Нукер Тамерлана

Запах мяса раздразнил-таки обоняние, заставил почувствовать голод. Тимур лениво взял кусок мяса и поднес его ко рту. И тотчас же сотни рук потянулись к еде, шатер мгновенно наполнился треском раздираемых сухожилий и громким чавканьем. Торжественность собрания тоже испарилась в никуда: загомонили голоса, раздался смех. И грянула музыка…

Дмитрий как раз подтащил к себе поближе сразу оба золотых подноса, пожалованных Хромцом, когда в спину ему вдруг громко пронзительно-визгливо заныли дудки в сопровождении глухо рокочущих бубнов. От неожиданности он чуть не выронил из пальцев облюбованную тушку жареного фазана. Тимуров дар был приятен еще тем, что одной бараниной и кониной не ограничивался. Приелись они уже, оскомину набили…

Мимо, приплясывая, проплыла ярко одетая компания. Двое плясунов — молодые пареньки, почти мальчишки — в пестрых рубахах, подпоясанных расшитыми платками, в щегольских сапожках, шествовали, танцуя и прищелкивая кастаньетами. Танцоры кружились, семенили мелкими, грациозными шажками, томно закатывали подведенные глаза. За ними, притопывая, тянулись четверо музыкантов. Двое, надув щеки, наяривали на дудках, двое выстукивали пальцами по туго натянутой на круглый обод с бубенчиками ослиной коже.

Дмитрий оторвал ногу от тушки, сунул ее в рот и, жуя, снова оглядел шатер. В разных концах зала музицировали и плясали свои ансамбли. Что играли в дальнем, расслышать не было никакой возможности: пронзительные трели двух близких дудок заглушали все и вся.

Празднество набирало обороты. Вслед за оркестриками и плясунами в проходы между рядами пирующих выкатились живыми колесами акробаты и завертелись в сальто на потеху публике. Третьим номером программы были жонглеры, на ходулях подбрасывающие в воздух разноцветные шары или острые кинжалы.

Дожевав начатого фазана, Дмитрий флегматично принялся за второго. Вряд ли светит еще что-нибудь необычное, вроде осыпания золотом. Сначала наедятся, потом напьются. И все.

Пиршество катилось своим чередом. Все шумели, переговаривались, взрывались раскатами громкого хохота. Веселье не касалось только сидевшего в одиночестве Дмитрия, — предназначенное ему место являло собой своеобразный островок: ближайший возможный собеседник сидел на расстоянии, равном длине двух вытянутых рук. Дмитрия такая изолированность от высшего общества не огорчала — наоборот, она обеспечивала прекрасную возможность, ни во что не вмешиваясь, наблюдать за происходящим. Наблюдать, собственно, было не зачем — ну, пьют, ну, болтают… Эка невидаль. Во все времена пьют и болтают одинаково. Тем для пылких разговоров — раз-два и обчелся: похвальбы, хвалы всем, кто выше тебя, охота, прославление собственных бранных подвигов, обсуждение достоинств новой лошади или наложницы.

Воздавая должное обильным кушаньям, он время от времени поглядывал на Тимура — но так, чтобы со стороны его взгляды заметить было трудно. Эмир неторопливо вкушал, но пир, похоже, его мало трогал. Физиономия Хромца была задумчивой: мыслями он был далек отсюда. Съел Тамерлан совсем мало, бросил недоеденный кусок на золотое блюдо, вытер руку о шелковые штаны и резко дернул кистью: убрать. Все тотчас же унесли.

Однако Тимуров жест имел более масштабные последствия: мясо отняли у всех. Среди музыкантов и вышагивающих на ходулях жонглеров появились слуги, которые принялись резво уносить еду. У Дмитрия тоже. Он с некоторым сожалением проводил взглядом миски, особенно, впрочем, не беспокоясь — все они будут отнесены к нему в кибитку. Слуги продолжали суетиться и мелькать, вкатывая пузатые глиняные кувшины, скорее напоминавшие бочонки.

Дмитрий усмехнулся. Вот и начало грандиозной пьянки. Естественно, один объемистый сосуд водрузили перед ним. Дмитрий смерил его оценивающим взглядом. “Если мне предстоит ее осушить, — подумал он, — то меня отсюда вынесут”. Ему вновь стало смешно.

Началось питие опять по знаку Тимура. Просто и безыскусно. Кравчий, толстый мужичонка с широким бабьим задом, затянутым в веселенькие — в розовый цветочек по синему фону — шаровары, черпаком наполнил кубок и сунул его Дмитрию под нос, а затем события начали развиваться по общевселенскому правилу: между первой и десятой перерывов не бывает.

Всерьез пьянеть Дмитрий начал на четвертом поднесенном ему кубке — сказалась-таки бессонная ночь. И ему стало все равно — пьян он или нет. Он вытер рукавом халата бороду, снимая винные капли и, тихо рассмеявшись, расслабился, поддаваясь хмелю. Принимая у кравчего очередной наполненный до краев кубок, Дмитрий бросил взгляд в сторону Тимура. Хромец полулежал с тем же задумчивым выражением на узкоглазом, скуластом лице, наблюдая за пиршественным залом. Тамерлан не пил. В этот раз Дмитрий, наверное, был уже слишком пьян, чтобы глянуть незаметно. Тимур перехватил его взгляд, улыбнулся, погладил рыжую бороду здоровой рукой и пальцем поманил кого-то к себе. К нему тотчас же подскочил согбенный придворный. Тимур что-то тихо сказал ему.

Тот изогнул поясницу, подобрал долгие полы халата и попятился. Лишь удалившись на положенное этикетом расстояние, он позволил себе повернуться к Тимуру боком и ткнул в лоснящееся от пота плечо кравчего, проворно наполнявшего пустеющие чаши и кубки. Кравчий опустил черпак и подобострастно склонил бритую башку.

Наполненный до краев здоровенный пузатый кубок чеканного золота поплыл к Тимуру. Вельможа мягко ступал по коврам, неся его на вытянутых руках и боясь проронить хоть каплю. Тамерлан принял у него кубок, подержал в руке и вернул, показав на Дмитрия.

Дмитрий как раз приговорил то ли шестую, тол и седьмую порцию сладкого темного вина. В голове приятно и невнятно шумело. Однако он понял, что происходит, когда увидел направлявшегося к нему плавным, плывущим шагом человека в богато расшитом шелковыми нитями и драгоценными камнями халате.

Принимая кубок, Дмитрий встал на одно колено. Голова плыла, но он не качался. Опустив глаза, он заглянул внутрь кубка — не вино, а белесая мутноватая жидкость. Арак.

— Хвала тебе, эмир Тимур! Хвала тебе, справедливому и непобедимому! — рявкнул он, надеясь перекрыть людской гомон и неистовые наигрыши музыкантов. И поднес край кубка к губам. Он глотал тепловатый арак через силу: пить уже не хотелось, но надо было, да и кубок не маленький.

Но он справился. Осушил до капли. А затем, перевернув, поднял кубок: смотрите — пуст! И тяжело осел на подушки. Торопливый кравчий уже подсовывал ему вино. Дмитрий никак не мог взять — мешал золотой кубок, который он по-прежнему сжимал в руке. Он сделал три безрезультатные попытки и помотал головой, стараясь изгнать хмель и понять, почему ничего не получается. И услыхал дружный, раскатистый хохот. Он пьяно и недоуменно огляделся и увидел, что смеются над ним: на него показывали пальцами. Он свел брови, не зная, злиться или нет. Над чем они смеются? Пытаясь почесать лоб, Дмитрий ткнул себя зажатым в руке кубком. Растерянно оглядел его и захохотал сам.

* * *

Дмитрий проснулся, лежа навзничь, в одежде, но без сапог, на чем-то мягком, и не сразу смог взять в толк, где находится. Совсем рядом был еще кто-то: слышалось ровное, глубокое дыхание спящего человека. Он медленно приподнялся и сел. Оказывается, он лежал в собственной кибитке. Сапоги валялись в сторонке, а у стены свернулась клубком на войлочном полу Зоррах.

— Зоррах… — позвал он хриплым спросонок голосом. — Откуда ты взялась? — он уже, наверное, дня три не наведывался в обоз.

Девочка тут же проснулась и подняла голову, глянув на него черными, блестящими глазами.

— Ты послал за мной, господин.

— Я? — удивился Дмитрий, стараясь припомнить, когда же это могло случиться.

Припомнить не получилось, хуже того — он вообще ничего не помнил: ни как окончился пир, ни как оказался у себя в кибитке. Скверно: упился до потери памяти, что, в общем-то, с ним случилось впервые.

— Зачем?

Зоррах быстро села, обняла колени руками и скромно потупила глаза.

— Не знаю, господин: когда меня привели, ты спал и не пожелал пробудиться.

— Не… пожелал… пробудиться… — проговорил Дмитрий, растирая заспанную физиономию ладонями. — Не пожелал… И правильно сделал, что не пожелал, — это единственный разумный поступок за прошедшие сутки, — перейдя на русский, бормотал он и, дотянувшись до сапог, стал их натягивать.

На душе было скверно. Зачем он посылал за девчонкой? Решил провести приятную ночь, что ли? Ну да, она только этого и ждет, а он, по всему, теряет последние остатки разума и самообладания. Он уронил сапог и повалился на спину, сотрясаясь в беззвучном хохоте. Какой разум? Какое самообладание? Зоррах встревоженно вскинулась, не понимая причин его смеха. Дмитрий оборвал смех и взглянул на нее. Видимо, его взгляд встревожил девчонку еще больше, она вдруг съежилась и спрятала лицо, уткнувшись лбом в колени.

— Кто привел тебя? — спросил он.

— Джафар, — ответила Зоррах, не поднимая головы. — Пришел воин, спросил у него обо мне и велел нам следовать за собой. Почему ты гневаешься на меня, господин?

— Я? Гневаюсь? — Дмитрий невесело усмехнулся. — Не бойся, Зоррах, я не сержусь на тебя. Я сержусь на себя.

— На себя? — Зоррах чуть приподняла вороную копну волос, на секунду показав округлившиеся от удивления глаза. — За что?

— А вот этого тебе, пигалица, не понять, — пробурчал он, переходя на русский.

Зоррах собиралась спросить еще что-то, но с улицы раздались голоса. Двое, казалось, спорили, а причиной спора был не кто иной, как “эмир Димир”. Дмитрий чертыхнулся, скоренько натянул сапоги и, вскочив, вышел из палатки.

При виде его оба согнулись в поклоне. Один из них был гвардейцем-сансыз, второго Дмитрий знал — не по имени, но в лицо: видел этого невысокого парня среди людей Халиль-Султана. Что-то вроде чиновника по поручениям или писца. Дмитрий молча глядел на них, ожидая, пока кто-нибудь раскроет рот первым. Гвардеец небрежно глянул на чиновника и провозгласил:

— Повелитель призывает тебя к себе, посол. Следуй за мной.

Дмитрий кивнул ему и взглянул на писца. Тот еще раз поклонился со словами:

— Мирза Халиль-Султан шлет тебе приглашение и ждет тебя в своем шатре, эмир Димир.

Мина у сутулого и щуплого писца была озадаченной. Скорее всего, он не рассчитывал наткнуться у палатки Дмитрия на посланца самого эмира. Приглашение-то он передал, да толку что: раз сам Тимур велит явиться, кто же посмеет ослушаться?

— Непременно буду у светлейшего мирзы Хаиль-Султана, — кратко ответил Дмитрий на приглашение. Не дурак же он, этот писец, поймет, что после аудиенции у Тамерлана.

Чиновник еще раз поклонился и скоренько ушел. Дмитрий оглядел себя. Новенький халат обильно покрывали неаппетитные сальные пятна.

— Жди меня здесь, — сказал он гвардейцу и метнулся в палатку, на ходу сдирая с себя пояс с оружием (он так и спал при сабле и кинжале) и одежду.

Другой нарядной одежды, приличествующей “послу дружественной державы”, у него пока не имелось, — ее еще предстояло сшить, — поэтому Дмитрий скинул халат и сорвал с колышка панцирь. Облачился мгновенно, словно в бой идти, только бастард брать не стал, а затянулся поясом с арабской саблей. Нахлобучил на макушку войлочную шапчонку и быстро навертел вокруг нее полосу красной ткани.

— Господин… — тихим голоском произнесла Зоррах.

Тут только Дмитрий вспомнил о девочке.

— Останешься в палатке, — велел он. — Вот, поешь, — он показал на золотые блюда, заваленные остывшей снедью.

Все, чем его угощали на вчерашнем пиру, находилось здесь. Она радостно ему кивнула.

— Я теперь всегда буду с тобой, господин?

— Ффух… — громко выдохнул Дмитрий, на мгновение замирая. Здесь? С ним?

Зоррах, потупясь, ждала ответа.

— Я куплю тебе новых украшений, — сказал он, вспомнив о золоте, которого теперь в избытке: и монеты, и вот эти подаренные блюда. — И кибитку, в которой ты будешь жить. Тебе больше не нужно жить у Джафара.

Она порывалась еще что-то сказать, но он нахмурился, и Зоррах сразу притихла.

Дмитрий вылетел из палатки, как ошпаренный. Гвардеец ожидал, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. При виде доспехов в безразличном и надменном взгляде гвардейца промелькнуло неодобрение.

“Ах ты, тля…” — взъярился Дмитрий, поймав взгляд гвардейца. Солдат мгновенно сообразил, что вызвал неудовольствие, сделал пустые глаза и каменную рожу.

— Веди, — буркнул ему Дмитрий, нащупывая завязки на боку панциря. Он второпях просто накинул броню, не закрепляя.

* * *

Зерна граната прозрачны на свету и напоминают рубины. Тимур подхватил горстью продолговатые, прозрачные ягоды, полюбовался на кровавые отсветы, вспыхивающие в глубине, и отправил в рот. Когда кисло-сладкий сок растекся по языку, он зажмурился от удовольствия. Косточки гранатовых зерен он сплюнул в пустую миску и снова захватил полную горсть с блюда, лишив горку из чищенных плодов граната вершины.

Тимур ждал пришельца из грядущего. И размышлял о том, что Всевышний сам предостерегает от искушения. А оно велико — искушение во всеуслышание объявить о неслыханном чуде, о явлении человека из далеких веков с вестью о благополучном царствовании там его, Тимуровых, потомков. Нельзя. Но почему? То ведомо Аллаху, а не эмиру. В противном случае посланцем был бы благообразный старец, а не такая образина… Да не прогневается Аллах за столь нелестные мысли о посланце, но… этот эмир Димир и впрямь больше похож на дэва, нежели на человека. Раскрой истину о нем, положишь начало смуте. Легко разглагольствовать о чудесах, трудно, оказывается, иное: быть свидетелем чуда и не сомневаться в нем.

Тимур отодвинул блюдо и откинулся на подушки. Поглаживая рыжую бороду, он улыбался. На душе царили мир и покой. И неиспытанное доселе чувство полной покорности ему судьбы.

Если облако сомнений и застилало разум, то лишь в тот миг, когда гигант поведал истину о своем появлении. Разум сопротивлялся, не в силах сразу принять откровения, безоговорочно поверить ему. Трудно поверить в то, о чем раньше и помыслить не мог… Невозможно повернуть течение реки вспять, невозможно обратить ход времени… Человеку, этой твари смертной, — невозможно. Потому и не задумывается он об этом — зачем думать о невозможном? Но когда невозможное становится возможным — кто тому причина? Тот, кто сотворил мироздание. Время Он тоже создал. Он — его Властелин. Он — Создатель и Властелин времени и всего живого. Только в Его силах послать человека через времена и вернуть его обратно… Вернуть обратно?

Тимур вздрогнул. Где эмир Димир? Почему до сих пор не явился? “Срок моей службы тебе не определен… Наградою мне будет возвращение…” — это слова пришельца из грядущего. Почему же его нет? Может, срок его службы уже истек? Гонец доставил благую весть и отправлен восвояси? Аллах милосердный, не торопись…

Тимур уже готов был крикнуть охране, приказать найти… Сейчас же…

Полог входа колыхнулся, и гигант в боевом панцире и красном тюрбане шагнул через порог и опустился на колени.

Тимур издал облегченный вздох.

* * *

— Ближе сядь. Ближе.

Дмитрий подвинул подушку. Теперь он мог коснуться Тамерлана, вздумай только протянуть руку. А Хромец чем-то сильно взволнован, вон как губу кусает и хмурится; пробежался зелеными глазами по панцирю и проворчал:

— Поторопи портных.

Дмитрий молча склонился, изображая послушание и согласие. Тимур примял подушку под локтем, яро тыча в нее кулаком.

“Что с ним? — подумал Дмитрий. — Непохоже, что зол. Скорее расстроен”.

— Расскажи мне, эмир Димир, что произошло с тобой перед тем, как ты проснулся в пустыне в моем времени, — сказал Тамерлан с хмурым видом. — Что ты делал?

Дмитрий пожал плечами.

— Мы разбили бивак для ночлега у реки. Поужинав, я лег спать.

— И все?

— Все.

— Ты не знал, что тебе предстоит в эту ночь, — проговорил задумчиво Тимур. — Значит, и назад ты отправишься так же: мирно ляжешь на ложе, уйдешь в сон и проснешься уже перенесенным сквозь время. Так?

— Этого я не ведаю, хазрат эмир, — сказал Дмитрий. — Но, думается, так оно и будет.

— И ты не знаешь когда?

— Нет.

— Может быть, спустя год, а может быть, следующей ночью?

— Не знаю, хазрат эмир. — Дмитрию стало ясно, почему Хромец разволновался: вдруг посланец из будущего исчезнет так же неожиданно, как и появился: дело свое он сделал, чего ж задерживаться? — Я вернусь, когда истечет время моего пребывания подле тебя. Не в моих силах что-либо изменить.

— И ты просил у меня тридцать тысяч войска? — сердито сощурившись, поинтересовался Тамерлан.

“Быстро же он освоился с ситуацией… — с невольным одобрением подумал Дмитрий. — Словно пришельцы из будущего только и делают, что наведываются к нему в гости. Действительно, дай он мне под начало солдат и отправь в поход, вдруг я испарюсь, оставив войско без начальника. Нехорошо получится… ”

— Просьба моя была неразумной, — согласно ответил Дмитрий. — Но шла она от сердца, а не от разума.

Тимур немного оттаял, усмехнулся в рыжие усы.

— Я верю тебе. Верю, — произнес он. — Верю, — повторил он, словно убеждая самого себя. — Служить мне и дальше желаешь… Что ж, ты доказал свою верность. Но какой прок от верного слуги, который подобен эху в горах: вот оно есть, а спустя мгновение — исчезло… Ты не можешь служить мне. Ты гость — нежданный, незваный, но… драгоценный…

Дмитрий бросил короткий взгляд на Тимура. Ирония? Нет, скуластое лицо Тамерлана было серьезным.

— Ты только гость, — подытожил Хромец.

— Прости, хазрат эмир, не моя вина…

Насупленный, как сыч, Тимур только буркнул:

— Знаю. — Он нетерпеливо подергал себя за ус и проворчал: — Тогда не трать времени попусту. Рассказывай.

— Что именно ты хочешь знать, хазрат эмир?

— Я хочу знать о моих потомках. Их имена. Где и кто правит.

— Слушай же, хазрат эмир. В Мачине правит султан Омар, в Индии — шах Бабур, в Африке…

— Где-где? — переспросил Тамерлан.

— Хазрат эмир, прошло семь сотен лет, — сказал Дмитрий. — Умирают и рождаются не только люди, но и народы, и царства. И их названия. Многое, наверное, изменилось и за тот срок, который разделяет наши эпохи. Может быть, мне будет проще нарисовать на листе бумаги границы государств того мира, в котором я рожден, и наглядно показать тебе, сколь велики владения твоих потомков?

Хромец поджал губы, задумавшись.

— Нарисовать?

— Да, хазрат эмир. С помощью пера и чернил я нарисую изображения суши, больших рек, морей и океанов и разделю их границами царств, существующих в моем времени. И обозначу, где правят твои потомки.

Взгляд Тимура загорелся неподдельным интересом.

— Нарисовать, — довольно повторил он и велел: — Ударь в гонг. Там, на столике.

Чтобы дотянуться до гонга и лежащей подле него колотушки, Хромцу надо было лишь привстать и протянуть руку над серебряным блюдом с чищенным гранатом, но эмир желал, чтобы слуг вызвал Дмитрий. Тот поднял со стола колотушку — резную палочку с меховым набалдашником и легонько ударил по блестящей тарелочке. Раздался высокий и резкий звук.

— Нарисовать, — в третий раз повторил Тимур — видимо, затея Дмитрия пришлась ему по душе; и поинтересовался: — Большой лист бумаги?

— Большой, — сказал Дмитрий. — Такой вот в длину… — Он развел руки, показывая. — Такой — в ширину.

Когда принесли лист, серебряную чернильницу и несколько каламов[43], Дмитрий приступил к священнодействию.

Идея нарисовать Тамерлану карту появилась у него не спонтанно, она была частью плана. Некоторыми познаниями в географии эпохи Тимура он обладал. Орда Хромца была разношерстной: негры, китайцы — в войске и обозе можно было увидеть уроженцев самых разных краев пестрого восточного мира. С помощью говорливого Джафара, коротая время за шахматной доской, Дмитрий уяснил, что Мачин — это Китай, Миср — Египет, а Магриб — Северная Африка. Но, локализовав еще два-три названия, он зашел в тупик. Джафар всегда был готов трещать без умолку, только попроси что-нибудь рассказать, но его словесный поток на две трети, а то и больше, оставался мутен и непонятен. Замысел нарисовать карту мира и возник у Дмитрия во время болтовни Кривого: он решил было начертить ее и показать маркитанту, чтобы полнее разобраться с географией. Решил и сразу отказался от идеи, потому что было непонятно, как может истолковать его рисунок Джафар, как он среагирует на рукописный набросок атласа мира. Но в тот же момент Дмитрий сообразил, что реакция реакции может быть рознь. Не Джафару надо рисовать материки и моря, а Тамерлану. И таким образом он может убить многих зайцев одним выстрелом, а самое главное — с географией уже не будет никаких проблем. Ничто в мире не вечно…

Распрямив на полу шероховатый бумажный лист, Дмитрий взял связанные ниткой тростинки, придирчиво рассмотрел их и выбрал ту, которая показалась привлекательнее. Открыл чернильницу и осторожно опустил заостренный конец калама в горлышко; стряхнул лишнее и склонился над листом.

Нарисовать Тамерланов портрет он бы не согласился ни за какие коврижки, зато с черчением у него никогда трудностей не возникало — ни в училище, ни в вузе. К рисунку же, который собирался сейчас набросать для Хромца, Дмитрий готовился загодя. На зрительную память ему жаловаться не приходилось, а мысленный образ карты мира, которую преподнесет Тимуру, строил в уме не раз. Особых подробностей не требовалось, хотя очертания Аральского моря и двух впадающих в него рек надо было изобразить как можно более достоверно — это ведь сердцевина империи Тимура. Его родина.

Он коснулся бумаги заостренным концом тростинки и провел на ней волнистую линию — северный берег Африки. Сначала Средиземноморье, а уж потом все остальное… Линия получилась четкая. Шероховатая, плотная бумага желтоватого оттенка впитала чернила. Клякс не будет. (Калам он держал в пальцах не впервые: покупал и бумагу и чернила, чтобы освоиться с тростинкой, — не привычная шариковая ручка ведь.) Все с теми же предосторожностями обмакивая тростинку в чернильницу, Дмитрий продолжил работу. Линия за линией вырисовывались очертания Средиземного моря: Босфор… Балканский полуостров… Апеннинский сапожок Италии… Лазурный берег… Иберия… Гибралтар будет здесь… Обязательно Красное море и Аравия… Дмитрий шумно вздохнул, отдуваясь, и утер капли пота со лба. Последний штрих — нанести пунктиром границы государств. Тех государств, которые никогда не будут существовать, тех государств, в которых никогда не будут править потомки Тамерлана. Передел мира Дмитрий совершал щедрой рукой: Тимуридам достался почитай весь мир, за исключением Европы — Восточной и Западной и Сибири — там тайга непроходимая.

Пока он рисовал, Хромец терпеливо и молча ждал: ни разу не поторопил, не потребовал показать неоконченную работу. И это было хорошо.

Завершив рисунок, Дмитрий критически оглядел его. На карте отсутствовали Австралия, Малайзия и Полинезия — слишком много там островов, не до конца был нарисован Африканский континент — полностью он и не нужен. Севера Евразии тоже не имелось. И не было обеих Америк. Но Дмитрий был совершенно спокоен: это для него карта не полная, а для Тимура в ней полным-полно нового и неожиданного, например Скандинавский полуостров.

— Сделано, хазрат эмир, — произнес Дмитрий, откладывая калам и вытирая о штанину измазанные чернилами пальцы.

— Покажи, — оживляясь, потребовал Тимур.

Дмитрий поднял лист и развернул его рисунком к Тимуру, удерживая бумагу на уровне груди. Тамерлан пристально и долго вглядывался в рисунок и в конце концов поднял на Дмитрия посмурневший взгляд.

— Ну?

“Его моя карта дезориентировала, — подумал Дмитрий. — Что ж, поможем ее понять”. Он провел ногтем вокруг амебоподобного, украшенного мелкими завитушками рисованных волн Аральского моря и сказал:

— Вот, хазрат эмир, море, которое лежит средь песков. В него впадают две реки. Одна из них называется Аму…

Хромец прервал его взмахом руки и снова впился глазами в рисунок.

— Поднеси рисунок ближе, — приказал он.

Дмитрий повиновался. Хмуря рыжие брови, Тимур водил пальцем по линиям, спрашивая с мальчишеским азартом:

— Вот это что — море? Вот это река, да?

— Да, повелитель, — отвечал Дмитрий. — Нет, повелитель, это не море, это океан.

— А где Самарканд?

Покажи, Дмитрий послушно ткнул пальцем в некую точку, расположенную между Амударьей и Сырдарьей.

— Где-то здесь, хазрат эмир.

Хромец озадаченно взглянул.

— Где-то? Ты что, точно не знаешь?

— Я не слишком сведущ в этой науке, хазрат эмир, — пояснил Дмитрий.

— Ты нарисовал мне целый мир и говоришь, что не сведущ? — удивился Хромец.

— Мой рисунок — работа ученика, а не мастера. Он грешит многими неточностями, хотя в целом верен, хазрат эмир. Конечно, ученые мужи моего времени наверняка бы высмеяли мою попытку начертать облик мира. Но смотри… — перехватив лист одной рукой, Дмитрий ребром ладони отсек на карте территорию Китая, присовокупив к ней и Корейский полуостров. — В моем времени это царство именуется Мачин и правит в нем султан Омар. К нему и направлялось мое посольство. Вот Самаркандское царство (и снова палец чертит по бумаге, захватывая земли от Монголии до Кавказа). Там царствует шах Хусейн. Здесь же… — Дмитрий обвел северное побережье Африки, — здесь правит шах Мансур. Вот на этой земле (Египет и Аравия) восседает на престоле султан Мухаммад. А вот на этой части мира (куда вошли Турция, Болгария, Греция и прочие причерноморские государства) правит шах Алишер. Вот Индия (Индия плюс Вьетнам, плюс Цейлон…) — здесь государем шах Бабур. Все названные мною правители — тимуриды, твои прямые потомки, хазрат эмир, и принадлежит им большая и лучшая часть мира.

— Большая и лучшая часть мира… — проговорил Тамерлан. — А остальные земли? Кому принадлежат они?

— Там находятся страны неверных, — сказал Дмитрий.

Тимур недоверчиво уставился на него.

— Неверных? — переспросил он.

— Да, хазрат эмир.

— Почему?

“Однако, — подумал Дмитрий. — Я его потомкам отдал практически весь Старый Свет, а он недоволен…”

— Не в моих силах ответить на твой вопрос, хазрат эмир, — осторожно ответил он. — Я всего лишь нарисовал тебе мир таким, каким я его знаю, а знания мои ограниченны. Я не всеведущ.

— Не всеведущ… — проворчал Тимур. — А где твоя родина? Покажи.

— На этом рисунке нет изображения моей родины, хазрат эмир.

— Как так? — зеленые глаза Хромца внезапно стали злыми и настороженными. — Почему?

— Потому, хазрат эмир, что в первую очередь я рисовал тебе владения твоих потомков, и еще потому, что моя родина лежит на земле, не известной никому в твое время. — Дмитрий приложил ладонь к рисунку. — От этих берегов ни один корабль не доплыл пока до земли, на которой простирается моя родина, и доберутся до нее мореплаватели еще нескоро. Лишь спустя века приплывут к ней под парусами смельчаки. В твое время, хазрат эмир, никто и не подозревает, что эта большая земля существует. Но я могу показать тебе, где она находится: правда, на этом листе для нее не хватило места.

— Показывай, — отрезал Тимур.

— За Мачином в океане лежит гряда островов. — Дмитрий обвел ногтем очертания Курил и Японии. — Люди еще долго будут думать, что дальше за ними нет ничего, кроме вод океана. Но это совсем не так. Если плыть все время на восток, — его палец ушел за край бумажного листа, — то по прошествии многих дней плавания на пути корабля встанет обширная земля. Там и находится моя родина, хазрат эмир. Оттуда я и начал путь, приведший меня к тебе.

— Земля, о которой сейчас никто не знает… — медленно проговорил Тимур.

— Никто из живущих сейчас в этом мире о ней не ведает, — невозмутимо подтвердил Дмитрий. — Кроме тебя, хазрат эмир, ты о ней теперь знаешь.

Взгляд Тимура потемнел.

— Мне снова хочется назвать тебя лжецом, — сказал он.

— Я понимаю, — кивнул Дмитрий. — Мой народ тоже очень долго думал, что наша земля — единственная в мире. И за океаном нет ничего.

— Далеко до твоей земли? — спросил Тамерлан.

— Весьма. Сначала надо дойти до края суши, а затем плыть морем. Многие месяцы пройдут, прежде чем путешествие благополучно завершится.

— Довольно… — вдруг сказал Тамерлан. — Довольно… Много вопросов мне еще надо тебе задать и много ответов получить, но пока довольно… Одно гнетет: вдруг завтра тебя уже не будет. Исчезнешь. Развеешься, как дым. Что тогда?

— Не знаю, хазрат эмир.

Тимур нахмурился и протянул руку к карте:

— Дай сюда твой рисунок. И повтори, кто из моих потомков где правит.

Дмитрий отдал карту и послушно повторил имена придуманных им Тимуридов. Он давным-давно вызубрил их, втравил в память: разбуди посреди ночи — оттарабанит не задумываясь. На каждое имя Тамерлан кивал с рассеянной улыбкой. Когда Дмитрий умолк, Хромец громко вздохнул.

— Если бы тебе… — начал он и внезапно осекся. — Есть в этом мире тот, кто может знать, когда придет час твоего возвращения, — сказал он. — Есть.

Неожиданное заявление Хромца озадачило Дмитрия.

— О ком ты говоришь, повелитель? — спросил он.

— Будто ты сам его не знаешь, эмир Димир, — откликнулся Тимур.

“Джавляк, — понял Дмитрий. — О нем речь”.

— Ты имеешь в виду мудреца, который послан мне? — уточнил Дмитрий.

— Его, — сказал Тимур с какой-то странной интонацией.

Дмитрий печально улыбнулся.

— Человек по имени Як и по прозванию Безумец не отвечает на вопросы, которые ему задаешь, — сказал он. — Но бывает, отвечает на вопросы, которых ему не задавали.

— А ты его спрашивал? — поинтересовался Тимур. Хмурое выражение покинуло его лицо.

— Нет, хазрат эмир. — Дмитрию как-то и в голову не приходило задавать джавляку подобный вопрос.

— Отчего же?

Он помедлил с ответом, размышляя, какое объяснение больше подходит к его легенде.

— Страшусь услышать ответ.

— Страшишься?

— Страшусь, хазрат эмир, — сказал Дмитрий. — На пиру я выпил много вина. Много… — повторил он тихо. — Чтобы крепче спать. Я надеялся… надеялся, что ночь после пира будет той ночью, когда я вернусь туда, где мне и надлежит быть. Но так не случилось… Быть посланцем из одного времени в другое не только честь, хазрат эмир, но и великое испытание. И я страшусь услышать, что оно еще не окончено. Я не ропщу на свой жребий, но не могу изгнать тоску из сердца.