Темная сторона неба

      - Если долетим. А если мы действительно хотим быть богатыми, почему бы нам не вернуться в Ливию и не украсть там нефтяную скважину?
      - Самолет измажем. - Он внезапно улыбнулся. - Мы уже богаты. Нам нужна только более или менее точная прокладка и более или менее точное пилотирование, вот и все.
      - Вот именно.
      Я пытался определить, где же начнется фронт, и не мог. Я не знал, насколько он глубок. Но если он настолько грозен, как сообщал Пилос, то глубина его составляет около полсотни миль.
      Кен перевернул правой рукой левую руку на коленях и взглянул на часы.
      - Семь сорок. Сейчас мы должны быть снова на курсе. Держи шестьдесят два.
      Я медленно переложил штурвал и изменил курс на пять градусов. Кен впервые за этот рейс начертил на карте маленький прямоугольник - знак мертвой зоны при исчислении курса. И рядом проставил время.
      Я посмотрел на карту. Последний кружок, зафиксировавший наше уточненное местоположение, относился к 7.25 - за пятнадцать минут, или за полсотни с лишним миль, до этого. Для прохождения под фронтом в районе сужения мы нуждались в чем-то посущественнее, чем этот мертвый прямоугольник.
      - А как насчет более или менее точной прокладки, про которую ты тут говорил? - спросил я.
      Кен улыбнулся.
      - Ищи данные, а я сделаю.
      Он достал навигационный измеритель, транспортир и линейку из кармана на двери и начал работать с картой, а я включил радиотелеграф и стал осторожно вращать диск. Афины заглушались страшным шумом и треском. Я посмотрел, как на это реагирует радиокомпас, и стрелка бешено заметалась. В пределах пяти градусов ничего подходящего. Я стал искать дальше.
      Лука слышна была чисто, но слабо, радиокомпас не мог взят её пеленг. Бенгази в настоящий момент в эфире не было, Пилоса тоже. Я убавил звук на радиотелеграфе и выключил радиостанцию. Часы показывали 7.44.
      - Через сколько, как ты думаешь, мы увидим этот фронт? Через полсотни миль?
      Слева, справа и спереди, все ближе и ближе, вырастало огромное, как первый небоскреб огромного города, кучевое облако, закрывая обзор. Но это ещё был не фронт. Фронт, когда мы увидели его, оказался высокой стеной из кучевых и грозовых облаков, раза в четыре выше того, что мы видели сейчас.
      - Да, - сказал я. - Через пятьдесят и увидим.
      - Хорошо. - Он ткнул карандашом в карту. - Как ты будешь вести себя в зоне фронта?
      На это трудно было ответить. Здесь один ветер, там, в Пилосе, я не знаю какой. Он будет крутить: к северу, когда мы подойдем к фронту, а потом повернет резко на юг и на юго-восток в дальней точке фронта.
      Этот поворот был важен: нам нужен был или восточный ветер, или западный, или близко к тому или другому, если мы собирались садиться на дорогу, что на острове Саксос, которая идет в направлении с востока на запад.
      Но для беспокойства об этом ещё настанет свой черед.
      Я медленно произнес:
      - Считай ветер сорок узлов и двести восемьдесят градусов на уровне моря.
      Это было предположение. А что мне оставалось ещё сказать?
      - Понял.
      Он стал вращать диск маленького вычислительного устройства, а я снова продолжил поиски в радиоэфире, но ничего не нашел: все близкие станции находились либо в области действия фронта, либо за его дальней стороной. Часы показывали 7.46.
      У нас на пути громоздилось высокое кучевое облако. Я повернул на десять градусов влево, чтобы обойти его с краю. Кен приподнял голову, затем сделал пару пометок на карте и опустил вычислительное устройство в кармашек на дверце.
      - Значит, будь готов к такому плану, - обратился ко мне Кен. - Мы примерно в семидесяти милях от пролива. Будем держаться своей высоты, пока не получим какой-нибудь радиопеленг, потом снижаемся на том же курсе примерно до пятисот футов или как подскажет ситуация. Под фронтом пойдем на ста двадцати узлах, хорошо?
      Я кивнул. Уменьшим скорость - значит нас не будет сильно кидать вверх и вниз в турбулентных потоках и у нас будет больше времени, чтобы разглядеть какие-то препятствия перед собой и не врезаться в них. Но одновременно это означало, что ветер будет сносить нас сильнее, особенно если я его неверно прикинул.
      Громада кучевого облака осталась по правому борту. Я совершил поворот, чтобы вернуться на прежний курс.
      - За десять миль до пролива я дам тебе поворот вправо, чтобы обойти
      Цериго. Если будем держать восемьдесят семь градусов, то этот курс как раз проведет нас на восток через пролив. Будем держаться его, пока не убедимся, что мы прошли все эти острова, а там уже неважно, там не на что наткнуться. О'кей?
      - Дай-ка на минутку карту, - попросил я.
      Он передал мне её, и я прикинул новый курс, который придумал Кен. Правый поворот - это была идея хорошая и простая, а простая идея - всегда самая хорошая, когда имеешь дело с простыми навигационными приборами. Стоит начать выделывать витиеватый курс - и ты лишь преумножишь свои ошибки. Но всякий способ миновать десятимильный проход предполагал, что мы не можем отклоняться более чем на пять миль от курса. А это, в свою очередь, предполагало, что мы знаем свое первоначальное местоположение в момент отклонения от курса.
      Кен тихо произнес:
      - Вот оно.
      Голова у меня дернулась вверх - и действительно, это было то самое. Оно находилось от нас, как мы и предполагали, милях в пятидесяти, но и с такого расстояния выглядело огромным. Плотная масса белесых грозовых туч доходила до высоты в 40 тысяч футов, их верхушки, срезанные стратосферными ветрами, были плоскими, как наковальни. Столбы молний высотой миль в восемь прорезали облака, восходящие и нисходящие потоки там могли перевернуть стотонный лайнер и оторвать у него крылья, а маленький четырехтонный самолетик типа "Пьяджо" вышел бы оттуда, как из мясорубки.
      Но мы не собирались проходить сквозь все это, а пройти под низом если мы найдем это самое "под низом".
      Кен сделал быстрые промеры по карте и сообщил:
      - Миль пятнадцать от входа в коридор.
      Я не спускал глаз с картины впереди. До сих пор я все-таки надеялся, несмотря на сообщение из Пилоса, что вся эта штука как-нибудь окажется где-то повосточнее или в ней появятся разрывы, хорошие прогалины футов этак с десять тысяч. Но нет. Я видел, что это единая масса высотой до 25 тысяч футов, и только на такой высоте она разрывалась на отдельные тучи. А 25 тысяч было для нас слишком высоко без кислорода, если даже "Пьяджо" смог бы вскарабкаться туда.
      Кен удовлетворенным голосом произнес:
      - До Саксоса он не достает. Там будет чисто. - Он взглянул вперед, потом на часы. - До этой штуки около сорока пяти миль. Через семь минут начинай снижаться. В семь пятьдесят пять.
      Семь минут от того места, которое иначе не обозначишь на карте, как прямоугольничком неведения. Я приглушил радио и включил радиотелеграф.
      Афины стали слышны посильнее, но и помехи тоже были погромче. Стрелка радиокомпаса нервно дернулась на циферблате, предлагая выбирать любой градус в пределах десятка. Я попробовал поймать Бенгази. Молчание. Потом снова Луку. Чисто, но это уже 350 миль. И до этого-то до Луки уже далеко было. Пытаясь что-то поймать, я только обманывал себя. Я попытался настроиться на Пилос. Там фронт, должно быть, уже прошел. Часы показывали 7.52.
      Пилос появился внезапно, громко и отчетливо. Стрелка компаса метнулась и замерла. Но мы получили только один пеленг, и тот плохой, потому что, приведенный к нашему предполагаемому курсу, он показывал, что мы ошибаемся, но в ту сторону или в другую - подсказать не мог. Для этого мне надо было хоть как-то поймать какую-нибудь станцию, впереди или сзади, Афины или Луку. Часы показывали 7.54.
      Я спросил:
      - Где мы сейчас, по-твоему?
      Кен поставил карандаш на карту, на наш предполагаемый курс, милях в тридцати до Цериго.
      - Плюс-минус миля-две, - ответил он, - больше сказать нечего.
      Да и как тут можно было быть уверенным? Мы не уточняли своего местонахождения уже полчаса, пролетев за это время более сотни миль. Если мы отклонялись лишь на пять процентов, то могли быть сейчас в пяти милях от курса - вот и весь предел уверенности.
      А может, и не пять. Ветер мы высчитали наугад, никаких ориентиров внизу не видели.
      - Внизу, - сказал я, - видимость должна быть не ахти какая. Как только нырнем под фронт, я сразу за приборы, а ты смотри в оба. - Кен кивнул, а я добавил: - Теперь на обращай внимания на карту. Смотри и смотри.
      Кен посмотрел на меня с некоторым удивлением.
      - Тебя что-то беспокоит?
      - Мы же ни черта не знаем, где находимся, - ответил я. - Мы же снижаемся чуть ли не до уровня моря, а тут эти паршивые острова. Еще бы не беспокоиться.
      Но Кен все-таки с удивлением продолжал смотреть на меня. Я обратился к радиовысотомеру.
      - Как бы тебе ни казалось, все это не полет, так не летают. В любом другом случае я или отказался бы от полета, или изменил бы курс, или стал бы просить по радио о помощи.
      Я и сейчас мог сделать это. Можно было бы взять в руки микрофон и запросить свои координаты. Кто-нибудь услышал бы - какой-нибудь самолет, какой-нибудь корабль. Всего-то и надо - взять в руки микрофон и назвать себя.
      Кен покачал головой и сказал:
      - Нет. Хватит с нас этих "других случаев".
      Я взглянул на него, потом кивнул. Хватит с нас других случаев. Как тот полет десятилетней давности. Тоже особый полет, без радиозапросов, без обходных маневров, без возвращения обратно. И вот сейчас я снова в кабине самолета с тем же человеком.
      Времени было 7.55. Фронт вставал над нами в менее чем двадцати милях огромная и прочная стена облаков. И я устремлялся под него, потому что только так можно было преодолеть его. Потому что то, что находилось с по другую сторону фронта, было притягательнее, чем отталкивающая опасность с его стороны. Это был мой свободный выбор. Внезапно мне показалось это очень важным.
      - Пристегните ремни, - объявил я. - Самолет идет на снижение.
      Кен нанес маленький квадратик на карте по нашему курсу и рядом пометил время.
      31
      Мы плавно снизились сквозь узкие каньоны между высокими кучевыми облаками, виляя между их бурлящими внутренностями. Пятнадцать градусов правее - держим пятнадцать секунд - тридцать градусов левее - тоже пятнадцать секунд - пятнадцать правее, снова на курс. Солнце над нами словно умерло, тучи сгустились. Я держал скорость 180 узлов, уменьшив газ и снижаясь на две тысячи футов в минуту.
      Радиотелеграф у меня по-прежнему стоял на Афинах, и я пытался определить среднее направление по метаниям стрелки радиокомпаса. Надежда на такой пеленг была слабой. Кен встал и прошелся по кабине, закрепляя, чтобы не болтались, ремни, закрывая дверцы шкафчиков, привел в порядок буфет. Он готовился к тряске и броскам.
      Каньоны между тучами расширялись, и наши зигзаги становились пошире. Море внизу было серым-серым, пересеченное белыми полосами. Мы продолжали снижение. На шести тысячах футах я прибавил газ, чтобы прожечь свечи, и снова убрал. Кен сел рядом в кресло второго пилота и пристегнул ремни. Мы снизились на пять тысяч, на этой высоте уже вдоволь не попетляешь. Фронта мы ещё не достигли, но какая-то белизна окутывала лобовое стекло, тонкая и прозрачная, но лучше бы её не было.
      Машина твердо держалась курса, и я бросил взгляд на приборы, и тут облако разверзлось перед нами. Поначалу было тихо и спокойно, как в кино, когда показывают туман. И тут вначале мы попали под сильный нискодящий поток, "Пьяджо" провалился, прежде чем я успел сообразить, потом нас подбросило кверху, мы зависли и провалились в яму. Тут было бессмысленно бороться, все, что я мог сделать - это как-то смягчить броски и надеяться на то, что в среднем мы будем продолжать снижаться, а то и придерживаться курса. Компас метался во всю.
      Потом, как ни странно, шарахание прекратилось. Это напугало меня: в какой-то момент я подумал, что у нас порвался кабель, идущий от штурвала. Но тут выяснилось, что мы опять очутились на открытом месте.
      Я пробежал по приборам, поставил самолет на курс, дал прежнюю скорость и продолжил снижение.
      - Где мы, черт побери, сейчас? - спросил Кен.
      Я взглянул через лобовое стекло. Мы находились как бы в пещере. Сверху и по окружности рваными арками громоздились облака - темные, но с тусклым поверхностным светом, что придавало всему зрелищу сказочно-зловещий вид старинной гравюры.
      Двигатели, похоже, вели себя спокойно, атмосфера здесь утихомирилась. Мы шли, куда нас несло, и это был затянувшийся неприятный миг. Я не хотел больше сворачивать и втыкаться в одну из этих стен из туч, как не хотел бы добровольно лететь на скалы. Я замер за штурвалом.
      Я пробежал глазами по приборам, и они восстановили во мне равновесие. Циферблаты были реальными и знакомыми. Я был рад, что показания радиокомпаса совпадают с направлением движения в глубь пещеры.
      - Ребята из метеослужбы ни за что бы не поверили в такое, - сказал Кен.
      Я кивнул в знак согласия. Уже четыре тысячи. Я снова на короткое время прибавил газу, чтобы прожечь свечи. Кен внезапно повернул голову и сказал:
      - Смотри, что-то по радио.
      Я убавил газ, выключил радиотелеграф и прибавил звук на радиостанции.
      Голос с американским акцентом кричал в наушниках:
      - ...На высоте четыре тысячи футов, идущий на снижение курсом семьдесят градусов на скорости двести узлов, назовите себя. Повторяю: неизвестный самолет, на высоте четыре тысячи футов, идущий на снижение курсом семьдесят градусов на скорости двести узлов, назовите себя.
      Он сделал паузу, чтобы дать нам подумать. Кен с удивлением посмотрел на меня.
      - Длинная рука и громкий голос Дяди Сэма, - сказал я. - Американский Шестой флот. Мы, должно быть, очень близко к ним. Нервничают, а?
      Я бросил взгляд на радиокомпас: стрелка подрагивала от радиосигнала, идущего с северо-востока.
      - А пальнуть по нам не могут? - спросил Кен.
      - Средиземное море - пока ещё не частное американское озеро, насколько я слышал.
      Снова раздался знакомый американский голос, и я его убавил. Кен внимательно смотрел вниз под нос самолета. Там ничего не было, кроме темных валов облаков и чего-то похожего на море.
      - Ты знаешь, - задумчиво произнес Кен, - у них, должно быть, очень хорошие радары, если они так точно засекли нас в этом кошмаре.
      - Это ж, наверно, на большом корабле - авианосце или ракетном крейсере.
      - А нельзя запросить у них наше местоположение?
      Я отрицательно покачал головой.
      - Они очень услужливы, эти ребята. Ты их раз спросишь, а они потом прилипнут и будут передавать тебя по всему Средиземноморью. К тому же нам надо будет идентифицировать себя.
      Я смотрел на радиокомпас, который почти устойчиво давал один пеленг. У меня это вызвало беспокойство. Но тут голос ушел искать нас на другом канале, и стрелка переменила направление.
      Кен криво улыбнулся.
      - Ты если увидишь: в нашу сторону идет управляемая ракета - называй себя.
      - Есть назвать себя.
      Кен взял себе карту.
      - Мы примерно в двенадцати милях от Цериго. Приготовься взять вправо.
      Мы уже снизились до полутора тысяч футов. В воздухе становилось темнее и словно тяжелее, будто темнота придавала ему дополнительную плотность. Между стенами облаков расстояние уменьшалось, они надвигались на нас. Мы не успеем снизиться, нам придется снова пронизывать облака.
      Вдруг в конце пещеры, где сходились стены, внутри их засияло желто-зеленым, в наушниках раздался страшный треск.
      Я выключил радио, сбавил газ, бросил нос резко вниз и вошел в нижнюю кромку облака, в мокрое пространство между морем и небом на высоте четырехсот футов.
      Я прибавил газу, так как скорость упала до ста двадцати узлов, и осмотрелся вокруг. Собственно, смотреть было и не на что. Горизонта не было, море с небом сходились на неопределенном расстоянии. Сверху тучи нависали в виде огромного клока паутины, иногда там пробегали белые линии. Море внизу представлялось твердой массой, не имеющей глубины, просто поверхностью серого скользкого металла, которая поднималась, образовывала хребет, а затем рассыпалась на кусочки.
      Впереди бушевал шквал. Мрачные кружевные занавески свисали с потолка облаков и развевались над морем. "Пьяджо" тяжело покачивался, рыская то в одну, то в другую сторону.
      Кен взглянул на часы.
      - Сейчас и поворачивай. Курс восемьдесят семь градусов.
      Я стал делать поворот. "Пьяджо" прошел заданный курс, потом снова прошел его в другую сторону, затем нехотя принял новое направление, тяжело покачиваясь. При небольшой скорости и порывистом ветре "Пьяджо" требовал оптимального вмешательства, но я слишком вмешивался в его дела, будучи неспособным понять, где им управляю я, а где он подчиняется порывам ветра.
      И вот мы попали в шквал. "Пьяджо" задрожал, и тысячи молоточков забарабанили по крыше кабины. Стекла сделались мутными от воды, потом так же быстро очистились. Кен кивнул на стекла.
      - И стеклоочистителей никаких не надо. Поток воздуха все-таки сильный, раз стекла чистые. Так оно обычно и бывает.
      Шквал был сильный, слишком сильный для арьергардного сектора фронта. То, что мы увидели впереди, показалось водопадом. Я забеспокоился: и без того среди этого ветра и дождя нет никакого горизонта и представления о дистанции, никакого понятия, идем ли мы со снижением или на подъем, что же будет, когда мы столкнемся с этой лавиной?
      Барабанные удары дождя прекратились. Взглянув вперед, я понял, что слово "видимость" превратилось в бессмыслицу. Выглядывая воображаемые острова, я мог спокойно влететь в море.
      - Иду по приборам, - сказал я, - а ты посматривай.
      - Есть посматривать.
      Я проверил обороты и температуру двигателей, потом нагнулся и весь сосредоточился на приборах пилотирования вслепую. Их шесть главных: индикатор скорости, искусственный горизонт, вариометр, потом отрываешь взгляд на радиовысотомер, что в стороне от центральной секции приборной панели, опять на панель - на радиокомпас, на прибор крена-поворота. И снова по цепочке: индикатор скорости и пошел дальше... Два круга в секунду. Так и идет. Убрать крен, восстановить высоту, сбавить скорость... И опять. И цифры, цифры, проверка на реакцию. Нужно успеть поставить рычаг вправо и тут же правильно оценить показания на том или другом циферблате. Какое тут искусство полета? Какая борьба не на жизнь а на смерть? Просто решаешь маленький тест на рефлексы. Два круга в секунду. И снова два круга в секунду. Зато живой.
      "Приборы не много тебе скажут, когда ты летишь среди греческих островов". А кто или что скажет? Радио? Нет. Поздно насчет радио - здесь, на такой высоте. Единственный путь - это развернуться и мотать отсюда к чертовой матери. "Что же делал осторожный Джек Клей в других подобных ситуациях в своей жизни? В других полетах?"
      "Пьяджо" слегка дергался, повинуясь моим приказам. Я бросил штурвал, потом тут же судорожно схватил его. Ладони у меня были мокрые.
      Дождь снова забарабанил по кабине. Рядом со мной Кен что-то пошарил, потом щелкнула зажигалка, и её пламя показалось очень ярким во тьме кабины. Запахло дымком.
      Кен протянул мне сигарету, я не отрывая глаз взял её, затянулся глубоко-глубоко и сладко, потом вернул сигарету Кену.
      Что-то похожее на панику миновало, но какое-то беспокойство осталось.
      Дождь прекратился. Машина стала держаться увереннее, продолжая идти на высоте 400 футов и рыская в пределах одного-двух градусов. Но градусы сейчас не имели большого значения, мы были слишком зажаты. Из-за градуса-двух мы и не врежемся ни во что, и не избежим столкновения. А если мы были на опасном направлении, то нас спасло бы определение собственного местонахождения.
      - До Пори сколько? - спросил я.
      - Да вот смотрю.
      Я ничего не сказал. Потом мы передавали друг другу сигарету, карту.
      - Около восьми миль. Почти точно справа по борту.
      - А ты не думаешь, что мы ушли на юг от курса, здорово на юг? Миль пять, как?
      - Да, а потом как минимум пару миль вперед. А с чего это тебе взбрело?
      Я вернул Кену сигарету. А с чего это, действительно?С того, что у меня было предчувствие, вот и все. Первое правило в летном деле - это не верить своим предчувствиям, инстинктам. Но результатом пятнадцати лет полетов оказывается целый новый набор инстинктов. Помимо своей воли учитываешь баланс факторов, вероятностей, смутных намеков... И появляется предчувствие.
      Оно и подсказало мне: к югу от курса. Почему?
      Я слишком был занят ведением самолета, слишком поглощен маневрами между облаками, слушанием этого американского корабля...
      И я сказал:
      - Делаем поворот к северу.
      - Что? - Кен непонимающе уставился на меня. - За каким дьяволом?
      - Мы находимся к югу от курса.
      Я четко переложил штурвал влево. Компас заколебался, затем его стрелка начала смещаться к северу. Новый шквал обрушился на нас.
      - Черт тебя попутал, Джек! - Он ударил здоровой правой рукой по планшету. - Ты все испортишь, мы же совсем заблудимся, и все из-за того, что у тебя появилась какая-то идея... - И вдруг закричал: - Резко влево!
      Я повернул штурвальное колесо на целый оборот, поставил машину на левое крыло, дал полный газ. Машина взвыла, зависла в воздухе и пошла резко влево.
      Я громко крикнул:
      - Скажи мне, когда пронесет!
      Он висел, держась за правое стекло, и смотрел вперед.
      - Вот - теперь. Теперь проехали.
      Я отпустил штурвал, дав ему вернуться в прежнее положение, выровнял крыло, сбавил газ.
      - Что там было? - спросил я.
      - Вон. - Кен показал в сторону левого борта. - Твой проклятый остров, Пори.
      Плоский зубчатый силуэт, мутный за шквальной стеной, уплывал за позади нас всего, может быть, ярдах в двухстах.
      Мы сейчас развернулись через север на запад, почти по ветру. Выровняв машину, я начал медленный и широкий разворот обратно на восток.
      - Так, теперь мы знаем, где мы, - промолвил я. - Теперь давай мне направление на Саксос.
      Кен посмотрел на уплывающий из вида остров, затем вернулся к карте. Лицо у него было напряженным и озадаченным.
      - Отсюда и дальше путь чист. До Саксоса - больше никаких островов. Около пятидесяти миль. - Голос его отражал внутреннее напряжение. Он взглянул на меня. - С ветром ты ошибся.
      - Вероятно, - ответил я. - Это было просто из головы. Сейчас возьми скорость сорок пять узлов, направление - двести девяносто и дай мне новый курс.
      Кен кивнул, погасил сигарету в пепельнице и спросил меня:
      - А почему ты начал делать поворот - ещё до того, как я закричал?
      - Это все тот американский корабль, - ответил я. - Направление на радиокомпасе было все время постоянным, пока он говорил, значит, они были не так близко. И к северо-востоку от нас. Между нами и Цериго, в то время как мы считали, что находимся только примерно в двенадцати милях от Цериго. Большой корабль, авианосец или что-то в этом роде, - он не будет торчать в таком месте, особенно в шторм. Значит, он проходил тем же проливом, которым пытались пройти мы. А мы были южнее его.
      Кен посмотрел на меня некоторое время, медленно кивнул и обратился к карте. Он обвел кружком Пори и написал рядом время.
      А я снова обратился к приборам. Погода становилась все более угрожающей, мы все дальше углублялись в зону фронта.
      ЧАСТЬ ПЯТАЯ
      32
      Разрыв в облаках и тумане наступил через пятнадцать минут, или через тридцать миль, совершенно неожиданно, как это бывает, когда проходишь обложной фронт. Неизменный стук дождя прекратился, я взглянул и увидел, что здесь облака почти разогнало. Солнца ещё не было, но облака были высоко вверху - высокослоистые и перисто-слоистые. Впереди местами были видны лишь тучки и скопления кучевых облаков. Все, фронт мы прошли.
      Я прибавил газу и дал самолету набрать высоту, а сам откинулся на спинку кресла и уставился в бесконечность. У меня в глазах мелькало от приборов, а руки закостенели от последних тридцати миль.
      Кен подал голос:
      - Вон, я думаю.
      Я накренил самолет в ту сторону, куда он показывал. В тени кучевых облаков слева из воды серой громадой торчал Саксос и поменьше - Кира. Кен бросил карту и навигационные приспособления в кресло за спиной, потом наклонился и стал изучать Саксос.
      - Как расположена дорога?
      - С востока на запад.
      Он резко поднял голову в мою сторону.
      - Господи! Что же ты не сказал?!
      Восточного ветра нам тут не будет. Не будет у нас и юго-восточного, близкого к направлению во фронте. Ветер будет такой южный, что южнее и не придумаешь, дующий со скоростью 45 узлов почти поперек дороги.
      Я пожал плечами.
      - А какой смысл был говорить заранее? У тебя что, есть друг или друг твоего друга, который умеет править ветрами?
      Кен с досадой покачал головой.
      - Просто тебе надо было сказать мне. То я чувствовал себя богатым, а теперь чувствую себя мертвым.
      - За штурвалом - Джек Клей. Не курить, без паники. Будем жить.
      Кучевое облако уходило на север, когда я обошел остров. Я снова убрал газ и вошел в длинное и пологое снижение. Остров начал оживать цветами, формами домов, пеной прибоя, зелеными пятнами в районе гавани. Никакой "Дакоты" я пока не смог разглядеть.
      Я смог это сделать, когда проходил над гаванью: "Дакота" стояла на полдороге, поперек её. Странным образом Роджерс поставил её носом на север, от ветра. Но потом я понял: он не поставил её так, она разбилась.
      Но не совсем разбилась. Она лежала на брюхе, шасси отлетело в сторону или подмялось назад, а дорога на сотню ярдов позади неё покрылась рытвинами и выбоинами.
      Я на низкой высоте прошел над ней. Похоже, рядом никого не было.
      - Шасси не выдержали, - сказал Кен.
      Я прибавил высоты и ушел в сторону.
      - Да.
      У меня появился неприятное, болезненное ощущение в животе.
      - Мы можем оказаться в таком же состоянии, - предположил Кен. - Тут никто не может дать гарантии. У этой штуки не такое крепкое брюхо, как у "Дака".
      - А и не нужно пытаться. - Кен резко повернул голову в мою сторону. Я сделал вираж к Кире и головой указал на нее. - Вон там. Моррисон вон там сел. А он был на "Даке".
      Кен рассматривал Киру, пока я делал правый вираж. Низкий берег, переходящий в короткую низину между двух невысоких холмов, хорошо проглядывались отсюда. Площадка в самом деле выглядела очень короткой, но у неё было направление на юг или на юго-восток, против ветра.
      - Здесь "Дак" и сел?
      - Именно здесь. Он там, среди деревьев. - Но самого самолета я не видел.
      - Он погиб - Моррисон?
      Я развернулся, чтобы посмотреть на островок со своего борта. По обеим сторонам маленькой равнины стояли совсем настоящие скалы, острые камни, выбивавшиеся из земли и поросшие майской зеленью. Равнина представляла собой вначале ярдов пятьдесят песка, потом полторы сотни ярдов дикой травы, затем она сходилась среди деревьев, в роще кипарисов, а дальше шел подъем.
      На берегу, вытащенные на сушу, стояли две маленьких лодки. Наваб и его компания не могли переправиться на таких.
      - Так Моррисон погиб? - повторил свой вопрос Кен.
      - Не думаю.
      Мы ещё покружили. С запада к нам подползал фронт в виде массы облаков. Эти серые джунгли отстояли от нас лишь миль на десять. Верхушка грозовых туч спряталась за тонким слоем перистых облаков, но от этого она не перестала существовать. И через полчаса мы снова окажемся во власти туч.
      Я развернулся и пролетел какое-то расстояние, на приличной высоте, но медленно, лишь для того, чтобы прикинуть, насколько сносит ветром. По моим прикидкам, ветер отклонялся градусов на пятнадцать от направления долины. Это неплохо, но на самом острове могли быть поперечные завихрения.
      Кен продолжал внимательно изучать остров.
      - В этой долине должен быть такой сквозняк по самому низу. Конечно, у тебя может получиться... - Кен с сомнением взглянул в мою сторону, потом снова на остров. - А может быть, тут найдется кусочек дороги на каком-нибудь другом острове? Мы могли бы сесть там и переждать непогоду, а потом сесть здесь.
      - Нет ничего, - ответил я. - Я все их пересмотрел.
      Кен снова перевел на меня взгляд.
      - Хочешь, я попробую? Я со всем справлюсь, только вот газ. Ты будешь манипулировать им, когда мне...
      Я перебил его.
      - Тебе хочется сойти на землю - тогда выходи. А если остаешься, то диктуй контрольную карту на посадку.
      И Кен начал перечислять пункт за пунктом контрольную карту.
      Я шел на высоте 400 ярдов, опустив все закрылки и задрав нос машины, в то время как скорость на приборах постепенно падала. Равнина внизу все ещё казалась очень маленькой. И ещё чем-то очень-очень заключительным, последним. Я собирался сесть на неё на минимальной скорости и очень круто. Так я смог бы поточнее попасть на избранную точку у самой кромки берега и машина не прокатится слишком далеко после касания земли. Но в этом случае она на глиссаде будет балансировать на пределе, после которого - переход в штопор. Любой порыв ветра сможет опрокинуть её, если я не удержу её.
      - А ты не думаешь, что нам могут зачесть начальную полетную подготовку, если мы покажем, что у нас есть лицензии? - поинтересовался Кен.
      - Их же нельзя взять с собой.
      - И то верно.
      Голос его звучал сухо и отсутствующе. Он смотрел вперед вниз.
      Настал момент, когда я очутился один: я, машина и неразмеченный клочок земли на берегу, начинающийся настолько близко у воды, насколько я смогу попасть.
      Я дал "Пьяджо" плавно снижаться с задранным носом, в какой-то момент замедления включив на всю газ, чтобы не дать самолету перейти опасную черту. На маленькой скорости машина стала тяжелей, и я сразу почувствовал, насколько постарели и устали мои руки после борьбы со стихией. Я старался удерживать "Пьяджо" на пределе. Первое боковое завихрение покачнуло "Пьяджо", и мне пришлось дать целый оборот штурвалом и схватиться за рули, чтобы удержать самолет.
      Волна бесшумно набросилась на берег и рассыпалась, мельчайшие капельки повисли в воздухе... К моменту, как разобьется следующая волна, я уже коснусь земли - где-то, как-то, но коснусь... "Высоковато, слишком даже высоко я подошел к берегу. И слишком низко для того, чтобы суметь пройти над деревьями..."