прямо за пределами шатра, высокий тип в белом бурнусе, держа обеими руками винтовку с резным прикладом.
      Мне было приятно увидеть, что этот приклад практикуется не только на моей голове.
      Я осторожно, чтобы не вызывать чьей-нибудь настороженности, поднялся на ноги. Хозяин каравана медленно встал и вышел наружу. Он произнес пару слов, и Юсуфа уволокли. Потом он обратился ко мне:
      - Командир, - спокойно произнес он, - вам очень везет. Вы дважды ушли от моих вопросов. Юсуф собака. Но я ещё не знаю, кто вы. Но завтра мы узнаем.
      Он долго и пристально разглядывал меня, затем нагнулся и поднял нож, потом что-то бросил двум охранникам, и те крепко схватили меня. Он поднес нож к моей щеке.
      - Аллах я-фу, - произнес он. Аллах, значит, простит. Потом кончиком ножа провел по моей щеке.
      Было не больно, так, ужалило. Нож был очень острый. Я почувствовал, как у меня расходится кожа и теплая кровь выступает на щеке. Мышцы щеки вздулись.
      Хозяин повернул в шатер. Я достал платок, и меня поволокли прочь.
      15
      В камере ночь тянулась медленно. Я не спал. Прислонившись к стене, я чувствовал, как холод жжет мне щеку, а внутри её стоит настоящий жар.
      Я слышал шаги полицейского в кабинете, потом он плюхнулся на свою циновку. До меня доносился его храп с присвистом. Я сидел и курил.
      Я был не в том настроении, чтобы думать, что бы сказать этакое умное наутро. Об умных вещах не хотелось думать. Хотелось взять в руки автомат и стрелять. И покончить со всем этим дурацким делом.
      Я попал сюда по собственному разумению, и плохому разумению. Я оказался дураком, и очень большим. Меня избили, порезали, бросили в тюрьму. Утром опять будут бить и резать.
      Я умру некрасивой смертью на задворках мира, и хоть было бы за что.
      Послышалось движение за стеной. Я поспешно бросил окурок в угол. Если это пришел Юсуф с намерением немножко поубивать меня, не надо давать ему возможности стрелять по огоньку.
      Что-то заскреблось в зарешеченном вентиляционном окошке. Что-то задвигалось в решетке на фоне звездного неба. Я быстро подошел и быстро протянул руку.
      И стал обладателем пистолета.
      Я напряженно прислушался. Снаружи снова послышалось движение, удаляющееся. Я отошел в угол, чиркнул спичкой и посмотрел на пистолет, который держал в своих руках. 9 миллиметров. "Вальтер P38" с массивной и удобной рукояткой из рифленой пластмассы. Хороший пистолет. Я вытащил магазин. Полон. Еще лучше.
      Мои часы показывали пятый час. Менее двух часов оставалось до зари и до молитвы, и до того, что должно произойти после молитвы.
      Я постучал в дверь.
      - Monsieur! - жалостно воскликнул я. - Monsieur le gendarme!
      Но ему очень не хотелось, чтобы его будили. Он выкрикнул в мой адрес несколько слов, которые я не понял, но одно-два разобрал.
      - J'ai mal, - умолял его я. - J'ai beaucoup de mal. Je desire de l'eau. J'ai des dollairs. Dix, vingt dollairs.*
      - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
      * Мне плохо. Мне очень плохо. Я хочу пить. У меня есть доллары. Десять, двадцать долларов.
      - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
      Доллары его разбудили. Он открыл смотровую щель и поводил через неё фонарем, пока не осветил меня, сидящего на полу с лицом, покрытым засохшей кровью, держащегося за живот и раскачивающегося от боли взад-вперед.
      "Вальтера" он, конечно, не видел.
      - Des dollairs, - пробубнил он.
      Я достал из кармана пачку и бросил её на пол в направлении двери. Он закрыл глазок, зажег лампу в своем кабинете и вошел с кувшином в одной руке и пистолетом в другой.
      Я вскочил и приставил ему пистолет к животу.
      Он мог выстрелить первым и я приготовился к тому, чтобы предоставить ему это право. Я готов был рисковать этим, чтобы не портить сна каравану. Но этот страж не собирался стрелять и смотрел, не сделаю ли этого я. Его пистолет упал на пол, с громом, но не с таким, какой мог бы быть.
      Я сказал ему, что если он начнет кричать до того, как услышит двигатели "Дакоты", то я вернусь и сделаю ему дырку в голове. Он, похоже, меня понял. Я подобрал пистолет и доллары, захлопнул дверь камеры и вышел в холодную ночь. Теперь, имея два пистолета, я готов был померяться силами со всем миром, но мне начать мне хотелось бы с хозяина каравана и Юсуфа.
      Я, должно быть, стоял с минуту посреди дороги, вдыхая ночной воздух и ощущая солидную поддержку со стороны двух пистолетов. До чего же приятное это было ощущение!
      Наконец я пришел в себя. В пустыне было тихо, как в могиле, только значительно светлее. Я проворно нырнул через ворота в поселок и по-кошачьи крадучись пошел по песчаной улице к гостинице. Не было ни звуков, ни света - ничего не было.
      На площади перед гостиницей стоял джип, переделанный из армейского прямоугольный, обшитый фанерой, с поцарапанными стеклами из плексиглаза и названием американской нефтяной компании на дверце. Я тихо обогнул его и направился во внутренний дворик гостиницы.
      Там было очень темно. Я остановился и так и стоял, пока не различил темный силуэт за одним из столиков. Туда я и направился.
      Он не стал вставать, а просто сказал:
      - Они еще, кажется, не приучились делать здесь наш "старомодный", но у меня есть с собой бутылка коньяку - пятого сорта. Ты как, не против?
      Я сказал:
      - Ты уж давно здесь, я смотрю, правильно?
      Я сел и взял стакан, который он протянул мне.
      16
      Он думал, что это пять звездочек, но все-таки это был алкоголь. Он протянул мне сигарету и дал прикурить. В свете зажигалки я увидел, что он одет, как и почти три дня назад на битуме афинского аэродрома. Замшевая куртка, кавалерийские брюки, белая рубашка. Он выглядел куда чище меня.
      В свете пламени он пристально посмотрел на мое лицо.
      - Я смотрю, они тебя немного порезали, - тихо произнес он. Мне жаль, что так вышло. Я старался поаккуратнее, не думал, что тогда с прикладом получится уж слишком. - Потом добавил: - Ты все там нормально делал, как надо.
      - Спасибо.
      Мы сидели, покуривали и попивали коньяк. Площадь выглядела довольно светлой в свете звезд, но тени были темные-темные. Стояла тишина. Мои глотки звучали, словно стук в дверь.
      Он сказал:
      - Говоришь, я тут давно? А ты ведь не ожидал увидеть меня, скажи?
      - Я тоже могу сделать, чтобы у меня так гремел двигатель. Отключить зажигание, дать побольше газу, богатую смесь, потом включить зажигание. И ты не так бы резво летел, если бы у тебя действительно накрылся двигатель.
      - Думаю, я немного перестарался, - согласился он. - А ещё кто-нибудь просек это?
      - Ты всех облапошил, - заверил я его. Во всяком случае, Ширли Бёрт это точно. - А как ты попал сюда?
      Он пересек береговую линию у Бенгази, прижавшись к земле на такой высоте, что его никто не смог идентифицировать, если его вообще заметили. Потом он пошел к югу, в пустыню, потом на запад вдоль караванной тропы и обнаружил под
      Мехари сам караван (тут он меня обскакал: мне тоже следовало бы заметить караван). Потом в пятидесяти милях отсюда он нашел буровую со взлетно-посадочной полосой. Там он сел, позаимствовал джип под каким-то предлогом и за пачку долларов. И приехал сюда.
      Он не сказал, зачем.
      Мы налили ещё по стаканчику доброго старого коньяку черт знает какого сорта.
      Я достал "вальтер" из-за пояса и подвинул ему.
      - Твой пистолет, я думаю. Спасибо.
      - Ты взял у полицейского?
      - Да.
      Я достал тот пистолет из кармана и общупал его пальцами. Это был тяжелый револьвер, "переламывающийся" при заряжании, похоже, армейско-полицейский системы "Веблей-Скотт" калибра 0,38 дюйма. Заряжен он был на все шесть патронов.
      - Ты как насчет взлететь по темноте? - спросил он.
      - Попозже. Надо тут попрощаться кое с кем.
      - Ой, смотри, Джек, - предостерегающе произнес он. - Нет смысла заваривать тут бучу.
      - Может и нет, - сказал я. - Но кое-какой резон все же есть. И ещё какой.
      Я дотронулся кончиками пальцев до щеки. Под корочкой спекшейся крови все горело. Я чувствовал себя на взводе.
      - Не надо этого, - спокойно произнес он.
      - Но, черт возьми, они же меня порезали, а не кого-нибудь! Буду я каждому спускать!
      Мой голос прозвучал очень громко во тьме дворика. Наступившая после этого тишина стала казаться совсем тихой.
      - Извини, - сказал я. - С тобой тоже бывало.
      После некоторого молчания он спросил:
      - Так ты попытаешься взлететь в темноте?
      - Да - если самолет не охраняется. Я попытаюсь в темноте, только бы не нарываться на эти винтовки при дневном свете.
      - Вполне логично. - Он посмотрел на светящийся циферблат своих часов. - Через полчаса будет светать. Давай-ка шевелиться.
      - Да. Лучше через стену, по-моему. На случай, если там охрана.
      Он встал.
      - Хочешь взять с собой коньяк?
      - А ты что, остаешься?
      - Я своим самолетом. У меня тут ещё есть кое-какие делишки. А с твоим бегством меня ничто не связывает.
      В этом я усомнился. Наберется немало народу, который свяжет бегство одного иностранца с наличием другого, единственного на округу. У меня есть опыт, как далеко они заходят в своих мыслях. Но мне надо было кое-что обмозговать.
      Мы спокойно пересекли площадь и, петляя между деревьев и домов, направились к восточной стене. Он спросил:
      - Не знаешь, никто не заметил нефтяного пятна и всякой ерунды, которую я сбросил над морем?
      - Заметили. Я. - И рассказал ему о путешествии с навабом и компанией.
      - Так-так-так, - промолвил он. - И все это время ты знал, что я жив?
      - Это не моя забота была, - ответил я. - А сейчас я думаю о "Даке", который стоит там.
      Мы достигли стены. С внешней стороны она была высотой футов в пятнадцать, а с внутренней - тут либо намело песку, либо насыпали, так что здесь стена не превышала семи футов. Выступы делали её удобной для подъема.
      - Ты не рассказал мне, почему ты передумал насчет того груза, заметил он.
      - Да, не рассказал.
      - Было бы...
      И в этот момент послышались выстрелы. Три быстрых одинаковых выстрела, слишком слабые по звуку, чтобы они доносились из полицейского участка. Мы так и примерзли к стене.
      Вот прозвучало ещё два выстрела, такие же слабые, и сразу послышался шум автомобильного двигателя. Прозвучал ещё выстрел, отдавшийся каким-то шумом. Шум двигателя постепенно сделался неслышным за стрельбой.
      - Пистолетные, потом винтовочные, - тихо произнес Кен. - И грузовик, который стоял в лагере. Что ты по этому поводу думаешь?
      У меня были соображения, но я буркнул что-то, и полез на стену. Поднимался я медленно и осторожно. Стена была сложена из камня безо всякого раствора, но сделана она была давно, и камни сделались одним целым. Я высунул голову над стеной.
      "Дакота" стояла ярдах в двадцати справа от меня, хвостом прямо ко мне, как я её и оставил. Под левым крылом кто-то стоял спиной ко мне, глядя в конец ограды. Мне виден был длинный бурнус и, как мне показалось, что-то длинное - винтовка, наверное.
      Я пригнулся.
      - Один часовой, - прошептал я. - Думаю, мне понадобится помощь. Если тебе это в какой-то мере интересно, содержимое левого запасного бака тянет на четверть с лишним миллиона.
      Кен от неожиданности уставился на меня.
      - Так-так-так, - произнес он. - Мой старый друг Джек Клей. Кто бы подумал?
      - Так махнем в Триполи?
      - Это можно. Пошли!
      - Давай на стену. Нам лучше перелезть одновременно.
      Я взобрался на широкий верх стены и прополз по ней несколько футов. При свете звезд я вполне мог ориентироваться на стене. Кен поднялся рядом со мной и достал из-под куртки "вальтер".
      - Бензобак, - прошептал он. - Ну, ты молодец.
      Мы спрыгнули разом. В темноте пятнадцать футов - это большое расстояние, но там был песок. Плюхнувшись, я вскочил на колени и быстро выставил пистолет. Часовой обернулся. До него было ярдов тридцать.
      Мы с Кеном выстрелили одновременно и с одним намерением. У ног часового вздыбились два песчаных фонтанчика. Потом выстрелила его винтовка. Он выстрелил чересчур торопливо. Я услышал удар пули в стену над своей головой, но в следующий момент мы уже бежали к часовому, чтобы взять его с двух сторон. Он опустил винтовку и начал передергивать затвор, но делал это слишком нервно. К тому времени, как он снова начал поднимать винтовку, мы были уже меньше чем в десятке ярдов от него.
      Я крикнул на него, остановился и поднял на него пистолет.
      Кен выстрелил на бегу. Часовой упал, словно кто-то выдернул у него из-под ног ковер. Винтовка не выстрелила.
      Кен поднял винтовку и снял её с плеча часового. Потом он перевернул его на спину и проверил, нет ли у него другого оружия. Часовой застонал. На его грубой одежде расплывалось темное пятно в области левого колена. Так хромым и ковылять бы ему в могилу, да повезло, что тут все рядом.
      - Отличный выстрел, - заметил я. Действительно, при таком свете, да на бегу - отличный выстрел.
      - Давай, заводи, - сказал Кен, выпрямившись и забросив в сторону кривой кинжал, отобранный у часового.
      Я бросился в самолет, влетел в кабину. "Беретту" они забрали из ящичка, но фонарь оставили. Я сел в кресло и начал спешно готовить машину к взлету.
      Все, кажется, работало нормально. Я взглянул на горизонт. В восточной стороне неба был лишь слабый намек, не более, на рассвет. Через двадцать минут появится хорошая видимость. Но у меня не было двадцати минут. В этот момент я думал только о том, как идет полоса. Жаль, что я не заметил по компасу, когда садился. Неплохо бы сейчас включить посадочные фары, но при знании точного направления по компасу можно было бы взлететь и безо всяких огней.
      - Готов к взлету, - прокричал я Кену и включил стартер левого двигателя. Маховик медленно провернулся. Я дал газу. Двигатель недовольно заворчал, чихнул, затарахтел, опять чихнул и наконец заработал. Земля пустыни осветилась голубоватыми бликами. Я стал запускать правый двигатель.
      Этому ещё более не хотелось работать, но теперь я имел возможность подпитать его током от правого двигателя, а не от аккумуляторов, которым я не доверял после двух дней пребывания машины на солнцепеке. Заработал и правый.
      Кен перевязывал часовому колено.
      - Все на борт! - зычно выкрикнул я.
      Кен встал, затем застыл. Со стороны деревни приближались три фигуры. Я отпустил стояночный тормоз, дал газу левым двигателем и развернул самолет в их сторону, затем снова поставил его на тормоз. Теперь, если дело дойдет до стрельбы, я могу включить посадочные фары и, возможно, ослепить нападающих, а у нас с Кеном будут хорошо видимые цели.
      Два человека, вроде бы, остановились, а один продолжал идти. Я достал с пояса револьвер и положил его на сиденье рядом с собой.
      В двадцати ярдах он остановился и развел руками, чтобы показать, что он без оружия. Я убавил газ, взял револьвер и спустился на землю.
      Это был один из помощников хозяина каравана. Он стоял между мной и своими друзьями, остановившимися у края поселка. Преодолевая шум двадцати восьми цилиндров, я крикнул ему:
      - Не вздумай помешать нам!
      - Ми-истер Клей?!
      - Да. А что?
      - Хозяин каравана - он убит! - крикнул он.
      Это подходило под мою теорию.
      - Но я его не убивал! - крикнул я.
      - Я знаю! И знаю, кто его убил!
      - Юсуф?!
      - Да, он убил хозяина!
      - Юсуф мне не друг! - Я выразительно замотал головой. - Он убил хозяина, потому что хозяин не дал ему убить меня!
      Он разобрался в сказанном, перевел себе, потом кивнул.
      - Это верно! Да! Но вы не отдали нам груз, который у вас!
      - Это не ваш!
      Наступила пауза.
      - У меня есть люди! - предупредил он.
      Рядом со мной Кен сделал быстрое движение, чтобы посмотреть, не обошли ли нас с другой стороны деревни.
      - А у нас есть оружие! - крикнул в ответ я.
      Если дело дойдет до стрельбы, то сейчас самое время для этого. Обстановка сгустилась, достаточно было неверного движения. Но за спиной я слышал ободряющий гул моторов. Такой шум по мне, особенно в таком месте, где я чужой.
      Светало быстро, а свет и время были их союзниками. Я крикнул:
      - Мы летим в Триполи! Полиции я сообщать не буду!
      Человек медленно кивнул. Это, возможно, была лучшая сделка, которую он мог заключить в таких условиях. Мог бы попытаться выбить и получше условия, но тогда ему пришлось бы приобрести в животе несколько дырок диаметром 0,38 дюйма. Будут новые дни и новые сделки. Как Аллах пожелает.