Темная сторона неба

      Кен склонился к стакану, а затем завел речь о "Пьяджо". Я и улыбался, и завидовал. Согласно "Летному справочнику", "Дак" имел крейсерскую скорость в 140 узлов. Наш за время службы растерял десять узлов. У "Пьяджо" крейсерская составляла 180, а максимальная - за 200.
      Их, конечно, нечего было и сравнивать. "Пьяджо" делали в качестве быстрого лимузина для миллионеров, а "Дак" - как максимально экономичный самолет для перевозки пассажиров и грузов, и в этом смысле он был лучшим транспортным самолетом из всех когда-либо построенных. Но в мире уже не было "Дакот" младше шестнадцати лет, и вот, сидя в баре с другим летуном, я вдруг почувствовал огромное желание полетать на чем-нибудь, что не скрипит в суставах.
      Для Роджерса это было не просто сильное желание, он ни о чем другом вообще не думал. Но он-то ещё сможет добиться этого, а я уже, скорее всего, не смогу. Если не произойдет ничего сверхъестественного.
      Заказали ещё по разу. И тут Роджерс спросил:
      - А что делает наваб? Летает по свету и смотрит достопримечательности?
      Кен покачал головой и смахнул волосы с глаз.
      - Не совсем, сынок. Наваб идет по следу большой тайны. Наваб - да будут неизменными его мужские достоинства и банковский счет - разыскивает свои фамильные сокровища.
      - Это у него одна из жен сбежала с греческим моряком? - спросил я.
      - Он неженат, мой друг. Это наваб старой школы.
      - Ладно заливать, видел я, чему их учат в этой школе.
      Кен широко улыбнулся.
      - Ладно. Если тебе интересно знать и ты никому не расскажешь, я скажу тебе, что он ищет ювелирные драгоценности. Настоящие, сверкающие и переливающиеся драгоценности. Два ящика из-под патронов, - Кен отмерил на стойке их размеры, разведя руки фута на два, - вот такие. Примерная стоимость их - полтора миллиона фунтов стерлингов. Он хочет получить их любым путем. Как водится, за вознаграждение.
      Роджерс слушал и не мог понять, где кончилась правда и начался вымысел.
      - А когда это случилось? - спросил я. - В смысле, когда их украли?
      - Это хорошо, что ты спросил об этом. - Кен поудобнее устроился на стуле и оперся на стойку. - Случилось это, дорогой друг, во времена нашей молодости, в добрые старые времена Раздела, когда наваб жил в Тунгабхадре в своем дорогом старинном розово-мраморном дворце, в спокойствии и безопасности. Если, конечно, не считать толп индуистов, которые бесновались за стенами дворца и жаждали перерезать глотку своему любимому правителю.
      Кен передохнул и продолжил:
      - Да-а. И вот, видя, что все становится с ног на голову, закадычные западные дружки наваба облепили его "Дакотами" и начали перевозить золотые обеденные сервизы, ожерелья и прочие драгоценности в Пакистан и другие правоверные места.
      Выпитое виски чувствовалось, но говорил Кен, не глотая ни слога.
      - Они забрали также наваба и верхушку его окружения, - продолжал Кен. - Они, может, и не имели отношения к истинной вере, но так уж устроена жизнь. Так вот, во время исполнения этой благородной миссии один из пилотов, участвовавших в операции, - видно, и пилот плохой, и учили его в свое время плохо - как-то взял да и обратил внимание на два ящичка в самолете, и сказал себе: зачем, мол, садиться в Пакистане?
      Кен остановился, погремел льдом в стакане и промолвил:
      - Положение с горючим снова стало серьезным.
      Пока он звал бармена, Роджерс, взглянув на меня, поморщил нос. Я в ответ только пожал плечами.
      - Значит, - вернулся Кен к теме, - мы оставили нашего героя сидящим в кабине своего "Дака" и осененным идеей, что у него в руках все, что нужно для хорошей жизни, и при этом не надо будет летать черт знает с кем. И вот он - обратите внимание, до чего хитер, - садится в Гоа, а вы помните, друзья, что это маленькая португальская колония на западном побережье, почти не тронутая религиозными распрями и волнениями. Там он наполняет баки и предлагает своему второму пилоту, парню во всех отношениях порядочному, вот как наш друг, - Кен показал рукой на Роджерса, отчего тот отшатнулся, выйти и посмотреть состояние хвостового шасси.
      Кен сделал глоток свежего коктейля.
      - Парень, ничего не подозревая, идет и вдруг слышит, как дверь захлопывается и взревели двигатели. И не успевает парень возмутиться этой наглости, как "Дак" уже в воздухе и в одиночку прокладывает себе путь над Аравийским морем навстречу тропическому закату.
      - Тут, - отвлекся Кен от повествования, - я должен признаться, что для драматического эффекта отошел от действительности: на самом деле было одиннадцать утра. Но полетел он на запад, это точно.
      - В это, - подчеркнуто сказал я, - я верю. И как, ты сказал, его звали?
      - Я не говорил. Но звали его Моррисон. Это был бывший лейтенант, военный летчик.
      Я покачал головой.
      - Такого не знал. Ты говоришь, это произошло десять-двенадцать лет назад?
      Кен кивнул, несколько энергичнее, чем требовал случай. Пот выступил у него на лбу, но он этого уже не чувствовал.
      - Потом все это сломали, переплавили, камням дали другую огранку, предположил я. - Наваб может смотреть на свои сокровища и не узнавать их. Бейрут для этого отличное место. Ты ведь там бывал, ты, вроде, говорил, да? Через Бейрут проходит много краденых сокровищ, только хозяевам их потом не узнать.
      Кен отрицательно покачал головой, и снова слишком энергично.
      - В принципе ты прав, друг Ястребиный Глаз, но ты неправ в конкретном случае. Пару месяцев назад наваб вернул себе два-три предмета из тех ящиков, причем в неизменном виде. Один из его людей купил их в Бейруте. Не спрашивай меня, как его превосходительство узнал их при той уйме, что у него есть в доме, но он узнал. И с этого момента началась охота.
      - А что привело вас в Афины? - поинтересовался Роджерс.
      - Из Бейрута пришел сигнал, - ответил Кен. - От... - Но Кен не сказал, от кого.
      Я не заметил, как она подошла, и увидел мисс Ширли Бёрт, только когда она остановилась возле Роджерса. Его она словно не заметила, а стала разглядывать нас с Кеном. Длинные черные волосы Кена намокли и свисали на уши, по лицу тек пот, рубашку он расстегнул ещё на одну пуговицу, а рукава засучил. И я уже успел расстегнуть ворот рубашки, пиджак был у меня нараспашку, ремень ослаблен.
      Все это казалось довольно естественным, но я видел, какое впечатление это производило на нее.
      - Господи, - произнесла она, - муссон прошел.
      - Тебе "мартини"? - невозмутимо спросил Кен.
      - Старые фронтовые дружки, - недовольно фыркнула она.
      Я допил остатки и слез со стула.
      - Думаю, мне лучше пойти, - предположил я.
      - Только после того, как он уляжется в постель, - проворчала мисс Бёрт.
      Я хотел было сказать, что она сама вполне способна справиться с этой задачей, но потом счел за благо промолчать. Я продолжал стоять, более или менее прямо, и ноги держали меня более или менее надежно.
      Кен взглянул на меня, разочарованно изогнул брови и сполз со стула. Став на пол, он покачнулся. Это, похоже, удивило его.
      Я было сделал движение поддержать его, если ему понадобится - и если я смог бы. Но Кен дернулся, выпрямился, провел рукой по лбу и убрал волосы с глаз.
      Потом мы взглянули друг на друга.
      - Полагаю, мы увидимся, - промолвил он.
      - Я тут буду.
      Он двинулся к лестнице, ведущей в отель. С одного бока вплотную к нему шла мисс Бёрт, с другого тащился я. Роджерс, правильно разобравшись, что в этой компании ему делать нечего, слинял.
      В баре снова стал скапливаться народ. Некоторые мужчины посматривали на нас с кислыми понимающими или осуждающими улыбками. Они, должно быть, видели это представление третий вечер подряд.
      Мы подошли к ступеням, поднимающимся в вестибюль отеля, чуть не столкнувшись в дверях с высоким и крепким джентльменом. Он, набычившись, отступил, пропуская нас.
      - Мистер Китсон, - жестко произнес он, - вы опять сидели и пили. - В его голосе слышался гортанный немецкий акцент.
      Во мне сидело достаточно виски для того, чтобы у меня появилось желание смыться, но не так много, чтобы я рискнул исполнить свое желание. Да, тут надо держаться твердокаменным трезвенником.
      Мужчина был высок: во мне было шесть футов, а в нем - на дюйм с лишним больше, и скроила его природа, как профессионального охранника. Новый с иголочки серый двубортный костюм отставал от моды на десяток лет. Он плотно сидел на хозяине, и под ним угадывались мощные плечи и объемистая грудь.
      Это был кудрявый шатен с упитанным, широким лицом, тонкими губами, крепкой шеей. Его бойцовской внешности не соответствовали только квадратные очки без оправы - которые, впрочем, можно было легко снять.
      Кен в двух словах определил, куда тому идти.
      Девушка выслушала это, и глазом не моргнув. Высокий тип аж затрясся, и лицо его налилось краской, заметной даже под загаром. Он протянул руку, схватил Кена за плечо, пригнул его и толкнул к лестнице. С помощью стены Кен удержался на ногах. Гигант направился в бар таким шагом, словно подходил к Бисмарку за получением приказа по армии.
      - Может, мне надо было дать ему? - неуверенно спросил я, но девушка повернулась ко мне и тихо ответила:
      - Нет, не теперь.
      Кен, сжав зубы, оторвался от стены и посмотрел в бар. Из дверей вышла пожилая пара, которая, неодобрительно взглянув в нашу сторону, старательно обогнула нас и стала подниматься по лестнице.
      Кен внезапно расслабился и, быстро бросив на нас взгляд, улыбнулся и произнес:
      - Баиньки, я думаю. До встречи, детки.
      Каким пьяным он ни был, но в движениях оставался ненапряжен, а на ногах держался прочно. Мы провожали его глазами, пока он поднимался по лестнице и пока не скрылся из вида. Я потер рукой тыльную часть шеи и обнаружил, что она влажная.
      Девушка наблюдала за ним с мрачной улыбкой.
      - Хотела бы я, - спокойным голосом произнесла она, - увидеть его после семи вечера трезвым - хоть раз.
      - Точно хотели бы? - спросил я.
      - Пока не знаю, - задумчиво произнесла она и тут же улыбнулась. - Но буду знать.
      Я галантно кивнул ей - насколько это можно было сделать при отяжелевшей голове, с трудом двигавшейся на своих шарнирах, и двинулся вверх по лестнице. Это оказалось делом, требовавшим предельного сосредоточения.
      - А что это за прусский гвардеец был? - поинтересовался я.
      Она утвердительно кивнула.
      - Тут вы правы. Это герр Хертер, личный секретарь наваба.
      Я лег в вираж и обогнул угол.
      - Ну и манеры у него.
      - Я думаю, зря вы на него так. Кому понравится, когда пилот твоего босса каждый вечер на бровях.
      Мы достигли холла.
      - Я не про него, я про его манеры. Как это ему удалось ни разу не проснуться в Бейруте с ножом в спине?
      Эта часть беседы зашла в тупик. Я уже чувствовал, какая будет следующая тема разговора, и полез за сигаретами.
      - Что происходит с Кеном, как вы думаете? - спросила она меня.
      Я предложил ей сигарету, но она отрицательно покачала головой. Я спокойно, неторопливо прикурил, затянулся, выпустил струю дыма у неё над головой.
      - Терпеть не могу такие дела, - наконец заговорил я. - Когда женщина спрашивает у лучшего друга, что сделать, чтобы спасти человека от самого себя, а на самом деле думает, как спасти его для самой себя. И очень рассчитывает на помощь.
      Я попал в точку. Она самым внимательным образом слушала меня.
      - Я познакомился с Кеном пятнадцать лет назад. Тогда я не смог бы сказать ему, чтобы он не пил, и сейчас не собираюсь. Если ему хочется добиться, чтобы виски пошло у него из ушей - это его дело, а не мое. Может, ваше - если вы сможете сделать это дело вашим. Но ваше дело - это ещё не мое дело.
      - Вас слышу хорошо, прием чист, - с усмешкой отчеканила она. - Боевые дружки. Фу.
      Я пожал плечами и снова затянулся дымом.
      - Но тут есть ещё одна штука, - не унималась она. - Он говорил мне, что не может вернуться в Англию. Про это вам известно?
      Я вмиг здорово протрезвел.
      - Мало ли что можно сказать, - буркнул я. - Хорошо принял, вот и...
      - Да, конечно, он был хорош. Но он никогда не городит чепухи, как бы хорош ни был.
      - Он в любое время может ехать в Англию. Стоит только взять билет.
      Она долго и пристально разглядывала меня.
      - Ну да, боевые дружки, - повторила она. - Спокойной ночи, командир.
      Я подождал, пока она повернет за угол, затем прислонился к стене и прикусил сигарету.
      Из бара вышел мистер Хертер, этот человек тысячи достоинств. Он смерил меня пристальным взглядом и стал подниматься в отель. А я все стоял, прислонившись к стене.
      У этой девушки в голове крутятся какие-то идеи, она тут не просто камерой щелкает. Если уж дело коснулось её, в ней помимо головы и ещё кое-что есть. Я огляделся. В холле никого не было. Я бросил окурок в литую бронзовую урну и вышел на уличную прохладу.
      Я не торопясь возвращался в свой отель и на полпути к нему остановился выпить кофе в уличном кафе на Стадиу.* Мне и кофе-то не хотелось. Вот утром я с удовольствием. Все-таки у меня не хватает тренировок с бутылкой, не как у Кена.
      - - - -
      * Улица, соединяющая упомянутые в книге площади Синдагма и Омония.
      - - - -
      Когда я вернулся в свой отель, хозяин сидел на парадных ступеньках и болтал с одной из жриц Афродиты с площади Омония. На девице была черная узкая юбка. Хозяин указал пальцем на дверь и сказал:
      - Ваш друг...
      Девица повела бровью, желая показать, что она пока ещё при исполнении, если меня это интересует. Я поблагодарил их обоих и ушел.
      В коридорах ещё было полно света. Часть любого отеля в районе Омонии никогда не спит. Сюда относятся и мужчины, которые, полураздевшись, валяются на кровати, уставившись пустыми глазами на дым у потолка. Двое-трое таких есть в любом дешевом отеле любого города мира. Они всегда там, и их можно не спрашивать, что они делают, потому что ответ заранее известен. Они тут, потому им негде больше быть.
      Под дверью Роджерса света не было. Я захлопнул дверь своего номера, открыл окно и плюхнулся на постель. Через открытое окно в комнату проникали приглушенные звуки улицы, по потолку ходили отблески света. Я закурил и стал следить за ними.
      Через некоторое время я встал, разделся и снова лег, закурив новую сигарету. Когда я посмотрел на потолок, она была все ещё там.
      Та "Дакота". Я видел её то в ржавом ангаре на развалившихся шасси, то на дне зеленого залива, наполовину занесенную песком, то безжизненно замершей посреди бескрайней пустыни. Но где бы я ни видел её, я знал, что находится в ней. Это два ящика из-под боеприпасов. А в них - краденые драгоценности - бриллианты, сапфиры, изумруды, рубины, жемчуга. И все это в шикарных золотых оправах. Да пропади оно пропадом золото. Выломать все это из оправ и отнести камни одному знакомому человечку в Тель-Авиве. А потом можно изображать из себя богатого американца и говорить шеф-повару в ресторане, что оторву ему уши, если тот положит мало полыни в такой-то соус.
      Я соскочил с кровати, подошел к окну и посмотрел вниз на улицу, втягивая в себя прохладный воздух. Мне стало тошно за себя: есть много разных способов неплохо провести ночь в дешевом отеле, и самый худший пялиться в потолок и предаваться мечтам.
      Люди, которые валяются на постелях и пустыми глазами смотрят в потолок, одержимы такими же мечтами. Если собрать все мечты дешевого отеля в районе Омонии в одно целое, то их хватит, чтобы позариться на "Стандарт Ойл". Все только и мечтают что о богатстве. В дешевом отеле всегда есть такие же дешевые женщины и выпивка, но есть только одна цена, которую надо заплатить, чтобы стать миллионером.
      Я швырнул окурок на улицу и увидел, как огонек разлетелся на искорки, яркие, как рубины.
      4
      Утром мне было плохо, но не хуже, чем следовало ожидать. Я побрился с холодной водой, одел форму, но не самую хорошую, и пошел в кафе поблизости, где должен был встретить Роджерса. Мы взяли по йогурту, хлебу с маслом и джемом и кофе, целое море кофе.
      Он подождал, пока я выпью пару чашек, затем спросил:
      - Что случилось вчера с твоим другом Китсоном?
      - Ничего, спать ушел.
      - Господи, что же он нес вчера. - Он усмехнулся в свою чашку. - Он всегда так, когда напьется?
      - Кен был вполне в порядке, - ответил я.
      Роджерс поднял глаза на меня.
      - Но ты же не поверил всему этому, правда?
      - Ты никогда не летал в Индию, а мы с Кеном летали.
      - Я и золотых часов на Оксфорд-стрит не покупал.
      Мне следовало бы на это пожать плечами и уйти, но я этого не сделал.
      - Это далеко не самая странная история, которых я наслышался о временах Раздела, - сказал я. - И некоторые из них, я точно знаю, правдивые.
      - Да, но два ящика сокровищ... Это ж за миллион. Слышал я о "сказочных богатствах Востока", но чтобы...
      - Два ящика - это ещё ерунда. Там целые комнаты, залы.
      Роджерс не отрываясь стал смотреть на меня. Я продолжал:
      - Между войнами некоторые их принцы приглашали ювелиров с Бонд-стрит, чтобы те оценили их камешки. Я однажды встречался с таким человеком, который ездил туда по такому делу. У человека за спиной было двадцать лет работы, но и он не знал, как оценить их богатства. Он просто никогда до этого не видел ничего подобного, он не знал, какой мерой это оценивать. Имей в виду, это тебе не какая-нибудь кучка арабов с их нефтяными скважинами, это тебе не гараж с "кадиллаками" и полная кухня танцовщиц. Они три тысячи лет владели шахтами, откуда выгребали камни и золото. Это же целые горы.
      Роджерс настороженно и внимательно впился в меня взглядом.
      - Ну и что со всем этим делать? - сказал я. - Куда это тратить? У этих ребят уже все есть. У них цивилизация, может быть, подольше греческой. У них есть поэт не хуже Гомера, который писал про те же времена, что и Гомер.
      - У них и войн всяких, и восстаний - тоже хватало, - заметил Роджерс.
      - Было, конечно. Но они имели древнюю цивилизацию. Раз в двадцать лет они немножко резали друг друга - ну и что? Бриллианту что сделается от войны? Может перейти от одного к другому. Все равно он там остается.
      Я попросил ещё кофе и закурил.
      - Драгоценности - это хорошее средство богатеть, - продолжал я. - Мы на Западе это недооцениваем. Мы предпочитаем землю, недвижимость, компании. А у тамошних ребят все это было уже потому, что они были принцами. Вот они и занимались драгоценностями. Ты когда-нибудь думал о драгоценностях?
      Пока мне несли кофе, я дал ему подумать о драгоценностях. Официант взял у меня деньги, пересчитал их и криво усмехнулся, взглянув на крылья у меня на груди. Считается, что пилоты - богатые люди.
      - Бриллианты, - поучительно произнес я, - это великая вещь. Это почти что самая устойчивая форма богатства. Не ломаются, не горят. В цене не теряют. Когда на биржах все летит, с ними ничего не происходит. И никаких бумажек на них не надо. Положил пригоршню в карман - вот ты и богатый человек. Все так просто.
      - Пока тебе не дадут по башке чем-нибудь тяжелым, - задумчиво произнес Роджерс, - и не очистят твой карман.
      - Правильно. Вот почему они и боялись Раздела. Сложилась такая ситуация: мусульманские штаты с правителем-индуистом, индуистские штаты с правителем-мусульманином. И вот наваб и был одним из них. И когда настал Раздел, пришло время бежать - вместе с награбленным. Некоторые не сделали этого. И многим их тех, кто поменьше, поперерезали глотки, а камешки пошли по базарам. Но шишки покрупнее заранее побеспокоились, чтобы смотаться.
      Я глотнул кофейку и подивился самому себе: надо же, в половине девятого утра, в афинском кафе, давать уроки истории.
      - Вот туда и слетелись летчики. После войны много народу из королевских ВВС слонялось по Индии, пытаясь найти работу в воздухе. И мы с Кеном на пару. Ко времени Раздела обе стороны начали строить авиамосты, перебрасывая беженцев туда и сюда. И обе стороны очень беспокоились за своих принцев - чтобы их богатства не достались другой стороне.
      Сделав глоток кофе, я продолжил рассказ:
      - Британское правительство, не в открытую, но поддерживало обе стороны в этом. Если бы малая часть этого выплыла на открытый рынок, то южноафриканскому рынку бриллиантов пришлось бы туго. Вот и летали самолеты, перевозя принцев и их сокровища. Ну, некоторые ввозили при этом и оружие. Так вот, это добро возили полными самолетами. "Даки", "Ланкастеры" брали за раз груз весом в четыре-пять тысяч фунтов. Жемчуг, бриллианты, золотые слитки. В общем, масса всего. Слетают - и опять.
      Роджерс не спускал с меня глаз.
      - И ты тоже перевозил?
      Я отрицательно покачал головой.
      - Это была очень специальная работа. Я в основном перевозил самых обычных беженцев. Но я знал некоторых из ребят, которые возили драгоценности. И они знали, что именно они возят. По пятьсот фунтов стерлингов за туда и обратно.
      - Представляю, при каких они деньгах сейчас сидят.
      - Это были такие ребята, они не особенно копили их. В любом случае, это была всего лишь честная цена за ту работу. Летали они на старых железках, никакого сервиса, полосы - самодельные, а другая сторона ещё и постреливала по ним в воздухе. Эти ребята не хотели умирать богатыми. Они пропивали деньги.
      Роджерс медленно потянулся за кофе.
      - Хорошо, - сказал он. - Значит, это хозяйство было там, потом переехало. А теперь что? Что со всем этим сделалось?
      - Ничего. Там оно по-прежнему. У принцев. Если кто попал в руки толпы со своим богатством, то оно выплыло на базар. А кто благополучно переправился, тот так и живет с ними, и правительство их не тронь. Бриллиант - это вещь. Никакой национализации. Единственно, что можно - это треснуть человека по башке и забрать бриллиант. А твое родимое правительство не может сделать этого. Вот и лежат бриллиантики в дальней комнатке, под замочком.
      - За исключением, - медленно произнес он, - двух ящиков.
      - Да, - согласился я, - за исключением их.
      Роджерс немного подумал, потом произнес:
      - Только трудновато поверить, чтобы они, при таких богатствах, не могли поставить человека, который бы проследил за отправлением сокровищ.
      - Правильно.
      Он взглянул на меня и добавил:
      - Так что это малодостоверный рассказ.
      - Правильно, - снова согласился я. - Все, что я говорю - это могло случиться. В той обстановке. А конкретная история может оказаться и выдумкой.
      Роджерс кивнул. Ему словно легче сделалось от этой мысли. Это ему больше подходило.
      Я разделался со своим кофе.
      - Ты лучше сходи и посмотри, нет ли телеграмм, - распорядился я. Увидимся в аэропорту.
      5
      Я ещё недостаточно пришел в себя, чтобы связываться с афинской телефонной сетью, а контора Микиса находилась всего в нескольких сотнях ярдов отсюда, так что я направился туда посмотреть, не нашлось ли у него какого груза почище.
      Контора разместилась в двух комнатах над магазином велосипедов по дороге к Национальному музею. Надо было подняться по узкой и темной каменной лестнице, повернуть направо, постучать в большую деревянную дверь и услышать возглас секретарши, переведя его как "войдите".
      На сей раз ответа не последовало. Я подождал и повернул входную ручку. Дверь открылась, и я вошел.
      В комнате стоял тот же запах пыли, что и до этого, месяца четыре назад. Никто, похоже, не прикасался к ряду коробок с делами, стопкам неподшитых листов бумаги и гроссбухам, сложенным вдоль правой стены. И пыли не снимал.
      Большой темный стол посреди комнаты был завален всякой всячиной, но за ним никого не было. Я направился к двери, которая вела в следующую комнату.
      Но не успел я потянуться к ручке, как дверь открылась и показался Микис. Несколько мгновений он стоял с озабоченным выражением лица, потом на нем появилась улыбка.
      - Командир! Как я рад тебя видеть! Прошу, заходи.
      Он быстро развернулся и, не успел я войти в комнату, прошел за свой стол. Пока я разворачивался, чтобы закрыть за собой дверь, быстро открылся и закрылся ящик стола.
      - Садись, садись. - Он показал мне рукой на старое, потертое кожаное кресло и сел сам за стол. Я подвинул поудобнее кресло, пристроил фуражку на угол стола и тоже сел. - Извини, - он махнул рукой в сторону двери, - Мария ушла по мелкому поручению. Что я могу сделать для тебя? Как ваш самолет, в порядке?
      - Не совсем. Но к обеду будет. Тебе вчера передали, что я звонил?
      - Да. Так ты не поменял мнения насчет того груза?
      - Извини, Мики. - Я отрицательно покачал головой.
      - Уверяю тебя, там никаких проблем. Все в лучшем виде. Я такое дело не отдал бы кому попало, только человеку, которого знаю и которому доверяю.
      - Не сомневаюсь. Но пока что это не для меня. А у тебя там в книгах больше ничего нет?
      - Ничего, совсем ничего. - Он махнул рукой в сторону наваленных на столе бумаг. - Козы, коровы, помидоры, техника для сельского хозяйства, запчасти. Ничего авиа. В Греции народ бедный. А что говорит мистер Хаузер?
      - Насчет чего? Этого груза?
      Микис кивнул.
      - Не знаю пока, - ответил я. - А мне это и не важно. - Я встал. Значит, больше ничего?
      - Ничего. - Он с серьезным видом взглянул на меня. - Ты его не расстроишь?
      - Хаузера? Он всегда расстраивается, когда мимо него проплывает доллар. Но он ещё больше расстроится, если я загремлю в какую-нибудь тюрьму. Это ведь отразится на его репутации.
      Он досадливо кивнул.
      - Мне жаль, что я ничего не могу сделать для тебя, командир. - Потом он достал из левого нижнего ящика стола представительскую бутылку узо. Он плеснул немного узо в два стакана, потом взял с полки графин, добавил в стаканы воды и передал мне мой стакан.
      - Будем здоровы, командир.
      Я поднял стакан и отпил немного. Я не особый любитель анисовых водок, но Микис налил мало и хорошо разбавил водой. Допив остальное одним глотком, я обошел стол, чтобы поставить стакан к бутылке. Быстрым движением я открыл ящик стола. "Беретта", калибр 7,65 миллиметра, лежал поверх вороха бумаг.
      Я задвинул ящик обратно. Должно быть, он держал пистолет в руке, за спиной, когда подошел к двери посмотреть, кто к нему пришел.
      - Тебе нужно заняться бизнесом почище, - посоветовал я. - Нервы крепче будут.
      То ли с досадой, то ли с беспокойством, а скорее всего с разочарованием во взоре проводил он меня.
      Секретарша вернулась. Этой я ещё не видел. Микис любил менять секретарш раз в несколько месяцев. Или секретарши любили менять Микиса. У него были свои доморощенные теории о служебных отношениях.
      Эта была маленькая, темнокожая, пухленькая брюнетка, курчавая, как пуделек. Она, кажется, вздрогнула, увидев меня. Она проводила меня взглядом широко раскрытых темных глаз, а рука её застыла в момент выдергивания листа бумаги из допотопной пишущей машинки.
      Нервная работа была в агентстве Микиса в это утро. Видать, у хозяина и ночь выдалась не из спокойных. С широкой улыбкой на лице я вышел за дверь.
      6
      Роджерс все ещё шлялся по городу в поисках афинского сувенира для своей швейцарской толстухи-подружки. Я снял с себя в самолете форму, одел комбинезон, потом взял стеклянную емкость и слил топливо из правого бака. Когда оно отстоялось, то на восьмую часть дюйма в нем оказалось добротной турецкой воды. Я пристроился к правому двигателю, снял нужные обтекатели и занялся фильтрами карбюратора.
      В половине одиннадцатого прибыл Роджерс со своим сувениром - яркой черно-бело-красной сумкой из козьей шерсти. Подруга могла бы использовать сумку для покупок или в качестве половины бюстгальтера. Он принес и телеграмму от Хаузера. В ней Хаузер спрашивал меня, правильно ли я сделал, отказавшись от груза, и велел мне в случае отсутствия груза вернуться в Берн до следующей ночи.
      Похоже, что на неё не требовалось ответа. Я и не стал отвечать, чем сэкономил деньги Хаузера. Я велел Роджерсу переодеться и помогать. Ему очень не хотелось этого делать, но спорить он не стал. Я собрался снова подняться к двигателю, но тут из-за ангара показался Кен.
      Теперь, утром, он был одет иначе, но все в тех же рамках высокого дохода. Он одел плотную белую шелковую рубашку с распахнутым воротом и замшевую куртку на молнии, полузастегнутую. На нем были легкие твидовые кавалерийские брюки и замшевые ботинки.
      Замшевая куртка казалась лишней для этого дня, грозившего стать жарким, но это была его проблема. На его лице не было ни малейшего следа вчерашнего. Он выглядел чистым, собранным и весьма серьезным.
      - Когда летишь, парень? - спросил он меня.
      - Не знаю, - ответил я, удивляясь, зачем ему это.
      Он взглянул на правый двигатель.
      - За полчаса сделаем? - задал он новый вопрос.
      - Ну-у... А зачем тебе это? - не понял я. - В чем дело?
      - Я хочу лететь с тобой.
      - Постой-ка, постой-ка...
      - Так сделаем двигатель?
      - Постой, - снова сказал я. - Никуда я не лечу. Мне некуда лететь.
      Кен казался удивленным.
      - А я думал, у тебя груз. В Африку или ещё куда-то.
      Разве я говорил ему про груз Микиса? Не думаю. Но если говорил, то сказал и про то, что отказался от груза.
      - Был у меня груз, - произнес я с расстановкой. - Но я отказался от него. Это был один из тех грузов, от которых лучше отказываться. А в чем дело-то вообще?
      Он покусывал губу, взгляд его блуждал. Ему становилось жарко в этой куртке.
      - Я хочу дать ходу из Афин, - наконец произнес он.
      - Так для этого есть десятки путей. - Я попытался изобразить веселенькую улыбку на лице. - Отсюда можно смотаться в любое время, стоит только захотеть. Ты чего нос повесил?
      Я дружески стукнул его под ребро и почувствовал пистолет на поясе, под курткой.
      - Пошли в самолет, скроемся с глаз, - предложил я.
      Он взглянул на меня напряженным взглядом, затем повернулся и пошел внутрь "Дака". Там Роджерс напяливал на себя комбинезон.
      - Тони, - обратился я к нему, - походи-ка по ангарам и посмотри, нельзя ли на время раздобыть большую железную банку без крышки, таз или что-нибудь в этом роде. Когда я сниму фильтр, мне надо будет промыть его в масле.