Максимус Гром - Война за Биософт

      — Большое спасибо, просто Нора, я все понял. Вы на славу потрудились. Вам пора. Мне не терпится остаться одному и повидаться с призраком великого доктора Павлова.
      — Ах, мистер Климов! Я еще не показала вам винный погреб! Там так романтично!
      Секретарь протестовала, пытаясь вырваться и все же утащить меня в погреб, но я проявил твердость и довел ее до двери, выставил наружу и сказал:
      — Прощайте.
      — До свидания, — Нора обиженно захлопала ресницами. — Обращайтесь ко мне со всеми вопросами, что у вас возникнут! Вплоть до найма садовника!..
      Это она кричала уже из-за двери, которую я весьма нелюбезно захлопнул у нее перед носом.
      Быть похожим на Артура Хельдвига оказалось несколько сложнее, чем я думал.
      Меня заморозили до запуска нейролингвы, поэтому загрузка данных через Сеть оказалась новым опытом. В первый раз ощущения действительно были неприятные. После того как загрузка завершилась, я почувствовал слабость, головокружение и тошноту. Чуть позже возникла странная иллюзия, будто у меня чешется мозг. Под черепной коробкой извилины странно зудели. Я не мог понять этого нейронного эффекта, а доктор Просперити оказался слишком занят, чтобы объяснить. Буллиган только пожал плечами и сказал, что ровным счетом ничего в этом не понимает и что когда ему довелось первый раз воспользоваться нейролингвой — то было такое чувство, что затылок вот-вот расколется от боли.
      — Наверное, это у всех по-разному происходит, — сказал он.
      В общем, как бы то ни было — теперь я знал о Громове практически все. Я отсмотрел все записи «Большого брата», имеющие отношение к этому мальчику.
      Впечатление складывалось крайне противоречивое.
      Дело в том, что я не видел перед собой супергероя, или гения, или кого-то в этом роде. Совершенно. Непохоже, что Громов одержим какой-либо идеей. Мне он показался несколько «деревянным». Я пока не разобрался — лишен ли он самих человеческих эмоций как таковых или же просто способности их полноценно выражать.
      Я мысленно запретил себе сравнивать Громова с Робертом. Ведь Роберт в большей степени — мое личное творение, а Макс — истинное природное чудо, результат непредсказуемой хаотичной игры человеческих генов. Хотя, что я говорю? После работы доктора Си, адаптации омега-вируса и нескольких циклов стирания-восстановления памяти — о какой природности может идти речь?
      Громов выглядел и действовал как манекен. По сравнению с Аткинсом он был очень красивым и явно привлекал к себе внимание девочек. Во всяком случае, та белокурая геймерша, Дэз Кемпински, бегающая быстрее лошади, очевидно, испытывает к нему какие-то чувства. Вряд ли исключительно дружеские. А он не замечает. Или не хочет замечать. Кажется, что он в броне. Нарочно отделился от всего мира непробиваемым слоем личного пространства.
      Я сказал об этом Буллигану, он пожал плечами и заявил:
      — За пятнадцать лет многое изменилось, доктор Павлов. Подростки, выросшие в эру нейролингвы, сильно отличаются от тех, которых помните вы. Благодаря новым образовательным технологиям они уже к пятнадцати-шестнадцати годам могут выполнять работу, на которую их родители были способны только к тридцати. Это в лучшем случае, потому что объемы профессиональной информации в любой сфере удваиваются каждый год и не каждому под силу справиться с этой лавиной. Не просто запомнить, а еще и научиться применять. Демографическая программа сильно изменила хайтек-пространство. Если вы заметили — тут остались только старики вроде меня и молодежь в районе двадцати. Среднее поколение словно отсутствует. Так вот — чтобы такие, как Громов, могли выполнять работу взрослых, им приходится довольно рано прощаться с иллюзиями детства. Все школьники его возраста выглядят замкнутыми, отчужденными и в какой-то степени бесчувственными. Это всеобщее явление. Громов всего лишь типичный представитель собственного поколения.
      Я не нашел, что ответить Буллигану, поскольку не владел нужным объемом информации. Однако мое мнение в отношении Громова нисколько не изменилось. Он не гений. Он обычный человек. Может быть, чуть более наблюдательный, чем остальные. Омега-вирус попал к нему случайно. Над «Моцартом» работал сам доктор Синклер. Громов всего лишь соединил эти два не принадлежащих ему открытия и получил свою технологию. Однако ни о какой повышенной одаренности это, на мой взгляд, не говорило, а только о том, что «вселенная его любит», как выразился бы Роберт.
      — В этом мальчике нет ничего особенного, — уверенно заявил я Буллигану после того, как его агенты загрузили в мою голову архив целиком. — Вам нечего его бояться. Пока ему самому лично ничего не угрожает, он даже думать не станет, как причинить вам какой-либо вред. Он аполитичен, лишен врожденного стремления к справедливости, желания быть лидером, жажды признания. Он как простейший организм — пока ему лично ничто не угрожает, остается инертным. Понимаете?
      — Не торопитесь с выводами, — посоветовал мне Буллиган. — Попытайтесь установить с ним контакт. К сожалению, сейчас как раз возникла ситуация, когда этому «роботу», как вы изволили выразиться, угрожают, да еще как. Поэтому мы бы хотели заблаговременно выяснить, каких сюрпризов от него можно ожидать.

* * *

       30 августа 2054 года, 08:01:51
       RRZ «Эллада»
       Рободом
 
      Макс решил сразу перебраться в собственный дом. Чарли почему-то расстроился. Всю дорогу до Рободома он пытался объяснить Громову, что тот мог оставаться в поместье Спарклов сколько угодно.
      — Как ты будешь там жить? — сокрушался он. — Генеральная уборка Рободома предполагает чистку и отладку всех его механизмов. Все было без контроля — что хард, что софт. Неизвестно, как он будет себя вести! И потом, этот ужасный Альтер… Ты бы мог повременить хотя бы пару дней, пока не научишься им управлять!
      — Он меня не раздражает, — ответил Макс.
      Турбокар им пришлось бросить у подножия холма, на вершине которого стоял Рободом, потому что там заканчивалась дорога.
      — Чарли, твой отец вполне ясно сказал, что не желает видеть меня в вашем доме, когда вернется. Ты хочешь, чтобы он лично вышвырнул меня вон? — Макс решил прибегнуть к последнему аргументу.
      — Я бы мог поговорить с ним! — Спаркл недовольно пыхтел, толкая перед собой тележку с деталями, которыми Громов намеревался дополнить оснащение Рободома.
      — Хватит того, что я пользуюсь деньгами с твоего счета, — Макс вез точно такую же тележку, как у Чарли.
      Тайни с третьей партией «железа» отстал от прочих и плелся где-то далеко позади.
      При всем своем совершенстве творение Аткинса было построено пятнадцать лет назад и нуждалось в некоторой модернизации. Это если очень мягко выражаться.
      — Чарли, я, правда, очень тебе благодарен… — продолжал Громов. Колесо его тележки наехало на камень. — Если бы не ты, я даже не знаю, как пережил бы все это. Наверное, мы должны начать готовиться к Олимпиаде… Доктор Синклер обещал подыскать нам тренера, но это будет довольно трудно сделать, поскольку стоящие уже разобраны и закреплены за другими командами.
      — Можем пока с сюжетами игр начать знакомиться, — Чарли улыбнулся. — Игры сложнейшие, Макс. Уж поверь, мы попробовали… «Сунь Укун — Царь обезьян» — нечто… настолько многомерное… И там все по большому счету зависит от основного игрока. То есть от тебя. Как ты успеешь научиться бегать по лианам и драться в свободном падении, чтобы одолеть врага и не разбиться об землю, я не представляю. По-моему, этим надо всю жизнь заниматься, чтобы в первую сотню попасть… А команд — больше трехсот! Все основные игроки — профессиональные геймеры! Их матчи транслируют «Экстра Реальность» и еще несколько Сетевых каналов круглые сутки. Их игра — это… высокое искусство. Да что я тебе рассказываю.
      Громов насупился и налег на ручки своей тележки.
      Рободом пустил их внутрь.
      Голограмма Аткинса сердито уставилась на тележки, потом спокойно сунулась внутрь, как привидение, просканировав их содержимое.
      Вынырнув из груды деталей, голограмма скорчила презрительную физиономию:
      — Лучше бы меня спросили, что заказать. Зря только кучу кредитов выбросили. Во всем этом силиконе нет никакой нужды. Насчет элементарного железа лучше бы побеспокоился. Систему охлаждения можно было бы заменить целиком и спутниковую антенну помощнее установить. Все остальное — одна косметика.
      — Не скажи, — возразил Макс. — После того как я это установлю, ты перестанешь мигать. Еще я намерен увеличить количество твоих графических полигонов в десять раз. Визуально будет иллюзия плотного тела.
      Голограмма сунула руки в карманы и сгорбила плечи.
      — Зачем? — с вызовом заявила она. — Моя полупрозрачность — часть эстетической концепции Рободома.
      Макс оглядел серые мрачные стены, покрытые композитным сплавом четырех металлов. Внутри Рободом представлял собой полый куб. Потолочные лампы давали синеватый мертвящий свет, в котором все лица казались усталыми, измученными, бледными, а глаза приобретали нездоровый блеск. Пол состоял из большого количества металлических квадратов размером примерно тридцать на тридцать сантиметров. Большая часть квадратов была отмечена слегка выпуклыми пиктограммами из светлого полированного металла. Похоже, их делали тем же самым способом, что и знак эволюции на дверях.
      — Открой мне кладовую, куда можно сложить железо, — попросил Громов генеральную программу управления домом.
      Один из блоков выдвинулся, открыв нишу с металлическими полками. Сам блок тоже оказался пустым. Его пространство было разделено на квадратные секции для хранения.
      Макс подкатил туда тележку. Чарли и Тайни сделали то же самое. Макс начал перекладывать детали на полки. Правда, не все. Некоторые он выкладывал на пол вдоль стены.
      — Почему Аткинс решил жить внутри компьютера? — спросил Макс.
      Голограмма сложила руки на груди и взмыла в воздух, повиснув ровно в середине пустого куба, который представлял собой Рободом в обычном, «сложенном» состоянии.
      — Это концептуальное решение, — заявила она. — Аткинс не был обычным человеком, и его мотивация не может быть осмыслена рядовым обезьянином.
      — То есть ответа на вопрос у тебя нет? — с иронией отозвался Макс.
      Голограмма парировала:
      — Сначала научись задавать правильные вопросы! — с яростью напустилась она на Макса. Похоже, способ формирования лучей позволял ей проявляться только в свободном пространстве Рободома. Переместиться в кладовку визуальная проекция генеральной программы не могла.
      — Что ты называешь «правильным вопросом»? — поинтересовался Громов.
      — Правильный вопрос — это тот, на который можно дать одновариантный ответ, — заявила голограмма. — К примеру, спроси меня, где лежат швейные иглы.
      Макс отложил в сторону криоконденсатор и вышел из кладовки.
      — Швейные иглы? — переспросил он. — Что это?
      Аткинс начал отвечать, но звук пропал. С голограммой начало происходить что-то странное. Помехи становились все сильнее, визуальная проекция начала дергаться. Внезапно голограмма исчезла, свет погас, внутреннее пространство Рободома погрузилось в темноту.
      — Что это с ним? — раздался в темноте испуганный голос Чарли.
      — Понятия не имею, — ответил Макс. — Давайте положим коробку на пол и попытаемся на ощупь добраться до кладовой. Хорошо, что я догадался захватить фонарь.
      — Надеюсь, кладовка открыта, — сказал Тайни. — А то плохи наши дела… Похоже на системный сбой. Если Рободом отключился, значит, дверь заблокирована. Будет не выйти.
      — Не нагнетай, — вежливо попросил его Чарли.
      Макс на ощупь добрался до кладовой. По счастью, двери остались открытыми.
      — Уй! — Громов сильно ударился об одну из полок, когда наклонялся к тележке, чтобы найти фонарь.
      Наконец ему с большим трудом удалось его отыскать в куче проводов.
      Включив свет, Макс пошарил лучом по стенам.
      — Жаль, я не успел спросить его, где ручное управление, — сказал он. — Должен же быть способ перезагрузить систему вручную.
      — Но почему он отключился? — Тайни втянул голову в плечи. — Есть хотя бы версии, почему это могло случиться?
      — Понятия не имею, — пожал плечами Макс. — Случиться могло все что угодно. От системного сбоя до простого короткого замыкания в старой проводке.
      — Сначала он потребовал, чтобы мы спросили про иглы, а как только услышал вопрос — отрубился. Может, это ловушка? — предположил Чарли.
      — Сильно сомневаюсь, — пробормотал Макс. Он посветил фонарем на пол. — Смотрите, тут почти на каждом квадратике — пиктограмма. Думаю, надо поискать что-нибудь похожее или напоминающее… В общем, не знаю. Что-нибудь, что наводило бы на мысли о пульте ручного управления.
      Поскольку у друзей был один фонарь на троих, все трое шли рядом, внимательно разглядывая картинки на полу. Некоторые из значков соответствовали тем, что все жители хайтек-пространства привыкли видеть на панели управления при загрузке в Сеть. Но были и другие, преимущественно обозначавшие какие-то предметы — лестницу, стол, табуретку, даже ваза для цветов была. Были иероглифы.
      — Это упрощенное токийское письмо. Тридцать четыре знака. Сформировано в 2030-м, — сказал Чарли. — Скорее всего, для введения контекстных команд. Только… Черт. Мы не успели пройти, в каком ключе его использовал Аткинс. Помню что-то про многовариантность выбора и максимальную приближенность к воздействию речи на человеческий мозг, когда смысл складывается не столько из формальных значений, сколько из контекста.
      — Интересно, что это? — Тайни ткнул пальцем в квадратик с пиктограммой, которая обозначала атом.
      Макс присел и тронул картинку рукой. Она была округлой, хорошо отшлифованной. Попытался нажать на ядро. Ничего не произошло. Громов пожал плечами:
      — Что бы это ни было — не открывается.
      Они пошли дальше.
      Луч света выхватывал из темноты различные изображения: ботинок, записная книжка, микрофон, телескоп…
      — Чего тут только нет! — выдохнул Чарли. — Я представить себе не могу, как можно было все это спроектировать и собрать!
      — Рободом пробыл в спящем режиме пятнадцать лет, — задумчиво сказал Макс. — Было бы странно, если бы он запустился без сюрпризов.
      — Гхм… — Тайни кашлянул в кулак. — Без сюрпризов? Позвольте напомнить, мы тут одни, замурованы внутри металлической штуковины с толстенными стенами, от которой ни у кого нет и не может быть ключа. Кстати, у меня не работает биофон. А ваши?
      Макс проверил свой. Чарли тоже схватился за ухо.
      — Наверное, внутренний ретранслятор сигнала отключился, а стены не пропускают никаких волн, — предположил Громов.
      — Я надеюсь, мы отыщем эту дурацкую кнопку перезапуска раньше, чем у фонаря разрядится батарея, — несколько нервно сказал Тайни.
      — У тебя клаустрофобия? — спросил Чарли, слегка подтолкнув Бэнкса локтем.
      — Раньше не было, но после этого непременно начнется, — проворчал тот в ответ.
      Друзья осмотрели уже половину знаков на полу, двигаясь от стены к стене, но ничего похожего на обозначение пульта ручного управления пока обнаружить не удавалось. Макс почувствовал легкую панику. На лбу выступил пот, язык покалывали мелкие иголочки, руки похолодели. Друзья перестали разговаривать. Они напряженно всматривались в картинки на полу.
      Макс попытался активировать квадраты с изображением Солнца, неизвестного уравнения, чего-то похожего на рычаги, знака бесконечности, карты мира, отвертки, гаечного ключа, руки, буквы «Е»… Все тщетно.
      — Нам осталось всего четыре ряда квадратов, — предупредил его Чарли.
      — Вижу, — Громов нахмурился.
      Картинки попадались все реже. Большая часть квадратов крайнего ряда была пустой. Макс медленно водил ярким световым лучом по полу, изо всех сил стараясь ничего не упустить.
      — Может, это? — Чарли присел и тронул рукой странную картинку с мордочкой собаки.
      Никакой реакции не последовало.
      Макс почувствовал, что Тайни забила мелкая дрожь.
      — Не паникуй, — попросил он Бэнкса. — Мы обязательно придумаем, как перезагрузить Рободом.
      — Н-не уверен, — тихо отозвался тот. — А вдруг это все же ловушка? Я слышал, будто Аткинс сказал, что никто и никогда не будет жить в его доме и не сможет им пользоваться.
      — Чушь, — уверенно заявил Макс. — Аткинс говорил, что время — мировая константа, пространство линейно и не искривляется, а энергия — это состояние материи и без массы не существует. Вряд ли с таким подходом к мирозданию можно привязаться к материальному объекту.
      — Не понял, — Тайни тряхнул головой. — Ты что сейчас сказал? Из какой области хотя бы? И при чем здесь Рободом?
      Вместо Громова ответил Чарли:
      — Рободом не мог быть ему дорог до такой степени, чтобы он решил сюда больше никого не пускать. Слышал, что Аткинс считал путешествия во времени фантастической галиматьей? Он утверждал, что материя возникает, эволюционирует, накапливает энергию, достигает сверхтяжелого состояния, схлопывается, становясь «черной дырой», потом взрывается, возникает квазар, и все начинается сначала. Пространство же линейно, никаких искривлений в нем нет и быть не может. Все вместе это означает, что все сущее находится в бесконечной цепи эволюции-перерождения и возврат в предыдущие состояния невозможен по определению. Слышал его афоризм про огурец?
      — Что путешествие во времени — это такая же чушь, как превращение спелого огурца в то же самое семечко, из которого вырос весь побег?
      — Да, — кивнул Чарли, — Аткинс говорил, что мы можем увидеть только другое семечко и на основании этого наблюдения сделать вывод, из чего вырос огурец. Но пытаться увидеть именно его же в состоянии именно того самого семечка — это полнейший абсурд. Материя успела много раз переродиться, изменить свои свойства, и никакого возврата в прошлое не может быть. То же самое правило действует и в отношении попыток увидеть будущее. Все равно что, глядя на семечко, пытаться увидеть спелый огурец, выросший из этого же самого семечка. Поэтому прошлого уже нет, а будущего еще нет. Всегда есть только настоящее. В связи с этим привязываться к материальным объектам глупо. Он даже исторические здания считал мертвым грузом, символами без смысла. Рободом, полагаю, не исключение. Вряд ли Аткинса интересовала его дальнейшая судьба. Ну… после того, как хозяина не станет.
      — Я ничего не понял, — проворчал Тайни, наклоняясь, чтобы тронуть знак, который изображал бегущего человека. — Но если, по-вашему, все это говорит о том, что Аткинс не мог выдумать фокус, чтобы специально запереть нас здесь, оставив умирать от жажды и голода, — то я готов поверить на слово.
      Он натолкнулся на Громова, который неожиданно остановился.
      — Все. Квадраты закончились, — обескураженно произнес Макс.
      Луч света уперся в последнюю картинку с большой греческой буквой «лямбда». Для уверенности Макс наклонился, потрогал ее.
      — Бесполезно… — вырвался у него вздох.
      Чарли прислонился спиной к стене и медленно сполз по ней, вцепившись длинными пальцами в свои рыжие волосы.
      — И что теперь делать? — спросил он.
      — Предлагаю подумать над этим в темноте, — голос Громова слегка дрогнул. — Надо экономить батарею фонаря.
      — Х-хорошая мысль, — слегка заикнулся Тайни, лицо которого побелело и покрылось микроскопическими капельками пота.
      Макс не знал, сколько они просидели в темноте. Может, несколько минут, а может быть, несколько часов. Мрак вокруг странным образом менял ощущение времени.
      У Тайни сдали нервы. Он подбежал к двери и начал колотить в нее руками и ногами, крича:
      — Эй, кто-нибудь! Выпустите нас отсюда! Вызовите спасателей! Разрежьте стену!

Дневник доктора Павлова

       30 августа 2054 года, 10:23:12
       RRZ «Эллада»
       Дом «Шоколадная плитка»
 
      Я шел к дому Роберта.
      Ноги шли сами, повинуясь мышечной памяти, по тонкой, едва заметной тропинке. Эта тропинка была так важна для меня, что даже через пятнадцать лет я ее помнил. Прямо между кустами жимолости до старой кривой акации, затем напрямик через земляничную поляну. Я наклонился и увидел россыпь мелких алых бусинок, укрытых под зелеными листьями. Нарвав пригоршню земляники, я привычным движением положил ягоды в рот. Зажмурился от удовольствия, а открыв глаза, увидел решетку заграждения вокруг бывших владений Роберта.
      У подножия холма, где заканчивается дорога, стоял турбоконцепт «Лотос-1000» дымчато-серого цвета, с именным номером «Чарльз Спаркл» и открытым багажником.
      Я подумал: Макс только что приехал с друзьями. Должно быть, они выносят из машины вещи. А может, просто забыли обо всем, изучая Рободом. Роберт всегда с гордостью говорил, что сам до сих пор не знает всех возможных функций получившейся у него «цифровой крепости».
      — Если такое можно спроектировать самому из простого, доступного всем технохлама, представляешь, что бы я сотворил, будь у меня достаточно ресурсов, денег и времени? — смеялся он. — Я просто сделал нужные кирпичики, спроектировал их содержимое, а затем сложил дом. Хочешь познакомиться с моей генеральной программой? Технология не новая — все функции на едином кремниевом чипе, как у «Ареса», но визуальная проекция интерфейса тебе точно понравится.
      Он подмигнул мне. Тогда я первый раз увидел Альтера, так Роберт назвал свою голограмму. Выглядело это все, на мой врачебный взгляд, ужасно. Получилось, что Аткинс целыми днями разговаривает с программой, у которой его собственное лицо и манеры! Пожалуй, из всех странных идей Роберта эта была самой странной. Вероятно, поэтому сам Аткинс был от нее в бешеном восторге. Когда я спросил его, зачем все-таки было делать голографическую проекцию похожей на себя, он ответил:
      — Если со мной что-нибудь случится, тебе на память останется Альтер.
      Сердце колотилось как бешеное, пока я поднимался по бордовой, плотно утрамбованной дорожке к входной двери. Вот и знаковый блок с двойной спиралью. Я присмотрелся и нашел на соседнем блоке едва заметный отпечаток моей ладони. Перед глазами ясно встала картинка из прошлого.
      — Дай руку, — сказал мне Роберт.
      Я протянул ему конечность, он схватил ее и сунул в лоток с краской.
      — Ой! — только и успел сказать я.
      Роберт вытащил меня на улицу и приложил мою руку к стене рядом с дверью. Остался отпечаток.
      — Краска люминесцентная, — сказал он. — Теперь ты даже в полной темноте будешь знать, где звонок.
      Через пятнадцать лет отпечаток моей ладони все еще был заметен. Возможно, кто-то другой, не подозревающий, что отметина есть, и не увидел бы ее, но я помнил. И даже если солнце и дожди уничтожили бы след совсем — я бы все равно нашел «звонок».
      Я остановился перед дверью, попытался успокоиться. Мое волнение было слишком сильным и могло вызвать у Громова интуитивные сомнения. Возможно, он видел меня рядом с Робертом на фотографиях или в видеозаписях и теоретически мог запомнить… Да о чем я? Даже если Громов часами изучал мои фотографии — он все равно не сможет меня узнать. Доктор Просперити сделал чудо меньше чем за месяц, создав иную физическую обочку для моего «я». От прежней остались только рост и ДНК. Я сам до сих пор пугаюсь, видя свое отражение. Каждый раз вздрагиваю, думая, кто этот человек, как он проник в мой дом и так далее.
      Не знаю, сколько глубоких вдохов и выдохов мне пришлось сделать, чтобы руки перестали дрожать. Я мысленно спросил себя, готов ли к встрече с Альтером, — и понял, что не готов и никогда не буду готов. Конечно, Альтер не узнал меня при первой короткой встрече и не смог бы узнать, но… Некоторые изобретения Роберта внушают мне странный, почти мистический ужас. Альтер в том числе. Особенно Альтер.
      Наконец я кое-как справился с собственными нервами и приложил руку к звонку. Все в порядке, я здесь уже был. Ничего не случится… Рука предательски дрогнула.
      Прошло несколько секунд, но привычного звука гонга так и не раздалось. Я был удивлен. Приложил руку еще раз. Снова никакой реакции.
      С досады я стукнул по стене ногой, отвернулся и сделал несколько шагов вниз, оглядывая окрестности. Раз турбокар Спаркла здесь, значит, они где-то рядом.
      Может они запустили игровой симулятор и меня не слышат? Я постучал. Прислушался. Постучал громче.
      — Эй! Вы там?! — крикнул я без особой надежды. Стена дома слишком толста и прочна.
      Вдруг изнутри донесся какой-то странный звук. Приглушенные удары, словно кто-то колотит чем-то по металлу. Звук был едва различим…

* * *

      Чарли сидел у стены.
      Кромешная темнота вокруг вызвала в его памяти жуткие воспоминания о первых часах после пробуждения в Эдене. Спаркл не мог заставить себя пошевелиться. Он сидел сжавшись в комочек, неподвижно, закрыв глаза. Впрочем, в этом не было особой нужды. Темнота вокруг абсолютна.
      Когда Тайни уставал кричать, зловещую тишину нарушали только мерные шаги Макса, который ходил туда-сюда уже много часов. Время от времени он включал фонарь и обследовал стены, пытаясь отыскать чертов пульт ручного управления, и все время повторял:
      — Не может быть, чтобы его не было совсем. Не может быть…
      Иногда Громов вслух задавался вопросом, что могло случиться с Рободомом.
      — Это все случилось после того, как я начал спрашивать, зачем Аткинсу эти иглы, где он их взял и так далее, — говорил он. — Почему? Почему? Голограмма ведь сама настояла, чтобы мы спросили про иглы… Значит, в этом был какой-то смысл. Это все не случайность. Это намеренно. Но зачем? С какой целью?..
      Тайни уже не обращал внимания на это бормотание.
      — Откройте! Выпустите! — орал он, кидаясь на дверь как на злейшего врага.
      Сил у него почти не осталось, он слегка пошатывался. С красного лица градом катился пот.
      Вдруг Макс замер. Ему показалось, что снаружи донесся какой-то звук.
      — Тайни, тихо! — крикнул он.
      Чарли вскочил. Бэнкс замер. Макс включил фонарь и направил его на дверь.
      Снаружи определенно кто-то был! Сквозь толстенную стену Рободома доносился стук!
      Макс бросился к двери, Чарли следом за ним.
      Друзья втроем начали колотить по двери и орать изо всех сил:
      — Мы здесь! Мы застряли! Рободом отключился! Мы тут заперты!
      Вдруг Громов схватил Чарли и Тайни за одежду и резко дернул назад.
      — Тихо! — крикнул он.
      Друзья в недоумении уставились на него.
      — Толщина стены, — осипшим голосом произнес Макс, — больше двух метров. Внутри начинка, проводка, изоляция… Тот, кто снаружи, не разберет ни слова из наших криков. Давайте просто стучать. Все вместе, синхронно. Для одной игры я закачивал себе через нейролингву специальный звуковой шифр. Удары соответствуют буквам. Короткие удары без пауз — точки, длинные удары с паузами — тире. Три точки — S, три тире — О. Чтобы получилось SOS, надо три коротких удара, три длинных и снова три коротких. Давайте! Вместе!
      Он поднес кулаки к двери, замахнулся. Чарли и Тайни сделали то же самое.
      Все трое начали мерно стучать кулаками. Гулкий звук прокатился по металлическому корпусу.
      «Три коротких, три длинных, три коротких. Три коротких, три длинных, три коротких…» — крутилось в голове у Громова. Больше он ни о чем не думал.
      — Тихо! — Макс прекратил стучать и прислушался. — Кажется, нам что-то кричат. Слушайте.
      Он сложил руки чашкой, прислонил к стене и, затаив дыхание, приник ухом.
      То же самое сделали Чарли и Тайни.
      — Уравнение? — спросил вслух Макс, глядя на Спаркла. — Ты тоже это слышал?
      Чарли кивнул.
      — А еще что? — напряженно спросил Тайни. — Вы разобрали, что за уравнение?
      Макс запрыгал на месте от нервного напряжения.
      — Уравнение… уравнение…
      Вдруг Громов схватил лежащий на полу фонарь и побежал к противоположной стене дома.
      — Что?! Ты понял?! — прокричал ему вслед Тайни.

* * *

       30 августа 2054 года, 11:00:02
       RRZ «Эллада»
       Рободом
 
      Удары, доносившиеся изнутри Рободома, стали гулкими и ритмичными. Три частых удара, три с паузами, снова три частых. Это что-то напоминало. Я никак не мог вспомнить, но уже понял, что внутри находятся люди. И они, похоже, заперты!
      — Эй! — крикнул я и постучал по двери со своей стороны. — Я вас слышу! Что произошло?
      Однако изнутри продолжали доноситься все те же ритмичные удары.
      Внезапно меня осенило. Это же сигнал SOS! Старый, примитивный шифр, я даже не помню, как он называется! Знаю только, что во время Нефтяной войны моряки с затонувших подлодок стучали по корпусу именно так в надежде, что сигнал поймает чей-нибудь эхолокатор!
      Я прислонился к двери и три раза со всей силы стукнул по ней ногой, чтобы люди внутри знали — их слышат.
      Мысли запрыгали с лихорадочной быстротой. Кто знает, сколько Громов и его друзья уже сидят там, внутри? Может быть, пару часов, а может быть, неделю.
      — Так… так… — забормотал я. — Если Рободом отключился, его надо перезапустить. Как это сделать?
      Я пытался вспомнить, что говорил по этому поводу Роберт.
      — Перезагрузка… перезагрузка…
      Крепко зажмурив глаза, я постучал себя кулаком по лбу. Как же это было? Когда он мог сказать об этом?
      Когда первый раз показывал мне Альтера? Нет… Тогда я был настолько озадачен и озабочен его странной мыслью сделать голограмму точной копией себя, что не стал расспрашивать о внутреннем устройстве Рободома.
      Вспоминались какие-то мелочи. Что Рободом собран на кремниевых уноплатформах. Роберт их модифицировал, использовав что-то из кремниевой фотоники… Кажется, так. Черт! Я вообще ничего в этом не понимаю! Неужели придется звонить Буллигану? Но вызвать сюда специалистов Бюро — это значит раскрыть себя перед Громовым. Он мгновенно догадается, что мое появление не случайность, потому что таких совпадений просто не бывает. В этом случае я точно не смогу заставить этого гения помочь мне разобраться в истинных причинах смерти Роберта.
      Стук изнутри продолжал доноситься. Казалось, что даже мое сердце начало биться в том же ритме — три коротких удара, три длинных.
      Я начал ходить возле дома из стороны в сторону, вспоминая каждый день и час, проведенный в Рободоме. Роберт не мог не сказать мне, как перезапускается генеральная программа. Если Рободом — компьютер, он должен как-то включаться и выключаться! Возможно, где-то в разговорах он упоминал, но я мог не запомнить, потому что устройство Рободома меня тогда интересовало в последнюю очередь. Я был занят созданием лекарства для Роберта, меня беспокоило только его состояние!