Темная сторона неба

      Юсуф не взял с собой никакой еды. Некоторое время он постоял за нашими спинами, глядя туда и сюда, но больше на еду. Я не предложил ему ни беседы, ни еды. У него есть пистолет, пусть его и ест, а если он будет корчить из себя важную птицу в моем самолете, я с удовольствием запихну ему эту штуку в его глотку. Он постоял-постоял и вернулся в салон.
      За триста миль до Триполи мы взяли по радиокомпасу пеленг на Луку, что на Мальте, и убедились, что мы более или менее в расчетном месте и идем в правильном направлении.
      Я взял управление на себя. Я переключил питание с одного бака на другой, поманипулировал немного триммерами и затем снова поставил самолет на автопилот. Я долго оттягивал важное дело, а было уже пора поговорить с другом Юсуфом.
      Он сидел на одном из ящиков и курил. Я сел в кресло и задал ему вопрос:
      - А после Триполи мы куда полетим?
      Он ухмыльнулся.
      - В Триполи скажу, о'кей?
      - Нет. - Я покачал головой. - Я хочу знать сейчас.
      Он ещё шире расплылся в улыбке. Мол, тут он хозяин.
      - Мне сейчас важно знать, как далеко мы полетим, - стал объяснять я ему. - Нам может не хватить топлива. На такой случай я хотел бы заправиться в Триполи.
      Тут он забеспокоился.
      - Нет, никаких заправок. - твердо заявил он. - На заправки нет времени.
      - Вы, может, и хотите разбиться в пустыне, а я нет. Скажите мне, куда мы летим.
      - Я скажу вам в Триполи.
      - О'кей, - сказал тогда я. - В Триполи я сдам груз в таможню и попрошу их открыть его. И дальше не повезу его.
      Он резко вскочил и стал судорожно как бы ощупывать себя. В следующий момент мне в грудь смотрел большой черный пистолет. Я неторопливо встал и подошел к Юсуфу. И сказал:
      - Убери эту штуку или я запихну её тебе в глотку и выкину тебя в море.
      Он улыбнулся. Пистолет делал его всесильным.
      - Я запросто убью вас, ясно?
      - Подожди, пока благополучно не приземлишься.
      Мысль, что он на высоте шесть тысяч футов, в такой непривычной для себя обстановке, кажется, дошла до него. Мы стояли и смотрели друг на друга, а дуло пистолета находилось в футе от моей груди. Он не убьет меня если я его об этом не попрошу. Он вытащил оружие так, для самоутверждения, а стрелять он не будет. Я развел руками и сел. Он внимательно посмотрел на меня, потом улыбнулся и спрятал пистолет под пиджак.
      - Вы мне не давайте приказаний, понятно? - заявил он.
      Я закурил сигарету и отвернулся от него в сторону: что ему толку снова доставать пистолет, если я его все равно не увижу.
      Я сказал:
      - У меня записано, что аэропорт назначения - Триполи.
      - Я вам потом скажу, куда лететь.
      - Ничего, пешком пройдетесь.
      Он медленно сел, по-прежнему не спуская с меня глаз. Потом произнес:
      - У меня есть карта.
      - А у меня их не одна дюжина.
      Левой рукой он полез в карман пиджака, вытащил карту и развернул у себя на коленях. Это была карта королевских ВВС, напечатанная в пурпурных тонах, чтобы её было легче читать с подсветкой в пилотской кабине. Юсуф постучал по ней пальцем.
      - Мехари, - сказал он.
      - Никогда не слышал.
      Он приблизил карту к самому моему лицу.
      - Вот, смотрите - Мехари.
      Я посмотрел. Это было около двухсот миль на юг-юго-восток от Триполи, как раз за Хамада-эль-Хамра, в большой каменной пустыне к северу от Сахары. На карте не было обозначено никакой взлетно-посадочной полосы. Что она показывала, так это что Мехари стоит на караванном пути, идущем через Сахару из Западной Африки и затем на восток, петляя между пятнами песчаной пустыни, через южный Египет к Нилу.
      Я надеялся, что у Микиса хватало разума не посылать меня туда, где нет посадочной полосы. Он выбрал место, где, насколько я знал, не было буровых работ. Я пробежал глазами по карте и нашел место, где есть и буровая, и полоса: Эдри, в полуторасотнях миль дальше на запад. Это могло пригодиться в качестве довода и запасного варианта посадки.
      Потом мне надо было узнать ещё одну вещь и я спросил:
      - А радио в Мехари есть?
      Юсуф замотал головой.
      Я встал и улыбнулся ему. Он сказал мне все, что я хотел у него узнать - может, даже больше того, что он сам знал. А то, что он наставлял на меня пистолет в моем собственном самолете - с этим мы разберемся попозже.
      Я ушел в кабину.
      В часе лета от Триполи мы взяли пеленг на американскую военно-воздушную базу в Уилусе, что в нескольких милях от Триполи. Незадолго до того, как мы увидели берег, мы связались с диспетчерской вышкой аэропорта "Идрис" и назвали себя. Они дали мне полосу, сообщили ветер и давление на уровне аэродрома для установки высотомера, и ни слова не сказали, не разыскивает ли меня афинская полиция с целью взять у меня эсклюзивное интервью. В четыре десять мы уже катились по пыльной и раскаленной взлетно-посадочной полосе аэродрома.
      Когда мы подруливали к ангарам гражданской авиации, у меня за спиной появился Юсуф.
      - Вам нужно заправиться? - требовательно спросил он.
      - Немного, - ответил я, показав на показания счетчика топлива.
      Он недовольно посмотрел на прибор. В его показаниях он разобрался бы не больше, чем в теории относительности, но спорить он не стал. На самом деле топлива у меня хватило бы и вдоволь осталось, но мало ли что - может случиться так, что не будет времени для посадки и дозаправки.
      Таможню я отдал Юсуфу. Таможенники потрогали ящики, посмотрели на них, а потом стали в тени крыльев изучать кипу транспортных накладных, и видно было, как неохота им заниматься этим делом. Они спросили, нет ли у меня на борту виски или наркотиков и поверили мне на слово, что нет. Про "беретту" они не спрашивали и не нашли. Я послал Роджерса в здание аэропорта посмотреть, чего бы взять из еды, и занялся заправкой.
      Я попросил залить мне по сотне галлонов в каждый носовой бак, и начальник заправки скорчил презрительную мину по поводу моей жадности. В половине пятого мы готовы были лететь.
      Мы двинулись к началу полосы, в целой полумиле от вышки. Там никого не было и за нами никто не подходил. Я связался с вышкой и сказал им, что заднее шасси у меня заедает и я хочу осмотреть его. Они безо всяких дали мне разрешение. Они уже связывались с самолетами "Эйркарго".
      Роджерс с удивлением уставился на меня. Я подмигнул ему.
      - Выйди в салон и открой дверь, - сказал я ему. - Прими озабоченный вид.
      Он и так уже выглядел озабоченным, но вышел. Я приготовил в кабине все для взлета, законтрил рычаг управления двигателями, включил стояночный тормоз и встал с кресла. Достав из ящичка "беретту", я сунул пистолет в задний карман брюк.
      Роджерс уже открыл дверь. Юсуф глядел на меня с подозрением. Я сел в двух креслах от него и наклонился к иллюминатору так, что спинка кресла оказалась между мной и Юсуфом. Когда я встал с кресла, пистолет был у меня уже в руке.
      Я наставил "беретту" на Юсуфа.
      - Достань пистолет левой рукой, - приказал я ему, - только делай это очень медленно.
      Он с удивлением и страхом смотрел на "беретту", потом поднял глаза на меня, и постепенно его лицо стало принимать угрожающее выражение.
      - Я убью тебя, - тихо произнес он.
      - Не сегодня, - успокоил я его. - Пистолет.
      Он медленно достал пистолет и бросил его на сиденье. Это был большой армейский "кольт" калибра 0,45 дюйма. Для войны это хорошая штука, старушек им пугать хорошо, но он весьма неудобен для быстрой и требующей точности работы. Он когда-нибудь, возможно, постарается убить меня, но не добьется большого прогресса, если не подберет себе оружие по комплекции.
      - А теперь вон отсюда, - приказал я.
      Он встал, встал напряженно, глаза его забегали вокруг, пытаясь зацепиться за что-то полезное, но ничего не нашли. Он медленно подошел к двери и спрыгнул. Он стоял в струе от винта левого двигателя, волосы у него развевались, он не спускал с меня глаз.
      - Я очень сильно надеюсь, что ты понимаешь, что ты делаешь, Джек, услышал я рядом с собой голос Роджерса.
      - Я тоже надеюсь, - ответил я. - А теперь и ты давай туда.
      У него отвисла челюсть. Я наставил на него пистолет.
      - Говоря банально, - пояснил я, - это для твоей же пользы. Я собираюсь в Эдри. Эдри - это тут поблизости. Но я вернусь. Отель для пилотов называется "Уаддан". Жди меня.
      - Слушай, Джек,.. - начал было он.
      Я помахал пистолетом, и он закрыл рот, кивнул и спрыгнул. Я быстро захлопнул дверь и бросился в кабину. Я ещё не успел сесть в пилотское кресло, а уже снял машину со стояночного тормоза и передвинул ручку управления двигателями до упора.
      Через десять минут я ещё не поднялся выше тысячи футов, а двигатели все работали на взлетной мощности. Я торопился на юго-восток. До меня уже почти не долетали возмущенные приказы диспетчерской вышки "Идриса" вернуться и объяснить, что я такое вытворяю. "Идрис" меня не волновал. Меня беспокоила база Уилус, которая могла засечь меня своими радарами.
      Как только Триполи остался вдали, пейзаж под крылом стал мертвым. Греческий пейзаж суров, но этот - словно износившееся платье, сквозь которое просвечивают мышцы. Ливия кажется мертвой, необжитой, словно никто пока не придумал, что с ней можно сделать. В нескольких милях к югу от побережья вы найдете не много зелени.
      Собственно пустыня начинается милях в трехстах к югу, но не хотел бы я жить и в пределах этих трехсот миль. Хотя некоторые пытаются. Иногда попадались домишки из камня и штукатурки, у которых не было ни дверей, ни окон, ни крыш, а вокруг них боролась за жизнь куцая, выжженная солнцем растительность.
      Двадцать пять лет назад здесь находились самые дальние форпосты новой Римской Империи, и пустыня собиралась расцвести, как роза в петлице Муссолини. Не расцвела.
      Никто там теперь не жил, за исключением оазисов, а все остальное - это мелкие овраги, низкие столовые горы - горы с плоским верхом - и бродячие пески. Нефтяные компании разделили всю пустыню на аккуратненькие участки и поставили на них буровые установки, но буровых больше на карте, чем в реальности. На самом деле вся пустыня - это сплошное ничто.
      Я держал двигатели на богатом питании, чтобы они не нагревались, и смотрел в небо, нет ли где следов инверсии от двигателей. Но, видимо, "Идрис" не сумел втравить американские ВВС в преследование меня, хотя пока что исключать этого было нельзя. За сорок пять минут полета ничего опасного я не заметил. Я повернул на юг и стал постепенно набирать высоту.
      На высоте пять тысяч футов я был в двухстах милях от Триполи. Я включил автопилот, а потом включил радиотелеграф и стал ловить на нем Уилус. Мне повезло. Поймав, я включил радиокомпас и начал лавировать, пока направление на Уилус не составило 335 градусов. Теперь мне надо было лечь на противоположное направление, на 155 градусов, прямо на Мехари, которого я собирался таким образом достигнуть через три четверти часа. Если я не придумаю чего-то еще. А тем временем передо мной стояли другие важные задачи.
      Я поставил автопилот на крейсерскую скорость с незначительным снижением. Я надеялся, что, пока я буду заниматься делами в салоне, самолет продержится в таком режиме. Затем я достал свой набор инструментов, прихватил клещи и отвертку и пошел взглянуть на груз.
      Я перекусил проволоку таможенной упаковки, собрал её в кучу, пошел в пилотскую кабину и выбросил все наружу. Затем я аккуратно открыл первый ящик.
      Там действительно было оружие. Только из этого оружия уже давным-давно никого не убивали. В ящике лежало несколько ружей системы "Маузер" XIX века, несколько "Мартини-Генри??Анри" и некоторые ещё более старые штуки. Остальное состояло из германского оружия, оставшегося с последней войны, но каждая единица или проржавела, или имела погнутый ствол, или в ней было ещё что-то покорежено, или отсутствовали детали. С таким оружием не сделаешь переворота даже в доме для престарелых. Я закрыл первый ящик, завернув все винты, и вскрыл второй. Там лежало такое же старье. Я закрыл и его и начал осматривать ящики на предмет обнаружения на каком-либо из них особых отметок, выделяющих его из ряда остальных. Ничего такого я не нашел. Тогда я открыл третий ящик и обнаружил тот же металлолом.
      Все это было очень похоже на Микиса, это была его идея двойного блефа. Это может понравиться человеку, который для того, чтобы прикурить, стащит зажигалку у начальника полиции, вместо того чтобы попросить огня у человека на улице. Я улыбнулся своим мыслям и вскрыл четвертый ящик.
      Там все это и лежало, на самом дне. Плоский ящик примерно восемнадцати дюймов в длину и нескольких дюймов в глубину. На нем было написано: "9 мм. Люгер". Я сунул отвертку под крышку, сделал небольшое усилие - и стал богатым человеком.
      13
      Прошло некоторое время, прежде чем я пришел в себя и сосчитал количество предметов. Их оказалось двенадцать.
      Три были перстнями: массивными широкими кольцами с вправленными в них одиночными бриллиантами или рубинами.
      Была там пара причудливых серег-подвесок - сплетенные из золотой проволоки сложные цветы с маленькими бриллиантиками и рядом жемчужин, заканчивавшиеся массивными золотыми колокольчиками с рубиновыми язычками. Была тут пара украшений на лоб - нанизанные на золотую проволоку жемчужины, обрамленные золотой же проволокой, и все это было украшено маленькими камнями.
      Было там три ожерелья, их я рассматривал дольше всего. Каждое было сделано в виде широкого полумесяца. Два из них состояли из прозрачных матовых мелких жемчужин, усыпанных бриллиантами и рубинами, а по низу полумесяца свисали крупные камни.
      Третий был иным, и он служил украшением всей коллекции. Никаких жемчугов, просто огромная, широкая блестящая масса из камней, причем среди них - никаких цирконов или шпинелей.* Сверкающая масса бриллиантов, рубинов, сапфиров была вкраплена в золотое витье по периметру, а внизу свисали бриллианты и сапфиры, каждый не меньше пятнадцати каратов, а самый большой камень, сапфир, превышал двадцать пять. Бриллианты представляли собой снежно-голубые голконды.**
      * Минералы. Бесцветный циркон имитирует алмаз, а среди шпинелей есть благородные камни - хризоберилл, александрит.
      ** По названию алмазного месторождения Голконда, в Индии.
      Но поначалу я не считал ни количество предметов, ни камни, ни караты. Я сидел и пожирал все это глазами. Я брал украшения в руки и, глубоко дыша, радовался тому, что наблюдаю такое богатство. Потом я хватал другие предметы, словно опасаясь, как бы они не уплыли от меня, если я их не буду крепко держать. Потом я взял все это в ладони, сидя прямо на полу "Дака" в окружении поломанного и ржавого оружия, и все глазел и глазел на этот блеск в своих ладонях и слышал гулкие удары крови в ушах, заглушавшие работу двигателей.
      Я был богом в двухмоторном небе, и я был богат. Богат, черт побрал бы всех вас там внизу, богат!
      Внезапно я в панике вскочил и бросился в кабину. "Дак" шел чуть ли не под сорок пять градусов к земле, до которой оставалось только пятьсот футов. Но вот все в порядке, приборы работают нормально, земля на месте, в пяти тысячах футов внизу, самолет делает под 130 узлов. Я сидел обмягший, пот струился у меня по лбу и попадал на солнечные очки, руки дрожали на коленях. Впереди меня ждало, как мне виделось, долгое безмятежное будущее. Я закурил.
      Наверное и Моррисон, человек, который вывез драгоценности из Индии, тоже побежал в салон, как только остался один, и тоже достал их из ящиков и любовался ими. Но у него было куда больше всего, чем полюбоваться, а у меня - лишь толика того, что он умыкнул.
      Его сокровища взяли на себя управление его самолетом вместо него, они и довели его до последней капли горючего. Сам он такого никогда не допустил бы.
      Я взглянул на карту и часы и пришел к выводу, что я должен достичь Мехари - если я собираюсь лететь туда - через пятнадцать минут. Я проверил автопилот, подтянул шасси, которое пыталось выделывать свой старый трюк само выдвигаться в полете, проверил и подрегулировал там и сям. К тому времени, когда я снова вышел в салон, я уже снова был пилотом. Правда, богатым пилотом, открывшим для себя новое поле деятельности - промысел краденого, но прежде всего - пилотом.
      Я свалил оружие обратно в ящик, завернул винты и закрепил ящики шнурами на их прежних местах. Затем маленький ящик с драгоценностями я взял в пилотскую кабину и сам ящик выбросил за борт. Затем я подключил к двигателям левый дополнительный бак и снова взялся рассматривать похищенное.
      Трезво, если можно употребить это слово применительно к таким сокровищам, оглядев драгоценности, я подумал, что эти штуки ценой тысяч в триста фунтов стерлингов выглядят, как игрушки, снятые с рождественской елки. Была в них и нарочитая небрежность рисунка, и слишком очевидная симметрия, как в тесте Роршаха.* Всего четверть этих украшений и на слоне показались бы излишеством.
      * Тест - выделение на глаз рисунка среди массы разноцветных пятен.
      Но применительно к индийским принцам это не годилось. Сорок лет назад индийский принц не вышел бы к чаю, не одев на себя раза в два больше украшений, и по очень простой причине: о том, что он оставит дома, никто знать не будет. Индийский ювелир мог сделать с драгоценным камнем такое, что не смог бы ювелир в любом другом месте мира, но он ни на карат не снимет с камня больше того, что нужно. Он обрабатывал камень так, что он выглядел, каким и был - массивным и очевидным доказательством богатства его обладателя.
      И я мог бы его понять.
      По моим часам, пять минут отделяло меня от прибытия в Мехари. Я попытался снова настроиться на Уилус, но не сумел. А местность под крылом мне ничего не говорила. Я видел ничего не значащие для меня овражки, горы со спиленным верхом и пятна песка.
      Я летел и смотрел. Внезапно я увидел нечто похожее на дорогу - длинную извивающуюся царапину на земле, казавшуюся ненатуральной. Она вела влево от моего курса и заканчивалась где-то вдали на полпути к горизонту.
      Я повернул "Дак" в направлении этого подобия дороги. Через несколько минут полета грязь на земле стала приобретать темно-зеленый оттенок. Я не зря повернул. Внизу появилась пальмовая роща, а среди рощи - запыленные бело-желтые домики. К западу от рощи располагалась посадочная полоса с направлением с севера на юг. Она казалась чуть посветлее, чем остальная пустыня. На северном конце я увидел едва различимую белую букву "М".
      Я сел в сторону севера, по ветру, чтобы оказаться подальше от поселка. Собственно, ветер был слабенький, так что особой разницы с этой точки зрения не было. И мое прибытие близко к расчетному времени говорило о том же.
      Я развернулся на конце полосы правым бортом к поселку, поставил самолет на тормоза и нырнул в дверь с двумя карманами драгоценностей на триста тысяч фунтов. Даже в струе воздуха от винта для меня не составило труда быстро снять пробку с правого дополнительного бака, и ещё меньше времени потребовалось, чтобы бросить туда сокровища. Через полминуты я был снова на борту, дверь захлопнул и начал отрабатывать самый невинный вид.
      И все это время большой "кольт" Юсуфа лежал в кресле на видном месте. Я на короткое время глубоко задумался - и выкинул "кольт" наружу. Вряд ли кто-нибудь начнет чистить зачем-то взлетно-посадочную полосу. "Беретта" оставался, я снова положил его в ящичек. С этим я как-нибудь выпутаюсь. Арабы считают нормальным, если человек имеет при себе пистолет. Два они могли бы принять за жадность.
      Я прокатился по полосе и встал с подветренной стороны от рощи, какой бы ветер тут ни был, и заглушил двигатели. Стало внезапно очень тихо. Высокие пальмы склонились над поселком и нежно помахивали мне листьями.
      Оазис составлял около трети мили в длину и почти столько же в ширину. Он действительно был похож на оазис, как и любой оазис в пустыне. За стенами был песок, крупный и мелкий, и ни одного листочка ящерице на язык, а внутри стояли толстые, зеленые и сочные пальмы, словно в гигантской цветочной вазе.
      В некотором роде стена выполняла функцию удержания плодородной почву внутри оазиса, а все ненужное оставлять снаружи.
      Я неторопливо, с удовольствием вылез из самолета и закурил.
      Из-за угла появилась пара типов в запыленных желтых бурнусах, накидках с капюшонами. Они направлялись ко мне.
      Я улыбнулся им и на арабский манер выразил свои самые лучшие пожелания.
      Один из них в максимально вежливой форме, на которую был способен, не вынимая при этом сигареты изо рта, выказал само радушие и, кивнув головой, пригласил меня следовать за ними, обойдясь без всяких "пожалуйста". Я пошел.
      Главные ворота с аркой в двадцать футов над ними выходили на юг. За ними я увидел песчаную улицу с одноэтажными лавочками и домами, разбросанными среди пальм и апельсиновых деревьев. Мой новый друг знаком показал мне, чтобы я подождал здесь с его товарищем, а сам ушел от нас, но не в поселение, а за его пределы, по дороге, ведущей в западном направлении. Мы стали ждать.
      Напротив ворот, вне поселка, стоял новый глинобитный дом, непобеленный, с забитыми окнами и тяжелой деревянной дверью. Пока мы стояли, оттуда вышел толстячок в мятом мундире и красной феске. Он увидел меня, хотел было вернуться назад, но передумал и быстрым шагом прошел мимо нас в поселок, больше не взглянув в нашу сторону. Лицо у него было потемнее, чем обычно у арабов, а обеспокоен он был ещё больше среднего араба.
      Второй мой друг метнул в сторону того презрительный взгляд, а потом посмотрел на меня, чтобы убедиться, что я это заметил. Я очень хорошо это заметил. Человек в мундире был местным полицейским, и ему заплатили за то, чтобы он не заметил ни меня, ни "Дакоты", ни её груза. А презрительный взгляд явился добавком от стороны, которая произвела оплату.
      Мы стояли и ждали. Я докурил сигарету и тщательно вдавил её в сторонке в землю, чтобы эта каменисто-песчаная дорога не загорелись. Мне захотелось пить. Наконец я спросил:
      - Dove albergo?* - И поднял в руке воображаемый стакан, чтобы он понял мой итальянский. Он понял, но лицо его выразило неодобрение. Он помотал головой и махнул рукой в направлении, в котором ушел первый друг.
      * Где гостиница? (не совсем правильно, ит.)
      Но жажда уже начинала мучить меня. Я изобразил на лице, что, мол, он пусть подождет, а я поищу чего-нибудь попить, и вошел в ворота. Мой стражник сердито закричал, не зная, что делать: бежать за мной, бежать за своим товарищем или просто ждать.
      Я подумал, что тут вряд ли кого найдешь. У одной из дверей мирно стоял ослик, потом прошли двое солидных мужчин, ответивших на мое приветствие.
      Улица повернула вправо и пошла слегка под уклон. Через полторы сотни ярдов улица расширилась и превратилась в площадь, в центре которой была возведена круглая стена, а за ней росла одинокая пальма. На площади я увидел "albergo" с декоративным фасадом, обращенным на восток.
      Это был симпатичный дворец, и он подошел бы для любого города, но зачем такой в Мехари? Сомнения отпали, как только я вспомнил, что караванными тропами сюда попадают богатые торговцы и офицеры с деньгами, неистраченными за месяцы службы в пустыне.
      Фасад состоял сплошь из арок и окон, перегороженных каменными решетками, а за ними находился длинный прохладный внутренний дворик, которого никогда не касался луч солнца. За внутренним двориком я увидел ещё одну арку с занавесом из бисера, и она вела в бар - глубокую темную комнату, которая казалась совершенно бесцветной после яркого солнечного света. Я направился туда.
      Стойка была отделана алюминием. Я покашлял и подвигал пустыми бутылками из-под кока-колы, прежде чем сумел привлечь к себе внимание. Вышла худая женщина средних лет, француженка, бесцветная, как и само помещение.
      Я попросил кока-колу, она подала мне в бутылке и сдала на десять долларов Хертера сдачи ливийскими деньгами, не сказав при этом ни слова. Я поблагодарил её и вышел с бутылкой во дворик.
      Солнце близилось к закату, и бо'льшая часть площади находилась в тени. Кругом царили тишина и спокойствие. В арабских деревнях всегда тихо и спокойно.
      Базары у побережья - это для туристов и городских жителей, которые любят шум. А в деревнях не из-за чего поднимать шум.
      Я спокойно сидел и ждал долгих десять минут, затем у меня появилась компания. Целых шесть человек: четверо новых в белых одеждах и замысловатых тюрбанах и двое моих старых приятелей из оргкомитета по встрече. Двое в белом имели при себе винтовки с резными прикладами.
      Они остановились перед гостиницей, и я вышел встретить их. Главным был высокий человек с сухим и серьезным лицом, большим носом и маленькими усиками. Без своего халата он выглядел бы совсем сухопарым, а в нем смахивал на римскую статую, если не считать зеленого тюрбана и знака в честь совершения паломничества в Мекку. Для Мехари он выглядел слишком значительной фигурой. Мне следовало бы, конечно, догадаться, кто это - но я не догадался.
      Он слегка поклонился и тихо произнес:
      - Аллах и-сад мсак.
      Я понял это как выражение надежды на то, что Аллах сделает для меня этот вечер удачным.
      Я покопался в памяти и ответил ему тем же, только пожелал ему ещё больше, и подумал, куда, интересно, он дальше будет клонить.
      Он облегчил мои раздумья, сказав на почти прекрасном английском:
      - Я очень рад с вами познакомиться.
      Я сказал то же самое, а он стал извиняться за своих служителей, что они заставили меня стоять на жарком солнце, хотя я был явно утомлен и хотел пить после такой долгой дороги. Фраза была отлично составлена, и из неё следовало, что мне и следовало постоять на солнце.
      Потом он прошел во внутренний дворик и сел за один из стоявших там блеклых, побитых песком металлических столиков. Один из его свиты пошел заказать кофе.
      - Вы привезли груз из Афин, не так ли? - задал он первый вопрос.
      - Да, верно.
      - Я глубоко признателен вам. Мой караван несколько дней ждет его.
      Это меня потрясло. Я никак не ожидал напрямую иметь дело с хозяином каравана верблюдов. Я знал, что рано или поздно здесь окажется караван: это была идея Микиса - выйти на Бейрут таким образом, но поначалу я рассчитывал иметь дело с каким-нибудь агентом. Это было бы куда предпочтительнее. Арабы пустыни - люди крутого нрава. И винтовки свиты хозяина я сразу перестал воспринимать как украшение, на мысль о чем наводили резные приклады.
      - Я помогу вам разгрузиться, как только вам будет угодно, торжественно сказал я, надеясь, что это случится нескоро.
      Если это тот самый человек, который ждет, чтобы увезти драгоценности, то первым делом он вскроет ящики и выкинет все ржавое и исковерканное оружие. На верблюжьем горбу каждое место дорого, чтобы таскать на нем этот металлолом.
      - Пожалуйста, не беспокойтесь. - Он поднял руку. - Мои люди уже приступили к разгрузке. "Дакоты" им знакомы.
      Мне удалось выдавить из себя некое подобие улыбки. Этот малый не промах, отнюдь. Я начал предчувствовать, что мое возвращение домой сильно затягивается.
      Мы потягивали принесенный нам крепкий и сладкий кофе по-турецки. Хозяин каравана спросил, приятно ли прошло мое путешествие, и я ответил, что очень. Потом он спросил про мою семью, и я объяснил, что таковой не имею, а он выразил надежду, что скоро обзаведусь. Все шло так вежливо и деликатно, что у меня рубашка стала прилипать к телу. Сейчас бы в "Дакоту" - и на север. В Триполи могут быть неприятности с властями, но это я уладил бы. А власть в Мехари сейчас - это винтовка с резным прикладом.
      Мы сидели, пили кофе и улыбались друг другу.
      Подошли ещё два типа в длинных белых бурнусах и тюрбанах. Шли они неторопливо, но отмеривая большие шаги. Они сказали "салам" хозяину и пустились в какие-то объяснения, ни разу не взглянув на меня. Он выслушал, кивнув при этом пару раз, и отпустил их.
      Затем он долго и пристально вглядывался в меня. Потом произнес что-то, прозвучавшее, как приказ.
      Меня чем-то ударило по затылку. Я пролетел по дворику, в глазах у меня замелькали искры. Когда я оторвал лицо от камня и мои глаза вернулись в орбиты, я увидел одного из помощников, расплывшегося в улыбке и поглаживающего приклад винтовки.
      Хозяин каравана встал.
      - Поговорим в более интимной обстановке. По-моему, вы поступили глупо.
      Двое в бурнусах подхватили меня и поволокли за собой. Мои ноги оказывали им слабую помощь, в голове у меня громыхало - по-видимому, какая-то часть мозгов.
      Мы прибыли в полицейский участок. Полицейский пришел не сразу и выглядел ещё более озабоченным, чем раньше, но ничего не говорил. Мы вошли в дом.
      Основную его часть составлял кабинет полицейского. Мебель тут стояла самая простая: стол, скамья в дальнем углу, пара стульев и шкаф. И ещё одна вещь. Та, про которую я мог бы догадаться, а не верить на слово Юсуфу.
      На скамье стоял серая блестящая радиостанция высотой в три фута. С такой хоть с пингвинами на Южном полюсе связывайся. А уж получить сообщение от Юсуфа из Триполи вообще не представляло никаких проблем.
      Зажгли керосиновую лампу с подкачкой, висевшую под потолком, принесли более или менее приличный ковер для хозяина. Мне достался голый бетонный пол.
      Хозяин сел на дальний конец ковра, а его свита устроилась за его спиной у стены на корточках. Зрелище весьма напоминало военный трибунал.
      Я нервно хихикнул.
      Дело приняло неожиданный оборот. Удар сказывался на моей голове и желудке. Лампа тихо шумела, давая желтый неприятный свет и черные тени. Я прислонил голову к стене и тут же оторвал прочь. Стена была для неё слишком жесткой. Теперь для моей головы все было слишком жестким. Резкое движение вызвало у меня тошноту.
      Я закрыл глаза. Надо было подумать. И думать быстро. Этот человек не дурак.
      - Что вы сделали с моим грузом? - тяжело спросил он.
      - Привез ваш груз сюда, - ответил я, и голос мой прозвучал глухо, словно кто-то говорил у меня в голове.
      - Зачем вы открывали его?
      - Я не открывал его, - соврал я.
      - А кто снял таможенную оплетку? Таможня всегда обвязывает груз проволокой.
      - Там сняли, в Триполи.
      - А зачем вы оставили в Триполи Юсуфа и вашего друга?